to love again; to love different

Инеж Гафа была на миссии. Это была секретная миссия, как и большинство миссий, но она была немного другой. «Призрак» пришвартовался на побережье Фьерды после нескольких месяцев, проведенных в море. Инеж дала своей команде достаточно времени для отдыха и пополнения запасов, пока выполняла свою собственную задачу. Для этого ей пришлось немного углубиться внутрь острова, к очень знакомой крепости на склоне утеса, хотя на этот раз она вошла как гостья, а не как преступница. Нина поприветствовала ее обычным сокрушительным объятием и провела внутрь Ледового Дворца по ряду величественных холлов и узких коридорчиков. Место было царственным и сверкающим, резко контрастируя с мрачным и угрожающим тюремным сектором, через который они прошли три года назад во время ограбления. И это, конечно, ощущалось по-другому — неторопливо прогуливаться, а не красться, притворяясь кем-то другим, кроме нее самой. В каком-то смысле это приносило освобождение. Они поселились в круглой комнате с видом на залив. Если бы Инеж прищурилась достаточно сильно, она, возможно, смогла бы разглядеть «Призрак», пришвартованный где-то далеко внизу. Нина устроилась в плюшевом кресле и взяла крошечные миндальные пирожные. Она подвинула поднос через стол к Инеж, которая слишком нервничала из-за того, что будет дальше, чтобы даже думать о том, чтобы что-нибудь съесть. Ее желудок словно скрутило в тугой узел. После того, как они рассказали друг другу о своей жизни, друзьях и самых важных деталях, Инеж, наконец, перешла к истинной причине своего визита. Ей не хотелось портить настроение, но ей нужны были ответы на вопрос, который она годами держала в себе. Нина была единственной, кому она доверяла настолько, чтобы спросить их. — Нина. Мне нужно тебя кое о чем спросить, — она вздрогнула, выглядя явно смущенной, но решительной. — Речь идет о чем-то, что могут сделать корпориалы. Ну, точнее, целители. — Хорошо, — с опаской сказала Нина, ставя тарелку с пирожным обратно на стол. — Когда меня привезли в «Зверинец», мне сказали, что мне нужна была какая-то процедура. До того как я… встречусь с клиентами. — Я слышала о них, — медленно сказала Нина. — Есть несколько видов процедур которые делаются в домах удовольствий. В конце концов, Нина сама работала в доме удовольствий, и хотя ее работа отличалась от работы остальных девушек, работающих в «Доме белой розы», она знала более чем достаточно о том, что происходит за закрытыми дверями. У всех девушек были свои методы, когда дело касалось их тел и удержания определенных нежелательных проблем в узде. Если были допущены ошибки и девушка в итоге забеременела, это означало либо конец ее карьеры в доме удовольствий, либо можно было вызвать врача, чтобы устранить проблему до того, как девушка зайдет слишком далеко, но такая процедура была рискованной. Будучи серцебиткой, Нина не обладала необходимыми навыками, чтобы помочь кому-либо из них с профилактическими мерами. Это была точная наука, которую было легко испортить. Она не собиралась рисковать в этом вопросе. — Там был мужчина, — Инеж продолжила, уставившись скорее на свои колени, чем на Нину, как будто от этого было бы легче говорить об этом. Ее голос становился все тише и тише по мере того, как она говорила. — Тот, кто проводил процедуру. Это был Гриша. У Танте Хелен была с ним какая-то сделка. Она не сказала мне, для чего это нужно, просто сказала, что это будет полезно для меня и что это необходимо, если я собираюсь там работать. Она сказала, что это нормально. Что у всех других девушек было то же самое. И в то время у меня еще не текла кровь. Я продолжала ожидать этого, когда стала старше. Но я слышала, что иногда этого не происходит, если вы находитесь в стрессовых ситуациях или если вы чрезмерно активны. Я уверен, что лазание по стенам и крышам не помогло. Но даже сейчас… ничего. Тот человек, я имею в виду Гришу… Я думаю, что бы он ни сделал со мной, это было навсегда. Нина выглядела напуганной. — В то время я не знала ничего, — объяснила Инеж. — Я не смогла бы протестовать, даже если бы захотела. Я просто позволила ему сделать это. Я не понимала, что происходит. — Были и другие способы! — Нина взорвалась от возмущения. — Другие способы, которые не являются постоянными! Эта ужасная, злая женщина! Она не имела права! — У меня не было никаких прав в том месте. Мне не предложили выбора. — тихо сказала Инеж. — Это ведь… не то, что можно исправить, не так ли? Можно ли это обратить вспять? — Инеж, мне так жаль, — со слезами на глазах ответила Нина. — Если он сделал то, что я думаю, что он сделал… Как только что-то извлекается из тела, корпориалы не могут вернуть это обратно. Если это что-то, что произошло много лет назад, то организм приспособился. Серцебиты и целители могут сращивать кости, изменять кровоток и влиять на то, что уже есть. Но как только что-то меняется таким образом… — Конечно, — быстро ответила Инеж. — Я понимаю. — Ты… — Нина прочистила свое горло и попыталась звучать настолько тактично насколько она может. — Ты задумывалась о том чтобы завести ребенка? — Нет! — торопливо ответила Инеж, ее щеки начали медленно краснеть. — Нет, я не могу. Я имею ввиду, не задумывалась… У меня слишком много всего чтобы… — она остановилась, язык заплетался и она попыталась начать сначала. — Нет. Я не хочу детей. Не сейчас, точно. Просто… на самом деле дело не в этом. Я бы хотела, чтобы то, что со мной сделали, было моим выбором. Сдавленный звук вырвался из горла Нины, и она потянулась, чтобы заключить Инеж в объятия. — Ты задушишь меня, — выдавила Инеж через несколько секунд после того, как объятия Нины только усилились. — Прости. — Нина шмыгнула носом, высвобождая Инеж из своей удушающей хватки. Она обдумывала еще один неловкий вопрос. Она не хотела совать нос в чужие дела, особенно когда дело касалось Каза, но… — Каз когда-нибудь подозревал? — Нет, — неловко ответила Инеж. « Ну, насколько мне известно, нет. Может быть, так оно и есть. Не то чтобы он не знал, какие вещи происходят в борделях. Но это не то, о чем он когда-либо заговорил бы.» Нина кивнула. Обычно Каз знал все чужие секреты. Он знал, что Уайлен не может читать. Всегда знал причину, по которой Нина так одержима желанием освободить Матиаса из тюрьмы. Но Каз был хорош тем, что несмотря на все его ехидные замашки, он никогда не осуждал. В конце концов, это было бы лицемерием с его стороны осуждать человека, когда он сам полон секретов и тайн. Это было то, что Нина действительно ценила в нем. — В любом случае, я не могу представить его в роли отца. — сказала Инеж. — Никогда не знаешь, что случится, — сказала Нина и подмигнула. — Люди меняются. Может в один день Грязные руки закончит свою преступную жизнь и решит обзавестись семьей. Инеж фыркнула, представляя Каза который укладывает ребенка в постель, а затем идет в свою комнату, чтобы почитать роман и приготовиться к раннему сну. Каз позволил бы себе отдохнуть только если бы небо стало коричневым, а трава фиолетовой. — Сомневаюсь в этом. — Что ж, может быть ты все-таки в один день решишь завести детей. Родить детей самой не единственный способ. Есть и другие варианты. — Ты права. — Керчь может и не страдает от переизбытка сирот, но Равка определенно — да, если в конце концов вы захотите детей. Я даже знаю несколько людей, которые управляют детскими домами, там о них хорошо заботятся. Я была бы рада представить вас им. — Спасибо. Нина вздохнула. — Прости, что у меня нет для тебя решения получше. Я бы очень хотела, чтобы оно было. — Все в порядке. Спасибо за то, что сказала мне. Мне нужно было знать.

ххх

Инеж пустила сама себя в спальню Каза в Бочке. Она оставила свое пальто на его стуле, как она всегда делала, чтобы предупредить его о своем присутствии в комнате. Это была одна из необговоренных договоренностей, которая у них была. Было еще не поздно, и она хотела быть здесь до того, как он вернётся после рабочего дня, чтобы она смогла подготовить себя к сложному разговору. Когда она села на кровать, скрестив ноги, тревожность только росла. Тема сама по себе была неловкой, но то что ей придется ее поднять смущало еще больше. Последние два года она спала в Клепке. Это происходило постепенно, но все между ней и Казом всегда все было постепенным. Казу потребовались месяцы практики, чтобы научиться держать ее в своих объятиях, но Инеж потребовалось еще больше времени, чтобы почувствовать себя достаточно комфортно, чтобы лечь с ним в одну постель. Она полностью доверяла ему, но когда в комнате становилось темно и она чувствовала, как он ерзает на матрасе рядом с ней, ее воспоминания брали верх прежде, чем у нее появлялся шанс остановить их. Каз превратился бы в любого другого безликого мужчину, платящего за то, чтобы оказаться в ее постели, а она превратилась бы в пустую версию самой себя, смирившуюся с тем, что с ней может случиться все, что угодно. В прошлом она исчезала в тот момент, когда мужчина приближался к ней. Самым трудным испытанием, с которым она когда-либо сталкивалась, было оставаться Инеж Гафа, своей истинной, уязвимой личностью, в той же ситуации. Сначала она даже не могла повернуться, чтобы посмотреть на него. Она съежилась на своей половине кровати, отвернувшись к стене, пытаясь унять собственную дрожь. Заснуть было невозможно до тех пор, пока два дня попыток подряд не закончились тем, что она потеряла сознание только от истощения. После этого первого прорыва все стало проще. Она могла бы протянуть руку через разделявшее их пространство и коснуться его руки. Медленно, потихоньку они придвинулись ближе. Месяцы спустя она могла прижаться своей рукой к его руке. Год спустя она смогла положить голову ему на плечо. Наконец-то она смогла позволить Казу обнять ее за талию и притянуть к себе. Заснуть в его объятиях было похоже на чудо. Именно так они провели черту. По крайней мере на данный момент. Быть близко было достаточно. Чувствовать себя любимой и в безопасности, без каких либо ожиданий или осуждений было подарком для Инеж, за что она благодарила Святых каждый день. Если бы их отношения были нормальными, по крайней мере, по керчийским меркам, они бы официально ухаживали, поженились и были бы на пути к появлению на свет наследников. Но они не следовали ничьим правилам, кроме своих собственных. Детей ни разу не воспитывали. Иногда Инеж и сама все еще чувствовала себя ребенком. Но иногда, когда она видела мать, идущую домой с ребенком на бедре, или отца, держащего за руку своего сына, когда они переходили мост… иногда ее разум задавался вопросом. Ей стало интересно, на что это могло бы быть похоже. Задавалась вопросом, может ли ее будущее однажды принять неожиданный оборот. Она задавалась вопросом, отражали ли когда-нибудь мысли Каза ее собственные или жизнь, полная бизнеса и руководящей работы, была всем, что он когда-либо представлял для себя. Спустя несколько часов, она услышала знакомую неровную походку шагов Каза, поднимающегося по лестнице. Ее сердцебиение участилось когда он зашел в комнату. Она знала, что он не может видеть ее, но пальто на стуле было для него знаком. — Мне нужно тебе кое-что сказать. — сказала Инеж, как только он появился в дверном проеме. Она не хотела терять время и лишиться своих нервов. Каз резко взглянул на нее, почувствовав серьёзную ноту в голосе. Но ее лицо было спокойным, хотя и немного тревожным. — Хорошо. — сказал он, снимая свое пальто и бросая его на стул поверх пальто Инеж. Она могла быть такой же серьезной и жестокой как он, когда хотела, и Каз мог сказать что это было одним из этих случаев. Он оставил позади все свои следы обычного сарказма и сел рядом с ней. — Есть что-то, что я давно подозревала, но недавно это подтвердилось. — Инеж вздрогнула, ненавидя то, как отрепетированно и формально прозвучали ее слова. Она репетировала эту речь весь вечер, но все ее следы исчезли в тот момент, когда Каз сел. Она была благодарна, что в комнате было темно, потому что ее щеки уже покраснели от смущения. Это была не та тема, на которую она любила говорить. Не только для Каза, но и для кого угодно. Она знала, что ни в чем из этого не было ее вины. Но все равно ей было стыдно за это. Не было подходящего способа выразить это. Она была бесплодна. Бесплодна. Меньше похожа на женщину, чем другие женщины. Последняя часть, конечно, не была правдой, но было сложно не сравнивать. Она заикалась из-за своих же слов, опуская многие детали, говоря столько, сколько нужно, чтобы Каз понял. Она смотрела на свои коленки, не желая поднимать на него взгляд, чтобы не встретится с жалостью или гневом, которые она могла увидеть в его глазах. Боковым зрением она видела как плотно сжимался его кулак, когда ее история подходила к концу. — Я подумала, что ты должен знать, — она закончила и ее голос перешел на шепот. — Что во мне всегда … будет чего-то недоставать. Инеж не ожидала, что Каз отреагирует мгновенно, но через доли секунды она оказалась в его объятиях. Его реакция, как не странно, была такой же как и у Нины. — В тебе всего достаточно, — он немного отодвинул ее, чтобы поцеловать в лоб. — Инеж, дорогая, ты никогда не могла быть чем-то менее совершенным для меня. Инеж могла слышать небольшую дрожь в его голосе. — Ты прекрасна, — твердо повторил он, целуя ее в макушку еще раз. — прекрасна такая какая ты есть. Она не могла удержать слезы, стекающие по ее щекам и намочившие рубашку Каза. — Ты думала, что это будет иметь для меня какое-то значение? — спросил он. Она потрясла головой. — Нет, я не думала. Просто, больно говорить эти слова вслух. — Прости меня, — пробормотал Каз. — Прости, что я не нашел тебя раньше и не спас тебя от всего этого. Казу было не за что извиняться, и они оба знали это, но Инеж тем не менее ценила это. — Ты единственный, кто знает. И Нина. — Нина знает? — Она была той, у кого я спросила. Как у корпориала. Как тот, кто, работал в доме удовольствий. Она точно бы знала. Каз кивнул. Обычно он не имел дела с борделями, если только не находился там для сбора информации. Это было связано не столько с моралью, сколько с его собственным уровнем комфорта в общении с телами. При мысли о них у него по коже побежали мурашки. Он всегда терпеть не мог ходить в увеселительные заведения и послал бы кого-нибудь другого, если бы мог избежать этого сам. Он вообще никогда не отправлял туда Инеж, даже когда она только начинала свою карьеру в отбросах общества. Это была самая маленькая доброта, на которую он был способен в то время. — Единственное, что важно для меня, — осторожно начал Каз. — Хочешь ли ты, чтобы я сделал что-нибудь? Инеж вздохнула. Она знала, что он спросит. Каз мог молчать, когда ему было нужно, но она все равно чувствовала. — Я не знаю. Что это решит? — Это может предотвратить ситуации, похожие на твою. — Это не всегда плохо. Некоторым женщинам, нужны услуги, которые он предоставляет. По разным причинам. Единственная проблема в том, что никому не было предоставлено выбора. И ты не можешь заставить Гришу перестать быть Гришей. — Я могу отрезать ему руки, — предложил он. — Посмотрим как он будет предоставлять услуги после этого. — Каз. — Я мог бы … заставить его использовать свои силы более этично. И показать, какой трудной станет жизнь, если он откажется. — Он делал это не по своему желанию. Он просто был инструментом. Это все была Хелен. — Хм, о ней мы уже позаботились. Каз позаботился о Хелен несколько лет назад. — Ты хочешь детей, Инеж? — неожиданно спросил Каз. Это был настолько прямой вопрос, что она удивилась. Они никогда не говорили об этом. Это была действительно неизведанная область, через которую она плыла. Ей было всего двадцать, а Казу двадцать один. Они были достаточно взрослые, чтобы иметь детей по керчийским и сулийским стандартам. На самом деле, даже слишком взрослые, чтобы начинать. — Я не имею ввиду сейчас., — уточнил Каз. — Я имею ввиду когда-нибудь. — Я не знаю. А ты? — Я спросил первый. — Я не не хочу их. Я думаю. — Самый прямой и уверенный ответ из всех, которые я слышал. — с сарказмом ответил Каз. — Я просто не могу представить. Как это будет выглядеть в нашей жизни. Они молчали, каждый размышляя о нестабильности и полной непригодности дела их собственной жизни. Растить ребенка на корабле, охотясь на работорговцев, или оставлять их с Казом на несколько месяцев на произвол судьбы. Бегать взад-вперед между игорными залами и таскать ребенка с собой на ночные дежурства. Закрывать ребенку глаза, когда Инеж приставляла свой нож к чьей-то яремной вене, требуя от него информации, или когда Каз бил своей тростью в виде вороньей головы по чьему-то лицу с такой силой, что сломал ему нос. С обеих сторон была жизнь, полная насилия, свидетелем которого ребенок не должен был быть. — Это не должно быть так, как сейчас, — согласился Каз. — Не с тобой, находящейся за морем и не со мной, работающим всю ночь в городе. Я бы никому не пожелал детства в этом районе Кеттердама. Но кто знает, что может произойти в будущем, может наша жизнь не всегда будет такой. — Звучит слишком оптимистично для тебя. — Я просто представляю все возможные варианты. Инеж была удивлена услышать это. Если Каз думал о ребенке, думал о том чтобы воспитывать его с ней когда-нибудь… тогда все могло быть возможным. — Ты намного лучше справишься с обязанностями мамы, чем я с отцовством. — Не говори так. — сказала Инеж с хмурым взглядом. — Это правда. Я не умею воспитывать. Я не из тех, кто успокоит ребенка, когда он плачет, обычно я причина, почему он плачет. Несмотря на серьёзность слов, Инеж рассмеялась. — Я не могу спорить с этим. Но я думаю, что все было бы по-другому, особенно, если твой ребенок плачет. — Возможно. Но в моем сердце не может быть места больше, чем для одного. — Это тоже неправда, — может быть она была единственной, кого Каз любил в романтическом плане, но была и группа других людей, которые проникли в его сердце, независимо от того готов он признать это или нет. — В любом случае, может быть, мы вернёмся, к этой теме позже. — предложила Инеж, зарываясь в плечо Каза и укрываясь одеялом. — Внесу это в свой ежедневник на 10 лет вперед. — Ты не ведешь ежедневники. — пробормотала она. — Я могу начать. — Хм. — Инеж. — Да? — Я хочу того, что ты хочешь. Того, что сделает тебя счастливой. — Я хочу того же для тебя. Это не только обо мне. Мы могли бы быть родителями, это касается нас обоих. — Согласен. — Согласна.