Просперити

— Все мы грешим, — говорит он, играясь в руке зажигалкой. — Я никогда не говорил, что я ангел. Никто не ангел, но никто и не дьявол. Обстоятельства, господа, они мутят воду. Вот и сейчас мне приходится под них подстраиваться, — вздыхает Хосок и поднимается с мягкого кресла, как бы ставя точку в разговоре, на который он потратил всего пару минут. Мужчина, сидевший за столом, смотрит перед собой, стараясь не провоцировать человека, от которого можно ожидать всякое, в основном — безумство. На фабрике, помимо него, десятки человек: они там, за дверью, работают, ни о чем не подозревая. Тем временем на его лбу выступает испарина, но он не смеет её вытирать. Хосок, держа руку в кармане черных штанов свободного кроя, глядит в грязное окно, где остались пятна после дождя, и о чем-то думает. — Что вам нужно? Я сделаю все, что захотите. — Разумеется, — не оглядываясь, кивает Чон, вслушиваясь в шум работающих станков. — Ты знаешь, кто я? — Нет, но вы пристрелили моего помощника, так что я слушаю ваши указания. Хосок бросает равнодушный взгляд на валявшийся рядом с креслом труп пухлого мужчины, на лбу которого зияет дырка. Под головой медленно растекается кровавая лужа. Хосок знает: коснись он его, почувствует еще не покинувшее покойника тепло — щеки до сих пор румяные, полные жизни, хотя душа как минут пять отошла в мир иной. Хмыкнув, Чон переступает через тело и смотрит на дрожащего еврея со скукой. — Смени пластинку на что-нибудь веселое и громкое, — Хосок, кивнув на играющий виниловый проигрыватель, с шумом опускает на стол револьвер дулом вперед. Мужчина настороженно опускает взор на оружие, затем, поднявшись с места, делает то, о чем его попросили. В помещении раздалась веселая игра саксофона и гитары, затем запел высокий мужской голос. — Ты не задаешь мне вопросы. Ты только делаешь то, о чем я прошу, иначе тебе, твоей жене и даже твоей любовнице придется очень плохо. Ту ми капиши? Кивни, если понял. — Д-да… — Сейчас я выйду отсюда, и придут мои ребята в масках. Они немного повеселятся. Не скули, — со сталью звучит Хосок, заметив раздраженным взглядом, что мужчина готов расплакаться, — ты не умрешь. Ты будешь говорить. — Сэр… — Ш-ш-ш, — резко обрывает его брюнет, сверкнув нетерпеливо глазами, — когда приедет полиция, ты скажешь, что не знаешь, кто на вас напал. Что никогда не видел этих людей, но один из них оставил это, — Хосок опускает на стол коричневый кожаный чемодан. Открыв замок, он толкает его к испуганному. Тот с изумлением рассматривает серебряный пистолет, внешне напоминавший оружие фирмы «Маузер», но у этой модели корпус и рукоять уже не из пластика, а из дерева. На корпусе красовалась блестящая буква «М». Хосок осторожно, чтобы не оставить свои отпечатки, заворачивает пистолет в белую плотную марлю и кладет перед опешившим мужчиной, который в панике держится за потный лоб. — Но… если мне не поверят?! — Поверят. Мои парни сыграют на высшем уровне, не беспокойся об этом. В конце концов, я знаю, что делаю, — закуривает Чон и следом достает ещё один чемодан. — Возьми, здесь десять тысяч долларов. Я покупаю твое молчание. — Сэр… — Они появятся ровно в одиннадцать часов утра, — брюнет, сверившись с карманными часами, игнорирует чужую нерешительность и, надев черный пиджак, собирается уходить, — до приезда полиции позаботься, чтобы чемодан с деньгами не нашли, а этот я забираю. Как и сказал Хосок, в одиннадцать к фабрике подъезжают черные автомобили, и через миг по всей улице разносятся крики и звуки стрельбы. Двадцать шесть человек убиты, тринадцать ранены и двое в тяжелом состоянии. Сидя в кабинете и обнимая кожаный чемоданчик, которым купили совесть, Арон Шфарц глядел на труп своего помощника и слышал, как убивали его подчиненных. Но лучше продать свою совесть, чем быть убитым, не так ли? Хосок ошибался: да, никто не ангел, но кто-то — Сатана. *** Майкл поднимает трубку и садится на угол своего рабочего стола. Чонгук, расположившись свободно на диване, рассматривает брошюру популярного бара на Бродвее. Здесь каждую субботу выступают красотки с Шим-Шам, чечеткой и романтическими мюзиклами с эротическим подтекстом. Чонгук уже приобрел билеты для себя и Юнги в вип-балкончики, счастливо воображая их свидание. — Хорошо. Ждём новостей, — кивает между тем Майкл, расстегивая пуговицы своего жилета. В кабинете до ужаса душно, хотя все форточки давно открыты. — Приедешь к нам? Ну, хорошо… Отдохни. — Ну что? — интересуется Чонгук, едва Майкл откладывает трубку и спускается со стола, стягивая с плеч бежевый жилет. — Всё идет по плану. — Ты гений, дядя, — хмыкает Скретч и, сложив брошюру вдвое, прячет её во внутренний карман пиджака. Старший подходит к окну, рассматривая солнечные улицы Нью-Йорка, и нескромно улыбается. — Учись, пока я жив. *** Ранее — Я знаю, как избавиться от Мин Джихо и инспектора Кима, не пачкая руки, — сев между двумя братьями, Майкл отнимает у Хосока бокал скотча. В кабаре играла ненавязчивая музыка, а на сцене, кружась в коротких прозрачных платьях, танцевали девушки. — Дядя, мы пришли сюда, чтобы расслабиться, а ты снова о работе. — Слушайте, — он залпом опустошает стакан и, облокотившись локтями на колени, начинает излагать план действий. Идея в том, что необходимо столкнуть сообщников лбами, ведь нет врага хуже друга. Джихо — завистник, который надеется, убрав Скретчев, занять чужой трон. В то время как Намджун, помешанный на справедливости, — честолюбец. Они противоположности, которые рано или поздно начнут конфликтовать, и это именно то, с чем Майкл решил им помочь. Зная о незаконной деятельности Джихо, который, закупая оружие у немцев и играясь с моделями, выдает товар за свой по цене в два раза выше, Майкл решает подставить его перед инспектором. Поэтому Хосок организовал фальшивое нападение на фабрику, где преступники оставили нечто компрометирующее — оружие, которым торгует Джихо. Козлами отпущения они решили сделать людей Буша. Проверенные источники сообщили, что Бушу теперь известно имя истинного убийцы Матео Руиза. Так Скретчи убьют двух зайцев одним выстрелом — подложат свинью Джихо и избавятся от желающих отомстить. И дабы обеспечить себе алиби, Скретчи незадолго до спланированного нападения пустили слух о якобы приобретении злополучной фабрики, которая сыграла роль троянского коня во всей истории. Таким образом, Майкл и Чонгук оказались вне подозрений, разыграв ситуацию так, что это Буш, желая возмездия, совершил налёт. План безупречен. К тому же как только Намджун узнает, чьим оружием пользовались преступники, его ярости не будет предела. Тот, кто влюблен в свою работу, не закроет на это глаза, потому что иначе выйдет так, словно он противоречит самому себе. Невозможно ненавидеть грязь и быть самим испачканным. Не исключено, что Намджун отреагирует не сразу, однако главное посеять в нём это зерно, а дальше — время. Оно расставит все по своим местам. *** Тэхён, опустив локоть на спинку стула, сидит в расслабленной позе. Нога на ногу, между пальцами дымящая сигарета, а на столе — бокал вина и закуски. В ресторане «Lumière», статус которого настолько высок, что попасть сюда — значит поставить себя на одну ступень с богом, непринужденная атмосфера. Здесь ужинают знаменитости, губернаторы и наследники богачей. И на то есть свои причины — кухня и интерьер. Дорогой мраморный пол, высокий потолок, набитый гигантскими люстрами, которые свисали подобно гроздям винограда. Стены отделаны под светлый орех, большие окна скрыты за светлыми шелковыми шторами. Позолоченные колонны, разделявшие зал для курящих и некурящих, с гравюрами у оснований, подобны произведениям искусства. Великолепие, которого достойны только избранные. К счастью, Тэхён считал себя таковым, и не только он, раз ему удалось забронировать себе столик. — Так ты теперь бездомный? — спрашивает его Маркиз, давний знакомый. Тот ещё бездельник и повеса, ему двадцать три года, он не заканчивал университет и никогда не работал. Зачем, если твоя семья настолько богата, что в профессии нет необходимости. Все, на что способен Маркиз — развлекаться с мужчинами и путешествовать. Где он только ни был: от Парижа до Китая. — Не говори так, — делает затяжку Тэхён, грозно нахмурившись, — я планирую снять себе комнату. Тяжело жить с теми, кто не только тебя осуждает, обесценивая твои старания, но и не понимает. Как долго терпит подобное отношение к себе брюнет? Уже и не вспомнить, как и не забыть ссору с мамой, после которой Тэхён не хочется возвращаться домой. Ему нужен свежий глоток воздуха, новая обстановка и свежие мысли. Почему-то он уверен: если переехать — жизнь станет проще. Это потому, что не придется оправдываться и доказывать свою уникальность. Если родители отказываются признавать его талант — Тэхён откажется от них. На время. Пока не добьётся успеха и не вернется, чтобы бросить этот успех им в лицо. — Я бы позвал тебя к себе, но ты знаешь, через неделю я плыву на круизном лайнере в Индию. — Твоя задница ещё не устала от переездов? — стараясь подавить досаду, тушит сигарету в пепельнице Тэхён и оглядывается на шум у парадного входа. Темнокожий парень, судя по всему, музыкант, раз у него в руке чемодан для кларнета, пытается пройти в зал, но охрана и чопорный с виду хостес ему препятствуют. Многие, отложив приборы, наблюдают затянувшуюся сцену, но парня, которому грубо кричат «негр», чужое любопытство не смущает. — Жалкое зрелище, — Маркиз цыкает и, отпив вина, продолжает есть, словно ничего не происходит. Тэхён, сжимая полотенце на коленях, в отличие от остальных, не может не обращать внимания на дискриминацию в своем истинном обличии. Музыканта не впускают внутрь только потому, что он — афроамериканец. Брюнет знает, каково это, когда на тебя смотрят свысока. Маркиз трещит без умолку о своих грандиозных планах в Индии, словно важнее его поездки быть ничего не может, а Тэхён, отхлебнув красного полусладкого, снимает с себя полотенце и только хочет было заступиться за музыканта, как потяжелевшие вмиг ноги заставляют его упасть обратно. — Что здесь происходит? — останавливается рядом с запыхавшимся парнем мужчина в черном строгом костюме, из кармана которого торчала белая гвоздика. «Как типично для итальянцев», — проносится в мыслях Тэхёна. Фыркая, он отворачивает голову и вновь, сам того не осознавая, оглядывается на парадную дверь. Хосок притягивает к себе взгляды. Мужчина демонстрирует свое удостоверение охране и опешившему хостес. Те, узнав в нём важного человека, приглашают пройти в зал, однако Хосок, прячущий документ обратно в пиджак, под которым был шелковый жилет с цветочным принтом и с жемчужным блеском рубашка, не торопится удаляться. Было в его глазах нечто пугающее, острое, как лезвие. Чон, внимательно глядя на униженного музыканта, чье выражение лица притупилось, хмурится. Парень с коротко подстриженными вьющимися волосами отходит в сторону, чтобы пропустить прибывших гостей, обнимает футляр с кларнетом. — Ты кто? — спрашивает того Хосок. — Микаэль, — отвечает ему робко музыкант. Он одет по себе подобным из низкого класса: в непримечательные светлые штаны с подтяжками, льняную бежевую рубашку без верха, что для порядочных джентльменов неприемлемо. Под мышками пятна от пота, на которые уже не раз брезгливо морщится хостес. Микаэль чувствует враждебное настроение персонала, хотя те открыто этого не демонстрируют, чего нельзя сказать о посетителях за столами. Хосок ухом не водит на оскорбления, доносящиеся со стороны, кивает парню подойти ближе. — Ты выступаешь здесь? — Меня пригласили на прослушивание, но теперь не пускают внутрь. — Прослушивания проводятся в нерабочие часы ресторана, и к тому же у нас правило: в персонале без цветных, — встревает в разговор хостес, сложив руки так, словно сожалеет. И это была ложь. Хосок скользким взглядом проходится по нему: идеально уложенная чёлка, строгий костюм с белоснежными перчатками, идеально вычищенная обувь, где легко рассмотреть свое отражение, ровно стриженные усы. Жаль, что такие люди идеальны лишь наружно. — В объявлении об этом ничего не говорилось, — негодует Микаэль. — Вы не можете войти, сэр, нам очень жаль. — Нет, жаль мне, что приходится говорить на языке подонков, но ты же иначе не поймёшь, — хватает под локоть хостес Хосок и, заметив собравшихся вмешаться охранников, предостерегающе щурится. Обстановка накаливается, и Тэхён, занервничав, приподнимается. Вдруг он осознает, что нервничает. За кого? За этого несносного итальянца? Парень огорошен собственным откровением, плюхается обратно и, фыркнув, запрещает себе двигаться. — Я бы не стал этого делать, — обращается к охране Чон, отодвинув свободной рукой свой пиджак, демонстрируя револьвер за пазухой. — Вам бы, господа, отойти, а мы с мистером… — Выдерживает паузу, чтобы прочитать имя на бейджике, тянет спокойно Хосок. — Мистером Челси поворкуем, — грубо дернув за собой мужчину, они оба отходят в сторону, пока Микаэль, обнимая футляр, неуверенно топчется у порога. До его ушей отрывисто доходят угрозы, звучащие в адрес побледневшего и тем не менее все ещё напыщенного Челси. Хосок стоит спиной к ресторану, так что ни Тэхён, ни даже Маркиз, который забыл о своей поездке в Индию, ни другие посетители не видят мимику разговаривающего. Может, это даже хорошо, потому что когда Хосок зол — его выражение лица действительно пугающее. Спустя пару минут они возвращаются: хостес, задрав гордо подбородок, будто не ему сейчас угрожали засунуть в задницу пушку и проделать в ней ещё одну дырку, становится за свое рабочее место. — Пошли, составишь мне компанию за обедом, а потом, если все ещё будешь хотеть работать в этой дыре, пройдешь прослушивание, — кивает добродушно Чон, поправляя пиджак. Микаэль, уставившись на своего защитника широко распахнутыми глазами, улыбается белоснежными зубами. Он горячо благодарит Хосока и, под презрительный взгляд хостес, следует в богатый зал, где повисло напряженное молчание. Гости, провожая двоих липкими взорами, шепчутся, принимаясь за остывшие блюда. — Вау, я, кажется, не дышал все это время, — театрально хватается за сердце Маркиз, с улыбкой наблюдая, как Хосок и музыкант занимают столик у окна. Тэхён, заносчиво фыркнув, резкими движениями возвращает на колени полотенце и доливает себе вина. Ему срочно необходимо остудиться. Он пьет три глотка, нервно просит у друга огня для своей сигареты и глубоко затягивается. К счастью, Хосок его не замечает и теперь сидит к нему спиной, так что можно быть спокойным. Тогда почему брюнета это бесит? Почему он хочет, чтобы Чон обернулся и увидел его? Нет, что за чепуха, пусть сидит и дальше строит из себя защитника богом обиженных. — Не пори чушь, — громче рычит парень на реплику Маркиза. — Нет, серьезно. Кто этот Робин Гуд? — прикусывает губу шатен, пытаясь рассмотреть Хосока со всех ракурсов. Заинтересованность в итальянце главным развратником города пуще злит Тэхёна, он, как ёж, щетинится и отмахивается. — Посмотри на него, какой он красавчик! Это что, костюм от Берлускони? Ох, у него есть вкус. Он похож на того, кому бы я дал, — заключает с хохотом Маркиз и отпивает вина, многозначительно стреляя глазками в сторону того, о ком идет речь. Кима сейчас хватит удар. — Что? Где ты вкус здесь увидел? — морщится он, проделывая в спине Хосока сквозные дыры. Как же раздражает этот мужчина! Всюду он, будто нарочно. Чон, чувствуя чье-то пристальное внимание, осторожно оглядывается по бокам, и Тэхён, чтобы не быть раскрытым, резко нагибается под стол. Насколько нелепа сложившаяся ситуация? Парня бесит, что он вечно чувствует себя недотепой, когда сталкивается с итальянцем. — Он красивый, сексуальный, мужественный. Он дорого одевается и выглядит ухоженно. Однозначно, этот мужчина — мой типаж, — не унимается Маркиз, — я отсосу ему в туалете, если он заглянет в него. — Он не красивый, а страшный, как горилла. Сексуальный? Да по сравнению с ним даже Уолтер Чейз эталон секса! Мужественный?.. — Тэхён поджимает губы в попытках что-нибудь придумать. — Он не мужественный, а невоспитанный. Кто так общается с людьми? Он, не сомневаюсь, угрожал тому бедолаге. И одевается он как типичный макаронник. Ты видел этот цветок в кармане? Боже, ну и деревенщина! — на одном дыхании выпаливает парень, в конце своей речи потушив разгоревшийся костер в груди вином. Повезло, что его слова не доходят до ненужных ушей, иначе ситуация тотчас стала бы называться неловкой. Шатен, изогнув одну бровь, улыбается. — Как категорично. — Это трезвый взгляд! — С чего ты вообще взял, что он итальянец? — подкладывает под подбородок кулак Маркиз, сузив голубые глаза. — Вы знакомы? Щеки Тэхёна вспыхивают. — Ещё чего! Просто его акцент за милю слышно, у меня с ушей чуть кровь не хлынула, — выдыхает дым в потолок парень, прося официанта принести счёт. Маркиз задумчиво глядит в свой полупустой бокал и, пожав плечами, бодро заключает: — Итальянцы горячи в постели. — Ты безнадежен, — бросает в свой фужер окурок Тэхён и, поднявшись со стула, обращается к тому бесцветно, когда официант, учтиво протягивая счет, приближается к столу, — заплати. Покидая ресторан, брюнет закатывает глаза на режущего ножом стейк слабой прожарки Хосока, уходит. — Сколько тебе лет? — спрашивает мужчина молчаливого Микаэля. Тот, несмотря на щедрость своего заступника, заказал себе чай и брускетты. К ним он почти не притрагивается, лишь разглядывает, как заманчиво поблёскивает икра на тонко нарезанном хлебе. — Двадцать шесть. — Ты из Нью-Йорка? — Да, живу за бруклинском мостом. А кто вы? — Меня зовут Хосок, — жует стейк мужчина, — ты действительно хочешь здесь работать? Не жди, что тебя будут уважать, а труд — оплачивать наравне с белыми. Возможно, тебя даже выгонят с пинком под зад, как только мы разойдемся. — А я все равно рискну, — не отступает от своего Микаэль, бросив усталый взгляд на лежавший под ногами чемоданчик. Хосок вытирает уголки рта салфеткой и тяжело выдыхает. — Работай на меня. Я буду платить столько, сколько сам попросишь. Мне нужен человек, на которого бы я мог положиться. Микаэль заинтересованно выпрямляется. — У вас свой ресторан или, может быть, бар? Чон, мягко рассмеявшись, опуская неприятные и, возможно, способные отпугнуть парнишку детали, предлагает ему должность его помощника. Микаэль говорит нет, Хосок не настаивает и на всякий случай оставляет на бумажке свой номер телефона — его можно найти в справочнике. Официант, которому не в радость обслуживать негра, как он ласково назвал Микаэля, забирая грязные приборы, рассчитывает их. Хосок уверен — он ему позвонит, потому что самоуважение в любом случае сильнее любви к музыке, и Микаэль рано или поздно это осознает. Хосок надеется, что рано. *** Форд заезжает в большой двор, и из салона второпях выходит рассерженный инспектор. Мисо, лежа на диване, читает вульгарный романчик, как вдруг подскакивает, заметив вошедшего в компании слуг мужчину. Она кланяется ему в приветствии, поправляя платье с ремешками, однако на неё не обращают никакого внимания. Намджун подобно молнии проносится по залу, вскоре скрывшись в кабинете Джихо. Дверь захлопывается с грохотом, и наступает тяжелое молчание. — Как это оказалась у отребьев Буша?! — бросив на стол пистолет, найденный на фабрике, негодует Намджун. День просто сумасшедший: разбираясь с одним, у инспектора, подобно сорнякам, выскакивают новые дилеммы. Терпение иссякло, когда ему сообщили о находке. Джихо стягивает с глаз очки для чтения и, взяв оружие в руку, поджимает задумчиво губами. Он узнает собственное детище, только причем здесь его товар и мафия, к которой он не имеет никаких отношений? Намджун, держа руки на поясе, наматывает круги, в ожидании объяснений. — Не понимаю, о чем ты. — Я спрашиваю, почему твоей контрабандой пользовались люди Буша?! Ты не читал новости? Сегодня утром они напали на обувную фабрику! — достаёт прихваченную газету из пиджака инспектор, бросив её на стол. В порыве чувства он даже забывает о своем желании держать субординацию и переходит на неуважительное «ты». А с чего ему уважать того, кто не уважает его условия? Поймав газету рукой, Мин Джихо, быстро проходится глазами по заголовкам. — Я сто раз предупреждал, чтобы ты не связывался с группировками, с которыми я борюсь. А что делаешь ты? Это получается, пока я гоняюсь за ними, ты их снабжаешь? — цедит сквозь сомкнутую челюсть Ким, и ноздри его в гневе раздуваются. Несмотря на переполняющую ярость, Намджун не повышает тон, говорит сдержанно, но так он только больше леденит душу. — Я не продавал им оружия! В чем ты меня обвиняешь?! — бросает обратно газету старик, побагровев. — Тогда откуда там это? — Да черт его знает, Намджун! Но зачем мне связываться с Бушем, который у тебя под мушкой? Да, я пожилой человек, но не дурак, чтобы помогать твоим врагам! — твердо звучит кореец. — Пистолет подбросили! — Кто? Не называй мне имя Майкл Скретч, я прошу тебя, — морщится Ким, массируя переносицу, — многие знают, что он собирался выкупить это помещение, а с Бушем у него свои разборки. В общем слушай внимательно, — останавливается и смотрит с характерной ему надменностью, — это последнее предупреждение. Лучше бы помог найти предлог для заключения Скретчев. До рождественских праздников я должен избавить Нью-Йорк от их влияния, и ты либо работай усерднее, либо не добавляй мне проблем! Намджун фурией покидает кабинет Джихо, которому, не позволили и слово вставить, плюхается в кресло и просит себе Сангва-ча. Старик расстёгивает верхние пуговицы рубашки и глубоко вздыхает. Его явно пытаются опустить в глазах инспектора, но кто, если не Скретчи?.. Джихо настолько зациклен на их семье, что забыл о существовании других врагов, которые роют ему яму. — Ваш чай, господин, — входит в кабинет с подносом Тэян. Она, не издавая лишних звуков, боясь навлечь на себя чужой гнев, аккуратно опускает чай на блюдце и, поклонившись, спешит выйти. Однако Джихо, привыкший вымещать злость на нелюбимом внуке, спрашивает: — Где сейчас твой сын? Тэян в сокрушении сжимает веки и, медленно развернувшись, все так же кланяясь, говорит: — Он выехал в город по делам, господин. — Что за такие дела?! — моментально свирепствует старик. — Бездельник! Днями прохлаждается, когда в доме полно работы! Женщина, много раз нагибаясь, просит прощения, выслушивая оскорбления не только в сторону сына, но и в свою — никудышная мать, должным образом не воспитавшая ребенка. — Вы с сыном должны мне ноги целовать за то, что я вас тогда приютил, а не бросил на улице! — кричит на корейском Джихо, брызжа слюной. — Так вы отплачиваете за мою доброту?! Тунеядцы! Иди прочь, не хочу тебя видеть, — жестом гонит готовую зарыдать Тэян, а сам, взяв чашку, делает глоток чая. Женщина, похрамывая, быстро закрывает дверь, за который доносятся проклятия господина Мина. Этот кровопийца, думает Тэян, никогда не оставит их с сыном в покое. Юнги был прав — пока они здесь, лить им горькие слёзы. Постоянные побои, оскорбления, унижения со стоны стали повседневностью для двоих, после такого люди забывают о вкусе жизни. А ведь все может быть по-другому. Страдания возможно прервать, если решится: до этого один Юнги старался ради счастливого будущего, но в эту секунду Тэян принимает решение тоже во чтобы то ни стало помогать ему. Финансово или морально, словом или молчанием. Они покинут виллу и начнут всё с чистого листа. — Тётя, нарежь для меня зеленых яблок, — поднимаясь по лестнице, окликает Тэян Мисо, — и пусть мне подготовят ванну. Да… с чистого листа. И чем скорее, тем лучше. *** Иногда жизнь напоминает заевшую пластинку — одна и та же музыка, тот же голос, то же слово. Тра-та-та, тра-та-та. Обычно, когда пластинка заедает, вскипают нервы. И ещё как! Подобная метафора возникает у Тэхёна, когда он снова и снова сталкивается с предметом своей неприязни. Он его, очевидно, преследует. Этот человек повсюду — в отелях, в ресторане, в баре, откуда Тэхён даже подумывает уже уволиться, даже в дороге! Он замечает его в час-пик, стоя в забитом автобусе: Чон Хосок, имя которого парень выяснил через посетителей бара, сидел на пассажирском сидении черного Кадиллака, на ничтожном от него расстоянии. Не отвернись в тот миг Тэхён, в порыве скрыться, Хосок, решивший оглянуться, его бы заметил. И вот, даже сегодня, жизнь сводит их друг с другом. Брюнет, одетый в бархатный красный костюм, воротник которого усыпан драгоценными… — нет, не камнями. Стекляшками, — красиво облегает подтянутое тело. Парень держит в руке микрофон и, пританцовывая под ритм клавиш, в завораживающем исполнении тянет ноты. В баре, как и всегда, полно народу. Смех и шипение шампанского в фужерах становится оглушительным. Официанты снуют от стола к столику, с улыбками обслуживая, во всех смыслах этого слова, дорогих гостей. — Ты скоро в нём проделаешь дыру, — замечает с усмешкой Чонгук, расслабленно откинувшись на диван. Хосок, проморгавшись, строит вид, будто не понимает, о чем говорит кузен и отпивает глоток виски. Он сидит лицом к сцене, наблюдаю как плавно двигается в танце улыбающийся Тэхён. И ничего, что парень стоит к нему боком — его профиль идеален так же, как и его голос. Эта улыбка трогает сердце. До чего же оказывается бывают красивы люди. Тэхён похож на сон, на северное сияние, на закат — те вещи, которые не контролируются людьми и от того в разы прекрасней. — Он запал тебе в душу? — В душу? — смеется Падре и, подмигнув, цокает в возражении. — Ки метте а нудо’иль проприо пенетра нель’анима. Как это было у вас с Юнги, — вздыхает, добродушно улыбаясь, Чон и массирует затекшую шею, — а он… Его никогда не разгадать, он актер до мозга костей. Джей, сощурив веки, делает затяжку кубинской папиросы, и пристально смотрит на брата, в чем-то с ним соглашаясь. Тэхён всегда был таким: кажется, вот ты видишь его настоящего, но в одну секунду все меняется, маска трескается, рассыпается, а на её месте вырастает новая. — Говоришь так, словно хорошо его знаешь. — Я не собирал о нём информацию, — хмыкает на тонкий намёк кузена Чон и доливает ему в бокал виски. — Тогда ты не знаешь, что он мой бывший? — изучая чужую реакцию, щелкает языком Чонгук, и рука, державшая стеклянную бутылку, застывает в воздухе. Впервые Хосок жалеет, что не рылся в чужом грязном белье, хотя последние десять лет именно этим и занимается. Он не хотел искать точек соприкосновения с этим парнем, пытался о нём не думать, стирал его прикосновения и поцелуи другими людьми, но бестолку. Судьба их сводила опять и опять. Тэхён пугает Хосока: он красив, однако красота его неоднозначна — в ней есть что-то отталкивающее. Хосоку пустышки, которые строят из себя гордецов, а то, что брюнет такой, он не сомневается, не нравятся. Разве нет? Тэхён оскорбился из-за денег, которые он ему предложил, обиделся, а сам кувыркается в этом же отеле с другими. Что это, если не лицемерие? Зачем ему тот, кто придает собственные принципы?.. При всем этом, вопреки голосу рассудка, Тэхёна хочется. Он затмил всех его женщин и парней, после него секс кажется пресным, а с ним была настоящая страсть. Хосок никогда не встречал натуру более огненную, чем тот, кто в данный момент, поправляя причёску, поет о любви. Даже теперь, после смутившей его новости, он все равно жаждет его. Хосок отмахивается от странного наваждения, опускает бутылку на стол со серьезным лицом. — Я понял тебя. Чонгук не удивлен его реакции. Мужчина отпивает виски и, закусывая лимоном, просит кузена не спешить с выводами. — Разве я тебе что-то сказал? Этот парень был моим любовником — и только. Я рассказал, чтобы потом это не стало для тебя сюрпризом. У меня есть Юнги, никто другой мне не нужен, так что отбрось свои итальянские замашки и расслабься, — привстав, хлопает по плечу того Скретч и, прихватив тонкое пальто, выходит изо стола. — Куда ты? — находясь в прострации после слов кузена, прочищает горло Хосок. — Юнги у меня в особняке, не хочу, чтобы ему было одиноко. Счастливо, — жестом прощаясь, Джей смешивается с танцующей толпой и покидает бар, а Хосок, залпом допивает алкоголь. Мысль, что Тэхён спал с его братом вызывает чувство озабоченности. С кем ещё этот парень трахался? Именно этот вопрос он позже задаёт парню лично, наткнувшись на него, когда выходит покурить. Холодная осенняя ночь морозит конечности, на заднем дворе, где оставляют автомобили вип-гости, горят два фонарных столба. Тэхён, облокотившись спиной о шершавую кирпичную стену, медленно докуривает сигарету и шаркает ногой. Заметив появившегося сбоку мужчину, он еле сдерживается, чтобы не закатить глаза. Между тем как Хосок, щелкая зажигалкой, подкрадывается к нему с непроницаемым видом. — Понравилось? — спрашивает он, приводя своей репликой брюнет в замешательство. Тэхён, держа сигарету между зубами, изучает его насупленным взглядом. Он, не вкладывая в свои движения особой силы, неохотно снимает со рта соломинку и, выпустив дым вверх, пожимает плечами. — Что понравилось? Чон сокращает дистанцию. — Трахаться с моим братом. Застигнутый врасплох, парень застывает как вкопанный, едва в состоянии стоять на двух. В полумраке его глаза мерцают, но вовсе не из-за атмосферы — его поразило то, что Хосок знает о его прошлом. Пауза затягивается, и прежде, чем сигарета успевает догореть, Тэхён бросает её вниз, втаптывая подошвой в землю. Парень разразился смехом, и лишь ему одному известно сколько сил он приложил, что звучать естественно. Хосок, на чьем лице не дрогнул ни один мускул, стреляет в того убийственным взглядом. — Это Чонгук тебе рассказал? Вау, а вы с ним близки, — хохоча, собирает руки на груди брюнет, игнорируя тучи затянувшиеся над его головой. В отличие от него, Чону совершенно не весело. — Что ещё он тебе поведал? Обсудили в деталях нашу постельную жизнь? — Я пытаюсь поговорить с тобой по-человечески, а ты снова обрастаешь колючками! — Хосок в шаге от него, хмурый и раздраженный, дышит ему в лицо перегаром. Иронично усмехнувшись, второй кривит ртом. — По-твоему это я здесь грубиян?! Твои разговоры состоят из осуждения и оскорблений! Кто ты такой, что лезешь в мою жизнь? Вечно намекаешь, что я дешевка! — фыркает в бешенстве Тэхён, помрачнев от очередных обвинений, которых он не достоин. Что это вообще значит? Без видимой причины является к нему и отчитывает, как подростка. Они друг другу никто! Хосок тоже понимает, что его нападки выглядят неуместно, однако он ничего не может поделать с разъедающим его чувством. Бурлит в жилах кровь, он как бык, которого дразнят красной тряпкой. Либо алкоголь сыграл с ним в злую шутку, либо он действительно спятил, увы контролировать себя не получается. — Прости меня. Прости. Прости за те деньги в отеле! Я уже тысячу раз пожалел о том, что сделал! Почему ты вечно напоминаешь о моей ошибке? Бессердечный… диаволо кон фача данджало! — Я не хочу тебя прощать! — Тэхён, — резко хватает его за плечо Хосок и возвращает на место, когда тот хочет уйти. Тэхён слегка бьется затылком о кирпичи, шумно охает, оказавшись вжатым в стену чужим весом. Его глаза лихорадочно бегают по мужчине, он свирепо скалится и требует отойти. — У нас с тобой началось всё неправильно, но я пытаюсь исправиться. — Как? Вновь и вновь оскорбляя меня? Что? — язвительно усмехается брюнет, наклоняя голову. — Тебя разозлило, что я спал с твоим братом? — Тэхён, — предостерегающе тянет Хосок, радужка его глаз темнеет. — Да ты ревнуешь, — просияв, издевательски смеется тот, продолжая, — влюбился в меня? Какая жалость, если так, потому что меня от тебя воротит! И я не думаю, что ты красивый и стильный. Ты грубый макаронник, который, как и все остальные в этом гребаном городе, помешан на убийствах и бизнесе. Выслушивая невнятную и быструю тираду, Чон не сводит глаз с быстро движущегося в чужом рту языка. Тэхён его смешивает с грязью, играет с чувствами, будто на скрипке, а все, о чем думает Хосок, это взять его за горло и заткнуть поцелуем. Грубым, мокрым, глубоким. Почувствовать тепло его языка, попробовать на вкус красивой формы губы с родинкой, как в ту ночь. Прикрывая глаза перед сном, Хосок видит восхитительную картинку их горячего секса. Почему они не могут повторить? Хосок очень хочет повторить. Он так близко и так далеко. Мужчина переводит дыхание, сажая на цепь свое вспыхнувшее возбуждение, дает и ему и себе последнюю попытку начать правильно. — Хорошо, ты в чем-то прав… Я прошу прощения. Давай попробуем заново? — Что? — удивлённо фыркает Тэхён. — Я не хочу ничего пробовать. Я хочу, чтобы ты вернулся в преисподнюю, из которой вылез. По тебе разве не скучают кукурузные поля? — Дио са’кье чи о провато , — полной грудью вздыхает, глядя в бездонное небо, Хосок и отходит, попятившись назад. Он внезапно мрачнеет. — Я не буду напрашиваться. Я извинился, а уж то, что ты продолжаешь набивать себе цену, это твои проблемы. Я хочу думать, что ты не такой, каким показался в первую нашу встречу, но ты своей заносчивостью и высокомерием сам всё портишь. Три раза, — на пальцах показывает Чон, сверкая перстнями, — три раза я шел тебе навстречу. Но знаешь… ты этого не стоишь. Обомлевший, чувствуя подбирающийся к горлу комок, Ким так и стоит вжатый в стену, наблюдая как Хосок, садясь в машину, отъезжает, светя фарами ему в лицо, пока не скрывается за поворотом. Снова темно, ко всему прочему и холодно… на душе. Тэхён знает, что прав — он сделал всё правильно и поставил выскочку на место, только почему брошенные Хосоком последние слова въелись ему под кожу? Как священные скарабеи пожирают внутренности. «Ты этого не стоишь», — набатом отдается в ушах парня. Он, соскользнув вниз, садится на корточки и, отгоняя неприятные мысли, пытается вбить в свою голову, что прав. Он прав. Ему же хотелось избавиться от надоедливого братца Скретча, у него получилось, а слова — это манипуляция, и Тэхён не должен принимать их близко к сердцу. — Вспомни, деньги и слава. Только эти двое достойны твоей любви, — дёргает себя за волосы парень, — я буду купаться в роскоши, а ты ещё поплатишься за свое чванство! Козлина, — глядит на пустое парковочное место, где пару минут назад стояла машина Чона, боднет и сплевывает. *** Юнги просыпается от холодных прикосновений и, сонно мыча, переворачивается с живота на спину, улыбаясь наклонившемуся к нему Чонгуку. От него пахнет сыростью и алкоголем, его пальцы холодные, но дыхание, в противовес телу, отдает жаром. Чонгук нежно целует его в лоб и щеки, ложится сверху как есть в костюме и водит пальцем по подбородку. — Прости, что разбудил. — Нет, ты сделал правильно. Я ждал тебя, но уснул, — тихо шепчет Юнги, тонет в той нежности, которая мерцает в глазах напротив. Подавляя зевок, он продолжает: — Я злоупотребляю твоим гостеприимством. Твой персонал уже косо смотрит на меня. Чонгук ложится с ним рядом, стянув с плечей пиджак и расстегивая пуговицы атласного жилета. В словах Мина нет лжи — начиная со швейцара, заканчивая прачкой — все до единого смотрят на него, Юнги даже иногда кажется, что шепчутся. Вероятно, в особняке уже ни для кого не секрет какие между ним и Скретчем отношения. Юнги это сильно беспокоит. Если в первое время он переживал, что их любовь нарушает все правила и нормы, но теперь он боится, что сплетни разлетятся по всему городу. Скретч — фамилия известная, а там, где Чонгук, рядом и Мины. Больше всего Юнги боится гнева дедушки и разочарования матери. — Ты здесь не гость, чтобы чем-то злоупотреблять, жемчужинка. Это твой дом, — обнимает его мужчина, уткнувшись холодным кончиком носа в его шею, отчего Мин хихикает, — они тебе что-то сказали? Я их уволю. — Нет, я не это имел в виду! Мне никто ничего не говорил, просто… — приподнявшись, но тут же откинутый обратно на кровать сильной рукой, восклицает Юнги, затем успокаивается, — просто мне самому неудобно. Я эгоист, правда? Я редко вижу маму, я не выполняю свою работу на вилле. Сутками напролет я думаю только о тебе. — Это не эгоизм, малыш, — чмокает его в шею Чонгук, чувствует вкус его сладкой кожи и привыкает, снова целует, — ты просто наконец-то начал ставить себя на первое место. И мне это нравится. Ты не обязан своему деду, поверь мне. Этот человек не стоит твоих нервов и труда. — Ты ненавидишь его из-за того, что он плохо со мной обращается или потому, что у вас с ним личные счеты? Скретч усмехается сообразительности младшего, поглаживает его шелковые пряди, наслаждаясь умиротворением, которого он достигает только рядом с Юнги. После тяжелого дня вернуться не в пустой особняк, где, несмотря на множество снующих людей и всевозможной роскоши, всегда было одиноко, а в место, где тебя ждет твой смысл жизни — вот оно счастье Джея Скретча. Юнги его солнечный свет, светящийся в ночи. Тот, ради которого не страшно умереть и не жалко убивать. Говорят, семья — это семь человек. Чонгук не согласен — он чувствует себя полным рядом с ним одним, и ему хорошо. — И то, и другое, жемчужинка, — бурчит тому в ключицу Скретч, а Юнги его своими касаниями убаюкивает. — Не делай ничего незаконного. — Я не убью его, — догадывается, о чем тот думает Чонгук и добавляет: — Он сам себя уничтожит. Некоторое время они молча ласкают друг друга, медленно погружаясь в дремоту. Юнги пахнет пряностями, Чонгук обвивает его талию руками плотнее, будто пытается поместить его в себя, накрыть телом, как тенью. Юнги рядом, но ему мало. Его жемчужинка — сокровище, его нужно лелеять. Мин, проводя пальчиками по широкой спине, задумывается о переменах своей жизни, о будущем, которое скоро его настигнет и нервно кусает нижнюю губу. — Я хочу жить с мамой в Нью-Йорке. В небольшой, но комфортной квартире. Хочу, чтобы она больше отдыхала и ни о чем не волновалась. Парень знает, что Чонгук его слышит, терпеливо ждёт его реплики, не в силах унять колотящееся сердце в груди. — Только попроси, и я куплю вам квартиру. — И не подумаю. Я почти накопил. — Все сам, значит? — усмехается по-доброму Скретч, в душе гордясь чужой амбициозностью. Сила духа то, чем не каждый способен похвастаться. Зачастую эта сила появляется благодаря сложностям: именно они закаляют характер. Чонгук знает по себе, но он не хочет думать через какие страдания пришлось пройти его мальчику. — Я обещал маме, что вытащу нас оттуда и я хочу сдержать слово, так что да, сам, — робко отвечает Мин, и поднимает взор на поравнявшиеся с его глазами Чонгука. Тот, медленно сокращая между ними дистанцию, целует Юнги в раскрытые губы, смакует его вкус, углубляется, признаваясь себе в очередной раз, что нет десерта слаще уст его жемчужинки, обнимает. Рядом с ним он не думает о своих проблемах, о мире, полном денег и властолюбия, рядом с Юнги всегда спокойно — он отдельный островок, где боли нет места. Чонгук глубоко влюблен, очарован. Он уже не видит себя без Юнги. — Хорошо, любовь моя, добейся всего, чего желает твоя душа, — дышит ему в губы Чонгук, зачесывая пряди пальцами, — я буду стоять рядом с тобой и в случае чего всегда протяну руку. Но… — Но? — расплывается в улыбке от столь трогательных слов Мин. — Ты будешь жить со мной. Потому что я не смогу спать, не обнимаясь с тобой. Потому что я не смогу есть за столом, за которым ты не ворчишь, когда я накладываю в твою тарелку больше еды. Потому что я не смогу жить в доме, где нет твоего запаха и твоего смеха. Ты и есть мой дом. — Я люблю тебя. — Я знаю, жемчужинка. Я люблю тебя больше. Теплота расползается в груди Юнги, он страстно глядит в сверкающие черные очи, не верит собственному счастью и целует его. И этого человека он принимал за высокомерного равнодушного подлеца? Юнги думал, Чонгук его наказание, а вышло в точности до наоборот — он его подарок судьбы. Засыпая, парень загадывает с ним никогда не расставаться, потому что влюблен. Потому что очарован.