Три формы по Марксу

      Кафешка во втором корпусе открылась два года назад и быстро стала любимицей студентов за уютный интерьер и не лютые цены. Мо Жань полюбил её за тишину и большое пространство (потолки просто закачаешься какие высокие!), но отдельным пунктиком была выделена та самая, особая причина...       В перерывах между парами в ней обитал он.       Он – это божество. Он – это ангел. Он – Танталовы муки Мо Жаня. Воплощение всех идеалов, олицетворение блаженства, предел мечтаний.       Он – это Чу Ваньнин.       Ныне аспирант при старом чёрте, будучи восемнадцатилетним первокурсником занял первое место на конкурсе Вана Клиберна , в один момент прославив своё имя. Мо Жаню тогда было четырнадцать, и он проводил свои дни, с удовольствием пиная, э-э-э, определённой формы органы. Учёба его протекала ровно и обычно, со средними баллами и, пусть на него и возлагали ожидания как на «подающего надежды мальчика», Мо Жань их оправдывать не собирался. До того самого момента, пока Сюэ Мэн не сунул ему под нос видео, тараторя: «Ты только посмотри как потрясно Листа играет! Трансцендентные этюды шпарит, будто капусту шинкует!» Ну, братец никогда не был искусен в сравнениях и словесных оборотах, даже если ему казалось иначе. Нет, он был уверен, что использует весьма искромётные словечки. Мо Жань с ленцой глянул в экран, чтобы в следующий миг глубоко там увязнуть.       Ну знаете... Было из-за чего.       Какое-то неземное божество украшало рояль и озаряло сцену своей аурой, играя «Видение». Он и сам весь был, как видение. Стройный, тонкий, с высоким прямым носом (идеальным) и едва приоткрытыми губами (тоже идеальными). Его длинные! (здесь у Мо Жаня закололо сердечко) волосы были собраны в высокий хвост, и вся эта блестящая шёлковая длина качалась вместе с станом, гипнотизируя и завлекая в коварные сети. И он играл все двенадцать этюдов! Боже мой!       Мо Жань даже не заметил, что отжал у Сюэ Мэна телефон, уткнувшись в экран и жадно рассматривая каждую чёрточку этого прекрасного лица. Чёртовы операторы, почему они не могут просто статично направить камеру на этот лик?!       С того самого момента Мо Жань нарыл о Чу Ваньнине всю доступную информацию. С того самого момента Мо Жань стал усердно заниматься, чтобы приблизиться к своему идеалу. Он проводил часы, выигрывая пассажи и выдалбливая ненавистные гаммы. Он даже открыл Ганона, которого играл ребёнком. Он работал над каждой нотой, над каждым аккордом, шлифуя свою технику и звук. Всё для того, чтобы приблизить свою мечту: поступить к тому же профессору, у которого учился Чу Ваньнин, стать хоть на шаг ближе к нему.       Мо Жань посетил все концерты, которые давал Чу Ваньнин в их консерватории. На каждый из них он покупал букеты с гардениями, не смея вложить открытку от страха, что в безрассудстве напишет там непозволительное.       Мо Жань рос как исполнитель и добился своей цели. Теперь он терпит лысого чёрта (любимчиком которого, конечно, является Ваньнин) лишь за возможность чаще пересекаться с Чу Ваньнином, разговаривать с Чу Ваньнином, играть на одной сцене с Чу Ваньнином, касаться тех же клавиш, по которым порхали длинные тонкие пальцы Чу Ваньнина с великолепной растяжкой, получать редкие замечания от Чу Ваньнина...       Мо Жань вдохнул полной грудью аромат цветущих деревьев, широкими шагами спеша во второй корпус. Мимо проходили люди и музыканты, проезжали самокатчики (их Мо Жань сильно недолюбливал) и подъезжали на такси слушатели вечерних концертов. Город дышал жизнью и природа расцветала вместе с щемящей радостью в сердце Мо Жаня.       Быстрыми шагами пересекая тротуар, Мо Жань прокручивал в голове фразы, с которыми можно подсесть к Чу Ваньнина. У профессора был большой класс (ещё бы, заведующий кафедрой) и они были между собой достаточно дружны, но ведь Чу Ваньнин... Это божество, стоящее выше каждого. Он был немножко нелюдимым, неразговорчивым, закрытым и малость ледышкой... И был из тех самых сверхлюдей, которые живут по расписанию и всё делают в срок. Остальные студенты его немножко сторонились, потому что Ваньнин создавал впечатление замкнутого надменного гордеца, но Мо Жань ещё будучи желторотым первокурсником не боялся липнуть к Ваньнину с лёгкими вопросами по типу «как дела?», «как настроение?» Поначалу тот отвечал односложными фразами, но упорству Мо Жаня можно позавидовать! Сейчас он с Ваньнином весьма неплохо общается, когда пересекаются. И даже... изредка... переписываются.       Ах, бедный Мо Жань. Муки совести грызли его нутро, стоило промелькнуть мысли о тех днях, когда его пальцы вместо клавиш рояля хватали его член и виртуозно (видел бы лысый чёрт эту скорость!) надрачивали, представляя Ваньнина во всех мыслимых и немыслимых позах. Как тот хватался бы своими длинными пальцами с потрясающей растяжкой за простыни, хмурил бы прямые густые брови и сжимал губы, пытаясь не издавать звуки. О, Мо Жань с удовольствием бы применил свой абсолютный слух, чтобы подразнить Ваньнина. «Ваньнин, а, Ваньнин, ты знаешь, что простонал си бемоль малой октавы? А повыше можешь, детка? Давай дойдём до соль первой октавы, уверен, твой голосок и не такое может». Мо Жань бы бормотал это, выцеловывая узкие бёдра пианиста, и тот обязательно огрызнулся бы: «Это был ля диез с тяготением в си, придурок– а-ах!» О, они бы обязательно обсудили все тонкости... сольфеджио. Мо Жань заставил бы петь Ваньнина модуляции, пока натягивал бы его на свой член–       Тут Мо Жань понял, что его кукуха совсем поехала. Никогда ещё Мо Жань не считал пение модуляций чем-то сексуальным, да кто бы вообще рассматривал это в таком контексте! Вот до чего Мо Жань докатился. Скоро на полифонию не сможет ходить, если и она прокрадётся в его мокрые фантазии с участием Чу Ваньнина. На этих мыслях Мо Жань вошёл в кафешку и подавился мыслительным процессом.       Вы когда-нибудь давились мыслительным процессом? А Мо Жань да. Потому что все его рассуждения «модуляции-полифония-фуга не могут ассоциироваться с сексуальностью» схлопнулись от вида Чу Ваньнина, облизывающего пальцы. Чу Ваньнин облизывал пальцы! После пирожного! Ну и говорите потом, что теория не может быть сексуальной! Если она идёт в комплекте с Чу Ваньнином, то очень даже может.       Чу Ваньнин заражал сексуальностью всё, до чего касался. Даже салфетка, которой он вытирал кончик губ, казалась грёбаным афродизиаком в его руках, призванным распространять флюиды обладателя... Нет, не надо думать такие опасные вещи.       Мо Жань взъерошил волосы рукой, облизывая пересохшие губы, и понадеялся, что его шевеление в штанах не превратится в полноценный стояк, стоит ему сесть рядом с Ваньнином. Так позориться он ещё не готов. Ваньнин заметил его появление и отложил сладость в сторону с поистине королевским видом. Мо Жаню аж захотелось броситься на колени и с восторгом заявить о готовности выполнить любой приказ его величества. Впрочем, подобное желание было для него обычным явлением рядом с Чу Ваньнином, поэтому не надо придавать много значения его собачьему скулению. — Привет, — плюхнулся он напротив Ваньнина. На столе стояла пустая упаковка из-под каких-то пирожных. — О, Чу Ваньнин, не говори, что ты всё это съел!       Мо Жань разочарованно потряс пустую упаковку, растряхивая крошки. Недовольный прищур божества заставил его положить упаковку на стол. Ваньнин с достоинством отпил кофе. — Да, это всё съел я. Какие-то проблемы? Привет.       В тоне Ваньнина сквозили обидчивые нотки и смотрел он так, будто Мо Жань его обвиняет в каком-то страшном преступлении. Натурально котёночек! Мо Жань приложил бы руки к сердцу в порыве умиления, если бы Ваньнин не надавал ему по голове за такую выходку. А он надаёт, знаем-получали. — Совершенно никаких, — с улыбкой заверил его Мо Жань, — просто беспокоюсь о твоём здоровье. Чрезмерное потребление сладкого понижает иммунитет.       За такие слова Чу Ваньнин ожёг его яростным взглядом (а кто-то считает его ледышкой, видели бы они!) и со стуком поставил несчастный бумажный стаканчик. Хорошо, что тот уже успел стать пустым, а то напиток от такой силы наверняка расплескался бы. — Я не потребляю чрезмерное количество сладкого, Мо Жань, — подчеркнув «не», процедил Ваньнин, — а вот ты потребляешь чрезмерное количество наглости, раз она выплёскивается из тебя столь бесцеремонно.       Пианист сложил руки на груди, демонстративно схватившись за телефон. Вверх тормашками, ага. Мо Жань протянул к нему руку, игриво улыбаясь. — Ваньнин, а, Ваньнин, на правду не обижаются, — рукой Мо Жань дотянулся до Ваньнина и ткнул пальцем в него. — Просто я ни разу не видел, чтобы ты ел что-то помимо сладостей.       Это была правда. За все три года учёбы у старого чёрта Мо Жань всегда заставал Чу Ваньнина либо с пачкой печенья, либо с пирожным, либо с шоколадкой, и ни одного раза – с мясом или хотя бы салатом. Как будто Чу Ваньнин состоял из одного сахара. И Мо Жань даже думает, что это вполне подходящее определение. Ведь Чу Ваньнин был такой притягательный, такой запретный, как банка печенья на верхней полке шкафа, когда тебе пять и ты доелся сладостей до кариеса. Но он был не любимой всеми сладостью, а... каким-нибудь марципаном, или горьким шоколадом, о-о, так даже более правдоподобно! Горький шоколад, тающий на языке, обволакивающий рот, с этой тягучей сладостью посреди приятной горчинки. Его любят не все, многие считают невкусным, но стоит распробовать горький шоколад и ты становишься его рабом... — То, что ты не видел, не значит, что я этого не ем, — Ваньнин подтянул свой неизменный высокий хвост и схватил палец Мо Жаня, которым тот не переставал тыкать в его предплечье. — Или тебе надо ещё и жить со мной, чтобы своими глазами увидеть мой рацион? Подрабатываешь диетологом?       Мо Жань почти выпалил «да!» на первый вопрос, но вовремя прикусил язык. А то Ваньнин посчитает ещё его каким-нибудь сталкером. А он не сталкер! Ни разу не поддавался порыву проследить за Ваньнином до его места жительства.       А хватка у Ваньнина очень крепкая! Он так сжал палец Мо Жаня, будто в тисках. Мо Жань уставился на эту бледную руку, длинные пальцы, поймавшие в захват его, гораздо темнее и толще (Мо Жань был счастливым пианистом-обладателем огромной ручищи), и все мысли покинули его разум, кроме одной: «А великолепно бы смотрелась эта рука на моём...» Тут палец его стиснули ну очень уж крепко и Мо Жаню пришлось затолкать свои собачьи мысли и вернуть здравомыслие. — Мо Жань. — Да?       Мо Жань сглотнул, смотря в карие глаза напротив. Вот казалось бы, карие считаются тёплыми глазами. Но у Ваньнина это был тот самый цвет горького шоколада, способный за(во)(мо)раживать (раскройте нужные скобки) своим прямым взглядом. И ресницы у него были длинные, густые, чернильного цвета, и загнуты вверх, как у куклы. И сами глаза, эти узкие с поднятым вверх внешним уголком, были удивительно выразительны. Ну да, музыкант должен быть артистичным. Это кладёт свой отпечаток на весь облик, но почему-то Мо Жань был уверен, что глаза Ваньнина были такими с самого начала. Способные одним взглядом передать все чувства обладателя.       Не был богат Чу Ваньнин на мимику и не мешало это его игре. Своей поразительной музыкальностью и элегантностью движений он на уровень превосходил тех, у кого брови и губы ходят туда-сюда во время выступления. Ещё и подпрыгивают на какое-нибудь фортиссимо или тутти с оркестром. Так и чешется язык спросить: «Кнопки вам подложили или ток пустили?»       О, Ваньнин, Ваньнин; имя твое – птица в руке, имя твое – льдинка на языке. — Разве у тебя не должна быть сейчас специальность?       Вот тут-то трепещущее сердце Мо Жаня и ухнуло в пятки. Ваньнин отпустил его палец, откинулся на спинку стула, и смотрел на него, прищурив глаза. Весь вид его кричал: «Прогульщик! Бесстыдник! Обвиняю!» Псина внутри Мо Жаня заскулила и поджала хвост, умоляя сжалиться над ней.       Снаружи Мо Жань неловко почесал нос, посмеиваясь. Да, как-то упустил он в своих великих планах завоевания факт ответственности Чу Ваньнина и то, что он приходит к старому чёрту после Мо Жаня, неизбежно пересекаясь, к великому блаженству последнего. Нет, не последнего в классе, то есть лысого чёрта, который сразу становится фоновым шумом, стоит аспиранту переступить порог. К великому блаженству Мо Жаня, сразу начинающего пушить хвост и выделывать такие пассажи, если ещё играет, какие сам от себя не ожидал. К довольству лысого чёрта. А кто не красуется перед объектом воздыхания? Вот и Мо Жань красовался как мог. Не улыбкой, так идеальной техникой сразит. Чу Ваньнина, ага. Эх, мечты-мечты.       Мо Жань прочистил горло, выбирая между двумя вариантами:       а) соврать ЧУ ВАНЬНИНУ       б) сказать правду       Даже выбирая между «позаниматься спец или поспать» никогда не стоял он перед таким трудным выбором. — Я... — начал Мо Жань, — ...       Нет, он не может соврать Чу Ваньнину!.. — Не доучил сонату, — признался упавшим голосом. Пусть он проживёт сейчас этот позорный момент, а потом отчислится и сбросится с какого-нибудь моста в глухой деревушке, где никто не сможет его ни опознать, ни найти. А его красивые тома ХТК, так уж и быть, завещает Сюэ Мэну. Хотя нет, слишком жирно этому павлину его сокровище отдавать! Лучше передаст в библиотечный фонд.       То, каким потрясённым взглядом посмотрел на него Чу Ваньнин, воткнуло смертельный кол в его сердце. «Ну вот и всё», — тоскливо подумал Мо Жань, — «теперь он даже не посмотрит в мою убогую сторону».       Ваньнин не мог найти слов целых три секунды. Да, Мо Жань считал! — ... У вас сессия на носу, — очень, очень недоверчиво смотрит на него Ваньнин, — и у тебя до сих пор соната не доучена?       «Это ты ещё мой полонез не слышал», – подумал Мо Жань. Вообще-то обычно Мо Жань быстренько всё учил, просто в этом семестре обстоятельства так сложились, что вот ну... Полифония... Работа... Фугу ещё эту писать... Однокурсникам... И себе... Программа училась медленно и со скрипом. Мо Жань и сам понимает, что на «отлично» никак в этот раз не потянет. На «хорошо» бы наиграть. — Да там всего две страницы! Мне просто надо их доучить, а они всё никак, — всё никак, Мо Жань, всё никак. Прямо как твои отношения с Чу Ваньнином. Надо просто поднажать, а всё никак.       В кафешку ввалилась громкая компания с зычными голосами, вперемешку со смехом и арией Кармен, только на октаву ниже. Вокалисты. За километр слышны. Чу Ваньнин бросил на них недовольный взгляд, поморщившись. Да, эти личности нарушают тут умиротворённую тишину, на кол их, на кол! Чтоб неповадно было своими басами тут хохотать.       Мо Жань со страдальческим видом смотрит, как Ваньнин встаёт. Бросает его, бросает. Не хочет сидеть рядом с таким ничтожеством, которое даже несчастные две страницы сонаты доучить не может на третьем курсе консерватории за два месяца до сессии. — Пойдём, — говорит Ваньнин. Стоит рядом и нетерпеливо смотрит, в этих своих чёрных джинсах и белом худи. Он всегда так ходит, белый верх, чёрный низ. О-очень дисциплинированный выдающийся пианист. — Куда? — опешил Мо Жань. Что, вот так сразу? Ваньнин сам поведёт его на ковёр к старому чёрту? Или вообще в деканат на отчисление, ибо не достоин Мо Жань проедать государственные деньги с таким отношением к учёбе? — Сонату учить! — рявкнул Ваньнин, что аж с соседних столиков на них покосились. Чу Ваньнин это заметил, а Мо Жань заметил, как тот стушевался и мать честная! Покраснел! Можно Мо Жань его зацелует, пожалуйста? Ну хотя бы щёки, покрытые сейчас румянцем от неловкости?       Мо Жань всегда отождествлял себя с собакой, даже не скрываясь. Он знал, что он большая, на одну треть глупая, на вторую треть музыкальная, а на третью треть – похотливая псина. Вот и сейчас, будь у него хвост, тот вилял бы, сбивая всех и вся по траектории махания. — Да где, Ваньнин? Сейчас класс не раздобыть, — и тем не менее, Мо Жань поднимает свою задницу со стула.       Его одаривают снисходительным с ноткой превосходства взглядом. — Я аспирант. За мной закреплён класс в определённые часы.       И уходит первым с элегантно поднятой головой. Мо Жань восхищённо смотрит на него. Вот что значит по конкурсам крутым разъезжать! Вот что значит быть знаменитым аспирантом у чёрта старого! Даже класс личный закреплён!       Подождите-ка... Если класс закреплён в определённые часы... А в это время Ваньнин обычно сидит в кафешке... А потом идёт к профессору...       Разве не означает это, что Ваньнин частично пропускает отведённые на занятия часы, так ещё и злоупотребляет классом?!       Мо Жань бросился следом за своим видением с широкой улыбкой. — Ваньнин, ты тоже пропускаешь!       Теперь он знает о Чу Ваньнине один маленький секрет. И то, что краснеет он просто очаровательно.