Russian Roulette

2007 год. Россия. Санкт-Петербург «Вам, может быть, одна из падающих звезд, Может быть, для вас, Прочь от этих слез, От жизни над Землей, Принесет наш поцелуй домой» © — Очистить здание, сержант! — разрываясь сиплым звуком, оповестила рация на плече Никифорова. — Прием! Сержант, собака! Ты живой? Отправляй ребят на третий этаж! Это приказ! Третий этаж пылал ярким пламенем. Там давно все горело, и сержант Никифоров из группы захвата, отправленной в торговый центр, где случился взрыв, лежал среди обломков, пытаясь сориентироваться в пространстве. Голова трещала, тошнота то и дело подкатывала к горлу. Голубоглазый парень, сдергивая с головы шлем и оставляя только черную маску, смог, наконец, сесть, приваливаясь спиной к стене, вынул рацию и ответил, прерывисто и едва дыша: — Вас понял, тов… рщ… майор… Сунув рацию на место, сержант огляделся по сторонам, но из-за дыма ни черта нельзя было рассмотреть. Он надел респиратор, подышал немного, собрал волю в кулак и, как только поднялся, тут же рухнул обратно на одно колено, потому что на бедре второй ноги увидел разорванные штаны, из-под ткани которых торчали куски плоти. Вынув из кармана на груди упакованный жгут, девятнадцатилетний парень затянул его на ноге, чтобы остановить кровотечение, утер пот, застилающий глаза, сорвал к черту респиратор и маску, после чего двинулся вдоль стен, при этом поглядывая вверх, дабы на голову не обрушилось чего. «Отставить панику, гвардии сержант», — мысленно скомандовал Никифоров, когда в удушающем ужасе подумал про ребят, которые первыми были отправлены в отдел игрушек, где местная банда головорезов и заложила взрывчатку. Петербург был родным городом Виктора Никифорова — парня, уже целый год отдающего свою жизнь службе, и благодаря отменному здоровью и физической подготовке попавшего в войска особого назначения. Но вскоре кровь, кишки и крики пострадавших людей сделали свое дело, и Никифоров из добродушного весельчака превратился в кого-то странного, много думающего и часто остающегося с собой наедине. Кажется, именно в этот день, двадцать пятого декабря, когда ему исполнялось девятнадцать, пробираясь к жертвам взрыва, Виктор опустошенно подумал, что его мир раскололся надвое. Одна часть манила бросить все к чертям. Вторая — схватить оружие и перестрелять найденных уродов, устроивших весь этот кошмар. Наверное, не будь Витя от природы платиновым блондином, он успел бы превратиться в седого старика. Отправляясь в этот день на операцию, Виктор уже знал, что, скорее всего, это будет последнее задание. На то была основательная причина. Около двух недель назад его группа под руководством майора Платонова Сергея Николаевича накрыла наркопритон. Дело обстояло так: найденные сбережения в сейфе, встроенном в стену кабинета босса бандитской группировки, которую отслеживали почти три года, решено было частично скрыть. Все происходило быстро и руководил процессом Платонов. «А че нам, с жопами голыми ходить? — говорил он, закуривая и окидывая взглядом двух важных для него людей из команды (Никифоров и Костюченко). — Мне нужно мать престарелую содержать. Так что вы это, ребятки, по-тихому вступаете в долю и решайте, чего дальше». Никифоров тогда до конца не решил, но в долю вступил. Как было не вступить? Такие деньги. К тому же были у него мысли кое-какие насчет бизнеса, однако пока это казалось призрачным и не слишком реальным. — Мам… — детский голосок прорезал звенящую тишину, и Никифоров встрепенулся, присел на колено, стискивая зубы и вынимая из кобуры оружие. В отделе, где было огромное количество разбросанных коробок с машинками, куклами, медведями и прочей детской ерундой, сидел ребенок, дергая кого-то за руку. Витя прикрыл глаза, принуждая себя отрешиться от ситуации и ни в коем случае не сопереживать этому… мальчику? По одежде невозможно было понять. Она была порвана и перемазана. К тому же у этого ребенка была неопределенная длинноватая стрижка. А очки на носу, кажется, дали трещину, но ребенок не понимал. Сидел и дергал руку женщины. Это Виктор уже понял, подобравшись к ребенку, а тот, вздрогнув, вскинул на Никифорова глаза. — Эй, привет, ты цел? — дружелюбно улыбнулся Виктор и потрепал ребенка по голове, вспоминая, что до службы и сам носил длинные волосы, только намного длиннее. Ребенок стянул очки, и Виктор отметил большие раскосые глаза цвета спелой вишни. — Ты откуда будешь? Красивый какой, — предположив, что это мальчик, проговорил Витя, предусмотрительно пряча пистолет и осторожно оглядываясь по сторонам. А за спиной щуплого мальчонки, на вид которому было лет восемь, заметил парня в бессознательном состоянии. На нем была черная куртка, по предварительным данным, такая же, как и на других представителях группировки. — Как звать? — Я из Санкт-Петербурга… то есть… — запнулся мальчик и покраснел. — Я из Японии, там родился, меня зовут Юри. Юри Кацуки. Но мы тут давно живем… с мамой… — Ого, какое имя, Юри. Почти как наше русское Юра. Ты знал? — Ага. У меня в классе три Юрия. — Даже так? — Никифоров поддерживал разговор, скашивая глаза на шевельнувшегося парня. — Так, а лет-то тебе сколько? — В ноябре исполнилось девять, — гордо ответил мальчонка. — Тогда, Юри, слушай, — времени было мало, поэтому Витя заговорил быстро. — Меня Виктором зовут. Я тут по работе. Видишь, что стряслось из-за плохих людей? Ты мне должен помочь, ладно? Ты ж пацан. Кацуки смело кивнул. Никифоров умилился бы, но время кончилось. Он вынул оружие, за шиворот оттаскивая Юри себе за спину, с силой пнул того под обломки панелей, обрушившихся сверху, и пальнул в парня, рванувшего чеку гранаты. — На пол! — успев отпрыгнуть, заорал Виктор, и цель его в тот миг была одна — защита ребенка. Взрыв разнесся как раз в ту секунду, когда сержант упал на мальчика, проскользив с ним по полу, и, обхватывая того одной рукой, влетел в стеклянную витрину, подчиняемый горячей волне. На лоб потекло, застилая глаза. Вторая контузия за последние минут пятнадцать была жестоким испытанием для организма. Никифоров, выбивший собой стекло, лежал на полу, находясь между жизнью и смертью, но облегчение накрыло его волной, когда в руках шевельнулось теплое тело. Инстинктивно сержант сжал мальчишку рукой, которая все еще держала того поперек туловища, и прохрипел: — Не поранился, герой? — Мамочка… — только и выдавил Юри, а потом заплакал, но тихо и без скулежа, а от этого Вите было только хуже, ведь этот ребенок оказался храбрецом. Японец скрывал страх, трясся в руках Виктора и наверняка понимал, что матери его больше нет. А Никифоров, медленно отключаясь, успел подумать, что никогда не забудет двух вещей: тепла живого тела смельчака-японца и кровавых глаз парня с гранатой. Он посмотрел на Витю с такой ненавистью, что тот потерял несколько драгоценных секунд, потому Никифоров и пострадал. Но вовсе не это впечатлило его в высшей степени. Парень тот был одноклассником Виктора, вот и впал в ступор сержант. Пристрелить или… Или. Шанс был едва не упущен. Парень погиб. Чуть не погиб и Виктор. Жажда взять все в свои руки, отдать приказ и привести в исполнение перекрыла другие чувства. Теряя сознание, Никифоров знал, это будет тем самым днем, когда он уйдет и начнет новую жизнь. Главное, теперь он понимал, чего конкретно хочет. Цель была поставлена, а отсутствием упорства Виктор никогда не страдал.

***

Наши дни. Россия. Санкт-Петербург       Биты громкой музыки, смешиваясь с криками и смехом, были слышны даже на улице, где толпились пьяные компании молодежи. Внутри, в ночном клубе кипела жизнь. Людей было настолько много, что тела на танцполе терлись одно о другое. К барной стойке так же невозможно было протолкнуться. Сеть клубов «Черный дракон» с уклоном в восточную стилистику славился своими отменными вечеринками, массой скидок для гостей и развлечениями, однако тем, кто посещал эти места, скидки вовсе не были нужны. «Папики» водили сюда своих дамочек, а порой и мужчин. Все было возможно. Здесь никто не ограничивался нравственностью или моральными принципами. В вип-зоне допускались куда более интимные занятия, нежели могло произойти в основном зале. Однако «Черный дракон» вбирал в себя и отпрысков элиты. Северная столица ночью в подобных местах превращала людей в неузнаваемых личностей. Более того в этих заведениях позволялось скрывать себя под маской. Хотя, будучи новичком в посещении вечеринок, вполне можно было не заметить всей той завуалированной жизни этого ночного заведения. Один из сети клубов, в котором тихим апрельским вечером оказалась компания молодых парней, находился в центре города, но прятался аккурат в подвальном помещении. Конечно у хозяина всей этой сети было немало проблем с жильцами дома, которым мешала молодежь, напиваясь и крича под окнами, но поскольку у главы игорного бизнеса, помимо клубов имеющего прибыль еще и от казино, была смертельная хватка в плане решения вопросов, дело быстро замяли. Клуб все же был открыт. Нанятая охрана исправно отгоняла напившихся молокососов подальше, а «шишки» обычно сами не любили светиться. В любом случае место оказалось хорошим и, покинув двор, можно было оказаться на набережной Фонтанки. Красиво. — Ну, теперь давайте за отличные результаты экзаменов! — прокричал Юра Плисецкий и обнял за плечи своего приятеля, сокурсника, которого любовно называл «кацудоном» (японское блюдо). — Эй, чего приуныл, Кацудончик? Бахни стопку! Пользуйся моей добротой и баблом моего папани! Я не против! Кацуки, парень двадцати лет, который вместе с Плисецким учился на историческом факультете, весело рассмеялся, без того уже пьяный, и в ответ обнял своего друга, повисая у него на плечах. Брендовое шмотье, что было надето на Юри в этот вечер, принадлежало Плисецкому, ничего общего с самим японцем не имея. У него таких сбережений не было, да и отца богача — тоже. А мать… Мать давно умерла. Правда в силу данного события Кацуки и отца лишился. Тот улетел обратно на Кюсю. Сам Юри отказался, поэтому был сдан на поруки бабуле, что работала у них няней. Августина Петровна скончалась прошлым летом, и Кацуки остался один в родительской квартире, в конце девяностых купленной главой семьи. Нормальная квартирка — полуторка — устраивала Юри более чем. Стипендия тоже была. Подработка — а как же без нее. Перебивался чем мог, не брезговал мести листву, чистить снег во дворах, но в последнее время обосновался Юри в довольно хорошем месте в кофейне, имея от этого стабильный заработок и удобный рабочий график. Так и жил парень, а еще общался с богачом Юркой, вот только не понимал, как тот вообще на него посмотрел. Хотя нет, понимал. Дело было после того, как оба ввязались в драку прямо на улице. В парке. А потом Юри пригласил поработать отец Плисецкого. Так и завязалась дружба. Кацуки был парнем спокойным, может, даже немного стеснительным, но его изрядно нервировала несправедливость, а тогда, в том парке, как раз с Юрой и поступили несправедливо. — Ну все, — расхохотался блондин, снимая руки Кацуки, обвившие его шею. — Ты, конечно, милаш, но отвали-ка. На самом деле Юра считал Кацуки очень красивым. На парня с раскосыми, но какими-то не по-японски раскосыми глазами залипали не только девчонки, парней тоже хватало среди фанатов Юри. А тот все оставался один. Как-то по-пьяни Кацуки впервые признался Юре о горьком опыте с каким-то пареньком. Плисецкому даже жаль стало друга, но это было очень давно. Еще до того, как Юрка узнал о том самом бывшем японца… С Юрой же все было просто — он вообще ни с кем не встречался, перебиваясь сексом с любым более или менее нормально выглядевшим парнем. О гомосексуализме на параллели Кацуки и Плисецкого никто не шептался, кого там только не было. Кроме этого все как-то сторонились Юры, зная о его папаше, по слухам, бандите в законе. — А я и не приставал, — насупился подвыпивший Юри, отпуская приятеля, которого звал для удобства Юрио. — Паша! Плесни-ка нам еще! — выкрикнул Кацуки, ударяя по стойке и подзывая Павла — бармена, которого знал по двум прошлым посещениям этого заведения. — А давай! Паша! — поддакнул Юрио, навис, ложась животом на стойку, соскользнул и, споткнувшись, наступил кому-то позади себя на ногу. — О-ой, чувак, сорян! — выкрикнул развеселый Плисецкий, сдувая с лица светло-русую челку, оглянулся и подзалип. Угрюмый парень с немного раскосыми глазами, модной стрижкой и жвачкой во рту, уткнулся прямым взглядом в Юрио, и тот отчего-то остолбенел. — Эм… извините… — немного напряженно Юра поднял руки, этим уже привлекая внимание Кацуки, что-то до того щебечущего Паше, которому осточертела эта работа в край, и поглядел вначале на Плисецкого, а после и на неизвестного индивидуума в кожаной куртке. Парень показался Юри рок-музыкантом, не меньше, поскольку выглядел именно так. — В чем дело, Отабек? — за спиной этого, как понял уже и Юрио, и Кацуки, казаха, медленно прошел явный представитель местного бомонда, по внешнему виду которого можно было определить степень влиятельности в этом городе. Богатый, ухоженный, по-русски красивый и очень приятно пахнущий молодой мужчина. Он, не останавливаясь, прошествовал мимо, лишь чуточку притормозив, и, положив руку на плечо этого самого Отабека, на долю секунды пересекся взглядом с вишневыми глазами японца, томно моргнувшего в ответ. После платиновый блондин отвернулся, убрал руку и продолжил путь, а навстречу ему выскочил управляющий, начиная елозить и заискивать, и повел того в сторону вип-зоны на втором этаже. Кацуки все никак не мог успокоить рванувшее галопом сердце, сглатывал слюну и провожал взглядом неизвестного мужчину, за которым молча проследовал и казах. — Ого… Видел? — выдохнул Плисецкий, отрывая взор от лестницы, и всем корпусом повернулся к вспотевшему Кацуки. — Тот даже не посмотрел, а этот… почти убил взглядом. Пиздец какой-то, аж мурашки по копчику. Юрио забавно сморщил нос и тем самым привел Юри в чувства. Японец тоже встал спиной к залу, сыпанул щепотку соли на основание большого пальца, схватил свою стопку, выпил залпом, слизал соль и зажал зубами дольку лайма. Гадость, черт ее подери. Уж лучше водка. Но Юрио всегда любил побаловаться этой дрянью — текилой. Справа, там, где была распахнута дверь в караоке-зал, кто-то надрывно пел вот уже третий хит «Наутилуса». Именно в этот момент Кацуки сосредоточился на звуках и вспомнил вдруг о тех фильмах, что показывал ему Плисецкий. Кажется, «Брат». Юри тема зацепила, как и музыка, что шла саундтреком. А сейчас, вслушиваясь в знакомую мелодию, японец думал, что те двое, по какой-то причине впечатлившие даже Юрио, напомнили о бандитах из девяностых. Бандиты? А они так выглядели в девяностых-то? Юри не знал. Но видел об этом много русских фильмов. И сериалы дурацкие про «ментов» смотрел. Так что интуитивно чувствовал, что казах и тот блондин — не простые смертные. Да к тому же явились в «Черный дракон», что само за себя говорило об их представительности. Подумав об этом, а еще вполуха слушая Плисецкого, который, кажется, утверждал, что видел где-то того «белобрысого», Юри против собственной воли оглянулся и, вскинув глаза, поглядел на стеклянную витрину вип-зоны. Тут же он увидел блондина, сидящего на диванчике. Внимания на копошащихся внизу людей незнакомец не обращал. Кажется, улыбался, кому-то что-то говоря, но Кацуки не был в этом уверен, поскольку несмотря на линзы, которые носил для улучшения зрения, был слишком пьян. Пока Плисецкий, встретивший знакомого, ринулся с ним и его барышней танцевать, Юри пошел в караоке-зал, встал у стены и вслушался в приятный голос поющего мужчины. Видимо, профессионально этим занимался, слишком уж круто пел. Кацуки ткнулся затылком в стену, потирая рукой грудную клетку, и немного оттянул светло-бежевую тонкую кофту — прилипла от пота к коже. На самом деле японцу было нехорошо. Он подумывал пойти в туалет, но решил, что пока еще терпимо, и остался слушать пение. То, что кто-то вошел в зал, Кацуки понял по скользнувшему по шее прохладному воздуху. Распахнул глаза и уставился на блондина, внимательно наблюдавшего за певцом. Руки мужчины были спрятаны в карманах узких темно-серых брюк, а рукава черной рубашки — закатаны до локтя. Кажется, Юри он не заметил, потому тот мог просто любоваться на странно знакомое лицо. — Эй! Кацудон! — заорал Плисецкий, влетая в зал, не замечая блондина, и вонзил пальцы в локоть Юри. В тот же миг незнакомец уставился на Кацуки. Прямо в глаза. Внутри оборвалось, и японец, сглотнув, отчего-то неловко улыбнулся, увлекаемый другом обратно в основной зал. «Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене, и я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине…», — запел прекрасный баритон. Этот момент навсегда отпечатался в памяти Юри. Сам не понял, почему именно этот, но так уж сложилось. Сбившие его странный настрой биты современной музыки вернули Кацуки в реальность, и он спросил взволнованного Юрио: — Ты чего налетел? Танцевал же вроде. Плисецкий воровато огляделся и, вжавшись в самое ухо Юри, горячо зашептал, от чего у японца невольно побежали мурашки — щекотно ведь: — Я там такое сейчас подслушал. Пиздец, япошка! Мне пиздец! Если я бате расскажу об услышанном, нас прихлопнут! Валить надо! Меня казах тот заметил! — Стоп, стоп, погоди, — отодвинул от себя приятеля Кацуки и посмотрел в глаза, переспрашивая: — Ты о казахе, что с блондином? — Именно! — Вообще-то, Юри вот теперь точно испугался, потому что Плисецкий выглядел крайне ошарашенным, казалось, даже протрезвел. Более того, Юрио побледнел и запустил пальцы в волосы. Снова прижал Юри к себе и забормотал: — Парень, эти двое… я точно знаю того белобрысого, отвечаю. С батей моим пересекается. Не могу вспомнить фамилию, да и хрен с ним. Но они там завалили кого-то сегодня, и казах расписал в красках, как тот, кого завалили, себя вел и че говорил. Так вот говорил он о казино, о какой-то подпольной херне, что-то типа об алмазах… И о дяде моем! Врубаешься? Там пиздец, лютый пиздец! Да все бы ничего, если бы меня не заметили! — Ты где шлялся? — вытаращил раскосые глаза Кацуки. — Как ты мог это подслушать? — Да блять, Сашка поволок меня наверх, мол, там ему поздороваться надо с кем-то, а эти за дверью сидели, не до конца закрыто было, — брызжа слюной, рассказывал Юрио, держа друга за кофту на плечах, и со стороны можно было подумать, что они просто тискаются, — Сашка пошел дальше, а я врос в пол, когда голос этого казаха услышал. И, кстати, Виктором белобрысого зовут, но фамилия… Блять, не помню! Валим, а! Иначе нас… ох, мать же твою, Кацудон, давай через служебный! По лицу шарахнувшегося от Кацуки парня было понятно, за спиной Юри кто-то стоит или идет к ним. Более не оглядываясь и швырнув бармену купюру крупного номинала, Плисецкий намертво вцепился в куртки, что висели на спинке высокого стула, рванул на себя Кацуки, и оба кинулись к двери, ведущей в служебные помещения. Сердце Юри долбилось о ребра, как и у Юрио, и парни неслись, на ходу надевая куртки, по полумраку коридора, свернули налево, к выходу во двор. — Бля! — ругнулся Плисецкий, дернул заторможенного и туго соображающего друга в сторону, втолкнул его в абсолютную темень, и, едва успев закрыть дверь, затаил дыхание, вжимая Кацуки в стену. Кажется, это была кладовка для инвентаря. Юрио понимал, шевельнись хоть один из них, поднимется несусветный грохот, потому что непременно все осыплется на их головы. Поэтому и Кацуки почти не дышал, слыша, как по коридору кто-то стремительно прошел. По шагам была ясна степень уверенности в правильности своих действий неизвестного, что отправился на их поиски, и каким-то образом оба парня понимали, это, вероятнее всего, казах, но никак не тот Виктор. «Шишка» ведь, точно не станет сам бегать за ними. — Бек, идем, — внезапно прямо напротив двери раздался спокойный, даже будто насмешливый мужской голос, — я запомнил лицо японца. Отыщем. Кацуки сглотнул. Дышать было все труднее, паника охватила тело, грозясь выйти вместе с ужином и алкоголем, что болтался в желудке. Прикрыв глаза, хотя здесь и без того было чертовски темно, Юри отчаянно втягивал воздух, почувствовав, как пальцы Юрио сжали его плечи, и, наконец, послышалось: — Да, босс, как скажете. Шаги отдалились, музыка загрохотала громче, а после вновь приглушенно. — Как думаешь, — невесомо шепнул Плисецкий, обдав лицо более высокого приятеля алкогольными парами, — они точно свалили? — Юрио… — простонал Кацуки, — сейчас стошнит… — Ах ты ж… Юра выскочил первым, оглянулся, понял, что все чисто, выволок бледного, как сама смерть, Кацуки и потащил к другому выходу. Уже доводилось дважды сваливать отсюда при помощи персонала, когда Плисецкий-старший приезжал в этот же клуб, так что Юра целенаправленно вел друга за собой. Когда он остановился у двери кабинета, обшитой кожей, прислушался, нажал на звонок и отошел на шаг назад, придерживая покачивающегося Кацуки за талию. Дверь распахнулась почти сразу. Красноволосая девушка с красивыми зелеными глазами уставилась на Юрио, как на смертника, и, одарив Кацуки тяжелым взглядом, с силой затащила их обоих в кабинет. Заперла дверь и зашипела: — Ты спятил, чертов идиотина? Только что тут был человек Виктора и по описанию, между прочим, искал его. — Ткнула длинным розовым ноготком в сторону Кацуки. — Что вы натворить-то умудрились? — Мила, дай выйти, а, — простонал Плисецкий, и Кацуки опасно пошатнулся, зажимая рот ладонью. — Ой-ёй, только не блевать! — заверещала Мила Бабичева — дочь управляющего клубом и по совместительству бухгалтер-экономист-кадровик в одном лице, замахала руками, указала на занавеску и добавила: — Проваливайте! Ключ в замке! Юрио вытолкал Кацуки на свежий воздух, и тот, привалившись к стене, решил было, что его не стошнит, но нет, напрасно. Волна подкатила так стремительно, что парня согнуло пополам, и все вышло наружу. Кашляя и плюясь, Юри блевал, шаря рукой по шершавой стене здания, а после услышал Плисецкого, который пробормотал: — Сейчас ко мне поедем. За город. Отцу потом все объясню. Нас точно будут искать. — А может, домой? — проблевавшись устало просипел Кацуки и отошел от «места преступления». — В Питере пить — это тебе не Шнура в подворотне петь, — сморозил ересь Юрио, прижал мобильник к уху и, притопывая, заговорил: — На Фонтанку… Агась… К «Черному дракону». Жду. Позвони, как приедешь, потому что я не у парадного входа. Давай. — Ну ты как? — Юра похлопал японца по плечу. — Вот это погуляли, бля! Пацанов кинули даже! Кацуки только сейчас вспомнил, что пришли они в клуб впятером, учитывая его самого и Юрио, а теперь вот… Хотя и к лучшему. Не нужно тем ребятам рисоваться перед Виктором и его казахом стремным. И какое счастье, что одногруппники с самого начала затерялись в толпе. Значит Виктор не видел их вместе с Кацуки и Юрой. Вообще, Юри запаниковал бы гораздо сильнее, если б мог, но он не имел на то сил, и когда приехала машина, с радостью завалился на заднее сиденье, сразу облегченно прикрывая глаза. Он не очень любил пользоваться благами богатства Плисецкого, однако сегодня точно нельзя было ехать домой, так что оставалось лишь подчиниться обстоятельствам. И Кацуки подчинился. Уставился в окно, за которым мелькали огни витрин, поежился от воспоминаний и задумался о том, как поступить дальше. Но все же отложил размышления до лучших времен, поскольку голова гудела, а в ушах после громкой музыки пульсировало и звенело. Так они и ехали за город в молчании, глядя каждый в свое окно. Но все же у Юри сосало под ложечкой. Он боялся, что они встряли, и ладно бы Плисецкий, у него хотя бы отец — тот еще «перец», а Юри что? Ничего. Простой студент, подрабатывающий в кофейне, неподалеку от универа. Просто атас, а не жизнь, вот уж не ожидал Кацуки такого поворота. — Слушай, — тихо шепнул Юрио, придвинувшись к другу, — только ни слова никому. Понял? Я вначале с отцом должен обсудить. Юри поглядел на Плисецкого. Отвернулся. Подумал немного. — Не спеши, — сказал Кацуки, — не нужно говорить. — Взглянул на друга опять. — Что если наживешь своему отцу врага? Алексей Николаевич может пострадать, — вполне адекватную вещь озвучил Юри, прекрасно зная вспыльчивый характер отца Юрио. — Только хуже сделаешь. Давай пока переждем. Плисецкий покусал губу, изучая лицо японца, и кивнул. — Хорошо. Переждем. А универ? Кацуки поморщился и потер лоб. — Не знаю. Можно пропустить пару дней. Завтра воскресенье, а там — поглядим. — Нет, — вдруг воспротивился Плисецкий, — если будут искать… Ладно. Насчет понедельника все же подумаем, но потом надо ехать на учебу. Пропустим, вызовем подозрение, и в первую очередь, у моего бати. Кацуки согласно кивнул и отвернулся, уставившись в окно, покосился на шофера, тот не обращал на парней внимания, и снова принялся любоваться ночным городом. Странное ощущение. Виктор за доли секунд нарисовался в воображении японца и сложился в некоторый образ. Казалось, этот город подходил ему. Холодный, внешне сдержанный, но словно непробиваемый. Быть может, даже непредсказуемый. Вновь что-то кольнуло в сердце, и опять Кацуки подумал, что Виктор показался ему знакомым. Напрягать память не хотелось, поэтому Юри попытался расслабиться, после проверил карманы на наличие бумажника и телефона. Все было на месте. Вот и славно. Значит пока терпимо.