A sip of feelings

Вот знаете, есть в этом мире некоторые закономерности, свои законы, которые, независимо от времени и места действия, имеют место быть, на которые ты, да, можешь повлиять, но не всегда. Например, закон подлости: кто-то делает всё, чтобы избежать щепетильной или не очень приятной для себя ситуации, и, казалось бы, ему удаётся это сделать, но тут же происходит что-то другое, тоже ужасное, чего этот кто-то не предвидел. Кажется, лучше законов физики действует именно он. Ещё один известный пример — карма. Как бы ты ни старался избежать наказания за содеянное, что может быть даже простым, с одной стороны, оскорблением, — тебя всё равно ждёт своё наказание. Когда-то не сейчас, может, чуть позже, но карма — та ещё сучка, как и жизнь, и всегда настигнет своего получателя в самый неожиданный момент его жизни или, например, в кооперативе с законом подлости сделает двойное комбо. В жизни вообще много всякой странной херни. Разность мнений, из чего вытекает непонимание, а за ним ссоры, обиды, крики и прочие изыски различий человеческого мышления. Но без него никак, иначе было бы, наверное, скучно и неинтересно жить. Типа, каждый думает по-своему, из-за этого приходит к какому-то иному выводу, чем кто-то другой, а если найдётся единомышленник, то у вас создаётся такой коннект, что ненароком за обсуждениями выпадаешь из реальности. — Тэхён. Вот, например, как я сейчас. Только моё отличие от компанейских мыслителей-философов в том, что своих единомышленников я не нашёл, оставляя своё никому не нужное мнение при себе в голове и мыслях, иногда перенося что-то в заметки на телефоне. Сумин смотрит на меня немного осуждающе, с недовольством в глубоких карих глазах, над которыми грозной ямкой сложились к переносице брови. Кажется, я снова задумался во время её максимально увлекательных рассказов о том, как она сходила на свидание с очередным тюбиком, после которого будет реветь, как та драматичная героиня, если вдруг проникнется глубокими чувствами. Парнем её очередного… (даже не знаю, как его назвать) избранника? — назвать сложно. Фетиш у моей подружани такой — выбирать всяких уебанов на место своего парня и быть при этом самой счастливой на планете Земля. Но нет, нифига. Потом эта дурёха придёт ко мне и будет реветь, говоря, что всем им, извращенцам, нужно одно, а она же ищет принца на белом мерседесе, которого полюбить бы так, чтоб раз и навсегда той самой сильнейшей и чистой, той, что заклятье разрушит, дракона-отца победит и ребёнков поможет родить. Но это я снова в лирику ударяюсь. О чём она там говорила? — Парк аттракционов? — вспоминаю последнюю деталь разговора, которую удалось запомнить, и ухватываюсь за неё, как за спасательный круг, предотвращая столкновение лицом к лицу с айсбергом под названием «обида от того, что не слушаешь меня, чёртов предатель». — Не говори, что ты оплачивала билеты себе сама, — скептически выгибаю правую бровь и отпиваю остывший кофе. В небольшом кафе у школы, в котором мы любим собираться, когда выходим на выходных погулять, его делают восхитительно. Мне, конечно, не с чем сравнивать, кроме как с заварной отравой из дома, но всё же. — Да, — не удивлён, — но это же не делает его плохим человеком, — Сумин отводит взгляд, остыв моментально, зачёсывает прядь длинных тёмно-русых волос за ухо и старательно избегает со мной зрительного контакта — знает, что теперь безмолвно осуждаю её я. — Ну он хоть угостил тебя? — даю ещё один шанс горе-кавалеру, отставляя кофе на стол. Даже несмотря на то, что остыл, пьётся всё ещё сносно по сравнению с заварным. Сумин молчит и отворачивается к окну, закусив губу. Я как всегда прав. — Всё ясно, — недовольно подытоживаю, поджав губы. — Да что тебе ясно? — тянет неуверенно. Моя любимая часть — оправдания. — Мы школьники, Тэ, может, у него нет достаточно денег, чтобы угостить меня или… что-то ещё, в общем. — Тогда зачем он пригласил тебя туда, если не мог проявить простые джентельменские черты? — Какие-какие? — щурится она, снова удостаивая меня своим вниманием. — Ты в каком веке живёшь? — Не думаю, что от века зависит поведение мужчины, а не мужлана, по отношению к девушке, — складываю руки на груди, откинувшись на спинку диванчика. — Он должен был оценить удачность своей затеи сводить — лови мысль, — поднимаю указательный палец, делая акцент на нужном фрагменте моего монолога, — сводить тебя в парк аттракционов. Он предложил, это свидание, здесь нет места тому, что ты платишь за себя, а он за себя, в конце концов, это романтика, которую ты так хочешь, а не розовая вуаль на глаза, под которой ты не увидишь завуалированное предложение потрахаться через недельку-другую. Не сказать, что я считаю себя умнее других… Но в какой-то степени, да, так я и считаю. Как минимум у меня хорошо развита мыслительная часть мозга, способность анализировать и думать, опираясь на наблюдения, а не на чувства, которые застилают обзор. Как и другие люди, я тоже подвержен порывам эмоций, я не робот, тоже могу поступать глупо, но всё же делаю это куда меньше своих сверстников, чему даже не знаю: радоваться или плакать. Может, мне и не хватает того бунтарского духа и импульсивности при принятии решений, наверное, поэтому многие и считают меня нудным, скучным, с однообразной, монотонной жизнью, однако пока меня всё устраивает, менять я ничего не хочу. Главная черта в жизни, которой я придерживаюсь, — стабильность. У меня нет места сумбуру и случайностям, всё происходит строго так, как я хочу, как запланировано, и чтобы без непредвиденных вмешательств в планы. А если вдруг кто-то решил, что может запросто вмешаться в мирное течение реки, по которому я плыву, то пойдёт строго в одном, не совсем цензурном, направлении с единственным намерением, ясно вытекающим из места, куда я, собственно, его пошлю. Не я токсичный — вы не тактичны и слишком эгоисты, раз думаете, что имеете право вмешиваться в мои устои, менять их как себе угодно просто потому, что вам вдруг захотелось. Извините, если вдруг обидел. Пух. Есть у меня немного дурная, но в некоторых моментах полезная привычка — выливать на других своё видение проблем со стороны, огорошивая их реалистичной картиной происходящего. В основном это распространяется на Сумин, реже — на маму или папу, других друзей мне и не надо, по сути, а на ноунеймов, с которыми общаюсь в интернете, не распространяю эту черту до тех пор, пока сами не попросят, то бишь, пока не придут за советом. Советчик, получается. Самому бы кто дал совет. Например, перестать лезть в чужую личную жизнь, предотвращая плачевные исходы, тем самым лишая человека возможного — травмирующего, пусть, но всё же — опыта. Я в своей мере эгоист, получается. Чтобы у окружающих меня людей было меньше проблем, которыми они могли бы нагрузить меня, я просто говорю им всё, как есть, и она сама собой решается, а в какую сторону — уже не важно. Важно то, что мой мозг не будет выебан тупыми «он изменился», «то, что он написал на снегу сердечко с нашими инициалами — это романтика» и тому подобным. — Как тебя только тянет на ущемлённых мамкиных сынков без капли достоинства или хотя бы банального уважения к тебе, как к объекту заинтересованности, а не вожделения? — А у тебя из-за скверного характера ещё лет сто точно никого не будет! — атакует в ответ меня Сумин, отзеркалив мой жест и сложив руки на груди, при этом насупилась так, будто это я вытянул её на бессмысленную прогулку, итогом которой стало что? «Я тебе позвоню потом» — и молчок. Слился лошок, вот и причина, по которой Сумин начала рассказ — всё же так хорошо было, как так он слился? А тюбик (парнем его всё ещё язык не поворачивается назвать) понял, что здесь ему, увы, ничего не перепадёт, и ушёл. — Да мне и не нужен никто, — пожимаю плечами. — Не многое потеряю, знаешь ли. Нервные клетки и время точно сохраню, мозг никто выносить не будет, я не разочаруюсь в человечестве ещё больше. Одни плюсы, смотри-ка. Сумин закатывает глаза, цокнув. — Найдётся же какой-то придурок, который будет терпеть тебя, — бурчит она под нос. — Могу лишь пожелать ему удачи. Да, я в довесок ко всему уникум среди своего окружения — гей. Скрытый из-за общества, но факта это не меняет. Родители, что стало удивлением, приняли меня спокойно год назад, когда я признался, что тяги к девчонкам с короткими юбками так-то нет и не было. Это случилось во время просмотра какого-то фильма начала нулевых, что-то с пошлятиной, не помню названия, но там точно была обнажёнка, в частности женская, на которую у меня не то что не встал — даже не зевнул. Моя реакция была настолько каменной и невозмутимой, что отец, не скрываясь, поинтересовался, как мне на вид девушка из ящика. А я, ну, разобравшийся более-менее в своих предпочтениях, ответил, что с такими буферами, наверняка, тяжело, и единственное, что растёт в геометрической прогрессии с каждым потряхиванием её груди на экране — искреннее сожаление. Тогда же мне намёками дали понять, что со всеми принятой ориентацией видят несоответствие, и вывели меня на совершенно спокойный разговор о моих предпочтениях. Было неловко. Но не мне — им. По лицам родителей я видел, как они пытаются как-то принять такой шокирующий факт, что, в принципе, произошло со временем, но, к счастью, мне не промывали мозги правильностью, общепринятыми нормами, не грозились отдать в психушку на перевоспитание и всякими страстями из жизни многих представителей ЛГБТ, за что я проникся искренним уважением к ним, и даже чуть позже, в комнате, на эмоциях всплакнул или, как принято говорить, пустил скупую мужскую слезу. Поэтому в том, что я найду себе избранника, который: а) окажется геем не из кино, гламурным, с сумочкой и торчащей из неё чихуашечкой; б) не будет ебать мне мозг, если вдруг окажется эмоциональным; в) с которым мы сойдёмся в сексуальных предпочтениях (хотя, думаю, с этим проблем не возникнет, но тут в зависимости от того, с какой стороны посмотреть. Сам я не особо и в своих-то осведомлён, не знаю, нравится ли мне быть снизу — мне ни разу не вставляли — или сверху — я тоже никому не вставлял, — поэтому тут как повезёт); и г) как верно подметила Сумин, который вывезет мой характер; я не уверен. — Тебе нужен папик! — щёлкает пальцами Сумин в эврике, когда я ей озвучиваю все качества своего идеала. На неё и меня косятся другие посетители кафе, сидящие неподалёку, а я только вздыхаю, хлопнув себя по лицу ладонью и уперев её в стол. — Какой папик? — устало поднимаю глаза на подругу, не отнимая от лба руки. — С дорогой тачкой, стабильным заработком, вкусно пахнущий, зрелый, желательно тридцать плюс, готовый учить тебя жизни, и который поддержит твоё видение мира и, по возможности, дополнит своими мыслями, — протараторила она с широкой улыбкой, но уже тише. Всё-таки негоже другим подслушивать наши сплетни. — А ещё с женой и детьми для полноты картины, и чтобы был из преступной организации, — без ноты позитива дополняю я. — Где мне по-твоему искать этого — господи, прости — папика? Как ты вообще себе представляешь это? — Ну, многим богачам нравится кто помоложе, тут ты подходишь, а если учесть нетипичные предпочтения многих из них, то вероятность наличия нетрадиционной ориентации довольно велика. Таким зажравшимся хрычам зачастую очень скучно жить, рутина надоедает, хочется новых ощущений, перемен. С достатком они могут позволить себе что угодно, но только не любовь и не мальчишек с тяжёлым характером, как у тебя, — заговорщически лыбится одними губами, когда заканчивает говорить. — Это тебе лично говорил кто-то из них или ты фанфиков перечитала? — Нет, заюш, это простое наблюдение, исходящее из новостей о звёздах и влиятельных людях нашего времени. Взять даже чиновников — у половины сто процентов на стороне от семьи есть любовница, а у многих даже любовники. Почему? Опять же — скучно жить, хочется выйти из постоянства и снова почувствовать кайф от жизни, которая им недоступна в силу статуса. — Ты сейчас только что взяла и прорекламировала зажравшихся богатеев мне? — Я нашла решение проблемы, зовущейся твоим одиночеством и поиском идеального типа. Сам посуди. Папик — не гламурный гей, насмотревшийся сериалов от нетфликса, — начинает загибать пальцы, — он зрелый, а значит, не только не будет ебать мозг тупыми решениями, но и переживёт твой подростковый максимализм, поделится опытом, что пойдёт тебе только на пользу, — загибается второй палец, — сексуальные предпочтения… тут сложней, он может оказаться абсолютным активом, но это не будет проблемой, если тебе понравится, так что и это не трагедия, — третий палец, — в силу опыта, характера и рода деятельности он обязательно имеет холодную голову, титаническое терпение, рассудительность и умение переждать, проанализировать, направить на решение возникших конфликтов, поэтому даже твой характер не станет для отношений помехой, — загнув четвёртый палец, она переворачивает ладонь, показывая «лайк». — Вуаля, Ким Тэхён. — Что «вуаля»? — невозмутимо переспрашиваю. — Ты сейчас описала человека, с которым вероятность встречи ноль целых хуй десятых процентов. Где прикажешь искать такого? На луне? Таких идеальных мужиков не бывает. — Ну да, ты же на опыте, чтобы судить, — невинно хлопает ресницами Сумин, повесив голову на руку, которой упёрлась в стол. — Всё ещё не вижу финала твоей мысли. Я тебе описал тип человека, с которым начал бы отношения, ты нашла мне вроде как оптимальный вариант, но итога нет — место поиска неизвестно, как и ориентир на определение: тот ли это мужик или нет. — То есть, тебе понравилась идея о папике? — довольно лыбится. Вот, блять. Нет, мне эта идея не нравится. — Просто кажется привлекательной, но сложнореализуемой, — закатываю неосознанно глаза. Дурная привычка, когда пытаюсь что-то скрыть или оправдаться. Кажется, только Сумин под силу заставить меня это делать и при этом разозлить. — Не ссы, найдём, — вот так нефиговое обещание. — Повторюсь. Где ж это, интересно? — В интернете, кукся, лицо проще, — язвит Сумин, не выдерживая моего скептицизма. Куксей она меня называет, когда куксю максимально недовольное по её мнению лицо, держу в курсе. — На сайте знакомств, что ли? — не удерживаюсь и язвлю в ответ. — На улице у прохожих буду спрашивать, не состоятельные ли геи они. Точку в разговоре ставит мой тяжёлый вздох, после которого Сумин говорит, что духота помещения ей наскучила и она хочет пройтись. Весь оставшийся день мы много, очень много ходили, почти не садясь передохнуть, а всё потому, что барышня, зовущаяся моей подругой, решила, что она худеет, а спорт это жизнь, поэтому категорически отказывалась останавливаться. Тиран в юбке. Мои слабые суставы таких приколов не поняли, поэтому, придя домой, я тут же поплёлся в комнату на долгожданную встречу с кроватью. — Боже, моя любимая, — обнимаю подушку, будучи уже на мягком покрывале, — ни на кого тебя не променяю. Наконец-то этот день закончится, а я смогу отдохнуть. Но как гром среди ясного неба звучит троекратный стук в дверь, после которого в проёме показывается макушка мамы, пустившей в комнату полоску света из коридора. — Тэхён, ты пропустил обед, не голоден? — мягко спрашивает она, видя, с каким энтузиазмом я преодолевал лестницу. — Я оладий напекла, будешь? С чаем или кофе? Оладьи, чё-ё-ёрт, она знает, как заманивать. Никогда не мог устоять перед её выпечкой. — С чаем, — со слабой улыбкой говорю. Мама понятливо кивает, отзеркалив её, и удаляется, снова погрузив комнату в полумрак. Думаю, перед поздним ужином будет неплохо всё-таки сходить в душ и переодеться, а то так потом и усну без задних ног в джинсах и джемпере. Мне нравится, что у нас в ванной большое зеркало с подсветкой, наверное, самая полезная вещь в этом доме, которой мы всей семьёй любим пользоваться. Захотел — выключил её вообще, захотел — сделал ярче, ну идеально же. И свет, что немало важно, не жёлтый, а именно белый, который не искажает картинку! Я готов оды посвящать этому зеркалу, но, к сожалению, у меня на это нет сил сейчас. Быстро ополоснувшись и почистив зубы (зачем — не понимаю, всё равно же ещё после еды пойду это делать — вот такой чистюля), я спускаюсь вниз, где за обеденным столом уже сидят родители, видимо, решившие тоже перекусить на ночь глядя, ну или составить мне любезно компанию. Говоря о бесполезных вещах, на столе стоят две солонки — одна простая, стеклянная, а другая в виде какого-то мужичка. Не знаю, зачем он вдруг так понадобился маме в один из наших походов в магазин, но теперь этот челик живёт у нас и уже получил от меня кликуху Дохлый, потому что ну реально дохлый, щуплый весь, единственно, что улыбается через нависшие керамические усы всем, кто на него взглянет. Запах душистого чая и свежеиспечённых оладушек стремительно захватывает пространство вокруг стола и проникает в лёгкие с колоссальной скоростью, поражая не только мои рецепторы, но и сердце. С маминой едой не сравнится ничто другое. Нетерпеливо я подхватываю первый оладушек и тут же кусаю, моментально расплавляясь на стуле от его мягкости и вкусноты. Медовые, как мы с папой любим. Мама любезно ставит перед нами кружки с напитками, от которых исходит беловатый пар, а после присоединяется к трапезе с кружкой компота, который налила себе. Не могу не отметить краем глаза её довольную улыбку, с которой она смотрит, как я уплетаю один за другим оладьи. — Как погуляли? — спрашивает отец, отпив из своей кружки. — Видели кого-то из знакомых? В ответ отрицательно качаю головой. — Сумин, как всегда, поведала о всех новостях мира и затаскала меня по округе. Ноги гудят. — Её родители нас недавно в гости звали, — присоединяется к разговору мама. — Мы пока ничего не ответили, но, мне кажется, ты был бы не против сходить с нами. Или уже устал от гиперактивности Сумин за неделю школы? — по-доброму усмехается она: знает меня, как облупленного, и хорошо осведомлена о моей быстро иссякающей социальной батарейке рядом с подругой. — А когда зовут? — с набитым ртом интересуюсь. — Через два дня, у её отца день рождения. — М, ясно, — киваю несколько раз, не дав чёткого ответа, хотя мне кажется, что он и так понятен. Я люблю Сумин, она была моим лучшим другом с начальной школы, я всегда рад её компании, даже если не в духе. Она понимает, когда стоит сбавить обороты своего наседания на меня, это её и отличает от других. Она исключительна. В конце концов, кто, если не она, будет выдерживать мой строптивый характер, и кто, как не я, будет отгораживать её от всяких тюбиков? — Знаешь, Тэ, — спустя недолгое молчание зовёт меня отец. Я заинтересованно поворачиваю голову во главу стола, где он сидел, и слушаю. — У нас с мамой на работе недавно объявился… такой же уникальный работник, как ты, — жевательный аппарат медленно перестаёт действовать, пока совсем не останавливается. Я непонятливо выгибаю бровь, ожидая продолжения. — Он вполне себе нормальный. Прилежный работник, хороший человек, добрый, при деньгах и хорошем статусе, — судя по той неловкости, с которой говорит отец, он… — Ты мне сватаешь работника вашей фирмы сейчас? — неверяще спрашиваю, широко раскрыв глаза, но не бурно реагируя, а скорее шокировано. — Пап, это отвратно, ты знаешь? — нервный смешок всё-таки срывается с губ. — Папа не сватает, — вступается мама и, будто дёрнув за ниточку, привязанную к моему подбородку, разворачивает моё лицо к себе, — просто господин Пак довольно молод, недурен собой и кажется достойным человеком. К тому же, не каждый день встретишь кого-то из ваших с такой хорошей биографией. — Мама-а-а, — мученически скулю, приложившись ладонью о лоб так же, как и днём при Сумин. — Не самый плохой вариант, Тэхён, — пожимает невозмутимо плечами она. Ей разговор о моих предпочтениях даётся явно легче, чем отцу, поэтому в переговорах она перехватывает его роль дипломата. — Такое чувство, будто я сам не смогу потом найти себе отношения, — отнимаю руку от лица и смотрю в тёмные глаза мамы, обрамлённые длинными ресницами, передавшимися мне по наследству от неё, как и губы, как и разрез глаз. Я вообще, по словам многих, был её копией, что льстило, конечно: мама была красивой женщиной, и является такой до сих пор, идя в ногу со всеми модными тенденциями и выглядя мне едва ли не сестрой на людях. От отца мне передался тяжёлый характер, рост, широкий размах плеч и немного вьющиеся волосы, которые я иногда подкручиваю сам, чтобы довести гнездо на голове до ума. — В самом деле, кто сейчас сватает своим детям кого-то? — Мы не сватаем, а просто пополняем список кандидатов, — невозмутимо отпивает компот мама. Сегодня прям день благотворительной акции «помоги Тэхёну найти парня». Сначала Сумин, теперь родители, и если у первой не было чёткого плана по поиску, а лишь образ идеала, то у родителей есть, блять, готовый вариант. Хотя о каком идеале речь? Мне не нужен папик, чёрт возьми! Новость о возможном варианте прогнала сон, напугав его до такой степени, что приходится ворочаться до часу ночи. Как, оказывается, странно, когда родители находят тебе… кого-то, ещё и из своего окружения. Господин Пак. Ой, аж передёргивает от одного имени, хотя даже имени и неизвестно, только фамилия. Всё равно, одна мысль о возможном, не дай бог, знакомстве, заставляет задуматься о путях отступления, если, например, он: а) неожиданно окажется у нас дома; б) меня позовут на прогулку по городу родители, мы зайдём в какое-нибудь кафе, а там — ох, как неожиданно — окажется господин Пак; в) если под предлогом того, что «Сумин просила передать, что вы сегодня встречаетесь там-то там-то» я приду на место встречи и увижу не поверите кого. И кто ещё фанфиков перечитал, называется? Но благо, в какой-то момент мне удаётся всё-таки уснуть.

***

Празднование отец Сумин решил перенести из уютного дома в роскошный ресторан, дабы отпраздновать свои почётные сорок пять в куда более торжественной обстановке и в придачу к этому перенёс всё с рабочей среды на выходной день, субботу. Так и нам с Сумин было проще — на следующий день не надо было на учёбу, а значит, нам тоже позволят пригубить алкоголя (не надо родителям знать, что лучше, чем пригублять, мы умеем напиваться до поросячьего визга (это я за Сумин, если что, сам этим не злоупотреблял)), и взрослым, поскольку следующий день такой же выходной, как и у нас, и можно без зазрения совести праздновать на широкую ногу. Сегодня как раз среда, юбилей отца Сумин, которая идёт рядом со мной по школьному коридору и уже очень длительное время расписывает, как они с мамой собираются его поздравить, когда тот вернётся с рабочего дня. Как у неё язык не отсох столько говорить? Наверное, дело практики. До самого актового зала она тарахтит мне на ухо, едва не подпрыгивая на каждом шагу от предвкушения. Мы занимаем свои места на не слишком удобных креслах, как и другие ученики старшей школы, готовясь слушать объявление, которое сделает директор, ну и заодно не упустит возможности выделить особо выдающихся учеников. Как обычно, ничего нового. То, что я люблю — стабильность. — Скукотища, — расквасив щёку на кулаке, говорит приглушённо Сумин, заняв мой подлокотник своей рукой, на которую и опирается темноволосая голова. — А этот твой господин Пак, — припоминает личность, о которой я ей рассказал в переписке на следующий день после того, как сам узнал, — какой он? Ты видел его? — Где б я на него посмотрел? — поворачиваюсь к ней, стараясь говорить тише своим выделяющимся басом. — Родители не показывали фотографию? Хм, и правда, надо было, наверное, попросить хотя бы фотографию этого таинственного Пака, а не сразу отфутболивать. Может, он оказался хотя бы симпатичным. Спасибо, Сумин, теперь меня будет сжирать любопытство от желания одним глазком взглянуть на коллегу родителей. Низкий тебе поклон. — Я сразу отмёл затею с нашим знакомством, так что о фото даже никто не заикался. — Идиот, — шепчет подруга, покачав разочарованно головой, за что сразу получает от меня щелбан. — Ай! — шипит и морщится, дёрнувшись и тут же потирая место удара пальцами. Наверняка ещё смотрит недовольно с надутыми щеками и распахнутыми от негодования губами. — Ты как со старшими разговариваешь? — невозмутимо спрашиваю, даже не оборачиваясь на неё, а потом дёргаюсь тоже, потому что эта язва проигрывать не привыкла и решила меня ущипнуть за бок. Нашу недолгую перепалку прерывает одно внушительное «Ким! Мин!» со стороны нашей классной руководительницы. Приходится успокоиться и продолжить втыкать на сцену, где становится всё больше людей, которых награждают за разные заслуги в учёбе, спорте, внешкольной деятельности и так далее по списку. Всё сопровождается бурными аплодисментами других учеников и вялыми от Сумин, уже закатывающей глаза от нудятины раз пятый точно — и это только то, что я заметил! — держу пари, она сделала это гораздо больше раз. Через пять минут директор наконец и объявляет то, ради чего собрал нас здесь. Грядёт осенняя ярмарка, вот так неожиданность, собранные средства с которой пойдут на благотворительность. Но какие же мероприятия без спонсоров? Вот и у нас появился спонсор, помимо тех, что уже были у школы — некий господин Чон, о котором отзываются как о человеке с большой буквы, учившемся в нашей школе раньше, имеющем сейчас под своим контролем довольно крупную фирму, которая у всех на слуху (честно, прослушал, какую именно, но точно слышал восхищённые вздохи других учеников — видать, правда, у всех на слуху), одним словом: ходячий кошелёк для школы. — Тэхён, — усмехнувшись, зовёт Сумин, склонившись немного ко мне, и говорит, улыбаясь широко-широко, — смотри-ка, папик сам тебя нашёл, — и тихонько ржёт, наблюдая, как я в откровенном шоке поворачиваюсь на неё, недовольно стреляя глазами. Как она смеет! Не люблю, когда в мою личную жизнь лезут без спроса, даже Сумин. Её от моего гнева спасает только то, что она моя подруга. Хотя, казалось бы, злиться не на что, безобидная шутка, коих у нас в разговорах проскакивает уйма, да только мне совсем не смешно становится, когда этот господин Чон появляется на сцене. И Сумин, к слову, тоже. И вообще много кому. Потому что этот ваш спонсор выглядит как айдол с обложки глянцевого журнала. — Нихуя-я-я… — тянет подруга рядом оценочно. — А он горяч для своих лет. — Для каких? Думаешь, ему под сорок? — Спонсорами в двадцать пять не становятся и тем более не имеют в управлении фирму, вышедшую на мировой рынок. Ага, а вот и то, что я прослушал. Всё оказалось ещё масштабней, чем могло показаться на первый взгляд. Должно быть, господин Чон важная шишка среди своих и та ещё заноза в заднице у конкурентов. Пока директор продолжает толкать свою речь, господин Чон бегло осматривает присутствующих, выглядя при этом так, словно мы все его рабы и этот мир принадлежит ему, что, в принципе, свойственно людям его рода деятельности. Как-никак, он директор своей фирмы, а это вам не хухры-мухры. В какой-то момент нам удаётся пересечься взглядами. Внутри всё вздрогнуло от этой недолгой секунды, вынудив судорожно вобрать носом воздух в лёгкие. Неоднозначная реакция, но не неожиданная. Я всегда был немного замкнутым, когда дело касалось людей выше меня по статусу, диалога с ними, переглядками и другими взаимодействиями, так что взгляд его угольных глаз на себе ощущался как нечто резкое и пронзающее, как стрела, такое же неожиданное и неприятное. Спонсор, когда ему дают слово, слышит куда более живые аплодисменты, чем были до его появления на людях, чему сдержанно улыбается и скромно благодарит за такое внимание и интерес к его персоне. — Какой у него голос, — качает головой Сумин поражённо, будто уже влюбилась, дурёха. Чтоб не втыкала, дёргаю рукой, сбив её локоть с подлокотника и тем самым выбивая у её головы опору, вынудив почти встретиться носом с этим самым подлокотником. — А?.. Ты!.. — Мин! — шипит снова учитель. Чую, нам после мероприятия (если его так можно назвать) пизда. Но я всё равно с довольной миной смотрю на Сумин, которая прожигает меня убийственным взглядом, а потом понимаю, что стало слишком тихо — спонсор замолчал. Я поворачиваюсь, как и подруга, в сторону сцены, и сразу натыкаюсь на его взгляд. Микрофон застыл возле губ, которые он вновь распахивает, продолжая вещать что-то о планах и продуктивной работе. Видимо, то была секундная заминка на подумать. Не хочется, чтобы причиной его резкого замолкания был я и Сумин, а иначе как объяснить такое удачное стечение обстоятельств, что он заткнулся именно в тот момент, когда на нас шикнула учительница, а потом упёрся взглядом прямиком в меня? Непрошенные мурашки тут же пробежали по телу. И ведь непонятно почему. Спонсор посмотрел не с намерением убить или заткнуть меня (как мне показалось, хотелось бы верить, что не показалось), наверное, припугнул и заставил сжаться весь его образ в целом: чёрный костюм-тройка, с торчащей белой рубашкой из ворота запахнутого пиджака, зачёсанные назад смоляные волосы, немного хмурые брови и такой же, как волосы, взгляд — тёмный настолько, что можно было бы утонуть в нём, если бы мы находились в иной обстановке и… что?! Какого хрена я думаю о таком? Ладно, не стыдно признаться, что с таким, откровенно говоря, красивым мужчиной хотелось бы встретиться в неформальной обстановке. Но это чисто в теории! В жизни же это было ужасно неправильно, неловко и другие эпитеты с приставкой «не». — Спасибо за внимание, — наконец заканчивает свою речь господин Чон и слегка кланяется, поднимая тут же ворох хлопков зазвучать по актовому залу. И тут то ли моя паранойя играет злую шутку, то ли воображение, но я, кажется, снова чувствую на себе уже длительный взгляд тогда, когда вместе с Сумин покидаю просторное помещение, в котором успело стать душно. Нужно умыться и отбросить лишние мысли на этот день, оставить в прошлом то, что сейчас произошло и, может быть, закопаться в стыде, потому что, кажется, тот внезапный взор посреди речи был направлен как раз на то, чтобы меня и Сумин заткнуть, дабы не мешали.

***

Долгожданная суббота наступила слишком быстро, я даже не успел особо устать за неделю учёбы, а тут уже снова выходные дни. Долгожданной она, кстати, была не столько для меня, сколько для Сумин, потому что ей разрешили чуть больше, чем пригубить, на празднике, с чем могу её поздравить. Мне же остаётся довольствоваться меньшим, но я привык радоваться мелочам, дают — бери и не жалуйся, а будь благодарен, — кажется, именно так меня воспитали. — Тэхён, ты готов? — в комнату, как всегда, после стука, заглядывает мама, уже надевшая на себя приталенное тёмно-синее платье, на ключицах и в мочках ушей были жемчужные украшения, подаренные отцом на годовщину свадьбы в этом году, волосы, что обычно были уложены на плечи, сейчас собраны в небольшой пучок на затылке, при этом с объёмным, красивым оформлением у корней и свисающей, подкрученной прядкой у лица. Готова покорять мужские сердца. А я, да, готов. Нацепил приталенные брюки, белую рубашку — всё как полагается, всё торжественное. — Ну, жених, — оценивает мой образ мама, а я не сдерживаюсь и усмехаюсь. — Только не хватает чего-то, — у мамы всегда был тонкий вкус в моде, поэтому я жду её вердикта, пока она уходит из комнаты и возвращается с тонким шёлковым платком и какой-то брошью, как оказалось, в виде чёрной розы, которую она мне крепит к месту у сердца, а платок повязывает на шее, оставляя два свободных края свисать впереди. — Для многих чёрная роза символизирует что-то печальное и горькое, ассоциируясь с трагичной любовью, скорбью или неудачами, но в иной трактовке этот цвет значит мужественность и силу духа. Чёрный, как по мне, твой цвет, Тэхён, для других он будет мраком и тьмой, а для тебя самой наивысшей силой. Умение красиво говорить и размышлять мне тоже передалось от этой невероятной женщины, на которую я не могу взглянуть без улыбки. Однако иногда она может перегнуть палку. — Ты снова просила сделать на меня расклад у госпожи Хван? — решаю спросить. — Да, снова, — невозмутимо отвечает, подняв голову с цветка на меня, — и не считаю, что эта информация сделает тебе хуже. Наша соседка, госпожа Хван, то ли таролог, то ли ведьма, то ли медиум, я так и не понял, но она любит погадать кому-то, если вдруг попросят, а моя мама, как самый преданный фанат всего сверхъестественного, по редким случаям захаживала к ней получить информацию касательно нашей семьи, в частности меня и моей жизни. Я не виню её за это, она волнуется за моё будущее, хочет, чтобы у меня всё было хорошо, тут её можно понять, и если ей приносят успокоение слова другой женщины, значит, пусть оно так и будет. Лично я во всю эту сомнительную историю с астрологией, экстрасенсорикой и мистикой не верю, а если быть точней, отношусь скептически. Есть случаи, когда что-то объяснить сложно, а потому отрицать наличие чего-то паранормального нельзя, но верить в то, что говорят рандомно вытянутые из колоды карты… Не понимаю этого. — Господин Пак тоже там будет, — говорит спокойно мама, поправляя мою причёску — немного завитые волосы. Простите, что? — Ничего не знаю, вы должны хотя бы поговорить. — Мам! — какого хрена?! — По-моему, неразумно доверять своего несовершеннолетнего — на минуточку — сына какому-то старому хрычу. — Почему старому? У вас всего-то семь лет разница. Всего-то, блять! Действительно. — О чём ему со мной, школьником, говорить, мам? — пытаюсь вразумить её, но, кажется, с тяжёлым характером отца мне передалось именно мамино упрямство. — Я не говорю сразу к нему в постель прыгать, Тэхён, а просто прошу поговорить. И бесцеремонность с прямотой, кажется, тоже от неё. — Мама! — в откровенном шоке вскрикиваю, не в силах совладать с подкатившим возмущением, перемешавшимся со смущением. Общение вообще не мой конёк, как и знакомства, да ещё и со взрослыми состоятельными людьми. Чувствую себя ущемлённо. — Тихо, это для твоего же блага, — не меняясь в тоне ни на йоту, отрезает и целует меня в нос, тут же стирая следы помады пальцем, и зовёт пройти вниз, где нас уже ждало такси. В ресторане большая часть гостей, основной массой которых были коллеги по работе не только отца Сумин, но и моих родителей, работавших в одной компании, уже собралась. Мы подоспели как раз вовремя. Сумин, выряженная в простое чёрное платье чуть выше колена, с разрезом сбоку, больше смахивающее на ночнушку или как-то, что обычно поддевают под другое платье, более пышное, сразу встретила нас и провела куда надо. — Тоже папиков клеить собралась? — не удерживаюсь от подкола я, немного склонившись к ней, когда мы отошли в сторону входа от пребывающих гостей, чтобы никому не мешать и встречать других. — А сам-то? — не теряется она, привыкшая к моему юмору и будучи явно готовой к шуткам с моей стороны. — Собрался кадрить господина Пака, — вздыхаю и слышу заглушённый в ладошке кряхтящий смех Сумин, уже видевшей список гостей, среди которых оказался и наш общий знакомый-незнакомый господин Пак. — Хватит ржать. Мама сказала, что мы должны хотя бы поговорить, а дальше как пойдёт. Да прекрати! — шикаю на неё, а то стоит и заливается пуще прежнего, уже отвернувшись от меня, чтобы, видимо, казаться тише. Пакость ходячая, а не Мин Сумин. — Я его не видела пока, — успокоившись, поправляет волосы, уложенные на одну сторону, Сумин. — Ещё не приехал. Зато смотри, как классно получается, он прибудет, а тут ты прямо с порога хлебом-солью его встретишь, — снова взрывается тихим смехом она, а мне хочется, невзирая на то, что мы в ресторане, и что она моя подруга, хорошенько треснуть её. Как бы я не серчал на Сумин, она права, встречи не избежать, хочу я этого или нет. Остаётся только вздохнуть и молча ждать своей участи, которая добирается-таки до ресторана спустя десять минут, знатно опоздав. Минус балл тебе, господин Пак, за пунктуальность. Первое, что я слышу, не голос пресловутого господина Пака, а смех Сумин, который она старательно прячет за неловким откашливанием, когда приветствует гостя, а меня, кажется, постигло ещё одно самое большое разочарование в жизни. Я со своими неполными сто семьдесят семь выше Пака едва ли не на полголовы. Фантастика. Я не заделался ни активом, ни пассивом в сфере не только сексуальной жизни, но и в целом, однако чертовски странно и неловко общаться с предполагаемым вариантом, который старше тебя почти на десяток лет, но при этом дышит тебе в подбородок. Чую, вечер обещает быть ужасным, и если я сейчас же не пригублю, то точно чокнусь. К счастью, за Паком приезжает последний гость, и мы с Сумин, покинув пост, присоединяемся к застолью. Я сижу… кхм, между ней и Паком, оказавшимся с именем Чимин. На вид довольно слащав, как и его голос, блондин, с отличной укладкой и неплохим вкусом в одежде, неразговорчив с гостями. Но это только с гостями, потому что стоит нам отдалённо перекинуться парой фраз, у того будто начинается словесный понос. Честное слово, пиздит — прости, господи, за мат — обо всём, что касается работы, его дел, планов и ни разу, сука, не спросил чего-то у меня. Вот тебе и господин Пак, самовлюблённый нарцисс, любящий поговорить о себе. За внешку плюс, а за всё остальное — огромнейший минус. От его трещания начинает болеть голова примерно на втором часу нескончаемого потока слов, которыми он меня награждает. Даже Сумин так не умеет утомлять, как сделал этот метр с кепкой за рекордный час. В какой-то момент он выходит из-за стола, получив неотложный, по его словам, звонок, на который просто не может не ответить. Это позволяет расслабленно выдохнуть. Неужели это тишина? — Мне нужен отдых от общества или голова взорвётся, — причитаю, потирая переносицу указательным и большим пальцами. Голова болит ужасно. — Этот коротышка заговорит тебя до смерти, — говорит Сумин. — Кончай шутить, сегодня твой стендап не смешной. — А мне кажется, очень, — хмыкает она, не расстроившись ни разу. По заалевшим щекам, проглядывающим сквозь слой макияжа, видно, что она захмелела, чему я безумно в данный момент завидую. — Ладно, я готова отвлечь его внимание на себя, чтобы ты немножко передохнул, так и быть, — видимо, я выгляжу настолько жалко, что сама госпожа Снисходительность решила проснуться в моей подруге. А ещё леди Понимание, когда я вижу, как она меняет наши с ней бокалы местами, изменив градус одинаковых на вид напитков. — Спасибо, — удивительно, что у меня ещё остались силы на улыбку, которую я дарю Сумин, потому что поднятые в фальшивой любезности уголки губ, обращённые к Паку, уже устали натягиваться. Недолго думая, я осушаю бокал вина, предоставленный подругой, наполовину. Когда Пак возвращается, я готов почти завыть, но вспоминаю, что должна была поступить помощь с правой от меня стороны, и немного успокаиваюсь. Сумин не заставляет себя ждать, с ходу активно заводя беседу с Чимином, выражая явный интерес к его персоне, так как просекла, что о себе этот индюк потрындеть любит больше, чем своё отражение, наверное. И это работает, они начинают вести диалог через меня, а кто я такой, чтобы мешать их увлечённой беседе? Поэтому незаметно толкаюсь ногами от пола, чтобы на стуле проскользить назад и не создавать барьеров для двух спевшихся птичек. Сумин по ходу разговора продолжает незаметно менять наши бокалы, чтобы я не оставался таким кислым, что очень помогает отвлечься и расслабиться, даже голова вроде не так сильно болит уже, а в теле медленно образуется лёгкость. Но надо не перестараться, чтобы у родителей не возникло вдруг подозрений, а потому, оставляю последний, почти полный бокал, пока не тронутым, и отпиваю самую мизерную часть, кажется, лишь смачивая губы алкоголем, а не полноценно отпивая. Ещё через час становится скучно. Сумин полностью увлечена Чимином, с которым я поменялся местами, чтобы она могла быть ближе к нему и заговаривать не хуже, а кроме неё мне здесь было и не с кем говорить. Взрослые дяди и тёти заняты своими рассуждениями. — А Тэхён-то совсем уж взрослый, — краем уха улавливаю своё имя в словах какой-то неизвестной мне женщины, похожей на ту самую бухгалтершу средних лет с корпоратива, которая сначала вся из себя скромница, а как выпьет — идёт в разнос. Не хочется стать объектом её заинтересованности, но, кажется, я уже это сделал и остаётся только молиться. — Скоро уже невестку в дом приведёт! — Ну не говорите глупостей, — мама спасает положение, взяв женщину за руку и уведя тем самым её хмельной взгляд узеньких глаз на себя, — рано ему ещё, какие невесты? — а ведь сама нескольким ранее меня женихом называла, хах. — Да вот же рядом Сумин! — находится с ответом тут же аджума, не побоюсь её так назвать. — Чем не подходящая партия? Упаси господь такой союз — положив руку на сердце. Мы поубиваем друг друга. — Вы чего? Они же друзья с самого детства! — вступает в разговор госпожа Мин, мама Сумин. — Какая там любовь? — Самая что ни на есть крепкая! — Так выпьем за любовь! — а вот и ещё один кадр — самый нетрезвый член застолья, обожающий тосты и находящий повод выпить даже в чихе. За любовь, хули. После тоста от меня снова отстают. Телефон остался дома, как назло, заняться нечем. Передо мной лежит уже четыре трезубца из проволоки, которой закрепляют пробки от шампанского, в рот уже ничего, кроме крох вина, не лезет. Наступает уныние. Хочется домой в постель. Но неизвестно, сколько ещё нам здесь сидеть, поэтому, лишь с надеждой на скорейшее завершение вечера, жду его окончания. Так как теперь я сижу с края стола, мне открывается вид на весь ресторан и вход в том числе, поэтому я нахожу, чем занять себя в ближайшее время: смотреть, кто пришёл (разумеется, в пределах разумного, я уважаю чужое личное пространство и не собираюсь пялиться на каждого приходящего и уходящего). Хватает этого минут на пятнадцать, за которые мой бокал пустеет наполовину, а скука, обратно пропорционально ему, увеличивается. И снова люди приходят и уходят. Как же скучно. Хотя нет, постойте, кажется, среди новоприбывших я нахожу знакомую фигуру. Или, может, моей забродившей голове только кажется. И всё же… Компания мужчин в составе трёх человек садится недалеко от нас как раз так, что я беспрепятственно могу рассмотреть их. Видимо, к вечеру удача решила всё-таки сыграть в мою пользу, а потому предполагаемый знакомый садится, как никогда кстати, ко мне лицом и… Да. Это наш новый спонсор. Вот так сюрприз. Я о нём не вспоминал как раз со среды после его первого и единственного появления. Да, в мыслях нет-нет, а проскакивал момент наших недолгих переглядок, но то было, опять же, только в среду, потом как-то забылось. И вот он снова в моём поле зрения, сидит с иголочки одетый, с убранными за одно ухо волосами (они у него чуть длинней уровня ушей как раз), другая половина причёски аккуратно уложена. Вместо рубашки на нём белая блузка, скрытая пиджаком неизменного чёрного костюма. Он словно аристократ, пришедший на званый ужин к себе подобным, холоден, элегантен, одним словом: хорош. Словно вышел прямиком из конца девятнадцатого века, созданный, чтобы им восхищались. Лицо невозмутимо, сосредоточено на собеседниках, может, деловых партнёрах, а может, простых друзьях, но он отдаёт им всё своё внимание, изредка кивая на чужие слова и отпивая принесённое им вино из бокала. Как долго я уже сижу и пялюсь на него? Я определённо пялюсь, но больше заняться нечем, а тут хотя бы глаз моего внутреннего эстета радуется. Когда один из собеседников господина Чона удаляется, совсем уходя из ресторана по неизвестным причинам, он начинает бегло сканировать помещение взглядом. Я, кажется, всем своим видом показываю, что жду, когда его бездонный взгляд дойдёт и до меня, но этого не происходит в силу того, что Чон поворачивается к своему другому спутнику — тот что-то начал вещать. Вот непруха… Ну и чёрт с ним. Я поворачиваю голову вбок — Сумин еле держится, чтобы не начать вешаться на Чимина, оба уже достаточно пьяные ровно настолько, что вся гомосексуальная натура Пака начинает менять своё направление на сто восемьдесят тогда, когда ладонь ненавязчиво под столом оглаживает оголённую ляжку Сумин. Приплыли… На других гостей сил смотреть нет. Кто-то ушёл, а кто-то остался, и среди вторых, к сожалению, был я сам. Качнув медленно головой, я возвращаю внимание своему объекту наблюдения и ненароком чертыхаюсь — спонсор смотрит прямо на меня, и чётко в глаза. Дыхание выбило из лёгких от неожиданности. Но я не отвожу взгляда и смотрю в ответ. Такое чувство, будто мир вокруг перестал существовать на тот промежуток времени, что я чувствовал его взор на себе. Чон немного склонил голову к плечу, словно играет со мной или наоборот безмолвно упрекает в бесстыдном рассматривании себя, от этого он кажется строже, властней, заставляет меня внутри сжаться до размера атома. Почему-то захотелось свести колени вместе. Стало слишком душно, а ещё тяжело вдруг дышать, приходится немного ослабить узелок платка на шее, но от жары это не спасает. Не выдержав напора, я отворачиваюсь первым, опустив голову в свой бокал. Что это было? Нужно освежиться. Я встаю и целенаправленно иду в сторону уборной, там умываюсь, сушу руки и промакиваю лицо бумажным полотенцем. Чтобы проверить свой внешний вид, становлюсь перед длинным зеркалом, растянувшимся на все три раковины, и с немного тяжёлой головой смотрю на всё такие же идеально уложенные волны тёмно-русых волос, с одной стороны убранных за ухо невидимкой; на немного покрасневшее лицо не то от смущения, не то перенявшее окрас выпитого вина; на болтающийся свободно на ключицах платок и чёрную розу, не шелохнувшуюся за весь вечер. Надо нормализовать дыхание: делаю глубокий вдох и закрываю глаза — также выдыхаю. Ладонь тянется к лицу и проводит по ней устало. Неужто простые переглядки со спонсором смогли настолько выбить меня из колеи? Возможно, ему в этом помогли алкоголь в моём организме и усталость, которой наградил — прости, господи, — господин Пак. Дверь в уборную открывается, мне нет дела, кого там потянуло отлить, я всё ещё пытаюсь привести себя в порядок и не обращаю внимания на вошедшего. Но когда кармана брюк едва заметно что-то касается, открываю глаза и вижу в отражении зеркала человека, который, кажется, был за одним столом с Чоном. И тут же отшатываюсь в сторону, смотря, как он так же невозмутимо, как зашёл, покидает туалет. Какого хрена? Когда возвращаюсь в зал, ни Чона, ни его дружка уже не нахожу, и сажусь на своё привычное место за столом. Карман, он тронул мой карман. Из него, едва не выпав, торчала маленькая записка, на которой аккуратным почерком было выведено: «За чернотой этой розы не скроешь своего светлого сердца». А? — Тэхён, мы уезжаем, — зовёт меня мама, проходя мимо уже под руку с отцом. — Если хочешь остаться, я не против, но только потом не жалуйся, что тебя кому-то сосватала госпожа Им, — усмехается, наполненная хорошим настроением, ценностью в десять градусов. Как раз вовремя. Надо домой — спать, забыть всё, что произошло, расслабиться и оказаться в долгожданной идеальной тишине. По приезде сразу падаю на свою любимую, мягкую кровать, даже не удосужившись раздеться, и почти сразу засыпаю. Наконец-то. Сумасшедший вечер остаётся позади.