Склоки под омелой

Рождественское утро, как назло, встретило Ренли не безоблачно чистым небом и даже не волшебными снежинками, а чёртовым градом. Ветер несчастно избивал и без того настрадавшиеся деревья, сносил с ветвей шапки снега и отшвыривал их далеко прочь. Ренли печально таращился из окна, чувствуя себя сиротой из романов Диккенса, и каждые 10 минут проверял сводку погоды. Он должен был выйти из дома, проветрить голову; поверить наконец, что чудеса случаются, и что сегодня он войдёт в их дом не как крёстный сын Неда Старка, но как его будущий тесть. Ведь если у Джона всё-таки хватило духу, значит, его намерения как никогда серьёзны… ведь так? Кейтилин Старк, глядя на поднявшуюся пургу, малодушно надеялась, что никто из парней и девушек её детей в такую погоду не рискнёт выползти из дома. Если рискнут, тогда, конечно, честь им и хвала; это скажет лишь об искренности и силе их чувств. Материнское сердце беспокойно стучало; украдкой Кейтилин бросала на мужа полные досады взгляды. Нед то и дело прихорашивался у зеркала, надел костюм, только что прибывший из химчистки, даже спрыснул его одеколоном, чтобы перебить запах хлорки. Дети, рассевшись по комнатам, тоже предвкушали трапезу, каждый по-своему: Санса смыла три макияжа, так и не определившись с сочетанием цветов; Арья, не подумавшая даже причесаться, спряталась за книгой, но то и дело сбивалась, глядела куда-то в сторону, возвращалась к странице, читала и возвращалась назад. Робб уехал с самого утра, Джон проспал до полудня и теперь то и дело прислушивался — не пришёл ли кто. Когда придёт Ренли, он должен его встретить, быстро всё объяснить, и… семье ничего не рассказывать. Промолчать, просто взяв Ренли за руку — поставить их перед фактом и пояснить, что возражения не принимаются… Бедняга Джон. Ничему не учится. Так и не понял, что удача не любит тех, кто ждёт у моря погоды — она делает так, чтобы в тот самый момент, когда уляжется ветер, ты отошёл в кусты справить нужду. Так произошло и с Джоном — стоило ему щёлкнуть задвижкой туалета, как в дверь позвонили. Он передумал было справлять нужду сейчас, но дверь уже щёлкнула… … на пороге стоял Ренли Баратеон, утонувший в жёлтом капюшоне и, несмотря на это, улыбавшийся во все зубы. Правда, Нед увидел его не сразу; только после того, как отряхнул лицо от снежка, прилетевшего ему в лицо вместо подобающего приветствия. На правах частого гостя Ренли вошёл без приглашения, снял капюшон, отряхнул волосы… — Ренли? — Нед Старк наконец-то вышел из оцепенения. — Да, это я! — ответил он с той же залихватской радостью и поспешил обнять хозяина; ведь объятия — путь к решению всех проблем!.. Впрочем, он довольно скоро осознал, что что-то не так: Нед не торопился обнять его в ответ. Хотя догадка, что виной всему всё тот же Джон, замаячила где-то в его рассудке, Ренли предпочёл не торопиться с выводами. Нет, не может быть, чтобы всё было настолько плохо. Он выпустил Неда, снял куртку… — Что ты здесь делаешь? — спросил Нед. — Как? — ответил Ренли с неугасшей, в отличие от хозяина дома, улыбкой. — Джон меня пригласил, сказал, у вас Рождественский ужин… а где Кет? Я принёс для неё подарок, и может, она… — Ренли замолчал, наконец-то осмелившись посмотреть на Неда в упор. Это было не удивление, не торжество «Ах, вспомнил!»; нет, это был первозданный шок. Пару секунд он был готов поклясться, что на лице крёстного промелькнула вся палитра эмоций от удивления и непонимания до ярости, смешанной с состоянием безутешной обречённости. Надо было его вытягивать из этого эмоционального водоворота: — Он вам так и не сказал, да? Не предупредил, значит? Нед машинально покачал головой. Медленно, словно встроенный в его мозг процессор всё ещё проводил операцию по переработке информации. Вот и доверяй Джону после этого важные дела. Ничего не сделает как надо, а ещё говорит, что это у него, у Ренли, всё через задницу… на секунду он засомневался, что в дом его пустят, но молнию на куртке всё-таки расстегнул, как вдруг… — Здрасьте, — раздался голос у него за спиной: через секунду рядом с ним вырос Джендри. Ренли догадывался, конечно, что увидит его здесь, а вот об ошарашенном Неде, которому новоиспечённый гость протягивал руку, так сказать было нельзя. Прежде чем её пожать, хозяин даже бросил нерешительный взгляд на Ренли, будто тот мог хоть что-то объяснить; но он только плечами пожал. — Дай угадаю. Тебя пригласил Робб? — Да нет. Арья. — Значит, остаётся только гость Сансы, — вздохнул тот. — И я даже представить теперь не могу, кого ждать… Думаю, удивить меня уже нечем. После подобного высказывания, казалось бы, появлению в доме Сандора Клигана все должны были только обрадоваться, но стоило ему появиться на пороге, а Сансе — бабочкой вспорхнуть к нему в объятия (рядом с ним она казалась непривычно миниатюрной), Нед Старк едва не зарёкся больше никогда не делать поспешных выводов и всегда быть готовым к новым сюрпризам. Светским манерам Сандор обучен не был, хотя Санса явно провела с ним некоторую образовательную работу; его вынужденная улыбка походила на оскал, а когда он пожимал руку хозяину, тот решил, что ещё немного, и будущий зять её оторвёт. Кет, наконец-то оставившая украшательства стола и вышедшая к гостям мужу на подмогу, поймала себя на том, что с праздным любопытством рассматривает ожог на правой стороне его лица, а болтливый язык так и норовит спросить, что послужило его причиной. Кет даже надеялась, что Сандор расскажет какую-нибудь героическую историю — например, о том, как спасал детей из пожара… это бы, по крайней мере, объяснило, чем он так привлёк Сансу. Её всегда привлекали герои, способные рискнуть собственной шкурой ради сомнительного благополучия других. И именно тогда, как будто решив подшутить над супругами в последний раз, судьба доказала, что с выводами они всё же поторопились. Раздался звонок в дверь. Пришёл Робб. — А, мама, папа, извините! — улыбнулся он, вытряхивая снежинки из кудрей. — В приюте было так много народу… надеюсь, мы не опоздали? Следом вошла девушка, спрятавшая волосы под шапкой. Она подняла голову, нагло воззрилась на хозяев дома глазами-аметистами… — Вы пришли последние, — произнёс отец механическим голосом, а мать повторила с непониманием: — В приюте? Робб, изображая святое неведение, уточнил: — Ну, как же… я ведь говорил, что мы пойдём поздравлять сирот и даже подарки им приготовили. Моя женщина занимается благотворительностью, она… гуляет с собаками, регулярно посещает стариков… — Робб пропустил Дени вперёд, демонстрируя её родителям словно дизайнер одежды, создавший особенно приятный образ. Дени, хотя и явно не смутилась, поспешила объясниться: — Замолчи, иначе твоя мать подумает, что во мне ни единого греха. Шутки хуже, конечно, вообразить было нельзя — за спиной её брата грехи похуже тех, на которые способна девушка её возраста. Робб ожидал, что родители будут злиться, ругаться, обвинять его в неблагодарности… и, быть может, лучше бы так и было; их молчание и закаменевшие лица ставили его в абсолютный тупик. С недоумением не поспоришь, не обидишься, не обсудишь и, уж конечно, из-за него не встанешь из-за застолья и не покинешь его с гордым видом… — Мам… пап… родители, — Робб прочистил горло, явно волнуясь, — это Дейенерис. Уверен, вы помните её, мы учились вместе в школе, а… год назад увиделись у друзей, и она просто выкрала моё сердце, — его смех, вместо того чтобы звучать уверенно, прозвучал нервно, и от матери, тут же обретшей дар речи, это не укрылось. Даже не взглянув в сторону Дейенерис, старательно тянувшей улыбку (улыбка лишь поначалу была искренней, становясь всё более принужденной с каждой секундой). Мать даже не попыталась звучать любезно: — Помню. Конечно, как же забыть? Сын, ты не поможешь мне на кухне? Робб безуспешно попытался скрыть разочарование: — Ну, может, хоть раздеться мне дашь? Даже летняя гроза в деревне не сравнилась бы энергетикой с грозой, мелькнувшей во взгляде его матери. Ничего, подумал Робб, и мы не лыком шиты! Напоследок он сжал руку Дени, изо всех сил стараясь, чтобы отец это заметил. Она не торопилась раздеваться, явно готовая уйти в любой момент; и за то, что отец ни пальцем не шевельнул, чтобы её успокоить, убедить в обратном, Робб на него очень разозлился. Тем временем на кухне мать стучала помытыми тарелками так яростно, будто каждая из них сама была Рейегаром Таргариеном. Робб вспомнил, как боязливо заходил на кухню раньше, когда она звала его, и он знал, что что-то натворил… и что сейчас его будут ругать. Ребёнку не объяснить, что родительское недовольство — всего лишь проявление заботы, но вот человек взрослый знает о праве стоять на своём. Он встал у двери, прикрыв её за собой; стоило двери закрыться, рот матери открылся: — Ты хоть понимаешь, что о таких гостях нужно предупреждать? Робб только пожал плечами. — И что тогда? Ты бы просто запретила её приводить, и всё. — И ты бы стал спорить. Конечно, стал бы… — Мать выключила воду, не разворачиваясь к нему. И, не повышая голос, продолжила: — Сказал бы, что я не права, верно? — Да, потому что… — Робб заговорил, но мать и слушать его не стала, включив воду снова. Ему тяжело было сохранять самообладание, но он постарался взять себя в руки, повторяя: это ради её же блага. И ради Дейенерис, конечно, тоже; ради тех редких моментов, когда она одаряет его лаской, ради того, как смотрит на него влюбленно-благодарно… Робб подошёл к раковине, встал с матерью рядом; тарелок почти не осталось, прикрытие заканчивалось. Или она будет лить горячую воду сколько понадобится, лишь бы не говорить с ним о ней? — Она хорошая девушка, — произнёс Робб, удивляясь собственному спокойствию. — Не столь идеальная, как я сказал, но… идеальному ведь и доверять нельзя, правда? Вы с папой всегда меня этому… — Мать выключила воду столь же резко, как включила, снова бросила тарелку, издав грохот, и застрочила как из пулемёта: — Я просто не понимаю, как ей хватило… наглости выбрать тебя. А тебе как хватило глупости купиться… на её уловки! — Мам, — жалобно вздохнул Робб. — Она не такая, как её родственники. — Тебе-то откуда знать, какие у неё были родственники? — Мать развернулась к нему лицом, и Робб поразился стоявшим в её глазах слезам. — Ты тогда был такой маленький, что… А теперь она здесь, и… — Не способная закончить ни одного предложения, мама только тёрла глаза и шмыгала носом, внезапно атакованная скорбью. — Она не виновата ни в чём, — произнёс Робб тихо, стараясь звучать доходчиво, но не уничижительно. Если маму вдруг разбила истерика, это самый подходящий тон. — Она ведь тоже была маленькая. Она его, быть может, и не помнит, но… — Но кровь у неё дурная, — мать вдруг шмыгнула носом, мгновенно приходя в себя. — И ты сам ещё в этом убедишься… и тогда скажешь, что мать была права, но будет уже поздно. — Мам, — позвал её Робб; безуспешно. Она сложила тарелки, вытерла руки о полотенце… — Может, дашь мне что-нибудь для прикрытия? С чем я тебе помогал-то? Мать продолжала его игнорировать, и это тоже было хуже её злобы или даже удивления. Он и не надеялся, что мать поймёт, и всё-таки не был готов к тому, что его самого это сильно ранит. Она молчала, и Робб, понимая, что ей просто хочется побыть в одиночестве и как следует прорыдаться, всё же ушёл с кухни. К его удивлению, Дени была уже в гостиной и попивала безалкогольный грог. Рядом, будто каменное изваяние, сидел отец, до сих пор выглядевший так, будто он увидел привидение. Силясь быть повеселей, Робб сел рядом с Дейенерис и обнял её за плечи. Он ожидал, что Дени расстроится, когда поймёт весь ужас их положения, но она, кажется, заранее знала, что так всё и будет, и не питала на этот счёт иллюзий. Уличив минутку, Робб написал на экране телефона: «Ты злишься?», на что Дени, не проронив ни слова, поцеловала его в щёку и подбадривающе улыбнулась. Значит, поцелуи не во имя его спокойствия, а вполне искренни. Робб почувствовал, словно у него гора с плеч упала. Отказываться от членов семьи не хотелось, но выбирать между ними и Дейенерис… В его мысли вторгся перебор клавиш фортепиано. Санса, одетая в чёрное облегающее ночное платье и чёрные же каблуки, села за стоявшее в комнате фортепиано и первыми аккордами приглашала гостей её послушать. На её зов даже мать вышла из кухни — сделав знак мужу, она встала рядом с инструментом, безуспешно пытаясь не выдавать свой заплаканный вид. Робб бросил на Дейенерис вопрошающий взгляд. Хочет ли она узнать его сестру поближе? Но та лишь покачала головой, не тронулась с места, словно ей не хотелось привлекать к себе внимания. Робб нахмурился и прошептал: — На тебя это не похоже. — Боже, — раздался голос Арьи, — вечер только начался, а мне уже кажется, будто мы в романе Джейн Остин, и старшая мисс Беннет прямо сейчас продемонстрирует нам все свои таланты! — Вероятно, Сандор и не знаком с её певучим голосом, и не знает, какой ему достался самородок, — с детским задором произнёс отец, косясь на упомянутого героя-любовника, застывшего у телевизора и невесело переключавшего каналы с одного вечернего шоу на другое. Энтузиазма перед представлением он явно не испытывал, но Сансу не тревожил ни он, ни Арья, схватившая Джендри за рукав и потащившая его прочь из гостиной. Проходя мимо брата, она бросила на него полный непонимания взгляд и точно таким же одарила его девушку. Робб не растерялся: — Подарки раскрываем только завтра, так что презервативов с клубничкой сейчас не дождёшься, — Арья вспыхнула, а вот Джендри, гыкнув что-то невразумительное, ответил: — Да она же не за этим, ну. Она комнату свою хочет… — Идём уже, дубина! — сердито пробурчала Арья, хватая его и того крепче и с усердием таща наверх. Джендри, огромный пацан, выше Арьи в два раза, послушно поплёлся следом и даже не подумал воспротивиться. Санса всё же запела «Oh, Holy Night», и Сандор выключил звук на телевизоре, но не торопился развернуться к исполнительнице лицом, мрачной тенью застыв на диване. Все молчали, но Робб наклонился к Дени и шепнул: — Ты заметила, что они оба больше моих сестёр? Даже Санса, хотя она… не маленькая, а мы вот… почти одного роста… — И Санса очень красивая, — добавила Дени, не отрывая взгляда от её рыжих волос, пламенем горевших на чёрной ткани, переливавшейся пайетками. — Она могла бы быть с кем угодно, с кем бы ей ни захотелось, но… она выбрала его, потому что он всегда может её защитить. Точно так и Арья — просто хочет, чтобы парень не дал её в обиду. — Переведя взгляд на Робба, она быстро взглянула на его глаза, потом — на губы, и снова отвернулась. — Я же в защите не нуждаюсь. Ты равен мне, мы с тобой хотим одного и того же… — Арья бы поспорила, — прошептал Робб, но слишком громко — мать, услышав их, бросила через плечо неодобрительный взгляд. — Она бы сказала, что… она тоже от кого хочешь и как защитится… — Врёт, — ответила Дейенерис, не без злорадства наблюдая за скривившимся лицом Кейтилин Старк, которого Робб не заметил. — Может, нам с тобой побыть добрыми самаритянами? Накрыть на стол, как думаешь? Робб не возражал, радуясь про себя тому, что голос Сансы слышно и на кухне — он её пение очень любил. Мать проводила их всё тем же недобрым взглядом; Санса, увлекшись, ничего не заметила, а вот Дени, вопреки собственным же словам о самостоятельности, когда за ними закрылась дверь, прислонилась к Роббу макушкой и толкнула его к стене, нежась под его подбородком и не позволив даже включить свет. Робб неловко опустил руки на её спину и облегчённо выдохнул. Он пытался подобрать слова, открывал и закрывал рот, и Дени сказала вместо него: — Нет ничего, чего мне бы хотелось сильнее, чем обмануть твою мать и сотворить что-то совершенно неприличное под её же крышей. — Серьёзно? — он убрал волосы с её лица и приподнял её за подбородок. — Вот теперь я тебя узнаю. И, всё же, во мне ещё жива надежда… — Что они тебя послушают? Милый, они меня ненавидят, — Дени выпустила его из объятий и отошла назад — момент был упущен. — Есть у них на то причина, или нет… если ты будешь ожидать, что они запросто это поймут… — Они моя семья, — перебил её Робб. — Ты ведь почти не знаешь, каково это, ты… — Он замолчал, уже зная, что если раскроет рот, из него вылетит нечто недоброжелательное. Он хотел этого избежать, но Дени всё равно почувствовала — её лицо мгновенно застыло; так случалось каждый раз, когда она готовилась услышать что-то неприятное. И, всё же, Робб молчал, не желая быть послом плохих новостей. Повисла пауза; отвратительная, неловкая, напряжённая. Робб знал, что должен быть сильным, должен её прервать… — Извини, я… — Что? Не это хотел сказать? Это был бы не первый раз, когда ты послушал бы свою семью, проигнорировав меня. Дени отвернулась, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте, и Робб, тяжело вздохнув, всё же нажал на выключатель. Недолго подумав, Дени направилась к раковине, и Робб едва удержал измученный стон, когда она включила воду и стала намывать ещё влажные стенки бокалов. Горячий пар, разумеется, её не остудил, поэтому они накрывали на стол в полной тишине, даже не глядя друг на друга при столкновении в коридоре, соединявшем столовую и кухню. «Если бы это видела мать, — думал Робб с грустью, — она бы наверняка обрадовалась». Но вот Кейтилин Старк в тот момент было не до него — она так и наслаждалась игрой Сансы, покончившей с «Holy Night» и теперь распевавшей «Have Yourself A Merry Little Christmas». Сандор, всё ещё не в силах поверить, что согласился посетить сие торжество, сидел к фортепиано боком, но на свою девушку почему-то всё равно не смотрел. На втором этаже Сансу почти не было слышно, но Арья об этом и не жалела — голоса старшей сестры она наслушалась ещё у себя в комнате в разных тональностях: в высокой, в низкой (выходившей у Сансы не лучшим образом), в разочарованной, в обрадованной… пустая комната без Сансы и её бесконечных распевок казалась Арье раем на земле. К её удивлению, когда в её углу, тёмном, обклеенном старыми плакатами и афишами, оказался Джендри, ей это было даже в радость. Джендри сразу понял, какой из углов принадлежит Арье — в сторону светлого угла, большую часть которого занимал шкаф для одежды (предполагалось, что он общий, но шмотки Сансы занимали три его четверти), он даже не взглянул, завороженный чрезмерной концентрацией талантов, пускай и всего-то напечатанных на бумаге. Он упал на кровать Арьи, изучая постеры на потолке и стенах, она же заняла место у компьютерного стола и стала следить за направлением его взгляда. Он смотрел на Патти Смит, Дженис Джоплин, Пи-Джей Харви… — И что, ни одного мужика? — вдруг спросил Джендри озадаченно. Арья хмыкнула и, подъехав к изголовью на стуле, протянула руку к стене слева от Джендри, где из-под двух постеров Блонди несмело выглядывал Курт Кобейн. — Я их заклеила, потому что они мешали моей любви к музыканткам. Ими я восхищаюсь больше, потому что… — Потому что ты лесбиянка? — как-то глухо ответил Джендри, и Арья опустила на него возмущённый взгляд. Она собиралась было возразить, но Джендри, вдруг схватив её за обе руки, потянул Арью на себя, так что она плюхнулась аккурат ему на живот. Глаза в паре сантиметров от других глаз, губы в критической близости… — Ты дебил?! Бесстрашное оскорбление, поступившее от той, кто был чрезмерно уверен в своём влиянии на того, кто под ней оказался. Ненадолго, впрочем; Джендри выпустил её запястья, но высвободиться совсем Арья не успела — он схватил её за поясницу и тут же перевернул на спину, наделав при этом столько шуму и кроватного скрипу, что Арье стало не по себе. — Нет, ну, ты точно дебил. — А ты меня водишь за нос! — прорычал Джендри. Арья только теперь увидела, как его лицо налилось краской. — Вела меня в комнату к себе — зачем? Не за этим, скажешь? Арья, озадаченная и слегка напуганная, покачала головой. Да, это правда, она не позволяет Джендри слишком многого; дело не дошло даже до серьёзных поцелуев, хотя Арья и утверждала, что они в отношениях, они вместе… Джендри терпел. Или просто скрывал своё недовольство всё это время? Он скатился с неё, тяжело вздохнул и сел на пол, опираясь спиной о кровать. Снова задрал голову, изучая потолок. — Знаешь, однажды я точно смогу с одной из них переспать. Как думаешь? — Арья предпочла не отвечать. Джендри либо шутил, либо пытался её разозлить; как бы то ни было, он не заслужил ни той, ни другой реакции. — Ну, когда мы станем знаменитыми. Когда мы будем… колесить по миру, выступать на фестивалях с другими артистами?.. О, а ещё, знаешь, что было бы очень здорово? Просыпаться со своими фанатками, которые… прокрадываются к тебе за кулисы, либо бросают лифаки на сцену, и ты ловишь их, ищешь отправительницу, тащишь её на сцену, и… — Придурок, — проворчала Арья, отворачиваясь к стене. Неужели до него не доходит, что она просто к этому не готова? Неужели он не может просто хотя бы попытаться её понять? Джендри услышал оскорбление, принял его, переварил и спросил холодно: — Могу я тебя обнять? Лечь сзади? Арья не ответила, но Джендри увидел, как её затылок двигается вверх и вниз. И тогда он лёг рядом, положив руку на живот и намеренно не касаясь её бёдер своими. Арья гадала: понимает ли Джендри, что ведёт себя порой как полный придурок? Понимает ли, что если будет её принуждать, то ей потребуется вызвать полицейскую службу Её Величества? Может, для него это и просто, но для неё — целое самопожертвование, и дело не в девственности даже, а в том, чтобы открыть ему части тела, которые могут ему… — Ты это, не переживай, — вдруг заговорил он прямо над её ухом. — Я же и подождать могу. — Правда? — спросила Арья недоверчиво и почувствовала, как шевелится голова Джендри. — Ага. Просто я понимаю, как это важно, и… не хочу просто тебя в постель затащить, понимаешь? Знак это, наверное, хороший, решила Арья, но вслух произнесла: — Смотри мне, если узнаю, что Хеддль помогает тебе с анатомией… — Она не договорила, Джендри же промолчал. Ей вдруг стало стыдно своего недоверия. — Прости. Я не хотела тебя обидеть. — Да я привык. Ничего страшного. Звуки фортепианной музыки затихли, раздались тихие, едва слышимые хлопки. Арья была уверена, что родители, как и всегда, пустились в похвалы любимой дочери, тётя Лиза же, в своём классическом невежестве, наверняка обратила внимание на то, как неэстетично грудь племянницы выглядит в этом её элегантном платье. Немного со своими догадками Арья всё же промахнулась; на самом деле, закончив играть, Санса поднялась, оглядела собравшихся, поняла, что сестры среди них нет, и… — Арья! — раздался её голос синхронно с безжалостным стуком в дверь. Джендри испуганно отскочил, встал и заоглядывался, словно подыскивая шкаф, где можно спрятаться. — Вы там? Если вы там, то я… — Да угомонись ты, дубина! — прошипела Арья и ответила Сансе уже громче: — А ты по голове себе постучи! И кричать так не надо: не в толпе же… да тьфу ты… — Арья, я должна кое-что сообщить, и если ты не спустишься, то пропустишь нечто очень важное, — ответила Санса уже спокойнее. Арья, сдув со лба чёлку, бросила на Джендри взгляд и обречённо вздохнула. Он вышел первым; она же, проходя мимо зеркала, попыталась пригладить причёску, но вид скользких, прямых и расчёсанных волос так её выбесил, что вместо этого она резко согнулась, тряхнула головой и столь же резко выпрямилась в надежде узреть классически нечёсанную гриву. Теперь на неё из зеркала действительно смотрела Арья Старк, причёсанная вызывавшая куда больше подозрений, нежели лохматая. Джендри, судя по всему, уже спустился на первый этаж, а вот Санса стояла у соседней двери и настойчиво звала Джона. Арья спросила очень тихо: — Он что, даже не спускался? — и Санса молча кивнула. Она постучала снова, сказала, что Джон очень ей нужен, ибо без него семейное застолье не будет полным… Арья фыркнула: слышать такое от Сансы, которая в детстве дразнила Джона за то, что он был усыновлён… Арья прикинула в голове, как Джон должен себя чувствовать: внизу Ренли, он заявляет, что они — пара, никто из семьи об этом не знал… она тронула сестру за запястье, надеясь отвлечь её от атаки на дверь, но та, как и следовало ожидать, только грубо её отдёрнула и позвала Джона снова. Арья зашипела: — Ты ведьма, рыжая бездушная тварь, оставь его в покое, у него и без того вечер тяжёлый выдался! — Если он мой настоящий брат, то то, что я хочу сообщить, его только обрадует! — Санса даже не подумала понизить тон и говорила с привычным самодовольством примы-балерины. Арья выплюнула: — Неужели ты наконец-то съезжаешь?! — и, не дождавшись от сестры реакции, довольная жирной точкой, развернулась и сама помчала на первый этаж. Несколько секунд Санса стояла с раскрытым ртом, чувствуя, как вылитое на неё дерьмо стекает по волосам и застывает на них, словно дёготь, смола… что-что, а испортить момент Арья умела. Когда она развернулась и ушла со второго этажа, Джон, так и застывший на унитазе, вздохнул с облегчением — странно, но он был даже благодарен Арье за её грубость… он ещё не был готов выйти. И знал, что семья даст ему время, но Санса и правда бывала к нему… несправедлива. Особенно в детстве. Как давно это было… и как странно, что он думает об этом сейчас. Странно таращиться в стену, выключив свет, странно полагать, что страх уйдёт сам по себе, закроет дверь снаружи и ещё и извинится за беспокойство. Наверняка, если бы он сказал об этом Ренли, он бы его только осудил — и был бы прав. К нему, впрочем, Джон был несправедлив. Ренли хотя и злился, но в то же время был напуган, прекрасно понимая: человек в хорошем настроении вряд ли станет запираться от родственников на семейном празднике. И всё бы ничего, если бы ему не приходилось расточать неловкие улыбки разным членам семьи; чаще всего, вестимо, он улыбался Неду. И каждый раз ему хотелось самому себе двинуть в зубы за эту глупую, ни к чему не обязывающую улыбку знающего человека: они оба, как ему казалось, просто пытались безмолвно сообщить друг другу уверенность в том, что Джон в порядке, что ему просто необходимо время. Сообщить, или даже убедить в этом другого, если окажется, что его уверенность не столь тверда. Ведь, как известно, ничто так не объединяет двух человек, как необходимость переживать за третьего. В защиту, или же, наоборот, в укор Неду Старку стоит сказать, что он-то как раз за Джона почти не переживал. Это справедливо; он знал его дольше Ренли и понимал, что Джону свойственно время от времени замыкаться в себе и появляться из пустоты с новоприобретённой уверенностью. Не в пример больше он переживал за Сандора, явно ощущавшего себя лишним, и за жену — она лениво потягивала шампанское с таким взглядом, будто на самом деле пила уксус. Даже её сестра, любившая почесать языком, быстро разочаровалась в общительности сестры — Кейтилин, умевшая изобразить живой интерес и вслушиваться даже в самую бессмысленную болтовню, сегодня только и делала, что кивала невпопад и переспрашивала не самые, по мнению Лизы, важные детали её истории. Хотя и это оказалось не так страшно, как попытки Кейтилин быть радушной хозяйкой — хотя Нед не был уверен; возможно, в ней заговорила склонная к гиперопеке мать. Она, прихватив тарелку с нарезанным беконом, опустилась рядом с Сандором и, вымученно улыбнувшись, предложила ему ломтик. Тот, улыбнувшись ничуть не радушнее, принялся жевать, но с такой кислой физиономией, будто его угостили резиной. С гораздо большим уважением к мясу отнёсся Лохматик, который как раз подбежал к хозяйке и умоляюще вилял хвостом. — А я тоже собак люблю, — мечтательно произнёс Сандор, почесав Лохматика за ухом. Кейтилин, обрадовавшись, что в потенциальном зяте всё же нашлось что-то положительное, поспешно спросила: — Вы, должно быть, и сами хвостатого содержите? — А то. Я как раз его недавно на вязку водил к красивой такой пуделихе… Вы же знаете, как это всё происходит? — Кейтилин удивлённо распахнула глаза, но Сандор всё неправильно истолковал, приняв шок за любопытство. — Собачки сначала подбегают друг к другу, принюхиваются, играются, а потом… — Он хлопнул правой ладонью по левой руке, да с такой силой, что его собеседница чуть не подпрыгнула. — А потом клеются друг к другу и всё, никак их не разлепить! — Но извините, это же при условии, что собаки нравятся друг к другу… Простите, мне нужно… — потупив взгляд, Кейтилин встала и направилась к кухне. Сандор же, проследя за ней, шмыгнул носом и задумался. Он же делал именно так, как рекомендовала Санса: говорил о том, в чём разбирается, и всё равно ляпнул какую-то дичь? Впрочем, он сразу говорил, что это ужасная затея, ибо светским манерам он не научен. Однажды Санса это поймёт, и тогда они расстанутся. Он так давно смирился с этой мыслью, что сейчас она его даже не задела. Но орех, столь неудачливо оказавшийся в его руке, Сандор всё равно сжал и раскрошил. — Кажется, больше нас ничем не удивишь, — шепнул Нед жене, как только они уличили момент и спрятались на кухне под предлогом колдовства над трапезой. — Я даже рад, что Рикон и Бран пока что слишком малы, чтобы водить домой девушек… или мальчиков… — Чем только чёрт не шутит, — покачала Кет головой. — А я знаешь, о чём думаю? О том, что не породниться нам со всеми Баратеонами сразу, потому что дочерей-то у Роберта нет… — Осталась Ширен, — пожал Нед плечами. — Но ей, слава Богу, ещё рано пугать… и нас, и отца своего — тоже. Снова повисло неловкое молчание. Нед посчитал до трёх, уверенный, что Кет заговорит первой, и не желая её перебивать, но жена молчала, доверяя ему искать выход из ситуации. И вновь, раз, два, три… — Не уверен, что то, что я скажу, будет правильно, но… — Жена взглянула на него такими странными глазами, полубезумными, что Нед побоялся продолжать. Что, если то, что он сейчас скажет, нарушит в его супруге и без того хрупкое равновесие? — Кет? — Всё хорошо, — отмахнулась она, правда, голос её говорил об обратном. — Что ты хотел сказать? — Хотел тебя успокоить… попытаться, по крайней мере. Хотел сказать, что дети ещё так юны, и… необязательно останутся с этими людьми. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Сохраняя каменное выражение лица, Кет покачала головой. — А если нет? Мы ведь тоже с тобой с самого детства вместе. — Ну, не совсем, — сказал Нед как-то тихо, спрятав взгляд. Кет почувствовала, что сказала что-то не так; опыт долгой жизни с мужем позволил ей понять, что именно: натянув на лицо самую искреннюю из улыбок, на которую была способна в нынешних обстоятельствах, она резво обвила руками его шею. Нед взглянул на неё исподлобья. — Я так долго смотрела мимо тебя, что ты решил, будто я тебя вовсе не замечала. Но это было не так и, в конце концов, кончилось всё равно именно так, как нужно. Неловко улыбнувшись, Нед отнял руки жены от лица. — Теперь Джону кажется, будто он смотрел мимо. Ренли старше, опытней… — Наглей, — произнесла Кет стальным голосом и снова отвернулась от мужа. Нет, он не посмеет сейчас встать на защиту змея-искусителя! Под предлогом фривольности можно сбить неопределившегося мальчика с пути! Нед, тем временем, продолжал спокойно: — Это объясняет, почему Ренли в последнее время стал так… неактивен. Перестал о своих любовных приключениях распространяться. Я подумал, что он повзрослел наконец, взялся за ум… — Он невесело усмехнулся. — Частично, я понимаю, что тебя беспокоит. Ренли никогда не казался мне… постоянным. — А я о чём? — с надеждой проговорила Кет. — Джон такой серьёзный мальчик, и… я думала, если он приведёт нам девочку, то это всё — быть ей ему невестой. А Ренли… разве ему это нужно? Семья? — Нед только пожал плечами. Кейтилин устало закрыла глаза, заключила пальцы в замок и накрыла лицо, качая головой. Точно. Нечего было и надеяться на то, что Нед скажет что-то адекватное. — Чёрт подери, Нед… я говорила тебе, что это плохая идея. Мне кажется, вместо вина я сегодня буду пить успокоительное. — Что ж, детям надо учиться на своих ошибках. Не очень-то ясно, чего стоит остерегаться в отношениях, когда у тебя идеально счастливые родители. — Идеально счастливые? — спросила Кет с невесёлой усмешкой, вдруг взглянув на мужа с вызовом. Нед молчал, не отрывая от неё глаз, словно надеялся, что жена объяснит всё прямым текстом, и гадать ему не придётся… что она имела в виду? В самом деле, что? Она и сама уже не понимала. Это злоба, раздражение; не на Неда, но на жизнь и её жестокую иронию. — Наверное, ты прав. Нечего и думать, что… всё это серьёзно. — А когда они расстанутся со своими избранниками, — заговорщицки зашептал Нед, — мы будем рядом. Как их семья. Чтобы поддержать, и… — … подвести к необходимым выводам, — закончила Кет с грустной улыбкой. — Конечно. Ты прав. Для чего ещё нужны идеально счастливые родители? Казалось, этого пока что достаточно, чтобы не сойти с ума до окончания вечера; но потом — будь что будет… по крайней мере, так Кет казалось, пока дверь за ней и Недом не закрылась, и они снова не оказались в гостиной. Арья и Джендри сидели на подоконнике, на натянутой занавеске, грозившей сорваться, и смотрели на нечто в его телефоне; нечто шумное, громкое, что заставляло Арью то и дело смеяться, а Джендри гмыкать себе под нос. Кет видела и то, что каждый раз, когда Арья заливалась хохотом, Джендри отрывал взгляд от экрана и смотрел на неё. Взгляд его при этом неизменно теплел. Нед же заметил Сандора, одиноко сидевшего за полунакрытым праздничным столом; Санса порхала от буфета к столу и обратно, расставляя тарелки, бокалы, ложки, вилки; заметив мать, она прощебетала что-то о том, что им пора накрывать на стол, и Кет быстро последовала за дочерью. Нед же, не привыкший, чтобы гости в его доме скучали, сел рядом с Сандором, надеясь завести разговор «мужчины с мужчиной». Хозяину торжества, впрочем, не было известно, что другой его гость без дела слонялся по квартире, как тень отца Гамлета. Вопреки своим привычкам, Ренли ни с кем не хотел разговаривать и, оставив подарочное вино в гостиной, спешно ретировался. Он рассматривал фотографии на стенах, подвешенные под потолком растения, заметил даже пару трещинок на книжной полке в коридоре, вытащил первую книгу, что попалась ему под руку… и тут же вспомнил старую детскую забаву. Девчоночью, конечно, и всё-таки; Рождественские гадания, должно быть, самые правдивые… закрыл глаза, открыл… «— Как много у еврея доброты, — щегольнул он цитатой». Ренли был в таком восторге от своей затеи, что забыл посмотреть, какую взял книгу. Карикатурный Джеймс Джойс ухмылялся ему с обложки «Улисса», и Ренли выругался, когда за его спиной скрипнула лестница. На первом этаже были все, с кем Ренли, по крайней мере, был знаком — значит, это либо Джон, либо кто-то, с кем Ренли может быть и не знаком. Впрочем, незнакомец прошёл бы мимо, половицы скрипнули бы снова, но человек застыл… уставившись на странные, ничего не предсказывающие строчки, Ренли уже успел подумать, что если Джон шмыгнёт наверх и снова будет притворяться, что его не существует, это будет последней каплей. В ту же секунду Джон осмелился заговорить: — Ренли? Нет, не заговорить, просто сообщить ненавязчиво: Ренли, всё хорошо, я живой, не забрался под кровать, прячась от каминг-аута как от неописуемого ужаса из рассказов Лавкрафта. Не то чтобы этого было достаточно, но начинать с чего-то стоило — и Джон пошёл вполне себе проверенным путём. Ренли уставился в книгу, заполняя разум чужими словами, пускай и бессмысленными; лишь бы не ляпнуть что-нибудь, о чём придётся пожалеть. Бестолковые слова, болтовня неизвестных имён… сколько у Джойса персонажей на этих страницах? Кажется, в университете им об этом говорили… Джон подошёл к Ренли незаметно, почти подплыл как официант с бокалом шампанского, правда, мялся с куда большей неуверенностью. Ренли его, конечно, заметил, но вёл себя так, будто нет, заставляя Джона нервничать и того сильнее. Он вздохнул и выпалил: — Привет. — Ренли перелистнул страницу. Ещё больше непонятных диалогов, ещё больше ирландских имён. — Мне жаль, правда. Ренли едва не расхохотался. Ему жаль! Из-за его нерешительности он попал в неловкое положение перед крёстным отцом, и Нед теперь небось видит его каким-нибудь коварным соблазнителем юношей… — Кстати, ты стоишь аккурат под омелой. Нужно на счастье… — Поцеловать свою вторую половину. Ты прав, Джон, — произнёс Ренли и положил книгу обратно на полку. Он вытянул из карманов брюк телефон к недоумению стоявшего рядом. Выйдя из экрана блокировки, Ренли указал на фотографию рабочего стола: двух парней, по-дружески стоявших в обнимку на фоне заходящего солнца. Их лиц почти не было видно, но воспоминания всё равно сделали своё: фото вызвало у Джона улыбку, а Ренли продолжил с издёвочкой: — Я очень люблю эту фотографию. У меня с ней связаны приятные воспоминания, это был общий семейных отдых, и… мой парень тогда признался мне, в тайне, когда мы вышли на прогулку, что давно в меня влюблён. Это был каминг-аут, совмещённый с признанием, так что я, конечно, смешался, и вот, мы стоим на побережье, сумерки… мимо проходит какая-то парочка молодожёнов, они фоткают всё подряд и предложили и нас сфоткать тоже. Я подумал, решил, что это знак, обнял его и… — Завершая рассказ, он чмокнул экран, показательно не сводя с реального Джона глаз. — Видишь ли, цифровая копия моего парня заслужила поцелуй, потому что в том воспоминании он смелый, честный и не… — Ну хватит, — пробурчал Джон себе под нос. И добавил, спешно ретируясь: — Я понял, понял. — Джон опустил глаза и воровато оглянулся по сторонам, словно шпион-дилетант. Ренли, хоть он и злился, это даже позабавило. — Поговоришь со мной? На кухне. Воздуха, выпущенного Ренли в тяжёлом выдохе, хватило бы на струйку пара из пузатого чайника. Или на долгую оперную ноту. Но за Джоном Ренли всё же последовал. Джон вошёл на кухню, не разворачиваясь к Ренли лицом, постоял немного, пощёлкал у уха пальцами, будто припоминая, зачем сюда пришёл, и что должен был сделать… — Ты должен был сказать им, — решил напомнить Ренли. — Чёрт возьми, Джон, у тебя была целая неделя: что на этот раз пошло не так? Не то чтобы Ренли ждал ответа, скорее даже его не ожидал; но тишина действовала ему на нервы. «Он боится всё потерять», вспомнил он слова Бриенны. Как ни пытался он в них поверить, всё время казалось, что Джон просто его не ценит, и это неизменно вызывало зубовный скрежет. Ренли притворил за собой дверь и несколько секунд так и стоял, заслоняя телом выход. Не произносил ни слова, но на Джона смотрел с осуждением; и он не придумал ничего лучше, чем поинтересоваться: — Налить тебе чаю? — Ренли нахмурился. — Думаешь, я сюда пришёл за чаем? — Надеялся на это, — пробурчал Джон, едва ли не подбежав к раковине. Пустил горячую воду, тщательно протёр уже блестящую тарелку… Если бы только эмаль была столь же непрочной, как, например, человеческая кожа, он бы её уже совершенно точно стёр. Позади скрипнул стул, но выключать воду Джон не торопился. Гораздо проще притвориться занятым, чем тут же начать извиняться… жаль только, что он не знает, какие для этого использовать слова. Ренли разочарованно вздохнул. Снова решил, что сказал что-нибудь не так, и что ещё не поздно всё исправить. — Ты знаешь, Джон… знаешь, я ведь пошёл ради тебя на жертвы. Изменил свою жизнь. Вынудил себя, можно сказать… — Он замолчал, потому что дверь позади него вдруг открылась, и на пороге появился Робб. Слегка удивлённый, он помахал Ренли, а потом воззрился на Джона, гордо несущего знамя посудомойки у раковины. — И ты туда же? — спросил он наконец, пытаясь перекричать шум воды. Джон не понял и закричал в ответ: — Ты что-то хотел? — Робб, стараясь не терять самообладания, заорал: — ВЫКЛЮЧИ ВОДУ! — Джон не понял и нахмурил лицо в вопросительном недоумении. Тогда Робб прибегнул к жестам: покрутил рукой так, как если бы хотел выключить кран. Джон, похоже, решил, что брат просит его увеличить напор, и так и поступил. Робб недоумённо хлопнул себя рукой по лбу, а Ренли засмеялся: — Да он притворяется, что не слышит. Просто разговаривать со мной не хочет, и всё. — Да, это у нас семейное, — устало ответил тот, — не далее как час назад мать устроила мне аналогичную выволочку! Попросила на кухню, мол, помочь с чем-то, а сама… — Джон, будто заинтересовавшись рассказом, выключил воду. Робб хмыкнул. — Долго же до тебя доходит. — И не говори, — вздохнул Ренли. — Кстати, раз уж ты здесь, можно… можно личный вопрос? Ты родителей тоже не предупреждал, что… приведёшь сестру Рейегара Таргариена? Робб закатил глаза, будто столько раз слышал этот вопрос за вечер, что уже устал на него отвечать. — Я люблю её, Рен. У нас всё серьёзно. — Да кто ж спорит, — притворно оскорбился тот, — меня другое интересует. Такая секретность у вас тоже семейное? — Похоже на то. Ладно, я… я вообще-то за стаканом пришёл ещё одним. Робин свой разбил. — Для таких идиотов существует пластиковая посуда, — прошептал Ренли, и Робб пожал плечами: — Ты только Сансе об этом не говори. Да и Арье тоже, а то она назло ей купит целый набор и будет только им и пользоваться… — Робб, — внезапно позвал Джон. Тот поднял на него взгляд. — А… Подгузников так и не видать? Ренли удивлённо изогнул бровь. Ничего себе, он и не знал, что у Джона такой фетиш. — В туалет он ходил сам, — ответил Робб с академической серьёзностью, будто постулировал законы соединения химических веществ. — Наверное, это прогресс? Джон как-то нерешительно хмыкнул в знак того, что замечание его рассмешило, и Ренли вдруг осознал, для чего был этот странный обмен репликами. Его горе-возлюбленный просто проверял, не возненавидел ли его брат теперь, когда знает правду. — Вот видишь, даже Робин повзрослел, — вздохнул Ренли, стоило Роббу уйти. — Да и я, а ведь… мне не очень-то хотелось… потому что я думал, Джон, что у нас вполне себе всё может получиться как у взрослых людей. — Хочешь сказать, не получится? — Ренли выдержал паузу, ожидая, пока Джон совсем потеряет терпение. Отвернётся от раковины, по-хозяйски погремев тарелками, не найдёт ничего лучше, чем наконец-то увидеть выражение на его, Ренли, лице. Мучительное, безжалостно честное. Ренли только одно мог иметь в виду, но, надеясь на обратное, Джон счёл его выражение лица почти загадочным. Они молчали, Джон мечтал о том, чтобы всё закончилось, но не мог взять быка за рога. Ренли всё надеялся, что у него получится… если бы только Джон знал, что сказать, чтобы всё не испортить ещё сильнее, он бы решился, но… — Мы вполне себе неплохо дружили, — внезапно предположил Ренли, изогнув бровь. Усложнил всё и того сильнее: пришиб и без того дохловатую надежду на хэппи-энд. — Думаешь, теперь это возможно? Быть друзьями? — спросил Джон упавшим голосом. Ренли пожал плечами. — Не знаю, как ты, а я не вижу в этом ничего страшного. Или ты не согласен? Ренли прекрасно знал, что Джон на это ответит. Ему были важны открытия, любопытство, бесконечный интерес к самому себе и попытки узнать что-то новое; он крепко держался за всё, что узнал о себе благодаря новому опыту с когда-то лучшим другом. Опытность Ренли делала Джона ненасытным, вечно голодным, временами — едва ли не эгоистичным… конечно, поначалу ему будет тяжело, но вся эта его нерешимость и скрытность рядом со своей же семьёй заставляли Ренли задуматься над серьёзностью Джоновых намерений. Возможно, он даже жизнь толком не познал, и не был готов посвятить себя серьёзным отношениям? Не жестоко ли было лишать его этого важного этапа в жизни? Ренли уже встал и был готов уйти, когда голос Джона остановил его: — Мне не хотелось бы тебя потерять из-за такой мелочи. Судя по тому, как молчалив он был прежде, откопать в глубине души эти слова ему было очень тяжело. Как ни хотелось бы Ренли преподать Джону урок, наглядно показать, что бывает, когда ты опаздываешь, он сомневался, что Джон этот урок вообще усвоит. Стоит ему обидеться, уйти сейчас, и можно на самого себя навлечь проклятье нерешительности. Джон бы этого сразу не понял, но с него станется… он даже теперь молчит, не осыпает Ренли бесконечными, но пустыми уверованиями в собственной любви, уговорами, витиеватыми фразами… да, болтать любит Ренли. Если Джон только рот раскроет — его уже хвалить надо… если только хочется, чтобы ничего не закончилось. Именно этого-то Ренли и не хотел. — Наверное, взросление и перемены… и серьёзные отношения, как бы ты это ни называл… они требуют компромиссов, умения прощать. — Чтобы Джон понял, насколько эти слова серьёзны, Ренли даже развернулся к нему лицом. — Даже в тех случаях, когда твой партнёр абсолютно нерешительный и всё время заставляет тебя в нём сомневаться. — Джон так глупо и по-детски улыбнулся, радуясь этому намёку на прощение, что злиться на него тут же стало невозможно. — Иногда я гадаю, Джон: откуда только у тебя взялась решимость открыто заявить о своём интересе? — Из алкогольного опьянения, — Джон неловко засмеялся. Ренли только возвёл глаза к небу. — Ну да. И что это, интересно, говорит обо мне? — Не знаю, — Джон прикусил губу. — Возможно, что ты… пугающий? Что тебя не хочется спугнуть какими-нибудь глупыми словами, и поэтому приблизиться к тебе можно, только совсем потеряв голову?.. Слова Бриенны вновь зазвучали в уме. Это не слабость, это страх потерять всё самое дорогое. Его, Ренли, в том числе. Странная, извращённая логика. «Убьют за правду», как в Средние Века или полвека назад… — Не будь мы сейчас в доме, полным твоих родственников, я бы решил, что ты со мной заигрываешь… — С чего ты взял, что это не так? Ренли рассмеялся. — Нет уж. Ничего этакого, пока я не услышу, как ты чёрным-по-белому объяснишь своей семье, что между нами происходит. Пусть знают о серьёзности твоих намерений, а потом, в доказательство, можем переспать хоть там, на рождественском столе. Правда, пирог твоей мамы придётся подвинуть… и всех остальных гостей — тоже. Я слишком стар для оргий. Ренли улыбнулся и подбадривающе сжал плечо Джона, чувствуя себя мудрым наставником. Уж не думал он, конечно, что до этого когда-нибудь дойдёт, чтобы он учил тех, кто младше его, быть гомосексуальными и гордиться этим… Наверное, это значит, что он стареет. Если бы только его так не тянуло к ученику, должно быть, было бы проще. Сжимая плечо, он хотел обнять Джона, опереться щекой об его макушку и забыть об этих неурядицах… Джон улыбался многообещающе. Посуда была вымыта до скрипа, Ренли вышел из кухни, а Джон… Джон остался один на один со своим страхом. Немного подумав, он подошёл к двери и сел на пол, заслоняя её. Не хотелось бы, чтобы снова кто-то зашёл, ворвался в его столь необходимое одиночество. Был ещё совсем ранний вечер; небо казалось издевательски спокойным после дневной бури, заходящее солнце рисовало размытые тени вырезанных из картона снежинок… Джон таращился в экран телефона, строчил, качал головой, вычёркивал, закрывал глаза и стучал затылком о дверной косяк. Слова казались неправильными, неуместными, звучали как выстрел в голову. Пару раз в дверь стучали и интересовались, всё ли с ним в порядке; приходил отец, Робб, даже Арья, кажется, и Джон каждому бросал безразличное «После». В конце концов, за столом признали всякую бесполезность попыток пригласить к нему Джона — и перестали пытаться. Стул его пустовал, и среди гостей установилась святая уверенность в том, что так оно и должно быть. Лишь тётя Лиза, навещавшая сестру не так часто и не знавшая повадок и правил этой семьи, время от времени напоминала чете Старков, что у них есть ещё один ребёнок — но её всячески игнорировали и относились к её словам как к очередной шутке. Санса даже как-то раз спросила, не планируют ли тётя Лиза и её супруг, Джон Аррен, завести ещё детей… Когда над столом повисла гробовая тишина, и только Джендри вдруг издал звук подавленной отрыжки, лицо тёти Лизы вытянулось, и губы уже приготовились высказать возмущение о невоспитанности племянников, как вдруг: — Пап, скучно как-то, — вдруг прочавкала Арья, — надо было вам хоть это… коньячку поставить на стол, а? Джендри гмыкнул в знак одобрения. Отец семейства, хотя и явно напрягся и даже взглянул на мать, будто ища поддержки, но произнёс весьма ровно: — Когда мы с мамой были в вашем возрасте, нам необязательно было пить, чтобы оживить разговор. Из всех возможных моментов для того, чтобы хмыкнуть, Ренли выбрал самый неподходящий. Не успел Нед наградить того презрительным взглядом, как Джендри потянулся вперёд и, активно жестикулируя, рассказал: — Я как-то раз так напился, что… — Ты хотел сказать, — Арья стиснула зубы и пнула его под столом, — что твой друг как-то раз напился? — Ну, я и говорю, я как-то раз напился так сильно, что проснулся в Уэйкфилде. Это такой засранный городёна часах в двух езды от Лондона… — Чтобы совсем уж вбить гвоздь в гроб шансов произвести приятное впечатление, Джендри ещё и хрюкнул, правда, случайно; надеялся, наверное, что это будет походить на ухмылку. «Непроходимый тупица», думала Арья, любовно убирая волосы с его лба. «Брошу к чёртовой матери». — А я слышал про Уэйкфилд, там, кажется, есть лошадиная ферма, да, Дени? — спросил Робб, и его партнёрша рассеянно кивнула. — Моя девушка любит кататься на лошадях в свободное время, — произнёс Робб со святым высокомерием, на что обе его сестры закатили глаза, а Арья и вовсе добавила: — Да мы уже поняли, что твоя цаца только крыльев ангельских не отрастила, заткнись ты уже! — Пока что, — ответила Санса столь же ядовито. — Да с чего бы это мне затыкаться? — спросил Робб с прищуром. Он подозревал, конечно, что сестра приревновала, но чтобы до такой степени… — Почему я не могу рассказать всем о достоинствах девушки, в которую влюблён? И снова — гробовая тишина. И снова тётя Лиза, незнакомая с установленными в семье негласными правилами, гордо вздёрнула подбородок и высокомерно заявила: — Может, потому что грех её семейки не искупить никакими добродетелями? Робб сжал руку Дени под столом, грозно воззрившись на тётушку. Он походил на хищника, готового броситься на защиту семьи; Дейенерис, хотя и заметила это, хотя и подумала, что это очень ценно, хотя и не могла не радоваться тому, что Робб на её стороне, лишь презрительно улыбнулась и спрятала взгляд в наполненном бокале. Она пила, чувствуя на себе их взгляды; странным образом их ненависть только подпитывала её гордость, тем горячее становилось тайное прикосновение Робба. Они все знают, что мы вместе, их это бесит; тем дороже становится то, чем они обладают. Лишь тогда мы ценим то, что имеем, когда кто-то хочет это отобрать, да и запретный плод всегда сладок. Робб глядел на мать, ожидая, что она согласится с сестрой, и покачал головой, говорившей яснее слов, что если ничего не изменится, они с Дейенерис уйдут. И мать, понявшая его без слов, предпочла сменить тему: — Сандор… так… скажи, пожалуйста, чем же тебя привлекла Санса? — судя по тону голоса, ей составляло больших усилий выглядеть вежливой и гостеприимной, да и паузы между словами явно уходили на почти что невежливое любопытство. Саму Сансу-то вопрос привёл в сущий восторг: глаза её заблестели, голова повернулась в сторону возлюбленного и так и застыла. А вот Сандор её энтузиазма не разделял; сначала долго таращился на жёлтую чашу с булочками, грубо схватил салфетку, мгновенно её смяв и смочив губы, шмякнул её рядом с тарелкой; и всё это под пристальным вниманием остальных гостей, на протяжении секунд этак десяти. Мать всё ещё ждала, а Робб надеялся, что Сандор не поднимет взгляда и не прочтёт скрытые мысли Кет о его манерах, мгновенно выступившие на её лице. — Другая она, — наконец сказал он, всем своим тоном давая понять, что в подробности вдаваться не станет. Робб переглянулся с Дейенерис: оказывается, его партнёрша для застолья — это ещё куда ни шло! — А можешь сказать, почему именно? — тут же принялась подначивать Санса. Сандор, шмыгнув носом и неуклюже отбросив волосы на другую сторону, всему столу явил своё лицо, на котором ясно читалось его желание провалиться под землю. Он нерешительно посмотрел на Сансу. Санса трижды моргнула. Сандор опустил глаза обратно в тарелку, не произнеся ни слова, и Арья не сдержала смешка. Санса, само собой, метнула в неё полный ярости взгляд: — Что, хочешь сказать, твой тебе серенады под окном поёт?! — По крайней мере, он разговаривает! — бесстрашно парировала Арья. Санса, всегда такая тихая, безмолвная, с трудом сдерживала гнев, рвавшийся прочь из её каменного, бесстрастного лица. Нед бросил озадаченный взгляд на жену; Кейтилин, уставшая от подозрительной мужниной несамостоятельности, бровями намекнула, что действовать должен он, и только тётя Лиза, лучше прочих знакомая с нормами воспитания подростков, произнесла: — Вы знаете, что говорит доктор Кеплер? Он выступал несколько… некоторое время назад, в Карнеги-Холле, и заявил, что вражда между двумя сёстрами означает лишь то, что родители недостаточно их любили… Робин загоготал над материнской шуткой; но для каждого Старка она прозвучала как настоящее оскорбление. Красные от негодования, они гадали, как нанести ответный удар, когда на помощь пришёл тот, кто к Старкам (чисто официально) вовсе не относился: — Зачем же вы так на своих родителей-то накидываетесь? Их нечего осуждать, я их прекрасно понимаю. Сами подумайте, Кет они любят больше, потому что у неё детей сколько, пять? А у вас, ну… как бы помягче… От завершения фраза Ренли избавила Арья, засмеявшаяся что есть мочи. Кейтилин, заметив, что вместе с хохотом из её рта пулей вылетают разжёванные куски ужина, только закатила глаза, и только хотела сделать замечание, как вдруг начал похрюкивать, имитируя хохот, Джендри. Ей оставалось лишь взглянуть на сестру, сказать «Прости!», одним взглядом, но Лиза в её сторону даже не смотрела. Как только над столом повисло мнимое спокойствие, заговорила Дейенерис, вызвав у тёти Лизы приступ праведного негодования: — Я тоже была на лекции, и, боюсь, вы упустили значительный пласт его… того, о чём он говорил. Доктор Кеплер говорил, что это не единственная возможная причина, и что их может быть великое множество, в зависимости от… сами понимаете. Социальных факторов, экономики, района, в котором проживает семья, уровня жизни, потребляемых продуктов… сказать по правде, — она дипломатично взглянула в сторону Кейтилин; та отвела взгляд, и Дени попыталась найти поддержку в лице Неда Старка, мгновенно растерявшегося, но вызов принявшего, — мне показалось, что его суждения несколько очевидны и не стоят заплаченных денег. Серьёзно, до этого вывода можно дойти своим умом… — Только если у тебя самой есть адекватные родственники, достойные психоанализа, — фыркнула тётя Лиза, гордо вздёрнув нос. Повисла тишина — на этот раз по-настоящему жуткая, едва ли не гнетущая. Все, кроме виновных и Джендри, просто не знавшего, куда себя деть, опустили глаза. Голос Робба прозвучал так, словно истинным хозяином в доме был он: — Это, знаете ли, уже очень грубо. — А что? Разве ты станешь со мной спорить? — не унималась тётя Лиза. — Разве у неё есть есть семья и право рассуждать о том, каково это — быть её частью? Да и те, что были — просто психи, и сравнения с нормальными людьми не достойны. Дейенерис подскочила как ужаленная, сжав кулаки и поджав губы; Робб поднялся следом и тронул девушку за локоть, пока тётя Лиза продолжала измываться: — Ты что, так и будешь притворяться, что их никогда не существовало? Что они не вытирали твою задницу и не принимали на себя твою блевотину, подбрасывая тебя слишком сильно? — Мы ведь за столом, — тихо проворчала Арья. — За столом, за которым собрались те, кого я считаю своей семьёй, — настаивал Робб. Тётя Лиза явно ожидала извинений, а вот он колебался, неловко щупая карманы: — И… если хотите знать, если… если угодно, я… хотел… я хотел, чтобы Дейенерис официально и полноправно стала членом нашей семьи, и… не только на словах… — Робб, — шепнула Дейенерис почти испуганно, — какого ты… — А что? Сейчас или никогда, — заявил тот, всё же выудив из кармана синюю бархатную коробочку. Санса, как ни презирала Дейенерис, не сдержала восторженного «ох». — Дени, ты… ты выйдешь за меня? Вместо ответа та лишь озадаченно плюхнулась на стул. Конечно, Робб знал, что просто не будет, но был ли он готов к такому? В последней надежде он обратился взглядом к матери, но та, кажется, намеренно не смотрела в их сторону. Отец прежде уже поддержал Дени; значит, теперь поддержит и его? Неловко толкнув Дени коробочку по столу, Робб воззрился на отца, безмолвно, без единого жеста, и тот, прокашлявшись, неожиданно проявил мужество: — Я думаю, что… думаю, что в этом нет ничего… — Да как ты смеешь! — возопила тётя Лиза. — Речь идёт о твоём брате, о твоём отце… — Её там не было, — с твёрдой решимостью возразил Нед Старк. Лицо Лизы Аррен загорелось возмущением, и она, подскочив, схватила сына за руку; тот от неожиданности уронил на пол ещё один несчастный стакан и куриную ножку, к которой тут же подскочил Лохматик. — Что же… раз так… раз так, раз… раз в этом доме не ценится память погибших и никому нет дела до того, что такое настоящая семья, то… — Не забудь помыть за собой посуду, — поверженно проговорила Кейтилин. И Лиза, хотя лицо её раскраснелось ровно как спелый помидор, послушалась. Вот только Лохматика, увлечённо обсасывающего внезапный подарок, она не заметила: собрав в руки стопку тарелок, она уже развернулась к кухне, как вдруг споткнулась об огромную кучу меха. Грязные тарелки разбились с громогласным лязгом, а сама тётя Лиза издала неприятный вопль и так и растянулась на полу. Арья и Джендри откровенно ржали, Санса прикрывала рот рукой, лишь бы не рассмеяться, Сандора куда больше интересовал Лохматик, нежели пострадавшая Лиза Аррен. Сама жертва собачьей беспечности страдальчески кряхтела и бормотала что-то о том, что в семье её совершенно не уважают, не ценят, ещё и издеваются; хоть бы кто-то помог!.. Ренли, Кейтилин и Нед смотрели на арку в столовую, где, взирая на кучу осколков, стоял озадаченный Джон.