Склоки под омелой

Когда солнце оставило кухню, и единственным источником света остался блеклый, словно от усталости, телефон, Джон решительно поднялся на ноги. Дёрнув дверную ручку, он зажмурился и быстро заморгал, чтобы привыкнуть к свету. Приближаясь к арке между кухней и гостиной, он слышал болтовню, ворчание, тяжёлые вздохи; именно те звуки, что ожидаешь услышать за Рождественским торжеством. Голоса Ренли он не слышал. Быть может, он уже ушёл? Может, шанс потерян, и всё это время, пока Джон готовился сделать последний шаг к цели, Ренли спешно ретировался к самому началу? Застыв у арки так, чтобы его никто не увидел, Джон посчитал до трёх. Бросил взгляд на экран телефона, подумал: «Если батарея будет разряжена, значит, не судьба», но телефон не оказал ему такой услуги, ухмыляясь своими «66%». Джон снова ждал нужного момента, надеясь зайти, когда все замолчат, но он снова так и не наступал. Арья перебросилась парой едких комментариев с Дейенерис, Робб её отчитал, Санса внезапно присоединилась; на пару секунд повисло молчание, как вдруг тётя Лиза снова завела взрослую болтовню. Тогда-то Джон и понял, что нужный момент не наступит. Он выпрямил спину, выпятил грудь… и шагнул к проходу. По всем правилам драмы, все взгляды ту же устремились в его сторону; Джон же мгновенно взглянул туда, где должен был сидеть Ренли — по левую руку дяди Неда. Их взгляды встретились, и Ренли позволил себе совершенно паскуднейшую ухмылку. — Так выглядишь, Джон, будто не спал всю неделю. — Или пил, — пошутил Робб, сидевший по правую руку отца. — Был повод… — произнёс Джон одновременно с ним. И тут же, избегая недопониманий, добавил: — Я про… бессонницу. О многом надо было… — Что же он такое несёт? Нужно ли предварять свою речь, или… нет, чёрт возьми, даже вступление он уже записал к себе в заметки. Джон выудил телефон из кармана, разблокировал, чувствуя на себе взгляды. Даже тётя Лиза, будто решив, что скандалы на сегодня ещё не закончились, поднялась и послушно отправилась обратно на своё место. Джон подобрался, поймал себя на мысли, что теперь деваться точно некуда, значит, можно сделать всё хорошо, как… как если бы он был оратором, и… — Ты будешь рассказывать сказку? — ни с того ни с сего спросил Рикон. Раздалось несколько безошибочно взрослых смешков, но Джон ответил на удивление уверенно: — Не о Рождестве, но о любви. — Он оглядел каждого, пытаясь «установить зрительный контакт» согласно всем этим «руководствам публичных выступлений», но беспокойство отца, недоумение Арьи и даже улыбка Робба не придали ему уверенности. Задержав взгляд на плотоядной ухмылке Ренли, Джон послал «зрительный контакт» в тартарары и просто уткнулся в телефон. Не думать о том, что написал, не думать… — Как вы все знаете… видите… Ренли Баратеон — один из моих друзей, — Джон даже вытянул руку в его сторону, но побоялся, что покажет не туда и поднял взгляд; интуиция не подвела — он показывал на кавалера Сансы, хотя тот и не думал смотреть в его сторону — и Джон махнул рукой в сторону Ренли. Снова уткнулся в экран. — Тем не менее, не так давно… в том числе сегодня, он присутствует здесь не как друг, но как мой молодой человек. С которым… — Это же сколько прошло времени, «не так давно»? — вдруг перебила его Арья. Санса шикнула, а вот Ренли поддержал: — Два года уже как. Джон просто не был уверен, что всё серьёзно. — Зато теперь я уверен! — решительно заявил Джон, вновь возвращая внимание на себя. Ренли только широко улыбнулся, подняв ладони в защитном жесте и откинувшись на спинку стула. — Действительно. Я уверен, что… что этот человек должен быть здесь, со мной, в Рождество. Должен есть эти блюда и… смеяться над нашими общими шутками, как… часть нашей семьи, потому что… — Свобода говорить придала Джону такой смелости, что он невольно отошёл от написанного заранее текста. Прочистив горло, он вернулся к заметкам: — С которым мы… мы… — Джон нахмурился: написанное предложение поражало своей безграмотностью. — Мы вместе уже два года, и… я не хотел говорить, но… — Но мы всё знали, — вновь перебила Арья. Джон, хотя и любил сестру, поднял на неё тяжёлый взгляд, от которого она увернулась без единой царапины. — Ты никогда не болтаешь про девушек, ни одну домой не приводишь, и я видела твои подписки в Инстаграме, там… — Арья! — воскликнула Санса. — Почему ты его перебиваешь? — Да потому что он еле из себя слова выдавливает! — ответила она, поднимаясь из-за стула. — Хочу избавить его от этого хождения по мукам. — Для него это важно, — возразил Ренли; Арья, хотя и метнула в его сторону обвиняющий взгляд, подошла к Джону и просто его обняла, прижавшись к груди. — Для него важно, чтобы мы не прокляли его и не выгнали из дома, как сделали бы некоторые. Вот и всё. — Ну, в общем-то, да, — засмеялся Джон, благодарный за внезапное спасение. Телефон он убрал, сестру — обнял. — Я тоже не вижу в этом ничего страшного, — произнёс Робб, с уважением кивнув Джону. — И я! — воскликнула Санса. За столом остались двое, чьё мнение Джону было важно; он ожидал, что заговорит дядя Нед, но слово неожиданно взяла тётя Кет: — У меня нет никаких вопросов к Джону, но мне, тем не менее, любопытна мотивация Ренли, — строго произнесла она и уставилась в противоположный конец стола. Ренли тут же подобрался, лицо его вытянулось; он раскрыл рот, будто хотел в очередной раз выдать своё любимое «Кейтилин!» (которое её так сильно раздражало), но вовремя сообразил замолчать. Кет, видимо, ожидала всё же каких-нибудь объяснений, но у Ренли, всегда знавшего, что сказать, вдруг не нашлось слов. Пользуясь этим, мать семейства продолжила экзекуцию: — Пойми меня правильно, Ренли… ты добрый мальчик, чудесный, и всё же… где гарантия, что у тебя с Джоном всё серьёзно? Он ведь не такой, чтобы… — Что ты ей наболтал обо мне, Нед? — внезапно нашёлся Ренли, с вызовом взглянув на крёстного. Тот шутки не оценил, молчаливо соглашаясь с женой. Тогда Ренли поднялся, прокашлялся… даже Арья выпустила Джона и взглянула на него с любопытством. — Что же. Джону было тяжело вам в этом признаться не потому что он боялся, что я… брошу его или разобью ему сердце. Что бы вам всем в голову ни пришло, — он обвёл присутствующих пальцем — для большей наглядности. — Но я вовсе не хочу пустословить. Слишком часто я говорил слова, которых на самом деле не имел в виду. Они набили мне оскомину. Даже зная, что Джон побаивается, я всё же надеялся, что мне говорить не придётся. Не придётся отвечать на эти вопросы и говорить… то, что я пытаюсь сказать. Кое-что поясню: Джон — гей. И, насколько я понял, безапеляционный, и совершенно неизлечимый. Так долго я любил его как друга, что теперь могу только поражаться, как… как так вышло, что сейчас он мне ближе кого бы то ни было на целом свете. — Ренли посмотрел в упор на Кейтилин. — Избежать разбитого сердца нельзя. Мелкие ссоры, случайно брошенные оскорбления, в которые ты не веришь… недопонимания, развитие каждого из партнёров… — Ты же хотел говорить без высокопарных, банальных снов, — перебила, как всегда бесцеремонно, Арья. Ренли, тут же смахнув маску благочестия, только фыркнул: — Что поделать. Кажется, твоя мать именно это и хотела услышать. — Я всего лишь хотела узнать о серьёзности твоих намерений, — назидательно проговорила Кейтилин. В строгости Ренли ей не уступил: — Я серьёзно настроен. Мы уже два года вместе, и я никогда в своей жизни не был так счастлив в отношениях с другим человеком. — Да и вообще, мам, — неожиданно вступилась Санса. — Какая такая разница, у кого какие намерения? Мы же не знаем, что будет дальше, не лучше ли наслаждаться тем, что происходит сейчас? Даже если завтра у нас у всех будут разбитые сердца, или… чего ещё ты боишься… — Не то чтобы в нашей семье знали о том, что такое вообще возможно, — безапелляционно произнесла Арья. На мгновение в комнате повисла тишина, прерванная тётей Лизой: — Как ты позволяешь себе разговаривать с родителями? Это неслыханное… — Лиза, — тихо произнесла Кейтилин, тронув сестру за руку. Повисло молчание, неловкое, напряжённое — все ждали, что заговорит Кейтилин, но со стула поднялся Нед Старк. Стоявший рядом Ренли напрягся, но отец семейства не произносил ни слова; лишь выжидающе смотрел на жену. Прошло секунд тридцать, пока она смогла чинно подняться, словно каждое движение приносило ей боль, и подойти к мужу. Сочувственно улыбнувшись, Нед обнял её за плечо. Кет оглядела гостей, тяжело вздохнула… — Джон, ты можешь сесть, — произнесла она, кивнув на свободное место рядом с Ренли. Повторять Джону не пришлось — Ренли незаметно похлопал его по колену под столом и ободрительно улыбнулся. — Полагаю, вы все заслужили от нас своего рода… извинения… — За отсутствие спиртного, надеюсь? — предположила Арья, но Джендри чинно-предупредительно пихнул её локтём в бок. — Нет. За то, что мы с отцом… поторопились с выводами. Ваши чувства к вашим любимым немного… не соответствуют нашим ожиданиям. И поэтому мы, не разобравшись в них толком, поспешили увериться, что ваши отношения опасны для вас в первую очередь… поразительно, что с нами делают невежество и привычка судить по одёжке. Скажем… Джендри, мы решили, что раз ты играешь в музыкальной группе, то наверняка имеешь дело с наркотиками и… Впрочем, что я рассказываю, ведь ты и сам должно быть, понимаешь, как развлекались музыканты в наше время и как быстро умирали и они, и их возлюбленные? — Конечно, миссис Эс, можете мне не рассказывать, — ответил Джендри с отвратительной галантностью, заставившей Арью поморщиться. Мать же, к её удивлению, только тепло улыбнулась. — Ренли, ты… ты появляешься у нас так часто, что я бы не удивилась, если бы однажды ты и правда стал полноправным членом нашей семьи. Боюсь, правда, я ожидала, что тебя выберет Санса… откуда же мне было знать, что она полюбит того, кто будет в несколько раз её больше и… так не похож будет на всех тех мальчишек, что ей нравились в детстве? — Любовь зла, — промурлыкала Санса, водя пальцем по кисти Сандора. Тот только фыркнул. Окончательно растрогавшись, Кет произнесла: — Я всего лишь пытаюсь сказать… сказать, что каждому из вас мы будем рады и на других праздниках. Скажем, мы… мы летом выезжаем в загородный дом, где празднуем дни рождения Арьи и Сансы, они… они родились с промежутком в три недели, так что мы проводим там с месяц и… купаемся в озере, в речке… и, я уверена, у нас на всех там хватит места, Нед, правда? — Конечно, — ответил тот; его губы расплылись в улыбку ещё шире, чем прежде. Было ясно, что жена сказала именно то, на что он надеялся… и всё бы ничего, но Ренли вдруг склонил голову, подставив ко рту кулак, и хитро рассмеялся — будто над тем, что известно ему одному. Пытался обратить на себя всеобщее внимание? Если так, ему удалось. И Ренли знал, сколько на это потребуется времени, ибо заговорил аккурат когда в его сторону повернулась последняя голова: — Ты же не смотрел, что я тебе подарил, правда, Нед? — тот покачал головой. — Я, так сказать… с взглядом в будущее, потому что мы это… обсуждали… а, чёрт возьми, я забыл. Я же подарок в машине оставил. Подождёте немного? И все подождали. Не затаив дыхание и не гадая, что за таинственный презент принесёт Ренли Баратеон, и, всё же, подождали. Когда он вернулся, дрожа как осиновый лист, в его руках был объёмный рулон ткани, о назначении которого догадались только мужчины: — Палатка! — неверяще произнёс Нед. Улыбка Ренли рисковала достичь ушей, и он едва сдерживал смех. — Она только кажется маленькой, но, на самом деле, громадина та ещё. Вся гостиная сюда поместится. Купил вам для… семейного отдыха. — Раз Ренли часть семьи, — заговорила Арья, — он тоже будет с нами ездить? Надеюсь, у них с Джоном будет отдельная палатка. Не хочу быть свидетельницей их гейских штучек. Джон хлопнул себя по лбу. Лицо Кейтилин Старк выражало застывший гнев. Санса слегка переиграла с возмущением. Сандор усмехнулся. Ренли же, самодовольно взглянув в её сторону, заявил как ни в чём ни бывало: — Завидно? Захочешь присоединиться? Было плохо. Очень плохо. Тишина повисла хуже, чем в склепе. Ренли поймал на себе полный ненависти взгляд Джендри и прошептал так, будто, кроме него, в комнате больше никого не было: — Извини, Джен. — Это имя девчонки… — начал закипать тот, но Арья пнула его в колено: — Ай! — и тут же рассмеялась. Не сказать, чтобы это сильно изменило ситуацию: теперь гостиная походила на сумасшедший дом с одной особенно буйной больной. Ренли развернулся к хозяевам торжества и сказал с виноватой улыбкой: — Плохая шутка. Прошу меня извинить. Кейтилин покачала головой. Скрыть осуждение она даже не пыталась. — Вот поэтому-то она тебе и не доверяет, — сказал Джон, дёрнув Ренли за рукав. — Ты извращенец. — Кейтилин знает меня слишком плохо, — беспечно заявил он, опустившись на стул. — С чего она взяла, что я пристану к тебе на виду у всех, в палатке? Я скорее отведу тебя туда, где никто не увидит. Возьму коврик, и… постелю, чтобы муравьи не покусали твой… твой… — Большой палец? — подсказал Робб, пытаясь не рассмеяться. — Точно. Большой палец. — Очень большой, — добавил Джон, наклонив голову; Робб и Арья рассмеялись, не сдержался даже Сандор… Кейтилин послала мужу измученный взгляд, а тот лишь пожал плечами. Что поделать? Любовь зла. К Ренли и его неудачным шуткам больше не возвращались; Джон даже был благодарен за пустую болтовню тётю Лизы, потому что она позволяла всем заниматься своими делами. Ренли даже не пытался скрыть свою радость от того, что проблема наконец-то разрешилась; правда, перестав создавать проблемы за столом, Ренли начал создавать их под столом. Джон скучал по подобным прикосновениям, по мысли о том, что они оба свободны делать то, что им вздумается… на самом деле, он так соскучился, что не находил в себе сил остановить Ренли хотя бы на секунду. Он не боялся ни семьи, ни даже того, что Кейтилин может снова быть неловко, видел дружескую улыбку Робба и, порой, издевательскую усмешку Арьи… — Я так рада, что вы здесь… каждый из вас, — добавила Санса, выразительно взглянув на Ренли; в знак одобрения он поднял бокал. Санса, облизнув губы, опустила взгляд в свой, словно в шампанском плавали слова речи, которую она боялась забыть. Надолго пауза не затянулась — она повернулась в сторону Сандора и заговорила с прежней горячностью: — Но особенно, конечно, я рада тебе, Сандор. Я не могу… не могу говорить при семье, с каким трудом я убеждаю тебя раз за разом бороться за наши отношения. И нет никаких слов, которые я могла бы произнести, чтобы… чтобы ты понял, как я горжусь тобой и всем, что ты сделал для меня. Ради нас. Сандор нахмурился. Ему явно не нравилось, что Санса так много внимания обращает на него; даже родители начали переглядываться, предчувствуя неладное. Санса же, вдруг осушив фужер с шампанским, отдала его, опустевший, сидевшему рядом Роббу, и тот неуверенно принял его. Столь же неуверенно наполнил снова и подал сестре. Только тогда она набралась смелости заговорить вновь, глядя теперь на всех поочерёдно: — И я думаю, что… любить, быть любимой и иметь возможность отдавать эту любовь — это огромный дар. Не побоюсь этого слова, дар свыше, раз уж мы… празднуем сегодня рождение Христа. И я думаю, что… если я останусь здесь, в Лондоне, и единственные, кто будет получать мою любовь, это вы… я чувствую, что не исполню в полной мере своё Предназначение. Я знаю, для чего была рождена, для чего Бог послал меня на Землю, и… я знаю, что должна петь. Поэтому… — Санса поставила фужер на стол. Руки её тряслись, и она смотрела в пол. — Я приняла решение подавать документы в Джиллиард. В этом же году. Я хочу… — Переехать? — воскликнула Кейтилин. — В Штаты?! — Чем тебя не устраивает Королевский Колледж? — осуждающе поддакнула Арья. Санса, гордо выпрямившись, заявила: — Дело не в том, что меня устраивает, а что нет. Дело в перспективах, в том, где я могу сняться, кем я могу быть… вы лучше прочих знаете, что я об этом мечтала всю свою жизнь, я хотела быть звездой, хотела… я хотела быть в Голливуде, хотела, чтобы… Её пламенную речь прервал скрип отодвигаемого стула: Сандор поднялся из-за стола и, не произнося ни слова, зашагал к выходу. Санса его позвала, безрезультатно; он шагал безжалостно и грозно, голосом она бы его не остановила; как только его спина скрылась в прихожей, Санса помчалась за ним следом. За столом повисла тишина: подслушивать никому не хотелось, но и тем для разговора как будто не осталось. Все пытались переварить услышанное, понять, как относятся к этому решению… — Вот же стерва, а? — сказала Арья ни с того ни с сего. — И ведь никому даже не подумала хоть словом обмолвиться! — Не оскорбляй сестру, — произнесла Кейтилин нарочито громко. — Это её решение, и не тебе его осуждать. — Ты что, даже не станешь возражать?! — вдруг осклабилась тётя Лиза. Дискуссия разгоралась, лагеря «против» и «за» формировались; Санса же, виновница обсуждений, едва не за повисла у Сандора на ноге, пытаясь его удержать. Он сел на пуф, чтобы натянуть зимние ботинки, она к нему на колени, стала целовать его в лоб, щёки, веки, ожог, шею, волосы, и то нашёптывала извинения, то умоляла её выслушать, не уходить; но Сандор ни на что не реагировал, застыв как камень и с каменной же решимостью подняв Сансу и опустив её на пол, чтобы она наконец замолчала. Сидя на полу, подобрав ноги и скинув туфли, Санса поняла, что если не заговорит сейчас, Сандор уйдёт навсегда. Она знала, что такое может случиться и представляла, как гордо вскинет нос и пошлёт его прочь, как заявит, что будет звездой без него и не будет скучать ни секунды. Но действительность, эта грубая, не знающая правил действительность, заставила её едва ли не разрыдаться от мысли, что он не вернётся, что она потеряет его навсегда. И тогда Санса затараторила: — Я не думала… не думала, что для тебя это так важно. — Не думала, — пробурчал наконец Сандор, — а вообще-то, важно. — Ты и сам никогда не говорил, — произнесла Санса и вдруг поняла, что плачет. Она так давно не злилась на Сандора за его немногословность; уже даже забыла, как это. Он пытался застегнуть куртку, но замок зажевал подкладку и отказывался двигаться; Санса решила, что это знак свыше, что сам Бог хочет его задержать, но ни одно слово не казалось ей верным. Виноватым внезапно оказался не он, а она, ведь она нужна ему больше, чем он нужен ей, и ей об этом прекрасно известно. Замок не поддавался, и Сандор, резко рванув его вниз, вдруг заорал: — Зачем ты вопрошала меня о серьёзности, о планах, о будущем, хотя для меня в твоём будущем места нет? Как ты можешь утверждать, что у нас всё серьёзно, и не сообщать мне о чём-то настолько важном? — спросил Сандор, звуча точь-в-точь как обиженный малыш, которого обманули родители. Рикон, если бы ему сказали, что Санты Клауса не существует, вёл бы себя точно так же. Всплеск, видимо, поразил и его самого. Уже через секунду он издал нервный смешок, спрятал лицо в руках и забормотал: — Я-то думал… я всё сделаю правильно, я… я сделаю и делаю тебя счастливой, а я тебе… я тебе не нужен, ведь так? Я для тебя просто шавка на лето, да? — Ну почему, почему, с чего ты решил? — подскочив, Санса попыталась отнять его руки от лица, но Сандор лишь отпрянул назад. — Это же не значит, что мы… милый, я… — Ты просто не думала, что для меня это важно, да. Я понял. Я был неубедительным. Значит, криков больше не будет? Тяжело вздохнув и бросив на неё взгляд, Сандор отступил, опустился на пуф и глубоко вздохнул. Он смотрел на Сансу без ненависти, но немое осуждение застыло в его глазах: «За что ты так со мной?» — Выслушаешь меня? — несмело спросила она, опускаясь перед ним на колени. Она взяла его руки в свои, ожидая, что он снова её оттолкнёт, но ничего не произошло. — И когда же ты планировала мне сказать? — прорычал Сандор. Миролюбивый снеговичок, улыбавшийся с его свитера, вдруг показался Сансе до отвращения гротескным, почти жутким. Но она не должна бояться. Она долго ждала этого момента; истина должна была выйти наружу. — Когда убедилась бы в твоей серьёзности, — произнесла Санса голосом слабее, чем надеялась. И, как и ожидала, Сандор отреагировал новой вспышкой злости: — Серьёзности?! Я припёрся на этот ужин, я поехал с тобой в приют, я… — Но ты просто ходишь за мной как привязанный, как… щенок, потерявший мать! — выпалила Санса, сама того не ожидая. Сандора эти слова ввели в ступор, но вот ей, стоило им прозвучать, показалось, что она была готова произнести их давно. — Я не чувствую, что… что ты меня любишь, что… у нас есть хоть какое-то будущее, или что тебе оно вообще со мной… нужно. — Да ну? — пробурчал Сандор себе под нос. Санса не ответила, и он поник, как завядший цветок, и уныло откинулся к стене: — Боюсь, я в полной жопе. Даже Санса, знавшая его уже какое-то время, не поняла, в чём дело. Она нахмурилась, покачала головой… — Я не знаю, что тебе сказать, — наконец пояснил он. — Говорю же, я в жопе. — Из неё можно выбраться, просто услышав, чего я хочу? — Сандор кивнул. Медленно. Задумчиво. Он явно не был уверен. Санса тяжело, обречённо вздохнула. Он ведь не причиняет ей боли. Он бережёт её, он её ценит; он может становиться странным, подозрительным, но когда никто не видит… даже тогда он не скажет, что любит её. Она обвила его шею, заглянула в лицо, позвала его по имени и убедившись, что Сандор смотрит, изрекла: — Я поверю тебе, если ты просто скажешь, что любишь меня. — Чего? — неверяще повторил тот. Санса пожала плечами. — Каждая девушка хочет слышать это время от времени. Просто чтобы знать, что она… выбрала правильного человека. — Это должно объяснить, почему ты не посвящаешь меня в свои планы? — сказал Сандор неодобрительно, отводя её руки со своей шеи. Санса поняла, что он просит дать ему немного времени и, выпустив его из объятий, отошла и села на пуф напротив. Да, вот теперь они могут начать говорить. На одном уровне, не опускаясь на колени и не умоляя, а высказывая просьбу. Что сказать? «Всё, что приходит тебе в голову. Всё, о чём ты думала — выложи перед ним, пускай он понимает это как может». — Ты говоришь, что я не оставила для тебя места. Но правда в том, что я боялась. Боялась, что ты не захочешь быть в этом будущем, ведь… как-то раз я рассказывала о Джиллиарде своему бывшему. Джоффри, я тебе о нём рассказывала, и… мы строили планы. Он говорил, что тоже… хочет попробовать себя в Америке. Он был уверен, что с нашим акцентом у нас… отбоя не было бы от фанатов и предложений. Я позволила себе жить в этой мечте. А потом, когда мы… когда мы поругались, он сказал, что я… пою словно драная кошка, которой не хватает кота. Он разбил наше будущее и мою веру в то, что… — Я бы никогда так не сказал, — тихо перебил её Сандор. Санса кивнула. — Ты знаешь, я люблю, когда ты поёшь. Даже если не говорю об этом. — Да, конечно. Но я потратила… так много времени, чтобы воспарить над этим и снова… снова поверить в себя, понимаешь? В себя, в то, что я принимаю правильное решение, и что… и что мне действительно судьбой предназначено петь. Я не представляю, что бы со мной случилось, если бы… если бы второй человек, которого я люблю, внезапно… — Слово на букву «л» вырвалось само по себе; Санса замолкла, едва не закрыв рот руками. Она ведь не это хотела сказать, верно? Ведь Сандор всё ещё может уйти, и если окажется, что она его любит, отпустить его будет и того болезненней… если это вообще возможно? Ведь она и так чувствует столько неожиданного; столько такого, что чувствовать бы не хотела… но Сандор, даже если и услышал, особого значения этому не придал. Он смотрел в сторону, размышлял, не ведая о её смятении. — Забавно. Мне всегда казалось, что любовь в поступках, не в словах. Это было правдой. Ради неё Сандор терпел то, что казалось ему унизительным, всё время повторяя, что не пошёл бы на такие жертвы ради другой девушки. — Но ведь сказать три слова — это тоже поступок, притом… это не тяжело, если ты веришь в то, что говоришь. — Да я думал, это и так очевидно. Ну, сама подумай… я слушаю твою болтовню, даже когда не понимаю, в чём дело, я… шатаюсь с тобой по магазинам, помогаю выбирать тебе шмотки, хотя не шарю и в них тоже… и пришёл сюда, хотя понимаю, что рожей не вышел, и… скорее всего, родным твоим не понравлюсь… — Сандор говорил, и Санса кивала, проклиная саму себя. Ведь он говорит чистую правду; его не упрекнёшь в приписывании себе подвигов, совершённых другими рыцарями. Быть может, зря она это потребовала и зря была так слепа всё это время? — Ну что мне? Ещё одну жертву совершить? — Соверши, — сказала Санса. Обратного пути нет. — Я тебя люблю. Он сказал это так просто, что Санса едва не засомневалась в искренности его слов. Впрочем, не исключено, что это снова было её ожидание помпы, праздненств, романтики… одно из тех, которые Сандор с таким успехом разбивал мгновенно, будто выбивая страйк в боулинге. — А что насчёт тебя? — вдруг спросил он. — Что? Я тоже тебя люблю. — Я не об этом, — проворчал Сандор и опустил голову. Санса поняла, что слова даются ему с трудом, и не стала допрашивать. — Совершишь для меня маленькую жертву? — Что угодно, если… если только ты не попросишь меня остаться, — теперь голову опустила она, мгновенно догадавшись, чего он хотел попросить. Он просто не хотел, чтобы она уезжала, это понятно, но… могла ли она выбирать между мечтой и любовью, ведь это была, теперь это было очевидно, точно любовь? — Я же не… я же не уезжаю навсегда. Да, в своём будущем я… вижу себя на большой сцене, поющей не только для тебя и своей семьи, а… для тех, кому это нужно, я же всегда об этом мечтала… разве ты никогда ни о чём не мечтал? И разве не обиделся бы на меня, если бы я попросила тебя выбрать? Сандор поднял на нее тоскливые глаза, похожий на одинокого щеночка больше, чем когда-либо прежде. Ему никогда не пришлось бы выбирать между Сансой и мечтой, потому что для него эти слова были синонимами. И почему она раньше не замечала, насколько он ей предан? Почему раньше не подумала, сколько боли причинит её отъезд? Ясно было только одно — если Санса об этом заговорит, Сандор будет всё отрицать. Он же не разговорчивый. Он действующий. — Я буду приезжать каждые выходные, — поспешила пообещать она. — И мы… если хочешь… будем с тобой созваниваться каждый вечер… — «И молчать», едва не добавила она. Сандор ценил не разговоры, а проведённое с ней время, так что Скайп тут был не помощник. — Знаешь, ну… в конце концов, может… может, я и не поступлю. — Конечно, поступишь, — вздохнул Сандор. — Это всё моё невезение. Я должен оставаться в жопе, понимаешь? Поэтому, чтобы это произошло, ты поступишь. И уедешь. — Тебе вовсе необязательно оставаться в этом… злополучном месте, — закатила Санса глаза. Сандор не сдержал ухмылки. — А что, если мы поедем вместе? — Хочешь, чтобы я всё бросил ради тебя и твоей большой мечты? — Тебе нечего бросать, — ответила Санса тихо, переживая, что эти слова могут его задеть. — Разве что абонемент в спортзал, но кто знает, может… может, их сеть и в США есть? А? — Без ножа режешь, птичка, — ответил тот, снова тяжело вздыхая. — Если хотела, чтобы я сразу поехал, так чего ж раньше не сказала? — Не думала, что ты захочешь, — пожала она плечами. — Я же объяснила, я… просто… — Не подумала, — договорил за неё Сандор. — Ну да. — Ты был недостаточно убедителен, — напомнила Санса с ехидной улыбкой. Сандор ответную не сдержал. — Ты мог бы быть фитнес-инструктором. Глядя на тебя, клиенты бы сразу… — Для этого нужно быть разговорчивым, — вздохнул Сандор с неприкрытым разочарованием. — Даже не разговорчивым, а… болтливым. Ты должен уметь чесать языком, а я… — Если бы ты продавал так же красноречиво, как ищешь отговорки, у тебя бы всё было хорошо, — Санса расплылась в улыбке: мысль о том, что Сандор может поехать с ней, оказалась слишком приятной. Раньше она бы даже не осмелилась об этом подумать; но теперь, когда он явно этого не исключал… Тем временем Сандор уже не просто не исключал такой возможности, а просчитывал, как всё провернуть. Разве он мог оставить свою пташку в одиночестве? Вдруг у неё появятся завистники и ненавистники — ведь у всех прекрасных артистов они есть? Кто защитит её тогда, кто поддержит, кто напомнит, что даже в моменты, когда кажется, что она противна целому миру, что её никто не хочет слышать и все лишь отворачиваются в отвращении — даже в такие моменты — всё ещё есть он, готовый слушать её всегда? — Значит, мы договорились? — спросила Санса с надеждой, и Сандор кивнул. — Да, пташка, мы договорились. Я поеду с тобой. Не сдержав радости от лицезрения того, как самые нахальные из её грёз становятся реальностью, Санса кинулась к нему на шею. Мягко опуская руки на её спину и прижимая к себе, Сандор в сотый раз поразился, откуда у неё такая сильная власть над его несуществующим сердцем, и искренне засмеялся. — Раз мы всё решили, пора нам возвращаться, — зашептала она ему в ухо. И, лишь бы не оттягивать драгоценного момента воссоединения с семьёй, тут же подскочила с его колен, наблюдая, как Сандор медленно избавляется от верхней одежды. Она была так занята этим зрелищем, что даже не подумала прислушаться, что обсуждают её родственники, и сильно удивилась, когда по их возвращении в гостиную наткнулась на очередную сцену. — Выходит, я больше не часть семьи? — холодно спрашивал Робб, грозно возвышаясь над полупустыми тарелками. Дейенерис стояла рядом с ним, не менее решительная, и крепко сжимала его руку. Санса невольно поразилась и вспомнила избитую фразу: «Если он возьмёт в руки пулемёт, она будет стоять рядом и подавать ему патроны». Тихо, не произнося ни слова, они с Сандором вернулись на свои места. Повисло дрожащее молчание. Мать не смотрела в их сторону, отец застыл в нерешительности. Тишину внезапно прервала Арья: — А чего ещё ты ждал, приведя к нам её? — Того же, что родители дали тебе и Сансе, — ответил Робб невозмутимо. — Мы потратили три часа на то, чтобы у Сандора и Джендри был шанс доказать, что они вас, девочки, достойны. В то же время всё, что досталось Дени — это насмешки, издёвки и грубость… которые, я надеялся, покажутся маме с папой неуместными за праздничным столом. — Робб, всё хорошо, — сказала Дени, словно в комнате никого больше не было. — Меня не трогает её грубость. — Не трогает? — прорычала Арья. — А должна! Ты разве не понимаешь, что вернула горе в нашу семью? Разве не знаешь, что… — Я знаю достаточно, — бесстрашно перебила её Дени. — То, что произошло, затронуло и мою семью тоже… пускай это и произошло до моего рождения. Тому, что совершил мой брат, нет… — Одно страшное событие сменилось другим: пытаясь спрятать слёзы, Кет резко подскочила со стула и едва не бегом бросилась на кухню. Никто, даже Нед, её слёз не заметил, и все единодушно решили, что мать ясно изъявила свою волю. Даже ноги Дейенерис Таргариен в её доме быть не должно. Арья поспешила выразить солидарность, поднявшись со своего места и даже Джендри потянув за собой: но он не поддался, так что и сама Арья вскоре опустилась обратно. Робб только тяжело вздохнул, обратившись к отцу за поддержкой; Дени же продолжала сжимать его руку, словно за его благополучие волновалась гораздо сильнее, нежели за своё. Не этого он ожидал от праздничного застолья. Последнее, чего ему хотелось — оказаться меж двух огней. — Я прошу у вас обоих прощения за эту сцену, — улыбнулся Нед. — Ты нас действительно… удивил, если не шокировал. Ты должен дать маме время чтобы… привыкнуть. — Боюсь, отказа я не приму, — твёрдо произнёс Робб, чем явно расстроил своего отца. — Пап, ты всегда учил меня… стоять за то, что мне дорого, и… вы мне дороги, но… — Но она дороже? — фыркнула Арья, готовая изъявлять материнскую волю в её отсутствие. Робб безуспешно пытался звучать уверенно: — Но она не ставит меня перед выбором. Я бы предпочёл не выбирать, и… — За столом вновь стало на одного человека меньше: покинуть его решилась Лиза Аррен. Быть может, в ней наконец взыграли сестринские чувства? А, нет, показалось: вместо того, чтобы уйти на кухню, она отправилась в уборную. — Тем лучше, никто не станет меня перебивать, — вдруг произнёс Нед. Роббу показалось, что это — хороший знак. — Я… понимаю, почему твоя мама так реагирует, и всё же… всё же я не вижу в девушке рядом с тобой того, кто невольно послужил причиной смерти моей семьи. — Невольно? — непонимающе спросила Санса. — Но ведь вы… вы же всегда говорили, что Рейегар убил дядю Брандона и дедушку Рикарда? — Вот именно! — поддакнула Арья. Впервые за долгое время сёстры нашли, в чём согласиться. — Всё было немного не так. Это лишь… фигура речи. — Это ничего не меняет, — произнесла Кейтилин, внезапно для всех появившаяся в арке. Уж теперь, когда её глаза были красней колпака Санта Клауса, все поняли, что на кухне она не посуду мыла. — Мне тяжело… благословить этот брак, ведь… одна эта фамилия… и эти волосы, эти глаза… Брандон и Рикард, летевшие к Неду и Кет на свадьбу, чёртов Рейегар Таргариен, засаженный за это в тюрьму. Тихий Океан, всего трое чёртовых везунчиков с комплексом выживших; два пилота и одна стюардесса. Подъём чёрного ящика со дна, сонливость, осуждение за халатность, гигантский штраф, испорченная свадьба, фобии до конца своих дней… — Она — не Рейегар, — твёрдо напомнил Нед. — Это так, — неожиданно заговорила Дейенерис, — вот только… я не только хорошо катаюсь на лошадях. Я ещё и неплохой пилот. Робб не сказал вам всей правды. Он не хотел, чтобы… чтобы вы волновались, — она стрельнула в него взглядом, и Робб поёжился, но глаз не опустил. — Мы встретились… не не вечеринке. Точнее, именно что на ней, но это была не обычная вечеринка у общего знакомого или вроде того… — Она замолчала, видимо, рассчитывая, что Робб продолжит за неё или попросит замолчать. Но он целомудренно выжидал. — Я понимаю, что враньём вашу благосклонность не за… — А, к черту всё, — произнёс Робб и встал чуть впереди Дейенерис, словно готовый защитить её в любую минуту. — Мама, ты разрешаешь Арье встречаться с парнем, которого в любой день могут найти обколотым до смерти… — Ты торопишься с выводами, — встряла внезапно задетая Арья, и Робб поспешил её успокоить: — Я всего лишь поступаю как наши дражайшие родители и сужу о людях по тому, как они выглядят. Вы сами видите, что Сандор Сансе не подходит, и что любое неудачное объятие может переломать ей кости… и вы не против, но вам не нравится девушка, которую я люблю? — Мы же… — наконец проронила Кейтилин. — Мы же просто за тебя волнуемся. — Смерти моей боитесь? Ну, так каждый из нас умереть может, в любой момент. Что, если завтра на меня упадёт кирпич? Или я попаду в толпу, когда там окажется очередной психопат… Дени обвила его руку, надеясь успокоить. Пустой гнев — это моя прерогатива, твоя — покой и хладнокровие… Робб только склонил в её сторону голову, и голос его действительно стал тише: — Я же ни о чём у вас не прошу. Просто… дайте ей шанс. Раз уж смерти моей боитесь, то… прошу вас, вместо чрезмерной опеки и неуёмной заботы… просто цените меня, цените мой выбор. Давайте быть вместе, пока это ещё возможно? — Родители переглянулись, и Робб, воспользовавшись их заминкой, добавил: — Мне так понравился этот вечер! Кажется, никогда прежде у меня не было столько шансов узнать поближе своих братьев и сестёр, и… Я это очень ценю. Мне бы не хотелось пропускать такие праздники в дальнейшем. — Пропускать? — переспросила Кет дрожащим голосом. Робб кивнул: — Полагаю, вам не захочется видеть среди гостей Дейенерис? В то же время, если все будут по парочкам, а я вдруг заявлюсь один, я буду чувствовать себя белой вороной… — Он преувеличивает, — неожиданно произнесла Дени, крепко сжав его руку. — Но и я не испытываю никакого желания мозолить вам глаза, если вы воспротивитесь моему появлению в вашем доме. Но прежде чем вы примете решение… просто имейте в виду, что и я точно так же люблю вашего сына. И не намерена позволить тому, что от меня не зависело, встать на пути моего счастья. — Твоего счастья? — спросила Кет, нервно засмеявшись. — Ваше счастье, милая моя… Даже не ваше, но твоё, ведь Робб и без тебя проживёт, я в этом уверена… твоё счастье было бы нам с Недом напоминанием… о том, что нам пришлось пережить, когда мы боролись за наше счастье. Всё это… похороны, с которых я… я даже не успела показаться Неду в свадебном платье! Это ты понимаешь?! — Девочка тут не причём, — произнёс Нед. Он говорил тихо, но для Кет его предательские слова всё равно прозвучали как гром посреди ясного неба. Оторопев, она возразила: — Речь о твоём отце и брате! — И моём сыне. Если бы я слушался запретов на то, кого любить следует, а кого нет, разве полюбил бы я тебя, Кет? Мы оба должны об этом помнить пуще прочих… — Что бы эти слова ни означали, их было достаточно, чтобы хотя бы заставить Кейтилин задуматься. Вероятно, было бы умнее промолчать, но Робб всё равно произнёс: — Пап?.. — но Нед ответил не сразу. Он всё ещё наблюдал за женой, словно зная, что она будет против объяснений. Она, впрочем, не подавала признаков протеста, и Нед решил её поддержать: — Кет, он большой мальчик. Он заслуживает знать правду. К тому же, ты не… — Ни в чём не виновата? — ответила та чересчур резко. — Ага. Ты мне всегда об этом говоришь. — Брандон сам принял это решение. Вы расстались, и… — И он погиб, Нед! — закричала Кет, ни на кого не глядя. — И я до сих пор гадаю, что… что, если мы так прогневали Бога? Мы с тобой, Нед? — Разве Господь наказывает нас за грехи смертью или страданием тех, кого мы любим? — Разве мне об этом известно? — Кет шмыгнула носом. — Виноваты не вы, — произнесла Дейенерис, стараясь звучаать как можно спокойней. — И даже не Бог. Всему виной мой брат, и… он тоже уже понёс наказание. Тюрьма свела его… — Быть может, присылая тебя в мой дом… — произнесла Кет заплаканным голосом, впившись в Дейенерис колючим взглядом. — Тем самым он просит меня принять эту муку… отплатить за грех измене человеку, которому я обещала себя и… даже больше. — Ты не изменяла Брандону, — устало произнёс Нед. — Он оставил тебя, а ты всего лишь поняла, что всё это время рядом с ним был тот, кто любил тебя не меньше, и… местами… моментами… — Гораздо преданней. Конечно, — она утёрла слёзы и снова шмыгнула. — Но как бы то ни было, Нед, нашу свадебную клятву назад не вернёшь, и… все эти годы счастья и любви тоже не отменишь. И пятерых детей, да? — Конечно, — ответил Нед полу-утвердительно, словно не уверенный в том, что жена пытается сказать. Кет же, помолчав несколько секунд, развернулась к застывшим в ожидании Дени и Роббу и произнесла: — Это значит, что выхода у меня не остаётся. Если так Господь Бог хочет испытать меня, то… пускай… — Она даже улыбнулась сквозь слёзы, так трогательно, что Дени не сдержала ответной улыбки: — Обещаю, что не буду такой уж отвратительной невесткой. Вы не пожалеете, что… — Не дослушав, Кет вдруг рассмеялась, и, ни с того ни с сего, привлекла Дени к себе и крепко сжала её в объятиях. Не прошло и минуты, как по щеке Дени тоже потекли слёзы; а вот Неду и Роббу так и оставалось удивлённо переглядываться между собой. Женщины! Разве это возможно: понять их доводами рассудка? — Вот тебе и идеальная семейка, — присвистнула Арья. Санса закатила глаза, но спорить не стала. — Во вранье нет ничего плохого, — пожал Ренли плечами. — Да и в недосказанности, наверное, тоже… — «И это притом, — думал Ренли, — что из-за неё сегодня пострадал и Джон, и Санса». — Взгляните на меня, например. Ну, рассказал я Роберту о том, кто я, что я гей, ну и… ну и что? Вот, пожалуйста, вынужден влачить одинокое существование, без семьи, без крыши над головой… Впрочем, у вас здесь неплохо, мне здесь хорошо. Это мой лучший подарок на Рождество. Быть частью семьи. Я ведь почти забыл, каково это, когда… тебя окружают «свои» люди. Которые тебя понимают. Любят. — В смысле, забыл? А я не в счёт? Бамс! Взорвалась очередная бомба. Стало жарковато, и дело было совсем не в том, что Ренли только что махом осушил стопку коньяка (да, после всех событий вечера Нед всё же уступил, поняв, что без коньяка он до утра не протянет). Джон отвернулся, краснея как маков цвет, но Ренли, схватив его за плечи, развернул к себе: — Ну? Ты чего-то стыдишься? — Я просто не думал, что это так прозвучит. — Как это прозвучит, Джон? — Ренли снова улыбнулся классической, покровительствующей улыбкой. — Мы вместе. О нас все знают. Признаваться друг другу в любви — это… это вполне естественно. Мы же вместе, Джон, понимаешь? По-настоящему, в кои-то веки. Они разделили между собой ту странную улыбку, что так часто связывает двоих людей, прошедших через разного рода испытания, известные только им двоим, и выбравшихся из них живыми. Быть может, кто-то и посчитал бы, что это не так, и что ему знакомо то, через что прошли и Ренли и Джон — но, даже если так, они бы наверняка с этим поспорили, уверенные в исключительности своего опыта. Стоит ли их за это осуждать? Или лучше признаться себе в том, что каждый из нас время от времени грешит мечтами о своей уникальности? Как бы то ни было, целуя Ренли на прощание, Джон не мог поверить, что едва не потерял его по собственной глупости. Отмотай он время на несколько часов назад, страх потерять семью не показался бы ему такой уж чепухой… но разве они хоть когда-то давали ему повод сомневаться в своей преданности? Не давали прежде, не дали и теперь. Даже Робба — и того поддержали. Сколько семей в Англии — да чего уж там, во всём мире — могли похвастаться такой сплочённостью? Поднимаясь к себе в комнату, он увидел Сансу, романтично разглядывавшую уже слегка подсохшую ветку омелы. Пытаясь понять, что её так очаровало, Джон тоже остановился. — Знаешь, что Сандор сказал мне сегодня, глядя на эту ветвь? — заговорила сестра. — Он утверждает, что омела — это, вообще-то, паразит. — Да ну? — непритворно удивился Джон, и Санса кивнула. — Да, я и сама удивилась. Символ любви, говорит, а деревья-то дохнут! Санса так похоже изобразила его интонацию, что Джон невольно прыснул. — Ну… в яблоке не без червя, да? Так и в любви… не без… червя. Джон думал, что сейчас Санса его стукнет, ну или взглянет с неприкрытой ненавистью, за такое неуважение к философам, имён которых он никогда не знал. Но она лишь задумчиво кивнула: — Да. Это уж точно.