***
black lilys — nightfall
Вон он, стоит и переговаривается с нашей классной руководительницей и директором. Чон сегодня весь в чёрном: облегающая стройное, подтянутое тело, водолазка; брюки, закреплённые на талии ремнём; туфли на невысоком каблуке; на голове причёска, похожая на ту, которая была на выходных у него в ресторане. Что они все вообще забыли в столовой? Специально стоят над душой, чтобы бедные дети (я) давились? — Не пялься так очевидно, — Сумин, ты вот совсем не вовремя сейчас. — Жуй свой рис молча, — отвечаю под нос и сам принимаюсь размешивать кашу в своей тарелке. — Я не пялюсь, а тихо негодую. — А, поняла, Чон тоже, видимо, негодует. Тоже смотрит? Где? Поднимаю голову, но не вижу ответного взгляда, спонсор как беседовал со свитой школы, так и беседует. Сумин усмехается, смотря на меня и мою молниеносную реакцию. Подловила. — Что произошло за ту недолгую ночь, что мы не общались? — с заискивающим интересом спрашивает она. — Неужели ветер перемен подул в другую сторону, и ты решил пойти навстречу своим желаниям? — подперев щёку кулаком, уставилась на меня во все прищуренные довольно глаза, подведённые подводкой. — Не неси чепухи. — Ну да, точно, — саркастически говорит, — чтобы такое произошло, должно случиться как минимум чудо. Не знаю, метеорит должен упасть или НЛО прилететь. — Ты — замолчать. — Ой-ой-ой, — кривляется Сумин, а я, подняв взгляд со своего обеда на вход в столовую, вижу, как в нашу сторону (пожалуйста, скажите, что мне это только кажется, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста) идёт директор. — О-оу, — заметив причину моих стремительно расширившихся глаз, уже не так весело говорит Сумин. И правда, «о-оу». — Тэхён, можешь зайти в мой кабинет перед следующим уроком? — говорит господин Чхве, добравшись до нас. — Хорошо, — киваю несмело — мужчина тут же удаляется, улыбнувшись нам и пожелав хорошего дня. Лучше он станет едва ли, а вот хуже… После обеда, как и было велено, я подхожу к его кабинету. Ладони потные, неприятные, приходится обтереть их о ткань брюк, прежде чем занести руку и постучать, а после — войти, чтобы тут же замереть у закрывшейся двери. Чувствую себя маленьким зверьком, попавшим в капкан охотников, главный из которых в гордом одиночестве рассиживает в директорском (привычном для себя) кресле, расположив локти с закатанными рукавами водолазки на подлокотниках. Поза расслабленная, как и он сам — явно чувствует превосходство, оно немудрено: кто я и кто он? Хотя даже если не учитывать это, то по сравнению с ним, я сейчас настолько сжатый, что ещё вот-вот, и скрючусь как старец под девяносто градусов. О, чёрт, я же не поздоровался, а он ведь, наверняка, ждёт этого. — Здравствуйте, господин Чон, — блею, согнувшись в поклоне, и сразу выпрямляюсь, но стараюсь не встречаться взглядом с ним. Принцип тот же, что с бездомными собаками — не смотри им в глаза, и они не будут нападать, а пройдут мимо. Хочется верить, что и сейчас меня обойдут. — Здравствуй, — я вздрагиваю от внезапного ответа. Ну вот и всё, пришли мне давать в штык за непозволительные переглядки, за неуважение и вольность, которую я не должен был себе позволять. — П-простите меня, — всё ещё не поднимаю глаз, на этот раз уткнувшись ими в пол; в пиджаке становится ужасно жарко, а сцепленные вместе ладони увлажняются снова. — За что? — страшно смотреть в ответ, вдруг он прямо сейчас хмурится, я же провалюсь сквозь землю от тяжести взгляда его глаз, а после ещё и со стыда. Голос будто садится, звучит тише, ниже. — Я не должен был вмешиваться в ваше личное пространство и так долго разглядывать. Простите, — снова поклон в девяносто градусов. Я слышу, как глубоко Чон вдыхает, а после так же выдыхает. — Присядь. Что?.. Присядь? Он решил облегчить мою участь и отчитывать хотя бы сидя? Так и быть, грех отказываться, когда предлагают. У директора т-образный стол, я сажусь за длинной его частью, боком к Чону, на один из стульев с мягкой обивкой, чувствую, как сердце бешено колотится в груди. — Подними голову, не бойся, никто не собирается тебя здесь пороть. Спасибо, успокоил. Так, надо правда успокоиться, в конце концов, что он мне сделает? Правильно, ничего. Он мне никто, поэтому не имеет права как-либо решать мою судьбу. — Для начала давай познакомимся, — он подаётся вперёд и по-деловому складывает руки в замок на столе, издержки профессии, наверняка. — Меня зовут Чон Чонгук, я являюсь действующим директором компании Самсунг, а отныне также спонсором мероприятий, проводимых в этой школе, — миллиардер-плейбой-филантроп — приписка от руки. Судя по молчанию, повисшему в кабинете, спонсор ждёт, что теперь представлюсь я. Перед этим приходится прочистить горло, неловко откашлявшись два раза, поскольку пересохло ужасно, ещё и ком образовался, затрудняя способность говорить. Главное, чтобы голос от волнения не дал петуха. — Ким Тэхён, ученик старшей школы. — Хорошо, Ким Тэхён, ученик старшей школы, — кивает удовлетворённо Чон. — Я попросил позвать тебя сюда, чтобы поговорить, а потом предложить кое-что, если нас обоих устроит проведённая беседа, и мы к чему-то придём. Хорошо? Какая такая беседа? Отказывать как-то боязно, но, может, удастся увильнуть? — У меня сейчас урок. — Учителя предупредят, что ты опоздаешь. Теперь капкан точно захлопнулся, не выберешься. Он не отпустит, пока не получит желаемое. — В обычной беседе нет ничего страшного или сверхъестественного, — разводит руками, упёртыми локтями в стол, он, чтобы потом снова их скрепить между собой в замок. — Небольшой диалог, после которого ты вернёшься к занятиям. Я не займу больше пяти минут, обещаю. Какой ужас, чувствую себя в какой-то второсортной дораме. Но Чонгук своим видом не вызывает отторжение, а тем, что идёт на любой контакт и торгуется, пытаясь найти компромисс, располагает к себе в какой-то степени. — Какого рода будет разговор? — решаю озвучить пока что единственный вопрос, который меня волнует. Потому что не похоже, что он будет связан с моей средней успеваемостью, употреблением алкоголя в обществе взрослых в ресторане или переглядками, за которые, как он сказал, меня никто пороть не собирается. — Немного делового, но больше личного. Я могу немного поспрашивать тебя о таком? Каком «таком»? — Наверное, да, если это не будет пересекать норм дозволенного, — немного смелею, обозначая некоторые ограничения. Каким бы важным он ни был, он не имеет права вмешиваться в мою частную жизнь из собственного любопытства. — Хорошо, — соглашается Чон. Начинается разговор. Моё дыхание ненароком затаилось. — Для начала мне бы хотелось узнать, как у тебя обстоят дела с общением. У тебя много друзей? — Какое это отношение имеет лично ко мне? — С той девочкой ты довольно тесно общаешься, мне просто интересно, — склоняет заинтересованно голову к плечу Чонгук. — Почему вас это интересует? — продолжаю защищаться. Как бы мне ни симпатизировал Чон, идти с ним на откровенный диалог я не хочу, я даже Сумин не всё рассказываю, а он вообще мне никто, даже не знакомый моих родителей, чтобы я ему на что-то отвечал. Он не имеет прямого отношения к школе, ко мне, моим друзьям (подруге, окей), семье, я не хочу, чтобы что-то, что является моим, было чьим-то ещё. — Не думаю, что ты захочешь узнать это сразу. Это нам обоим на пользу не пойдет. Я рассчитываю на положительное окончание нашего разговора, а если всё пойдёт так резко, то его можно не видать. — Почему? Потому что вы окажетесь мной заинтересованы и побоитесь, что я испугаюсь и сбегу? — выпаливаю как на духу, надеюсь пробить невозмутимость человека напротив, вдруг обзаведясь уверенностью. Даже если окажусь не прав и меня попрут из кабинета за этот позорный бред, это будет лучше, чем если всё вдруг окажется правдой. Я не люблю, когда какой-то незнакомый мне человек с ходу пытается узнать все обо мне и моих близких без веской на то причины. Маниакальные какие-то замашки. Маньяки тоже ни слова о себе, но о тебе послушать готовы с радостью, чтобы потом выявить лучший день и время и убить тебя где-нибудь в подворотне или на опушке леса. На лице Чонгука такое же холодное безразличие, но я замечаю, как словно мираж, дёргается уголок его губ от едва заметной усмешки. — Почему вы молчите? — Хочу послушать, что ещё ты заметил. Я попал в точку? Это правда какая-то дорама, где здесь камеры? Но я не хочу продолжать эту игру, которой он тешит своё самолюбие за счёт такого смущённого и неловкого меня. — Что вам от меня нужно? — уже не так страшно ошибиться и сказать что-то не так. Господин Чон показал, что мне ничего не будет, если что-то скажу не то, в пределах разумного, разумеется. — Я не хотел так быстро переходить к этой части, но ты и сам всё понял, Тэхён, и даже озвучил. Так что не вижу смысла юлить, — говорит, откидываясь снова на спинку кресла, повторяя свою предыдущую позу, но теперь ещё и закидывая ногу на ногу. — Ты действительно меня заинтересовал. Пока только внешне. Но, если у нас всё получится — хотелось бы, чтобы получилось — то, думаю, мы понравимся друг другу не только внешней составляющей. На каждое слово язвить хочется. Но, как и говорила Сумин, я заинтересовал внешне. Хорошенький, красивый мальчик. Только этот Чон бежит вперёд паровоза. Какое «если получится»? Не слишком ли всё быстро? Он думает, что придя вот так, буквально свалившись как снег на голову, он может что-то требовать? У него и признание в симпатии было сложено как деловое предложение, с выгодой для обеих сторон. В какой-то степени так и происходят новые знакомства, и наш с ним диалог не отличается ничем от той же встречи после короткой переписки на сайте знакомств. Хорошо, даже если я пойду на контакт (что весьма странно), возникает новый вопрос. Что могу дать ему я, школьник? Ему, состоятельному мужчине, у которого, наверняка, есть многое, если не всё. Любовь? А будет ли она? Чон пойдёт ва-банк, чтобы проверить — будет ли взаимной его симпатия? Потратит время, возможно, средства и нервы на такого, как я, чтобы просто попробовать, потому что среди толпы глаз выцепил именно меня за смазливую мордашку? — Я вижу, что тебя это заинтересовало. Ты задумался. — Вы не находите это странным? — вернувшись в реальность, поднимаю взор на него и тут же встречаюсь с поражающей чернью глаз. — Что именно? — Что вы хотите начать отношения с несовершеннолетним подростком, даже не удостоверившись в том, совпадают ли у вас предпочтения. Не слишком ли самоуверенно? С губ Чонгука впервые срывается смешок. — Я тоже умею наблюдать, — отвечает и смотрит не просто в глаза — прямиком в душу, так, что хочется закрыться руками, словно я обнажён перед ним. — К тому же, твои длительные взгляды в мою сторону говорили сами за себя, как ни крути, ты намного больше себя выдаёшь, чем думаешь. — Вы довольно прямолинейны, — неосознанно хмурюсь. — Как и ты, — кажется, с каждой секундой нашего разговора его настроение улучшается — на лице без признака морщин уже куда более отчётливая ухмылка, от которой становится не по себе. — Не боитесь, что я расскажу родителям, и вас за педофилистические замашки привлекут? — Не расскажешь, — не колеблясь ни мгновения. — Почему вы так уверены? — Потому что в твоих глазах интерес. Вот же… Проницательный. Посмотрев на запястье с часами, господин Чон нехотя поджал губы от досады, потому что время посещения вышло, все должны быть свободны. Сейчас он меня отпустит. — Пять минут, — озвучивает и подтверждает тем самым мою догадку, — не смею задерживать, — я встаю с места, чтобы немедленно покинуть кабинет, но торможу, едва не впечатавшись бедром в так близко стоящий стол от неожиданного возгласа. — А, и ещё, — из-под чехла последнего айфона выуживается небольшая карточка и ложится на стол, передвигаемая двумя пальцами в мою сторону, — мой номер, если созреешь для ещё одного разговора, я буду ждать сообщения. Много самоуверенности, очень много, и, тем не менее, в глубине чарующего взгляда видно сомнения. Нельзя быть уверенным в чём-то на все сто. Что-то даже в самом идеальном, проработанном до мелочей плане, обязательно пойдёт не так — ещё один закон жизни. Всё в этом мире несовершенно и подвержено тому, чтобы изменяться, рушиться и ломаться, как ломаются надежды, как рушатся мечты и меняются вдруг намерения и планы. Непостоянство, неидеальность и переменчивость — основные составляющие человека как такового. Не бывает такого, чтобы кто-то был предан чему-то с начала и до конца без единого сомнения, всем, абсолютно каждому, свойственно думать, выбирать между несколькими вариантами, склоняться больше к одному или к другому, но быть в то же время преданным третьему, а в конечном итоге выбирать четвёртое. Люди непостоянны и склонны сомневаться, в каком бы возрасте они ни были, при каком социальном положении и в какой бы ситуации не находились. Чонгук увидел с моей стороны интерес, но он настолько хрупкий с его точки зрения, что быть полностью уверенным не получается. Уверен, ему было бы проще, не увидь он совсем ничего, тогда не было бы надежды. Надежда, как и многие другие чувства, приносят боль от ожиданий, которые могут не оправдаться. — До свидания, господин Чон. Я не благотворительный деятель, но… Ничего же не будет, если я просто возьму визитку? Может, когда-нибудь я «созрею». Она может так же остаться лежать без дела, только почему-то мне кажется, что такого не будет, потому что тёплая улыбка губами, которую я вижу сейчас, едва соприкоснувшись пальцами с чужими, чтобы забрать карточку себе, способна приковать к себе, пустив на месте парализующий мышцы яд. У меня к нему иммунитет, но, видимо, это только пока, потому что, походу, Сумин, я всё же собираюсь дать шанс себе и своим возможным потайным желаниям и пойти хотя бы на одну встречу с Чоном. — До встречи.***
nda — billie eilish
Как же волнительно. Это будет простая встреча, Тэхён, успокой себя и свои гормоны, вы просто снова побеседуете, чуть больше, чем пять минут, но от этого мир не схлопнется точно, переживать не о чем. Спустя почти неделю я решился и написал ему. Я написал Чонгуку, что был бы не против одной встречи на нейтральной территории, чтобы проверить, может ли у нас в действительности что-то выйти. Сумин ничего не знает и не узнает. Мама с папой тоже. Никто, кроме меня и Чона, об этом не знает и в этом есть своя изюминка, стоит отметить. Какая-то нотка не озорства… таинственности, наверное, чего-то личного, что понимаем только мы, что останется приватным. В какой-то степени это даже возбуждает. Нейтральной территорией обозначили кафе, в котором мы с Сумин могли зависать на выходных. Мне там было спокойно, да и Чонгуку не надо было скрываться, он не настолько медийная личность, чтобы его узнавали за километр и бежали с папарацци и прессой. Глубокий вдох-выдох и я не волнуюсь. Тупое самоубеждение не помогает, лайфхак из интернета не сработал. Жизнь тлен. Везде обман. — Тэхён, ты собираешься куда-то? — мама, как всегда, сама тактичность, стучит, прежде чем войти. — Погулять хотел, а что? — нагло вру и мне не стыдно. Хотя тут с какой стороны посмотреть, фактически я не соврал, но кое о чём умолчал, каюсь. Всё же, какими бы хорошими отношения с родителями ни были, что-то им не следует знать до поры до времени. — Ничего, не задерживайся, хорошо? Такое чувство, будто она что-то умалчивает. Но ладно. — Хорошо. Последний раз осматриваю своё отражение в зеркале, встроенном в шкаф-купе. Белая рубашка, поверх которой бежевый вязанный жилет, в тон ему брюки и тонкое, моё любимое шоколадное пальто сверху, если похолодает. Я как старался подбирать образ так, чтобы не создалось впечатление, что я выпендриваюсь или действительно серьёзно переживаю по поводу того, что надеть на нашу встречу, но, видимо, всё равно перестарался, и получилось как получилось. Волосы снова сами собой завились, но оно и к лучшему, проблемы с причёской хотя бы не было. Вот чёрт. Забыл. Чонгук же сказал, что заедет за мной, а для родителей я просто ухожу гулять. Не думаю, что они охотно поверят, если случайно в окно увидят, ну… не такси, а какой-нибудь лексус? Или там порш? Я хватаю с вешалки пальто и сбегаю вниз так быстро, как только могу, когда получаю на телефон входящее сообщение. Я оставил уведомления включёнными сегодня только на одного человека, так что сомнений в том, что это он, у меня не было. Выбежал я из дома как раз вовремя, и — ёб твою мать — всё оказалось куда хуже, чем я думал — к дорожке тротуара только-только подъезжает чёрная ламборгини урус. Ламборгини урус, блять. Я не заделался большим знатоком в тачках такого уровня, но знаю только то, что стоят они, как моя почка. Чон, как присуще таким людям, как он, слова скромность явно не знает. Так говорю, будто он больной чем-то или с другой планеты прилетел… Но это всё лишь потому, что мы из разных слоёв общества, миров, как хотите, и его мир мне непонятен и неизвестен, в то время, как мой ему — возможно. Мне кажется, что я всё ещё сплю, а каждая встреча с господином Чоном — сон. Все стёкла наглухо затонированы, мне ничего не видно, зато ему, я знаю, предстало всё, как на ладони. Долго не раздумывая, открываю дверь на пассажирское спереди и попадаю в такой же тёмный, как и машина, салон, где пропахло ненавязчивым запахом какой-то пахучки, висящей на зеркале заднего вида. Как мне с ним здороваться? Мы ж не друзья закадычные, не ровесники, не родственники, но вроде как уже не такие друг другу далёкие люди, раз уж собрались на… чашечку кофе? Свидание? Что это вообще такое? — Добрый день, — никогда не подводило. Предусмотрительно не смотрю на него, потому что, чёрт возьми, волнительно, страшно. — Здравствуй, — а он, напротив, не торопится трогаться, смотрит на меня, я чувствую его длительный взор на себе мнимым зудом и отворачиваю голову к окну, поджав на секунду губы. Пожалуйста, давайте поедем, молю, я не хочу, чтобы у родителей потом были ко мне вопросы, вы ещё успеете на меня насмотреться, целый вечер впереди. Всё-таки он понимает, что от меня ничего не дождётся сейчас, и плавно выруливает на дорогу. По пути до кафе меня немного укачивает, может, причиной тому бессонная ночь, а может, так сказываются магнитные бури, обрушившиеся на Сеул на днях. Глаза норовят закрыться, сидение оказалось таким удобным, а путь таким спокойным и неторопливым, что я, кажется, даже умудряюсь задремать. Но ненадолго, поскольку мы доезжаем до места как раз тогда, когда мне удаётся более-менее удобно устроиться. Меня будит ненавязчивое касание к плечу, так близко от моего лица, повёрнутого как раз к Чону, что позволяет мне учуять лёгкий шлейф его запаха возле себя, вперемешку с парфюмом. — Мы приехали. Я и сам понял, в принципе, но рад, что меня решили в это посвятить. Уже внутри мы занимаем один из столиков вдали, где мало кто обычно сидит из-за отсутствия окон, но зато тут есть красивые картины, на которые я какое-то время залипаю, совершенно не готовый к каким-либо диалогам. Волнение до сих пор не прошло, ладони снова увлажняются, хотелось бы, чтобы только ладони… — Кажется, я чем-то тебя задел в нашу последнюю встречу, — сделав заказ за нас двоих (я доверился ему в выборе еды и для себя), спросил Чонгук. Я только сейчас уделяю ему достаточное количество внимания и первым делом бегло рассматриваю: он в костюме, торс утягивает тёмно-синий жилет в цвет брюкам и пиджаку, который он отложил на место рядом, волосы небрежно уложены с обеих сторон, струясь слабыми волнами вдоль лица. Он только с работы? Скорее всего устал и голоден, хочет отдохнуть где-нибудь в комфорте. — С чего такие выводы? — Ты неразговорчив, отвернулся от меня, выдавив одно только сухое приветствие. — А я был разговорчив до этого? — не сдерживаюсь и усмехаюсь. — По крайней мере не игнорировал меня так открыто, — звучит без обиды, но с явной досадой в ровном голосе. Либо я начинаю потихоньку разбираться в интонациях Чона и понимать его, либо мне всё это только кажется. — У меня не было цели игнорировать вас, иначе я бы не согласился на встречу, — немного совестно за своё поведение. Я, может, и эгоист в своей степени, но время людей я умею уважать и не стал бы забирать его себе, просто чтобы потешить своё самолюбие обществом богатого мужчины, которому небезразличен, и при этом не обмолвиться с ним и словом. — Всё от волнения, — не думаю, что утаивать что-то будет правильным, как минимум в обмен на то недопонятое молчание, я должен как-то объясниться. Впереди целый вечер, с чего-то нужно начать диалог, а дальше он сам продолжится. — Ночью долго не мог уснуть, а потом дорога сюда меня прямо-таки убаюкала, — я издаю нечто, сродни нервному смешку. — Вот как. Если твоё волнение было вызвано нашей встречей, то вынужден тебя расстроить, в ней ничего страшного не будет. Мы поужинаем, может, погуляем, и всё, ничего большего. Я не имею в виду, что оно не стоило того, и понимаю, что тяжело настроить себя на новое знакомство, особенно если ты социофоб или, допустим, закрытая личность, или интроверт. Но не буду скрывать, твоё волнение мне польстило сейчас. Это значит, что тебе не всё равно. Жёлтый свет. — Вы снова слишком самоуверенны. — Что поделать, работа обязует быть во всём уверенным. — У вас самая высокая должность в компании, — закрепившись за фразу о работе, решаю развить эту тему, сцепив пальцы в замок и расположив на них подбородок. Исходя из полученного опыта разговора с господином Паком, работа — одна из основных тем, на которую любят говорить состоятельные люди, чтобы показать свой статус, достаток и превознести себя как можно выше. — Наверняка трудно приходится. — Уверен, что хочешь поговорить о моей работе? — вопрос, выбивающий меня из колеи. — Я могу рассказать, но тебе вряд ли будет это интересно. Почему-то мне казалось, что вне дел и обязанностей люди общаются на отвлеченные темы, как, например, погода или новости. — Новости? — невольно брови летят вверх. Хотя чему я удивляюсь, многие взрослые люди часто обсуждают новости как национальные, так и мировые, чтобы быть в курсе происходящего в правительстве и контакте между странами и быть уверенными, что в ближайшее время ничего не грозит. Мне же, в силу возраста, новости не так интересны, как сдача приближающихся экзаменов или контрольной, чего-то, что важно для меня здесь и сейчас, а не где-то и когда-то. Чувствовать себя глупым с господином Чоном, значит, быть уязвлённым, но я таким по умолчанию являюсь не только из-за юности и отсутствия опыта, но и от недостатка знаний в целом, не только житейской мудрости. Это не с Сумин её хахалей обсуждать да носом тыкать в их косяки, Чонгук совершенно другой уровень, до которого мне ещё карабкаться и карабкаться. Сомневаюсь на самом деле, что у нас найдутся точки соприкосновения, за счёт которых наше общение станет ближе, но чем чёрт не шутит, попытаться стоит, от попытки никому хуже не станет. Жизнь дана нам, чтобы ошибаться, совершать глупости и исправляться. А то, что в предпочтениях можем не сойтись или в точках зрения, — малая беда по сравнению с действительно серьёзными проблемами. — Что тебе нравится обсуждать? — добавляет конкретики в свои слова Чон. А что мне нравится обсуждать? Я как-то не задавался этим вопросом с целью узнать конкретный перечень ответов. Зачастую темой для разговоров с Сумин были её парни, истории её подруг, семейные, бытовые истории. У нас с ней, как оказалось, тоже нет точек соприкосновения, кроме одинакового предпочтения в мемах тиктока. Единственное, наверное, что мне действительно нравится, это… — Я это ни с кем не обсуждаю, но мне нравится размышлять о жизни, — такое чувство, будто делюсь сокровенным и вижу неподдельный интерес в глазах господина Чона. Быстро ты, Ким Тэхён, сдал позиции. То не хочешь отвечать ни на один вопрос, то вдруг делишься тем, чем не делился никогда и ни с кем. Как это назвать? — У тебя нет в этом единомышленников? — Из друзей в школе у меня только моя подруга Сумин, с которой я и провожу большую часть времени, но ей это точно покажется скучным. Она не такая, ей это не интересно. — А интернет? Уж там точно найдутся те, с кем ты можешь это обсудить. — В интернете процветает кибербулинг, где тебя могут осудить за одно неверное, по их мнению, слово. Люди интернета, к сожалению, слишком токсичны, когда дело касается чьей-то жизни, предпочтений в чём-то или мнениях. Как найдутся единомышленники — появятся и люди, думающие совершенно противоположное, и у них может завязаться конфликт. От этого никто никогда не был защищён, но в интернете такое процветает ещё ярче, чем в жизни, потому что там нет надзора, и никто за сказанное не накажет. Слова могут быть изменены, контекст искажён, а пользователь и вовсе остаться неизвестной точкой в пространстве, поставив себе режим инкогнито. — Ты хорошо разбираешься в этом. Сталкивался с подобным? — Лично нет, но неоднократно был свидетелем. К нам подходит девушка официант и ставит много пиалочек с листами периллы, кимчи, рисом, соусом, кимбапом и самгёпсалем. Потом отлучается и приносит по порции чаджанмёна, Чонгуку айс-американо, а мне ароматный капучино — в предпочтении напитка Чон поинтересовался, решил не рисковать, выбирая наугад. — Сменим тему, — говорю, беря в руки палочки и сразу подхватывая ими лапшу, от волнения разыгрался аппетит, с утра ничего не ел. — Сколько вам лет? — спрашиваю и, прежде чем попробовать лапшу, отпиваю кофе. Чонгук жестом показывает на чашку, чтобы я допил, и только после этого отвечает на мой вопрос. — Тридцать. И правильно сделал, а то я бы точно подавился от такой цифры. Хорошо сохранился, что я могу сказать. Чон на принесённой небольшой плите выкладывает кусочки самгёпсаля, чтобы прожарились, ведя при этом себя совершенно невозмутимо, в отличие от меня, потому что разница в тринадцать (ладно, двенадцать с половиной) лет меня не сказать, что напрягает, но как минимум ощущается дискомфорт, я чувствую себя ребёнком по сравнению с ним, но он, видимо, обо мне иного мнения и имеет другие цели, отличные от тех, которые обычно делают с детьми. — Тебя беспокоит тема возраста? — поднимает он глаза с еды на меня. Он уже не кажется таким страшным, как неделю назад в кабинете директора или в ресторане, сейчас за непринуждённой в извращённом смысле этого слова беседой он выглядит таким же, как и все, отличие только в брендовых часах на запястье, стоимостью как всё кафе, в котором мы сидим, и припаркованная ламба у входа, которую не каждый смертный может себе позволить. — Мне не хочется, чтобы это как-то отдаляло нас друг от друга, — отложив приборы, снова складывает локти на столе. — Возраст не такая большая помеха для построения здоровых, продолжительных отношений. Вот он и озвучил прямым текстом, что хочет и чего добивается. А я уже… не против? С чего ради? Наверное, не хочу упускать возможность, раз уж она выдалась. Не знаю. — Любви все возрасты покорны? — усмехаюсь тихо, немного нервно, прежде чем отпить кофе. — Скажешь, что это слова настоящего педофила? — выгибает бровь Чонгук, а я впервые за вечер по-настоящему смеюсь, почему-то фраза, которая буквально вырвана из моих мыслей, смогла меня рассмешить. Я настолько предсказуем в своих словах? А Чон улыбается слабо, смотря на меня, вот-вот дыру точно прожжёт, но будто и после этого не остановится, смотря на мой пепел так… умиротворённо? Есть такая необычная особенность у мира, вернее, у общества, которое в нём живёт, разных его слоёв. У кого-то что-то есть, а у кого-то нет, но у них не будет того, что есть у других. На примере звёзд это легко объяснить. У простых людей есть соответственно простая жизнь, без папарацци, без гастролей, мировых турне, популярности, и многие себе это хотят, возвысив тяжёлый труд любимых артистов и актёров до небес. Они мечтают о такой жизни, казалось бы, беззаботной и роскошной. Медийные личности в своё время мечтают о простом человеческом, обычной жизни без излишнего внимания, с возможностью без приключений выйти на простую прогулку, не быть замеченным камерами. Такой вот парадокс. Мы видим то, что красиво, дорого и что показано в интернете и телевизоре, но не видим, что происходит на самом деле. Чонгук — принадлежа к тем людям, что вечно заняты, обязаны быть всегда с холодной головой и невозмутимостью — достиг вершины, имеет в распоряжении целую компанию, горы денег и, казалось бы, что ещё для жизни надо? У него есть всё, что нужно для шикарной, беззаботной жизни в комфорте. Но чего-то всё-таки не хватает, а иначе стал бы он приходить с предложением общения ради завязания совсем неделовых отношений? Но не лучше было найти себе красавицу-жену, завести с ней детей и отдавать свою любовь и время им, а не мне? Что за милость вдруг к простому школьнику (я не перестану это повторять, я всё ещё никто по жизни, несостоявшийся малец, которому ещё предстоит узнать многое в жизни, у меня просто в голове не укладывается), попытка найти разнообразие в жизни? Поэтому он так улыбается, когда я рядом с ним? Я привык находить во всём в жизни подвох, какое-то двойное дно, поэтому не могу пока расценивать его действия и слова за чистую монету. — Расскажи ещё что-нибудь о себе, — просит Чон, переворачивая кусочки свинины палочками. — По-моему, получается неправильно, что вы обо мне всё знаете, а я о вас почти ничего, кроме рода работы. — Почему ты думаешь, что я знаю о тебе всё? — Людям вашего уровня свойственно чувство держать всё под контролем, а для этого надо всё знать, как и информацию о человеке, с которым вы собираетесь сходить на ужин. — Много знаешь о таких, как я? — немного прищурившись, спрашивает, смотря так, что мне становится неловко под напором чёрных глаз. Ошибся? Он смотрит на меня так, будто я ребёнок, доказывающий, что трава синяя, а не зелёная. — Скажите, что я не прав, — остаюсь всё же при своём, ничего не могу поделать с характером. Если и топить, то топить до конца, даже если попаду впросак. — Ты прав только в том, что я привык держать всё под контролем, но добывать информацию о человеке… Мы же не в криминальном фильме о мафии, а я всего лишь работник офиса, как и многие другие, у меня нет таких связей, чтобы запрашивать досье на кого бы то ни было. — Вы прибедняетесь. — Да неужели? — выгибает бровь, усмехаясь надо мной. — При желании можно организовать что угодно. — Ошибаешься. Есть многие факторы, противоречащие реализации твоих безумных планов, — подняв руку, он начинает загибать пальцы. — Финансовая обеспеченность, время, отсутствие связей, незаконность. — Ничто из перечисленного не могло помешать вам узнать обо мне информацию хотя бы из школьного архива. — Конкретно в нашем случае больше сыграло то, что я хотел бы узнать тебя сам, — вот и раскололся, не такой уж ты и невозмутимый, Чон. Но всё равно такое чувство, что он говорит только то, что мне можно знать, что он мне позволяет знать, сначала увиливал, а теперь сказал то, что действительно думает. — Ради каких жертв такие заморочки? — Я обозначил свою позицию сразу, как мы начали говорить, не понимаю, почему ты продолжаешь спрашивать о причинах. Недоверие с твоей стороны вполне оправдано, но смею заверить, что оно беспочвенно. Я не собираюсь играть с чувствами другого человека, использовать его в своих целях и прочие страсти. Всё, чего я хотел бы попросить, это взаимность и немного времени на то, чтобы понять искренность моих намерений. — Влюбиться в обложку, чтобы разочароваться в содержании? — Уверен, что в итоге не разочаруюсь. — Нельзя быть в чём-то на сто процентов уверенным. Везде есть погрешность. — И какая же она у тебя? — Я и есть погрешность. — Ты слишком категоричен к себе, — выносит свою оценку, перекладывая готовые кусочки мяса мне в тарелку. — Нужно быть проще в этой жизни, и не поверишь, какой лёгкой она может быть. — А вы сама простота, как я погляжу, — кажется, я немного наглею с выражениями, Чон, как бы ни бесил меня, продолжает оставаться человеком, старше меня на двенадцать лет, и имеющим определённый статус. Но ему, походу, нравится моя своевольность в речи — сидит, ухмыляется. — Не всегда. Здесь тоже есть своя погрешность. Дальше мы едим молча. Несмотря на немного напряжённый, с моей стороны нервозный диалог, с Чонгуком оказалось приятно беседовать. Не в сравнение Чимину, они даже рядом не стоят, небо и земля. С Чоном приятно вести именно диалог, а не слушать только его реплики. Он умеет не только говорить, но и слушать. Не стал говорить о работе, потому что понимает, что мне это будет совсем неинтересно. Ему незачем хвастать своими миллионами, чтобы я обратил на него внимание. Он пытается подступиться другим путём — пробирается в душу. Должно быть, у него наполеоновские планы, раз всё настолько серьёзно. Но проблема в том, смогу ли я дать ему то, что он вскоре запросит? На односторонней симпатии далеко не уедешь, а если я так и не проникнусь к нему ответными чувствами, значит, все его старания были напрасны. Не то чтобы я беспокоюсь об этом, но как человеку, ищущему своё, я бы посочувствовал искренне. Приплыли, от раздражения до сожаления. От ненависти до любви?..***
После кафе мы поехали в парк Ёидо. Там много ходили, господин Чон рассказывал какие-то интересные факты об этом месте, поскольку был здесь не раз и в своё время интересовался историей каждого уголка парка. Оказалось не так нудно, как я думал, действительно интересно, как-то преподносил он всё это так, что хотелось слушать и дальше. Может, это поставленный глубокий голос, а может, манера речи, простая и понятная, но слушать его было приятно. Создалось ощущение, что я по-настоящему отдыхаю, а не доживаю часы до прихода домой, утомлённый болтовнёй Сумин и суматошными перебежками из одного места в другое. — У тебя красивая улыбка, но ты редко позволяешь себе улыбаться, — говорит Чон, когда мы переходим небольшой мостик, проходящий через искусственную узкую реку, больше похожую на ручей. Вода бьётся о камни, меняя русло, тихой музыкой звучит. Людей поблизости не было, как-никак будний день, и мы решаем пока остановиться здесь, среди деревьев и высоких, огромных кустов. — Мало поводов для улыбки, — опираясь руками и бёдрами о перила мостика, я поворачиваюсь к нему. Пальто было как раз кстати, поднялся небольшой ветер, поэтому сейчас оно было на мне. На Чоне было похожее, только чёрного — что уже не удивительно — цвета, накинутое на плечи. Кажется, кому-то очень нравится казаться загадочным готическим аристократом конца девятнадцатого-начала двадцатого веков. Снова только это сравнение лезет в голову. — Говоришь так, будто в жизни нет ничего такого, что способно тебя, повидавшего много ужасного, обрадовать. — Снова скажете воспринимать всё проще? — немного склоняю голову к плечу. — Возможно. Или скажу, что твой источник счастья просто нужно найти. — Не намёк ли это на то, что им можете оказаться вы? Его намерения читаются между строк слишком очевидно, а он и не думает скрываться. — Не намёк. Значит ли это, что его источником счастья могу быть я? — Вы тоже не слишком улыбчивы, — решаю перевести стрелки. — Издержки профессии? — Если буду улыбаться слишком часто, люди перестанут воспринимать меня всерьёз, — кивает, отвечая на мой вопрос. Из-за наступления осени темнеет быстрей. Небо начинает пропитываться тёмными красками, в парке зажигаются фонари. — Какова вероятность того, что всё делается не зря? — звучу как никогда серьёзно, немного боязливо, потому что надежда может передаваться воздушно-капельным путём, иначе я не могу объяснить, почему во мне поселилось чувство, что видеться с Чонгуком, как бы я к нему категоричен ни был, хочется и дальше, не так часто, может, так же раз в неделю, но с ним действительно интересно и спокойно. Как говорила Сумин? Может поделиться опытом и житейской мудростью? — Пока не попробуешь, не узнаешь. В чём нельзя быть никогда уверенным, так это в чувствах людей. Они всегда неоднозначны, переменчивы и непредсказуемы. Я не могу предугадать, начнёшь ли ты что-то испытывать ко мне, или не пропадёт ли у меня к тебе заинтересованность. Загадывать наперёд не получится, но пока есть настоящее, то, что происходит здесь и сейчас, имеет значение то, что ты испытываешь в данный момент. Если слишком долго думать о будущем, о том, как поступить, что может произойти, начинаешь медленно перегорать. Это как шагнуть в пропасть, не проверив исправен ли парашют. Произойти может что угодно. В его слова хочется верить, не знаю почему, но он звучит очень убедительно, так, будто это он творец мироздания и все законы, что есть в жизни, — его творение. — Но в настоящем не будет смысла, если не стремишься к чему-то в будущем. — Смысл будет всегда. Нужно только понять, что его можно найти везде, а не только в будущем, которое может не наступить. Стремления это хорошо, но иногда цель не оправдывает средства. Что ты будешь делать, когда достигнешь вершины? Будешь радоваться или почувствуешь опустошение? Вопрос, на который я не нахожу, что ответить. — Всё в мире неоднозначно. И я не хочу, чтобы ты думал, что наше общение может нести в себе только сексуальный подтекст, если ты вдруг так считал. — Моментами, — поджимаю губы, уведя взгляд вниз и вжав в плечи голову. Руки теперь сложены перед собой. Чонгук стоит в метре от меня, на протяжении всего времени он держался на расстоянии, не вмешиваясь в моё личное пространство, нарушив его только в машине, чтобы разбудить меня, что я очень уважаю и ценю. Значит, человеку небезразличны мои желания и мой комфорт. Не было поползновений случайно прикоснуться в кафе, не было и здесь, в парке, пока мы шествовали, ведя беседу (в большинстве которой говорил Чон). Но я вижу, как сейчас, когда контакт более-менее налажен, нет напряжения, которое было в начале нашей встречи, в чужих жестах проскальзывает желание коснуться меня. Вижу, как, видя моё смущение после упоминания о сомнениях насчёт наших взаимоотношений в дальнейшем, пальцы на руке Чона дёргаются в попытке дотянуться до меня, но он сразу себя одёргивает, и вовсе сжимая руку в кулак. Тебя это трогает, Ким Тэхён? Тебе нравится держаться на расстоянии, оставаясь в своей зоне комфорта? Не позволишь нарушить её, чтобы узнать, что же тогда будет? Мы слишком мало знакомы, чтобы я позволял ему что-то, но… Боже, откуда взялось это «но»? Что произошло за несколько недель после появления господина Чона в моей жизни? Разве могут так быстро поменяться принципы, с которыми ты жил столько лет? Наверное, да, когда человек тебе симпатизирует. А Чонгук симпатизирует? Я поднимаю голову — смотрю на него. Он такой же человек, которому не чужды сомнения, переживания и чувства. Он тоже над ними не властен. Он тоже… меняется? Был ли он другим до встречи? Вероятней всего, нет, но что-то же заставило пойти на риск и в школе вызвать меня на разговор. — Думаю, стоит пойти дальше, если мы не хотим замёрзнуть, — он первым разрывает молчание и, получив мой кивок, ступает по мостику. Я догоняю его и решаюсь на нечто необдуманное и наверняка поспешное — аккуратно подхватываю его пальцы своими и тут же ловлю на себе его удивлённый, даже опешивший взгляд. Мою холодную ладонь мягко окутывает тепло его ладони, которую он слабо сжал, чтобы не упустить моей руки. Этот незначительный жест как будто слишком громко объявил обо всём, что я чувствую, начиная от сомнения, заканчивая надеждой на что-то лучшее. — Я не хочу, чтобы между нами были недопонимания, — решаю обозначить всё сразу, чтобы потом не было неприятностей и обид. — Не знаю, смогу ли ответить вам взаимностью, поэтому советую не строить воздушных замков и воспринимать всё слишком близко к сердцу. — Думаешь, я не понимаю этого? — добродушно, просто совсем, будто он самый милосердный и добрый человек, не способный на злость, а лишь на понимание. — Верь в лучшее, готовься к худшему. Именно так. Точнее не скажешь. Всё же странно до ужаса сложились обстоятельства. Чем я заслужил такую… удачу? Захотел — получил? Так просто? — Чувства не так быстро появляются, как ты думаешь, — прерывает мои размышления Чон. — Симпатия — да, но что-то большее — лишь по истечении какого-то времени. — Это вы на основании опыта говорите или исходя из собственных размышлений? — Скорее второе, но и в этом не до конца уверен. Случаи разные бывают. — А вы когда-нибудь любили до этого? — наверное, слишком наглый вопрос, но только Чону решать: отвечать на него или сменить тему, тогда я пойму, что затронул то, что было не дозволено. — Если ты говоришь о чём-то кратковременном, то да, но если имеешь в виду ту самую возвышенную степень любви, то нет, я не любил. Любовь тоже понятие неоднозначное, верно? — поворачивается ко мне и слегка ухмыляется — закидывает удочку, уже зная, что я люблю поразмышлять, и ждёт реакции. — Должно быть, вы были влюблены, — излагаю, как тот мудрец, гуру в любовных делах, блять! — Редко у кого влюблённость перерастает в любовь, она может остаться на стадии влюблённости с идеализацией человека, окрылённостью от чувств и отрицанием видеть проблемы и так называемые красные флаги у человека, к которому вы это испытываете. — М-м-м, — заинтересованно тянет, — какие красные флаги ты увидел у меня? Ты же не влюблён, можешь трезво оценивать ситуацию. — Пока только возраст. — Это не считается за красный флаг. — У меня считается. — Ладно. Что-то ещё? Что ты слишком идеальный?! Осмотрительный, внимательный, ценящий чужое время, личное пространство, интересы и, чёрт возьми, ты за сегодня не накосячил ни по одному фронту! Как? Почему у Сумин такие парни не попадаются? Если у неё это целый набор из долбоёбов, то господин Чон собрал в себе почти все качества идеального мужика. Любая девушка о таком мечтала бы! — Пока ничего. — Пока? Ты рассчитываешь на продолжение нашего общения? — я в непонятках поворачиваюсь к нему. В смысле? — Я думал, что сегодняшний вечер внесёт ясность в наше дальнейшее будущее, как минимум определит, стоит ли продолжать. — Не поверю, если скажете, что сдались бы без боя просто так. — Не сдался бы, если бы увидел хоть крошечный намёк от тебя на то, что у меня есть шансы. Боюсь спросить, что в итоге он увидел, но по его довольному виду всё более чем заметно. Однако ещё рано о чём-то говорить! Это просто прогулка, знакомство, бета-тест, как хотите. Но не что-то большее.***
Возвращает он меня домой почти в десять вечера, когда Сеул погрузился во тьму ночи, а лёгкость от истраченных сил окатила тело, стоило ему соприкоснуться с мягкостью сидения в салоне ламборгини. Ноги приятно гудят после прогулки, голова совершенно пустая. Кажется, я высказал Чону абсолютно всё, что таилось в мыслях столько времени. И он был рад слушать мой бред, что до сих пор странно. Может, это и не бред вовсе, а просто я нашёл в его лице единомышленника? Не знаю. Но факт остаётся фактом — мне сегодняшний вечер понравился. Пока за окном проносятся вывески разнотипных заведений, я думаю о том, что, наверное, у меня сегодня случилось самое настоящее раздвоение личности. Вспомнить, как я веду себя обычно, что думаю и как это преподношу, и как я сегодня обходился с Чонгуком — сравнить огонь и воду. Может, я пытался казаться лучше, чем есть на самом деле? Но зачем? Мне же с ним не дружбу водить и не что-то большее. Изначально я думал именно так. Сейчас же — не знаю, что и делать. Моё мнение поменялось. Границы, которые я определил между нами, немного размазались, приобрели нечёткость под гнётом сомнений, появившихся в моей голове ещё в кафе. Или так сыграло первое впечатление о Чоне, что было обманчивым и испарилось после общения с ним? У меня же были мысли о педофилии (они и сейчас остались, но с сомнительной подложкой, которая вот-вот рассыплется), о поиске отношений от скуки, но после прояснения… А было ли оно? Может, я, опираясь на нынешний портрет личности Чонгука, сам себе надумал сейчас его истинные намерения, которые совсем уж радужные, которые я так старался избежать, видя только всё самое плохое? Завтра новый учебный день, контрольная по истории, не знаю, как с таким ворохом новых мыслей буду её писать. Смогу ли вообще уснуть? В дороге снова немного укачивает, но не до такой степени, чтобы можно было провалиться в сон. Чонгук останавливает автомобиль снова у тротуара, глушит мотор. А я не тороплюсь выходить, как-то было в начале прогулки, чтобы родители не увидели, в чьей компании будет их сын. Сейчас это имеет не такое большое значение как-то, что в замкнутом пространстве резко стало нечем дышать. Он смотрит на дорогу, так и не убрав руки с руля, а я не рискую посмотреть на него — сердце точно остановится. Сейчас оно бьётся суматошно, попадает по рёбрам; уверен, будь я сейчас в одной футболке, она бы вздымалась от каждого толчка органа изнутри. Должен ли я ему что-то сказать? Что мы вынесли из сегодняшнего дня? Только неопределённость. Сбитые, перемешавшиеся между собой мысли и зародыш сомнения в изначальных целях друг на друга. У меня точно. Эта встреча должна была стать первой и последней, но снова взявшееся из ниоткуда «но» капает на нервы. — Если захочешь снова встретиться, дай знать, — Чонгук снова берёт всё в свои руки, как и ответственность за то, что происходит между нами. (А между нами ничего не происходит, ясно?! Но он даёт себе отчёт в этом!). В горле снова ком, как в кабинете директора. Не могу ничего внятного ответить, кроме как смазано угукнуть и потянуться к двери, чтобы открыть её, но как будто что-то гложет меня, словно я что-то делаю не так и поступаю, как последняя сволочь. Потому что так холодно реагирую сейчас после откровенного в своей мере разговора? Или потому, что рушу надежды другого человека? Чёрт. Ненавижу неопределённость и сомнения. Не-на-ви-жу. — Спасибо за компанию, — всё же говорю и открываю дверь, чтобы выйти. Чонгук… не держит меня и не просит ничего. Представление о богатее, который не оставит меня в покое, рушится, как карточный домик. — Всего хорошего. — До встречи, Тэхён, — и, несмотря на всё, он едва дёргает уголком губ, являя лишь тень улыбки на лице. Я выхожу, добираюсь до дома, зачем-то оборачиваюсь и смотрю в тонированное стекло, не зная, зачем. Почему-то уверен, что он тоже смотрит, но что нам даст этот факт? Правильно, ничего. Дома, укутавшись после душа под одеяло, как и думал, долго не могу уснуть. Стоит закрыть глаза, начинаю вспоминать прошедший день, цепляюсь за Чона, и мысли касательно него уже не могут оставить голову. Ненароком припоминаю тонкий шлейф его парфюма, выбившуюся прядь волос из массы общей причёски, немного усталый вид после трудового дня. Объёмное одеяло сжимается в руках, ноги поджимаются, устремившись коленками к груди, но замерев на полпути. Этот день был похож на что-то нереальное, как будто меня из обычного русла моей жизни вынули и запихнули в другой мир, в жизнь совсем другого человека, заставив прожить один день за него. Настолько всё было непохоже на рутину, к которой я привык, что даже кафе, в котором я был с Чоном, куда я часто захаживал с Сумин, казалось каким-то другим, но внутри ничего не поменялось, ни интерьер, ни меню, ни официанты. Чувство, похожее на трепет, зародилось внутри, когда я понял, что в отношении меня у другого человека — который может себе позволить куда более раскрепощённых, смелых и готовых на инициативы людей — нет скверных мыслей. Зная, какими люди бывают отвратительными до собственных желаний, это осознание стало самой настоящей дикостью. Несостыковка с представлением, которое сложилось в голове, с реальностью. Диссонанс. Я думаю об этом утром, когда чищу зубы, по дороге в школу и даже на уроке, когда мы работаем с учебником, выписывая в тетради всё самое необходимое. Меня как будто сломали, перевернув внутренний мир с ног на голову. — Тэхён, я, конечно, привыкла, что ты можешь втыкать в какую-то точку в пространстве и не слышать, когда я тебе что-то говорю, но имей совесть, в конце концов, — усмехается Сумин в столовой. — Или ты думаешь, что хреново написал контрольную? — она была только что, но не это меня волнует, далеко не это. — Нет, всё как всегда. — Не слышу радости, — видимо, она заметила, что от моего обычного состояния сейчас только пыль, и меня что-то тревожит. — Поделиться ничем не хочешь? — да, точно заметила. Но говорить о Чоне с ней не хочется, я сам не до конца разобрался, вернее вообще не разобрался. Она и могла бы помочь, но это может повлиять на мою точку восприятия, а значит, и на моё решение касательно его — чего мне не надо. Это должно быть только моё решение, основанное лишь на том, что чувствую я. — Если заметишь, что я веду себя как-то иначе, дай знать, — говорю вместо ответа на вопрос, зарождая новые вопросы в её голове, это точно. Попросил это из страха не заметить. Первый признак влюблённости — перемены в поведении. Если этого не замечу я, это точно заметит Сумин. — Хорошо, как скажешь, — неуверенно блеет она, и вижу, как хмурится немного. — Слушай, ты не заболел? Выглядишь так, будто пентагон всю ночь взламывал, — потрогав мой лоб, изрекает: — Да вроде нет… Может, ты устал? Вон, какие мешки под глазами. — Сумин, я кореец, у нас у всех мешки под глазами, — не удерживаюсь от ироничного комментария. — Ты понял, что я имею в виду, — легонько бьёт меня кулаком в плечо. — Серьёзно, попробуй отдохни от гаджетов и учёбы, пройдись по парку сам, подыши свежим воздухом. Парка мне хватило, кажется, спасибо. Но идея неплохая, может, я правда перенапряг мозг интернетом и своими размышлениями на ночь глядя добил его и сейчас выгляжу как местный дурачок с кашей в голове. Надеюсь, прогулка отвлечёт от мыслей и поможет расслабиться.