ты обещал мне.

викторов, сгорбившись, около ванного зеркала стоял, руками тонкими и дрожащими хватаясь за раковину белую, в которую была высапана небольшая порция таблеток с наркотическим действием. викторов глазами на самого себя, что в зеркале, смотрел, да вот узнать себя не может, не принимает себя таким: трясущимся, с тёмно расширенными зрачками, одеждой старой и не стиранной уже, наверное, не первый месяц. во всей квартире темно, сыро даже, по полу разлит уже не первый литр воды холодной, от соседей снизу жалобы поступали на потоп этажом выше, да вот глеб никому из них не открыл, ему проще спрятаться от глаз лишних, в комнате под одеялом тонким, что от холода даже не спасало. как в принципе и кожа его, бледная и тонкая, которая прогибается под одним нажатием пальца тонкого. викторов рукав кофты своей серой вверх оттягивает, взглядом пустым вглядывается в синяки тёмные, что остались из — за действия внутривенных наркотиков. такие же пятна красовались и по всему его телу. кожа придала трупный оттенок, а синяки лишь дополняли образ уже мертвеца покойного. ноги держат слабо, в глазах темнеет время от времени, зато полчаса назад всё светилось цветами разными и проблем мира внешнего не существовало. теперь только вот тяжело, веки тяжелеют и желают закрыться, но сна нет ни в одном глазу. глеб таблетки из раковины хватает резко и несколько штук в рот себе закидывает проглатывая моментально. опускается медленно вниз, спиной опирается об ванну потресканную и взглядом безжизненным смотрит куда — то вперёд, не видя абсолютно ничего, пелена серая захватила его зрение и разум вместе с ним затуманило. похолодало по ощущениям викторова, он руками хватается за плечи свои, которые не видит, и голову поднимает вверх, выкашливая ком, что в горле застрял. минут двадцать прошло, которые для глеба тянулись как вечность. вязкая и долгая, что за собой утаскивала в мысли запутанные, как вдруг в дверь позвонили коротко. викторов, опираясь на ванную и тянув своё тело бренное за раковину, на ноги дрожащие поднялся и медленно зашагал в сторону выхода. ноги не слушались, из — за чего ему приходилось за стены хвататься, лишь бы не рухнуть на пол разбивая лоб. к входной двери подходит, опираясь на неё плечом, пытаясь тем самым равновесие восстановить, и за ручку дёргает, открывая дверь тяжёлую. сам чуть не вываливается из квартиры, его хватают руки тёплые чьи — то. викторов взгляд поднимает и видит лицо, знакомое до приятного ощущения боли в рёбрах, испуганного серафима, который сейчас руками своими массивными обхватывал глеба за плечи, удерживая его от прикосновения с холодным кафелем. за спиной сидорина он видел ещё кого — то, но перед глазами всё настолько плыло, что видны его глазу лишь силуэт расплывчатый, в котором сложно было распознать человека. сидорин медленно втаскивает глеба в квартиру, за плечи держит крепко, сдавливая их пальцами своими, давит сильно, больно даже. на глазах викторова слезинки небольшие выступают, поэтому он руки свои невесомые кладёт на руки серафима, ногтями короткими царапает их слабо, лишь до следов небольших, но сидорин не чувствует боли, он лишь в глаза пустые напротив смотрит, вглядывается в эти зрачки расширенные и тихо, буквально шёпотом, говорить начинает: ; — ты обещал мне. обещал. обещал не подсаживаться на хуйню эту. — резко серафим на крик срывается, — ты обещал мне, блять! от злости отталкивает викторова назад, куда — то в коридор далеко. тот падает на пол шумно, сделав перед этим вдох громкий, словно последний в жизни его. от удара сильного зрение вновь затуманилось, и глеб лишь размыто видит картину того, как человек сидорина за плечи удерживает, чтобы к викторову не подпустить близко. глеб медленно садится на полу, взгляд кидая на озлобенного серафима, который кричал невнятно что — то, а викторов ни одно слово разобрать не мог, всё смывалось в один звук громкий и неприятный, что по ушам бил больно и сильно. к глебу кирилл подходит, викторов наконец смог развидеть его. с пола медленно тело обмякшее поднимает и за бёдра держит, чтобы тот не упал на пол снова. ноги у глеба ватные, действие наркотиков только сейчас вошло в полную силу, поэтому викторов к контакту физическому и близкому стремится, обнимая, насколько это можно так назвать, мисана за плечи и прижимаясь к нему крепко, на лице улыбка глупая, не к месту, но сдержаться не может. кирилл хмуриться и взгляд переводит на серафима злого, что кулаки сжал от злости неимоверной на наркомана этого, он всё ещё помнил его обещание не юзать, не повторять ошибку сидорина, но сейчас сим видит в нём самого себя, наглотавшегося и не понимающего того, что происходит в жизни. серафим из воспоминаний вылезает поспешно, головой тряхнув в разные стороны, и на глеба с кириллом смотрит. мисан слишком нежно с ним обходится, за бёдра придерживает аккуратно, чтобы не упал, а викторов же к нему жмётся, прилипает, как жвачка к волосам. сидорина это выбешивает, потому что с ним в том состоянии никто так не нянчился, он сам, на своих плечах, выползал из этой дыры тёмной, которая затягивала его всё глубже и глубже с каждым трипом новым. он с места подрывается, к парням шагает быстрым шагом и глеба вырывает из рук чужих. в глаза безжизненные ему смотрит, кричать начинает, спрашивает, где он таблетки эти проклятые запрятал. но викторов его не слышит, слова эти ему лишь по мозгу бьют радиоволной звонкой, боль в костях ноющую вызывают. голова кружится, ноги и без того ватные подкашиваться начинают, лицо сидорина потихоньку исчезает в пелене слёз робких и тумана бледного, а сам глеб падает без сознания на серафима, что чуть вздрогнул от неожиданного обморока наркомана. мисан возле кровати с матрасом продавленным сидел временами поглядывая на тело викторова. у него рука тонкая свисает вниз, болтается, словно тряпичная кукла на ветру, рот приоткрыт немного, голова отвёрнута в стену с которой обои сползали от влаги. но клетка грудная вроде двигается, а значит дышит, значит жив ещё. кирилл руку холодную в две своих ладони берёт нежно, тепло своё пытается ему передать, согреть, хоть как — то помочь. кир с наркотиками не сталкивался, всегда тему эту стороной обходил, и сам на наркотических веществах не сидел и друзей таких не было. но сейчас перед ним лежит практически обезжизненное тело викторова, одного из друзей близких для мисана. но предпринять что — то он не может, боится только хуже сделать, окончательно сломать хрупкое тело чужое. сидорин же в это время в ванной буйствует, раскидывает по полу таблетки, которые нашёл в небольших банках прозрачных. злился на глеба, злился до бешенства, возненавидел его за то, что обещание своё нарушил, не сдержал, огорчил серафима. теперь сидорин от истерики злобной отойти не может, случайно зеркало разбил ванное, но даже об этом не пожалел, он видел своё отражение, кривое и сломленное, в осколках стекла, что целым осталось. и выдыхает, стараясь с мыслями собраться. должен был быть мотив, причина, хоть что — то, почему викторов начал всё это. но вот только он два месяца не выходил на связь, а где телефон его вообще неизвестно, ни сидорин, ни мисан найти его не смогли. серафима в прошлое переносит, когда он под очередным трипом лицо викторова гладит, тот трясётся, боится такого состояния сидорина потому что он бесполезен здесь. не знает, что препдринять, чем помочь. сим лишь улыбается и смеётся ложась на коленки острые. лицо его берёт в обе руки свои массивные, к себе притягивает и целует в губы неаккуратно, прикусив нижнюю губу до крови. больно, но глеб ничего не скажет, серафим это понимает даже в состоянии эйфории под очередной дозой наркотических веществ едких, поэтому пользуется этим, но викторов ещё долго будет ходить так за ним, как пёс верный на поводке коротком. только вот именно тогда сидорин не понимал, что глеб остался бы с ним и без манипуляций и некого абъюза, который был приятен только для господствующей стороны, если в то время это можно было так назвать. сейчас же викторов сам подсел на наркотики, и скорее всего подсел плотно и надолго, ведь таблеток сидорин нашёл не одну сотню. вдруг тишину разрезает крик кирилла громкий, зовущий серафима в комнату, к себе. сим подрывается и забегает в дверь соседнюю и видит мисана, стоящего на коленях рядом с кроватью. из глаз кирилла слёзы солёные брызнули, он поднимается медленно и на серафима взгляд поднимает. сидорин без слов понял всё, абсолютно всё, и у самого слёзы прозрачные на глазах глубоких выступают. викторов не дышал, скорее всего скончался от передоза или от ещё чего — нибудь, болячек у парня хватало. только вот он силами всеми пытался нахватать себе больше проблем, чтобы больнее было, своеобразный селфхарм. мисан ком в горле проглатывает и шепчет хрипло, переведя взгляд на бездыханное тело друга лучшего: — скорую вызывать? или, кого там надо. а сидорин молчит, от шока отойти не может, голову разрывало от мыслей страшных всяких, которые порождали новые слёзы, что рекой катились по щекам его небритым, капали на футболку белую, оставляя свои следы серые размытые. кирилл сам скорую вызвал, приезда дождался, труп бледный показал, а дальше всё как в тумане. серафим вспомнить не может, помнит лишь кладбище и день дождливый, помнит цветы бардовые на могиле чужой, помнит своих друзей и друзей викторова, которые оплакивали покойного. но вот именно на похоронах сим из себя ни одной слезинки выжать не мог, но сердце разрывалось от фотографии черно — белой на могильном камне. — надеюсь, хотя бы там ты будешь счастлив… — сидорин голову вверх поднял, смотря на тучи серые, что капли дождя выплакивали. — прости меня. я буду скучать.