На неведомых тропах

      Джин просыпается от настойчивого стука в дверь. И не только настойчивого, но и до ужаса громкого.       Парень тихо ругается под нос, когда встает с постели, отбрасывает тяжелую шкуру и нашаривает в темноте свечу, которую зажигает, берет нож, перехватывая тот поудобнее. Он крадется к ходящей ходуном двери и громко спрашивает:       – Кто там?!       – Меня зовут Сунан! Я из Тектумку! Мой брат рожает! Что-то идет не так, прошу тебя, помоги!       Сокджин слышит, как с небольшого крыльца сходят, освобождая его, чтобы он смог открыть дверь. А еще он слышит чужие дыхания. Несколько, не одно.       – Почему вас трое? – ему не отвечают и он хмыкает: думали, что не согласиться и, очевидно, хотели заставить силой. Он понимает это по тому, как кто-то из них фыркает. Джин распахивает дверь и показательно не убирает нож. – Что с вашим лекарем? Зачем вам я?       Луна светит ярко и стоит высоко в небе. Он четко видит чужие лица. У стоящего впереди, Сунана, оно скорее обеспокоенное, а вот у остальных двух недовольное.       – Ни один разумный волк в нашем поселении не доверит ему роженца, – плюется тот, что стоит дальше всех, сложив руки на груди.       – Бао! – осаждает второй. – Сейчас вообще не до этого, – тихо и недовольно рыкает, видно как он едва заметно трясется. Непонятно только от волнения или все же ярости.       – Я готов на что угодно. Только умоляю, помоги моему брату! – Сунан начинает наклоняться, собираясь встать на колени, и Сокджин останавливает его простым жестом, опуская нож.       – Этого не нужно. Хочешь помочь, опиши что происходит. Подробно. Это важно, – Джин возвращается в дом со свечей и начинает собираться. Благо Сунан явно сознательный и рассудительный сам по себе, потому что несмотря назаметную нервозность, он старается описать весь процесс и все, что знает, начиная от начала схваток и заканчивая общим состоянием рожающего омеги.       Сокджин набирает целую сумку трав и снадобий, запирает дом и вскоре бежит по лесу со всех ног в сторону Тектумку вместе с тремя волками. Добираются они относительно быстро, судя по положению луны, что, конечно, радует и удивляет одновременно. Однако не радует то, что возле дома, судя по всему, стоит полный бедлам. В воздухе витает напряжение и ненависть, а откуда-то из тепла комнат слышится плач, пропитанный болью и отчаяньем.       У крыльца двое оборотней держат третьего, высокого широкоплечего парня, который кричит на них, прося пустить внутрь:       – Вы не понимаете! Ему нужно дать этот настой! Он может умереть от боли!       – Я ни за что на свете не пущу тебя к своему мужу! Из тебя никчемный знахарь! – говорит тот, что держит его слева и на него явственно рычат, отчего подоспевший с волками Джин дергается.       – Мы привели его! – Сунан уже перекинулся обратно и сейчас заменяет явно отца будущего ребенка, держа парня на месте.       Сокджин хмурится, не понимая, что вообще происходит:       – Тихо! – ругается он. – Кто с роженцом?       – Его отец-омега, – роняет супруг и с надеждой смотрит на Джина. – Ты можешь помочь?       Тот уверено кивает, а потом подходит к сцепившимся и легко заставляет отпустить разъяренного парня. Он обращается к нему:       – Ты местный знахарь?       – Да, – тот уверенно кивает, зло раздувая ноздри.       – Ты туес¹ несчастный, а не знахарь! – вопит Бао.       – Молчать! – рявкает Джин, замечая, как тот сразу тушуется. – Побольше тебя знает точно. Будешь мне помогать, ясно?       Понятливый парень легко соглашается, кивая, и они заходят в дом. Брата Сунана зовут Чимин, а супруга того Юнги, и последний явно не в восторге от местного лекаря, как и все остальные, о чем они говорят Сокджину по пути в комнату, откуда слышны уже крики. Но Джину нет до этого дела. Он бросает сумку на пол у постели омеги и смотрит на плачущего отца, который держит за руку мучащегося от боли сына.       – Юнги может остаться. Остальные вон! Ему нужен воздух! –Джин поворачивается ко второму знахарю, собираясь дать указания, но видит, что тот уже нашел заготовленные заранее чистые простыни и достал из своей сумки на плече небольшой котелок для варки отваров.       – Нужен огонь и чистая вода, – говорит он, обращаясь к Юнги, а тот громко рыкает на него, чуть ли не выпуская клыки.       – Я не буду делать ничего из того, что ты скажешь!       Джин обрывает перепалку раньше, чем она начинается ­– сейчас не до этого:       – Он прав. Пускай отец роженца ему поможет. Нужен отвар из крапивы и мелиссы.       Юнги потеряно смотрит на него, пока довольно возрастной омега резво подскакивает и выходит со знахарем из комнаты.       – Юн.. – Чимин открывает рот, но задыхается в беззвучном стоне боли. Слезы начинают течь из его глаз с новой силой, а губы заметно дрожат. Омега впивается пальцами в простыни и вдавливает пятки в матрас.       Сам альфа замирает истуканом и тупо смотрит на корчящегося супруга, пока Сокджин роется в своей сумке в поисках нужной склянки:       – Возьми его за руку, остолоп! Ты ему нужен! – прикрикивает на него и тот наконец отмирает, садясь на постель к мужу. Чимин тут же с силой цепляется за его пальцы, сжимая их до побеления и заглядывает мужу в глаза, ища поддержки и утешения. – Заставь его это выпить, – тянет мужчине небольшой стеклянный пузырек, который тот перехватывает, и спустя несколько минут уговоров заставляет выпить с трудом глотающего даже слюни роженца.       Вскоре возвращается второй знахарь с дымящимся котелком. Он открывает ставни и ставит тот на окно, чтобы отвар остыл. Джин уже сидит перед постелью на коленях, обеззаразив руки и держа поблизости чистые простыни:       – Нужна еще просто теплая кипяченая вода, – говорит, не оборачиваясь.       – Вот! – отец омеги влетает в комнату с казаном, ставит его неподалеку от Сокджина и выходит за дверь, смотря за всем из коридора и давая пространство.       – Держи его ноги, не давай свести, – коротко бросает Джин и знахарь мгновенно его слушается. – Чимин, сейчас все зависит от тебя. Я знаю, что тебе очень и очень больно, но тебе нужно постараться и тужиться. То есть расслабить тело, но постепенно. Начиная сверху и заканчивая низом, до самых кончиков пальцев ног. Не зажимайся. Давай. Все зависит от тебя.       – Мой хороший, давай, ты сможешь, я знаю, что ты сможешь, – Юнги подносит дрожащую руку мужа к лицу, целуя, шепчет всякие милые глупости и гладит дрожащие плечи.       Следующие два часа Сокджин помнит смутно. Он помнит как кричал Чимин, как знахарь держал его ноги, когда тот начинал дергаться и пытался свести их, помнит случившиеся судороги, которые усложнили выход малыша, помнит как заворачивал в идеально белые простыни окровавленное маленькое тельце, передавая его теперь уже дедушке и помнит оглушительное:       – У нас была двойня, – от уставшего Юнги, который с одной стороны испытал облегчение, когда увидел ребенка, а с другой был в ужасе, осознавая, что страдания его мужа еще не закончены.       Второй знахарь отпускает чужие ноги, лезет в джинову сумку, ведь она ближе, достает две склянки с настоями и вливает их в несопротивляющегося Чимина, после чего что-то говорит ему. Сокджин его не слушает и не слышит, потому что понимает, что что-то не так. Он приходит в себя лишь от протяжного скулежа омеги и понимает, что ребенка ему придется фактически доставать самому, потому что все не так, все неправильно. Спустя долгие крики роженца и шепот отчаявшегося Юнги, Джин держит на руках второго малыша. Малыша, который не дышит. Он смотрит на окровавленное и мертвое тельце в своих руках, которое все еще почему-то красное. Он слышит отчаянный вой Чимина и громкий всхлип Юнги.       – Черт! – второй знахарь падает на колени рядом с ним, стелет чистую простынь на пол, отбирает новорожденного, укладывая его на нее и поворачивает на бок: ведет по позвоночнику вниз давящим движением, потом кладет на спинку, растирает руки, ноги, грудную клетку, приоткрывает его ротик и повторяет все по кругу несколько раз.       Омега задыхается в рыданиях и громком скулеже, переходящем в истерику, дергается в руках супруга, который с трудом удерживает его на месте.       Спустя бесконечные мгновения, малыш наконец делает рваный вдох и тут же заходится в оглушительном плаче.       Скулеж Чимина обрывается. Юнги замирает, а его глаза широко раскрываются.       Знахарь заворачивает младенца в простынь и поднимается, держа его на руках. Он отдает малыша почти бессознательному и вымотанному папе, который тут же прижимает его к груди, начиная плакать со своим ребенком в унисон. Вскоре новоиспеченному родителю вручают и второго его малыша, после чего тот полностью отпускает себя, рыдая громче новорожденных и прижимая их обоих к себе, пока муж крепко обнимает его с боку.       Джин обессиленно валится на пол, шумно выдохнув. Его голова поворачивается на бок, и он видит, что знахарь сидит в углу комнаты, а по его щекам бегут ручьи слез. Все внутри него сжимается в волнении в последний раз и тут же отпускает.       Через некоторое время новоиспеченный дедушка забирает своих внуков, хоть Чимин и не хочет их отдавать и цепляется за простыни, в которые завернуты щенки, ослабшими пальцами. Юнги аккуратно гладит его по голове, шепча:       – Они в порядке, милый. С ними все хорошо. Отдохни, ты отлично поработал, – омега вымучено улыбается ему и мгновенно отключается, откинувшись на подушки.       Знахарь в углу находит в себе силы встать первым и помогает подняться Джину. Им нужно осмотреть Чимина.       Юнги помогает полностью раздеть мужа и держит его на руках, пока они меняют простыни. Мужчина очень бережно укладывает намучившегося омегу на постель и отходит в сторону, доверяя его осмотр знахарям. Сокджин натирает роженца остывшим отваром из крапивы и мелиссы, осматривает все его тело, пока второй внимательно изучает Чимина и его промежность.       – Заживать будет очень тяжело, – выносит вердикт и встает, смотря на Юнги. – Доверишь лечение? – спрашивает уверено, но осторожно.       Тот смотрит на него с непонятным выражением лица и слабо кивает:       – Да, – это скорее шепчет, чем говорит. Видно, как тяжело ему дается каждое слово.       – Я сделаю разогревающую мазь и покажу как нужно будет натирать его ноги, чтобы улучшить приток крови, – показывает на вздутые вены, идущие от колен к стопам. – И дам несколько трав. Нужно будет заваривать их и пить три раза в день. Помимо прочего дам заживляющую мазь, она немного снимет послеродовую боль. Никакого секса минимум два месяца.       Альфа заметно конфузится от чужой прямолинейности, но снова кивает, на этот раз чуть более твердо и осознано.       – Если позволишь, то я буду заглядывать к нему каждый день до тех пор, пока не смогу убедиться, что научил тебя правильному уходу за ним, – он отходит в другой конец комнаты и берет свою сумку, роясь в ней, пока Юнги с Джином надевают на бессознательное тело Чимина свободную рубаху до колен.       – Да. Конечно, Намджун, – садится на постель и гладит омегу по голове, нежно и трепетно касаясь его волос так, словно он трогает самое большое сокровище в мире. – А твое имя? – обращается к нездешнему.       – Сокджин.       – Сокджин, – тупо повторяет. Джун в этот момент уже снова сидит на коленях в ногах Чимина и растирает по его стопам и коленям вязкий и немного жирный бальзам, отдающий четким запахом мяты. – Сокджин, Намджун, спасибо вам, – он наклоняется вперед и утыкается носом в волосы супруга, замирая. – Я так боялся потерять его...       – Чимин бы ни за что тебя не оставил, Юнги. И ты это знаешь, – Джун заканчивает втирание и встает на ноги. – Меня не за что благодарить. Джин сделал все за нас двоих.       – Неправда, – он выпаливает это раньше, чем осознает, и удивляется тому насколько устало звучит его голос. – Ты хороший знахарь и я вижу, что он в надежных руках и быстро пойдет на поправку.       – Недостаточно хороший, – роняет едва слышно. – Здесь шумно, а скоро и вовсе рассвет, – поворачивает голову и смотрит через открытые ставни на постепенно светлеющее небо. – Я отведу нашего гостя к себе и уложу спать. После вернусь и еще раз осмотрю его. Дальше будут нужны только отдых и забота. Ему лучше не вставать минимум два дня. Роды были очень тяжелыми.       Юнги вяло машет рукой, говоря, что услышал. Они собирают свои склянки с травами в сумки, толком не разбирая где чье, и выходят из комнаты, а затем и из дома. Во дворе наворачивает круги Сунан, а Бао и еще один оборотень сидят на скамье под окнами, нервные и дерганые.       – Что с моим братом? – Сунан подрывается к ним. Он знает, что оба малыша живы и вполне здоровы, но не знает ничего толком о состоянии Чимина.       Намджун открывает рот, но потом замолкает и просто стоит. Джин в непонимании косится на него и только потом осознает, что вопрос, по сути, задали ему и что смотрят все на него:       – Измучен. Минимум два дня полного покоя, даже не вставать. Потребуется еще лечение. Джун займется, – машет в его сторону. Сунан на это хмурится, а Бао показательно фыркает. Сокджин видит, как Намджун с силой сжимает лямку сумки. – Он хороший знахарь и я не придумал ничего лучше, чем он, для лечения. Твой брат быстро пойдет на поправку, правда.       Сунан ему улыбается и глубоко кланяется:       – Спасибо тебе большое.       – Скажи спасибо Джуну. Если бы не он, твой брат остался бы с одним ребенком на руках, – хватает парня за локоть и просто тащит вперед, чувствуя, как им в спину впериваются въедливые взгляды.       Намджун аккуратно отнимает ладонь, когда они покидают территорию двора, и ведет гостя за собой, выйдя чуть вперед. Джин настолько измотан, что толком не замечает окружающего поселения, хоть ему всегда и было до чертиков любопытно как живут оборотни. Его сапоги ступают по вытоптанной дороге до тех пор, пока та не становится узкой извилистой дорожкой. Он промаргивается, пытаясь понять, где они и куда идут и с удивлением замечает, что они в черте Тектумку, но дом знахаря стоит чуть в отдалении, ярко выделяющимся особняком. Это немного странно, да и в целом отношение к Джуну в том числе. Сама ситуация чего стоит: к нему среди ночи за десятки километров принеслись оборотни, умоляя принять роды, когда в поселении есть свой знахарь, который вполне мог сделать это сам.       Джин не успевает рассмотреть дом снаружи, но внутри тот кажется относительно просторным.       – Спасибо, – роняет Намджун, опуская сумку на стол перед очагом.       Внутри все еще полутемно, рассвет пока не вступил в свои полные права, но Сокджин все равно замечает множество полок на одной из стен, где стоят склянки, небольшие бочонки и котелки разных размеров с половниками, ложками и другими причудливыми приборами, вырезанными из дерева. Стоит сильно ощутимый аромат сушеных трав и, задрав голову, Джин видит, что почти вся комната увешана нитями с пучками засохших или сушащихся растений. Ожидаемо. Все же дом знахаря.       – Но не стоило.       – Что? – тупо переспрашивает и наконец смотрит на него, пытаясь сосредоточить не на собственной усталости.       – То, что ты сказал. Не стоило этого говорить, – разбирает сумку с травами, несколько склянок тихо звенят.       – Почему к тебе подобное отношение? Я не понимаю. И с чего вдруг «ни один разумный волк не подпустит тебя к роженцу»? – вспоминает слова Бао.       Копошение прекращается:       – Это не твое дело, Сокджин, – голос звучит отстранено и холодно.       Джин неуютно ведет плечами. Мысли чуть проясняются от напряжения.       Шорох со стороны стола возобновляется:       – Прости, я не хотел показаться грубым и негостеприимным, – Джун поднимает голову и смотрит на него в полутьме. Его глаза явственно блестят.       – Нет, – качает головой. – Ты прав. Это не мое дело. Я просто устал и не в себе.       Намджун хмыкает:       – Первые роды?       – Да. Единственный раз я не видел, а лишь слышал. Мне было всего четыре зимы. Я толком ничего не помню, – Сокджин не уверен, что ему можно, но садится на единственный стул, который находится у стола.       – Я могу сделать тебе успокаивающий отвар перед тем, как уложить спать.       – Нет, просто воды. У меня нет сил, – он с трудом заставляет себя не скинуть свою сумку на пол, а поставить на стол.       Джун отходит куда-то в сторону, слышно тихий всплеск воды. Перед лицом Джина появляется деревянный ковш. Он обхватывает его руками, направляя, но не беря в ладони, и жадно пьет. Прохладная вода струится по разгоряченному горлу и оседает в животе холодом. Намджун держит ковш, понимая чужую обессиленность. Он набирает еще воды и поит его снова, хоть на этот раз Сокджин не выпивает и половины.       – Идем, – берет Джина под руку, помогая встать, и ведет в небольшую комнатку через проем закрытый тканью. – У меня нет чистого белья и только одна кровать. Я спал на ней около двенадцати ночей, – сажает его на маленький табурет, отходя назад.       – Это ничего. Но я грязный, – одежда, которая на нем, вся в его поту и крови Чимина, а еще отварах и странных разводах.       – Просто спи голым, остальное неважно, – он идет к проему. – Я не буду беспокоить тебя до тех, пока ты не проснешься, – выходит, опустив плотную ткань.       В соседней комнате возобновляется копошение, но настолько тихое и осторожное, что ничего толком и неслышно.       Сокджин тяжело вздыхает, стягивая с ног сапоги за пятку. Он снимает рубаху и свободные штаны, предварительно развязав пояс, с которого снял нож. Почти в полной темноте из-за добротных ставней, которые сейчас закрыты, Джин наугад идет вперед в направлении, где он разглядел кровать, когда в проем скользнул рассвет. Он ударяется коленями о дерево, опускает вперед руки, натыкаясь на пушистую шкуру, которую стягивает в сторону, укладываясь на довольно мягкий матрас. Подушка явно набита перьями, а не сосновыми иглами, как у него, отчего кажется в несколько раз мягче. Сокджин прячет под ней нож в чехле и закрывает глаза.       Голова почти мгновенно пустеет и отключается. Перед тем как полностью погрузиться в сон, Джин отмечает, что постель довольно большая и приятно успокаивающе пахнет чужим телом. Примечание: туёс¹ – бестолочь. Сразу объясню, чтобы в дальнейшем не было вопросов. В данной работе отчасти нетипичный омегаверс. Альфы и омеги не имеют запаха определенных вещей, например, кофе и ванили. Они пахнут просто как люди, собой. В реальности мы вполне можем по запаху футболки определить кому она принадлежит – мужчине или женщине. Тут тоже самое. Во время гона/течки альфа/омега начинают пахнуть более ярко и благодаря дополнительным феромонам противоположному полу кажется, что партнер пахнет более привлекательно. В реальности нам может нравится запах одного человека больше, чем второго. Тут также, только усиление привлекательности запаха предусмотрено природой. Ну и также альфа/омега может немного контролировать свой запах, делая его сильнее или слабее не во время гона/течки. Это все будет понятно дальше, но я решила все же уточнить сразу.