R U Mine?

Джулс даже не старается уничтожить Нейта Джейкобса, она ничего не делает, только приходит во снах в последнее время всё чаще, но он уже готов кричать и биться головой каждое пробуждение. Магия.  Нейт думает о ней такой: с растрёпанными волосами, в полурасстёгнутой рубашке со следами красок и зубной пасты, с закатанными рукавами, без макияжа, домашней, облизывающей кончик кисточки за работой. Восхитительная. Бледная. Тонкокостная. Из пастели и облаков. Её бы на руки, перед ней бы на колени, но так нельзя. Джулс Вон — это что-то из совершенно другой реальности, Джулс Вон — это даже не возможный вариант. Нельзя её рассматривать так. Нельзя ночевать перед её домом, сдувать пылинки с папки с её ню. Нельзя, но Нейт всё равно это делает и сбивает в кровь кулаки об стену в душе.  Перспектива быть с Джулс сильно пугает его много чем: социальной стигмой, сломанным образом, который он так упорно выстраивал годами и убеждал и себя и других в него поверить, но больше всего — своей неизбежностью. Очевидной и глубоко желанной неизбежностью, но такой страшной. Нейт падает в постель после тяжёлого дня, наполненного тренировками, вознёй с поломанной Кэсси и усталостью. Где-то там Джулс мысленно говорит: «Я тоже.» Они такие разные и зеркальные, но кое в чём одинаковые — оба старательно избегают своих чувств и врут своим пассиям о том, что любят их.  Им даже не перепало увидеться днём, как это обычно у всех бывает. Только ночью или поздним вечером. Это, разумеется, само собой, это неудивительно — с такими, как Джулс, всегда так. Таких держат в голове как личный грязный секрет, не более. С ней нельзя по-нормальному, её ни в коем случае нельзя полюбить. Вот и Нейт следует этому негласному неоспоримому «нельзя.» Это понятно, привычно и естественно. К ней и прикасаться-то, наверное, противно, но Эллиот всё равно касается, целует и трогает, и Джулс прикусывает язык, чтобы случайно не назвать его Нейтом. Ру, наверное, пытается сейчас дозвониться на её телефон. Поэтому Джулс его и выключила; уже не тошнит и не сводит челюсть от самоненависти, просто по-усталому плохо и жаль саму себя.  Тайлер, Тайлер, Тайлер. Она ненавидит, она стыдится, она напугана, она влюблена. Он снится ей год. Она до сих пор думает об этом всём. По-настоящему Джулс разбивает даже не шантаж, а то, что он от её Тайлера. Это его руки были на её горле в ту встречу после карнавала, это его угрозы тут же сбивались на комплименты, это он намеревался использовать её фотографии как компромат, запугать её, выбить землю из-под ног, это он заставил её дать ложные показания в полиции. Это с ним она переписывалась до утра, а ещё на уроках, пряча телефон под партой. Это он был таким милым в переписке. Джулс давится противоречием, упивается этим сильнейшим ударом, и Ру она целует только поэтому.  Иногда Джулс, конечно, думает о Ру. Джулс искренне пытается думать о Ру романтически-заинтересованно. Старается мысленно поселить её в собственную квартиру в Нью-Йорке, когда уедет учится в Парсонс, в её сокровенную мечту, но там только Тайлер, их дизайнерская одежда, небрежно сложенная на стуле, и утренний секс прямиком из печатных фантазий их трёхнедельной переписки. Старается вообразить совместное будущее с Ру, но это больше походит на кошмар, а не на сладкое сновидение. Но Джулс самозабвенно и самоотверженно идёт на это, кормит подругу ложными надеждами и смиряется: Ру так Ру. Лишь бы та не стала принимать снова, не сорвалась, как мать-алкоголичка когда-то, как после того мерзкого вечера на перроне. Может быть, когда-нибудь Джулс сумеет полюбить в ответ. Она очень постарается.  Джулс любит Ру! Джулс очень любит Ру! Они в отношениях — пусть об этом знают все, пусть Ру радостно обсуждает это с Лекси. Джулс настолько любит Ру, что мучается каждый раз, когда Ру рассеянно на отходняках от дозы пытается сделать ей приятно. Джулс Вон ужасная подруга. Джулс Вон самая настоящая шлюха. Почему это не рука Тайлера? Почему это не Тайлер прямо сейчас?  Джулс любит Ру. Любит, любит, любит! И точно сможет в это поверить. Нейт тоже старается поверить и заодно дурачит Кэсс, дарит ей медальон с сердечком, даёт свои футболки, свои вещи, говорит, что любит и хочет; выходит, как и у Джулс, криво. Пышная, помешанная Кэсси прижимается, смотрит бóлезно и говорит: «Я — это всё, что ты желал?»  Знала бы ты, чего Нейт желал.  И он всё равно целует и берёт, жмурится, чтобы почётче увидеть под веками лицо Джулс.  Кэсси хочется одеть хоть сколько-нибудь похоже, замазать, украсить как куклу. С Джулс наоборот: снять бы порванные колготки из той чёртовой видеозаписи, повернуть время вспять и вдруг оказаться рядом с мотелем, помочь, сделать хоть что-то, смыть блёстки с век и ногтей, погладить по синякам, согреть, обнять, но не удушающе, наконец не вести себя, как отец, протянуть руку. Он, конечно, этого не сделает никогда, но он так хотя бы думает!  Ему искренне нравится её новый стиль. Естественный, чудесный, без прежней сексуализации. Только Ру постоянно загораживает вид, маячит рядом — боже, Джулс до сих пор с ней таскается? «Безнадёжная, она правда верит в то, что Джулс её любит?» — с усмешкой думает Нейт и сильнее сжимает пухлую ручку Кэсси.  Он тянется к Джулс, прекрасной, эфемерной, невероятной Джулс Вон, но ударяет себя по рукам; ударяет, а потом переплетает их с руками Джулс из снов; а потом протягивает диск; а потом трогает себя, желая лишь Джулс, Джулс, Д ж у л с. Они переглядывается на спектакле, оборачиваются друг на друга в коридоре, он видит её вечером на велопрогулке в парке; а Джулс, конечно, всё знает и видит. Она видит и знает его, Нейта, даже если он сам себя пока что не готов.  Нейту снова снится Джулс Вон.  Джулс снова снится Нью-Йорк, школа дизайна, то, как её любовно подхватывают на руки. Они — не руки Ру. Они — не женские.  Нейт снова оборачивается. Интуитивно она чувствует, что этот сон вещий.