***
Первым порывом было пробежаться к самому входу, за которым исчез мех, стучать до покраснения по металлическим дверям и кричать вслед уходящему монстру. — Вы не найдёте тут выхода, — слабый голос позади заставляет обратить внимание на слабую девушку, которая может рассказать, что здесь происходит. — Нас было больше. Я уверена, что и до моего прихода сюда Прайм приводил других. — Чем набит его процессор? — Ева сжимает кулаки. Логики в том, что делал сейчас тёмный Прайм не находилось: она не понимала, в чём суть пребывания такого количества её копий в клетке. — Извращением, желанием, — задумчиво тянет боевая копия и смотрит на больную. — Его поедает желание иметь Еву, и либо он хочет интерфейса с каждой из всех измерений, либо же ищет ту, которая ему подойдёт; которая удовлетворит того монстра, который требует всего от нас. Он её ещё не нашёл, ведь так? — У него не получается, — приходит объяснение. — Он не успевает распробовать каждую. Наше время здесь… Оно ограничено. Было время, когда я слушала рассказы Рэтчета о разных теориях и изучении параллельных вселенных, и главной его мыслью было одно: если мы на уровне ДНК не подходим под этот мир, то он уничтожит нас. Сначала головные боли, потом наступает агония всего тела, будто тебя ломают живём, и в какой-то момент ты просто распадаешься на атомы и исчезаешь. — То есть если не умрём от больного эго этого Прайма, то нас уничтожит сам мир? — Ева разводит руки в стороны и делает глубокий вдох, будто пытаясь проверить, готов ли воздух её убить. Из груди вырывается смех. — Отлично, ещё одна чокнутая. Для боевой версии это принять было проще. Если двое Ев перед ней жили мирными днями и под защитой автоботов, то она была под командованием повстанческой фракции против инопланетной жизни. Наблюдая каждый день за смертями, боевая выработала в себе удивительное хладнокровие. Но когда она увидела этого грёбаного меха, когда почувствовала взгляд на себе, то это к чёрту стёрло сталь, построенную годами, превращая её снова в ту трусливую Еву, которая попала в манипуляторы Оптимуса годами ранее; в ту Еву, которая со стыдом и отвращением получала удовольствие в его объятиях. Она сошла с ума из-за него, и если ей придётся лечь на платформу к этому боту и попасть в грудной отсек, чтобы уничтожить Искру, она будет готова это сделать. — Я убью этого гада.***
Прайм медленно шёл в тронный зал корабля. Автоботы, замечая величественную фигуру своего Лорда, поспешно расступались; кто-то даже сворачивал в другую сторону. Никто из них не мог предугадать, в каком настроении Прайм идёт от своей белковой. Каждый автобот на Арке знал, что если Ева «поработала» хорошо, то несколько шлемов останутся на месте. Если же нет, то это всегда плохо сказывалось на офицерах. Прайм всегда был горазд показывать своим солдатам их место, в том числе срывая злость. О, в гневе Прайм был страшен. Чего только стоил тот случай с смертью одной из версий Евы: тогда провинился Голдбаг, совершенно случайно наступив на человека. После этого разведчик также неожиданно лишился своего голоса, перейдя на бинарный код. И это был один случай из сотни подобных. Мысли Прайма нет-нет, а возвращались в отсек к оставленным Евам. Мех хотел закончить с делами и быстрее вернуться обратно: оставлять фемок надолго одних было некультурно.***
В нормальных клетках есть ведь места, куда сходить в туалет и где поспать, так ведь? Но здесь было пусто, а помочиться где-то в углу, чтобы запах распространялся по всему отсеку, не хотелось. Хотя, по словам жертвы, находясь здесь, ты настолько теряешь чувство стыда, что, да, ты невольно сделаешь один из углов туалетом, чтобы позорно не исправить нужду при Прайме. Знать, куда ходить по большому даже не хотелось, но факт оставался фактом — естественные потребности организма — как минимум в еде и воде — всегда превыше всего. Тут же будет еда, да? — Мы ему нужны живыми, — подводит итог Ева, прерывая долгое молчание. Молчать было ещё хуже, потому что каждая была погружена в свои воспоминания и ещё больше захлёбывалась своим прошлым. Утопающих ведь можно было спасти — и этим спасением была надежда сбежать отсюда. — Нам нужно уберечь свою задницу, — шипит боевая и толкает носком ботинка в металлическую дверь отсека, будто от маленького пинка будет толк, и двери волшебным образом откроются. — Есть ли в его посещениях какая-то стабильность? Мы должны найти какую-то дыру, счастливый случай, чтобы сбежать отсюда, — прилетает ответ. — Нет, ни за что, — шепчет самая первая первая, будто кто-то услышит их разговор. — Была одна сбежавшая, но по тому, что мне известно — на неё наступили. — Отлично, теперь наш список «как не умереть» пополнился. Итак, по твоим словам у каждой из нас есть две недели пребывания здесь, да? — У всех оно по-разному, я не знаю, сколько я здесь, но могу сказать точно, что у каждого всё индивидуально. — Отлично, мы ещё и умрём неизвестно когда! В такую русскую рулетку я ещё не играла, — недовольно говорит боевая и снова пинает двери, чтобы выместить злость. — Прайм, я тебе клянусь жизнью самой слабой Евы, что если я буду умирать здесь, то засуну твои грёбаные манипуляторы туда, откуда их даже самые лучшие врачи Кибертрона не смогут достать; а из грёбаной глоссы, которой ты называешь меня «своей Искрой», я сделаю трофей и засуну тебе… — Тише ты, — её толкают в бок. — чем тише ведём себя, тем меньше интереса он испытывает. Заметь: он был заинтересован в нас, а не в этой жертве домашнего насилия. Она уже изношенный продукт. — Я всё слышу. Евы переглядываются.***
Прайм вошёл в тронный зал. Взгляд его скучающе прошёлся по ряду огромных колб справа от трона. Кибертронцы — чаще десептиконы — посмевшие кинуть ему вызов, оспорить власть, теперь устрашали взоры всех гостей отсека. Гротескные картины разобранных мехов и фемок, богато украшенные каплями энергона и вывернутой наружу проводкой… Но намного больше меху нравилась левая сторона зала. Бесчисленные ряды колб, несравнимо меньшие, чем те, что стоят напротив. В каждой — люди. В каждой — Ева. Каждая с таким разным выражением одного лица. Оптимусу нравилось смотреть в застывшие глаза Ев, искать новые эмоции в мёртвом взгляде. Вот здесь — страх, с нотками ярости; там — желание, подпитанное афродизиаком. Прайм даже жалел, что не смог их всех сохранить живыми. Каждая уникальна, но мех смог бы удержать в узде всех. Правда, тогда бы пришлось отказаться от идеи стать Бондмейтом с Евой. Отказывать себе в удовольствии Оптимус Прайм не любил. Но Ева слишком хороша, чтобы выбирать одну; тем более, когда можно взять всех. Бесконечные Вселенные — бесконечные возможности, — так, кажется, сказал Уилджек. Прайм отдал короткую команду, и боевая маска открыла его фейсплейт. Теперь оставалось лишь ждать информации и момента, когда мех сможет вернуться обратно к своей Искре. Рэтчет не спешил к Оптимусу с докладом с таким остервенением никогда, даже при нападении жалких десептошлаков он скидывал краткое сообщение ему на коммлинк и продолжал делать свои дела, но тут так не выйдет, тут самое важное, что обрадует Прайма и тот, наконец-то, отстанет от Рэтчета и будет увлечен своей органикой. Тихий звук его гудящей системы слышен только ему, скрывающий до этого момента свои эмоции Рэтчет впервые выглядел таким взбудораженным, в последний раз, когда он был таким — тогда он сделал открытие, нашел как перепрограммировать скраплетов, как благодаря звуку управлять ими. Но это было так давно, что он и не вспомнит, потому что после закрылся сидеть с трупами десептошлака и ставить эксперименты. — Код каждой Евы не подходит под этот мир, — мех громким, но быстрым шагом пересёк тронный зал и оказался около Оптимуса. — Даже эти новоприбывшие исчезнут, но они начинают эволюционировать, их организм адаптируется под наш мир, и эта органика по моим подсчётам проживет дольше, возможно, год, возможно, даже полтора. Если мы продолжим поиски, если у меня будут вычисления, я смогу узнать какие вселенные будут давать тебе тех людей, которые будут переписывать код своего организма, чтобы выжить тут. Но есть аномалии, шлак, Оптимус! У этого мира есть аномалии, которые дадут тебе ту Еву, которая подходит под любой мир, которая выживет, потому что это её задача. Мне нужно больше времени и больше этой органики, чтобы я мог исследовать возможность заглянуть дальше и найти её. Алые линзы Прайма сверкнули в предвкушении. Вот оно. То, чего он так желал, то, к чему бесконечно стремился: Ева — идеальная Ева — которая всегда будет с ним, за ним, под ним… — Ты знаешь, старый друг, что Уилджек готов тебе предоставить всю нужную информацию. Найди мне ту самую Еву, найди любых других, — Прайм откидывается на спинку трона, готовый расхохотаться. Эйфория пробивает внутренние системы. — Я не ограничиваю тебя в экспериментах, — лёгкий кивок в сторону колб, — но постарайся сохранить тела. Мне они нужны для коллекции. Рэтчет никогда не испытывал удовольствие, когда ему приходилось копаться в органике, он предпочитал их убивать, если Оптимус приказывал взять доктора на вылазку. Теперь же он был заперт в четырех стенах своей лаборатории и лазал внутри одной и той же органики (со временем он возненавидел это лицо и иногда хотел подпортить, но все экземпляры нужно было возвращать Прайму), потому удовольствие от этой теории он испытал неописуемое: наконец-то это закончится. — Хорошо, — мех кивает на слова предводителя и отступает. Сейчас было бы хорошо ему пойти в оффлайн, как награда за такие исследования. — Постарайся не убить этих, протяни всё их время, чтобы у меня была возможность найти сразу же замену. — Они не умрут из-за меня, — Прайм улыбнулся на скептичный взгляд меха, — сегодня. Ты же знаешь, что их смерть — это не моя цель. Прайм поднялся, тут же возвысившись над Рэтчетом. Положил манипулятор на плечевой сегмент меха, слегка сжал. Белая краска слегка слезла под нажимом. — Спасибо, старый друг. Ты можешь идти. Твой отчёт меня порадовал, — Прайм обошёл Рэтчета, направляясь к выходу. — И да, — лорд автоботов на миг остановился, — в награду за хорошую работу, можешь заняться своими другими проектами. Но помни, что Ева — это приоритет. Рэтчет не был миниконом, который с такой радостью и преданностью выполнял каждый приказ Оптимуса, потому на разрешение заняться другими исследованиями он мог лишь закатить свою оптику.***
— Оптимус — это робот, а каждого робота можно выключить, — подводит итог Ева, сидя на выступающем участке металла, пока боевая расхаживала рядом. — И что ты сделаешь? Ударишь по затылку? — скептицизм в голосе выдаёт раздражение. — Или возьмёшь его в удушающий? Сомневаюсь, что ты хотя бы меня можешь с ног сбить. Ты не знаешь, как его убить. Мегатрон за миллионы лет с этим не справился. — Грубо, но это единственная озвученная мысль, которая была за последние… Не знаю, сколько даже времени! Он может вернуться в любой момент, и… — У нас есть слабая, чтобы отвлечь его: она знает, как он любит. Просто скинем ему её. — Эй! Я, возможно, и сошла с ума находясь тут, — восклицает жертва, — но имей уважение: я продержалась тут дольше всех именно из-за, как ты выразилась, слабости. Спор прерывается, когда в отсек возвращается Прайм. Даже не чувствуя ЭМ-поле кибертронца, можно увидеть доброе расположение духа Прайма. Предвкушающее. Желающее. — Я вернулся, моя Искра, — Оптимус продвигается вглубь отсека, наслаждаясь видом своей органики. Целых трёх. — Или мне лучше говорить «мои Искры»? — тихий рокочущий смех вырывается из воколайзера. Спор стихает мигом, рассказывать Прайму о своих планах не хотелось, хотя тот бы точно посмеялся с глупой идеи одной из своих Ев. Три пары глаз сразу обратили внимание на меха, и если тот был в добром расположении духа, то от девушек исходила одна эмоция — настороженность. Самая первая Ева была тихой, её попытки самоутвердиться были перечеркнуты ещё в первую неделю пребывания здесь, но ведь каждая Ева всегда первое время давала Оптимусу отпор. — Я хочу в туалет, — поднимается Ева с насиженного места и смотрит прямо в красную оптику Прайма. Держаться уверенно и не показывать страх было хорошей тактикой, особенно для личных целей — а главной целью Евы сейчас была нужда. Оптимус улыбается Еве, которая решила показать храбрость. Прайм знает, что глаза — это путь к эмоциям, и как бы Ева не вела себя, на дне этих прекрасных глазок всё равно плещется страх. Что ж, нужда, значит? — На Арке не предусмотрены удобства для органики, — Прайм говорит медленно, растягивая слова, — но этот отсек полностью в вашем распоряжении. Тебе нечего смущаться. Здесь лишь ты и я. Ева захлопывает свой рот, когда желает возразить Прайму и поднимает палец вверх. Сходить по-маленькому, когда на неё смотрит этот извращенец? Рядом с ней встаёт боевая, чтобы возразить словам Оптимуса: — Это как минимум негуманно. Если уж решил заточить нас здесь, то мог бы условия хорошие сделать. Находиться окружённой запахом собственной мочи и кала не самое приятное. И так ты ухаживал за каждой из Ев? Теперь ясно, почему ты так много их берёшь: ждёшь, что какая-то согласится на такие условия? Я знаю себя: ни одна не скажет «да». Оптика Прайма вспыхивает ярче, когда он фокусируется на говорящей. Голосистые. Все трое. Это даже лучше. Иметь под собой того, кто кричит. — Я не говорил о том, что не буду за вами убирать. Я знаю, что органика слаба на дрянные заболевания, — Оптимус отдаёт короткую мысленную команду, и штекер медленно выходит из-под честплейта. — Ну же, Ева. Ты хотела в туалет. Мне помочь тебе снять эти тряпки? — Прайм не ждёт ответа: лишь штекер невзначай поправляет бляшку ремня. Чуть надавливает, чувствуя сенсорами уплотнённый живот. Ева не замирает на месте. Ей кажется, что каждая её версия всегда действует по одному и тому же сценарию. Девушка хватает за штекер и сжимает его с силой. — Только посмей: я обмочусь, но не позволю тебе наблюдать за этим, — блефует. Это чистый грёбаный блеф, потому что Ева никогда не опустится до того, чтобы намочить свои трусы. По логике Прайма она вообще перестанет ходить в одежде и станет настоящей Евой, которую породил сам Бог по своему обличию: вот только под наблюдением существа хуже, чем сам Сатана. Для боевой же это было возможностью отвлечь от себя внимание Прайма. Каждая в этой комнате хочет выбраться живой отсюда. Никто здесь не питал иллюзий. — Просто сходи в чёртовом тёмном углу и будет всем спокойно. — Ты должна быть на нашей стороне! — Именно поэтому сходи в этот чёртов туалет, пока от твоего эго не пострадали и мы. Ева может лишь поджать губы и сжать кулаки. Ей плевать, насколько пострадают эти обе. — Тебе стоит прислушаться к себе, — тон Прайма непреклонен. Меху хочется сегодня опробовать новых Ев, так зачем ему откладывать это? Штекер обхватывает предплечье Евы, тянет вперёд. Сенсоры чувствуют под собой гул крови и быстрое-быстрое биение сердца. Боится. Ева его боится, впрочем, как и всегда. Храбрость ей была не к лицу. Оптимус вновь даёт команду внутренним системам: массовое смещение приводится в действие. Через несколько кликов больше нет огромного титана, который одной своей тенью закрывал органике обзор. Прайм всё ещё огромен, но в его соразмерности теперь кроется опасность. — Я не собираюсь делать этого! — от безысходности хотелось крикнуть ещё громче, но под конец её голос пропал, потому как тело напряглось от ещё большего контакта с Праймом. Он касался её, не слышал просьбы, которые бы в её мире Оптимус услышал. Но его здесь нет: есть лишь этот безумный монстр, который хочет только одного — Еву, а их тут целых три. Глаза закрываются сами собой, чтобы как в детстве посчитать до десяти, надеяться, что бабайка из-под кровати исчезнет. Вдруг это очередная игра её больного мозга? Этот сценарий нравился больше, чем то, что происходит сейчас. Когда в уме звучит цифра семь, Ева слышит звуки трансформации. Огромный корпус, который заполнял собой целый отсек, исчез. Что ж, девушка очень надеется, что Прайм просто неудачно трансформировался и исчез. Но глаза открываются, и вот она видит его чертовски подходящим по размерам человеку. — Что за чёрт! — звучит удивлённый голос за её спиной. Не она одна была удивлена такому апгрейду. — Разработка специально для вас, — Прайм делает шаг вперёд, почти красуется. Наслаждается реакцией. — Мне нравится разница в размерах с вами, но очень люблю, когда мы с вами соразмерны. Так много интересных вещей можно… Сделать. Прайм не разменивается больше на любезности: хватает Еву, которая стояла ближе всего к нему, и дёргает за ремень. Резина тянется и рвётся: Прайма не заботит, какой дискомфорт при этом испытывает Ева. Мех знает, что он испытывает куда больший, когда она не с ним. Паника застилает глаза девушки, когда мозг начинает обрабатывать информацию. Прайм хочет трахнуть её в самом комфортном для него обличии. Будь Прайм человеком, она бы хоть как-то попыталась сбежат или драться, но здесь груда металла, которая сделает с ней всё что захочет. — Нет! — крик Евы окутывает весь отсек, когда её ремень рвётся под сокрушительной силой Прайма. — Послушай, я… не надо делать этого. Ты ведь не хочешь, чтобы я тебя ненавидела, да? Следом за страхом приходит торг, попытка выкупить у Прайма нормальное отношение к себе. — Ты меня всегда будешь ненавидеть, — Прайм говорит обманчиво спокойно. Манипуляторы берут за резинку штанов, тянут вниз. — В каждой вселенной и в любом обличье. Я слишком хорошо тебя знаю, моя Искра. Прайму нравится идея утвердить своё господство над Евой в глазах её же копий. Пусть видят и знают, кому принадлежат. — … но я не хочу тебе причинять боль. Если вы будете себя хорошо вести, — Прайм сжимает уже оголённое бедро девушки, — то я доставлю тебе удовольствие. Это равноценный обмен? Во всех фильмах показывают, что главная героиня во время похищения готова уступать, быть сильной и пытаться сбежать, то Ева ни черта не такая. Героинь слишком романтизируют и делают сильными, но на самом деле ты можешь лишь в страхе замереть на месте и смотреть в глаза своей смерти. Взгляд сам по себе падает на других Ев, которые держатся вместе, но на достаточно приличном расстоянии, чтобы не попасть под манипулятор. — Тогда берись за них, — она накрывает его манипулятор на своём бедре и сжимает, будто в невысказанной мольбе. Ева не хочет сейчас ничего из того, чего жаждет Прайм. — Знаешь, с той — боевой — будет намного интереснее, чем со мной. Либо с этой чокнутой, которая побежит к тебе, как только пальцем поманишь. — Каждая из нас борется за свою жизнь, — начинает боевая, которая подходит к ним ближе. — И если ты не понимаешь, что для того, чтобы твоя задница сейчас была здорова, нужно играть по правилам, то я вправлю тебе мозги. Она хватает первую Еву за обе щеки своими ладонями и притягивает к своему лицу поближе. Прайм хочет этого? Значит, она ему даст, даже если придётся поцеловать свою копию. Она не признает в голос, но свои же губы смаковали приятно и мягко. Даже если ей не отвечали, находясь в глубоком шоке. — Если хочешь получить удовольствие, а не боль, то подыграй, ибо мне жизнь важна. Внешне Прайм не меняется, но его ЭМ-поле ревёт бурей эмоций. То, что происходит прямо перед его окулярами… Захватывающе? Интригующе? Необычно?.. Порой Прайм забывает о том, что Ева очень своеобразный человек. Но разве не за это он её обожает? Прайм садится, тянет за собой двух Ев. Тяжесть и мягкость человеческих тел приятно ощущаются на корпусе. — Видишь, Ева, — штекер стаскивает штаны с одной из версий, — ты иногда можешь быть «за» добровольно. Разве так не легче? На удивление грудной отсек меха был тёплым, не таким холодным, как ожидалось на первый взгляд, но этого всё равно недостаточно, чтобы унять дрожь. Главнее всего один факт, мысль о том, что он хочет от неё — это изнасилование, на которое она ни за что не пойдёт, даже если её копии готовы раздвинуть ноги за свою жизнь. Штекер, который обвивает сначала край штанов, а после спускает их, вызывает мелкую дрожь в теле Евы. Чувствительность всегда была её слабой зоной, и ей не нужен был долгий разогрев перед сексом. Боевая невольно ревновала, что первое внимание Прайм оказал не ей. Зависимость от него душила. — Когда тебя будут брать без твоего спроса, тогда я повторю тоже самое, — она открывает глаза, когда понимает, что голос своей копии близко и звучит как-то странно, даже смущённо. — Просто заткнись. Прайм наблюдает за этим противостоянием с тихой улыбкой. Ева перед ним — все три её версии — почти как олицетворение частей характера. Трусливая Ева — та, которая постоянно прячется от него, закрывается и тихо ненавидит. Боевая — та, чей гнев открыт и виден для него, как свет днём. И третья — та личность, которая перед ним почти всегда. Мех тянет наиболее податливую версию Евы на себя, увлекая в поцелуй. Нейроцепи плавит от осознания того, что ему отвечают. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но, с другой стороны, лучше ещё может быть. Прайм прерывает поцелуй, а после кидает быстрый взгляд на самую тихую Еву. Обращается к ней: — Иди сюда, Ева. Поцелуй можно было назвать всплеском всех эмоций. В какой-то момент она напористо прижалась к его губам ближе, будто говоря, что делает это лишь потому что должна, а не хочет. Потом приходит волна тока, которая проходит в момент осознания — она скучала по этому и оттого лишь легко ударила по его плечевому сегменту и отвернулась. Третья Ева надеялась до последнего, что новые игрушки отвлекут Прайма, но тот и про неё вспомнил. Она не испытывала ни капли удовольствия от этого, а лишь панику. Но руки автоматически стягивали одежду с неё по дороге к Прайму — он всегда любил смотреть на её голое тело, а не одежду. Ева прижимается своей голой грудью к грудному отсеку и чувствует как металл, когда соприкоснулся с её кожей, начал нагреваться активнее. Прайм был доволен тем, что имеет их сейчас в своём владении. Ева смотрела на этих двух с удивлением и толикой жалости. Её не настиг дефект Оптимуса, а лишь лёгкие позывы симпатии, так что покорности копий в этой ситуации она не понимала. Прайм хвалит самую забитую Еву за покорность, сразу пуская штекер ей между ног. Гибкий кабель не проникает внутрь — ещё рано. Он скользит по навершию клитора, оттягивает капюшон. Прайм знает, как любит Ева. Другие штекеры всё же стаскивают штаны с той Евы, которая сидит справа. За штанами следуют трусы: Прайм даже не смотрит в ту сторону, продолжая поцелуй с наиболее храброй Евой. Возможно, Прайму кажется, но от неё он чувствует ревность. — Раздевайтесь. Все. Долгий перерыв от прикосновений Прайма возымел своё. Ева свела бёдра вместе, когда ощутила штекер у чувствительного пучка нервов и издала тихий стон: мех полез сразу же к самому чувствительному месту. Второй Еве хотелось бороться против штекеров, которые сейчас лишали её одежды. Она понимает, что если избавиться от последнего слоя ткани, то её мочевой пузырь расслабится. Она не хотела этого. Не здесь, не при Прайме. Боевая же начала стягивать с себя годами изношенную майку, которая была в пыли и разводах. Под утяжками, которые скрывали грудь, был виден шрам — инсигния автоботов, которую оставил ей Оптимус из её вселенной. Тогда он назвал это его предсвадебным подарком. Следом за майкой полетели штаны и лишь на трусах она замялась. Резкая мысль, что она сейчас снова поддаётся Прайму, была такой быстрой и отрезвляющей, что даже поцелуй и манипулятор, который придерживал её, не смог отвлечь затуманенный разум. Они все слишком правильно реагируют на прикосновения Прайма. Прайм наслаждается открывшимся ему видом: тела каждой из Ев отличаются друг от друга, пусть и незначительно. Тело той, что пробыла с ним некоторое время, покрыто синяками — следами их общей любви. Тело боевой Евы поджарое, наполненное мышцами, и, Праймус, с инсигнией Автоботов. Новоприбывшая же Ева более мягкая и округлая. Но каждая, вне всяких сомнений, идеальная. Прайм цокает, когда замечает заминку каждой из девушек. Мех сам на миг замирает: думает, кого возьмёт первым. И решает: верно будет отведать первым то тело, которое наименее к нему подготовлено. Прайм чуть наклоняется вбок, и Ева, которая сидела на его правом сервоприводе, сваливается. Увидев заинтересованность в своей персоне, Ева резко откидывается назад. Она смотрит в фейсплейт внимательно, изучает его реакцию на такое поведение. Как бы эти двое не смирились с ситуацией, но она не хочет этого. Боится и одновременно ненавидит. Ненавидит даже то, что чтобы не свалиться с его сервопривода вынуждена схватиться за плечевой сегмент и прижаться назад. — И не надейся. Я не собираюсь действовать, как эти двое, — лёгкий кивок в сторону копий. Прайм тихо цокает на её непокорность, но где-то внутри его Искра расходится волнами тепла: вот оно. Борьба. Ева кидает ему вызов, впрочем, как и всегда. Зная, что проиграет, всё равно старается бороться. Прайм рад её сломать. В который раз. — Тогда будет больно, — мех говорит вкрадчиво. — Посмотри на свои другие версии. Это твоё будущее. Будущее каждой из вас, которые сейчас находятся в других мирах. Один из штекеров давит на живот Евы. Взгляд невольно бросается на ту Еву, которую находилась между ними: вся избитая, израненная и сломанная кукла, дрожащая от штекера, который всё никак не проникал внутрь, дразнил тело. Тяжесть внизу живота заставляет бёдра свестись, а несколько капель вытечь из уретры и капнуть на серво Прайма. Это было стыдно, особенно когда давление продолжилось. Внимание боевой упало на Еву и брезгливость появилась в чужом взгляде. Ева стыдливо спрятала лицо в плечевом сегменте меха и покачала головой. — Прекрати. — Тогда слушайся меня, — Прайм непреклонен. Корпус чувствует, как маленькая горячая капелька чего-то мокрого попадает ему на корпус. О, будь на месте Евы любая другая органика, то Прайма бы свернуло от брезгливости. Но это — Ева, а, значит… — Ложись на живот. Сейчас. Штекер, который всё это время орудовал между ног другой Евы, наконец, толкается внутрь и почти не встречает сопротивления. Эта Ева давно научилась не зажиматься. — А ты, — теперь мех обращается к той, которая носит знак Автоботов, — потрудишься здесь, — ещё одна короткая мысленная команда и, наконец, коннектор высвобождается с тихим шипением. Вскрик Евы, которая ощутила после тягучей игры в себе хоть что-то, привлёк внимание двух других; пока Прайм командовал, что им нужно было делать, они наблюдали за тем, как третья поддавалась этой маленькой игре, даже не сопротивлялась. Просто она носила доказательства того, что будет если перечить меху. От этого становилось тошно: каждой из них было неприятно получить эти отметины и знать, что это будет не потому что они возбуждены и желают, а потому что этого хочет Прайм и чтобы спасти свою жалкую жизнь, протянуть тут на один день больше, они вынуждены поддаваться этому. Но предательство было и от собственного тела, которое отреагировало на приказ Прайма тяжестью внизу живота и желанием того, чтобы штекер оказался совсем рядом. Ева сошла с ума окончательно, годы потраченные на то, чтобы избавиться от стокгольмского синдрома были перечёркнуты одним лишь видом коннектора, который ожидал тёплого рта той, для кого был создан. Большой и в какой-то субстанции, которая являлась для людей лубрикантом. Умереть от инопланетного члена в глотке не хотелось, ровно настолько, насколько бы не хотелось быть насильно насаженной ртом на этот же прибор. Нужно всего лишь разогреть и подготовить горло, не позволять рвотным позывам взять верх и хотя бы наполовину взять его. Она сильная и она справится с этим. Ева внимательно следит за Праймом, когда он убирает от неё всё, что может контактировать с ней. Неужели ему брезгливо это? Если да, то это было бы спасением на время, даже если придётся опозориться. Прайм позволяет себе отвлечься на ту, которая поддаётся больше всего: мех насаживает Еву на штекер, внимательно наблюдая, как тот пропадает внутри лишь для того, чтобы на миг выскользнуть. И опять. И вновь. Занимательная для Прайма игра — штекеры имеют большую чувствительность, но получить перезагрузку, стимулируя только их, невозможно. И всё же Прайму нравится ощущать тепло и влагу чужого тела вокруг себя. Манипулятор тянется к волосам другой Евы. Грубо сжимается на них и тянет голову вниз, к паховым пластинам. — Я всё ещё жду, Ева. На живот. Ева сбивается в дыхании, когда штекер двигается неритмично. Она желает уцепиться за Прайма, чтобы иметь хоть какую-то опору. Резкое появление второй Евы её останавливает лишь на секунду. Она видит выгоду для себя, комфортную позу, потому прижимается грудью к голой спине, чтобы та не могла подняться и избежать своей участи в этой игре. От тёплого тела сверху вторая Ева вздрагивает, женская грудь своей копии ощущается приятно на спине, вставшие соски будоражат даже больше, чем коннектор под ней. Прайм ждёт её действий, и Ева сделает это. Сначала попробует обхватить пальцами коннектор ближе к основанию. В удивлении вздохнёт, когда поймёт, что не может соприкоснуться средним пальцем с большим. И это побывает в каждой из них, особенно в её горле? Следом горячий язык облизывает смазку, чтобы ощутить кисловатый привкус субстанции. Это же не опасно для нее, да? Ева теряется в своих чувствах. Её копии выглядели горячо в такой позиции, и где-то внутри было неприятно, что сейчас Ева была отдельно. Но больше хотелось спрятаться там, где Прайм бы мог забыть о ней. Но нет, сейчас он смотрел прямо на неё и ждал действий. Девушка сползает с его плеча и ложится на живот на его серво, чувствуя как тёплый металл нагревает её тело и одновременно давит. — Разве это не отличная поза, Искорки? — в голосе Прайма слышится статика. Горячий рот органики приятно обхватывает навершие коннектора, чувствительные сенсоры за считанные клики передают ощущения в процессор. — Вы здесь, со мной. Разве для вас есть что-то лучше? Тяжесть человеческих тел Прайм на себе почти не ощущает. Для него это всё ещё слишком мало. Вот бы слиться с Евой так, чтобы она пробралась ему под броню, проникла в протоформу и дальше — прямиком к Искре и процессору. Это будет, несомненно. Но сейчас… Прайм надавливает манипулятором на спину той Евы, которая лежит на животе. Острые сегменты внутренней стороны сервопривода причинили не только дискомфорт, но и боль. — Извини, — голос Прайма наполнен смехом, — ты же всё ещё хочешь в туалет? Какая милая органическая причуда. Ева под манипулятором Прайма скулит. Нет, нет, она не хочет этого! Она считала, что ему будет неприятно это, но мех лишь с удовольствием ещё больше выуживает из неё этот позор. Мочевой пузырь расслабляется сильнее, и Ева не может свести бёдра вместе. Нет, она не желает потом носить на своих бёдрах это воспоминание, даже если будет помнить об этом вечность. По пластинам брони Прайма начинает стекать урина; с ещё большим нажатием на поясницу Евы её мочевой пузырь опорожняется. — Нет, прекрати, — Ева широко раскрывает свои глаза от понимания, что буквально обоссалась на Оптимуса, мать его, Прайма. Слёзы начинают стекать по её щекам, когда этот позор заканчивается. В этой ситуации Ева больше желала оказаться со штекером внутри или даже с коннектором у рта. От собственной никчёмности тянуло блевать, поэтому она накрывает свой рот рукой и отворачивается в свободную сторону отсека, чтобы перевести дыхание в порядок, пока за спиной слышатся стоны и характерные звуки. Из всех троих пострадала именно она. Сенсоры Прайма улавливают сильный своеобразный запах. Органика всегда пахла… Странно. Их кровь, пот, запах тела — всё это было столь далеко от привычных всем кибертронцам ароматов, что было в новинку. И всё же, Прайм несколько удивляется себе. Он — знаменитый ненавистник органики, от вида униженной Евы чувствует лишь то, что коннектор напрягается сильнее. Мех давит на ту Еву, которая насажена на его штекер, заставляя ещё сильнее нажать на спину третьей. Теперь коннектор почти полностью находится в плену розовой человеческой глоссы. Ева снизу чувствует, что глотка отказывается принимать столь огромный агрегат и всеми способами старается выдавить коннектор оттуда. Но тяжесть Евы сверху не позволяет ничего сделать, кроме как попытаться успокоиться. Несколько глубоких вдохов через нос помогли успокоить приступ тошноты. Коннектор огромный, давит на задние стенки горла, что снова вводит в панику. Сделав усилие, она продолжает двигать головой. Возможно, если Прайм поскорее удовлетворит свои потребности, то Ева сможет выжить и не задохнуться в такой позе. Каждое движение штекера внутри вызывало волны удовольствия по всему телу, пальцы на ногах скручивались. Эта Ева настолько была подготовлена к Прайму, что один штекер казался теперь небольшим заменителем его настоящему коннектору. За то, что она была послушной, её не заставляют позорно обмочиться, не давят неподготовленной глоткой на коннектор. Она единственная, кто сейчас издает хриплые стоны удовольствия, а не воет от унижения и не хрипит, задыхаясь. — Хорошо, — шепчет она между тем, как скользит штекер из-за её смазки. — Мне хорошо. Очень, — Ева чувствует, как оргазм приближается к ней. Но он не будет достигнут так легко: без дополнительной стимуляции клитора она точно не кончит, а лишь будет хныкать от сдавливающего чувства внизу живота и тянуть руки, чтобы погладить себя. Всё, чтобы получить максимум удовольствия и минимум боли. Она уже смирилась с той ролью, которая её настигла: она умрет либо в руках Прайма, либо исчезнет от того, что этот мир не принимает её. Ева тяжело дышит. То, что слышится за её спиной, отрезвляет сознание, и она быстро вытирает слёзы своей ладонью. Нет, она ни за что не будет удовлетворять этого бота своей никчёмностью и в следующий раз плюнет ему в фейсплейт. До последнего вздоха будет той, кто не даст ему желанного. Прайм слышит стоны одной из Ев, которая звучат под аккомпанемент хрипов и всхлипов двух других органик. Каждый из звуков также по-своему приятен, вызывает у Прайма желание увеличить их громкость. Ещё два штекера устремляются к переплетённым телам: один толкается внутрь покладистой Евы. Теперь внутри неё асинхронно двигаются два штекера. Второй штекер устремляется к тазу боевой Евы, но тянется вовсе не к вульве, а узкому колечку ануса. Очерчивает его, но ещё не проникает внутрь. Прайм поворачивает шлем в сторону последней Евы. — Тебе некомфортно, моя Искра? — голос Прайма наполняется лживой жалостью. — Я обделил тебя? Реакция покладистой виднеется сразу. Девушка стонет громче. Коннектор шёл дальше, а глотка растягивалась под его размер. Всё было хорошо, пока в какой-то момент она не ощутила что-то около своего сфинктера, что заставило девушку подняться и охнуть от свободы, которую ощутила её глотка. Хотелось прошипеть, агрессивно стукнуть Прайма, но это лишь привлечёт его внимание. — Да пошёл ты, — Ева поднимает на него взгляд и упирается ладонями в его серво, чтобы подняться на руках к его фейсплейту. Снова храбрость и униженная гордость возымели вверх нал здравомыслием. Девушка готова была выплюнуть эти слова глядя в его красную оптику ещё хоть тысячу раз. — Пошёл ты, твой извращённый взгляд на мир и твоё желание трахаться со мной. Мир на миг будто замирает. Системы Прайма перестают работать так громко и натужно, штекеры останавливаются… … лишь для того, чтобы в следующий миг удвоить работу с новой силой. Один из штекеров толкается внутрь анального отверстия Евы. Мех рассчитывает силу, но нежные стенки послушно раздвигаются. Что ж, эта Ева была хорошо подготовлена. Коннектор сводит в напряжении: Прайм близок к перезагрузке, но он хочет её получить по-другому. Мех приподнимается, намекая, что трем версиям Евы стоит слезть с него: штекеры тем временем ни на миг не сбиваются с заданного ритма. — Я предупреждал, Ева. Ты сама выбрала свою участь. Впрочем, как и всегда. Проникновение в отверстие, которое никогда не приносило удовольствия (но оно обычно играло роль приятной стимуляции, когда партнёр был внутри), не выбило боевую из колеи сильнее, чем слова третьей дуры, которая сама себе же подписала договор с самим Дьяволом. Для Евы же это был миг победы над Праймом: видеть, как он теряется, было настоящим удовольствием. — Ты дура, если желаешь сдохнуть, — шипит ей боевая, когда приводит дыхание в порядок и хватает её за руку. — Он убьёт тебя. — А мне лучше глотать его коннектор? — она смиряет свою копию недовольным взглядом и пытается вырвать руку из крепкой хватки. — Ты мне с каждой минутой нравишься всё больше, — Прайм посылает боевой Еве улыбку, которая тут же исчезает, когда он переводит взгляд алых оптик другую Еву. — Знаешь, что с тобой сейчас произойдёт? — мех больше не выпускает дополнительных штекеров: он лишь толкает манипулятором органику, заставляя её перевернуться на спину. Иронично, но та падает прямиком в мочу. — Я отымею тебя здесь и сейчас без подготовки. Пока другие твои версии будут задыхаться от наслаждения, — лёгкий кивок в сторону Евы, которая уже кончила, — ты будешь скулить от боли. Мех силой раздвигает ноги Евы в сторону, с лёгкостью сминая сопротивление. Вот он — момент истины. Тот момент, который Прайм обожает больше всего: миг понимания Евой своего положения, в которое она сама загнала себя. Просто чудесно. Запах собственной мочи вбивается в ноздри и, кажется, она на всю жизнь запомнит это. Прайм не будет с ней ласков и добр. От осознания в грудной клетке сжимается ещё сильнее и разрастается боль вперемешку со страхом. Зрачки становятся меньше, а дыхание учащается от ужаса. — Нет! — она пытается свести бёдра вместе, когда мех садится между ними. — Прошу, не надо. Не делай этого. Мольбы Евы лишь распалили Прайма. Ну, конечно. Его Искра как всегда ведёт себя последовательно: сперва навлекает на себя беду, а после пытается что-то сделать. Но сегодня у меха было не то настроение, чтобы прощать Еве её глупости. Мех больше ничего не говорит: лишь толкается вперёд. Эта Ева не подготовлена. Она не возбуждена, как другие две; а моча не может стать хорошей смазкой. А кровь — сможет? Мех хочет узнать ответ. Прайм наслаждается болью, которая тут же отражается на лице Евы. А ведь он даже наполовину не вошёл!.. — Ты сама в этом виновата, моя Искра. Помни об этом. Во всей боли, которую я причиняю тебе, виновата ты. Прайм не забывает об других двух: штекеры продолжают вбиваться в податливые тела. Меху на миг становится жаль, что у него нет апгрейдов, который увеличили бы число коннекторов. Ева хнычет и извивается от боли, которая настигает её сразу же, как только он проникает внутрь на сухую. Внутри будто всё пылает, рвётся от его размеров и единственному спасению, которым когда-то была смазка, нашлась замена — кровь. Она быстро высохнет и не станет такой эффективной, но тело человека приспособится, попытается сгладить боль и создать смазку. Но сколько Еве нужно потерпеть, чтобы это случилось? До того момента, когда этот грёбаный коннектор будет разрывать её матку? Она ненавидит это человеческое тело, ненавидит Прайма и собственную глупость, собственное эго, которое опустило её на самое нижнее звено в этом отсеке. Слёзы стекали по её щекам, к которым начали прилипать волосы. Она не хотела этого, ей нужно было быть послушной и покладистой, и сейчас бы она… Сейчас её крики перекрывали стоны двух других, которые сидели рядом с ними. Ни одна не желала стать на месте Евы под мехом, не в такой ситуации. Им следовало отвлечься и забыться, чтобы не видеть кровь между телом органики и кибертронца. — Посмотри на меня, — говорит одна из версий. А после поцелуй, который отвлечёт их обеих и заглушит стоны, исследование тела друг друга, чтобы усилить эти ощущения. Ева позволяет боевой плюхнуться на спину, чтобы той было комфортнее. Два штекера лениво растягивали экстаз в её теле, на дрожащих коленях она начала исследовать тело новой знакомой. Поцелуями спускаться по грудной клетке, обходить каждый сосок, пока пальцами она поглаживала мокрые половые губы, чтобы собрать побольше смазки и проникнуть внутрь. У второй Евы это вызвало стон. Благодаря штекерам внутри её отверстия, пальцы своей копии казались большими, зажатыми, а поцелуи, которыми она спускалась прямо к клитору, лишь сильнее раздували огонь между ног. Прайм сжалился: он не стал отгонять покорную версию Евы от провинившейся. Так было даже интереснее: Еву легко сломать физически, но чтобы это сделать морально — надо было подобрать иные методы. Ведь нет ничего хуже, когда ты сам унижаешь себя, не так ли? Мотор меха довольно заурчал; Прайм ускорил движения. Перезагрузка была близко — очень близко — и терять её не хотелось. Мех был способен продержаться в будущем ещё несколько раундов, но это зависело от поведения его Искры. Мех боролся с желанием сжать Еву, что стонала под ним, за шею, и одним движением сломать её. Или разрезать глотку и вбиваться в податливое тело под звуки хрипов разодранного горла? Прайму было тяжело выбрать. — Вот что бывает, когда ты не подчиняешься мне, Ева, — решение выбора наказания пришло быстро. Из-под честплейта появился ещё один штекер, но на этот раз другой: вместо силиконовой головки и ребристого тельца было лезвие. Прайм думал, что Еве нужна метка: вечное напоминание о том, что она его. С другой версией это сработало. Мех не смотрел в сторону штекера с лезвием: всё его внимание принадлежало лицу несчастной. Оно и без того было искажено болью, а в тот момент, когда холодная острая сталь коснулась внутренней стороны её бедра… Сенсоры меха уловили, что крови стало больше. Тело человека способно правильно реагировать в самых опасных ситуациях, чтобы максимально спасти себя и физически, и морально. Зачастую оно работает морально, закрывает тяжёлые воспоминания, строит стены и барьеры от триггеров. Сейчас было наоборот: организм Евы работал физически, выделяя нужную смазку вперемешку с кровью. Что в такие моменты помогает? Уйти вглубь себя, быть тихой и не удовлетворять тёмные желания меха, который сейчас вбивался в неё, удовлетворял свои потребности и не переживал, как она под ним? Да и зачем ему переживать? Тут были тысячи Ев, которых он трахал и будет трахать. Приятно было бы в этот момент оказаться в море по колено, почувствовать как холодная вода накрывает её до низа живота, как сзади слышатся голоса Джека или Мико, но не выходит. Она не мастер абстрагироваться от ситуации, и вообще очень тяжело уходить в себя, когда над тобой бот, который жаждет сломить тебя и убить. Это Ева заметила в его окулярах между стонами, которые вырывались из её глотки. Лезвие вызвало у неё ещё больший панический страх, внутри девушки стало тесно, потому как стенки сжались вокруг коннектора Прайма в ужасе пропустить его глубже. — Нет, — хриплый голос, который она не может узнать звучит из её горла, но было поздно. Внизу ощущается резкая боль. Ева даже не может опознать какое именно это место, потому что там болит буквально всё. — Прекрати, прошу. Прайм не вслушивается в чужие мольбы: его нейросистема позволяет заниматься многими делами одновременно, в том числе и получать всестороннее удовольствие. Штекер с лезвием уже почти закончил вырезать на внутренней стороне правого бедра кибертронские символы — имя Оптимуса Прайма. К счастью Евы, его имя на кибертронском укладывалось в четыре символа. Мех знает, что человеческая кожа сама не заживает от таких травм; знает, что шрам останется с Евой навсегда. Прайм продолжает бороться с желанием погрузить лезвие глубже, туда, где проходит вена. — Я закончил, — звучит победоносно. Теперь мех сосредотачивается исключительно на собственной перезагрузке. Еве хочется плакать от бессилия, которое дарит ей Прайм. Позади них слышатся стоны удовольствия, а что она может делать? Стонать от удовольствия? Уж точно не это: никакое удовольствие она не испытывала. Но что мог сделать человек против пришельца из металла, что в разы больше и сильнее? Вот именно, что ничего. Тошнило, перед глазами кружилось, тело буквально давилось агрегатом, который не подходил по размерам для неё — и от этого тянуло блевать. Ева так сильно отвлеклась на боль к низу, что даже не чувствовала запах мочи, который смешался с её волосами и, кажется, попал ей в рот, когда Прайм толкнул её в лужу. Если её стошнит на Прайма, тот сделает что-то ещё? Убьет её? Кажется, это было хорошей идеей, быстрой кончиной из-за того, что к ней испытали омерзение и спасением от настолько ничтожной судьбы для себя. Ева поворачивает голову набок, когда чувствует позыв. Её желудок вывернул всё содержимое, заставляя давиться рвотой. Вместе с визуальной картинкой мех сенсорами регистрирует ещё один резкий запах. Отвращение всё также не приходит к Прайму: только мрачное злорадство. Для этой Евы сегодня всё могло бы пойти по-другому, но теперь она лежит в своих экскрементах и, кажется, вот-вот задохнётся. Прайм бросает предостерегающий взгляд в сторону других Ев, чтобы те не смели пытаться спасти свою подружку. Останавливает движения. Улыбается. — Ева, как… Некультурно, — манипулятор тянется к лицу девушки, заставляя ту не отворачивать его от рвоты. — Это закрытое помещение, оно не проветривается. На Арке не так много тех, кто будет гореть желанием это убрать, — Прайм чувствует, как плоть вокруг его коннектора судорожно пульсирует, — убери за собой. Пока это не сделал я. — Нет. — она ёжится от одной мысли, что ей придется проглотить то, что она только что выблевала. — Оптимус, прошу, не надо. Выбор оставался один — сдаться. Это не тот мир, где принц на белом коне (даже если это будет грёбаный Оптимус Прайм с её вселенной) придёт её спасать из манипуляторов этого монстра. Прайм приподнимается, давая Еве относительную свободу действий, а после впечатывает её лицо в рвоту. Удерживает, игнорируя приглушённые стоны и попытки вырваться. — Я слышу это уже который раз за джоор, — мех звучит неудовлетворённо. — Делай, что говорят. Теперь Прайм переключает внимание на тех, кого оставил. Другие две Евы вели себя хорошо и заслужили то удовольствие, которое получают. Но показать им то, что будет за непослушание: почему нет? — Не смейте отворачиваться. Они не могут сначала двинуться, а то удовольствие, которые Евы дарили друг другу исчезло за один клик. Теперь настигла реальность; Прайм издевался над их копией, показывал что он может сделать с ними, если они будут плохо себя вести. Но они не такие гордые, как Ева под ним. Даже боевая, которая убила Оптимуса в своём мире, готовая бороться за свою свободу сейчас, снова испытала тот ужас, который испытывала, когда сломалась впервые. Тогда Оптимус убил её трёхлетнюю дочь и мужа на её глазах, будто те были просто какой-то песчинкой на сегментах его брони. Второй раз, когда она сломалась, это было удаление матки. Тогда Оптимус действовал в порыве ревности и с желанием уничтожить то, чем Ева поделилась с другим мужчиной. А после были та темнота и счастье, которое она должна была испытывать с любимым мужчиной. Вторая же Ева сломалась сразу, как попала сюда, и благодаря этому выжила — она была послушным питомцем, который никогда не шёл против своего хозяина, позволяя ему всё, что он желал, даже если это были порезы или сломанные ноги. Рэтчет всё равно вернёт всё в порядок. Третья же Ева перестала что-либо чувствовать в тот момент, когда тяжёлый манипулятор прижал её голову к собственной блевотине. В какой-то момент действительно это показалось неплохой идеей: сделать то, что приказал Прайм. Девушка высовывает свой язык и проводит им по блевотине. Желудочный сок был кислым, неприятным. От открывшейся картины перед ним Прайма клинит: вот оно. Вот унижение Евы, уничтожение её как личности. Никакие пытки, никакая боль не смогла бы превратить Еву в послушную киберлису. А унижение — может. Всегда могло. Несколько быстрых глубоких толчков приводят Оптимуса Прайма к перезагрузке. Он тушит окуляры, с трудом сдерживая заряды электричества. Поджарить Еву не хотелось. Всевозможные внутренние команды просят, почти требует открыть честплейт, и слиться Искрами с партнёром; но, конечно, не получают желаемого. Перезагрузка отступает под громкий трескающийся звук. Первым, как и раньше, приходит запах. Кровью давно пропах весь отсек, но теперь вонь стала невыносимой даже для меха. Потом доходит звук: что-то ломается, протяжно и совсем близко. И, наконец, Прайм включает оптику. Вместе с визуалом приходят и ощущение мягкой плоти и крошек костного мозга под ладонями. Прайм приподнимается, скучающе наблюдая за медленно вытекающим человеческим мозгом, который пузырился сквозь порванную кожу. Не сдержался. Оргазм должен был настигнуть и Еву, но боль, которую она ощущала от хватки Прайма, отдаляла чувство удовольствия. Ощущение, будто тебя сильно бьют обо что-то, будто всё в твоей черепушке, вся жидкость, твой мозг, всё это будто занимало слишком много места внутри. Следующие, что будто мешало и было лишним в голове Евы — это глазные яблоки, которые выпали от сильного давления в участок лба. Ева видит размытый силуэт Прайма над собой. Ева ещё была жива. Её конечности нервно дрожали в спазмах, пока глазное яблоко торчало из её пустой глазницы; от губ, челюсти, носа не осталось ничего вразумительного. Хотелось послать всё к чёрту, сказать хоть что-то, но язык, кажется, прилип к манипулятору бота, и она зашевелила остатками губ. Последнее, что она услышала перед тем как в агонии уйти, так это крик своих копий. По внутренней связи боту приходит оповещение — кто-то заметил органику, которая вышла из портала. Прайм не обращает внимания на реакцию других версий Евы: сообщение привлекает его намного больше. Новая Ева? Та самая? Внутри Прайма разливается чувство предвкушения. Такое знакомое, но почти забытое. Штекеры выскальзывают из разгоряченных тел девушек, скрываются пол бронёй меха. Прайм поднимается с медленно остывающего трупа, и, наконец, брезгливость приходит к меху. Прайм полностью испачкан кровью, экскрементами и содержимым живота Евы. Всё это придётся ещё очень долго убирать с себя, но Рэтчет не откажет. Прайм улыбается Евам. В процессоре уже генерируется их незавидная участь. Подделки Оптимусу Прайму не нужны, но украсить тронный зал… Почему нет? Для каждой из Ев, которые приходили в мир Прайма была подготовлена одна и та же судьба — не подойти меху и оказаться на стене унижения. Ни одна не подходила, ни одна не была той самой и заслуживала за это понести наказание — оказаться распятой на стене в тронном зале, чтобы Прайм исследовал каждую своей оптикой в попытке убедиться, что он не пропустил ту самую, кто сможет ему противостоять и лишь больше распалит Искру азартом. И вот она пришла в его мир, по своей воле за каким-то странным посланием от другого Оптимуса Прайма. Но что ему стоит забрать то, что принадлежит Прайму? Он Лорд автоботов, тот, перед кем на колени станут все миры — и Ева тоже, даже если это займет всё его внимание.