Тень отбрасывает Тень

С а м о р е ф л е к с и я.

      — Я задам вопрос, обещайте мне, что ваш ответ будет честным на этот раз. Договорились? — его голос всегда звучит так приятно для моих ушей. Он глубок, низок, хрипота голоса ему к лицу. Даже если закрыть глаза в этот момент, он с точностью сможет представить его лицо и мимику — это успокаивало. Отвечает кивком в полупустом помещении ему знаком согласия. Он только что своими тонкими пальцами сплел замок. Взгляд сосредоточен, оправа очков как обычно аккуратно сидит на переносице. Поправлять не надо. Ему не душно — хотя он по привычке хочет отодвинуть ворот черной рубашки за край горлышка, она мешает вдохнуть. Но он себя сдерживает.       — Что Вас в этой жизни радует? Если бы он научился моментально контролировать свою мимику лица, то спрашивающий бы не увидел, как дрогнул уголок губ. Он помедлил. Он снова прокололся — чертова усмешка из раза в раз появляется на губах сама по себе. Он до сих пор реагирует слишком очевидно. Мужчина поменял позу, сидя в кресле, это не осталось без внимания. Он чувствует этот пронзительно-изучающий взгляд на себе, и именно сейчас это раздражает. Ему не нужно внимание.       — Помогать людям… — совсем неправдоподобно и тихо отвечает он своим низким голосом, — моя профессия, — он поправляет очки на переносице указательным пальцем, улыбаясь как бы снисходительно, — она делает меня счастливым. Она меня возбуждает, как желанный и любимый человек, которого ты хочешь вне рамок времени. Кажется, собеседник хохотнул? Или ему показалось? Показалось, он не из тех, кто бы так открыто выражал его поражение.       — Хорошо, я задам вопрос по-другому… — говорящий прочищает горло, смеряет собеседника внимательным взглядом, продолжает. — Вы помните, когда в последний раз, Вы чувствовали себя счастливым? Повисла тишина. Он не сдержал своего лица, не сдержал маску — снял, лишь облокотился на спинку кресла и отчего-то словил себя на мысли, что стоило бы промолчать, но не соизволил. Задумался, впервые он воспринял говорящего всерьез — оценил. Похвально, смело, гениально, чертовски прекрасно.       — Я… Снова этот гул в ушах нарастает, снова хочется закрыть глаза и улыбнуться широко, улыбнуться счастливо и с придыханием, с неким возбуждением ответить впервые честно.        — Не знаю. Наверное — никогда. Не помню. Но вместо этого, он отвечает:       — Вчера вечером как вышел от Вас — я был счастлив. Искренне, — правдоподобно звучит?       — Вы врете? — спрашивают его спокойно и прямо. Это немного задело — он потерял сноровку? Его хорошо изучили? Впрочем — не важно.       — Да. Я вру.        — Зачем?        — Потому что я так… привык.

***

В о с к р е с е н ь е.

Липкий ужас подступает прямо к горлу, когда человек сворачивает в очередной темный переулок спального района, он отчетливо ощущает, как за ним по пятам идет второй, лица которого он из-за скудного освещения не может разглядеть. И в спешке поправляет свою куртку, которая расстегнута из-за того, что ему после выпитого алкоголя в компании друзей стало невыносимо жарко, хоть на улице и морозит. Изо рта идут облачки пара, ноздри расширяются и мужчина оглядывается нервно назад. Этот человек все еще идет за ним, а телефон, как на зло, разряжен. Он даже не может написать сообщение друзьям, которое на фоне странного страха может показаться параноидным бредом, ведь мало ли сколько людей сейчас идут в его же сторону в этот вечер. Но страх почему-то настолько сильный, что он начинает бежать до проезжей части, останавливается, протягивает руку, дабы поймать проезжающее встречное такси. Иронично — машины в этот вечер, как на зло, или забиты уже такими же пассажирами в кондиции, или же сонные водители спешат, чтобы подъехать на свой вызов вовремя и не получить очередной негативный отзыв в приложении такси. Общественное мнение — наше всё в современном мире. Забавно, возможно, именно сейчас, от них зависит жизнь человека, который в панике пытается бороться за нее и спастись от настигающей его тени за спиной. Но — Мы все думаем только о себе, дизлайк и плохой отзыв от заказчика намного важнее жизни какого-то там человека, который, напившись, стал резко испытывать страх к темноте, которая обитает на улице, вдоль которой работает всего лишь два фонаря. Человек все еще протягивает руку, пальцы дрожат от резко пронизывающего холода. Мужчина бы никогда не подумал, что такой красивый, уютный город, каким его все видят в дневное время суток, по наступлению ночи начнет вызывать липкий страх. Что здесь с фонарями? Почему они или мигают где-то вдалеке, или попросту не работают? Он опять ускоряется и даже не оглядывается, все нутро кричит о том, что нужно убираться отсюда. Но транспорт уже не ходит, и зачем он только согласился остаться дольше и пропустить еще пару стаканов пива? До дома еще квартала четыре, но чем ты быстрее бежишь, тем больше начинает казаться, что все это время ты — стоял на месте. Он останавливается, чтобы перевести дух, сердце настолько сильно стучит, что отдает тупой болью в левом боку, и постепенно тошнота от выпитого алкоголя начинает подступать к горлу. И он слышит шаги сзади, такие громкие, будто они в его голове, и хочется закричать, разбудить криком спящих людей в домах и… он переводит взгляд на эти дома и окна, двери и тени, которые будто улыбаются ему уродливыми улыбками. Окна как глаза, двери как рот и посередине нос. Тьма, ни одно из окон не горит, мужчина опять начинает бежать, и тени начинают выползать из самых глубин города, находящиеся под землей и пересекающие здания, а после, будто сползая, перетекая на дорогу, начинают растекаться по асфальту. Кажется, они будто стремительно ползут прямо за ним, вибрируя эхом своих шагов в голове несущегося по дороге человека. Создается ощущение, будто вот-вот и настигнут и его. Он никогда бы не подумал, что когда-либо начнет бояться темноты. Слезы подступают к глазам и он все еще сдерживается, чтобы не закричать, спортивные часы на руке агрессивно мигают о том, что пора бы успокоиться и унять сильно подскочивший пульс. Он слышит эти равномерные шаги, будто он жертва, а хищник идет медленно следом, растягивая удовольствие от охоты. Нет, он не сдастся так просто. И вдруг он собирается с мужеством, оборачивается назад и… …видит, как человек, который шел за ним, наконец подходит к дому сзади, из которого выходит девушка и обнимает его. Господи, как глупо, абсурдно! Испугаться обычного прохожего, который, вероятно, посмеялся с него и покрутил пальцем у виска, подумав о том, что он обычный псих. Надо повернуться, перевести дыхание и наконец выдохнуть. Он поворачивается и вскрикивает громкое:       — БЛЯДЬ! — он испугался.       — Вы не подскажете, как мне найти тринадцатый дом? Мой телефон разрядился, не могу найти по карте. Немецкая речь? Местный. Слава Богу. Подросток? Или так кажется? Он будто появился из воздуха, полностью нарушая какое-либо личное пространство, стоит слишком близко к нему и смотрит в глаза с усмешкой. Или ему так это кажется на нетрезвую голову?       — И…и…извините, что я В…в…вас напугал, но из-за темноты и скудного освещения, я понял, что Вы идете впереди и решил Вас нагнать. Получилось не сразу! Вы так быстро бежали! П…п…прошу прощения, что я так п…п…приблизился неожиданно! Заика? Травма какая-то или сильный испуг?       — Все в порядке. Вы меня извините, — мужчина пытается ответить слаженно, но язык заплетается и из-за сильно подскочившего давления, голова начинает раскалываться тоже. — Я слишком сильно выпил, мерещится всякое! Вам со мной по пути, только мой дом после. Через квартал.       — Да? — он улыбнулся — С…с-спасибо б…б…большое, — пытается выговорить сложные для него буквы и наконец кивает. — Пойдемте вместе. Внезапно все страхи улетучиваются и на душе становится так спокойно, что рядом хоть кто-то идет. Ощущение безопасности, да и парень ничего вроде, хоть и заикается. Резко включившиеся фонари над головой дают небольшую видимость, чтобы разглядеть красивые и утонченные черты лица. Даже удивительно, что он здесь делает в такое время суток. На часах почти три ночи. Не страшно ходить одному? На улице ни души, все студенты остались в центре города. С такой-то внешностью! Наткнувшись на насильника, точно случится что-нибудь плохое! Изнасилуют и убьют, если отпираться будет. Полиция не успеет доехать. Тени от фонарей падают на тротуар и плавно исчезают. Мужчина идет и все косится на красивого юношу, осматривает. Волосы такие черные, южанин что ли? Они наконец останавливаются около нужного ему дома, юноша благодарит его, направляется в сторону двери. Не сказав больше ничего, лишь смущенно улыбнувшись напоследок. На улице прохладно, дует легкий ветер под стать осени. Края его черного пальто колышутся при ходьбе.       — Я могу подождать Вас, если хотите, потом можем дойти до моего дома и я вызову Вам такси домой! Опасно ходить в такое время суток одному, особенно такому хрупкому и красивому молодому человеку. Юноша останавливается около калитки и замирает, смаргивает, видно, как напрягается его спина и он, резко оборачиваясь назад, смотрит на него своими темно-карими глазами. Смотрит спокойно. Не моргает.       — Не подумайте, что я маньяк какой-то! — губы мужчины расплываются в улыбке, на щеках появляется пьяный румянец. — Просто предложил помощь. Если хотите, я могу отдать Вам мой бумажник, чтобы Вам было спокойно. Юноша смотрит на него пристально, после наклоняется немного в сторону и пытается улыбнуться, выходит криво и как-то натянуто, вроде приветливо — но становится немного… не по себе? Отвечает тихо, едва слышно:        — Я и не думал, — после голос и взгляд опять становятся приветливыми. — С…с…спасибо за предложение, но я д…д…дойду сам.       — А! Понимаю! Не буду Вас напрягать! — собеседник кивает. — Давайте, если вы не выйдите через пару минут, я подожду Вас чуть дальше, вон там! — мужчина виновато улыбается и отходит в сторону дороги дальше, под пристальным взглядом юноши. Надо же, какой осторожный, а так и не скажешь, исходя из первого впечатления. Но это правильно — мало ли какие больные на улице ходят. В их городе частенько афиши, наклеенные на столбах, пестрят заголовками — пропавший без вести. Преступность была, есть и всегда будет.       — Какая з…з…заботливость с Вашей стороны. С…с…спасибо. — он морщится от своего же запинания, наконец открывает калитку, проходит внутрь, подходит к двери, и смотря на нее минуту замирает. Около двери висит табличка с фамилией владельца дома — старая, потертая табличка, букв почти не видно уже. Он переводит взгляд на дверную ручку, после на окна, ни одно из которых не горит, и нажимает на дверной звонок. Резкий звон разносится по всему дому, но лишь эхом проносится по совершенно пустому пространству. Гробовая тишина. Уголок губ дрогнул, он резко оттягивает рукав пальто и всматривается в стрелки времени на циферблате часов — хмурится. Недовольно фыркает, даже с какой-то обидой. Отходит на пару шагов назад, стоит еще пару минут, всматриваясь в абсолютно черные окна дома, пытаясь там кого-то увидеть — безрезультатно. Выдыхает с сожалением, громко. Никого. Все еще никого? Засовывает руки в карманы и наконец со скрипом калитки, выходит наружу. Кидает еще один раз сосредоточенный взгляд на дом, и наконец направляется в сторону настойчивого попутчика по темным дорогам города.       — Нет никого? — второй сразу оживился, увидав как к нему направляется красивый юноша. — Вы к друзьям приехали? Может, они уехали в город? Сегодня концерт в центре.       — Да, никого, — юноша усмехается, поворачивает голову в сторону дома, после обратно. — Это даже странно… я в замешательстве! Мне казалось — я идеально подобрал время своего визита. — Он протягивает слова задумчиво, будто искренне не ожидал, что ему никто не откроет. — Сюрприз хотел сделать, не получилось, — пожимает плечами. — Вы правы! П…понятия не имею, куда они могли отъехать в такое позднее время, а может еще не приехать, — он опять мягко улыбается и продолжает. — П...п...пойдем к Вам? Вы обещали мне помочь с телефоном. Мужчина радостно кивает, может юноша согласится остаться у него на ночь, а так может и что-то большее, ну грех не закадрить такого красивого мальчика. Да и повод есть, ему все равно с утра надо будет зайти к этому таинственному другу, наверное. Не бросит же он все так? Они подходят к дому, и тот, наконец, вставляет свой ключ в дверной замок с третьей попытки и замирает.       — Мне кажется… я даже знаю фамилию людей, которые когда-то жили в этом доме! Нашумевшая же история была тогда! А вот новых владельцев не видел ни разу. Юноша следует за ним молча, резко останавливается в паре шагов от него и после этих слов с интересом смотрит в его спину, спрашивая тихо:       — Знаете? Как интересно! И кто же там жил?       — Если не ошибаюсь, фамилия у них была такая необычная… — бормочет себе под нос мужчина. — У… — пытается припомнить. — Учи… Учиха! Точно! Известная же фамилия! Вся семейка как на подбор! Знаете таких? Я лично с этой семейкой знаком был какое-то времечко…со старшим сыном. Тварь редкостная, убил бы собственными руками. Поделом ему — наверное на нарах его уже во все дыры выебали. Надеюсь он там сгнил и сдох давно.        — Первый раз слышу, — сухо отвечают ему сразу.        — Серьезно? — искренне удивляется мужчина. — Вы по новостям не видели? Там же убийство было… Отец этих двоих братьев помер в итоге, бизнесменом был, хороший мужик — мой отец знал его! А двое его сыновей… что первый, что второй, на всю голову больные! — его лицо кривится от отвращения. — Старшего же, наш прокурор посадил за похищение и изнасилование, а младший оказался и вовсе больным психопатом. Видимо оба — в мать! Она у них же сумасшедшая была — об этом весь город знал.       — Нет.        — Простите?        — Не видел по новостям, — уточняет говорящий, — вы же сами спросили.        — А! — хохотнул мужчина, — простите, вы наверное маленький был еще, когда все это транслировалось в медиа. Дети такое не смотрят обычно, — он наконец справился с дверным замком, заходит внутрь, его знакомый закрывает входную дверь следом за собой. — Сейчас я заряжу ваш телефон, — пьяно скидывает с себя куртку на вешалку — та падает, он промахнулся, протягивает руку за телефоном, подходит ближе. Телефон передают ему. — Я один живу, если вы не спешите прям очень… — вторая ладонь перемещается на плечо юноши и слегка сжимает его, во взгляде проскользнула похоть. — Может…вы… скрасите мое, — и беспардонно кладет руку на его ширинку и сжимает ее, наклоняется ближе и обжигает ушную раковину юноши своим дыханием. — Одиночество? Он ловит на себе полностью бесстрастный взгляд, но его руку не убирают, лишь медленно кивают.        — Одиночество… с удовольствием скрашу самыми яркими в вашей жизни красками. Мужчина пьяно улыбнулся и оценивающе провел по лицу юноши взглядом, хмыкнул и наконец отвернувшись, сделал первые шаги в сторону гостиной. Юноша последовал за ним, пальто повесил аккуратно на вешалку. Перчатки из кожи так и не снял. Осмотрел помещение.        — Может Вам чаю? — владелец дома уже перебрался на кухню, спотыкаясь по дороге. — Прохладно на улице. Или… что-то покрепче?       — Мне виски, если есть, — сухо отвечают ему, словно под ухом и мужчина, кивая, тянется рукой за бутылкой.        — Вы знаете… я всю дорогу думал, — говорит прямо на ухо, так быстро оказался прямо за его спиной, успокаивающе поглаживает мокрую от пота спину владельца дома. — Откуда мне знакомо ваше лицо, и, кажется, вспомнил, — закусывает мочку уха, от чего мужчина вздрогнул и слегка порозовел лицом, после тихо добавляет. — Вы тот уебок, что показания давал.        — Простите? Я не расслы… — поперхнулся мужчина своей слюной, дрогнул, бутылка выскользнула с руки — разбилась о кухонный пол, перед глазами что-то промелькнуло, пытается вскрикнуть, но его резко сжимают со спины и он не может, кряхтит, не может дышать…        — У тебя, у урода, — юноша за спиной натянул шнур на его шее, стянул и потянул на себя, создавая настоящую удавку, — что тогда мозгов не хватило свою пасть закрыть, что сейчас не прибавилось. Еще и хвалишься этим.        — Уб..юд..к. — мужчина брыкается, вцепившись пальцами в крепкий шнур, открытым ртом пытается жадно вдохнуть воздух, не может никак. Откуда у этого пацана силища такая? Он тянет его прямо на себя, они падают на пол оба — захват не ослабевает.       — Слушай внимательно, отродье, и запоминай, пока не обоссался в штаны или не обосрался… — громко говорит юноша ему, губы расплываются в улыбке — счастливой улыбке. — Во-первых, людей трогать неприлично без спроса, но откуда тебе знать правила этикета в обществе, дерьма кусок. — Пальцы делают рывок, слышен скулеж, его жертва начинает краснеть. — Во-вторых, ты мизинца на ноге Мадары не стоишь, чтобы иметь полномочия на него даже смотреть, а ты посмел себе фантазии о том, как на зоне его ебут. Как некрасиво и мерзко! — вскрикивает с явным раздражением. — Больной из вас двоих — ты, раз приглашаешь незнакомцев в дом, — слышится хруст, мужчина пальцы себе сломал в попытках ухватиться о пол, грохот его брыкающихся ног по деревянному полу, лишь придал азарта. — Видимо… твоя мамаша в детстве тебя не учила — впускать в дом незнакомцев нельзя! — Он улыбается еще шире, пока слышит мычание человека и попытки ударить его руками. Упивается этим, это даже забавно. — А в-третьих, — он делает рывок снова и ломает шею мужика в обратном направлении. — Я вас всех заставлю под себя ссаться и сраться, если хоть раз услышу, что к фамилии Учиха относятся неуважительно. Он закончил. Отпустил веревку, перевел взгляд на нее и губы расплываются в ужасающей усмешке счастья, ресницы дрожат от возбуждения. Как же хорошо. Подносит свою ладонь к грудной клетке и облизывает пересохшие губы. Он так лежит в тишине еще пару минут, смотря в потолок, после грубо спихивает с себя тело убитого и поднимается с пола. Шикает, испачкался. Закуривает сигарету, ждет пока зарядится телефон еще немного, тушит сигарету об щеку покойника и небрежно кидает напоследок, — Спасибо за помощь! Выходит из дома, закрывая за собой дверь.

***

Париж. Франция. Вокзал Сен-Лазар.

На улице порядком задувало в этот день — было холодно. Ветер поднялся, прохожие от сильных порывов пытались поскорее спрятать свои лица в капюшонах, ветер так и норовил вырвать из рук зонт. Буквально недавно закончился сильный ливень — теперь же неприятно моросило, ледяные капли касались лица, касались кожи, от чего особо нетерпеливые люди с раздражением одним взмахом руки стирали капли воды. Безучастный взгляд скользит по огромному потоку людей в округе — в этом городе слишком много афроамериканцев, слишком много туристов азиатской национальности, а этнических французов практически не осталось. Его кожа бледная — давно не видала солнца, да и загорать на солнце он не особо любил. Всегда старался прикрыть кожу, изуродованную несколькими шрамами, одеждой. Мужчина, стоя на перроне с поездами, смотрит спокойно на проходящих мимо прохожих — накидывает капюшон на длинные светлые волосы, от того что пряди стали порядком намокать. Снова мокрые — вот дерьмо, распушатся у лица и полезут в глаза… Голубого цвета глаза до сих пор слезятся. Еще немного и пойдут слезы от боли. Он пытается сморгнуть, но… …только стереть насухо не особо выходило, а вот растереть по всему лицу — вполне. Резко и без колебаний. Каждое движение резкое и сосредоточенное.

Германия. Мюнхен. Центральный Автовокзал.

      — Liebe Fluggäste des Fluges München-Bremen, begeben Sie sich bitte zum Einstiegsgleis 2. Он выдыхает, в микрофон говорят о том, что пора уже пройти на посадку его рейса. Хорошо, стряхивает со светлых, коротких волос влагу, и, поджав пухлые, искусанные губы, которые немного кровоточат, рассматривает стоящий перед ним автобус. Большой, желтый, двухэтажный. Фирма Ecoline Автобусная остановка междугороднего транспорта была переполнена в это время. Рейс Мюнхен-Бремен. Толпа собралась, ожидая посадки, пока водитель перенимал багаж каждого пассажира и перемещал в отсек для вещей.       — Тобирама?! — громкий крик будто под ухом проносится. Снова этот голос его позвал внезапно и слишком громко. Это уже не в первый раз — он постоянно дергается, оборачивается, и каждый раз ему на доли секунды кажется этот голос отчего-то таким родным и знакомым… Только вот спустя еще пару секунд он хмуро понимает — он снова не может понять, кому именно он принадлежал. Голос постоянно настойчиво его зовет, будто ждет, пока Сенджу обратит наконец на него свое внимание и узнает. Пойдет навстречу. Никого знакомого. Ни души. Иммигранты, туристы, местные. По сути его никто окликнуть в этом городе и не мог, некому было. Сенджу сжимается всем своим нутром и напрягается на уровне физики тела, кажется, он снова начал задыхаться и не может ни вдохнуть, ни выдохнуть полной грудью, рефлекторно сжимает пальцами кофту на груди и оттягивает слегка от тела, создавая небольшое пространство. Снова эта боль стреляет в лопатки и комом, стянутостью оседает в горле. Будто невидимая рука сжала его горло и кто-то пытается его задушить, а может кто-то сзади натянул шнур на его глотку и пытается сломать шею.        — Блядь! — шумно выдыхает, с кашлем. Надо дышать. Надо ровно дышать. У его приступов, таких внезапных, никогда нет никакой логики — скорее всего триггером послужила толпа. Людно. Эти люди вокруг так много говорят. Он даже слышал французскую речь только что краем уха — везде приезжие. Всегда.

Париж. Франция. Вокзал Сен-Лазар.

       — Excusez-moi, monsieuri, vous venez pour l'embarquement? Человек, к которому только что обратились, смотрел уже минут пять перед собой, сжимая в руке билет. Не заметив, как уже все пассажиры вошли в вагон поезда, остался только он один стоять под дождем без зонта, пока намокали его пряди, налипающие на кожаную куртку, ну хоть макушка сухой осталась. Он так и не снял солнечные очки с переносицы, скорее всего попросят снять. Снимает их и смотрит в лицо работника, медленно кивает. Афроамериканец смотрит на него спокойно. Снимать солнечные очки он считал небезопасным в этой стране. Одет наш с вами спутник — обычно, просто, стильно и неброско: спортивный костюм цвета мокрого асфальта, кожаная куртка и грубые ботинки. Будь его воля — он бы надел все черное, но так нужно было. Мужчина терпеть не мог яркие тона в принципе. На руках кожаные перчатки.        — Qui. désolé, j'ai été distrait… dure journée. — отвечает с сильным немецким акцентом, от чего становится понятно, что он не француз, но говорит свободно. Работник пристально смотрит в его билет, тормозит в действиях и проверяет данные в своем инструменте. После, с осторожностью, смотрит в лицо будущего пассажира поезда и нехотя улыбается ему, с какой-то.. опаской? Настороженностью? Конечно — ему же самому потом предъявят, заставят платить штраф или еще хуже — отвечать перед законом, чего тут так все сильно боятся, если он впустит в двери поезда кого-то нежелательного или опасного для социума. Хотя таких индивидов тут пруд пруди — особенно в метро рано утром: наркоманов, воров и бродяг. Женщине возвращаться домой одной опасно, ехать в дальний путь за город — тоже. Особенно — если ты светлокожий, изнасиловать могут и глазом не моргнут. Он пока добирался на метро до вокзала лицезрел картину. Женщина, c виду пожилая француженка, стояла у дверей Парижского метро, держа в своей руке телефон. Какой-то очередной воришка сорвался с места, вырвал из ее рук телефон и скрылся с добычей. Крик стоял на все метро — камеры тут видимо только ради приличия. Он лишь увидел отчаяние в лице пожилой дамы и отошел в тень. Лучше не проявлять никакой инициативы — нет смысла.        — Tout va bien, sire, — улыбается ему работник железно-дорожной станции, — Ваше место купе 32, выкупленное полностью вами. Приятной дороги, — работник перешел на английский, от чего второй благодарно улыбнулся. Чудо, что тут заговорили с ним на английском, обычно один сплошной французский — причем принципиально. Он кивнул в ответ, заходит внутрь вагона, не оглядевшись ни разу, двигается в сторону купе, которое он выкупил все лишь бы никто не раздражал лишними разговорами или криками маленьких детей. Этого ему хватило за столько лет сполна. Спокойствие и одиночество — самая лучшая среда обитания. Ему нельзя нервничать — ему всегда надо сохранять нейтральное настроение и тем более выражения лица. Этому научила его жизнь — всегда, при любых обстоятельствах —сохраняй свое лицо… Ведь отец учил же его.       «С людьми нужно быть вежливым, так располагаешь к себе еще больше. Любой комплимент, даже незначительный, лучше, чем обычное молчание. Сначала вежлив ты с ними — после эти люди помогут тебе самому. Это этикет.» Он стал вежливым, по крайней мере пытался таким быть. Он даже уже заранее знает, что значило бы лицо работника железной дороги, приди он сюда в своем настоящем облике — он видел испуг и какое-то осуждение во взгляде, пару раз — страх и настоящий ужас. Все такие правильные — блевать тянет. Все тут с виду пытаются быть законопослушными и не потерять свое место работы — в стране все слишком дорого, чтобы выжить иначе, не скатившись до более низкого социального, криминального уровня жизни. Впрочем неудивительно, учитывая в каких местах он кочевал последние пару лет и что пережил — реагировать на него будут так только законопослушные граждане, вторые — примут за своего. Проходя по длинному вагону поезда, бросает взгляд в окна, выходящие наружу — люди всё торопятся и торопятся, видимо, сегодня в скоростном поезде Парижа много провожающих. В Париже всегда чертовски много людей, особенно туристов, как тараканов. Надо было покурить еще на улице — но ладно уже. Покурит как приедет. Доходит до своего купе.

Германия. Мюнхен. Центральный Автовокзал.

       — Автобус отправляется через две минуты, ваш багаж? — водитель внимательно всматривается в стоящего мужчину перед собой, тот будто только заметив перед собой говорящего, виновато опустил взгляд в пол, а может лишь в растерянности рассматривал свою дорожную сумку, будто совершенно не понимая, ни где он находится, ни почему тут стоит, но сразу же, будто, придя в себя, протянул свою спортивную сумку через плечо водителю автобуса и протянул билет следом без слов. Приступ закончился. Наконец-то.       — Ваше место восьмое, приятной дороги, — водитель заметил лишь короткий кивок в свою сторону и пассажир спокойно проходит мимо него вглубь автобуса. Одет он простенько, в обычный костюм из брюк и черной водолазки, поверх которой накинута дутая черная жилетка. На переносице очки в золотой оправе, его болотные, но в то же время красноватые от недосыпа глаза немного слезятся. В сумке на полу лежит пара дорожных вещей — брал он минимум, да и не сказать, что у него особо богатый гардероб. Для чего нужно иметь много вещей, таскать их с собой везде, если по необходимости можно купить новые. Он, садясь на свое место, сразу достает из рюкзака книгу по психологии, взял в автобус ее с собой, почитает в дороге — все равно она занимает 16 часов. Прихватил также бутылку воды, пару сэндвичей, пачку сигарет, перекурить во время остановки, и большие наушники с шумоизоляцией, парк книг взял тоже — которые таскал везде с собой, были ценны из-за множества меток на полях карандашом. Дорога дорогой, но собственное самообразование, в силу профессии, стояло всегда на первом месте. Когда ты психолог тебе приходится самосовершенствоваться постоянно. Даже его выбор криминалистики не помог толком избавиться от старых привычек — анализировать все и погружаться в психоанализ. Психоанализ его всегда выручал и помогал думать здраво. Он как раз защищает диплом о повышении квалификации через пару дней дистанционно.       — Тобирама, ты слышишь меня? Ты видишь меня? Ответь! Снова этот голос повторяет одно и тоже из раза в раз, преследуя его не только во сне, но и наяву. Крайне редко затыкается и достаточно настойчив. Тобирама надевает наушники — голос автоматически сливается с музыкой. И та начинает играть.

Mozart in D Minor 626 — Requiem in D Minor

Тобирама музыку любил — он в музыке жил. Тяжело выйти на улицу и не надеть огромный ободок из двух чаш на уши — слишком много отрывков фраз прохожих, в которые не хотелось никак вникать, а без шумоподавляющего эффекта музыки не вникать не получалось. В голове и так было слишком шумно. Часто странный писк в районе лба и онемение в макушке — создавало своего рода пищание от «серого шума», которое уже много лет никак нельзя было убрать. Порой звук утихал, особенно в те моменты, когда выпивал крепкое. Расслаблялся, и тогда снова и снова в голове всплывали те самые образы. От них избавиться не получалось никак — оставалось просто смириться. А еще постоянно возникали эти самые. Правила.       «Желательно не ходить с таким нейтральным выражением лица, не хмуриться при беседе, так ты выглядишь всегда чем-то недовольным или злым. Вот смотри… ты постоянно при разговоре поднимаешь одну бровь — будто заранее сомневаясь в том, что тебе говорят разумные вещи — ты не замечал этого или делаешь намеренно?» — дядя всегда замечал любое изменение в его лице. Да и в ней не было потребности — в работе ты не можешь быть самим собой никак. Носишь маску . Улыбка сразу пропадает с лица — с природным отрешенным выражением лица ничего он сделать не мог. Оно всегда бесстрастное, скупое на какие-либо эмоции, пока он не коммуницирует ни с кем. Хоть и мимика у него богатая была раньше, особенно в детстве, судя по фотографиям, с годами стала скудной. А друзья, с которыми он жил в одном доме, привыкли к его одинаковому выражению лица.       «Это ничего страшного — в твоей ситуации такое бывает. Мы отделались малой кровью по сравнению с тем, что могло с тобой быть. По крайне мере, ты живой остался… Так что… » — он поднимает вопросительно бровь на это. Так-то эта приподнятая бровь стала скорее всего единственным мимическим движением, которое присутствовало на его лице как привычное выражение. Иногда такие мысли проникали в голову и оставалось лишь мрачно усмехнуться. А после закурить сигарету снова. Рядом с ним сидит какой-то подросток, мрачный, хмуроватый на вид — смотрит то в телефон, то снова в окно. Мужчина без особого интереса переводит взгляд с юноши на книгу, и открывая уже нужную ему страницу, на которой он остановился в прошлый раз, резко дергается от вибрации телефона в кармане своей жилетки. Ну да, он же забыл отчитаться, что сел в автобус. Конечно же пишет его… старший брат. С тех пор как Тобирама вернулся к себе на родину в Германию и купил новую симку — Хаширама последние месяцы писал ему каждый день. Тобирама не спешил возвращаться в родной город. Путешествовал по Германии и изучал страну — забыл уже каково это, быть дома.        — Тобирама, ты едешь? Ты так и не позвонил и не написал. Я переживаю — ты успел на посадку? Она у тебя в три часа дня, ты не забыл? Я не мог дозвониться до тебя все утро. Ты в порядке? Я беспокоюсь. Перезвони. Послезавтра у нас в отделе знакомство с тобой. Я уже договорился о твоей практике у себя в участке криминалистики.       — Снова одно и то же, — с выдохом произносит Тобирама и его сосед проводит по нему боковым зрением. — Снова много текста бессмысленного и тупого. Снова ненужная забота, будто ему лет 18, хотя ему 27. Когда он звонил-то? Откуда столько пропущенных? — произносит Сенджу младший с выдохом какой-то тягости и прикрывает глаза. Ужасно клонит в сон, он сразу же достает таблетки из рюкзака и бросает ровно две из тюбика в рот, запивая водой из бутылки. Не забыть выпить таблетки два раза в день, чтобы не начался синдром отмены — психиатр тогда скрупулёзно объяснил ему это чуть ли не на пальцах, в худшем случае может начаться приступ, если не выпить вечернюю дозировку. И тогда ему будет очень херово. Старший брат пишет ему очередное сообщение.       — Я все-таки не очень рад твоему решению жить от нас с Мито отдельно в съёмной квартире. Зачем тебе эта квартира? У нас дом в два этажа, Тобирама… а если с тобой снова что-то случится? Я не всегда смогу быть рядом и защитить тебя от долбанутых людей… ты и так не в лучшем состоянии последние годы после того случая… даже с учетом твоего лечения и смены обстановки другой страны. Подумай еще раз хорошо, ладно? Снова… он… затрагивает ту тему. Снова напоминает ему. Тобирама с нейтральным выражением лица… …откидывается на спинку кресла. Он рассматривает дорогу за окном движущегося поезда. Аккуратно достает бумаги из своей сумки и раскладывает на сидении, ручкой делает необходимые пометки. После сверяется со старыми выписками и сносками, и уголки его губ ползут вверх. Воистину жаль, что в поезде нельзя курить. Достает свой блокнот, оттуда выпадает несколько бумажек, цокает языком и записывает все необходимые номера на новой странице, второй рукой достает пару телефонов из сумки и меняет свои симки на новые. Бросает быстрый взгляд в сторону двери купе и по привычке проверяет взглядом камеры — последнее, что ему нужно, чтобы здесь еще и камеры стояли. Не стоят. Тянет руку к макушке, захватом пальцев снимает парик, перемещает его в сумку. Он пока ему не нужен — в этом парике крайне жарко — его волосы достаточно короткие — не узнать сразу. Достает резинку из сумки и завязывая волосы на затылке остается с небрежной кичкой на макушке — пока остальные пряди отросших волос торчат во все стороны. Когда-то у него были длинные волосы, достаточно длинные — побрил налысо. Теперь волосы отросли почти до плеч и их можно было хоть как-то собрать в более божеский вид. Снимает дебильные, цветные линзы — и растирает свои карие глаза пальцами. Слезятся от линз ужасно — нужно достать капли и... …закапать глаза — сделано. Тобирама, хмурясь от легкого раздражения и недосыпа, пальцем проводит по экрану телефона и замечает множество написанных сообщений от коллег, на которые он всегда забывал отвечать. Подумал, что ответил — и не ответил в итоге. Еще несколько пропущенных. Заработался и даже не заметил входящие вызовы — да он толком и не спал этой ночью. Задержался на подработке, а после увлекся статьями… Выдохся настолько, что даже не смог бы написать в ответ что-то внятное. Тоже касалось и Хаширамы. Обычно он попросту набирал номер брата и предпочитал лично все обсудить с ним разговором, чем строчить очередное сообщение… ведь сколько бы ты ни писал в ответ, снова новые сообщения придут с какой-то слишком быстрой отдачей. Да и если отзвонишь в ответ — приходится разговаривать как минимум час по телефону, чего он не особо любил делать после... …чего подносит самый кончик пальца в перчатке ко рту, прикусывая его зубами. Темные брови сводятся к переносице, пока взгляд карих глаз скользит по тексту из открытой книги. Уже пару часов он перелистывает страницу одну за другой, сидя в кресле. За окном мелькают леса. Снимает наконец перчатки и аккуратно кладет рядом с собой. Костяшки его пальцев украшают татуировки, на каждой ладони. Снимает следом и кофту — стало душно. Сильные и накаченные руки забиты полностью разными знаками и рисунками. Татуировки он считал искусством. Тату присутствовали на разных частях тела — одна была для него самой важной, ведь аналогичная есть всего лишь у одного человека, с которым он ее и сделал вместе. Он часто рассматривает ее. На безымянном пальце правой руки на него постоянно глядел череп в виде узора кольца. От основания кисти шли змеи вдоль локтя. Растирает шею рукой — она забита тоже — вся. Обычно он ходит всегда в водолазке — скрывает тату от посторонних глаз. Он... ...разговаривать вне своей работы не любил ни с кем в принципе — ему было отлично в тишине одному. Разговоров с самим собой и по ночам с образами хватало сполна. А сны это вообще отдельная история. Его психоаналитик преподаватель подметил его предрасположенность к интерпретации снов. Обычно психоаналитики тренируются годами для вхождения в состояния видения красочных снов для анализа каждый день — Тобирама не тренировался никогда. Он просто их видел после травмы в 16 лет каждый гребанный день по несколько снов за ночь. Он мечтал хотя бы одну ночь проспать спокойно в кромешной тьме. Но — не получалось. Зато расписывать их и обсуждать на супервизиях — в ряде отличников. Все-таки живое общение гораздо лучше и понятней. Хотя и от живого общения не сказать, что он был в восторге. Просто надо — просто разговариваешь, отвечаешь на заданные вопросы как нужно на них отвечать и как именно диктуют рамки приличия социума. Живое общение с преступниками и их анализ для диагностики был гораздо увлекательней терапевтического общения с клиентами. Против себя не попрешь — единственное время, когда Тобирама ощущал себя живым — это только при общении с заключенными. Каждый как на подбор — индивидуальность. У них сны интересные — он на них похож по внутреннему нутру бессознательного.        — В общем, я очень жду тебя дома. Я очень соскучился по тебе за 4 года. — Хаширама отсылает новое сообщение. Тобирама смотрит пустым взглядом в экран телефона и отводит в сторону слегка дергаясь, так и не дочитав последнее сообщение, рефлекторно ставя экран смартфона на блокировку кнопкой.       — Я тебя люблю и жду. Сенджу отправляет первый попавшийся под руку смайлик ради приличия и теряет к переписке какой-либо интерес. Дальше можно не читать — книгу можно. Книга психотерапевта Карла Юнга про его концепт Теней самое увлекательное, что он читал из всей психологии за все эти годы. Сумасшедший был старик, но — гениальный. Одна его красная книга чего только стоит. Тобирама купил себе оригинал и поставил на полку дома. Тобирама рассматривает с интересом красивого соседа рядом. Тонкий нос и бледное лицо, карие глаза смотрят в книгу, он расслаблен, немного сутулится, лицо сосредоточенное. Среднее телосложение — судя по рукам занимается спортом, проступают синеватые вены под кожей. Длинные, черные ресницы — он спокоен. Красивый юноша. Ему нравился именно такой типаж людей, есть что-то в их внешности аристократичное, неиспорченное и правильное. Как кукла фарфоровая — кажется разобьется, если надавить пальцами на кожу. Хотя иногда к такой красоте очень хочется дотронуться рукой. Тобирама закрывает глаза, отворачивается в сторону, прислушивается к звучанию музыки, не замечая, как в тоже самое время внимательный взгляд темно-карих глаз рассматривает его в ответ. Сканирует. Интересно. Остановка поезда через полчаса на станции города Дортмунд. С огорчением бросает взгляд на сумку со своими настоящими и любимыми вещами, которые смог купить себе, и понимает — надеть привычные вещи он сможет только по прибытию на родину, а пока останется в этих. Надевает снова парик, линзы, и, собирая все свои выписки, книгу перемещает туда же, удаляется в сторону кафе поезда выпить крепкого — давно не пил, захотелось посидеть и поглазеть на людей-попутчиков. Может заведет с кем-то непринужденный разговор, так обычно пассажиры делают? Подсаживаются к кому-то или к ним кто-то, и говорят ни о чем, коротая время. Доходит до двери ресторана и тянется к ручке, коснулся и… …Тобирама дергается от прикосновения к руке и не сразу понимает, кто именно трогает его, дергается рефлекторно — он дергается всегда. По ночам никогда расслабиться не может, он — напряженная струна, даже челюсти сжаты во время сна, эмаль на зубах немного начала стираться — бруксизм, тонус в теле сохраняется пожизненно — часто от стресса становится мокрым, но пытается шифровать свои симптомы как может — вытесняет в кошмары и боль в теле от перенапряжения. От которого пытается избавиться с помощью вспомогательных средств. Но у него не получается, поэтому… …мужчина выпивает в одиночестве вторую стопку коньяка, рассматривая леса за окном. Этот шумный парень в углу со своей громко-играющей музыкой из наушников мешал всей идиллии его пребывания в своих мыслях. Он уже полчаса слушает рок и даже не задумывается над тем, что его хреновая акустика мешает как минимум десяти людям в ресторане пребывать в своих мыслях или полностью быть включенными в разговор по телефону. Забавный парнишка — пьет уже второй бокал пива, хотя на вид ему лет шестнадцать. По новостям на экране крутят очередные сводки по криминалистике и сразу же переключается на рекламу, видимо для того, чтобы не особо напрягать отдыхающих пассажиров поезда излишней, мрачной информацией. Интересно. Родители этого пацана отпустили его в такой путь одного, или наоборот, к ним возвращается? Теряет быстро интерес к соседу за столом и допивает залпом стопку, прося официанта повторить — может и уснет на пару часов в своем купе. Поезд отчего-то начинает резко тормозить, слышится крик и его ведет в сторону от толчка.        — Простите меня, я случайно, — лаконично отвечает подросток, смотря на проснувшегося Тобираму, — я хотел в туалет отойти, но задел вас рукой и…        — Блядь! Извините!!! — подросток не успевает удержать равновесие поезда, отчего случайно обливает его своим пивом, как он оказался рядом с ним — даже и не заметил. По итогу его одежда вымокла от желтоватой жидкости и приобрела характерный запах за секунду. Вся насмарку. Хотя, может оно и к лучшему — это вычурное шмотье ему, в силу характера, так и так не подходило. — Господи, простите, пожалуйста! Я вас облил!        — Я извиняюсь, я — дерганый, все нормально, это недосып, вы не виноваты! — Тобирама сжимает свою руку пальцами, чтобы вернулась чувствительность в онемевшей конечности — та затекла. Снимает с себя кофту для того, чтобы размять затекшую руку. — Давайте я встану, вы пройдете. Подросток смотрит на него пристально, поджав губы, и будто с каким-то разочарованием разжимает свои пальцы руки в расслабленную позу. Тобирама сразу же поднимается с места, даже не глядя на него — надо дать пройти пацану. Он и не помнит, как уснул, пальцами левой руки сжимает кожу правой руки, проминая участок покрасневшей кожи — на пальце у него выбита татуировка, о существовании которой он периодически забывал, в силу того, что не помнит, когда именно ее сделал. Хаширама сказал, что после инцидента одного, Тобирама на день рождении ее набил. Только почему именно череп в виде кольца на безымянном пальце — не объяснил. Странная татуировка — ему такое особо никогда не нравилось. Наверное — импульсивное желание было, а может и нет.        — Идиот! — хотелось гаркнуть от неожиданности, но сдержался. Он рефлекторно подносит руки к промокшим вещам и фыркает — вот же ж блядь, в поезде точно нет химчистки — придется ждать до прибытия, переоденется в свою одежду. — Осторожней быть надо, малышня, и пить меньше — рано тебе еще! — гаркает, автоматически тянется за салфетками и пытается консистенцией впитать влагу от пятна в бумагу. Поезд снова вернул себе свое привычное, плавное движение по рельсам — может водитель уснул там? Или что еще хуже? Хотя, по сути, без толку. — Блядь. — Сразу снимает с себя кофту от чего юноша подмечает интересные татуировки на его руке в области локтя тыльной стороны.        — Красивая тату. Это змеи? Клевые! — мальчик присвистывает. — Тоже хочу набить, у меня есть одна, правда глупая… — неловко смеется, — меня Наруто Узумаки звать. А Вас? Я…        — …Понимаю, сам страдаю недосыпом и дёргаюсь все время много лет подряд, — заинтересованность в его голосе и понимание привлекает внимание Тобирамы напротив. Подросток кажется и не спешит вставать и выходить в туалет — будто передумал. Он выдавливает из себя спокойную улыбку и Сенджу наконец переводит на него свой взгляд. Подросток наклоняет голову о ладонь у подлокотника сидения. Почему именно сейчас ему показался этот юноша очень знакомым? Может похож на кого-то? Только на кого? Они будто встречались когда-то раньше, черты лица напоминают кого-то… может на актера какого-то похож из сериалов Нетфликс?       — Тебя звать-то как? — Тобирама старается улыбнуться как может, на что опять ловит легкую улыбку в ответ. Вроде затекшая рука снова приобрела чувствительность, часто конечности начинали неметь без причины. Врачи объяснили плохой циркуляцией крови. Помутнение рассудка отступило — он окончательно оклемался от дремоты и снова в голосе вернулась бывалая сухость.       — Мое имя? — голос подростка стал каким-то глубоким на долю секунды, взгляд будто потемнел на пару мгновений, будто его разозлил чем-то такой вопрос, а может смутил, он открыл рот, поднялся в полный рост, замешкался на секунду, снова разжал кулак и поджав нижнюю губу, наконец с заминкой представился. — Саске. Саске Учиха. — подросток говорит с южным акцентом, — а Вас?        — Папа Римский, — фыркает мужчина в ответ, сам понимая, как глупо сейчас звучал его ответ. — Посвятить? Наруто усмехается реакции мужчины, понимая что явно провинился и данная реакция вполне оправдана. Так же бы огрызнулся. Тот зациклен сейчас лишь на том, чтобы промочить свою намокшую одежду салфетками, стоящими на столе — пить расхотелось, захотелось встать и просто вернуться в свое купе. Но.        — Вы тоже в Бремен едете? — Наруто виновато вытаскивает влажные салфетки из своего рюкзака. — Ради бога, извините! Возьмите — может, поможет! Хотя, думаю, вам все же стоит переодеться! У вас с собой есть сменные вещи? Мужчина проводит по нему своим тяжелым взглядом и медленно кивает. Вещи то есть, только вот… …Тобирама ради приличия кивает в знак знакомства, тем самым полностью переключая свое внимание на говорящего — заинтересовал его парень, на него чем-то похож по повадкам, что ли? — Приятно познакомиться, Саске. Меня Тобирама Сенджу зовут. Тобирама Сенджу        — Я очень рад с вами встретиться. — Саске автоматом кивает, — и познакомиться тоже, — он добавляет, проходит мимо Тобирамы в направлении туалета. — В Бремен едете в гости к кому-то?        — Да, в гости на время и по работе. А вы? — Тобирама садится обратно на свое место, смотря в глаза собеседника.        — Я к старшему брату еду — соскучился очень. — Саске отвечает спокойно, стоя к нему спиной. — Мы повздорили некоторое время назад из-за одного человека в нашей с ним жизни, из-за его любви первой. Он у меня с тяжелым характером, столько времени прошло — пора бы и помириться. Наговорили друг другу лишнего — он и вовсе общение со мной прекратил. Неприятная ситуация вышла. Что… Буду жить у него, семья как никак одна. Я очень люблю его и терять не хочу.        — У меня тоже старший брат есть, понимаю. Помиритесь — все-таки вы кровные братья, ближе друг друга у вас двоих никого не будет. Тем более вы повздорили из-за такой мелочи, как посторонние люди. Они того не стоят. Придёте к обоюдному решению точно, — кивает Сенджу и видит, как Саске со счастливой улыбкой оборачивается к нему.        — Вы так правда думаете?        — Конечно, — отмахивает Тобирама, — братская ревность это нормально, но рано или поздно, наверное, все члены семьи с этим явлением сталкиваются — я как психолог Вам говорю.        — И то верно. Я вернусь скоро. — Саске кивает и удаляется в уборную. Интересный парень. Видно — за брата горой. Младшие все такие, наверно. Все — но не сам Тобирама. Иногда он казалось себе дефектным — но все перечисленное он читал лишь в книгах и слушал на лекциях, сам же он этого не понимал и понять не может. В его случае все как раз наоборот. Он максимально пытался лишь избавиться от внимания старшего брата и лишний раз с ним лично не встречаться. Ответа в этом странном явлении в себе он до сих пор найти не мог. Ему надо успокоиться — он дал волю эмоциям. Хотя сознание его и мышление все еще не успело перестроиться на новый, реальный мир… надо приложить больше усилий, поэтому… вдох и выдох, сейчас он… …смотрит на Наруто пару секунд, думая, и наконец улыбается так же ему в ответ, протягивая свою руку, пожимает.        — Приятно познакомиться, Наруто. Прости, что вспылил, я не спал пару дней — нервы ни к черту. Да, я еду в Бремен, — он наконец отпускает свою руку и возвращает ее на край сидения. — А ты туда по каким нуждам?        — Я на учебу еду в колледж. — Наруто обрадовался тому факту, что этот мужчина вроде как перестал на него сердиться и подобрел. — Бабушка с дедом живут там, приютили. Перевелся сюда. Новый друг Наруто решил не лезть в личные подробности случившегося у подростка и не узнавать причины смены учебного заведения, лишь добродушно пожелал тому удачи в своих начинаниях, найти верных и преданных друзей и не тусоваться слишком много — после жалеть будет. Так они и просидели вдвоем, говоря о чем-то отдаленном всю дорогу. Наруто притащил в знак извинения им по кружке пива и немецких чипсов на закуску. Пару раз пытался выпытать у него кто же он — пришлось то увиливать от ответа, то переводить акцент внимания на самого Наруто, то просто врать в открытую. Не надо малому правды знать — он хоть и хороший парень, но совершенно чужой ему человек, которого он видит в своей жизни первый раз, и, скорее всего, последний. Отсидели они в кафе до вечера и разошлись по своим местам на ночлег. Выспаться нужно было перед новыми начинаниями обоим. Наруто перед началом новой счастливой жизни, а ему — перед встречей с болезненной, старой жизнью. Перед началом войны? Или же... Может они пересекутся в Бремене и не раз — но, вряд ли, Наруто в его настоящем облике в принципе узнает. Было бы хорошо, чтобы его вообще никто в этом городе не узнавал и не знал до определенного момента, когда он наконец закончит все свои дела и вернет все на свои места. Тобирама отключился раньше, чем Саске вернулся — Саске лишь хмыкнув, аккуратно просунулся между телом мужчины и соседним сидением — Сенджу вжался в кресло всем телом, откинулся на спинку сидения и спокойно сопел. Саске смотрел на него подолгу, всматриваясь в каждый участок лица, после нахмурился и потеряв к нему интерес через час, отвернулся к окну, держа в руке свой телефон и что-то там записывая. Он писал заметку в телефоне, которая…        — Просыпайся! — удар приходится в область живота, автоматически раздается сильная боль по всему телу, он охает, кажется, его ударили с ноги. Голос звучит снова. Тобирама во сне, оказывается в этом проклятом месте, прикованный к стене наручниками. Каждый раз в этот момента сна он оказывается именно тут, и с криком открывает свои заплывшие глаза. Ему ужасно хочется пить. Каждый раз он ощущает привкус крови во рту и сплевывает в сторону, дергается — но не может выбраться. Его грубо хватают за подбородок и сжимают до боли.       — Посмотри на меня! Давай! Смотри, я тебе говорю! — этот голос звучит везде, в голове, над ухом, под кожей — окутывает со всех сторон. — Смотри сюда, Тобирама! Больно сжимают челюсть. Тобирама кривится и наконец устанавливает с мучителем зрительный контакт. Эти глаза всегда такие бездонные и яростные смотрят прямо на него — он всегда видит только их, не видит лица. Темно здесь, скудное освещение — а еще холодно. Зябко. Каждый раз, когда он оказывается в этом странном, чуждом и одновременно таким родным, своем старом воспоминании или же страшном сне — ему становится слишком жарко? А может на самом деле настоящий озноб его бьет с такой интенсивностью, что ощущение пронизывающего мороза перевоплощается в настоящий жар.        — Так и будешь молчать, ублюдок? — его резко отпускают, после рука скользит по его макушке и, обматывая волосы пальцами, тянет назад, чтобы человек поднял свое лицо. — Все еще в молчанку будем играть? Я спрашиваю, где он? Отвечай! Тобирама кривится во сне — ему становится на странность смешно, тело дергается в порыве смеха и он улыбается широко — смотря в глаза напротив. Смеяться хочется — только от чего именно, не понятно.        — Что ты лыбишься?! Сдохнуть раньше времени хочешь? Или у тебя уже крыша поехала и ты ни хрена не понимаешь?! — в его лицо кричат. — Жалкий кусок говна! Ты! Это все ты виноват . Тобирама смеется громче — становится так смешно от всей ситуации. От этого голоса хочется ржать в голос — но он снова сплевывает слюну вперемешку с кровью прямо ему в рожу. Агрессивно — в его взгляде нет ни страха, ни ужаса — лишь решительность. Следом резко идет звонкий удар пощечины — на этот раз ударил во всю силу, разбил губу. Чертов мудак, ненормальный.        — Может, мне тебе язык твой наизнанку вывернуть? Щипцами? Или зубы по одному вырывать плоскогубцами, чтобы ты скалиться перестал? Я слишком с тобой нежен? — задумчиво уточняет голос напротив, стирая слюну с кровью рукавом с лица, садится на колени и задумчиво заправляет отросшие волосы Тобирамы за ухо — те давно стали влажными и скользкими. — Этот язык тебе в принципе больше ни к чему, от него только всю жизнь проблемы, милый мой Тобирама, — человек напротив выдыхает, поднимается и слышит в ответ тихое.        — Я говорил тебе все эти годы: тебе лечиться надо, — голос звучит устало, — ты на всю голову больной и даже не понимаешь этого. Тебе помочь еще могут, — взгляд его наполнен настоящей жалостью к насильнику. — Послушай … У тебя еще шанс есть, тебе нужно подходящее лечение. — Сенджу смотрит на него с каким-то разочарованием — он прекрасно знает кто перед ним стоит. А тот, кто стоит напротив него прекрасно знает этот взгляд, обращенный на него — каждый раз одно и то же. Всегда он смотрит на него именно — вот так. Ни один человек в его жизни никогда на него не обращал именно такой взор — кроме него. Не смотри на меня ТАК — чертов мудак. Он резко замирает, прикрывает свои глаза, со стороны он начинает напоминать замершую статую из тех самых Древнегреческих Богов музея Ватикана — беспристрастных, великих и прекрасных в своем бытие. Он успокаивается так же быстро, как и вспылил — это плохо. Отходит в сторону, что-то берет в руки в темноте и спустя скачок во времени оказывается прямо перед лицом Тобирамы снова. Так во сне происходит каждый раз и...        — Ты, кажется, не понял, — голос звучит приторно сладко, с каким-то наслаждением всего процесса, — единственный человек, которому лечиться надо — это ты. Я сделаю все возможное, чтобы так оно и было — я сотру твою личность в порошок, раздроблю на множество кусков, которые ты в жизни никогда собрать не сможешь, под стать сломанной хрустальной вазе, которую бросили вниз с девятого этажа. Тобирама пытается уследить за каждым его движением, но понимает — он не успеет отреагировать на очередной удар никак. Все это уже было. Резко пронзает боль в области правого бока — он проткнул его, спокойно, медленно вжимая лезвие глубже, смотря и ощущая, как Сенджу начинает ловить ртом воздух.        — Говоришь, мне нужна помощь? — теперь смеется его мучитель тихо, — неужели ты собрался мне еще и помочь? Себе помоги. Тобирама выгибается, пытается вжаться в стену, лишь бы нож не проткнул его легкое — он умрет здесь попросту, если сделает лишнее движение. Даже если его найдут раньше времени — он останется калекой с этим чокнутым до конца своих дней — как минимум сидячим и ходячим под себя.        — Я… могу тебе помочь и всем нам, еще не все потеряно — остановись! — Тобирама сам не понимает, он кричит или же говорит едва слышно. — Еще можно все исправить — я обещаю тебе! Ох, Тобирама. Он каждый раз слышит одну и ту же фразу. Всего одну, после которой просыпается ото сна каждый раз мокрый до нитки, и возбужденный.        — Единственный твой способ помощи был — не рождаться никогда вообще. Ты уже заранее, всем своим чертовым существованием — всегда мне вредил. С самых пеленок. Мы с тобой существовать вместе на одной планете увы, никогда не сможем, Тобирама. Это я понял давно. Я тебя ненавижу и презираю. Тут один вариант — или ты, или я. Сдыхать я не собираюсь. А тебя сожру и сделаю частью себя. Все просто. Так будет честно. В дань уважения нашей с тобой когда-то связи. Я тебя сожру заживо — ты всегда будешь существовать как часть меня. Как моя тень. Тобирама дергается, c криком просыпается, вжимается пальцами в рукоятки сидения — его снова потряхивает, несколько раз смаргивает. Где он? Почему так светло? На него удивленно обернулись парочка соседей.       — Молодой человек, с вами все в порядке? — взволнованно обращается к нему пожилая немка.        — Вас лихорадит? Вы больны? Тобирама теряется в пространстве, резко вскакивает, его руку сразу же резко хватает взволнованный и испуганный Саске. Тобирама чуть ли снова не закричал от неожиданности.        — Тобирама? Вам плохо? Вы кричали во сне. — Саске пытается удержать соседа по креслу, но Тобирама, смотря в эти глаза, лишь бледнеет сильнее. Его сейчас вырвет прямо здесь. Эти глаза, нет. Показалось? Отчего он так сильно испугался сейчас? — Я могу как-то вам помочь? Мы почти приехали! Тобирама резко мотает головой, хватает свой рюкзак — скорее всего он отключился вчера от усталости и забыл принять таблетки — кошмары становятся слишком реалистичными, он теряется в них и путает реальность со сном, и наоборот. Он часто просыпается во сне и сон продолжается в другом сне — иногда он не может разделить эти состояния на два уровня сознания. Отдергивает свою руку под пристальным взглядом и направляется в сторону туалета автобуса. Сейчас надо выпить свои таблетки, умыть лицо и отдышаться. Задыхается — успокоится за пару минут и, вернув свое привычное лицо, вернется. Так и сделал. Стоял, смотрел в зеркало туалета — снова бледный, лица на нем нет. Резко снимает с себя всю верхнюю одежду, переодевается в сухую, ту, скомканную, запихивает обратно в дорожную сумку и, оперевшись об раковину, пытается всмотреться в свое же отражение. Сейчас. Надо просто считать простые числа…       — Два. Четыре. Шесть. Восемь. Десять. Надо считать простые числа от одного до трех ста. Это помогает каждый раз.       — Меня зовут Тобирама Сенджу. Мне 27 лет. Я родился в городе Бремен. Моего брата зовут Хаширама Сенджу. Мой отец и мать умерли. Я не женат. Я психотерапевт. Я со всем справился. Я жив. Сейчас 2023 год. Он снова бросает взгляд на свое отражение и видит, слышит:        — То, чему ты сопротивляешься — остается. Все в порядке. Я с тобой, — кладет свою руку на плечо Тобирамы — кладет он сам. Тобирама смотрит на него с отражения в зеркале — улыбается ему ласково и дотрагивается до стекла с той стороны. От яркого освещения в туалете его тень за спиной будто становится длиннее и темнее. Разрастается по всему полу и становится… Становится спокойно. Резко спокойно. Будто ничего и не было до этого момента. Обычный сон — обычное пробуждение. Ничего странного — просто сон. Закрывает глаза, сливаясь со своим отражением в зеркале, то будто переходит снова в него, отделившийся от его сознания и приносящий каждый раз покой, как только возвращается на свое место. Лицо снова покраснело, на щеках выступил румянец — таблетки сработали. Можно возвращаться. Он разворачивается, не замечая, как тень из зеркала выползает наружу, высовывая свою руку из стекла. Выходит из рам в настоящий мир и следует за ним по полу, будто огромная змея за своим хозяином. В колонках поезда объявили о прибытии в город Бремен через час. Мужчина уже не спал около двух часов и пил свой кофе, читая газету. Привлекли внимание криминальные новости в заголовке — новости Баварии. По мелочам. По крайне мере, так писала пресса. По телевизору в купе крутили скучные новости, говорили о погоде, после о каких-то новых принятых ограничениях Европы, кризисе, связанным с мировой экономикой — бежала нижняя строка новостей. Снова митинги во Франции, эти люди все никак успокоиться с пенсионным сроком не могут. В Африканских странах снова очередная война — все как обычно. Доллар скачет, криптовалюта… Мир никогда не находился в состоянии перманентного покоя, сколько он его помнит. Ненароком вспомнил своего хорошего приятеля, интересный старик под лет шестьдесят, бывший финансовый аналитик, слишком много от жадности украл — отсидевший, уехал на юг, многому его научил за пару лет в том селе, с ним всегда было интересно спорить и делать ставки. Мужик знал свое дело — Мадара многому у него научился, особенно аналитическому прогнозированию. В шахматы играли много с ним. Какузу его звали. По приезду нужно будет посетить и его старый дом, который до сих пор ждал его, пустуя годами — даже хотел жить в нем, все-таки собственность его, но, к сожалению, данный метод жилья здесь неизвестно сколько времени был небезопасен. Благодаря одному лишь человеку. Он соскучился по дому. Поезд наконец останавливается на Западном вокзале города Бремен. Автобус одновременно с ним останавливается в другом конце города на Юге. Приехали оба рейса вовремя, без опозданий. Пунктуальность немцев превыше всего в любые погодные условия. В Бремене сегодня солнечно. Температура воздуха — шестнадцать градусов. Прогноз — без осадков и ветра.        — Удачи вам! — Наруто улыбается попутчику на вокзале. — Я очень рад, что познакомился с кем-то взрослым в этом городе. Прямо судьбоносная встреча, — мужчина хохотнул — все-таки малой неугомонный, просто вихрь позитива. — Я не настаиваю, но может мы можем с вами обменяться номерами? Мало ли, у вас будет свободное время, — говорит смущенно, — не подумайте ничего, я не клеюсь к вам, просто.        — Я слишком стар для тебя, если ты конечно не предпочитаешь педофилов насильников, — хитро улыбается. Наруто резко напрягся всем телом и поменялся в лице до бледности, но, заметив непринужденный взгляд мужчины, расслабился. Классный мужик, хоть и юмор у него странный. Он шутит, и видит, как Наруто покраснел еще сильнее. — Хрен с тобой, записывай, — закатил глаза. — Будет время, так уж и быть, покажу тебе город. Только не доставай — я отвечаю редко, не переписываюсь — звони только в случае необходимости. Наруто закивал, быстро записал номер телефона и сразу же набрал его — у второго высветился номер на одном из его телефонов. Хорошо — теперь он по крайней мере будет знать, чей номер ему позвонит, незнакомых он не брал. Наруто еще раз благодарит его, машет и, разворачиваясь, идет в сторону выхода из вокзала, закинув свой рюкзак на плечо. Он следит за ним взглядом, а затем, опуская взгляд в сторону дороги — замирает. Тень, слишком большая, ползет за ним медленно следом — бледнеет. Замер. Сморгнул, резко снимает свои солнечные очки, чтобы рассмотреть лучше — показалось? Наверное — просто показалось. Тени от вокзала и столбов везде. Всего лишь неприятное воспоминание — разыгралось воображение. Он выдыхает и идет в сторону... ...другого выхода из вокзала — Тобирама направится сейчас именно туда. Они с Саске только вышли из автобуса. Теперь пора доехать до брата, взять ключи от съемной квартиры в этом городе, отсидеть положенные часы с семьей и наконец уединиться. Саске идет спокойно рядом и кому-то пытается позвонить.        — Тебя может подвезти? — Тобирама краем глаза замечает, как юноша, почти одинакового с ним роста, снова нажимает на кнопку отбоя на телефоне без успеха. — Я на такси поеду. Саске молча переводит на него взгляд и будто решает в этот момент что-то для себя.        — Не хочу Вас напрягать. Я могу вызвать такси сам — моя тетя знает о моем приезде. Она меня отвезет к брату — мы договорились.       — Если бы меня это напрягало, я бы не предложил. — Тобирама отвечает лаконично, — конечно, если ты боишься садиться с малознакомыми людьми в машину — я понимаю.        — Я ТЕБЯ не боюсь. Голос Саске звучит спокойно и сухо, решительно и как-то даже… угрожающе что ли? Тобирама бросает на него удивленный взгляд — отчего он так разозлился? Может он ненароком задел его как-то? Саске автоматически запинается от удивленного выражения лица Сенджу, интонация голоса меняется и резко добавляет, щурясь от солнечного света — прикрывает глаза ладонью.        — Я взрослый человек и Вы кажетесь мне очень приличным — я могу за себя постоять. Чего мне Вас бояться?        — Не сомневаюсь. Так тебя подбросить? Я заплачу за твою дорогу — все-таки я старше тебя. — Тобирама даже хохотнул. Да, он по характеру точно его напоминает — такой же резковатый, грубоватый и немного… Саске кивает и идет следом за Тобирамой, рассматривая прохожих на железнодорожной станции, будто кого-то ищет. После теряет к прохожим интерес и смотрит Тобираме в спину. Проходя мимо новостных таблоидов рассматривает их внимательно, рассматривает каждый плакат на столбах и с выдохом облегчения улыбается. Все в порядке. Тобирама уже поймал такси. Едут молча — Тобирама отвечает на сообщения в телефоне, Саске смотрит в окно и снова на его руки и шею.        — Если тебе нужно будет что-то, можешь мне позвонить, я надолго тут. Помогу чем смогу. — Сенджу говорит невзначай и Саске замирает, смотря на его пальцы. Что он только что сказал сейчас? Резко сжимает свои пальцы снова.        — Мы уже приехали к твоему дому, Саске, ты слышишь меня? — Тобирама снова удивлено поднимает брови.       — Я сам тебя найду, — Саске натянуто улыбается Тобираме и добавляет, — если мне это будет нужно. С моим братом мне помощь вряд ли понадобится. Спасибо, что подвезли.       — Как знаешь, — Сенджу пожимает плечами, — мое дело было предложить. Надеюсь, с братом вы помиритесь в скором времени.        — Спасибо, — Саске снова поменялся в лице и даже растрогался. Странно конечно у него меняется поведение при упоминании брата — интересно. — Я вам тоже желаю всего хорошего. Благодарю! До встречи. И выходит из машины. До встречи? Тобирама озадаченно наклоняет голову и видит, как Саске подходит к двери дома. Странный все-таки парень. Он уверен, что они увидятся, или это было сказано невзначай? Бремен хоть и не большой город, всего лишь в 560 000 человек населения, но просто так на улице встретить кого-то большая удача, немцы только по договоренности со своими близкими куда-то ходят, ну ладно. Машина трогается дальше — Тобирама теряет интерес к парню и продумывает предстоящую встречу с братом. Саске стоит и смотрит нейтральным взглядом в сторону удаляющегося такси — запоминая его номер. Подносит руку к двери, чтобы постучать, но опускает ее вниз. Достает из сумки…        — Ваша ключ-карта от номера 513? Добро пожаловать в Бремен! Завтрак и ужин у вас включен. — На ресепшене девушка улыбается мужчине доброжелательно. — Вам нужна карта города?        — Нет, спасибо, я местный. Разберусь, — благодарит женщину, и та, удовлетворенно кивая, указывает в сторону лифта. Он подносит свою руку к замку двери и… Звонок раздается по всему дому. Тобирама стоит на крыльце дома Хаширамы и слышит, как приближаются шаги. Сейчас начнется.        — ТОБИРАМА! Мой хороший и любимый мальчик! — не успевает толком ничего сказать, как старший брат сжимает его в своих объятиях. — Господи! Мито! Иди сюда! Тобирама приехал! Я тебя так ждал! Он сейчас задохнется.        — Хаширама. — Тобирама пытается аккуратно оттолкнуть брата от себя, — ты сейчас мне ребра сломаешь! Задыхаюсь!        — Ой прости! — Хаширама улыбается во весь рот, отпускает младшего брата из привычного захвата. — Привычка профессии. Я просто очень по тебе соскучился, обнимать буду много, часто! — рассматривает его. — Как ты возмужал! Крепким таким стал! Видно, много тренировался!        — С приездом, Тобирама!!! — Мито улыбается счастливой улыбкой в проеме двери и Тобирама ласково улыбается жене своего брата — с Мито у них были всегда замечательные отношения. Прекрасная женщина — красивая, спокойная и любящая Хашираму. Наполовину русская.        — Рад тебя видеть, Мито! — Тобирама проходит в дом и обнимает своей большой фигурой хрупкую женщину. — Давно не виделись!        — А меня значит не рад? — Хаширама наигранно ставит руки в боки и наблюдает за этой картиной, — я все понял!        — Не начинай! — Тобирама закатывает глаза, Мито смеется, отходит в сторону и пихает мужа в бок. — Ладно, я думаю тебе в ванну нужно после дороги — после ждем тебя к столу. Хаширама, проводи брата в ванну.        — А где Итама и Каварама? — озадаченно спрашивает Тобирама, понимая, что не слышит своих племянников.        — В воскресной школе, — напоминает ему Хаширама. Точно, Тобирама и забыл, что в этом доме почитают религию, придется молиться за ужином как католики, он даже уже и молитвы все забыл. В детстве они часто молились за ужином. Для их матери это было крайне важно. Помолиться молча. Брат провел его в ванную комнату, принес все необходимое, и, проведя взглядом по раздевающемуся брату в проем двери, слегка помедлил, сказал, что ждет его внизу и удалился. Он нажимает на ручку контроля воды в душе и обнажённый вступает внутрь кабинки, закрывая голубые глаза. …открывает свои темные глаза, рассматривая кафель гостиницы. Наконец можно было с себя снять все ненужное барахло, конспировку и побыть собой. Он проводит рукой по коротким… …светлым волосам, заглаживая их назад потоками воды, и выдыхает. Вода приятно холодная, сейчас ему нужен лишь… …контрастный душ. Стоит под горячими струями воды, опираясь руками о кафель. Его сильное тело напрягается резко от перепада температуры, и наконец начинает расслабляться. Шампунь пахнет приятно — не то что вонючий в тюремной камере годом ранее. Иногда он закрывает глаза и боится их открыть, боится понять, что он все еще там, и так и не вышел оттуда. Его шрамы на теле хоть и давно затянулись — внутри они остались зарастать до сих пор. Он порой может их ощущать под свой кожей — натянутой струной. В определённые периоды они все еще продолжают болеть. Сейчас спокойно. Надо прогуляться — осмотреть город и позвонить своим. Он выходит из… …душевой кабинки, надевает свои привычные чистые вещи, лишенные какого-либо запаха, лишь аромат чистоты, — битловка под горло светлая и темные брюки. Надевает очки, смотрит в зеркало, небрежно просушивает волосы феном и удаляется в сторону зала, где его уже ждут разговоры ни о чем и обо всем сразу. Он бродит по городу в сторону центра на свою любимую площадь, рассматривая виды, и достает телефон. Нужно позвонить — он обещал. Слышатся гудки, трубку наконец поднимают.        — Привет, Обито, я на месте.        — С приездом, Мадара. — Отвечает ему Обито сразу же. — Как доехал?        — В норме. Немного устал.        — Отдохни, тебе не помешает. — Слышится волнение в голосе Обито. — Я все подготовил там, если что, но настоятельно рекомендую пока в дом не ходить. Небезопасно. Его еще не нашли.        — Хорошо. — Слышится вздох разочарования, — Я понял. Скучал? — Перебивая, спрашивает с какой-то иронией.        — Скучали. — Отвечает ему мужчина с мягкими нотками в голосе. Обито улыбался на другом конце провода.        — Ну хоть что-то, — смеется Мадара, после хрипит немного и добавляет спокойно, — Я тоже по вам соскучился.        — Мы скоро увидимся. Я дам знать, когда возьмем билеты. Отдыхай.        — До связи, — кладет трубку. Перед Обито отчитался, он действительно очень переживал. Будет спать спокойно.

***

Тобирама вздыхает от очередного вопроса в свой адрес. Смотрит на портрет своего отца, который висит прямо на стене напротив него. Надо сегодня сходить на кладбище — он давно отца не навещал. И мать тоже. Они похоронены в одном месте. Он пока спускался замер около их старого семейного портрета на втором этаже — отвел взгляд от себя маленького, которого никогда не узнавал. Хаширама на том портрете стоял прямо за его спиной и обнимал сзади, смотря счастливо в его глаза. Как же давно это было? Лет пятнадцать назад?        — Не волнуешься перед завтрашним днем? — Мито накладывает ему порцию запеченного картофеля, которую он вряд ли осилит. Хаширама налил ему очередной бокал разливного пива и продолжал нахваливать своего брата перед женой, тем самым вызывая еще больший дискомфорт. Сидели они около трех часов в доме — хотелось уже поскорее удалиться в съемную квартиру и поработать. Хотя, алкоголь дал в голову, смешал с таблетками, что делал крайне редко, но в силу случая пришлось.        — Нет. — Тобирама улыбается в ответ, его бледная кожа в области шеи покраснела от выпитого. — Я спокоен, это все-таки моя любимая работа — я всегда во время нее сосредоточен и думаю, даже предвосхищен.        — Это мой брат! Он всегда таким был решительным! Да и что ты спрашиваешь, Мито? Я все-таки начальник и главный прокурор — только я решаю в этом городе кто сядет, кто выйдет и кто у нас будет работать тоже! — хохотнул. — Тобираму в нашем главном отделе — так же как и меня каждый день!        — Да, твой брат нервы потрепал мне знатно уже за пару месяцев до твоего приезда — очень волновался, что не все подготовил до тебя, а тебя с Китая не выпустят. — Мито подмигивает ему. — Повезло тебе с братом. Из-за эпидемии так долго из страны не выпускали? Слышала там новая волна вируса этого пошла, бедные люди. Тобирама соглашался. На самом деле, знать им не обязательно, что покинул он Китай уже пару месяцев назад. Хаширама бы поднял скандал. До Китая его брат дотянуться не мог никак, и ничего узнать тоже, даже при желании. Самое идеальное место на всей планете. Снова прошло время. Он даже и не заметил. Зато дети вернулись наконец с кружков и он смог уделить им время. Племянники всегда были ему очень рады — выросли так. Особенно Каварама. Сидел на нем весь вечер и что-то рассказывал свое. Итама был более холоден всегда — ближе к матери был. Двойняшки.        — Я хочу на могилу отца сходить. — Тобирама обращается к брату. Тот резко становится серьезным.        — Сейчас? — уточняет Хашима, смотря на время — шесть часов вечера. — Может, завтра сходим после работы?        — Сейчас, и мне надо вернуться в свою квартиру. — Тобирама стоит на своем и Хаширама без колебаний поднимается. — Поехали, довезу. Но брат…        — Останься у нас хотя бы на ночлег на день — мы выделили тебе отдельную комнату, дом-то огромный, места всем хватит. Я понимаю, ты любишь быть один, дети тебе не помешают. Они рано засыпают. Побудь еще с нами. Что ты как не родной? Или тебе все еще… — Мито заканчивает за мужа.        — Мито. — Хаширама резко меняется в лице, обращаясь к жене. — Иди убери со стола, милая, лучше поставь в духовку десерт, мы вернемся скоро, через часа полтора, и если мой брат посчитает нужным уехать, я отвезу его. — Девушка молча кивает, закусывая губу, отводит взгляд в сторону. Лучше эту тему не поднимать в этом доме никогда. Травма — страшная вещь, особенно, если человек не может избавиться от нее годами — слишком сильная травматизация остается с человеком на всю жизнь. Тобирама резко бледнеет отчего-то, сжимает стакан крепко и снова ощущает странный прилив страха из ниоткуда — снова эта реакция удушения возникает в груди. Стоп. Допивает залпом свое пиво и молча кивает. Нельзя сейчас словить очередную недопаническую атаку и напугать еще и брата с его женой. Сложно объяснить им, что ему некомфортно спать с кем-либо не то что бы в одной кровати, а в одном доме в том числе. Ничего страшного — он выпил, быстро уснет. Перетерпит. Хаширама кладет ласково руку на плечо брата, протягивает ему свою ладонь и они уходят в гараж.        — Ты пьяным за руль сядешь? — удивленно спрашивает Тобирама, расслабившись на соседнем сидении с водителем. — На прокуроров закон не действует?        — Во-первых, я не пьян. Выпил немного, порой на работе бывает надо было пить много, привыкаешь оставаться трезвым, да и я не на таблетках, как ты, меня так быстро не вмазывает, — Хаширама спокойно отвечает, поворачиваясь к брату. — Во-вторых, ты уже сам не пристегнулся, — он указывает на ремень, — тем самым создавая опасную дорожную ситуацию, дай помогу, — после чего резко наклоняясь к брату впритык, от чего Тобирама отстраняет рефлекторно в сторону окна. Хаширама смотрит на него внимательно и заинтересованно, пытается коснуться до руки и ремня, но тот резко повышает голос в его сторону. Вообще хотелось бы брата просто обнять и прижать к себе, но.        — Хаширама — дистанция! — напоминает ему его младший брат спокойно. Отчего Хаширама цокает языком, и извиняясь, возвращается на место.        — Просто привычка, прости, — он продолжает, нажимая на газ, выезжает на дорогу со двора. — В-третьих, когда у тебя вот этот вот значок, — он достает его из бардачка машины, — Закон это я сам. Пристегнись, я поведу быстро. Тебе понравится, как я все там сделал. Кладбище я посещаю каждые выходные. Доехали они воистину быстро. Мадара напротив: возвращаться не спешил в номер. Прошел весь старый город медленным шагом, остановился напротив памятника бременским музыкантам, гулял по Бременской ратуши, которая всегда заполнена туристами в любое время года, даже самое холодное в году, дошел до рыночной площади, прошел по знакомым местам, рассмотрел каждое, после уже когда стемнело остановился у Кафедрального Собора Светлого Петра, сел на скамью и любовался подсвеченным зданием. Время сегодня прошло быстро и он утомился с непривычки столько ходить. Поужинать решил в ресторане. Любимый когда-то ресторан, его выпускной там праздновали. Они всегда были особенно сильны в гриле и пиве. После спокойно вернулся в номер гостиницы, снова принялся смотреть внимательно новости — переключал на международные каналы. Что-то искал — но таки не нашел ни одной зацепки — значит спокойно. На кладбище они провели около сорока минут — Тобирама рассматривал склеп, который соорудил его брат за эти годы своими руками. Хаширама там же невзначай указал на места рядом с их родителями, которые подготовил заранее для себя и для самого Тобирамы — от чего второй в восторге не был от слова совсем.        — Я хочу, чтобы мы лежали все в одном месте. — Хаширама отвечает спокойно. — как было когда-то.        — Я не хочу. — Тобирама недовольно фыркает, — это всего-лишь память, которую так или иначе можно сохранить в своей голове, если тебе был кто-то когда-то дорог.        — Память? — Хаширама засмеялся от этого замечания слегка с обидой. — Тогда зачем ты сюда приехал, если сохраняешь память о наших родителях в своей голове? Это не память, Тобирама, — это традиция, семья - это самое важное в твоей жизни, и так должно быть всегда. Наш отец так же наших бабушек и дедушек хоронил — у нас статус в городе такой, мы должны лежать тут все, как защитники города Бремена. Ни мы одни сюда приходим, отца навещают часто его бывшие коллеги.        — Я не отношусь к нашей династии — не пошел по вашему пути, и у меня нет желания, чтобы по моим костям ходили люди, которые меня даже не знали никогда! — Тобирама засовывает руки в карманы брюк. — Меня только кремировать. Кину оставлять не надо, разговор закрыт. Я против. Хаширама смеряет его тяжелым взглядом и зажигает очередную свечу под куполом у могилы матери.        — Ты порой невыносим, ты знаешь? Я искренне надеюсь, что ты подрастешь и поменяешь свое мнение, — Хаширама качает головой. — Я хочу лежать с тобой рядом и это мое законное желание. Я с детства с тобой был все время рядом и я заслужил, чтобы так оно и было всегда, до конца наших дней. Тени окутали весь склеп, превращаясь в одну, оседая на стенах, коже лица, одежде и могилах.        — Ты не был, — спустя паузу отвечает Сенджу младший, смотря на горящее пламя свечи. Хаширама застывает со спины, стоит неподвижно, и прочистив горло, уточняет низким тембром голоса:        — Что ты… — надо дышать ровно, — сейчас… сказал? — голос все-таки дрогнул и тембр стал вышей тональности.       — Ты врешь сейчас, Хаширама, тебя тогда не было, когда все случилось, — Тобирама даже не смотрит на своего брата — пламя свечи интересней, лучше помогает концентрироваться.        — Я не… — Хаширама пытается перевести тему, но.       — Ты сам мне так тогда сказал — этого я даже не помнил. Ты сказал мне так сам. Повисла пауза. Хаширама сжимает зажигалку в руках и автоматически закуривает, смотря в одну точку тени перед собой. Снова и снова, и снова, и снова, и снова. Надо глубоко вдохнуть и выдохнуть, что Тобирама не может сейчас ничего сказать — он не вспомнил ничего. Ничего он не знает и никогда не вспомнит — раз за столько лет не вспомнил.        — Ты снова хочешь поднять эту тему прямо сейчас, когда мы стоим в склепе наших родителей? — голос принял окрас раздражения. — Я же уже тебе объяснил, что я тогда не был в стране и...        — Это я уже все слышал множество раз. — Тобирама игнорирует все оправдания брата. — У меня отличная теперь память. Только знаешь, что я не могу понять до сих пор? — голос Тобирамы снова становится таким, Хаширама напрягается всем телом — он знает эту интонацию и даже поворачиваться не нужно, чтобы с точностью описать сейчас выражение лица его младшего брата в этот самый момент — он смотрит на него как обычно — со злостью и обидой. Все это они проходили уже. Он сейчас успокоится и все будет как прежде. Они вернутся домой, лягут спать и завтра наступит новый день. Тобирама смотрит все еще на него — он чувствует его взгляд своей спиной. Он смотрит с безразличием и какой-то холодной отрешенностью в спину брата, облокотившись о стену склепа, наблюдая пристально за каждой реакцией тела Хаширамы.        — Где ты был на самом деле, Хаширама?        — В лагере. Я уже отвечал тебе на этот вопрос. — Хаширама выдыхает. — И ты знаешь, что на суде я этого сказать не мог. Ты был несовершеннолетним и на моем опекунстве.        — Вот как? — усмешка скользит по лицу Тобирамы, тон его не изменился. Он качает головой, смотрит своими яркими глазами в спину брата, и наконец отодвигается от стены. — Ах да, точно, я снова забыл. В лагере — точно, где же еще тебе было быть. Извини меня, — Тобирама подходит к брату и обнимает его со спины. Хаширама встрепенулся и обнял брата в ответ. Все хорошо и всегда так будет. Тобирама так же беспристрастно смотрит в одну точку перед собой, в знаке успокоения гладя спину Хаширамы. Ты каждый раз боишься посмотреть мне в глаза в этот самый момент или опускаешь взгляд, или отводишь в сторону. Интересно — на работе когда врешь, ты себя ведешь так же? Или там тебе все равно и ты не боишься, что тебя могут считать? Я вижу — ты врешь мне даже сейчас. И чертовски этой темы боишься. Тогда никакого лагеря не существовало под этим названием и в помине — он знал это давно, и так же давно слышал все то же самое вранье из года в год. Он вспоминал медленно — виду не подавал. Психоанализ наткнул его на увлекательные воспоминания в своем сознании, которых он боялся, или не хотел найти нужную и правильную интерпретацию, а особенно — своим собственным реакциям из-за них же. Хаширама выдыхает.        — Вернемся домой? Я останусь у вас, ты прав, я заеду в свою съемную квартиру завтра. — Тобирама зевает. — Перебрал, спать хочется. Устал с дороги — все тело болит от этого сидения в автобусе.        — Я ее тебе купил. — Признался Хаширама на выходе. Тобирама остановился. — Хотел сделать сюрприз, но да ладно. Снова.        — Я не просил тебя. — Тобирама идет в сторону машины.        — Поэтому и купил, ты бы никогда не попросил — я могу дарить тебе подарки от всей души. Ты мой младший брат, которого я больше всего на свете люблю. Родители оставили нам дом, в котором я живу со своей семьей и это, — Хаширама подбирает правильные слова, зная натуру младшего брата, — по закону было правильно, ты не получил свою часть наследства.       — Я отказался от нее, а не не получил.       — Ты был в неадекватном состоянии тогда, твои слова не имели по медицинским показателям юридической ценности, — Хаширама парирует, — отец оставил нам ровно по половине наследства. Если она не нужна тебе — продашь. Я не мог ничего не сделать.        — Очень мило с твой стороны, спасибо. Значит теперь на меня еще и квартира упала, в стране, которой я не живу и жить не буду. Класс. — иронично подмечает Тобирама, наконец садясь в машину и они отправляются домой.        — Будешь сдавать, деньги лишними не бывают. Тут высокая цена на недвижимость и востребованность на сдачу как посуточно, так и на длительный срок. — Хаширама улыбается, — несмотря на твой аскетический образ жизни, я думаю, тебе хочется себя порой порадовать — ты любишь путешествовать, будет бонусом.        — Как дела у Сая? — внезапно спрашивает Тобирама, - я пару лет о нем ничего не слышал. Он пропал из соц. сетей, как и я — тут мы с ним одинаковые. В Германии еще живет?        — Не общаетесь? — Хаширама не ожидал данного вопроса. — Вроде да. Занимается своим хобби все еще, по крайней мере занимался, и ушел в дело семьи.        — Я ни с кем не общаюсь отсюда кроме тебя уже столько лет. Ну и вторым человеком, c кем я впервые заговорил в Германии, был мой сосед по автобусу. Интересный парень.        — Я видел Сая мельком в городе пару раз, больше ничего не могу сказать. Могу пробить, если надо. Вроде у него все в порядке. Хотя — в порядке, понятие относительное. Тоже верно.        — Не надо. — Тобирама улыбается. — думаю, нам особо и говорить не о чем уже будет, главное, что жив и здоров.        — Как знаешь. Мы приехали. Думаю, нас уже заждались.

***

Мадара раскладывает на кровати множество фотографий, всматривается в них снова и снова — перенимает два фото в руки. На него с картинки смотрит коротковолосый парень, бледнолицый и худощавый. Мадара автоматически перекладывает данное фото в одну колонку под фотографией сверху — человека, которого он так долго искал и ждал. Во вторую колонку под своим фото он разместил фото людей ниже — создавая тем самым карту. Хорошо было бы в квартире, в которой он будет жить, развесить их на доску и соединить по датам ниткой на булавке. Тут почти все. После перенимает в эту же колонку новые фотографии с другими людьми, и хмуро закусывает губу… на него из фотокарточки смотрит этот… Тобираму уложили, как и обещали, в комнате на втором этаже в самом конце коридора, спальня его брата с женой находилась в другом конце. Иронично то, что по памяти — эта комната была когда-то его с Хаширамой в детстве, пока Хаширама не перебрался в соседнюю, когда подрос. Родители настояли. Тот долго упирался — привык с братом спать вместе в одном замкнутом пространстве — когда Тобирама был совсем мелким. Хаширама ощущал себя по-особенному круто, рассказывая страшные или веселые истории младшему перед сном, и обнимая его так и засыпали. Спальня его покойных родителей, даже после реконструкции дома и ремонта, стала спальней женатых. Тобирама лежит на спине в темноте и… …смотрит в потолок Мадара уже минут пятнадцать. Надо... …бы уснуть. На часах уже около часа ночи — цифры автоматических показали только что почти бинарное число. Надо ответить Данзо наконец — что все в порядке, наверное он волнуется, и уснуть. Он отводит руку в сторону телефона и… ...Мадара выдыхает. В этом городе он вряд ли спокойно спать будет в принципе — даже алкоголь особо не помог. Ну и к черту. Рано или поздно мозг отключится — будильник он поставил. Отворачивается в левую сторону к... …стене. Тобирама лежит на правом боку, смотря на стену перед собой, и закрывает глаза. Странно, почему-то именно в этой комнате он всегда засыпал на правом боку, хотя дома у себя, и где бы то ни было, засыпал на том же самом. Дотрагивается рукой до… …стены, проводя пальцами. Изучающе ведет по холодной поверхности вниз. Не кожа — жаль. На ощупь она всегда была практически ледяной — сколько помнил. Мадара засыпает спокойным сном спустя… …час Тобирама наконец уснул. Пару раз дергался во сне — натянул на почти обнаженное тело одеяло до шеи и ловил озноб. Часто лихорадит во сне — открывает окно на ночь, то жарко, то холодно — но не простывал. Ему что-то снится - как обычно сразу. Во сне он совершенно один в каком-то пространстве, так ему кажется на первый взгляд, пока голос снова не зовет его — уже привычный, и Тобирама снова пытается дотянуться до него своей рукой... …пока в этот же самый момент другая рука из тени тянется к нему. Кровать проминается под весом чужого тела. В комнате он не один. Его лицо во сне накрывает чужая тень. Если бы Тобирама сейчас проснулся посреди ночи — он бы увидел, как его брат сидит прямо у его кровати в своем ночном белье и смотрит на него. Как аккуратно отодвигает одеяло и касается рукой горячей и взмокшей кожи Тобирамы. Хаширама сидит молча и хмуро смотрит на него — он снова мокрый. Опять жар? Открыто же окно. Об этом он говорил ему неоднократно по телефону — ему часто ночью становится жарко, все анализы не показали патологии гормонов или еще чего-то. Тобирама напрягся сильнее. Хаширама раздраженно и тихо выдыхает. Эта реакция порядком раздражает из раза в раз — особенно на него. Ложится рядом, смотрит в его макушку и думает о чем-то своем. Проводит пальцами по оголенной спине и пока рука опускается к области копчика — замирает. Так он проснется. Не надо этого. Он возвращает свою руку к шее брата, проводит пальцами по волосам, и на губах возникает улыбка. Волосы такие же мягкие и приятные на ощупь, и несмотря на все попытки Тобирамы избавиться от лишних запахов — он даже одеколон не использует — запах, несмотря на химическое вмешательство антидепрессантов, у него остался все тот же — самый родной. Целует его макушку, целует в область шеи, вжимается в тело брата со спины с выдохом и обнимая его со спины, закрывает глаза — Тобирама перестанет скоро дрожать во сне — он рядом с ним. Все хорошо. Гладит его успокаивающе. Тени накрывают комнату и поглощают ее целиком. Тени накрывают весь город в три ночи интенсивней — заполняют собой пространства фонарей — становится слишком темно. Прямо за окном Хаширамы, напротив улицы стоит человек, которого он, конечно, не заметит из комнаты собственного дома никак. Человек стоит и смотрит в темные окна прокурора. Внимательно смотрит, что-то записывает в своем телефоне и, закуривая, удаляется в сторону аллеи, и Хаширама c приятной судорогой в теле и разлившейся изнутри теплотой —        — Блядь — говорит одними губами, истерически улыбаясь, пытаясь отогнать ком в горле и со стоном засыпает. — Надо спать. Тобирама посреди ночи… …он открывает свои глаза от подскочившего давления — проснулся. Мадара смотрит в одну… …одну точку стены смотрит посреди ночи Тобирама, и… почему-то они оба одновременно — улыбаются? Тем временем тень отбрасывает новую тень. Через пару часов начнет светать.