Агата
Удивительно, как много вещей мы способны увидеть, если в какой-то момент своей жизни остановимся и позволим неспешному течению, толкающему окончательно рехнувшийся мир дальше и дальше, просто плыть мимо нас. Раньше я и не знала, что прямо напротив отделения полиции вовсю работает магазинчик индийских товаров. Сейчас же, когда смотрю на ряды небольших суровых слонов по ту сторону витрины, создаётся ощущение, что всё это время я не замечала целую планету. Ни приветливо улыбающихся кассиров, упаковывающих сувениры, ни покупателей, ни порядком сдувшихся шаров над вывеской с яркой завлекающей надписью «МЫ ОТКРЫЛИСЬ!». Не замечала потока прохожих, которые также, как когда-то и я, равнодушно проходят мимо, не собираясь притормозить на минутку, чтобы зайти внутрь и, возможно, вдохнуть чарующий аромат благовоний, улыбнуться девушке за кассой, через плечо которой причудливо перекинута тяжёлая, но, кажется, вполне себе настоящая пышная коса, да и просто оценить пестрящие всеми возможными цветами фигурки и обереги. Я не видела, с каким воодушевлением дети тащат за руку родителей, надеясь, что в итоге променад прервётся и даст возможности купить у уличных торговцев горячую кукурузу или заказать шоколад с маршмеллоу. И как родители негодующе закатывают глаза, но в итоге поддаются на очевидную манипуляцию, опустошая кошельки в угоду простого детского счастья. Отец поступил бы также. Знаю, он бы долго и показательно ворчал, поучая, что неконтролируемое объедание сладким вредит зубам, однако в итоге скупил бы целую тележку, лишь бы получить в ответ удушающие объятья и позволить моей наглости стать окончательной: остаток пути я бы провела на его спине, иногда роняя крошки печенья на потрёпанную любимую рубашку, от которой всегда пахло строгим одеколоном. — Ну и удивила же ты меня своей просьбой! Вздрагиваю, заслышав голос Эшли Янг, и тут же оборачиваюсь, надеясь, что она не успеет вычислить нескрываемую растерянность. Наблюдая за жителями мегаполиса, я совсем позабыла, зачем вообще здесь нахожусь. — Получилось что-то достать? — Сжимаю ладони, опасаясь, что голос может дрогнуть и тем самым выдаст всё волнение. — Только учебный, ты уж прости, — Эшли тянется в широкий карман куртки и достаёт небольшой синий баллончик, — если бы взяла один из тех, которые предназначены для сотрудников, пришлось бы писать объяснительную, а я не могу похвастаться шикарным слогом. Предпочитаю строить пай-девочку молча. — Или тебе просто неуютно в кабинете нового шерифа, — смягчаю иронию улыбкой. Распахнув глаза пошире, Эш утвердительно закивала, намекая, что с предположением я более чем угадала. — И то правда. Он зануда, каких поискать. Заставил на днях Сэма рапорт переписывать раза три. Выжал бедолагу похлеще лимона. В целом, могу понять их негодование. Однако в том, что в отделении наступили перемены, есть и своя закономерность: к сожалению, не на всех должностях легко удержаться. Стоит хотя бы одному сотруднику совершить действительно серьезный прокол, например, слишком надавить на кого-либо из подозреваемых, как общественность тут же принимается заботливо закидывать главу управления воображаемыми тухлыми яйцами до тех самых пор, пока тот не подаст в отставку. То, что ошибку могут совершить офицеры совсем другого полицейского участка — это уже отдельная ирония. Но именно так произошло и сейчас. Точнее, полгода назад. В июне в пригороде Бруклина произошёл, казалось бы, стандартный случай: покушение, ограбление, убийство и единственный выживший паренёк девятнадцати лет. Ожидаемо, что его сразу доставили в местное отделение для дальнейшего допроса, который продлился без малого пять часов. За это время сотрудники пытались едва ли не выбить из подозреваемого «правду», однако тот не сказал ничего путного: лишь периодически нёс какую-то околесицу про то, что его девушка прилегла отдохнуть, а сам он никак не может выспаться. Детективы настоятельно задавали один и тот же вопрос: кто, по его мнению, мог совершить преступление. Тем самым они старались вывести паренька на «чистую воду», поймать на ложных показаниях и в завершение добиться признания. Несмотря на всё это, он продолжал говорить ровно одно и то же: «Их было двое. Тринити прилегла. Чувак, я просто хочу поспать!». И лишь спустя заявленные пять часов родственники паренька смогли пробиться в участок, притащив с собой первого найденного адвоката, однако и у него не сразу получилось достучаться до офицеров и убедить их в том, что парню, в первую очередь, требуется медицинский осмотр. Так прошло ещё два часа. Время, которое оказалось для несчастного роковым. Уже в медицинском центре выяснилось, что в черепной коробке «подозреваемого» чудом — если это, конечно, можно назвать чудом — застряла выпущенная преступниками пуля тридцать второго калибра. Детективы же, вместо того чтобы осмотреть обвиняемого или хотя бы попросить его стащить с головы капюшон, за тканью которого тот прятался от света ламп, сразу начали толкать о правиле Миранды и прочей чепухе. В итоге к тому времени как бедолаге оказали надлежащую помощь, кровоизлияние в мозг сделало свое дело, из-за чего до конца дней — который явно не заставит себя ждать — парень будет прикован к кровати. Действия сотрудников подняли немалую волну местного возмущения, а когда горе-грабителей нашли, то горожане и вовсе едва не стёрли Бруклинское отделение с лица земли. Причём нашли злоумышленников тоже довольно просто: один из двоих — их действительно было двое — не удержался, чтобы не похвастаться перед своей девушкой, как вместо них задержали саму же жертву нападения. Хвала небесам, что ей хватило благоразумия дойти до полиции, пускай и на следующий день. Далее, что предсказуемо, заголовки газет и блогов буквально пестрили описанием вопиющего эпизода, а толпы недовольных грозились почти личной расправой не только преступникам, но и детективам. Неудивительно, что спустя менее чем через неделю бывший шериф подал в отставку прямо на официальной пресс-конференции. И какой же удачей было для адвокатца Нильсена приехать в город аккурат через пару месяцев после всех событий. Потому что именно в этот период в ключевом штабе происходила полная неразбериха. А уже из-за этого, собственно, никто особо детально не проверял, что он делает среди сотрудников полиции по десять раз на месяц. Кто знает, вероятнее всего, эта привилегия скоро закончится. Как быстро летит время… — Совсем вас в тиски зажимают? О том, что новое начальство вовсю верховодит, я узнала незадолго до официального объявления результата выборов — Рэйчел рассказала. — Ну, тиски, не тиски, — Эш шмыгнула носом и утёрла его же ладонью, — но бюрократизм настал знатный. Каждый чих теперь расписываем. Скоро будем отчитываться, сколько туалетной бумаги потратили. И что мне на это ответить? Да уж, Агата. Ступила ты на тропу, по которой не ходишь… Не припомню, когда последний раз интересовалась местными служебными новостями, если, разумеется, это не касалось напрямую моей работы. — Ничего, — сжимаю в ладони полученный от Янг перцовый баллончик, — как только документацией по голову завалит, поубавит пыл. — Цепляюсь за момент, чтобы сменить тему: — Он ведь без предохранителя, верно? Эшли хмурится, но едва понимает, что я спрашиваю про баллончик, появившиеся на лбу морщины разглаживаются. — Ага, совсем простенький, — тянется, чтобы показать, — вот тут нажимаешь, и всё. Едва не смеюсь. Уж о том, как средство работает, я и так прекрасно знаю. Не говорить же ей, что попросту не рискую и дальше поддерживать светскую беседу? — Кстати, ты не рассказала, — встрепенулась она, — а зачем тебе? Отвожу взгляд, вновь пытая вниманием слонов на витрине лавки. — Да так. Следственный эксперимент. Разумеется, она мне не поверила. Но в чём огромная ценность Эшли Янг — задавать других вопросов не стала. Ценность… А ведь и недостаток одновременно. Если подумать хорошо, то мы не настолько близки, чтобы при смене руководства, да еще и до такой степени кардинальной, у Эш была бы хоть какая-то выгода помогать мне по первой же просьбе и без объяснения причин. И не только мне. Нильсен ходит к ним в отделение, как к себе в гостиную, Стивен в любое время может проведать «здоровье и занятость сестрички», а Рэйчел… Ладно, Рэйчел под моей ответственностью, так что нет ничего удивительного, чтобы предоставлять ей данные. Но остальные по-прежнему под сомнением. — Слушай, Эш… Она вовлечённо приподнимает брови, демонстрируя абсолютную готовность выслушать вопрос. Я же оступаюсь, понимая, что и сама толком не знаю, что именно хочу уточнить, а заодно — насколько этично это может выглядеть. Трудно не согласиться, что заявление в стиле «А скольким людям ты доверяешь, и не пропускала ли ты на днях в отделение кого-нибудь подозрительного» будет выглядеть странновато. — Ничего, — качаю в итоге головой. — Забудь. Криминалист не настаивает. Так и не высказав ни единого подозрения, отпускаю её, понимая, что хоть у меня и есть возможность копнуть чуть глубже, сейчас попросту не самое подходящее время. Либо мне хочется, чтобы оно таковым осталось. Видит Бог, тщательно выстроенная годами система, оберегающая меня от ошибок по причине какой бы то ни было личной расположенности, дала сбой. И сколько бы мне ни хотелось этого отрицать, я более чем уверена, что последствия не заставят ждать.***
Огромная ёлка, украшенная будто не в тему огромными красными цветами и бантами, навязчиво напоминающими о недавнем рассказе Нильсена, почти целиком загородила три отдалённых столика в самом углу кофейни, что, правда, не помешало остальным посетителям рассредоточиться на свободных местах, отчего вся общая картина заведения так и намекала, что посетитель, назначивший мне встречу, с вероятностью в девяносто процентов выбрал именно этот укромный уголок, способный скрыть наш диалог от прочих внимательных ушей и глаз. Подхватываю проницательный взгляд новенькой бариста — с того момента, как тело русой девушки, имеющей привычку носить забавную шляпу, нашли на пирсе, сотрудницы кофейни сменялись с особой частотой — и равнодушно прохожу мимо, предпочитая для начала убедиться, что не трачу время понапрасну, а уже после отвлекаться на такие мелочи как обогащение чьей-то кассы. Подозрения не обманули. Джордж Джексон, тот самый Джордж Джексон, которого выпала честь лицезреть в архиве закрытых дел одного из районов Балтимора, восседал напротив окна, обращённый ко мне спиной, однако и в этом положении его слегка опустившаяся половина лица прекрасно отражалась в окне, не оставляя сомнений. — Проходите, мисс Харрис, — он не обернулся, чтобы сказать это, — у вас наверняка не так много времени, чтобы тратить его на любование моим затылком. В последней фразе почувствовался явный сарказм. Намекает, что уже всё обо мне знает? Что ж, ход интересный, но на то я и прокурор штата, чтобы сбивать подобную уверенность. Обращаю внимание, что столик гостя совершенно пуст, отчего идея о недавних подозрениях со стороны девушки за кассой понемногу начинает обретать смысл. — Позвольте для начала мне что-нибудь для вас купить, — царапаю острым ногтем ладонь, — иначе местное общество может неправильно понять наше здесь пребывание. — А это забавно, — он оборачивается и кладёт ладонь на спинку стула. Спокойно жду, пока бывший заключённый оценит моё настроение, стараясь не выдавать внимания к необычному цвету его глаз. — Знаете, когда меня впервые вызвали для дачи показаний, офицеры предложили гамбургеры. Ужасные на вкус, но я ни разу не пожалел, что согласился в тот день. Следующие четырнадцать лет таких деликатесов уже не попадалось. — Что предпочитаете? — Путанные рассказы о прошлом меня не смущают. Скорее, наоборот. Так проще сосредоточиться на деле. Джексон улыбается, демонстрируя ровные и белые зубы с парой явно насильственных пропусков на ряд. Отголоски внутренних разборок с другими заключёнными. От подобной махинации его подбородок накренился и того сильнее, превращая улыбку во что-то, больше похожее на звериный оскал. — Если можно, то карьерный рост, личную жизнь и лет десять молодости в придачу, — из-за смешка одна ноздря расширилась, подчёркивая недостаток. — Вы все в Балтиморе такие остроумные? Прикусываю кончик языка, сердясь на проскользнувшую несдержанность. Ведь не хотела же. Лицо Джексона тут же принимает серьёзный оттенок. — Были когда-то, — пространно заявляет он. Пытаюсь улыбнутся, но в итоге кривлюсь, словно попробовала самую кислую в жизни дольку лимона. Направляюсь к девушке за стойкой и попутно достаю из сумочки карту, лишний раз незаметно прикасаясь к ещё прохладному металлическому баллончику перцового раствора. — Два чёрных кофе, пожалуйста. Сахар и сливки положите отдельно. Спасибо. Девушка лениво дёргает плечом, словно вместо заказа я попросила её наглядно заняться воздушной гимнастикой, и запускает кофемолку. Едва ли не в первый раз за историю существования заведения запах кофе показался… отвратительным? Это просто беседа, Агата. Прекрати нервничать. Дожидаюсь, пока на поднос опустят пару высоких стаканчиков с невидимым, но ощутимым горячим паром, после чего, потратив всего несколько секунд на восстановление равновесия, возвращаюсь к Джексону. — Прошу вас, — ставлю перед ним напиток и только теперь опускаюсь на мягкое сиденье напротив. Пододвигаю собственный стаканчик ближе, грея пальцы о тёплый картон. — Так о чём вы хотели поговорить, мистер Джексон? Мужчина хватает пакетик сахара, но не открывает его, а просто мнёт в ладонях. Слегка хрустящий звук трения кристалликов о бумагу неприятно режет уши. — Разве вам неизвестно, мисс Харрис? — Вновь ассиметрично улыбается уголком губ. — Полноте, вы ведь теперь всё обо мне знаете. — С чего вы взяли? Он посмеивается. Тяжело и с заметным кашлем. И под конец почти выплёвывает: — Вы не стали угадывать мою внешность. И то верно. Было страшной глупостью дать понять это. — Не принимайте близко к сердцу, но моя коллега могла и словесно описать некоторые детали. Да, грубо. Но в притворстве не осталось смысла. Мы оба разоблачены, так к чему делать вид, что игры не существует? — После чего вы сразу же бросились сюда, по первому требованию? — Хмыкает и резким движением разрывает бумажный пакетик с сахаром. — Часто так делаете? — Чего вы хотите? Опять же в лоб. Что бы там Джексон ни задумал, в одном он оказался прав — моё время не бесконечно. — Облегчить вам работу, — он с таким усердием размешивает подсластитель в напитке, будто это самое важное дело в его жизни. — У меня есть информация, которая по какой-то причине пока до вас не дошла. Хотелось бы наделить вас этим преимуществом. Вспоминаю предостережение Александра: «Он любит давать подсказки и мухлевать». Очерчиваю пальцем пластиковую крышку на стаканчике и сохраняю молчание. Я не знаю, какой вопрос задать первым: в чём его выгода делиться информацией, какой бы она ни была, почему он пришёл с ней ко мне или что это за сведения. Ко всему прочему, я всё еще не уверена, что хочу задавать хоть один из них. — Сомневаетесь? — не то понимающе, не то с издёвкой интересуется. — Если честно, да. — Зря, мисс Харрис. Поднимаю стаканчик выше и не показываю никакой реакции, когда слишком горячий напиток обжигает горло. — С чего вы взяли, что мне требуется ваше информирование? Если вы хотели обсудить детали личного дела, то… Мистер Джексон, вы должны понимать, что каждый департамент занимается лишь своей юрисдикцией. Не знаю, чем именно вы руководствуетесь, но я точно не принимаю участия в делах штата Мэриленд, так что… — Мисс Харрис, — Джексон облокачивается о спинку стула и стучит пальцем по столу, — пожалуйста, отбросьте ребячество и включите голову. Вы уверены, что не знаете, о чём я хочу с вами поговорить? Смело. Очень смело для человека в его положении. Придвигаюсь ближе и сцепляю ладони в замок. — Мистер Джексон, — твёрдо предупреждаю, — в силу моей профессии есть целая уйма вещей, о которых вы могли бы захотеть со мной поговорить. Но прежде чем диалог начнётся, я хочу напомнить, что обладаю достаточной властью, чтобы трактовать всё сказанное вами не в ваших же интересах. Если, конечно, на то будут основания. — Я не сомневаюсь, что они будут. Другой вопрос в том, как именно вы воспользуетесь этим самым, как говорите, положением. Но поверьте хотя бы в то, что угрожать мне не можете. И никто больше не может. Мужчина вновь закашлялся, отчего ему пришлось потянуться к стаканчику с кофе и сделать длительный жадный глоток. Боюсь представить, насколько он должен быть болезненным, учитывая, что напиток всё ещё не остыл. — Ладно, мисс Харрис, — он схватил со стола салфетку и приложил к губам, — раз вы так хотите, я начну с азов. Во-первых, я не причастен к пропаже людей. Ни тогда в Балтиморе, ни сейчас. — В каком смысле, сейчас? О ком вы говорите? Что с ним не так? Сидеть напротив того, кто несёт ответственность за предъявление обвинений, и вот так спокойно говорить о собственной непричастности к тому, о чём он и вовсе знать не должен — почти безумие. В интересах расследования пропажа девушек в Нью-Йорке не предавалась широкой огласке. Несколько интернет-ресурсов, конечно, вынесли ситуацию в сводку горячих новостей, однако самый обыкновенный житель города не смог бы «случайно» услышать про это в какой-нибудь очереди на общественный транспорт. — Вы прекрасно знаете, о ком я говорю, — хриплая порция воздуха кашлем, — рискну вызвать ополчение системы правосудия, но я уже долгое время слежу за некоторыми людьми из вашего окружения. Имена нужно называть? — Спасибо, я догадываюсь. Отодвигаю подальше желание напомнить, что нарушение личных границ и частной жизни других людей — совсем не шутки, если он находит это столь забавным. Сам должен понимать. — Поэтому я знаю, что совсем недавно были новые жертвы и пропажи. Будьте уверены — я слежу за этим делом. К слову: не из любопытства. — Тогда зачем? — Хочу понять, был ли мой арест случайностью, и не попадёт ли вновь в подобную ситуацию невиновный. Не знаю, чего именно добивается Джексон, но если надеется подобными методами посеять зерно сомнения в моей голове, то напрасно. Это не первый раз, когда заключённый, пусть и бывший, пытается настоять на собственной чести. В глазах правопорядка они всегда стараются выглядеть чище, но почему-то это желание не мешает подобным людям хвастать о своих деяниях по ту сторону дверей тюремной камеры. — Вы так и не ответили, с какой целью в вашей стратегии освободилось место для меня. — Это не стратегия, мисс, — вздохнул Джексон, — это выживание. Речь не только о моей жизни, но и о вашей. Скажите, вам не показалось странным, что вы были лично знакомы со всеми пропавшими? Ну, так или иначе, разумеется. Не возникло ощущение, что вы либо кто-то из ваших близких может подвергнуться подобной опасности? Теперь я думаю, что вместо перцового баллончика надо было захватить прослушивающее устройство. — Вы сейчас угрожаете? В затылочной области слабо запульсировала подступающая головная боль, хотя сегодня таблетки я приняла. Джексон задрал голову к потолку и положил ладони на глаза, стирая с лица что-то наподобие усталости. — И зачем мне это делать, скажите на милость? — почти простонал он от раздражения. — Вы хоть сами верите, что сидели бы здесь, если бы я действительно хотел причинить вам вред? Верю. Охотно верю, но не с той же вероятностью, что пару минут раньше. Тактика Джорджа Джексона, стоит отдать должное, путает, да ещё как. Пытается завоевать моё доверие? Но зачем? Если он причастен к убийствам — а я пока не могу заявлять об этом в полной уверенности — то зачем же ведёт себя так подозрительно? — Остановимся на том, что друзей и близких у меня нет, — решаю прекратить бессмысленную череду взаимной нервотрёпки, — а если со мной что-то случится, могу заверить, что следующий, кто займёт моё место, будет обладать достаточными знаниями, чтобы поймать виновного. Это всё, что вы хотели сказать? Мужчина резко возвращается в прежнее положение, отчего его голова слабо качнулась. Из-за того, что он наклонился ко мне чуть ближе, в воздухе промелькнул приторно-резкий лакричный аромат. Но точно не парфюм. Лекарство? — Нет, мисс Харрис, — чертит ладонью по столу, наблюдая за собственным пальцем, — у вас есть друзья. И друзья эти, поверьте, могут быть хуже всяких врагов, хотя… Пожалуй, я бы хотел успокоить себя, что это не так. Я бы хотел… да… Однако при всём уважении не знаю, как вам, но мне кажется странным, что всё складывается столь… Как бы это сказать, тесным образом. Вот и захотел познакомиться с вами лично, чтобы понять, почему… Не обижайтесь, но я хотел понять, почему вы всё еще живы. — Вот как? — Именно так, — кивает он, — сами посудите, не странное ли дело, что целых три человека, с которыми вам довелось случайно познакомиться, пропадают без вести? А, возможно… Здесь я не силён, но, кажется, вы даже кого-то успели найти? Вернее, чьё-то тело? — Подождите. Три человека? Предчувствие, редко обманывающее меня в подобных ситуациях, так и кричит, что не спроста Джордж Джексон заговорил о количестве жертв. Вновь прекрасно зная, что подозрения могут пасть на него. — Вы как-то ходили в частную клинику на приём к доктору Марии Ривьера, не так ли? — Не успеваю предположить, откуда такая осведомлённость, как Джексон продолжает: — На днях мне удалось стать случайным свидетелем разговора её коллег о том, что Мария не вышла на работу и не отвечает на звонки. Дело успели ухватить следователи из Куинса. А, в целом, расследование под контролем одного из начинающих окружных прокуроров. Об этом вам известно? Слова бывшего заключённого обухом ударяют ровно туда, где парой минут раньше проявились первые признаки головной боли. Озадаченность сменилась раздражением. Почему никто не сообщил?! Разумеется, никто и не был обязан, ведь я не слежу за всеми абсолютно делами штата, однако… Это ведь настолько очевидная связь, что… Стоп. Неочевидная. Определённо, неочевидная. Ранее, если и была хоть какая-то нить, так лишь в том, что пропадали девушки из окружения Нильсена. А мой визит к доктору Ривьера с ним вообще не связан. Разве что честью словить потерю сознания в кабинете адвокатишки, после которой и решила записаться на прием. И при всём при этом я ни черта не могу предъявить прямо сейчас. Даже если Джексон пытается играть и направить по верному либо ложному следу — это не важно — у меня нет и косвенных доказательств его причастности. Максимум — натянутое признание о слежке, как за мной, так, судя по всему, и за моими… За моим окружением. — Мистер Джексон, — глубоко вдыхаю, — вы выглядите человеком умным. Вы должны понимать, что, приходя ко мне с подобными заявлениями, вы рискуете… — Рискую получить временный арест, пока ваши гончие будут обыскивать арендованную мной комнатку? — внезапно рассмеялся он. — Дерзайте, мисс Харрис. Я буду даже рад, если вы поступите подобным образом. Свяжите мои руки, заприте меня, лишите меня голоса. Действуйте. Он устало и как-то вальяжно одновременно поднялся с места, всем видом показывая, что собирается покинуть заведение. — На всякий случай: я не собираюсь скрываться, — бросил напоследок. — И спасибо за кофе. Бывший заключённый уходит не торопясь, но я не останавливаю. Как и не думаю о том, чтобы прямо сейчас пойти и собирать доказательства для предъявления обвинений. Уверена, что совершаю огромную ошибку, но единственное, что остаётся в подсознании на следующие полчаса, так это сказанные им слова. И мучительные сомнения в том, должна ли я им поверить.***
Уже на следующий день я связалась с офицерами, получившими заявку на пропажу Марии Ривьера от её жениха, и мягко, но вполне настоятельно попросила передать мне данные о деле. А заодно схватила лёгкое недоумение, когда сотрудники, несмотря на весь статус моей должности, ушли от прямого ответа, заявив, что не могут содействовать в решении вопроса, пока не получат на то согласия от окружного прокурора, которому выпала честь заниматься вопросом. Казалось бы, и тут проблемы быть не должно, поскольку одного телефонного звонка для начинающего карьеру юриста должно хватить, чтобы тот сразу же и без лишних вопросов предоставил любые возможные данные. Ну да… обычно должно хватить. То ли паренёк не понял, в каком обществе оказался, то ли решил, что найти пропавшего врача-невролога стало бы отличным стартом для его карьеры, но после первого «случайно сброшенного» разговора он и вовсе перестал отвечать на вызовы, вероятно, надеясь, что тем самым я потеряю интерес и оставлю его в покое. Чем подписал себе приговор. Признаться, я редко заглядываю в подразделения, которые официально попадают под собственный контроль, однако новобранец лично выбрал свою судьбу. Как минимум, мог бы посоветоваться с коллегами, если по какой-то неведомой причине решил, что окружная прокуратура Нью-Йорка считается автономной. И, чёрт возьми, какая жалость, что разбор полётов пришлось отложить аж до понедельника. Слишком быстро наступили выходные, а ведь будь моя воля, я бы устроила ему разнос уже сейчас. — Ты сегодня ещё более задумчива, чем обычно. Отвожу взгляд, надеясь, что Стивен не будет слишком внимателен. Всё ещё не понимаю, с какой целью согласилась на свидание. Утром показалось, что это неплохой шанс отвлечься, а в итоге стало хуже. Надо было всё-таки остаться дома и покопаться в архивах. — Много работы перед праздниками, — вдыхаю пряный и немного тягучий аромат остывшего глинтвейна из стаканчика и наблюдаю, как редкое солнце понемногу кренится за крыши домов, а на линии горизонта только-только загорается алый отблеск заката, — да и Рэйчел просила отпустить её на недельку пораньше. Хочет провести Рождество в кругу семьи. Со стороны перекрёстка раздаётся громкий визгливый крик, и в следующую секунду в бок Стива со всего размаха врезается случайный ребёнок, чья шапка опустилась едва ли не до самого носа, закрывая должный обзор и почти лишив проказника возможности дышать. — Простите! — сконфужено буркнул мальчишка, поднимая шапку повыше, и вновь бросился в бег. — Я тебя из-под земли достану, говнюк! — последовал ему в спину задыхающийся девичий крик. — Ну погоди, ещё родители узнают…. Что именно узнают родители, нам не открылось, поскольку старшая сестра — а это наверняка была сестра — пронеслась следом, угрожающе поднимая в воздухе липкий и сырой комок снега. — Весьма очаровательно, — хохотнул Стивен. — Чем-то напоминает нас с Эшли. Хорошо это или нет, но мысли о Джексоне и необходимости любой ценой вытащить информацию о докторе Ривьера, пускай даже путём вызова новенького «на ковёр», малость поредели после увиденной картины. Я точно была бы не против и дальше последить за шалопаями, чтобы узнать, чем же кончится представление. — Не могу представить, чтобы ты гонялся за ней по всей округе. — Когда она разбила мой первый мотоцикл — ещё как гонялся. Останавливаю стаканчик с глинтвейном на полпути, так и не совершив глоток. Я мучаю его вот уже час и вовсе не уверена, что когда-нибудь допью. Выглядел он куда вкуснее, чем оказался в действительности. — У тебя был мотоцикл? — Да, — кивает Стив, — несколько… Ну, один за другим, конечно. Эшли пару раз их угоняла, за что я, клянусь, готов был свернуть ей шею. Не без риска, что после этого родители повторят такой трюк уже со мной. Кстати, коллекция их останков всё ещё хранится в моём гараже, так что… Он не заканчивает предложение, а я уже давлюсь напитком и громко прокашливаюсь, выплескивая на грязноватый снег ярко-алую жидкость из стаканчика. Стивен же сразу достал из кармана пачку бумажных салфеток, словно всю прогулку только и ждал, когда я испачкаю пальто. — Останков от мотобайков, не родителей. — Да, спасибо, что пояснил, — прикладываю салфетку к губам и последний раз прокашливаюсь. Настроение слегка улучшилось хотя бы потому, что извечная неловкость за собственное безразличие, которая почему-то всегда проявляется в обществе радушного и прямолинейного Стива, сошла на нет. Выкидываю остатки глинтвейна и тяну на себя тяжёлую дверь бара, до которого, собственно, мы неспешно, но запланировано топали последние полчаса. Остановка за уличным глинтвейном изначально была спонтанной, но, видимо, неизбежной, поскольку от палатки, где продавали рождественские напитки, тянулся настолько манящий аромат, что я попросту не выдержала. Впрочем, Янг в противовес мне отказался от, как он выразился, «непроверенных точек» и твёрдо решился дождаться конечной остановки. Учитывая, какую гадость мне пришлось пить — он явно ничего не потерял. Слегка вздрагиваю от непривычно-жаркого воздуха внутри заведения, особенно контрастирующего с лёгкой уличной прохладой. Шум голосов, пения каких-то студентов и криков группы порядком опьяневших мужчин в одном из дальних уголков помещения поначалу заглушает наш диалог, с тем намёком что пока мы не спрячемся от мира хотя бы за одним свободным и желательно отдалённым столиком, разговор в прежнее русло не вернется. Решить эту проблему сразу же взялась улыбчивая хостес, которая моментально оказалась рядом, и ничего не спрашивая, принялась зазывать за собой, будто на наших лицах крупно так читалось, что пока мы не опустошим половину местных запасов, отсюда не выйдем. Справедливости ради, я была готова это сделать. И не только сегодняшним днём, а конкретно последние полтора месяца. И сколь бы дотошно в голове ни вертелись мысли о том, что дело нужно раскрыть как можно раньше — мне однозначно требовалась разгрузка. Хоть какая-то. — Два авторских, пожалуйста, — делает Стив заказ и, пока официантка не успела убежать далеко, уточняет: — ты же не против? У них потрясающее фирменное пиво. Лучше не найдешь. Вместо ответа киваю официантке, которая сразу же удаляется, а между тем Стивен возвращается к прежней теме. — Кстати, я бы мог устроить тебе экскурсию, — бросил он в сторону, — если хочешь, конечно… Целый и невредимый мотоцикл не обещаю, но что-то от него должно было остаться. Физически ощущаю, как завертелись шестерёнки мыслей, пытаясь проанализировать, где, в таком случае, должен находиться гараж Янга. — Погоди, — останавливаюсь, — но разве это не в Балтиморе? Стивен в момент становится серьёзнее. — Да, — несмотря на явное сомнение в глазах, стойко соглашается, — именно в Балтиморе. Если честно, мы с Эшли хотели туда наведаться на праздники. Молчу. Мне нечего ответить на это высказывание. Кроме того, что я не совсем понимаю, к чему он клонит. И, видимо, решив шокировать меня окончательно, Стив без всякого предупреждения положил ладонь поверх моей. — Агата, — резко начал, — мы уже достаточно взрослые люди. И ты поняла, что я предложил тебе поехать с нами. И явно поняла, почему. Не думала, что всё закончится именно этим. Нет, точно надо было смотреть архивы. Они хотя бы молчат. А о чём ты думала? Что взрослый мужчина будет довольствоваться редким чаепитием на прогулке? Спустить на землю, Агата! Закрываю глаза, стараясь тем самым скрыть волнение. Но волнение странное, совершенно не то, которого обычно ожидаешь в подобной ситуации. Какое-то неверное, почти болезненное. И виноватое. Ладно тебе, Харрис. Есть и плюсы: ты же себя и винить-то толком не умеешь. Забудешь уже через пару часов. — Послушай, я ведь с самого начала… — Ничего не обещала, помню. Прости, но я оказался наглецом. Так что ты скажешь? И хоть сейчас для этого нет совершенно никаких предпосылок, мне чудится, что будь где-то рядом навязчивая душа адвоката Нильсена, он бы точно ляпнул про то, что напористость у Янгов — черта семейная. Вот уж совпадение, что когда-то провальное ещё на стадии планов желание использовать доброту Стивена в собственных целях обернулось… Обернулось таким образом. Собираюсь было дать если не ответ, то хотя бы его подобие, когда откуда-то со стороны раздаётся знакомый, но будто лишний сейчас голос: — Братец Янг, ничего не хочешь объяснить?! Мне это слышится, мне это слышится, мне это… Нет, не слышится. Стивен оборачивается на звук и добродушно морщится, словно не он только что со всей серьёзностью ожидал от меня конкретики. — Что-то ты не выглядишь удивлённым, — осторожно окликаю Янга, теряясь между облегчением и озадаченностью. Но его реакция действительно странная, неужели нет? Стивен наклоняется ко мне, будто и не было недавнего разговора, и почти заговорщически поясняет: — Я опрокинул его с походом в бильярд. Удивлён, что Снежка заявился лишь сейчас. Нахожу отличную возможность, чтобы с концами похоронить прежний диалог. Настолько, насколько получится. — Я так погляжу, вы отличная пара! Не сразу понимаю, что именно раззадоривает Янга, пока он не задаёт вполне определённый вопрос: — Уже ревнуешь? Шутка ставит в тупик. Мне не нравится, что Нильсен решил появиться в поле зрения именно сейчас, но… Точно ли от надуманной ревности? В прошлый раз, в тот самый день, когда адвокатишка обивал порог моего офиса… Мне действительно показалось, что он старается свести на нет абсолютно все конфликты, которые когда-либо происходили. И, может, это не лучший человек на планете — я бы смело заявила, что, скорее, худший — но почему так неловко находиться здесь, да ещё и с его лучшим другом? Глупость какая-то. Брось, Агата, адвокатишка сам разве что с фонарным столбом не флиртует. — Снежка, твою ж мать, — Стивен сложил руки, ожидая, пока Александр подойдет поближе, — в этом городе целый триллион пивных, каким образом твою задницу занесло именно сюда?! — Попробуй угадать с трех раз, кто тебя спалил, — адвокат останавливается и слишком уж дружественно хлопает Янга по плечу. Не хватает, чтобы с потолка начала сыпаться сахарная пудра. — Понятия не имею, потому что я не говорил Эшли, куда пойду. Или эти двое сейчас же прекратят строить супружескую пару, или я молча сваливаю. И не потому что меня заботит прерванное свидание. Чутьё нашептывает, что лучше бы они повздорили. Не верю, что Нильсен в здравом уме и твёрдой памяти посчитал бы свое появление этичным. Что ему опять нужно? — В таком случае, лучше отключи геолокацию, — почти заботливо наставляет Александр, — ты иногда забываешь, где малая работает. Стивен театрально цокает в сторону. — Понадеялся на воскресный день. А ещё семья называется... — Не переживай, откупишься пивом, — добродушие Нильсена становится совсем невозможным, когда он оборачивается в мою сторону. — И тебе вечер добрый, прокурор Харрис. Ты же не против лишней компании? Раз уж мы встретились. Нет, это уже абсолютно ни в какие рамки. Что с ним, чёрт подери, такое? Это не похоже на привычное поведение адвокатишки. Хотя… Именно так он обычно себя и ведёт, если подумать. Никогда ни с кем не считается. Допустим, логично. Краем глаза замечаю, как только что радушная улыбка Стивена пропадает с лица, а мрачная тень проявляется сильнее, почти с каждой секундой. Плохо дело. С другой стороны... Не упускать же шанс уйти от темы? — Раз появился, то садись, — придвигаюсь к Стивену, оставляя диванчик напротив пустым. Как раз под стать количеству гордости в адвокатишке. — Мне то же, что и им, пожалуйста, — дает заказ для принесшей пиво официантки и попутно снимает куртку, кидая её на свободную половину диванчика. — Как поживают дети, Стив? Может, я спятила, но вот уж чего не ожидала от Янга после недавнего яркого недовольства, так это возвращения прежней беззаботности. — Пожалуйста, больше ни разу не произноси этого вопроса, когда я в компании дамы, — усмехнулся он и придвинул ближе высокий стакан, наполненный тёмным и насыщенным напитком. Нильсен морщится и представительно кладёт руку на стол. Вот бы по ней молотком долбануть.... Агата! — Брось, я думал, они тебе прям, как родные. Особенно очкарик. А он всё также выражается о других людях. — Нильсен, тебе когда-нибудь говорили, что у тебя вместо языка помойные грабли? — вопрос получился сам собой, и то, скорее, риторически, но я сразу о нём пожалела. Сразу, как только увидела заинтересованный блеск в глазах этого мерзавца. — Не пойми неправильно, госпожа прокурор. Очкарик — мой фаворит. Такое рвение к большому спорту… Ни разу не понимаю, о чём он говорит, но почему-то кривляния адвоката не бесят, как обычно это бывает. Видимо, привыкла. Я ведь в сотый раз убеждаюсь, что Нильсен — человек абсолютно невозможный. Не попадающий ни в какие рамки и нормы приличного поведения, но столько же раз, сколько он сам это подтверждает, стирается граница между невыносимостью и принятием, что чёрт с ней, с его натурой. Пусть болтает. Пожалуй, это и есть главная причина, по которой они со Стивеном, одновременно похожие и разные, продолжают тесное общение. Догадка крепнет, когда спустя какой-то час я вовсе забываю, сколь бесцеремонно адвокатишка ворвался в чужое пространство. С другой стороны, предполагаю, что и для Стивена это оказалось чем-то вроде спасительной нити. За всё оставшееся время он не так уж и часто пытался хоть как-то показать недавнюю расположенность ко мне. Пусть и косвенно или намёками. Сам сконфужен тем, что попытался надавить? Что ж, возможно. Я не могу об этом долго думать. Расслабление пришло после третьего стакана, и, кроме каких-то непривычно откровенных шуток между нами тремя и совсем уж далёким пониманием, что Стив просто хороший парень, не осталось ничего. Нельзя врать самой себе: не была готова к отношениям раньше, не готова и сейчас. Ни с хорошим, ни с плохим, ни с каким другим знакомым. Сегодня я пользуюсь редкой возможностью побыть собой, а завтра вновь стану тем прокурором, которую за спиной величают «цербер Харрис» или как там было? Может, это и самообман, но сейчас для меня важнее только дело, которое я веду. Что-то, что не так давно говорил тот бывший заключённый на личной встрече… И небольшие, но давящие сомнения, стоит ли признаваться о нашей встрече самому Нильсену. По-хорошему, кажется, что и стоит, а вот по-честному — не нужно. Поднимаю взгляд на этого мерзавца, который уже с закатанными до локтя рукавами пытается показать какой-то трюк из салфеток и наполовину наполненного стакана. Он замечает это и бросает в воздух что-то вроде «Я отвечаю, сейчас вы будете в шоке». Ладно, работа потом. Всего лишь один вечер спокойствия. Да. Один вечер, когда адвокат Нильсен — просто… просто человек, который показывает фокусы, даже самые глупые и из каких-то салфеток, а Стивен Янг — отличная компания. И хороший брат для Эшли. Иногда как будто даже слишком хороший… А вот на этом моменте, кажется, вы порядком напились, мадам Харрис. Почти переубеждаю саму себя, что не так уж и изрядно, когда общее веселье прерывается едва не виноватым и очевидно недовольным ругательством от Стивена: — Чтоб тебя, — с ярым негативом сверлит экран телефона, — почему именно сейчас?.. — Что такое? Хвала и кара вечным принципам — я не заглядываю в его телефон, хоть и имею такую возможность. Пускай и очень интересно, что там произошло. — Простите, — Стив поднимается из-за стола, — надо срочно ехать по работе. Нильсен, так и не решившийся шокировать нас каким-то воистину магическим колдовством, с удовольствием воспользовался лазейкой, чтобы не показывать его вовсе. — Братец Янг, какую звезду мирового масштаба ты на этот раз тренируешь, что в разбивании соседских окон бейсбольным мячом в одиннадцать вечера не обойдется без твоего присутствия? Стивен нервно поглядывает на наручные часы и суетливо стаскивает пальто с близстоящей вешалки. — Это действительно важно. Позже расскажу. — И тут, словно впервые опомнившись, обращается напрямую ко мне: — Агата, тебе вызвать такси? Уже поздно. Качаю головой. — Я немного прогуляюсь, — незаметно провожу ладонью по сумочке, в которой на всякий случай всё еще торчит полученный от Эшли перцовый баллончик, но вместо откровения, что таскаю его с собой, лишь дополняю: — здесь в паре кварталов Трейд центр. Думаю, достаточно безопасно, чтобы никто не украл. Стив виновато выдыхает, но вновь смотрит на часы. — Прости, — повторно извиняется. — Я всё потом объясню. — Очкарику привет, — как-то особенно язвительно докидывает адвокатишка в спину Янгу. — Снежка, иди в задницу! Прощание прерывает общий гул, поскольку плечи Стива уже пропадают среди трудно-считаемого количества посетителей. Стоит же нам с Нильсеном остаться друг напротив друга, этот же шум перестаёт выглядеть столь же существенным, что и ранее. И мы молчим. Не знаю, не уверена, но сейчас… Это кажется таким важным. Просто помолчать. Не буду рассказывать про Джексона. Сначала надо убедиться, что я целиком и полностью не предвзята в этой истории. Докопаться до правды. Удивительно, что именно об этом мне отчего-то особенно сильно захотелось с ним теперь поговорить. Если что-то пойдет не так — сразу во всём признаюсь. Даю слово. — Не знаю, как ты, госпожа прокурор, а я после всей этой попойки страшно хочу испортить лёгкие. Внимательно вглядываюсь в каждую черту на лице Александра, где не осталось и тени недавнего веселья. Какое облегчение. Так намного привычнее. Было бы славно, если бы он ещё и высказал что-нибудь раздражающее. — Знаешь, — может какая-то доля опьянения во мне и осталась, раз совершенно не хочется заканчивать вечер, — я абсолютно с тобой согласна. Не потратив больше десяти минут на оплату счёта, мы выходим на застывший ночным морозом уличный воздух. Вместо света луны и звёзд, выше лишь слепящие и громоздкие фонари, да гирлянды, но это не важно. Звёзды — всего-навсего огромные шары. За то время, что мы провели в баре, дороги покрылись тонким слоем свежего хрустящего под подошвой снега, а счастливые крики подростков, незаконно разгуливающих в городе в это время, и того больше подстегнули чувство безопасности. — Почему именно Нью-Йорк? Голос Александра разбавляет молчание, но в отличие от напыщенности, с которой он тянул на себя всё внимание не больше, чем полчаса назад, теперь поведение не выглядит раздражающим. — Что? Он складывает ладони за спиной, отчего становится похож на большого важного гуся. Скорее всего, из-за куртки. С трудом держусь от незаметного смешка. — Почему ты решила жить именно здесь? Пожимаю плечами, прислушиваясь к новым шагам. — Сложно объяснить. В контексте нашей с тобой профессии — это буквально центр мира. Так что.. Думаю, именно поэтому. Александр достаёт сигарету, а после от зажигалки пускается в пляс небольшой игривый огонёк. Делает сильную затяжку, заставляя буквально впасть в зависть, поскольку, в какой раз решив бросить дурную привычку, я с собой ничего не взяла. — Какие-то определённые планы? — Спрашивает. — Ну, на центр мира. Потираю ладони, понимая, что я пока не готова к этому разговору. Возможно, очень-очень скоро, но не сейчас. Тяжесть, давным-давно придавившая всё моё существо едва ли не вековым камнем, отпустила совсем не надолго, так что я не хочу о ней вспоминать. Хочу лишь продолжить прогулку. Ощущать, как растворяются в невесомости остатки бывшего опьянения, а там, где бьётся сердце, останавливается минутный покой и равновесие. Кто бы мог подумать, что для этого нужен кто-то не менее циничный, чем я сама. Например, адвокат. — Ты помнишь, что задолжал мне сигарету? — останавливаюсь и с хитрой ухмылкой протягиваю ладонь. Нильсен делает вид, что напрягает извилины, но ничего, кроме сдвинувшихся вниз бровей, этого не приносит. Но одно я знаю точно: намёк он понял с полуслова, а тема жизни в Нью-Йорке больше не поднимется. Хотя бы сегодня. — Мне видится, что ваши обвинения голословны, госпожа прокурор, — продолжает издеваться и еще более показательно втягивает дым. — Сам разорил меня на днях, так что имей совесть и поделись! Настойчиво шагаю вперёд, почти хватая негодяя за край куртки. Нильсен посмеивается и делает вид, что пытается отстраниться, но на деле остается на месте. — У меня больше нет, — как есть, дурит мне мозги, — а кто-то на днях сам заявлял, что страшнее герпеса и быть ничего не может. Всё продолжает паясничать. Вон, аж голову поднял повыше, лишь бы я не достала. Эта дурацкая игра одновременно бесит и подзадоривает. Словно мне не больше пятнадцати. И мне бы хотелось, чтобы было так. — Ничего, переживу, — хватаю ворот его куртки, чтобы наклонить ближе. Подействовал ли на меня уже почти отпустивший хмель или странное чувство, что я могу творить, что хочу… Неважно. — Наслаждаешься пассивным курением, госпожа прокурор? Новая порция плотного дыма уходит куда-то в сторону, не доходя до меня. Специально ведь так делает! Обхватываю скулы адвоката ладонями, заставляя повернутся ко мне лицом. Крики подростков позади заглушаются несуществующей туманной пеленой, а свет от фонаря окружает защитным кругом. Словно больше нет ничего: ни мира, ни проблем, ни судебных заседаний. — Доказываю, что со мной шутки плохи. Делись или сама отниму. — Поздно, — демонстрирует остатки трубки, — это последний затяг. Думает, что уже одержал победу? Наивный. Терпеливо жду, когда адвокатец набирает в лёгкие побольше отравленного горького воздуха. Азарт ударяет в голову, затмевая мысли о том, что это плохая идея. Очень плохая и крайне непродуманная. Но ведь могу я хоть раз в жизни сделать глупость? Могу. Хочу и могу. Тяну Александра на себя. Ещё до того, как в его глазах появится удивление, касаюсь чужих губ. Мы оба на секунду замираем, а затем по нёбу и горлу тянется приятная крепость табачного дыма. Чистый расчёт. Успешная победа. Точнее, ей была. Вздрагиваю, когда чужая ладонь перемещается на поясницу и прижимает меня крепче. Он настойчиво меняет наше положение, но не отпускает, а наоборот… Медленно подаётся ближе и ближе, оставляет на губах мимолётное касание, а после, не встретив отпора, ещё одно... и ещё... пока невинная игра не превратилась во что-то манящее, слепое и совершенно откровенное... Касаюсь пальцами шеи Александра, забывая о том, что происходящее не входило в планы. Холода не осталось несмотря на то, что слабый ветер по-прежнему приносил вслед за собой потерявшиеся в воздухе снежинки. Завтра мы оба вычеркнем этот эпизод из головы. Обычная, ничего не означающая слабость. Просто сегодня можно… Один день… Всего на один день.