Дом Тёрнеров
Я столько раз приезжала в этот дом, чтобы почувствовать себя нужной, но ещё никогда в жизни не бежала сюда, чтобы почувствовать себя живой, укрыться от невзгод и тревог, что поглощали душу неконтролируемым смерчем. Майкл еле слышно повернул ключ в замочной скважине, и мы тихонько вошли в погружённый в темноту коридор, не включив даже тусклый ночник, висящий при входе, чтобы не дай бог не потревожить сон миссис Тёрнер и Бобби. Но стоило только сделать шаг, как из недр души снова вырвались рваные всхлипы. Тепло, окутавшее меня в первые секунды нахождения в доме мужа, в очередной раз напомнило о том, что всё в этой жизни нужно пережить и заслужить. И что так просто, как нам бы хотелось, никогда не будет, по крайней мере по щелчку пальцев. Не помню даже, как Майкл помог мне избавиться от верхней одежды, потому что я была не в силах пошевелиться и сделать хоть что-то самостоятельно. Тело трясло, и на секунду даже подумалось, что у меня жар, потому что так плохо ещё, кажется, никогда не было. Любимый взял меня за руку, возвращая в реальность, и поцеловал костяшки на ладони, как-то особенно встревоженно всматриваясь в мои наверняка раскрасневшиеся глаза. Сердце щемило, и слёзы продолжали течь без остановки, не оставляя шанса вернуться в нормальную реальность. И всё, чего хотелось, — оказаться наконец в кровати в объятиях самого родного человека и проснуться через год, когда мне стукнет восемнадцать. — Тише, родная, тише, — шепнул Майкл, укачивая меня, словно малышку. Он провёл ладонью по щеке, стирая с неё потоки горючей воды, которым ни конца не было, ни края. — Мы со всем справимся, обещаю… Ты сейчас со мной, а значит, в безопасности. Пойдём в комнату? Я опустила веки и инстинктивно подалась навстречу, уткнувшись в плечо любимого и вдыхая родной аромат его тела, мыла, сладковато-терпкого, отдающего древесиной, одеколона, которым неизменно пахла его кожа, и табака. Звук открывающейся двери и несколько шагов на втором этаже нарушили наше уединение, и муж чуть сильнее сжал меня в объятиях, ощутимо напрягаясь. Мысленно он наверняка нецензурно выразился, шумно вздохнув. — Майкл? — первая сверху ступенька скрипнула, и через пару секунд из темноты показался силуэт миссис Тёрнер. — Сара… Быстро спустившись по лестнице, рядом с нами тут же материализовалась мама любимого, взволнованно и одновременно требовательно глядя на нас двоих. — Что случилось? — с придыханием произнесла она, тут же дотрагиваясь до моего плеча. — Мам, ничего, — отмахнулся Майкл, и по выражению его лица было понятно, что такое развитие событий не входило в его планы. — Не переживай только, ладно? — тут же смягчаясь. И как бы странно это ни звучало в сложившейся ситуации, я как никогда была рада появлению миссис Тёрнер, несмотря на то, что ни с кем, кроме Майкла, мне не хотелось изначально контактировать. И пусть я знала, что меня есть кому успокоить и защитить, в ту же секунду я поняла, что в этом доме никто меня в обиду не даст. Одно лишь прикосновение свекрови пробудило во мне невероятное чувство спокойствия, хотя внутри бушевал самый настоящий пожар. — Проходите скорее, — засуетилась женщина, и в каждом её движении, да и во взгляде, читалось волнение вперемешку с решительностью. — Давайте, в спальню… Словно заворожённая её словами, я без промедлений и без сопротивления поднялась по ступенькам, ведомая вперёд источающим уверенность Майклом. Я же сама не замечала буквально ничего вокруг, и каждое моё действие было словно на автомате, даже к кровати подошла по памяти, не включая света. И только через полминуты до меня дошло, что в комнате нас трое, когда миссис Тёрнер всё же взяла инициативу в свои руки, зажгла ночник и остановилась рядом со мной. — Всё, не плачь, не надо… — тихо произнесла она, снова касаясь моего плеча в приободряющем жесте. — Мам… — хотел было что-то сказать супруг, но был перебит: — Не мам! — возмущённо повышая голос. — Майкл, давай-ка на кухню. Поставь воду кипятиться, найди чай на травах, который миссис Льюис передавала, он где-то на полках. На заварочник полторы столовых ложки. — Сара? — любимый хотел было что-то спросить, но я не отреагировала, упрямо стараясь проглотить мерзкий ком в горле. — Иди, мы разберёмся, — убаюкивающим тоном произнесла миссис Тёрнер. — И пока чай готов не будет, не возвращайся, я тебя прошу! Всё это происходило где-то на фоне, я лишь ловила обрывки фраз, не вслушиваясь в разговор сына и матери. Но так и не переставала прокручивать в голове перепалку с моей собственной мамой и пытаться понять одну простую вещь. Почему? Почему мне никогда не хватало именно мамы, которая бы поддержала любое моё решение, обдуманное или импульсивное, была бы на моей стороне, какую бы ошибку или глупость ни совершила. Да и случившееся в канун Рождества явно глупостью не являлось… Почему, когда я так отчаянно нуждалась в поддержке родного человека, рядом оказывались другие, ещё совсем недавно чужие мне люди? Вот и сейчас, когда Майкл закрыл дверь, оставив нас со свекровью, одно только её присутствие заставило поверить, что всё не так плохо. И не нужно было притворяться, играть роль прилежной дочурки, чтобы заслужить хотя бы каплю любви. Миссис Тёрнер присела рядом, притянула меня к себе, не задавая лишних вопросов, и принялась ласково поглаживать по голове. От такого незамысловатого проявления материнского тепла и заботы на щёки снова градом посыпались слёзы, а я больше не боялась быть собой. — Всё, моя девочка, успокаивайся… — прошептала свекровь, продолжая перебирать мои волосы. — Завтра глазки твои прекрасные заплывут, личико красивое опухнет, и что? — приободряющим тоном. — Вы-то меня в любом состоянии любите, — горько усмехнулась я, утирая настырно сбегающую воду из глаз. — Ну конечно, любим, конечно, — взволнованно протараторила она. — Но всё равно, так плакать не надо… — Пытаюсь, — выдавила я еле слышно. Миссис Тёрнер буквально на пару секунд отпрянула, подошла к комоду, вытащила с нижней полки платок и вернулась ко мне, снова устраивая в уютных объятиях. — А Майклу как видеть, что ты так мучаешься? Он-то вообще не знает, куда себя деть, — шумно вздыхая и протягивая мне отглаженный хлопковый квадратик серого цвета. — Да… Так некстати вспомнилось, что любимый когда-то давно-давно, ещё даже когда мы и вместе-то не были, говорил: «Вот сидишь ты, глотаешь истерику, а у меня сердце от боли разрывается!», и я тут же попыталась взять себя в руки, хотя бы ради него, ведь от одной только мысли о том, каково же в этой ситуации Майклу, паника подступила с новой силой. — Ну что, что случилось? — заботливо прошептала свекровь, а я отодвинулась, многозначительно заглядывая во взволнованные изумрудные глаза. Что я чувствовала в этот момент? Кажется, кроме пустоты, внутри меня не было ничего. Однако это была не просто пустота, это было опустошение после всех тех эмоций, которые пришлось испытать от каждого слова мамы, от каждого её колкого взгляда и обвинения. Грудь сдавливало от осознания полнейшей несправедливости, и я совсем не знала, как могла поделиться всеми своими переживаниями, но теперь уже с мамой Майкла. И когда поняла, что от ответа мне не убежать и не спрятаться нигде, я заставила себя собраться с мыслями и выдать всё, как на духу. Но стоило лишь приоткрыть рот, как вместо ожидаемых слов, что вертелись на кончике языка, из глаз снова хлынул поток, перекрыв мне полностью способность говорить. — Ну всё-всё, — миссис Тёрнер осторожно провела ладонью по мокрым от нескончаемых слёз щекам, — хочешь, давай просто помолчим? Я кивнула, но где-то внутри понимала, что легче не станет, если я ещё больше замкнусь в себе и не поделюсь хотя маленькой частью того, что переполняло моё сердце. — Мама… — собравшись-таки с силами и набрав воздуха в грудь, — она так кричала и возмущалась! Что мы повенчались… — произносила я сквозь всхлипы. — Начала обвинять, сказала, что всё это не имеет никакого значения, а мы всё ещё дети, возомнившие себя взрослыми. Так обесценила всё, что между нами с Майклом происходит… Сказала, чтобы до восемнадцати даже не думала, что какие-то поблажки будут! А что я могу? — опустив голову, прикрыла глаза. — Мне-то как жить? — Моя ты девочка… Тише, — аккуратно касаясь моего плеча. — Сразу спросила, какой срок… — моё лицо искривилось. — Я её понимаю, наверное, это всё очень неожиданно произошло, и для вас, и для меня тем более! Но зачем же вот так, ещё и презрения в этом вопросе столько было, словно я ей чужая совсем, словно и не дочь вовсе? А если бы на самом деле была беременна? — я всхлипнула, инстинктивно обнимая свой живот. — Что бы тогда, на аборт бы потащила? Из дома выгнала? Даже думать страшно, а вот её предположение, если очень честно, то возможно, и мне теперь так боязно… — вылетело непроизвольно, а руки снова сжались в кулаки, и я съёжилась, отчего-то приготовившись к негодованию, хоть и знала, что мама Майкла, в отличии от моей, всегда была на нашей с ним стороне и неоднократно намекала, да и говорила прямым текстом, что хотела бы уже понянчить внуков. Почему-то от этих мыслей захотелось содрать с себя кожу, а я только сейчас начала понимать, что если вдруг действительно забеременею, то проблем огребу от матушки своей столько, что хоть на край света беги! — Не надо так накручивать себя, милая… — миссис Тёрнер прикрыла веки, качнув головой, явно подбирая слова так, чтобы не сказать лишнего. — Ничего бы такого она, конечно же, не сделала. Это очень неприятно было услышать тебе, я понимаю, и всё же… — Вы всё понимаете, — я хлюпнула носом, — а мама даже попытаться не хочет, как будто вообще забывает, что у неё есть ребёнок, который уже не ребёнок совсем… Неужели я такая плохая дочь, что не заслуживаю материнской любви и поддержки? — Ты самая драгоценная, даже не вздумай говорить такие вещи! И если бы суждено мне было родить девочку, я бы исключительно о такой, как ты, и мечтала, — тепло улыбнулась женщина, в очередной раз стерев с моего лица дорожки от слёз тыльной стороной ладони. — Ну вот, мурашки побежали, — чуть улыбнувшись, я продемонстрировала свекрови руку, усыпанную маленькими точечками. — Всё у вас ещё будет, и Эммелин позлится, да и перестанет, не будет же она до совершеннолетия тебя взаперти держать! Ей время нужно, чтобы свыкнуться с этой мыслью, остыть немного… Не знаю, верила ли я в слова, произнесённые миссис Тёрнер, но её материнский заботливый тон не вызывал сомнения том, что она знала, о чём говорит. И, несмотря на угрозы миссис О’Нилл, брошенные нам вслед, сидя в комнате мужа в объятиях самой понимающей женщины на свете, я готова была поверить в лучшее. С того дня, с того самого момента в Базилике Святой Елизаветы Сетон, я не переставала благодарить Всевышнего за то, что после всех этих лет, на моём пути повстречались такие прекрасные люди, которых я ни за что в жизни не променяла бы ни на какие богатства. Сердце моё было полно печали после всего, что пришлось услышать от мамы, но одновременно во мне уживалось и светлое, необъяснимое простыми словами чувство бесконечной радости, ведь дом Тёрнеров — то одно-единственное место на всей планете, где не осудят, где примут с распростёртыми объятиями и ни за что не дадут в обиду. Я уткнулась носом в плечо свекрови, и все тревожные мысли растворялись по одному взмаху. Спокойное, размеренное дыхание, аккуратные поглаживания по волосам, тепло, исходящее от этой женщины, ставшей мне второй мамой, — всё это каким-то волшебным образом погружало меня в воспоминания о детстве, о ласке, которой мне так часто не хватало. Теперь любовь, которую я недополучила в детстве, сполна вернулась ко мне в двойном объёме. — Такой маленькой себя чувствую сейчас, — еле слышно прошептала я, проглатывая остатки истерики. — Такой нужной… — Самой нужной, — согласилась миссис Тёрнер, и по сбившемуся на секунду дыханию я догадалась, как она слегка улыбнулась. — Ты такое счастье, Сара… Наше счастье. Сердце затрепетало в груди, ведь какой-то час назад ровно те же слова произнёс Майкл, укутывая меня в своих объятиях. Говорят, что нет никого роднее родителей, так почему же я никогда не испытывала тех же чувств, что сейчас, наедине со свекровью? Всепоглощающая, всепрощающая материнская любовь до недавнего момента была мне незнакома. Мы просидели так ещё с минуту, пока моё дыхание приходило в норму, и бесшумные слёзы перестали стекать по щекам неконтролируемым потоком. — Прохладной водичкой умоемся? Давай помогу? Полегче будет, — миссис Тёрнер осторожно поцеловала меня в голову, чуть подталкивая к краю кровати. — Да, сейчас, — выдохнула я, так неохотно покидая тёплые объятия. — С тобой сходить? — участливо поинтересовалась мама любимого. — Спасибо, — невольно улыбнувшись краешком губ, я отрицательно помотала головой. — Сама… — А я пока вам постель расправлю, — тут же подхватывая мою улыбку. — Спасибо… — прошептала я снова, да и не устала бы повторять слова благодарности за то, что в этой семье — в моей семье меня любят такой, какая я есть. Заглянув в уборную, я тяжело вздохнула, глядя на себя в зеркало. Внешний вид, мягко говоря, оставлял желать лучшего… Сполоснув лицо, вспомнила, что неплохо было бы и в душ сходить, к тому же, это могло хоть как-то помочь расслабиться. За каких-то десять дней я уже отвыкла от приёма водных процедур в одиночестве, но искать Майкла, чтобы искупаться вместе, было выше моих сил, да и не было уместно. Быстро сполоснувшись, почувствовала некое облегчение, словно налёт мерзости сегодняшнего вечера и вправду частично смылся. Подхватив влажное полотенце, распахнула дверь и врезалась в любимого, стоявшего прямо у входа в ванную, и растерянно улыбнулась. — Чай в комнате на столе, — он тут же притянул меня в объятия и поцеловал в макушку. — Тоже сполоснусь и приду, хорошо? — Жду тебя, — привстав на цыпочки, чмокнула его в губы, ощущая горький привкус сигаретного дыма. — Я быстро, — и, легонько подтолкнув меня в сторону комнаты, зашёл в ванную, заперев за собой дверь. Невольно вздрогнув и поёжившись, я направилась в спальню, прокручивая в мыслях «великолепное» завершение сегодняшнего дня. Муж держался довольно холодно и как-то даже отстранённо, отчего я снова всхлипнула, забираясь в постель. Если только стараниями драгоценной мамочки между нами что-то надломится, я этого просто не вынесу, да и не прощу ей ни при каких обстоятельствах, никогда и ни за что… Но стоило мне снова остаться в комнате одной, как тревожные мысли одна за другой стали прокрадываться сквозь тоненькую защиту, и я уже была не в силах остановить их поток. Я вздрогнула, как только представила, как любимый отреагировал на слова мамы, о чём сейчас думал, стоя под струями воды… Я вовсе не сильная, не умею держать себя в руках, совсем не знаю, как научиться управлять слезами, что снова бесшумно стекали по лицу. — Опять плачешь… — горько прошептал супруг, сгребая меня в охапку, вернувшись из душа буквально через несколько минут. Не хотела я, чтобы мои слёзы видел муж, да и понимала, что делу этим не поможешь… — Майкл… — я тут же прильнула к нему, устраиваясь на тёплой груди, а он обнял так крепко, что сердце разлетелось на миллиарды осколков. — Сегодня изменилось всё, — голос сорвался. — Что изменилось? — удивлённо протянул любимый, поднимая моё лицо за подбородок, вдумчиво вглядываясь в глубины души. Его собственные глаза ощутимо потускнели, да и вообще казалось, что на этого сильного мужчину свалилась мировая усталость, а вселенская тоска поглотила. — Мать… — я сморщилась, снова всхлипывая, и задрожала как сухой осиновый лист на осеннем ветру. Майкл отстранился, чтобы подать мне чай, и уселся рядом, настойчиво протягивая кружку. — Пей, — безапелляционно сказал он, уронив голову на руки. Давясь напитком, я пыталась проглотить заодно и сжирающее уныние, что доминировало над разумом. — Мне так жаль, что нам пришлось всё это выслушать, — я понимала, что моей вины в том, что произошло дома, просто не было, но весь этот груз, что разом упал на плечи, давил с такой силой, что моей хрупкой девичьей натурой выдержать его было практически невозможно. — Прости меня, любимый, прости… — зашептала я, повторяя свою мольбу. Но, наверное, чай всё же начал своё успокаивающее действие, потому что уже не так сильно хотелось плакать, или просто-напросто для слёз не осталось жидкости в организме. Майкл как-то странно взглянул на меня, словно вовсе не ожидал подобной речи, взволнованные глаза округлились от явного непонимания, и он тут же придвинулся ближе, забрав из рук кружку с остатками чая. — Эй, ты о чём? — прошептал любимый, и, словно опомнившись, мягко поцеловал меня в висок. — Мне ужасно стыдно за маму, за все её слова… Она просто никогда не знала, что такое — настоящая любовь, не испытывала этого в жизни, — именно сейчас я понимала это лучше всего. — Поэтому прости, правда, я… Но муж не дал закончить мысль: — Ерунду не говори, — слегка нахмуриваясь. — При чём здесь ты вообще? Никогда не извиняйся за поступки других людей, ты — это ты, ты — не миссис О’Нилл. — Но она же… — я снова невольно шмыгнула носом, вспоминая мамины речи. — Что, если ты… — Что, если я — что? — снова перебил Майкл, вздёргивая бровь. — Не знаю… — выдохнула, прикрывая глаза ладошками и задумываясь над тем, что действительно хотела сказать. — Я так сильно боюсь из-за неё тебя потерять… Любимый тихонько рассмеялся, а я вздрогнула от его непонятной реакции, а потом и от прикосновения горячей ладони к спине. — Совсем глупенькая? — участливо спросил муж, убрал с моего лица дрожащие руки и обветренными губами докоснулся костяшек, не прерывая при этом зрительного контакта. — Ну куда я от тебя деться могу, а? Знала, что никуда, но от чувства безысходности невольно допускала даже такие тревожные мысли. Наверное, злость, усталость, обида на маму — всё это смешалось в единый коктейль эмоций, и теперь выворачивало душу наизнанку, обнажая слабости и выпуская наружу глубоко сокрытые страхи. Но близость Майкла, его трепетные прикосновения и слова успокаивали, его объятия, крепкие и самые надёжные, снова защищали меня от всего мира, и от себя самой в первую очередь. — Я чувствовал, что так будет, — горько усмехнулся любимый, взъерошивая волосы. — Но ничего, маленькая, ничего… — поднимая на меня взгляд, полный невысказанного отчаяния. — Со всем справимся. Сейчас… сейчас тяжело, — он отвёл глаза, но устроил ладонь на моём колене, легонько сжимая, словно пытался поддержать. — Чувствую себя отвратнее некуда. Что позволил этому скандалу разразиться, что не уберёг тебя… — Ну вот, сам же только что говорил, что это не моя забота, а на себя наговариваешь? — ахнула я и тут же обхватила Майкла обеими руками. — Ты-то тем более не при чём! Мама, она… — Родная, — перебил муж. — Не надо. Она — мама, её можно понять… И я не о том. Кажется, что взял на себя слишком много, о последствиях не подумал. Тебя не уберёг от этого… Но уже сделанного не воротишь. Да и не жалею я, — губы любимого сжались в тонкую линию, и желваки заходили на скулах. — И, если бы вернуться в тот день, даже зная, что реакция родителей такой будет, всё равно бы увёз тебя венчаться. Это наша жизнь, понимаешь? Ты — моя жизнь. Просто плохо, что с миссис О’Нилл вот так получилось… — Не представляешь, как ты сейчас прав, — вздохнула я, отбрасывая мысли о том, чего стоило ждать от матери завтра. — За нас никто не проживёт нашу историю, да и не сможет же мама вечно контролировать меня, — я горько усмехнулась, представляя себе, как смешно и глупо это звучит. — Поэтому и говорю, никто не может решать ни за тебя, ни за нас, что бы ни происходило. Но мать есть мать, с её мнением нужно считаться… Я кивнула и положила голову Майклу на плечо, разделяя на двоих ту печаль, что так некстати поселилась в наших душах этим вечером. — Давай поспать попробуем? — прошептал любимый, легонько отклоняя меня к матрасу. — Давай, — неуверенно ответила я, — как только уснёшь тут? — несмотря на вселенскую усталость, не знала, смогу ли сомкнуть глаза хотя бы на пару часов, что осталось провести вдвоём. — Надо, маленькая, — и Майкл потянулся, увлекая меня за собой. Мы устроились на постели, не разрывая объятий. Я уткнулась носом в шею любимого, вдыхая свойственный только ему аромат кожи, кажется, напрочь пропитанной одеколоном, ментоловым шампунем и табаком, и вытянула губы, касаясь его невесомым поцелуем. Майкл только дотронулся до выключателя ночника, и в ту же секунду комната погрузилась в темноту, оставив каждого наедине со своими мыслями. А мысли у нас были одни на двоих. — Майкл? — прошептала я сквозь полудрёму, которая всё никак не хотела брать верх над моим сознанием. — Спасибо, что не оставил меня сегодня с мамой. — Не мог я поступить иначе… Не тогда, когда ты так горько плакала… — любимый супруг выдохнул, крепче прижимая меня к себе. — Спи, родная. Спи, моя маленькая… И я действительно послушно прикрыла глаза, заставляя себя поддаться сну и хотя бы ненадолго забыться в царствии Морфея. В комнате стало так жарко, что моё тело больше не могло справляться со сном. Я разлепила веки, с удивлением отметив, что за окном только начало светать, и сквозь занавески проглядывались очертания тяжёлых снежных туч, уже несколько дней накрывавших Сентфор. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как мы улеглись, но была рада и тому, что хотя бы немного удалось поспать, пусть и не так сладко и безмятежно, как это обычно бывало в объятиях любимого мужа. На долю секунды я решила, что всё произошедшее оказалось не больше, чем просто сном, кошмаром, от которого так долго не могла избавиться, выбраться из паутины бесконечных слёз. Но прошла ещё пара мучительных мгновений до того, как осознание реальности дошло до воспалённого мозга. Меня снова накрыло волной тревожных мыслей и воспоминаний, и всё спокойствие ночи улетучилось, будто его и не было. Не разрывая объятий, осторожно повернулась на спину, и шестое чувство подсказало, что я была не одинока в своём бодрствовании. Слегка повернув голову и взглянув на Майкла сквозь опущенные ресницы, я замерла, рассматривая его, и сердце сжалось от неприятного ощущения. Невидящим взором он изучал потолок, а на лице не было и намёка на то тепло, к которому я так привыкла. Он тупо смотрел в одну точку, как-то механически поглаживая меня по руке. Меня же снова утопило в горечи, и я тут же закрыла глаза, только бы не видеть, как тяжело давалась ему эта ночь, да и не выдать, что уже сама не спала. Я чуть шевельнулась, и он замер, перестав перебирать пальцами мою кожу, и, кажется, почти перестал дышать, видимо, испугавшись, что ненароком мог меня разбудить. Ещё одно моё неловкое движение, после которого я перевернулась на другой бок, чтобы только ни дай боже опять не разрыдаться, если ещё раз взгляну на него, такого расстроенного, сердце точно не выдержит, да и не уверена, что любимый сам бы хотел, чтобы я видела, как он переживает. Как только сменила позу, он приподнялся на локте и поправил одеяло на моём плече, укрывая от всех тревог мира. Кажется, Майкл понял, что сон безжалостно покинул меня, но виду не подал, только убрал волосы с лица, невесомо докоснулся поцелуем затылка и прошептал: «Тш-ш-ш», словно маленькую, убаюкивая. Отчаянно хотелось как можно крепче прильнуть к нему, вжаться в сильную грудь, но и прервать такой момент была не в состоянии, потому что знала, что снова не смогу сдержать эмоций. Я старалась не шевелиться лишний раз, не издавать звуков, и всё же против воли обронила несколько слезинок на подушку, всеми силами сдерживая предательски подводящее дыхание. Кажется, получилось, потому как Майкл, притянув меня за талию своей сильной рукой, будто бы знал, как отчаянно мне этого хотелось, снова принялся невесомо пробегаться кончиками пальцев по телу. Было так страшно остаться одной, что даже эти минуты бессонницы казались подарком судьбы, чтобы мы могли подольше насладиться объятиями друг друга, ведь никто из нас не мог предугадать дальнейшего развития событий. Одна только мысль о возвращении домой заставляла тело содрогнуться, ведь там не будет Майкла, его бесконечной поддержки и защиты от нападок мамы, там не будет любви, в которой я так безмерно нуждалась. Всё это мне дарил он, а теперь что с нами будет? Встречи в школе, редкие свидания в тайне от родительницы, комендантский час в семь вечера? Конечно, она не дойдёт до полного абсурда… Наверное. Я никогда не знала, чего можно ждать от этой женщины, потому что она — человек-сюрприз, и каждый раз я с содроганием представляла, насколько далеко моя мать могла зайти, если довести её до высшей степени гнева. Все слёзы от обиды я уже выплакала, и даже в воспоминаниях было противно возвращаться на несколько часов назад, рассуждать о мотивах такого нематеринского поступка. Остались лишь непонимание и глубокое отчаяние. Но и они отошли на второй план, уступив место тревожным размышлениям о том, как теперь нам быть дальше и окончательно не испортить отношения с мамой. На самом деле, мне как раз было всё равно, во всяком случае, сейчас, ведь я в действительности не хотела больше видеть эту женщину. Но Майкл… Его мнение было важным, и, если любимый так настаивал на том, что похерить с ней отношения нельзя ни в коем случае, я этому внимала, прислушивалась и осознавала, что муж всегда знал, как правильнее. Он был мудрее, и я всецело разделяла эти взгляды, понимая, что сама поступала на эмоциях. Майкл, конечно, был взвинчен не меньше моего, а может, даже и больше, но всё же старался держать ситуацию под контролем, думая о нашей дальнейшей жизни и обо мне в первую очередь. Ему наверняка по сути было наплевать на какую-то там истерящую женщину, но семью мой супруг ставил во главу всего существования. Я и раньше замечала неоднократно, а сейчас и подавно утвердилась в серьёзности его намерений, глядя на то, как своим поведением и непоколебимой уверенностью доказывал из раза в раз, что не было и не будет никого, важнее нас. Задвигал свои собственные чувства на задний план, беспокоясь лишь о том, чтобы мне было легко и дальше идти по жизни, чтобы, как сказал, через годы мы об этом не пожалели. Я не пожалела. Когда утро потихоньку начало окрашивать в яркие цвета небосвод, и в комнату стал проникать тусклый свет нового дня, меня всё ещё терзали нескончаемые мысли. Больше, чем остаться наедине с мамой, я боялась даже представить, каково всё это неопределённое время будет Майклу, когда новоиспечённую супругу оторвут от сердца, потому что наш брак встал поперёк горла у тёщи. Да и сама не представляла: как это? Проснуться, не созерцая его ласковой улыбки. Готовить завтрак не вместе… Заниматься какими-то делами без него, урывками только болтать по телефону, одной идти купаться, спать ложиться, не получив пожеланий спокойной ночи, снова просыпаться от холода, ведь только мой муж контролировал, чтобы я не замёрзла в ночи, то и дело поправляя на моих плечах сползшее одеяло. И, даже зная теперь реакцию мамы, видя её истинное отношение к дочери, я бы ни за что в жизни не отказалась от всех тех моментов, что связывали нас с Майклом незримой нитью. Наша связь была выше чьих-то запретов, и, будь у нас возможность вернуться в день Рождества, я бы тысячу раз ответила «да», стоя у алтаря. Я думала, бесконечно думала нём, самом родном человеке, который вот даже прямо сейчас, наверняка чувствуя бурю негодования внутри, лавину обиды и неприятия ситуации, продолжал нежно поглаживать меня по животу, таким незамысловатым движением, о котором я бы и не догадалась, если бы спала. Абсолютно каждое его прикосновение выражало чувств больше, чем их могли бы передать слова. И если для себя я примерно представляла судьбу на ближайшие недели, то точно не могла и предположить, что рисовалось в воображении любимого, каких ещё камней он мог получить от тёщи, которая сначала вроде бы как пошла навстречу, да не просто навстречу, а своими собственными руками вверила меня ему, и которая сейчас разве что в действительности не придушила. Отрешённый взгляд зелёных глаз говорил сам за себя, ломая меня изнутри. Не могла я снова рвать ему душу своими слезами, не могла заставлять ещё больше переживать за меня, когда нутром чувствовала, как Майкл сам держался из последних сил, чтобы не сойти с ума. Я сосредоточилась на нежных прикосновениях, мысленно моля Всевышнего подарить нам немного спокойствия и сил пережить нелёгкое время, наверняка поджидавшее нас впереди. Почему-то именно сейчас, когда тоска разрывала сердце на части, я чувствовала особое единение с мужем, словно мы стали одним целым, и невольно всплыли обрывками из воспоминаний слова произнесённой нами клятвы: «любить и уважать тебя во все дни жизни моей… в счастии и в несчастии…». Слёзы отступили. И внезапно мне захотелось стать сильной, если не ради себя, то хотя бы ради того, кто готов был весь мир положить к моим ногам. Я сделала пару глубоких вдохов и запретила себе даже на короткое мгновение сомневаться в том, что у нас получится преодолеть любые невзгоды. Наконец, сон завладел сознанием, когда я заметила, что движения Майкла замедлились, и ещё через мгновение его рука уже обессиленно покоилась у меня на талии.Четвёртое января, 1987.
Мы собирались без лишних слов, никто не задавал ненужных вопросов, потому что они бы ничего не изменили, как бы сильно нам того ни хотелось. То и дело мы встречались взглядами с мужем, на долгие секунды не разрывая зрительного контакта, но время неумолимо работало против нас, и стрелки на часах подсказывали, что момент возвращения домой приближался с невероятной скоростью. Было бы бессмысленно сопротивляться или жаловаться на несправедливость жизни — только в очередной раз бередить незажившие раны. Позавтракав в тишине, мы вышли из дома всё в то же холодное январское утро навстречу неизвестности, хоть и прекрасно понимали, что нас ждёт. Чуть задержавшись на пороге, Майкл потянул меня за руку и прижал к себе, уткнувшись губами в макушку. Я лишь покорно обняла любимого в ответ, разделяя с ним выпавшую на нашем пути долю, и стояла, наслаждаясь трескучим зимним морозом, словно мира вокруг нас и не существовало вовсе. Но мы оба осознавали, что невозможно было растянуть время до бесконечности и остаться на пороге дома, стоя в обнимку. Рано или поздно нам бы пришлось оторваться друг от друга и вернуться в реальность. В отличие от ночи, когда байк Майкла нёс нас по улицам Сентфора, казалось, со скоростью света, сейчас муж не спешил давить на газ, чтобы скорее оказаться на месте. Но даже так в маленьком городе невозможно было спрятаться от неминуемого расставания на неопределённое время. О нет, я вовсе не тешила себя наивными надеждами, и прекрасно знала, что мама не остынет ни на утро, ни через неделю, поэтому всё, что нам оставалось — смириться, ждать и не ухудшать и без того испорченные отношения. Новогодние праздники кончились, и вместе с возвращением родительницы развеялись те минуты спокойствия, полные любви, которые она сама же нам и подарила перед отъездом в Нью-Йорк. Майкл припарковался прямо напротив входа, без особого рвения заглушил мотор и повернулся в мою сторону. — Зайдёшь? — с надеждой спросила я, заглядывая в глубину ощутимо потускневших глаз. — Давай провожу тебя до порога, — супруг взял меня за руку и помог спуститься на землю. Я лишь кивнула, опустив голову, чтобы не встречаться сейчас с ним взглядом, ведь сама же себе пообещала не раскисать, как бы тяжело мне ни было принимать всю сложившуюся ситуацию, в которой оказались мы оба. Проглотив противный ком в горле, сделала шаг в направлении к дому, но тут же была остановлена одним осторожным движением. — Эй, маленькая, — Майкл привлёк меня к себе, коснулся щеки ладонью и провёл пальцем по замёрзшей от потоков ветра коже. — Не думаю, что будет хорошей идеей сейчас лишний раз перед тёщей маячить, как ни в чём ни бывало. — Да, ты прав, наверное, а то вдруг выслушивать ещё бред этот её несусветный, — я скривилась, представляя, какие ещё эпитеты могла подобрать мать, чтобы посильнее задеть, если вдруг за ночь не остыла. А после вчерашнего сегодня мне казалось, что она не остынет вообще никогда. Ни через неделю, ни по достижению восемнадцати… — Не надо так, родная, с мамой как-то придётся найти общий язык, — любимый вырвал меня из невесёлых размышлений и, найдя мою ладонь своей, переплёл пальцы, чуть сжимая их. — Так и быть, замолкаю, — хотя на деле мысленно не переставала сыпать проклятиями, но понимала, что никому из нас от этого лучше не станет. Слова Майкла часто пробуждали во мне голос разума, который засыпал сном младенца и не отзывался даже на самые громкие сигналы тревоги, как только я оставалась наедине с собой. — Спустишь сверху сумку? Она не тяжёлая, — попросил Майкл, шумно вздыхая, когда мы подошли к двери, и я сунула ключ в замочную скважину. Я чуть замедлилась и убрала ладонь с ручки, развернувшись к супругу. — Я люблю тебя, — взглянув на него из-под ресниц, произнесла почти шёпотом, вкладывая так много смысла во фразу, которую так часто люди произносят, не задумываясь. — Знаю, маленькая, — впервые за всё утро муж улыбнулся, путь и вышло достаточно вымученно. — Я ведь тоже… Всё преодолеем, — и я ему верила. Безоговорочно и без оглядки на всё происходящее. Ведь мистер Тёрнер всегда держал своё слово, железное и непоколебимое. И он сам, кажется, искренне верил в то, что говорил, потому как огонёк надежды, зажёгшийся в его зрачках, убедил в этом и меня. Конечно, преодолеем. Со всем справимся! Не смея больше травить душу, я отстранилась от Майкла и ступила-таки через порог дома, не обращая внимания на маму, что спустилась мне навстречу. Скинув шубку, быстро устроила её на вешалку, и шагнула в сторону своей комнаты. — Явилась, — будто бы прошипела женщина, явно скривившись в отвратительной гримасе, как всегда делала, выказывая крайнюю степень своего неудовольствия, неудовлетворённости своей собственной никчёмной жизнью. Не могла я себя пересилить, даже, чтобы взглянуть на неё, не говоря уже о том, чтобы поздороваться. Обида была такой сильной и глубокой, что я всё ещё отказывалась понимать, как можно было так жестоко поступить с родной дочерью, вытирая ноги о её чувства, словно о половую тряпку. Знала прекрасно, что, стоило произнести хоть слово, и я бы точно не сдержала себя в выражениях. Но, подумав о том, что с этим всем жить мне ещё долго, как по щелчку пальцев, заставила себя абстрагироваться от любых упоминаний мамы в мыслях и тут же наткнулась на собранную ещё вчера сумку мужа. Я уже было схватила её, чтобы передать в руки ожидавшему внизу Майклу, когда в памяти невольно всплыли ещё свежие отрывки воспоминаний о вчерашней ночи. Я прошлась взглядом по комнате, оставшейся в своём первозданном виде после сладких моментов, что мы с любимым дарили друг другу, перебирая позы, и в груди так неприятно заныло… Присев на край кровати, провела рукой по простыни и скорее зажмурилась, пока на щёки снова не рухнули крупные капли из глаз. В ту же секунду вскочила на ноги, разозлившись уже на себя саму за то, что не умела держать под контролем эмоции. Нужно было поменять постельное бельё, закинуть в стирку старое, и вообще в голове сразу появился список неотложных дел, которые нужно было срочно решить, когда я вспомнила, что на сушилке так и остались свежевыстиранные вещи. Я отправилась в ванную, всячески игнорируя подступавшие слёзы, ведь каждый сантиметр этого дома теперь напоминал мне о любимом супруге, о тех прекрасных днях, проведённых с ним наедине, о том, как мы прятались в душе от Джейка и Роуз, и в том же месте обнимали друг друга под струями горячей воды после первой брачной ночи, рассматривая наши татуировки. Захватив с полочки оставшиеся ванные принадлежности, сложила их в брошенную у выхода из комнаты сумку. Стоило поторопиться, ведь я оставила Майкла ждать на морозе, но какое-то непонятное чувство не позволило мне вот так просто отдать ему вещи и отпустить. Я присела на колени и достала ту самую футболку, в которой вчера любимый весь день расхаживал по дому, закинутую к остальным вещам в последний момент, и поднесла ткань к лицу, вдыхая такой родной аромат своего мужчины… Не обеднеет от отсутствия одной тряпки в гардеробе, если я присвою её себе! Я даже хотела было переодеться в неё вот прямо сейчас, чтобы сильнее позлить маму и таким вот жестом протеста выразить своё нежелание расставаться с мужем даже на миг, но голос разума напомнил, что пора спускаться. В очередной раз вдохнув полной грудью, я вышла из комнаты, и уже на половине лестницы обратила внимание, что входная дверь была приоткрыта, и, оперевшись о косяк, стояла мама, сложив руки на груди. Каменное лицо Майкла, не выражавшее ни единой эмоции, говорило красноречивее слов. Несносная женщина! Когда-нибудь я сойду с ума от её выходок, если этого ещё не произошло. Как можно так беспардонно врываться в чью-то жизнь? Что ещё эта мегера придумала, каких слов ещё не высказала, когда и так с её стороны мы выслушали более, чем достаточно?! Поспешив оградить супруга от очередной тирады, хоть и понимала, что, скорее всего, опоздала, я в две секунды оказалась на крыльце, гневно взглянув на родительницу, но та и бровью не повела, развернулась и ушла в дом. — Я вспомнила, что ещё по мелочи оставалось… Шампунь, бритву, вроде всё сложила, — виновато посмотрев на любимого, протянула ему сумку, и от этого жеста сердце разлетелось на мириады осколков. Я буквально влетела в его объятия, повиснув на шее, и обвила торс ногами. — Буду невыносимо скучать… — прошептала я, глупо улыбаясь и покрывая любимое лицо поцелуями. Майкл забрался под мой свитер холодными ладонями, с силой стискивая в объятиях, поцеловал меня на прощание и вскоре, разорвав контакт губ, переставил меня за порог. — Давай домой скоренько, холодно, ещё и без шубы, ни дай бог заболеешь! — нахмуриваясь. — Ты тоже домой? — с надеждой протянула я. — Нет, к Джейку поеду, — вымученно улыбаясь. — Не мёрзни! И, снова чмокнув меня на прощание, сбежал по ступенькам, запрыгнул на байк и, не оборачиваясь, вдарил по газу, оставляя меня лишь смотреть вслед, безвольно роняя слёзы.