Просперити

Чимин пыхтит над домашним заданием, которое ему велела сделать гувернантка, миссис Пейдж — взрослая леди с ирландскими корнями. Уроки даются непросто, особенно математика, потому что многие цифры Чимин ещё не знает, а в таком случае о правилах счета и речи быть не может. И все же, несмотря на трудности, парень старается понять всё, что объясняет гувернантка. Сначала он учит счет и таблицу умножения, больше читает, чтобы разнообразить словарный запас, а потом, встречая Намджуна у порога, хвастается ему успехами. Так проходят его будни: с десяти до двух он учится, затем тратит два часа на отдых и к вечеру начинает выполнять домашние задания. Как и любому ученику, тем более тому, кто занимается дома, брюнету иногда скучно, причем настолько, что клонит в сон. Если бы не яростное желание оправдать чужие надежды, Чимин бы и дальше считал ворон, но ему не хочется разочаровывать Намджуна, которому он обязан всем. При мысли об инспекторе пухлые щеки Чимина заметно розовеют, он уже понимает почему просыпается и засыпает с мыслью о нем. А как в такого не влюбиться? Намджун ведь герой из книжек, которые он читает по литературе. Бравый воин, отважный рыцарь, прекрасный принц. Наивное сердце, повидавшее много зла, стучит быстрее при виде своего избранника. Чимин не может не мечтать о любви: кажется, только с Намджуном он будет счастлив — этот человек обещал защищать, а защищают только тех, кого любят. Брюнету нравится эта мысль, поэтому он за нее отчаянно держится, лелеет. Укладываясь спать, представляет, как обнимается с ним, как крепко сжимает его широкие плечи, представляет их трепетные касания и жаркий, полный чувств, поцелуй. В такие моменты — ему стыдно признавать — он возбуждается. Намджуна хочется так сильно, что Чимину приходится запираться в ванной и самому тушить разгоревшийся пожар в кальсонах. Разумом он понимает, что подобные чувства непозволительны между мужчинами, а сердцем ему все равно — он уже и так погряз в грехах и пал ниже некуда, что с того, если он влюбился? Любовь не может быть грехом. Не к Намджуну точно. Распахнув лениво веки, Чимин сонливо зевает и поворачивается на живот, оттягивая момент, не желая покидать теплую постель. По ночам в Нью-Йорке уже зябко, так что он замерз. Пятками зарываясь в одеяло, парень через зеркало смотрит в окно, шторы которого распахнуты, радуется, что на небе нет надоедливых туч. Солнце светит ярко, лучами забираясь в комнату. Стрелки часов пробили десять: сегодня у него выходной, потому валяться в кровати до позднего утра — простительное дело. Впрочем, Чимин неохотно встает, готовясь встретить новый день. Он застилает постель, проветривает комнату и, завершив водные процедуры, выходит на кухню. В квартире никого, и стоит звенящая тишина. Только шумы города, доносящиеся снизу, напоминают парню, что он не один в этой Вселенной. «Уехал по важным делам, вернусь поздно. В холодильнике не осталось продуктов, поэтому я оставил деньги на табуретке — сходи в магазин и обязательно поешь. Намджун», — схватив со стола записку, Чимин быстро пробегается взглядом по красивому почерку, понуро вздыхая. В последнее время они видятся на столько редко, отчего парень тоскует, а от этой тоски его жажда объятий достигает апогея — трудно контролировать свои порывы. Чимин не хочет раскрывать свои чувства, потому что боится быть отвергнутым и смутить Намджуна. Шансы на взаимность ничтожны — они ведь как земля и небо. Уверенный в себе и определившийся в жизни видный джентльмен и использованный грязный оборванец. Разве между ними возможна любовь? Намджун старше его почти на двадцать лет — это ещё одна преграда. Как ни крути, словно сама судьба против, на пути любви Чимина только препятствия. Надев на себя новенькую шинель с широкими рукавами, подаренную инспектором, Чимин находит деньги и ключи от квартиры, как и говорилось в записке, на табуретке. Он со вздохом сует всё в карман и, обувшись, выходит на лестничную площадку. На улице свежо и влажно, прохладный ветер дует с моря, но это не дыхание нежного бриза, а, по вине транспорта, порывы пыльного воздуха. Брюнет трет глаза, откинув голову, глядя в лазурное небо, в которое со всех сторон втыкались крыши многоэтажных домов. Это так некрасиво. Вот если бы вокруг возвышались кроны деревьев, то другое дело, и юноша вдруг осунулся из-за своей меланхолии, решив прежде прогуляться вдоль улицы, а на обратном пути зайти в магазин. Людей не так много: пусть сегодня и суббота, многие компании и конторы работают, как точный механизм — не может сбиться. Это Чимину только на руку — чем меньше народа, тем свободнее он себя чувствует. Гуляя по проспекту, он с неподдельным интересом рассматривает жилые здания, где на балконах вешают белье женщины. Кто-то, открыв форточку, курит под музыку фонографа. Детский смех доносится из квартиры слева, а проезжающие мимо такси сигналят прохожим-зевакам, которые, не глядя по сторонам, переходят улицы. Это жизнь, похожая на кадр из фильма, и Чимин хорошо чувствует себя её частью. Впервые не наблюдателем, а участником. Даже эти голуби, куковавшие на пустых веревках, являются частью чего-то важного, чего-то, что нужно ценить — момента. Внезапно раздается громкий сигнал автомобиля, спугнувший птиц, отчего они разом взмахивают крыльями и пролетают над макушкой Чимина. Громкая музыка и веселый смех привлекает внимание рассеянного парня: он резко оборачивается к затормозившей длинной машине с откидной крышей и удивлённо отшатывается. Среди этих кирпичных зданий, серой дороги и рутины, эта яркая, блестящая, полная веселья и смеха карета кажется фантазией. В кожаных креслах еле помещаются красивые девушки в сверкающих нарядах и клошах, в их руках фужеры с шампанским, а на припудренных лицах широкие улыбки. За рулем сидит одетый в стильный костюм бледно-голубого цвета человек лет двадцати трех — Чимин особое внимание уделяет его тоненьким усам на французский лад и вьющейся шевелюре. Девушки-хохотушки, не стесняясь оголять свои бедра, игриво подзывают брюнета пальчиком, заманивают его шампанским и ласковыми прозвищами. Алкоголь вскружил им головы, речь их бессвязная и вульгарная, от того Чимину становится неловко, и он вежливо качает головой. Блондинка с короткими волосами, спрятанными за ушами с громадными серьгами, облокачивается на дверь руками и заговорщически улыбается. — Ты нам нравишься! Хочешь поехать с нами? Чимин хочет сказать, что ему сесть некуда, даже если бы согласился. Он задерживает взгляд на двух ведрах со льдом, где томятся бутылки дорогого шампанского. — Не робей, поехали с нами, милашка! - доносится за спиной блондинки. Девушка с красными чулками кокетливо машет изящными пальчиками и заливисто смеется. — Мы не кусаемся! — С нами весело! Иди же! Блондинка, улыбнувшись шире, отчего уголки её рта превращаются в тонкие линии, подпирает подбородок рукой. — Спасибо за приглашение, но я откажусь, — учтиво отвечает Пак, отходя подальше от автомобиля. Сидевшие в ней недовольно улюлюкают и не сдаются, продолжая упрашивать приглянувшегося им незнакомца. Таких красивых юношей они не встречали, он идеально впишется в атмосферу праздника, который пройдет на Бродвее. — Да брось, милашка! Мы только покатаемся по городу! — тянет к нему руку третья дамочка, с нарисованной родинкой над губой. Чимин уперто качает головой. — Ты боишься нас? Неужели мы такие дурнушки? — кокетливо тянет блондинка, состроив обидчивый вид. — Что вы! Нет, я просто!.. — Тогда не о чем и спорить! Мы приглашаем тебя, — распахнув дверь, кивает она, решительно глядя на застигнутого врасплох парня. — Ты не слышал, что сегодня шоу на Бродвее? Туда сегодня многие поедут. С нами ты сможешь попасть внутрь без билета — у нас там связи. — Да-да, связи! — в подтверждение кивают остальные. — Поехали! Чимин никогда не бывал на бродвейских шоу, но слышал от своих клиентов, что эта улица — портал в другую реальность. На улицах Бродвея всегда пляски и музыка. Яркие огни освещают каждый угол, красивые женщины и мужчины натирают мозоли в горячих танцах, игра саксофонистов хороша настолько, что им завидуют музыканты Нового Орлеана. Побывать там казалось мечтой, которая никогда не сбудется, и теперь ему представляется такая хорошая возможность. Заметив внутреннюю борьбу на чужом лице, блондинка триумфально хмыкает и добавляет: — Разве ты не хочешь взглянуть на желтых лебедей? — Желтых лебедей? — с паузой переспрашивает Пак, не понимая, о чем говорит девушка. — Разве желтые лебеди существуют? — Садись, — подмигнув, блондинка дергает босой ножкой, а её подружки радостно щебечут, освобождая местечко для нового спутника. Чимин, прикусив губу, неуверенно приближается к кожаному салону. «Я только взглянуть, он даже не заметит, что я уходил так далеко», — успокаивает свою совесть, которая вдруг клокочет в груди. Юноша и захлопывает за собой дверь, тем самым оказавшись среди шести красавиц в коротеньких платьях. Мотор рычит, и до сих пор молчавший француз за рулем давит на педаль. Шумная компания покидает жилой квартал, направляясь в самое сердце вечеринок — Бродвей. *** Подружки сладко щебечут о новых шляпках и полосатых чулках, которые им демонстрируют консультанты, вскружив тем самым головы разнообразием выбора и вычурностью украшений. Это и разноцветные, расшитые стразами, тонкие чулочки, плотные с элегантными линиями и узорами, с гипюром и кружевами, короткие и длинные, в горошек и прозрачные, с подвязками и без. Без умолку восхищаясь ассортиментом, девушки разглядывают свои изящные ножки в зеркале и одобрительно друг другу кивают, пока Мисо, уместившись в уголке, смакует пряное послевкусие чая. Наблюдая за развернувшейся сценой, она со скучным выражением лица приходит к мысли, что покупки с подругами теперь для неё пустое занятие — прежнего восторга от красивых тканей и рюшек не осталось, и одежда теперь кажется обычной. Даже когда одна из девушек предлагает ей примерить красивое платье с разрезом, Мисо лишь отмахивается и отворачивает голову к окну. В бутике слишком шумно — от визгов возбужденных леди начинается мигрень. — Что с тобой, Мисо? — с наигранным акцентом замечает чужую отрешенность одна из подружек, прикладывая к шее громоздкие ожерелья из сапфиров. — Примерь что-нибудь! Гляди какая красота. — Не хочу, — цокает без энтузиазма кореянка, не взглянув на вещь, которую ей показывает британка. — Оставь её, Лиззи, — хихикая, сверкает в улыбке очаровательная девушка с ясными голубыми глазами, — зачем тратить деньги на то, что ей могут подарить? Поделись, Мисо, — чуть тише, вкрадчиво добавляет она, и все подружки оборачиваются к кожаному пуфику, — наверняка Джей Кей Скретч осыпает тебя вниманием? Он с тобой душка? Опустив чашку на блюдце, Мисо сильно старается, чтобы не хмыкнуть. Представление о Скретчах у всех разное — одни ими восхищаются, другие побаиваются, а третьи питают к ним лютую ненависть. Если кто спросит её, то к Джею Скретчу она не чувствуют ни того, ни другого — сплошное равнодушие. Пробыть в статусе невесты и не знать собственного жениха настолько нелепо, что девушке проще отрицать связь между ними. И она бы это с удовольствием сделала, не стой у неё на пути деспотичный дед и слабовольный отец, который готов упасть на колени, лишь бы остаться в милости у главы семейства. Иногда, если ей не напоминают, Мисо забывает о договоренности. Прежде её не волновало будущее — мать с детства внушала, что нет ничего надежнее брака с богатым мужчиной. Это решает все проблемы, и не важно, по любви или по расчету. Мисо с мамой соглашалась, вплоть до вечера в особняке Джея. Та свобода, показавшаяся мечтой, настолько пленила Мисо, что мысли о замужестве больше никогда не проникали ей в голову. В кругу таких же наследников как она, Мисо узнала о многих странах с интересной культурой, ей захотелось увидеть северное сияние, которое часто встречается в Арктике. Она загорелась желанием побывать в ресторане с видом на Сену, что в Париже. Захотелось путешествовать по Луизиане и послушать всякие байки. Посетить каждый паб и натереть там мозоли от веселых танцев. Поцеловаться под дождем с совершенно незнакомым парнем, а потом, одурманенная чувствами, воображать их следующую встречу. Оказывается, есть столько всего, что она должна пережить прежде, чем навеки станет принадлежать кому-то. Разве это не то, что зовется молодостью? И не то, что у неё пытаются отнять? Мисо задумывается закончить университет и, получив достойное образование, сбежать, чтобы посмотреть мир. А там, быть может, влюбиться, завести семью и остановиться в Европе. Но о своих грандиозных планах кореянка ни с кем, кроме своего отражения в зеркале, не делится, лишь послушно кивает на наставления матери. — Иначе быть не может, — бросив лучистый взгляд на любопытных подружек, Мисо возвращается из своих мыслей в реальность и хихикает вместе с остальными, в уме задаваясь вопросом, когда в последний раз она ужинала с Джеем. Вернувшись в Грейт-Нейк, Мисо минует широкий двор, который расчищает от жухлых опавших листьев садовник и, едва ступив за порог дома, оказывается в плену чужих рук. Младшая невестка, госпожа Мин, придирчиво разглядывает дочь, а затем просит составить ей компанию за чашкой кофе. Мисо не хочет, но не смеет перечить, плавно опускается в кресло и избавляется от неудобных каблуков, двигая пальчиками. — Ты ездила в город? — Да, хотела присмотреть себе наряды для университета. — И думать забудь, — неряшливо отмахивается госпожа Мин, отпив глоток из блюдца, — тебе нужно сконцентрироваться на помолвке с Джеем Скретчем. Зачем тебе образование? Важнее стать хорошей женой. — Не уверена, что эта свадьба вообще состоится, — буркает с равнодушием девушка, рассматривая фрукты в позолоченной вазе, где видит свое искаженное лицо. — Конечно, состоится! Что за сомнения? — прыскает в смешке мать, не допуская мысли, что браку может что-то помешать. — Мужчины, дорогая, это маленькие дети в теле взрослого человека. Им всегда нужно внимание. Не жди приглашения Джея или звонка, прояви инициативу. Мужчинам нравятся уверенные в себе, решительные леди. — Разве, когда любят, не делают все, чтобы быть ближе к любимой? — с жаром вдруг произносит Мисо, удивив этим мать. Та, хлопнув ресницами, качает головой и тяжело вздыхает. Наивность дочери, госпожа Мин, оправдывает возрастом. Будучи юными все мечтают о высоких чувствах, а прозрев, осознают, что нет ничего выше материального удобства и роскошной жизни. — Мне неинтересен Скретч, как и я неинтересна ему. Мы не влюблены друг в друга, — добавляет уже спокойнее Мисо. — И кто говорит о любви? — небрежно фыркает женщина, собрав тонкие брови у переносицы. — Это, в первую очередь, твоя обязанность перед семьей! Если твой дедушка сказал, что ты станешь женой Джея, так тому и быть. — Почему он решает мою судьбу? — Ты вздумала дерзить? — в предупреждении сверкает глазами госпожа Мин, когда замечает неуважительное поведение дочери, и та покорно замолкает. Не потому, что нечего сказать. Просто, чтобы не затевать ссору. — Я не хочу за него замуж, — подскакивает с места девушка и, не давая матери возможности причитать, шустро бежит к лестнице, — я буду учиться! Младшая невестка тут же откладывает блюдце и, осатанев, поднимается на ноги. — Нет, не будешь! Ты хочешь разочаровать дедушку?! Хочешь, чтобы у твоего отца были проблемы?! Ты станешь женой Джея, и точка! — Нет! — Мисо! — кричит на брюнетку мать, но вторая не обращает на ругань внимание, поднимается тяжелым шагом по ступенькам. — Мисо, негодяйка! Мисо! — подбегает к лестнице госпожа Мин, прослеживая за ускользающей фигуркой. Мисо поднимается на второй этаж и, чуть было не сбив с ног служанку, быстро скрывается за дверью своей комнаты, объявляя бойкот всем, кто против её свободы. *** Юнги касается подушечками пальцев своего горла, на котором, подобно макам, цветут красные засосы. Парень прикусывает губу, чтобы сдержать напрашивающуюся улыбку, вспоминает, как близко был Чонгук, до каких чувствительных мест касались его губы и как умопомрачительно он целовался. Его тело — карта, которую Чонгук изучает день за днем, ставит свои метки, не насыщаясь, рисует мокрые дорожки и торжественно объявляет Юнги своим. Здесь и не поспоришь: всюду отпечатки Джея. Начиная с горла, заканчивая запястьями, кои Скретч любит кусать, лишь бы подразнить. Юнги и это нравится, ему все нравится. Какая же, оказывается, у него была безвкусная, серая жизнь до встречи с ним. Уже и не вспомнить чем тешился парень и чем вдохновлялся идти вперед. Прежде его горючим служила ненависть к Мин Джихо, желанием отделиться, а сейчас им движет любовь. Она имеет невероятный эффект. Юнги стал больше улыбаться, научился не отказывать себе в мелочах, вроде покупки авторских десертов в центре города. Его больше не заботят перебранки с дедом, надменность дяди и невестки. Он выполняет свои домашние обязанности, а затем, будто за спиной вырастают крылья, летит навстречу с Джеем. По вечерам довольно холодно, и все же Юнги подкрадывается к кустам, прячется в них, наблюдая за мерцающими в небе огоньками, вспоминая как целовался здесь с тем, в чьих руках его сердце. Каждый миг рядом с ним — новая вселенная. Просыпаться рядом и чувствовать ровное дыхание, обжигающее его шею, ведь иначе Чонгук спать не может — ему обязательно нужно зарыться носом в ямочку ключицы. После завтрака они обычно наматывают круг в саду, обмениваясь мыслями и избегая тем, которые рушат их воздушные замки. Только в резиденции Скретча парень чувствует себя свободно, потому что они далеко от лишних глаз. Здесь Чонгук может обнять его, укусить за нос и затянуть в глубокий поцелуй, а Юнги ему обязательно ответит. Обнимет за шею и встанет на носочки, теряя равновесие, упадет ему на грудь. Юнги улыбается своим мыслям, прячет любовные отметины под фуфайкой с короткими рукавами, затем надевает рубашку и быстро застегивает пуговицы. Сегодня у него выходной. Парень уже помог разложить специально нарубленные для зимы дрова в поленницу и готовится отправиться на станцию, чтобы проведать тамошних детишек. Благодаря щедрости Джея, жизнь людей упростилась: прежде, тратя много усилий на заработки каких-то грошей, семьям приходилось тяжко. Но теперь все дети обуты и одеты, получают лекарства и имеют столько еды, сколько могут вместить в желудки. Юнги приятно как отзываются люди о Чонгуке и видят в нём своего спасителя. Он им гордится и радуется, что у него такой щедрый и добродушный любимый человек. — Куда ты вновь собрался, щенок? — Джихо встречает у парадного входа собиравшегося выйти за калитку парня. Он курит трубку, укрытый теплым желтым халатом с замысловатыми фигурами в азиатском стиле. Юнги, услышав ненавистный голос, в испуге оглядывается и тут же склоняется в учтивом приветствии, чувствуя, как тяжелеют конечности. Сам себе не признаваясь, он все это время тщательно избегал деда, потому что боялся, что тот прочтет по его глазам секреты, которые нужно утаить любым способом. Джихо, придирчиво разглядывая парнишку, одетого, к его удивлению, в приличные вещи, доселе на нем не бывавшие, щурит морщинистые глаза. — У меня дела в городе, — кротко отвечает Юнги. — Как-то неприлично много в последнее время у тебя дел в городе, — рявкает в неодобрении дед, злится пуще прежнего, стоит Юнги ответить ему не по-корейски. — Тебе заняться нечем? Ты забыл о своих обязанностях?! — Я всё сделал, — парень, сжимая кулаки за спиной, не смотрит на старика. Тирада Джихо продолжается несколько минут: кровопийце было необходимо выплеснуть свою накопившуюся ярость на нелюбимого, но единственного внука. Если бы только Юнги был сыном женщины из приличной семьи... Если бы только его склонный к бунтарству отец не совершал одну ошибку за другой, которая стоила ему жизни... все могло быть иначе — Юнги был бы прямым наследником всего богатства и бизнеса Джихо. Его бы уважали, как господина. Он был бы желанным гостем на любой вечеринке. По субботам он мог бы встречаться с товарищами из Стэнфорда в гольф-клубе. Таковы будни наследников миллионеров. Но жизнь решила иначе. Рявкнув и обозвав внука «псом», Джихо скрывается за аркой балкона и возвращается в спальню, откуда доносятся ворчливые крики на неумелых слуг. Настроение Юнги портится в одночасье, однако уже на станции он вновь улыбается, угощая бегающих вокруг него умытых детишек пряниками. Они что-то щебечут на своем, торопятся похвастаться игрушками, которые им подарил «добрый дядя-джентльмен», и с восторгом рассказывают о своих выдуманных во время игр приключениях. На сердце будто мед разливается — как приятно видеть счастливые улыбки детей, прежде страдавших от голода и отсутствием медицинской помощи. В городе по пальцам можно посчитать больницы, где принимают третий класс, особенно темнокожих. Некоторые, люди способные сострадать, принимают на дому, и пусть их услуги незаконны, они помогают каждому, кто был вынужден получить отказ в лечении из-за своего происхождения. После Юнги улыбается ещё шире, когда приезжает в район, в котором приглядел для них с мамой подходящую квартиру. Ему не хватает ещё немного для первого взноса, но квартира с первой секунды стала ему домом, едва он переступил порог. Это двухкомнатное жилье на пятом этаже. Здесь своя мебель, хоть и не новая, зато вполне уютная и комфортная. Обои светлые и не режут глаз вульгарными рисунками, которые в последнее время стали писком моды. Юнги слушает риелтора, касается пальцами стен и проверяет двери — немного скрипят, однако, если их смазать, будут как новенькие. Достаточно просто позволить разгуляться воображению, чтобы представить, как рада будет мама просыпаться в своем доме, готовить на своей кухне и засыпать со спокойной душой. Юнги подходит к окнам без штор, распахивает их, впуская в помещение шум колес и города, осматривается. Да, однозначно. Он хочет эту квартиру. — Существуют же разные благотворительные организации и фонды? Я не понимаю, их так много, но бедняков меньше не становится, — держа голову на груди Чонгука, тихо замечает Юнги. Он приезжает к нему сразу, как заканчивает осматривать жилье. В кабинете, кроме них, никого. Чонгук держит его близко, гладит большим пальцем по плечу и периодически чмокает его вкусно пахнущую макушку. Как и полагается, одной рукой мужчина поглаживает его бедро и никак не может избавиться от мысли пересадить парня на свои колени. — Потому что благотворительность это просто прикрытие, — водит носом по шелковым прядям Скретч, пытаясь погасить вспыхнувшее желание сжать парня в своих объятиях до хруста костей. — То есть? — То и есть. В этих организациях и в так называемых фондах богачам легче отмывать деньги. — Быть того не может! — в возмущении хмурится Мин и выпрямляется, встретившись с глазами напротив. Чонгук нежно ласкает его острое колено, поднимается выше и чуть сжимает, раздражаясь, что ткань штанов становится препятствием между ним и мягкой кожей, которую столь приятно щупать и кусать. Губы растягиваются в ухмылке, стоит ему вспомнить недавнюю ночь — как же этот малыш стонал, когда Чонгук дразнил его языком и кусал до синяков молочные бедра. Как просил больше, умолял хриплым голосочком не останавливаться, извиваясь змеей. А теперь сидит перед ним, подобно невинному ангелу, дует губки и вновь искушает. — Это так, — пожимает плечами Джей, — подобные торжества используют вовсе не в благих целях, а для личной выгоды. На банкетах встречаются люди разных сфер. — А как же бедняки? — расстраивается брюнет от неприятной правды, опустив взгляд в пол. Неужели в мире богачей сплошь и рядом лицемерие? Они не хотят отщипнуть хотя бы крохи для тех, кто действительно нуждается в помощи. К чему тогда эти лозунги о процветании, о безоблачном будущем, где комфортно жить сможет каждый? — Ты тоже так делал? — Юнги возвращает внимание на мужчину. Чонгук тянет его на себя, наконец-то воплощая мысли в реальность, и опускает на крепкие бедра. — Нет. — Ты мне врешь, чтобы я на тебя не злился? — обнимает его шею Юнги и глубоко вздыхает, когда чужие руки мнут его задницу. — Разве я когда-нибудь лгал тебе? Я говорю всё в лоб. Да, меня трудно назвать порядочным человеком, но я не стану от тебя ничего скрывать. Ты должен видеть меня под каждым углом, — Чонгук целует его подбородок, трется носом о мягкие щеки и слегка кусает. Юнги целует его в ответ, соединяет их языки и касается мокрых губ. Они пожирают друг друга, лишая кислорода; Чонгук давит на его затылок, перебирает пальцами черные пряди. — Тогда... что самое ужасное из того, что тебе приходилось делать? — меж поцелуями шепчет парень. — Ты не хочешь этого знать. — Я рискну. — Ты возненавидишь меня. — Как я могу? Ты слишком глубоко, — Юнги мягко смотрит в бездну глаз, нервно улыбается, потому что, как бы не утверждал, действительно боится. Чонгук краешком рта улыбается и, поглаживая костяшками его скулы, доверяется. — Помимо того, что я убивал, как на войне, так и после её окончания, я продавал совесть. А это, жемчужинка, худшее преступление из всех. На бессовестных людей нет управы. — И что такого бессовестного ты натворил?.. — Ну, — вздыхает полной грудью Джей, поджав задумчиво губы, отчего появляются ямочки в области скул, — я получаю товар в трупах. — Что? — на мгновение теряется Мин, решив, что не так понимает суть сказанного. Однако Чонгук глядит достаточно твердо и этим отсекает возможность на заблуждения. — Я говорил, что тебе всего лучше не знать. — Ты убиваешь их? — Не я, а тот, с кем я работаю. Моё дело изъять содержимое. Юнги избегает с ним зрительного контакта, не знает, что чувствует, потому что эмоции на пике. С одной стороны, он сам просил честности, обещал принять её, а с другой — этому поступку нет оправдания. Люди гибнут, чтобы исполнить роль надежной упаковки для транспортировки. Это ведь бесчеловечно. Заметив его отстраненность, Чонгук успокаивающе касается его щеки и глядит исподлобья. — Прости, правда не всегда приятна. Я не заслуживаю тебя, жемчужинка, — Скретч крепко обнимает парня и опускает подбородок ему на плечо. — Не ненавидь меня, пожалуйста. Я знаю, что плохой. Но клянусь тебе, любовь моя, что моя грязь тебя не испачкает. Я ни за что не втяну тебя в это болото. Мои чувства к тебе единственное, что во мне безгрешно. Не ненавидь меня. Слова, подобно жидкому свинцу, сжигают плоть. Юнги сильно жмурится и крепко обнимает широкие плечи. — Даже если захочу, не смогу... И это меня пугает, — он бубнит рассеянно, впервые став жертвой дезориентации: границы времени стираются, а пространство вдруг тлеет, и парень оказывается в пустоте. Он понимает, что Чонгук преступник. Он не просто зарабатывает состояния на бутлегерстве, что уже идет в разрез с законом, вдобавок ко всему, он связан с мафией — какой именно, Юнги не знает, однако у абы кого нет столько связей, сколько имеет Джей. Насколько он опасен, если не для него, то для остального общества? И тем не менее, даже это не останавливает Юнги любить его. Что это, если не болезнь? — Я открою фонд. Специально ради тебя, — Чонгук целует парня в лоб, тронутый словами: он не ошибся в этом прелестном создании — Юнги всегда на его стороне. — И это будет настоящая благотворительная организация. Я не пожалею своих денег на сирот, на вдов и всех, кому тяжело. — Ты это серьезно?.. — зрачки парня блестят, и лицо его светлеет, словно под лучами солнца. К горлу подбирается крик радости, но Мин достойно его сдерживает, взамен нежно целует Чонгука в губы и оказывается вжатым в чужую крепкую грудь. — Как же я безумно тебя люблю! — на корейском восклицает он, с улыбкой наблюдая за недоумением Скретча. — И что ты сейчас сказал? — Только хорошее, — хихикает парень, — мне даже нравится, что ты ничего не понимаешь. Можно говорить всё подряд. — Я найму переводчика, — закатывает глаза Джей, и игриво кусает парня за подбородок. — А не лучше попробовать выучить язык? — Зачем? Я американец, а не кореец, — вроде мягко, но со стальными нотками отвечает мужчина, сходу меняя тему, — сегодня вечером у нас свидание. Я взял нам билеты в кабаре. Обещают яркое представление, и я хочу посмотреть его с тобой. Юнги улыбается и кивает. Они сидят так ещё полчаса, обмениваясь новостями и мнениями. Когда Юнги покидает офис, Чонгук звонит своему помощнику и просит позаботиться об открытии благотворительного фонда в поддержку нуждающихся. И называет он эту организацию — «Jinju», что по-корейски — Жемчужинка. *** Марко вздрагивает, когда слышит дверной хлопок, и чуть ли не роняет фужер, до блеска натертый полотенцем. — Черт дери тебя, Тэхён, я чуть было не разбил бокал! Это пять долларов с моей зарплаты, — бранится бармен, с осторожностью откладывая посуду в сторону, чтобы избежать возможных неприятностей. Тэхён не реагирует на чужую ругань, поправляет полы пиджака и садится за стойку. В баре никого, кроме уставшего персонала, прибирающегося после очередной шумной ночи. Несмотря на похолодание, гостей меньше не становится, как и мусора от конфетти и прочей мишуры. — Ну как всё прошло? — Марко складывает руки на стойке. Его бабочка у горла развязана, пуговицы белоснежной рубашки расстегнуты. Сразу ясно, что он готовится сдать смену и уйти на выходной. — Не могу говорить без выпивки, плесни чего-нибудь, — Тэхён замечает выжидающий взгляд товарища и, усмехнувшись, говорит, — я заплачу. — Вот это другое дело. Марко профессионально откручивает крышку скотча и наливает немного в бокал, опуская его перед парнем; тот сразу хватает и выпивает залпом. — Он проел мне плешь, но я настоял на своем. — А он? — А он угрожал мне увольнением, — косится на дверь, где сейчас сидит и чахнет над сегодняшней выручкой менеджер. Марко ухмыляется и переминается с ноги на ногу. — Он просто боится, что ты сам уйдешь. Если ты действительно получишь роль в фильме, тебя ждёт успех. Ты станешь звездой. — Непременно стану, — твердо кивает Тэхён и вытирает мокрые губы, где ещё чувствуется горький привкус виски. Несмотря на поздний час, со стороны лестницы доносятся веселые свисты, и в бар спускаются пьяные мужчины в теплых пальто. Они, не замечая официантов, обнимая друг друга, смеются и невнятно переговариваются, сотрясая стены неприятными слуху пошлостями. К ним подбегает персонал и вежливо извиняется, сообщая, что бар уже закрыт. Тэхён удивлён, что кого-то сюда занесло в четыре утра — с осени по первые месяцы весны рабочие часы бара сокращаются. Как они вообще вошли? Буйные гости настаивают на обслуживании и занимают лучший столик, вальяжно закинув ноги на столы, заказывая дорогие деликатесы и выпивку. Официанты, склонив головы, вновь извиняются, в ответ получая брошенную на пол стопку денег. Затем ещё одну. Персоналу небрежно говорят «подберите» и начинают насмехаться, отчего кровь в жилах Тэхёна принимается закипать. Ну и свиньи! — Надо позвать охрану, — фыркает брюнет, соскальзывая со стула, как слышит голос менеджера за спиной. — Нет, пусть сидят. Мы работаем до последнего клиента, — интонацией, не допускающей возражений, произносит мужчина и, улыбнувшись пьяницам перед своим уходом обратно в кабинет, добавляет, — Работайте, живо. — Вот же сукин сын, он это нарочно, мне пытается подгадить перед отъездом, — Тэхён, провожая раздражённым взглядом менеджера, говорит пожимающему плечами Марко и недовольно кривит ртом. Шумная компания щелкает пальцами, привлекая внимание Кима, в хамской манере требует музыкального сопровождения и указывают на пустую сцену. Заставить их передумать не получается даже отсутствием музыкантов. Тэхёну приходится аккомпанировать себе гитарой и петь, притом то, что хамски требуют гости. Безобразие продолжается полчаса — у Кима уже заметен пар из ушей. Он периодически закатывает глаза на хохот единственных посетителей, неохотно напевает и утешается мыслями о славе и богатстве, когда пройдёт пробы в Голливуде. Со стороны лестницы доносятся ещё одни шаги, мелькает тень, а затем в холле появляется статная фигура в белом костюме. — Простите, мы закрыты, — говорит проходящий мимо официант, держа поднос с креветками в правой руке. — Да? А по вам и не скажешь, — хрипло звучит пришедший и откашливается, изучая зал с пустыми столами, концентрируя внимание на компании потных мужчин — они громко смеются и чокаются бокалами, разливая алкоголь на диванчик и в свои блюда. В воздухе пахнет спиртным и гарниром, лица у обслуживающего персонала понурые, уставшие. Бармен, которого Хосок видел не раз, обычно энергичный, в эту секунду похож на пиньяту, которую детвора отлупили дубинками. Стоит Чону пройти вглубь бара, как он отвлекается на тихое медовое пение. Тэхён его не замечает: он стоит с прикрытыми веками, поет вполсилы, словно делая одолжение, что недалеко от правды. Хосок занимает любимый столик брата, сразу закуривает, потому что выдохся после долгого тяжелого дня. Помимо дел с инспектором, он разбирался с должниками Конте, которые как раз были проездом в Нью-Йорке. Ему пришлось попотеть, но обошлось малой кровью — Хосок сбросил тела в море. Теперь у него мигрень. Сделав глубокую затяжку, кореец стучит костяшками по столу, подзывая официанта, и заказывает «что-нибудь покрепче». Глаза непроизвольно поднимаются на стройную фигуру, сияющую, подобно полярной звезде, со сцены. Хосок не понимает зачем пришел сюда — ноги его не спрашивали, сами вели, несмотря на время и всевозможные «нет». И вот он здесь, сидит в полупустом баре, хотя ему приятнее думать, что он здесь один, наблюдает за дьяволом с ликом ангела, слушает его зазывания, тонет в печали. Что за странные чувства в нём пробуждает Тэхён? К нему одновременно тянет и в тот же момент от него воротит. Парень держит микрофон, как будто в его руке цветок. Его стройная фигура, которую облегает красный пиджак с позолоченными пуговицами, подчеркивающая стан, вынуждает пускать голодные слюни. Чертовски красив. Божественный. Хосок нервно курит, затягивается все глубже, представляя вместо сигары чужие губы. Снова перед глазами их первая ночь — Чону даже обидно, что Тэхён её не помнит, поскольку ничего горячее в жизни мужчины ещё не бывало. Как же он таял в его объятиях, как стонал, зарываясь пальцами в его взмокшие пряди. Хосок стискивает челюсть от возбуждения, воссоздавая в памяти картинку двух потных тел. Он залпом выпивает коньяк, повторяет и умоляет небеса, чтобы Тэхён его и дальше не замечал — уж больно хочется на него смотреть. Сейчас брюнет не похож на себя типичного. Он выглядит мягким, мирным существом, с кроткой натурой, что далеко от действительности. К счастью, в корпусе, где находится столик Хосока, свет, по его желанию, погашен, так что его присутствие остаётся в секрете. Тэхён заканчивает представление, и пьяные мужчины ему бурно рукоплещут. Один из них, наиболее одурманенный не то алкоголем, не то наркотиками, шатаясь, встает с диванчика и кричит «браво». Для парня чужой восторг становится чем-то оскорбительным — он будто выступал перед стадом свиней. И все равно, натянув слабую улыбку, Тэхён в благодарности кивает и только желает спуститься со сцены, как мужчины недовольно восклицают. — Мой рабочий день давно закончился, — не имея мочи терпеть наглость, выговаривает сквозь зубы Ким, прожигая дыры в румяной харе пьяного американца. — А нам плевать. Пока мы тебе платим, ты разеваешь свой рот, — грубо и членораздельно, из-за заплетающегося языка, фыркает мужчина, роясь в карманах. Его друзья в поддержку поддакивают. Тэхён в безбожной ярости кривит рот и бросает взгляд на Марко, который жестом просит друга не реагировать на грубость. Тэхён мог бы проглотить хамское отношение, если бы не следующее... — Давай, пой! — мужчина наконец-то достает из карманов мятые купюры и швыряет их в лицо парня. Все присутствующие в шоке разевают рты и задерживают дыхание, не сводя округленных глаз с оцепеневшего брюнета. Он, словно душа покинула его тело, бледнеет и не смеет двигаться, пока в глазах от давления лопаются капилляры. Он скрипит зубами, слышит, как гулко стучит в висках. Самодовольная, пьяная рожа американца настолько омерзительна, что Киму приходится мысленно посадить себя на цепь, чтобы в него не плюнуть. — Я скажу тебе лаять, ты будешь лаять, — не унимается мужчина, сунув руки в карманы серых штанов, — скажу съесть дерьмо, ты съешь дерьмо. Почему? — он сужает веки и подходит к сцене впритык, напыщенно впившись мутными глазами в остолбеневшего Тэхёна. — Потому что твое дело выполнять команды. Я трачу на тебя деньги, азиатская шваль! Вот, вот, — поднимает с пола валяющиеся купюры и вновь бросает в лицо Тэхёна, — хочешь жри их, хочешь задницу подтирай, но это мои деньги, которые я дал тебе. Так что возьми в руки этот чертов микрофон и открой свой рот, сука! Унижение для того, у кого не раз задета гордость — это спущенный курок. Тэхён прямо-таки чувствует эту неосязаемую пулю, которая проделала дыру в его сердце. Он поджимает сухие от волнения губы, трет их, глядя на развернувшегося к нему спиной американца, и пытается не дрожать. Почему он вообще это терпит? Тот же вопрос задаёт себе Хосок, наблюдавший сцену, после которой на его языке привкус крови — так сильно он прикусил левую нёбу. Бокал коньяка чуть не лопается в его стальных тисках, он осушает его и тихо кладет на стол, не сводя пристального взора с Тэхёна. Его будто расплющило. Он стоит растерянный, почти напуганный, обиженный и не знает куда себя деть. У Хосока сносит крышу, но вмешиваться, тем самым выдавая свое присутствие, мужчина не хочет. Он дал им обоим слово оставить его в покое — незачем напрашиваться. Однако, видят небеса, как тяжело ему сидеть неподвижно и наблюдать за чужой агонией... Тэхён, хлопая ресницами, соскребает оставшиеся силы, спускается со сцены и под смачную ругань компании направляется к лестнице, оставляя без внимания попытки Марко до него дозваться. Да, Ким Тэхён бежит, бежит с позором, но даже будучи униженным держит голову прямо, игнорирует всех, пока не покидает помещение. Он оставляет после себя напряженную атмосферу и недовольных пьяниц, которые, оскорбляя парня, возвращаются к тостам. Несколько мгновений Хосок сидит на своем месте, мирно попивая коньяк, затем встает и, положив на стол деньги за выпивку, поправляет воротник роскошного белого пиджака и уверенным шагом приближается к играющим в карты американцам. На ходу он крадет мытый бокал с подноса официанта и, схватив за воротник мужчину, позволившего себе дерзость в сторону Тэхёна, швыряет его на пол. Не давая опомниться, он сует тому в рот фужер и, выпустив оскал, наступает подошвой мужчине на щеку. Бокал в чужой пасти тотчас разбивается на кусочки, и американец, глухо замычав от страшной боли, принимается вырываться. — Сядьте на место, — Хосок направляет пушку на желавших вмешаться, и мужчины приземляются обратно на диван. Их пугает выражение лица Чона — сущий демон. Хосок возвращает ненавистный взгляд на брыкающегося под ним, давит ногой сильнее и видит, как из его рта вытекает пенистая кровь вперемешку со слюнями. Осколки лопнувшего бокала впиваются в нёбо и глотку американца, режут его, отчего мужчина задыхается и истошно орет. Хосок злобно ухмыляется и водит носком лакированной обуви по изуродованной щеке. — Сейчас я могу тебе сказать погавкать, и ты погавкаешь. Скажу сожрать дерьмо, и ты его сожрешь, — брезгливо шипит Чон, и лицо его принимает непроницаемое выражение. Следом он достает свободной рукой бумажник, вытаскивает из него крупные банкноты и швыряет в лежащего. — Сей уна креатура спорка э патетика ке'марчище ин уна фосса ди компост. Неммину и'верми поссоно манджаре уно'феча коме'ти. Ди'граце пер'авер анкора респирато перке поссо раконтарти тутто ин куэсто моменто! — на одном дыхании рычит Хосок, брызжа слюной, отчего на его лбу надуваются вены. Он в последний раз давит на изодранную щеку, видит, как куски стекла пробиваются сквозь плоть, и кровь, словно реки, растекаются в разные углы. Утробный вопль выскакивает изо рта американца, он бьется в конвульсиях, руками пытаясь сбросить с себя ногу Чона, а тот ослабевает хватку, сам отходит и, стрельнув предупреждающим взглядом в товарищей раненого, спешит удалиться. Тэхён, который забыл свое пальто, возвращается обратно, но замирает на ступеньках, услышав крики. Он видел все. Видел, как Хосок защитил его честь, как отомстил. Сердце парня ухает, то ли бьется, то ли притихает. Когда он замечает приближающегося к лестнице Чона, под нос чертыхается и бежит наверх, прячась на кухне ресторана. Хосок проходит мимо, не подозревая о своем разоблачении. Тэхён так и стоит, прислонившись затылком к кафельной плитке. Есть много, чего хочется сказать, но ещё больше того, что сказать он не осмелится. Например, «спасибо». *** Намджун устало трет переносицу и для достоверности в последний раз перепроверяет документы. За окном уже вечер — город сверкает ярче звезд на небе. В воздухе ощущение зябкости. — Доброй ночи, инспектор, — поднимается с кресла секретарь, и Ким жестом прощается, подняв рукой черный котелок. Мужчина спускается в вестибюль, где воздух в разы прохладнее, а сотрудников больше. Несмотря на поздний час, многие продолжают разбирать бумаги и принимать звонки. Инспектору желают хорошего вечера, в знак почтения встают со своих рабочих мест. Длинное, ниже колен, черное пальто с широкими лацканами и плечами плотно облегает стан Намджуна. Воротник, отделанный натуральным мехом, защищает его от осеннего мерзлого ветра, стоит ему выйти на улицу. Он прячет руки в теплые карманы, потуже затягивает пояс и спускается по ступенькам к машине. Неизвестно, когда на Нью-Йорк могут выпасть зимние осадки, и тогда все улицы погрязнут в пробках и гололедице. Намджун не любит снег, ему предпочтительней сухой умеренный климат, но, когда рядом океан и его бассейны, влажности не избежать. Сев в машину, он покидает центр и выезжает на главное шоссе. Его мысли сегодня рассеяны: миссия по искоренению беззакония затягивается, что портит заранее составленные планы, а это не оправдывает ожидания столицы. И пусть, благодаря Намджуну, преступность в городе резко пошла на спад, главный корень зла он до сих пор не уничтожил. Сколько ещё потребуется времени? Вчера он получил письмо от матери. Ему стало тоскливо, ведь находиться вдали от семьи всегда тяжело, особенно, если дома тебя ждёт маленькое чудо. Ния, хоть сама и не умеет писать, с помощью бабушки отправила отцу послание. «Папа, я скучаю и люблю тебя. Я послушная со всеми, много ем и не балуюсь. Пожалуйста, приезжай скорее. На Рождество я хочу пышную елку, чтобы мы вместе её нарядили — я, ты и мама». И как теперь сообщить дочери, что семейный праздник придется пропустить? И все по вине дрянных Скретчев. Намджун тяжело вздыхает, трет рукой затылок из-за чувства вины перед дочерью и от глубокой тоски по её улыбке. Ния — его мотивация всегда подниматься с колен, потому что она его будущее. Девочка родилась раньше срока и была слаба: в те годы ещё шла война, Намджун вернулся с фронта в мае, Ния родилась в июне, а война закончилась одиннадцатого ноября. На реабилитацию не только младенца, но и матери ушло много средств, которых Намджуну в тот момент недоставало — мужчине приходилось, несмотря на травмы, заниматься грязной физической работой, чтобы платить за медицинские счета и в то же время не погрязать в долгах. Ему нравилось наблюдать, как малышка засыпает: бывало, вечерами они вместе дремали в кресле-качалке — она на его руках, он, крепко её обнимая. Ния стала отдушиной Намджуна, когда всплыла новость об измене Джорджианы; и только ради дочери Намджун не выгнал жену, зная, какую боль причинит малышке, разделив её с матерью. Джорджиану Намджун игнорирует с той самой секунды, как его товарищ признался, что в пятницу он не был занят на работе, а Джорджиана не задержалась в клубе выпечки. Ненависть наступает быстрее, чем любовь, тем более в придачу с разочарованием. Между супругами высокие острые айсберги, растопить которые уже ничто не сможет. Лишь солнышко, по имени Ния, светит над этими громадными холодными камнями. Намджун приезжает домой, достает из портмоне фотографию малютки, гладит её большим пальцем и, улыбнувшись, поднимается в квартиру. Зная, что Чимин ему откроет, мужчина два раза стучится. Проходит минута прежде, чем инспектор повторяет попытку, однако и теперь его не впускают. «Странно», — думает брюнет и достает из кармана запасные ключи, — «Не так поздно, чтобы он лег спать». Стоит Намджуну войти за порог, его встречает темнота, хоть глаза выколи, и непривычная тишина. Он включает свет в коридоре, всматривается, разуваясь, и окликает Чимина. На табуретке, где утром он оставил деньги, пусто, значит, он читал записку. А это в свою очередь означает, что Чимин выходил наружу. Нахмурившись на тревожные непрошеные мысли, Намджун рысью пускается вглубь квартиры, проверяя каждую комнату, только парня нигде нет. — Чимин! — зовёт мужчина, заглядывая даже в шкафы и чулан. Не найдя его верхней одежды и сапог, Намджун уже не может отогнать тревожные мысли, опирается рукой на стену и думает. Неужели он до сих пор не вернулся из магазина? Что, если его снова похитили? Вдруг на него напали? Или его сбила машина? Много сценариев пролетело в его голове, один хуже другого. У Намджуна вдруг сердце в невидимых тисках сжимается, он захлопывает на бегу входную дверь и спускается на улицу, чтобы осмотреть окрестности. Может, Чимин где-то поблизости? Увы, час, который он тратит на поиски, проходит впустую. Намджун доезжает до ближайшего таксофона, находит в справочнике нужный номер и связывается с полицейским участком. — Ян, это ты? — Инспектор Ким? — удивляется голос на другом конце провода. — Да, это я. Мне нужны патрулирующие машины, чтобы найти человека. — Я вас понял, сэр. У вас есть какие-либо данные о нём, чтобы я передал информацию нашим парням? — Это Чимин. Пак Чимин, — трет переносицу Намджун, у которого от нервов начинает болеть голова. Он раздраженно дёргает ногой, потому что чувство беспомощности давит ему на горло и осознание, что, чем больше тянется время, тем меньше шансов отыскать Чимина в здоровом состоянии. — Это тот мальчишка, которого вы взяли под свое крыло? — Он самый, не задавай глупых вопрос и отправь пять машин на поиски! — Намджун теряет последние крупицы терпения, рявкая — Я понял, сэр. Будет сделано! Разговор обрывается, Намджун колесит по ночному Нью-Йорку и не обращает внимание на яркие огни, разноцветные вывески и рекламные щиты, на женщин в меховых манто, под которыми прячутся короткие нарядные платья. Он не замечает веселеньких водителей, гоняющих по трассе и очевидно заслуживающих штрафа, ему чужда музыка и влюбленные парочки. Он видит только пустоту, потому что Чимина нигде нет. А вдруг его вновь напичкали наркотиками и бросили в яму? Вдруг над ним вновь надругались? Вихрь страшных «а вдруг» мутят Намджуну рассудок. Он возвращается в квартиру, решив проверить каждый угол на тот случай, если Пак оставил какую-нибудь записку. Как раз в момент, когда инспектор запирает за собой входную дверь, доносится трель телефонного звонка. Намджун быстро минует холл и поднимает трубку. — Ян? — угадывает Ким. — Сэр, я разговаривал с одним из парней, дежуривших сегодня на Бродвее. По приметам сходится, он видел Чимина. — Что? — с неверием спрашивает второй, в недоумении хлопая глазами. Что Чимину делать так далеко от дома на Бродвее? — Он уверен, что видел именно Чимина? — Да. Сегодня в одном из кабаре шоу, и все туда подтягиваются. Записывайте адрес. Намджун приезжает по указанному адресу на улицу, где все пестрит красками и дрожит от музыки. Толпа людей, собравшаяся в кольцо, наблюдает за танцами и выступлениями бродячих артистов; те, у кого статус повыше, задрав носы, укутанные в свои теплые шубы, сидят в дорогих барах. Но на фоне вечного фестиваля выделяется одно определенное, пусть невысокое, но широкое здание — то самое кабаре, о котором ему говорили. У входа выстроилась длинная очередь, однако охрана пропускает только тех, кто имеет при себе билеты. Намджуну везет — его билетом становится документ. Инспектора пропускают вне очереди, а когда он скрывается на входе, шепчутся. Темный коридор с бордовыми обоями и полуголыми дамами в пышных юбках, которые предлагают гостям шампанское, улыбаются Намджуну. Тот их окидывает подозрительным взглядом, проходит дальше, рассматривая кабаре, битком забитое людьми из высшего класса. Они сидят за круглыми столиками, пьют и закусывают алкоголь фруктами, смеются и флиртуют. Также есть вип балкончики, где за ширмами сидят лишь исключительные. Намджун поднимает взор вверх, смотрит секунду на огромную хрустальную люстру и девушек в облегающих нарядах, которые обнажают больше, чем следует. Эти нимфы, кружась в кольцах у потолка, зазывающе двигаются. На сцене синхронно танцуют восемь девушек в ярких откровенных платьях с кучей пестрых перьев, различными шляпками и украшениями. Они поют, двигают ножками в красных чулках, исполняя какую-то сценку. Режущий глаза ослепительный свет софитов, радужные праздничные дождики, конфетти, которые сыпятся из огромных бутылок шампанского, всякая мишура и шумы заставляют потерять равновесие. Намджун протискивается сквозь людей, наблюдавших представление, ищет Чимина среди веселой толпы. Музыка на сцене резко набирает темп, и гости, одобрительно воскликнув, принимаются танцевать. Среди этого хаоса отыскать Чимина невозможно, однако Намджун натыкается на него случайно, когда поворачивает шею к диванчику, где собрались наряженные для выступлений девушки. Чимин сидит между ними, что-то говорит, но его как будто не замечают. — Чимин! — не слышит, но чувствует сильную хватку на своем плече брюнет. Он круто поворачивается и, удивлённо раскрыв веки, тут же подскакивает с места, задев девушку, которая роняет фужер с шампанским. Француз и блондинка отвлекаются от поцелуев, с рассеянностью разглядывают появившегося перед ними мужчину. Чимин огибает диванчик и не успевает что-то сказать, как Намджун сильно хватает его за плечи, поглядев в глаза. — Что ты тут делаешь?! — Я... — Почему ты не сказал мне? Почему ты сбежал? Кто эти люди? — не позволяя и слово вставить, осыпает вопросами мужчина, тянет парня в угол, чтобы лучше его слышать. Чимин виновато жует губу, словно только пробудился от длительного сна — он сам не понимает, как здесь очутился. — Мы встретились с ними на улице, — мямлит он, и Намджун в шоке хмурится. — Тебе не пять лет, и я думаю, ты не глупый, чтобы тебе объяснять, что нельзя разговаривать, а уж тем более следовать за незнакомцами! Немыслимо! Инспектор не понимает, как можно было допустить подобную глупость, он думал, что Чимин усвоил урок, только прошлое его, видимо, ничему не научило. Он по-прежнему легкомысленный и ведомый, по-доброму наивный, что ему в минус. — Я... Они сказали, что покажут мне желтых лебедей, — теряется от подобного напора Пак, чувствуя чужое огорчение, за которое ему жутко стыдно. Меньше всего на свете Чимин хотел сесть в калошу перед человеком, кому он хочет вручить свое сердце. — Желтых лебедей?.. — Намджун поднимает одну бровь и немного успокаивается. — Чимин... — вздыхает мужчина, прикрыв на миг уставшие глаза, — Желтые лебеди — это не птицы, а эти женщины! Инспектор кивает в сторону сцены, где в кокетливом танце прыгают пышные дамы в желтых полупрозрачных платьях с такого же цвета перьями на воротнике и рукавах; на головах высокие треугольные шляпы с цветами, они в сексуальных чулках с подвязками и каблуках. Чимин ошарашено наблюдает за танцами, сглатывает и наконец понимает каким недалеким дураком выставил себя перед Намджуном. — Но я думал... — Скажи мне, ты что-нибудь пил? Тебе предлагали какие-нибудь таблетки или сиропы? — заставляет смотреть на себя парня, вновь посерьезнев. Чимин мотает головой. — Ты уверен? — Я знаю, что мне нельзя пить, я ведь все еще лечусь... Ким ему верит и облегченно вздыхает. — Хорошо, — заключает Намджун, взяв расстроенного брюнета за руку, и щеки того вспыхивают, — тогда нам пора. Больше никогда не следуй за незнакомыми людьми. Доверяй только мне. — Прости меня, я просто хотел посмотреть на желтых лебедей, думал, это такие птицы... Намджун долго смотрит на понурого, замечает, как он кусает губы то ли от смущения, то ли от нервов, и смягчает взор. Уголок его рта слегка поднимается. Он утешительно гладит того по плечу и, стоит Чимину заглянуть в его глаза, кивает на выход. Они минуют толпу, поднимаются по короткой лестнице к двери, которая ведет к пожарному выходу. Оказавшись снаружи, подальше от гвалта и пошлости, Намджун отпускает чужую ладонь. Они идут к припаркованной машине в тишине, не смея обрывать молчание, но шумы со стороны привлекают внимание Кима. Намджун случайно оглядывается и удивлённо замирает, заострив взор на знакомых лицах. То, что он видит, его ошеломляет. Чонгук обнимает одной рукой парня, которым, вскоре понимает инспектор, оказывается Юнги. Они, хихикая и воркуя друг с другом, обнимаются у машины Джея. Подобная картина сбивает Кима с толку, он прячется за столбом, поглядывая за парочкой, которая не торопится скрыться в салоне Форда, мило улыбаясь. Намджун никогда не видел ничего подобного, он даже представить себе такое не мог. Джей Кей Скретч и тот самый парень, которого он видел на вилле Минов — Юнги. Чонгук держит его за подбородок, нежно поглаживает и, чмокнув в губы, открывает пассажирскую дверь. — Тебе понравилось шоу? — слышит его реплику Намджун. — Было весело, — отвечает Юнги и, сам потянувшись за очередной порцией любви, целует Чонгука в щеку. Скретч на это довольно ухмыляется и, захлопнув дверь, садится за руль. Форд трогается с места, а Намджун остается стоять, пытаясь принять увиденное. Получается, нелюбимый внук Мин Джихо спит с Джеем Скретчем, их врагом? Мужчина трет лоб от напряжения, сам себя поздравляет, и в эту секунду в его голове созревает отличная идея. Следующим днем он приезжает в Грейт-Нейк, на виллу.