Мёртвый мальчик

Подъем осуществлялся как обычно. Первым, что увидел Иван, разлепив глаза, были ярко-зеленые цифры на экране будильника: 7:53. Лужинский лениво потянулся и сполз с кровати. Справедливо решив, что на первый урок он не успеет, а до второго еще далеко, Ваня особо не торопился. Почистил зубы, умылся, согнал со стопки свежевыстиранного белья кота Миллера, выудив оттуда джинсовые шорты и серую толстовку, погладил их и натянул на себя. Подошел к большому зеркалу в коридоре, жуя бутерброд, и уставился на свое отражение. На него смотрел бледный черноволосый подросток с глазами, похожими на два бездонных колодца. Радужка и зрачок почти сливались, из-за чего бледное вытянутое лицо глядело из отражения двумя черными провалами. Ваня отбросил волосы со лба, пару раз моргнул и по привычке провел указательным пальцем по длинному горизонтальному шраму на затылке, который появился, по словам мамы, по вине ветки, не вовремя выскочившей навстречу маленькому Ванечке. Голову ребенок пригнуть успел, а вот по затылку острый край все-таки мазнул. Мама Ивана была загорелой русоволосой и голубоглазой улыбчивой женщиной. Приезжающие на лето или на выходные многочисленные родственники матери первым делом ужасались ее сыну, выглядевшему как свежий труп. С сомнением оглядывая Лужинского, родственники делали вывод, что он, видимо, копия канувшего в неизвестность отца, о котором Ваня знал только то, что он много курил. Диван в зале до сих пор сохранял крошечную точку, прожженую сигаретой. Такую же точку после недолгого исследования Ваня обнаружил на поручне его детской кроватки и на собственной спине. Рассмотрев точку, Лужинский сделал вывод, что его отец был конченым психом. Поэтому смысла доставать мать вопросами о нем Иван не видел и с чистой совестью забыл о нерадивом папаше. На экране вечно включенного компьютера мигнуло новое сообщение от надоедливой одноклассницы Кати. Катя караулила Лужинского перед уроками, после уроков, писала ему записочки и томно смотрела на переменах. И все бы ничего, если бы она не весила на пару тонн больше объекта своей страсти. «Первый урок открытый, не вздумай опоздать!» Лениво зевнув, Ваня побросал в рюкзак учебники и тетради и вышел в прихожую. Мама еще спала, так что читать нотации на тему опозданий в школу было некому. Ваня натянул светлые новенькие кроссовки, подаренные матерью на начало учебного года, и спустился на улицу. Улица поприветствовала его более чем прохладно, а именно – черной кошкой, которой вздумалось улечься на трехступенчатой лестнице перед подъездом. Вовремя взглянув вниз, занесший ногу Ваня выругался и пнул кошку в качестве моральной компенсации. Кошка даже не пошевелилась. Присмотревшись, Лужинский обнаружил муху, спокойно сидящую на остекленевшем глазе кошки. Нехорошо усмехнувшись, Ваня ногой отшвырнул мертвое животное с дороги и тут же критически осмотрел кроссовки. К кошке задумчиво подошла ворона и с интересом клюнула в розовый нос. Только-только прозвенел звонок, оповещающий об окончании первого урока, а Ваня уже перешагнул порог школы. На вахте он обнаружил математичку-истеричку Инну Ивановну, которая сидела на стуле и внимательно разглядывала лица опоздавших. Увидев Ваню, она издала победный клич и ухватила его за капюшон толстовки. - Лужинский! Почему ты не был на первом уроке? - пронзительно спросила она, выдыхая ему в лицо. Ваня отвернулся. Изо рта математички отвратительно пахло. - Я был в поликлинике, - глухо отозвался он. - Звони матери! - радостно сказала учительница. - Она спит. - С кем же ты ходил в поликлинику? Опять врешь? - Я вполне могу сходить в поликлинику и сам. - Тогда звони отцу! - У меня нет отца! - вспылил Лужинский. Математичка задумалась. Видимо, подобная ситуация не укладывалась в привычные для нее рамки. - Пошли к директору, - наконец заявила она и потащила нарушителя за капюшон к кабинету. Ваня вырвался и остановился. Пришлось прибегнуть к последнему средству. Он редко пользовался свой довольно характерной внешностью для выпутывания из неприятных ситуаций, хотя ему нравилось пугать людей. Зрители его небольшого выступления обычно испытывали суеверный ужас вплоть до ступора или истерического крика. Парень свесил руки вдоль тела и заставил свой взгляд стать стеклянным. Рот приоткрылся. - Лужинский, ты слышишь меня или нет? - визгливо спросила Инна Ивановна. - Мы идем к директору! Лужинский не реагировал. Он стоял, уставившись в одну точку, и казался заснувшим. - Лужинский! Ответа снова не последовало. На лоб ученику села муха и поползла. Учительница потеряла терпение. Подскочив к Ивану, она хотела снова схватить его за толстовку, но внезапно замерла. Муха, посетившая лоб Лужинского по каким-то своим мушиным делам, деловито переползла на нос, а оттуда — на правый глаз. Молодой человек по-прежнему не шевелился, а муха сидела на остановившемся зрачке и потирала лапки, как итальянский мафиози, глядящий на чемоданчик с купюрами. Инна Ивановна пронзительно завизжала и бросилась по коридору обратно к своей вахте. На бегу она смешно всхлипывала и прижимала руки к груди, боясь оглянуться на жуткого школьника. Ваня спокойно сморгнул муху и вздохнул с облегчением. В ближайшие недели две придирок от Инны Ивановны, почему-то невзлюбившей Лужинского с самого пятого класса, можно было не ожидать. По алгебре и геометрии у него всю жизнь были стабильные тройки. Инна Ивановна постоянно спрашивала его устно, задавая вопросы, ответы на которые пятиклассники еще не знали. Вымучив из несчастного Ивана фразу «Я не знаю», она победоносно лепила ему в журнал два, после которой буквально на следующий день становилась пятерка за письменную работу. На вопрос завуча, почему такое несоответствие в оценках ученика, Инна Ивановна злорадно отвечала, что письменные работы Лужинский списывает. Завуч с сомнением посмотрел на Ваню, сидящего на последней парте в стороне от всех учеников, и поджал губы. Так что фокус с остекленевшими глазами Ивану хотелось провернуть с придирчивой математичкой давно. Не встретив препятствий на своем пути, Лужинский вошел в кабинет русского, в котором уже деятельно заседал десятый «Б» класс.