Лучше вдохни

Антон Арсения любит. Каждый нюанс, каждую деталь, каждую до неожиданного глупую шутку. Его тело: кукольные голубые глаза, длинные ресницы, скулы, ключицы, тонкие изящные запястья и вязь родинок, которые в удовольствие по утрам обводить языком, собирая шоколадные крошки с гладкой загорелой кожи. Абсолютно гладкой. Раньше он не обращал внимания, когда лез руками под футболку, зажимаясь в тёмных коридорах офиса. И в первый раз, когда: «Арс, можно свет выключить?» — слетело с губ сразу же, следом за активным согласием. И последующие мгновения был озабочен чем угодно кроме мелких деталей. Антон заметил слишком много времени спустя, пока вылизывал расслабленного Арсения после очередных съёмок. Не пустил в душ, а раздел прямо на пороге под вялые сопротивления и отфыркивания в стиле: «Фу, Антон, я же потный весь»,— да, и Антона ведёт от солоноватого привкуса кожи на языке и стонов, полных стыда. Растекающегося со скул на шею румянца и кошачьего изгиба, когда рот накрывает вздыбленный сосок. Антон Арсения любит таким вот вымотанным, грязным, тёплым и до одури родным. Он даже не прикасается к себе, хотя член уже призывно тянет ширинку, и ещё через пару мгновений наглого игнорирования возбуждение рискует стать болезненным. В приступе бессвязных извращённых хотелок поднимает руки над головой и тыкается носом в подмышку, густо вдыхая запах. – Шаст, ты...ебанутый на всю голову,– сквозь зубы шипит Арс, а сам только голову повыше запрокидывает, аж вытягивается весь — так сильно не нравится ему, что происходит. Глядишь и кончит сейчас в штаны от омерзения. Антон только улыбается и в подтверждение всего сказанного размашисто лижет подмышечную впадину, скользя языком от ореолы соска к самому сгибу локтя. Язык мажет без трения, легко, гладко, до опьянения хорошо. Взглядом следит за высыхающей дорожкой и понимает, что волос совсем нет. – Антон! – Арсений разочарованно зовёт обратно, чтобы вернулся, прижал ближе, сделал хоть что-то. И дёргается, освобождая запястья, некрепко сцепленные до этого над головой. Но Шастун совсем не слышит, заворожённый, с пальцами там, где только что тыкался носом и пробовал на вкус, как подтаявшее мороженое в летний день. И, когда Арсений зажимает ладонь между плечом и боком, шевелит пальцами в образовавшейся ложбинке, чтобы убедиться, что не показалось. – Чего замер? – Ты бреешься,– получается даже не вопрос, а какое-то подобие смущенного утверждения, от которого Арс подбирается и привстает на локтях. – Это называется эпиляция. Тебе не нравится? Антон наконец-то отрывается от разглядывания узора на постельном белье и возвращает взгляд в обеспокоенные голубые глаза. И пугается тут же, что сказал что-то неправильно. Арс эту перемену идентифицирует, улыбается мягко, чтобы успокоить и накрывает его ладонь на своём животе. Говорить Антон умеет и, конечно же, забывает о всех существующих буквосочетаниях, когда дело касается чего-то более интимного, чем одна бутылка воды на двоих. И сопит шумно, обиженный на самого себя. – Давай, Антон, рожай, или я пойду мыться прямо сейчас,– говорит это, но не сдвигается ни на миллиметр. Все пытается выхватить и удержать бегающие по комнате зелёные глазища. – Ты везде гладкий? Блять, это ж надо так. Антон выдаёт слишком быстро и прикусывает язык. Вопрос просто срывается: как только нейронные связи восстанавливают работу, они весело игнорируют депо проверки на тактичность и здравый смысл. Не видит сквозь зажмуренные веки, как Арсений расплывается в улыбке, но слышит тихий бархатный смех. И окончательно теряется. Все, хватит с него откровенностей. Лимит исчерпан. Расходимся. И только подрывается встать, Арс тянет обратно и садится напротив с такой ласковой умиленной улыбкой, что в носу покалывает от возмущения. И Антон хмурится недоверчиво этим выкрутасам, потому что стыднее было только тогда, когда на сцене он ляпнул какую-то чушь про четыре капельки. – Ну, ты куда? Шаст, в самом деле, как подросток в пубертате, трескаешься с мелочей,– полуголый с нежностью и трепетом гладит по щекам хмурого Антона, которому только губы надуть для полной картины не хватает. – Мы можем поговорить на эту тему в другой раз. Примем душ и завалимся смотреть фильм. Ну или ты снимешь с меня штаны и посмотришь сам,– неожиданная перемена в голосе на игривость удивляет и вдохновляет. Арс все ещё ухмыляется, как довольный кот, а в глазах пляшут черти. Антон лезет расстегивать ширинку, совершенно забывая, что пальцы будут влажные и скользкие от нервов. – Только учти, что там уже ничего не стоит. Слишком затянулись твои мытарства. Вместо ответа Антон хлопает по бедру, чтобы тот приподнялся и помог стащить разом штаны вместе с боксерами. Одежде находится место только за пределами кровати, куда она и выкидывается. Теперь Арсений полностью обнажён и лежит смирно, расслабленно. Взгляд с прищуром даже властный, хотя Антон здесь вообще-то одет и как бы то ни было сверху. Антон смотрит за всей картиной, но опустить глаза, залезть головой между раскинутых ног пока не решается. Смотрит зелёными в голубые напротив и трепетно ещё раз просит разрешения вторгнуться в очень личное, чтобы понять, узнать ближе, любить нюансы, а не вылизанную картинку. Хотя, если будет лизать Антон, он и не против. Арс держит взгляд всего пару секунд, а потом ложится спиной обратно на матрас — заманался и стоять в планке устал. Закатывает глаза и подкидывает бёдра к лицу, чтобы прекратил церемонии. Шаст подбирается мгновенно и по отработанной привычке сразу же широко обводит их ладонями, раздвигает за колени и в порыве быстро целует внутреннюю сторону. Лобок аккуратно подстрижен, это он видел тысячу раз, ощущал жесткие волоски рукой, когда нетерпеливо залезал в штаны, чтобы подрочить в закрытой гримерке, и утыкался носом, когда тот тянул за волосы и приходилось заглатывать глубоко. Но ниже — там, где пальцы раздвигают мясистые половинки, — абсолютно чисто. Антон от неожиданности чуть не стонет вслух. Горячо выдыхает так, что Арс поджимается выше и приходится крепче перехватить за бедра. Двумя пальцами нажимает под яйцами и ведёт дальше, средним по гладкой расселине. – Шаст, стой,– снова безуспешная попытка вырваться и горячий выдох. – Лежи, Арс,– голос хрипнет, и имя рычит,– я только потрогаю. – Пожалуйста... И о чем только просит? – Ты такой красивый здесь, не представляешь. У меня стоит только от мысли, что мой парень гладкий, как чертов порноактер,– рука двигается сама собой, сжимает и тянет яйца, а потом возвращается к чувствительной дырочке. – Хочу тебя вылизывать долго, чтобы ты путался в собственном имени, умолял трахнуть. И стонал, Арс, как сейчас. Может, мы могли бы даже заснять это, как думаешь? Мне кажется, такого тебя должны увидеть все. Антон не разбирает слов, и кто эти «все» не так уж и важно. Потому что в его руках Арсений скулит, и уже дергаться безрезультатно и толкается в воздух, навстречу ласкающим анус пальцам. Можно и жизненно необходимо. Вопреки своим словам Антон облизывает палец и приставляет ко входу, давит и чувствует, как стенки поддаются и пускают внутрь одну фалангу. От этого Арсений под ним уже кричит в голос, руку хватает за запястье, но не отстраняет от себя, а просто держит, впиваясь до побеления костяшек. Сжимается. Выгибается. Дышит рвано. Но бёдрами двигать не прекращает, будто сам себя трахает тем пальцем, который даже не двигается, только подушечкой массирует горячие стенки. – Какой же ты козел, Шастун,– шипит сквозь зубы, а Антон расплывается в сумасшедшей хулиганской ухмылке, припадая поцелуями к низу живота. Наверное, он просто хотел, чтобы у Арсения снова встал. – Прости, не смог удержаться,– между словами ловит потемневший до темно-серого взгляд и целует тазовую косточку с ещё более обольстительной улыбкой. Держится недолго, отстраняется и садится на пятки. – Иди в свой душ, я выберу фильм. – Вместе не предлагаю — ты какой-то подозрительно гиперактивный,– бубнит душно и будто бы обижено, но Арсеньева сучность Антону, как котику сметана. Иногда совсем не милый, а иногда просто невыносимый — это аксиома. Шастун ловит мельтешащего с полотенцем посреди комнаты и поднимает лицо на себя. Улыбается и сцеловывает недовольное выражение. Арсений уходит, сверкая голой задницей в коридоре, а Антон садится и включает телевизор, листает недавно просматриваемые сериалы, но ловит себя на том, что абсолютно не видит заставок. В голове сумбур, перед глазами любимое тело в волнах и изгибах такое потрясающее и совсем голое. Как будто к ухоженным девушкам можно привыкнуть, но кто бы знал, что с мужчинами оно ощущается совершенно иначе. И торкает не по-детски. Арс пристраивается, сдавливая грудь своим весом. Расслабленный и видно, что довольный. Антон зарывается пальцами во влажные волосы и гладит, вырывая из груди удовлетворённое мычание. – Как давно ты это делаешь? – спустя две серии любопытство берет верх над стыдом. Он долго формулировался, и добрался до пространного «это», которое удобно ложится на язык и не колет смущением в моменте. – Ты о чём?– сонно переспрашивает Арс и подбородком упирается в живот, чтобы посмотреть вверх. – Эпиляция,– заплетающимся языком всё-таки произносит слово, от которого внутри все сводит волнением, едва различимым азартом. Антон никогда не был в отношениях, в которых он мог бы говорить с партнером о чём-то таком. Хотя знает, что бывают странноватые парочки, готовые выщипывать друг другу брови, делать вместе масочки и ещё всякое совсем мерзкое, что в одну фантазию с Арсением не склеится. – Я раньше не замечал или ты не делал. – А-а, – Антон тут последние капли отваги выжимает, а Арсений тянется и даже не торопится отвечать. Может, заметил покрасневшие Антоновы щеки и теперь играется. Черт его знает... – Арс? – Где-то полгода, может, немного больше. Просто стало интересно, а потом понравилось,– чувствует, как тот смазано пожимает плечами и возвращает руки обратно на тело и волосы. – Мне нравится, Арс,– честно шепчет он, вызывая довольную разморенную улыбку. Жаль, только глаза закрыл. – Я уже понял,– самодовольно тянет, целует руку Антона у своего лица и тут же отключается, как будто приходил в сознание только для того, чтобы удовлетворить любопытство Шастуна. Следующие пару недель это не выходит из головы. Антон думает неприлично много. Они трахаются, как обычно. И Антон всё-таки исполняет обещание вылизать. Арсений стонет громко, как всегда, и тонко скулит на грани оргазма, а Антон кончает с языком в его заднице даже раньше. И все это накладывается сверху на бесконечное восхищение Арсением, что перестаёт укладываться в какие-то разумные рамки. Он подолгу гладит, сжимает, щипает бледную в родинках кожу и не может поверить, что к тридцати годам нашёл в себе фетиш, и это фетиш на гладко выбритого во всех местах Арсения — даже звучит дико. В офисе, пока парни встречают гостя и собираются к мотору Громкого вопроса, Шастун приземляется на диван и самозабвенно сёрфит в интернете, испытывая свой новый интерес на прочность. Наверное, это не то, чем нужно заниматься перед съемками, где придётся шутить и общаться, но сегодня к ним пришла Надя Сысоева, а значит можно немного расслабиться и понадеяться на приевшуюся за много лет импровизацию. – Готов?– на вторую половину дивана неожиданно падает Арсений. Антон блокирует телефон и руки укладывает на колени, как послушный мальчик. Как будто Арс родитель, заставший за дрочкой. Только родители не смотрят так игриво, почти горячо. Даже если и знают что-то не мучают приподнятым подбородком и всезнающим «ага», заподозрив неладное. А Арсений делает и справляется виртуозно, будто играя на широкую публику. Надо признать, что публика есть: они же буквально сидят посреди забитого офиса в будний день. Антона это злит, кстати. Все, очевидно, все знают, но остаточный страх спалиться превратился в оправданное желание просто лишний раз не отсвечивать. А как тут не отсвечивать, когда Арсений вот так хитро щурится и поправляет футболку, одергивая вниз. – Что смотрел? – Да так,– безразлично тянет, бегая взглядом по обстановке. И ногой начинает потряхивать от нечего делать. Было бы круто, если бы кто-то к ним обратился, позвал на прогон звука, например. Потому что сам Антон просто не может встать и уйти, когда к его плечу мягко прижимается плечо Арсения, а рука в кольце накрывает коленку. Приходится повернуться — зря, лицо слишком близко, улыбка слишком сладкая, голубые глаза мерцающие драгоценным блеском рождают желание вцепиться и не отпускать, а ещё спрятать от посторонних взглядов, потому что на горизонте мелькает граница публично дозволенного. – Расскажи,– мурчит тихо, выдыхает тепло, носом тыкается в щеку. Знает же, что Антон растает. Не сейчас так после съемки, когда за прическу и одежду не нужно будет волноваться и сможет уговаривать немного подольше. – Давай потом, Арс,– обмазывается, но руку на ноге накрывает своей. – Что там такого, что ты весь подобрался аж? Там, Арс, пиздец. И даже не в телефоне, а в голове. И было бы здорово рассказать, но тогда надо формулироваться, а собрать все картинки и процессы в голове Антон не может. И жалобно сводит брови домиком, чтобы его пожалели такого несчастного со странностями. Арсений понимает как-то и по-своему даёт знак, мол, ладно, не так уж мне интересно. Хотя интересно, потому что фырчит в кожу щекотно и, не смотря на чужие взгляды, быстро клюёт в губы. В мире существует несколько неоспоримых истин и одна из них — Антону Арсения всегда будет мало. Сидеть с ним через стол, вообще преступление против человечества и Антона в частности. Антон много смеётся, почему-то упоминает рилсы девушки и молоко натурально возмущённо. Видно, что Арсений гордится, когда очередной этюд прилетает в него и уже оба будто бы и смущаются и играют в непонимание, но сворачивают быстро с темы на другую. Короче, Арсений просто очень хорош, ладно? Антон уже сидя в машине за тонированными стёклами хлопает себя по коленкам, чтобы тот перебрался на них. Сидят, обнявшись неудобно и тесно, не так потрясающе, как это было бы дома в кровати, но и ещё подождать Антон просто не может. Руками залезает под свою же большую толстовку и гладит торчащие крылья лопаток через ткань футболки. Не целуются даже, а просто долго ласкают, дышат запахом. Антон после всяких съёмок любит просто помолчать, а Арс в такие моменты забивает на свою природную энергичность и котом ластится под руки. – Заебался ждать тебя в студии,– бубнит спустя какое-то время, головой уже расслабленно на плече. – Ты как всегда запизделся, кстати, что вышел из тайминга в два раза. А ещё у людей начинают появляются вопросы. Сегодня объяснял девочке из креативных, что мы просто коллеги и я жду тебя потому что у нас ещё дела, а не потому что мы живем вместе. Антон смеётся. Лезет откинуть сиденье, хотя ясно осознаёт, что это не надолго. – Хер с ними, нашёл о чем беспокоиться. Кому надо знают, а остальные пусть хоть по три семьи пришьют — нам-то какое дело. – Нам с этими людьми работать, Шаст,– недовольно замечает и начинает ерзать, неудобно. – Сюш, я не могу ничего сделать. Мы оба работаем в этой команде не первый год. Меньше работать не будем. Я уж точно со всей этой ерундой и ТейблТайм в офисе скоро ночевать буду. Если кому-то не нравится, входная дверь всегда открыта. – Что я слышу? Сучность селебрити Антона Шастуна нашла-таки путь на волю? – Если только на Пашу Волю,– криво отшучивается он. Руками гладит бедра, мягко сжимает тугие мышцы и в тысячный раз удивляется, как его большие ладони в кольцах хорошо на них смотрятся. – Я хотел спросить кое-что... – Наконец-то,– цокает Попов и даже отстраняется, готовый слушать. Глаза в глаза все ещё неловко, в объятиях было спокойнее. Антон тянется уткнуться обратно в шею, спрятать лицо в капюшоне, но Арс рукой прижимает к спинке и только брови поднимает театрально. Антон сжимает губы. Думал усталость поможет погасить жгущие изнутри эмоции, но план провалился. Жжёт не только где-то в груди, но и приливает к щекам. – Эпиляция — это больно? Арсений держится ровно три секунды. Сохраняет невозмутимость, будто от этого зависят их отношения, но трескается безбожно и запрокидывает голову, смеясь. Даже плечами трясёт. Мелодично так, красиво и нежно. Антону очень сложно справиться, но залипает на звук и улыбку, даже немного отлегает. Ровно до того момента, пока он не успокаивается и не смотрит с поволокой веселья в глазах. – Ты об этом сегодня весь день думал? – Не только,– оправдывает себя и отворачивается, когда Арс на коленях прогибается, подаётся вперёд, чтобы смазано поцеловать. Не целует, справедливости ради, и так — улыбка мешает. – Я погуглил. Там ничего не понятно. И везде пишут разное. Набрел на форумы какие-то, истории стремные, как девочки по часу решаются оторвать восковую полоску. Я блять просто в шоке с тебя, Арс. – Это ты с меня в шоке? Антон,– пальцами зарывается в короткие волосы и всё-таки выцеловывает линию челюсти от уха до самых губ. И говорит прямо в них: – Ты очень милый, когда смущаешься. Мог просто спросить. – Так что? Ты скажешь? – Почему тебя это так зацепило?– не унимается чертов искуситель. В знак протеста приходится шлепнуть его по ноге и вместо поцелуя только мокро облизать. – Я не знаю, Арс. Я как увидел тебя, как только понял, в чем дело, у меня это из головы не выходит,– на одном дыхании бормочет неразборчиво и глазами цепляется за принт на одежде. – И кроет конкретно. Зажмуривает глаза и откидывается на подголовник. Как будто признался в чём-то ужасном, эскорте или влечении к животным. Блять, у животных-то есть мех, а Антона ведёт как раз от обратного до трясущихся коленок. В голову начинает лезть что-то совсем омерзительное вроде лысых котов или рыб. Да, рыб с их гладкой склизкой чешуей — закачаешься фантазии. – Неприятно, но не смертельно,– Арсений милуется, видя перед собой искренние мучения, и отвечает серьезно. Шастун открывает один глаз и смотрит осторожно, готовясь к новой волне. У Арса же тоже в голове черт ногу сломит, иногда даже не прекрасная сказка, а бездуховный бордель, которому позавидует сам Сатана. Только смотрится он в этом сочетании довольно органично, а не как Антон —нашкодившим подростком. Потому Антон в постели консерватор, каких поискать. И не из-за недостатка каких-то знаний и ресурсов, а просто от лени изъебываться в том, что по идее должно приносить исключительно удовольствие. Мажет, конечно, когда Арс показывает кинковое порно и, внезапно став покладистым, опускается на колени. В умеренных дозах. Антон любит все их немногочисленные игрушки, любит форменные пробки и любит, когда Арсений в кожаном ошейнике с цепным поводком самозабвенно ему отсасывает, пропуская в глотку. Но на грани адекватности. Когда нормально в процессе притормозить и заботливо напоить из рук водой, спросить и получить вербальное подтверждение того, что все хорошо и можно продолжать. К четвёртому десятку становиться экстремалом-фетишистом Антон точно не планировал. – Ты хочешь, чтобы я её сделал? Арс перестаёт мелко выцеловывать шею и смотрит в лицо удивленно. Заминка длится долю секунды, а очко успевает сжаться от страха, чего только непонятно. – Мне и так нормально. – Нормально, но могло бы быть и лучше?– с сомнением переспрашивает Антон. – А ты что хотел от меня услышать? Да, Шаст, хочу, чтобы волосы у тебя были только на голове. И колосились, в идеале, кудряшками,– с привычной сучностью оттягивает короткую челку пальцами вверх, но Антон руку с себя снимает и целует косточку на запястье. – Я же серьезно,– как бы им ни было сложно в серьёзные разговоры, они нужны. – Ты сказал, что тебе нравится без волос на теле. А я об этом никогда не задумывался. И вот...мог бы тоже побриться или сделать что-то ещё, если ты захочешь. Предлагает совершенно искренне и хмурится, когда Арсений расплывается в улыбке Чеширского кота. Поначалу даже не может понять, что происходит, потому что его мужчина стремительно трескается до лучиков мимических морщинок у глаз. – Я люблю тебя, Антон Шастун,– и обнимает, прижимая телом к сидению. Благо машина большая, думается внезапно, так бы ничего не вышло. – Любишь с бритой задницей или просто? – уже больше в шутку, чем всерьёз переспрашивает, понятно уже, что серьезного ответа не добьётся. – Дурак. Просто люблю и всё. Вылезают из машины они враскорячку, потому что ножки затекли. На душе снова спокойно, загоны стихают, превращаясь из бушующего штормового океана в тихую гавань в голубых глазах. Всё-таки словами через рот легче, чем как-либо ещё. Арсений к разговору возвращается только однажды, когда они моются вместе в душе. Говорит, что если Антон сам захочет, может начать без ухищрений с бритвы. Тревожность понемногу отпускает: если сначала ему этот интерес к гладкой коже казался нездоровым и странным, то спустя неделю просто особенной отдельной приятностью. Когда съемочные пулы подходят к концу, Арс уматывает в Питер. В единственный свой выходной на неделе воспалённый мозг тащит Антона в ванну, чтобы попробовать что-то наедине с собой. Естественно бритва в доме одна и явно не для тех мест, к которым она вскоре прикладывается и тянет ровной дорожкой по намыленной коже. Никто же не узнает, как задумчиво он гуглил обучающие видео? Никто не залезет в историю его браузера, чтобы от души посмеяться над историей заказов, в которой появились пенки, успокаивающие гели и специальные крема для депиляции. Совершенно точно нет. Поэтому он со спокойной душой и сжатым очком сидит в ванной битые полтора часа, намыливаясь и снова смывая, проводя станком по ноге от щиколотки вверх, смотря, как светлые волосы утекают в слив. Потом моется уже нормально, справедливо рассудив, что он уже весь мокрый и ванной, почему бы и нет. И все это время прислушивается к себе. Азарт от проделанных процедур отпускает медленно, на смену приходит ощущение собственной наготы. В прямом, блять, смысле — он буквально голый, как провод без изоляции. После душа не одевается, а бредёт к зеркалу, в котором рассматривает тело со всех сторон. Антон давно смирился с тем, что длинный мужик в отражении ему не особо нравится. Не нравился никогда. Только в отношениях с Арсом как-то вышло, что полюбил некоторые свои изъяны, когда их обвели родные жилистые руки. Но не все и не навсегда. Сейчас один в трусах посреди комнаты даже не может зацепиться взглядом за выгодные и невыгодные ракурсы, потому что ноги постоянно отвлекают на себя внимание и смотрятся...странно. Непривычно тонко, даже беззащитно. Переминается и ступней пробует провести до колена. Приятно. Возможно, не слишком плохо. Хочется показать Арсению, но как и в каком контексте, Антону неясно. Секстингом они не увлекаются из соображений безопасности, а просто позвонить по фейстайм, чтобы показать это чудо — не сильно заманчивая перспектива. В итоге решает сам привыкнуть, а потом уже распространяться. Тем более, Арсений собирался приехать через полторы недели на согласование эскизов для своих футболок. Тогда как раз появится определенность. Но Антон наивно не рассчитал, что бритье лица и бритье всего остального взаимосвязано. И волоски на следующий день незаметные, через день начнут колоться, а через неделю вырастут почти такими же, как и были прежде. Антон не разочарован, точно нет. Оно и к лучшему. Сможет сделать вид, что в отсутствие Арсения не проводил никаких экспериментов с внешностью. Однако Арс замечает даже незначительные изменения. Сложно не заметить, когда вы вместе спите и трахаетесь на регулярной основе. Ничего не говорит, но взгляд хитрющий поднимает на Антона и ухмыляется чертов подлец. Прикусывает внутреннюю сторону бедра, пока Антон заливается краской и стонет громче обычного. А потом рассказывает все, как на духу и из соседней комнаты приносит коробку в упаковке службы доставки, из которой достаёт те приблуды для эпиляции, которые смог найти. – Перед применением тебе нужно сделать пробу на аллергию,– скептично говорит Арсений, в очках вычитывающий длинющую инструкцию. – Да ладно. Какова вероятность,– Шаст закатывает глаза и тут же разбивается о непоколебимую строгость названного эксперта. – Большая, Антон. Ты аллергик, а эта штука ядерная пизданешься,– трясет рукой с листочком и второй кидает крем в руки. – Член отвалится, потом будешь грустить. – Я не собираюсь мазать член! – пищит в сердцах и крышечку откручивает, чтобы понюхать. Пахнет химией и немного кокосом. Он чувствует себя ребёнком с таким Арсением, который в одних боксерах и очках ходит по квартире и что-то причитает. – И не сейчас же этим заниматься... – Конечно, сейчас! Ты без меня положишь болт на меры предосторожности, а мне твой болт слишком нравится на своём законном месте,– не унимается в красноречии, садится рядом и забирает добро. – Просто попробуем на руке, Шаст, ничего серьезного. Антон фыркает, но руку протягивает ладонью вверх и ждёт, когда Арсений намажет все по инструкции. Честно, сначала немного печёт. Пока Попов засекает время и уходит выбрасывать мусор от упаковки, покалывание превращается в жжение, как от крапивы, но сильнее. Шастун морщится и молчит только потому что хочет, чтобы все получилось. Ещё и потому что тогда Арсу можно будет предъявить за старческую озабоченность. Минуты текут долго. Рука начинает приносить дискомфорт. – Долго ещё? Арсений смахивает уведомление в планшете и проверяет время. – Ещё пару минут, а что? Жжёт? – Немного,– врет беззастенчиво. Много. Очень много и неприятно, как будто кожу разъест до кости. И это ещё надежная фирма, рекомендуемый продукт! – Это нормально. Я же говорил, что он ядерный. Такие штуки своим составом разрушают структуру волоса,– Антон читал что-то похожее перед покупкой, но не читал, что это так больно. Арсово спокойствие начинает бесить через пол минуты, а через минуту становится так невмоготу, что он подрывается и вытирает гель о штанину. Сука, жжется даже так. На руке в месте нанесения остается раздражённое красное пятнышко. И не нужно поднимать голову, чтобы почувствовать на себе голубой взгляд а-ля «доигрался». – Какой же ты пиздун, Шаст. Злится и подскакивает с места, чтобы обработать ожог от крема. Ваткой щиплет, Арс старается быть аккуратным и дует, когда сдержанное шипение вырывается из глубины грудной клетки. В остальных движениях осуждающе резкий и скалится постоянно, как будто ему самому больно от ватки с пахучим раствором. Они не разговаривают после. Антон включает приставку, но играть не хочется и кожу на запястье противно тянет, поэтому включает ситком и лезет на колени к занятому в планшете Арсению. Он хоть и вредный, но расстроенный и в таком состоянии хотел бы быть рядом с любимым человеком, пусть этот любимый человек и бесит сильнее, чем вся ситуация целиком. – Болит или обиделся? – откладывает работу не сразу, но рукой начинает поглаживать на автомате по шее, плечам и волосам. Антон только супится сильнее и лицом утыкается в смятую на животе футболку. Так разговора никакого не выйдет. И не хочется. А надо. – Не получилось,– неразборчиво бубнит, а тело под ним все изворачивается от горячего дыхания. Ему и так твёрдо лежать на поджаром прессе, ещё вертится! – Почему тебе вдруг стало так принципиально важно, чтобы получилось? Скажешь мне, кот? –  ласково, закручивает челочку на палец и пытается заглянуть в лицо, которое морщится и прячется в одежду. – Хороший мой, Ша-аст. Я слышу, как у тебя в голове шастиренки крутятся. Все же в порядке. Ну, первый раз не вышло — не конец света. Антон выдыхает и перекатывается на спину. От мягоньких уговоров чуть-чуть отпускает. Белый потолок даёт сосредоточиться на скомканных мыслях и поставить слова в предложения. Он же не будет ныть, просто расскажет все. – Прекрати,– руки складывает на животе и полноценно, как на приёме у психотерапевта. – Разговаривать, как с девицей на выданье? Что мне ещё делать, когда ты дуешься. – Не дуюсь. – Мне со стороны виднее,– пристраивается удобнее. Теперь полулежит с Шастуном поперёк живота и чуть ли не урчит от того, что сам наглаживает его. И продолжает гнуть своё, когда молчание затягивается: – Ты хотя бы сфоткался для меня? – Я же не извращенец какой-нибудь. И, просто для справки, я не дрочу отдельно на твои ноги, руки или правую лопатку. – А я бы подрочил на твои гладкие ноги. Антон краснеет, закрывая лицо руками. Чувствует под собой трясущийся от смеха живот. Ужасно. Так стыдно, что вместе с рукой начинает жечь шею и кончики ушей. Почему Арсений вот...такой? – Сфоткал,– нехотя признается Антон, хотя полностью уверен, что справится с бритьем и во второй раз, чтобы показаться Арсу лично. Он довольно хмыкает: и от факта наличия фото, и от того, что Антона разговорил. – Я тоже хотел попробовать. Бритвой, как у тебя не вышло. Кому ты душу продал за это? Отгибает штанину и ведёт по икре вверх. – Видимо, своему мастеру,– смеётся он, у Антона аж шею простреливает от резкого поворота. – Кому? Ты что..? – открывает глаза пошире и лупит прямо в Арсения, который как ни в чем не бывало проверяет уведомления на телефоне. – Воском. В салоне. У мастера,– с расстановкой повторяет для тупых или поехавших, как Шастун. – Я мог бы дать тебе контакт, но она из Питера, а ещё, кажется, ты от такого мероприятия будешь не в восторге. – Ты с ума сошёл, Арс? Какой-то левой... – Так-так,– прижимает палец к губам, чтобы заткнуть. Благо, Антон не теряется: берет в рот и легонько прикусывает в отместку. – Во-первых, она моя знакомая. А во-вторых, это как поход к врачу. Ты же не будешь ревновать меня к медикам? Аргументов нет, а предъяв ещё вагон. Приходится проглотить все, чтобы не разгонять ссору. В словах Арса всё-таки есть смысл, а в собственнических наклонностях Антона никаким смыслом и не пахнет. – Ты прав, я к ней не пойду. И никуда дальше этой квартиры не пойду, иначе умру на месте. – Это не так больно. – От стыда, блять, Арс! – рявкает в сторону, но ничего кроме улыбки в ответ не встречает. Переворачивается на живот, подгребает к себе податливое тело и складывает подбородок на грудь. Хочется. Понятно уже сто раз, а как именно все сделать — головоломка покруче какого-нибудь Рубика. Идея сделать все самим приходит не сразу. Антон вынашивает ее несколько недель, ещё немного и можно будет отмечать маленькие юбилеи его нового увлечения. Они едут в тур по Подмосковью, дают зажигательные концерты, проводят бесконечные сутки в дороге и где-то на грани сна и бодрости в автобусе его осеняет. Резко, такой вероломно смелой мыслью, что ее нельзя просто повернуться и озвучить для всех. Было бы интересно поглядеть на реакцию остальных. Из-за этого не спит оставшуюся часть пути, пялит в окно под звучный бит в наушниках. Не терпится. Достаёт телефон и в телеге набирает сообщение: «Я придумал, как может получиться» Ничего не уточняет, потому что у них появилось негласный уговор пространно выражаться исключительно по одной известной теме. Галочки мессенджера сменяются на статус «доставлено», но цвет не меняют. Арсений спит, наверняка, как и все остальные. И ладно, дома поговорят, после того как выспятся оба. Он просто обозначился, чтобы не забыть и не соскочить в последний момент. – Что надумал? Бубнит вяло в затылок, когда они прибывают в пункт назначения и оба без сил валятся в кровать. В каше снов и реальности приходится искать что-то адекватное, хотя с этим можно поспорить. Натыкается на то самое и непроизвольно задерживает дыхание. Дождался. С принятым предложением решают не затягивать, всё-таки бравады Антона может не хватить ещё на несколько недель. Её убавляется и под скептическим взглядом Арсения, на которого теперь возложено слишком много, как он считает, ответственности. Он любит потакать хотелкам Шастуна, но всегда тормозит, когда весело начинает балансировать на грани с безумно и опасно. К вечеру, который они оба выбирают специально, Арсений готовится. В смысле, реально готовится, будто собирается сдавать экзамен. Антон думает, что это правильно. Потому что он сам в кураже не озаботился практически ничем кроме смелости. Смелости, которая испаряется мгновенно стоит ему снять штаны. – Бля-я-а-а. Приехали. Конечная. Антон не может дышать. Страх и неловкость заливают до краев, по самое горло. Пульсируют в висках, сжимают потные ладошки в кулаки. Он не может это сделать. Все готово, Арсений возится на кухне и вот-вот зайдёт, а он сука стоит в полутьме спальни и не может даже сесть голой задницей на кровать, потому что тогда придётся лечь или пристроиться ещё как-нибудь, а ему хочется только бежать. Уебывать отсюда сломя голову, наплевать, что только в футболке и без штанов. – Блядский Боже! – сквозь зубы шипит самому себе, хотя в голове ругани побольше и не самой красивой. – Вызывали? Арс в дверном проеме весело улыбается, довольный шуткой. Антону не до улыбок вообще, он испуганно пялится на металлическую миску в руках и подставку с зажженной свечкой, и сглатывает громко. У Арсения одна рука в латексной перчатке, что выглядит непривычно и горячо. Но глаза так сильно застилает пеленой страха, что он даже прокомментировать это не может. – Давай только без ролевых,– задушевно хрипит, расправляя плечи. В этом нет никакого смысла: все тело от прилива разнокалиберных эмоций вибрирует и покрывается испариной. Даром только что вышел из душа. – Тебе бы подошла роль трусливого заиньки. Хвостика не хватает,– голой рукой мягко шлепает по бедру, а тот аж подскакивает. – Арс! Не смешно. – Прости, – подходит сбоку, убирает от себя все и целует в открытый сгиб между плечом и шеей. – Прости, Шаст, не смог удержаться. Ты в одной футболке и с голой задницей выглядишь, как концентрат всех моих грязных фантазий. – Может, мне ещё носки надеть, чтобы догнаться до образа долбаеба? – Если тебе будет не так страшно, можешь надеть,– приобнимает со спины и через плечо смотрит туда же, куда палит невидящим взглядом Антон – на кровать. И сказал бы, что не страшно. Похрабрился бы ещё немного, может, отпустило бы. Но даже соврать не получается — язык прилип к небу. – Тебе норм вообще? – вдруг с надеждой поворачивает голову, чтобы увидеть лишь приплюснутый кончик носа. Если Арсению некомфортно, можно будет под шумок и слиться. – Более чем, – не подыгрывает, козел. – Это даже сексуально в каком-то смысле. – Сексуальность пропадёт, когда я расплачусь,– хмурится, а Арс горячо хмыкает в шею. – И мы можем ничего не делать, если ты передумал. Арсений руками гладит бока, сжимает тихонько и снова отпускает. Ткань футболки задирается, оголяя больше кожи живота и места для ласки. Расслабляет, мягко и заботливо. Возможно, Антона просто наглухо кроет, но его это возбуждает. Стыд, вперемешку с уязвимостью, заботой, страхом, перспективой в следующие несколько минут испытать адские страдания. Его простреливает осознанием быстро. Быстрее, чем он успевает остановить себя и покраснеть уже раз в сотый за вечер. – Нет! – непонятно ответом на предложение или командой члену, чтобы не смел вставать и позорить его в момент слабости. – Давай уже просто начнём, а там, как пойдёт. И без лишних указаний садится на кровать, упираясь руками в колени. Из-за плеча видит, как Арс регулирует свет в комнате на более яркий и сосредоточенно помешивает деревянной палочкой воск в миске. Жмурится до белых пятен под веками и вздрагивает, когда к спине снова прикасается ладонь. – Тиш, тиш, это же я,– кровать проминается под чужим весом, но следом на него не льётся ничего горячего. Странно, если бы полилось, он ведь все ещё сидит в максимально закрытой позе и трясётся. Хотя бы не стоит – он сидит, а вот член стоит под длинной футболкой на двенадцать. – Точно не хочешь начать с другого места? Попробуем на руке или ноге, чтобы ты хотя бы болевой порог свой оценил. – Не,– через силу выходит даже ухмыльнуться,– сразу по хардкору пойдём. На руках видно наши эксперименты. Подумают ещё, что ты на мне БДСМ практикуешь. – Из этого всего могла бы выйти отличная сессия, кстати,– выдыхает на ухо, мягко разминая основание шеи. А потом прижимается носом и тянет запах. Антону жарко. Арс не помогает унять желание начать дрочить, чтобы пережить очередной приступ волнения. – М-м, Шастун, ты бы видел себя. Перепуганный такой, как будто сейчас заскулишь или реально заплачешь. Сто раз повтори себе, что не извращенец, но я вижу твой блядский стояк под футболочкой. Сижу, представляешь, и думаю: помучить тебя ещё или вдавить уже лицом в кровать и выебать из твоей кудрявой головушки никому не нужное стеснение. Антон стонет неожиданно громко. От мысли, что они каким-то образом снова синхронизировались, ведёт. Ноги разъезжаются, спинка гнётся назад, чтобы задницей упереться в член. – Арс...– руками в матрас и головой вверх, Арсений пережимает за шею, притягивает к груди и сам подаётся вперёд, чтобы не душить, а просто сдержать первый приход. Ставит в коленно-локтевую ловко. Пока Антон пускает слюни на свежую простынь, раздвигает широко ноги и рукой проходится по копчику, чтобы оттопырил задницу. – Вот так хорошо,– хвалит хрипло. Антон только в тумане успевает кивнуть и кончиками пальцев обхватить откуда-то взявшуюся подушку под собой. – Лежи, Антон. Тянется за чем-то и тогда только прибегает понимание. – Нет, Арс, стой! – Успокойся,– перчатка хлопает по коже и на бедро вместо привычной ладони опускается тёплый бархатный латекс. – Подожди, – подрывается встать, но его держат и выходит только взбрыкнуться и лечь обратно. Хныкает от бессилия, пока одна рука гладит и переходит на спину. – Я ничего ещё не делаю, Антон. Тихо, расслабься. – С тобой расслабишься, ага,– недоверчиво бурчит в подушку. Дыхание учащается само собой, сердце стучит где-то в глотке, набирая обороты, и пульсацией отдаёт по ушам. – Ты же сам этого хотел, да? – Я не готов. – Мы попробуем и остановимся сразу, как только ты скажешь. Ладно? – Антон не кивает и вообще никак не реагирует. Теперь страх не просто мелкая дрожь, а животный ужас, бегущий холодным током по позвоночнику. Арс знает, что Антон хочет. И Антон знает, что хочет. Он пытается сосредоточиться на том приподнятом состоянии, когда только сгенерировал идею и пришёл с ней к Арсению. Выходит плохо. Приходится ещё немного послушать уговоры прежде чем всё-таки кивнуть с едва различимым «угу», которое больше похоже на «м-м» или «помогите». – Не дергайся, иначе слипнется, понял? Я нанесу воск — дальше только дёргать. Антон, слышишь меня? Ещё одно глухое «угу» проглатывается, и Арс мягко хлопает костяшками по бедру, привлекая внимание. – Понял, я понял, – тараторит быстро и напрягается сразу, как только чувствует, что на задницу капает горячий воск. В голове мигает красным «блять» и «ебать», что в контексте синонимично, но трудно выбрать более подходящее. Арсений не зверствует и проводит небольшую полоску ближе к бедру, чем к расселине и мягко прихлопывает кончиками пальцев. – Арс, ты еблан, знаешь это? Кожу тянет. Чувствуется, как все подсыхает, и не ровен час Антон выскажет Арсению все, что он о нем думает. Поэтому уже стоит потихоньку становиться мерзким, чтобы контраст не так сильно ощущался. – Лучше вдохни. Что? – Чт...Ай, сука больно! Я в рот ебал. Пиздоблядская богомышь. Арсений, мать твою,– полоска отлетает быстро, как пластырь. Антон отстраняется вперёд, и на удивление его ничего не держит. Место, где едва заметно пощипывает кожу, накрывает рука в перчатке и коротко массирует. – Дыши и не переигрывай,– хмыкает садист из-за спины и против всех законов физики и мироздания чмокает в ямочку внизу спины. – Пошёл нахуй. – Я бы с радостью, но немного занят. – Ты пришёл с готовой шуткой, серьезно? Перепалка недолгая, но гнев утихает. Приходится поерзать, чтобы вернуться в исходное положение. Футболка влажная от пота и на животе противно липнет. – Порядок?– вкрадчиво всё-таки спрашивает. – Я ничего не понял,– честно,– слишком быстро. – Так и задумано,– Антон даже оборачивается, чтобы увидеть ту нежную улыбку, которую слышит в голосе. И видит, она ложится мягким пуховым одеялом на напряженные плечи, согревает, успокаивает. – Ещё? – Давай ещё. Знакомый азарт щекочется в груди. Все ещё волнительно, но снова интересно. – Протяни руку,– просит, а сам берет за запястье и проводит большим пальцем по белеющим костяшкам. Он все ещё сжимает подушку и чувствует, как ноют суставы, когда мертвенная хватка ослабевает. Арс кладёт непослушную кисть на бедро и прижимает своей. Наверное, надеется, что Антон сориентируется, но до его трезвого рассудка сейчас хрен доберёшься. – Оттяни немного, вот так. Хорошо, умница. Похвала стучится в затылок. И кровь снова приливает к щекам: он раскрывает себя, раскрывает для Арсения. Божеблятьпомоги. Они столько раз делали это: растягивали, вылизывали, держали даже вот так и под коленками, чтобы входить было удобно, просто смотрели, как делают то же самое друг для друга, – сейчас все забывается и остаётся белым шумом в памяти. Антон уже не может различить, где заканчивается стыд и начинается возбуждение, где та грань боли, когда уже приятно. Не может не орать, когда с кожи слетает очередная полоска и просить ещё, хотя уже не обязательно. – Тебе нужно расслабиться,– снова повторяет Арс, как для умалишённого. Он такой и есть на самом деле. – Я в порядке,– шипит в подушку, чуть выпуская ткань наволочки из зубов. – Нет, Антон. Я вижу, как ты сжимаешься, и чувствую под рукой,– голос не утихает, руки не перестают гладить где-то там, куда очень скоро опять польётся горячий воск. – Не говори так, пожалуйста,– жалобно скулит и прогибается, в новой позе член трется о кровать, доставляя какой-то запредельный кайф. – Я не могу расслабиться,– ещё толчок вперёд и назад, стонет, его останавливают и фиксируют на месте. – Я возбуждён, Арс. Черт знает, как это вышло, но я просто хочу, чтобы ты не останавливался. – Ты не получишь никакого удовольствия, если будешь все время напряжен. Просто выдохни, ладно? Ты отлично справляешься. – Смысл не в удовольствии. – Именно в нем, иначе бы мы этого не делали, – за словами воск капает прямо на анус, провоцируя новый стон. Из уголков глаз выступают слёзы и дорожками бегут по щекам. Боли ещё нет, но горячо и в купе со всем смертельно. Снова хлопает латекс, перчатка отлетает на другую сторону кровати, а большая тёплая ладонь собирает и поджимает яйца. Сопротивляться не выходит, как будто связан или прикован, но на самом деле просто на грани наркотического опьянения. Открывает рот, вниз капает слюна вместе со слезами, звучно всхлипывает и стонет. Стонет, поднимается на локтях, кричит в голос. Арс дёргает полоску, оставляя все вокруг гореть и пульсировать и отдавать в голову фейерверками, когда два пальца в перчатке прижимаются к самой дырочке и начинают массировать по кругу. – Ты типо эксперт, да? Ты же был на моем месте, твоя обалденная подруга творила с тобой то же самое? – несёт самую отвратительную хуйню, которую только может найти в опустевшей голове. И подаётся, пытаясь насадить себя глубже на пальцы. – Нет, сладкий, для тебя расширенная программа,– хоть и ухмыляется, а руки убирает будто в наказание за пиздеж. И Антон чуть было не просит вернуть обратно. Сам в какой-то момент перестаёт держать себя и обхватывает член кольцом, начиная медленно мелко дрочить, потому что возбуждение уже через край, ещё немного и у него выбьет пробки к чертям. Член чувствительный, течёт смазкой на пальцы и в кулаке ощущается просто прекрасно. Слабость косит выжившие каким-то образом клетки мозга. Они перед смертью подают сигнал о том, что Арсений его больше не касается. Вообще. Антон лежит на кровати кривой пародией на морскую звезду и беззастенчиво мастурбирует в одного прямо у Арса на глазах. От своей же наглости ещё стыднее. Опаснее, как будто ходит по тонкой грани. Или прыгает на едва замерзшем льду. Антон не просит продолжить — знает, что налажал. Выдыхает загнанно, как на стометровке. И руки кладёт обратно: на бедро и под подушку. – Наигрался? – Арс…не могу…пожалуйста. – Обеими держи теперь,– голосом холодеет, а прикасается так же осторожно, помогая снова упереться коленями в матрас и раскрыть себя правильно. Широко так, что Арс коротко дует на анус и он, Антон знает, сжимается импульсами. – Антон, слышишь? – Что? – сквозь кумор долетает только прямое обращение. – Не дергайся и руки не убирай. Секунда напряженного ожидания, и воск обжигает местечко под мошонкой. Антон улетает. Пытается сосредоточиться на том, чтобы удержать задницу скользкими в смазке пальцами. Стоны уже беззвучные, короткими выдохами и вдохами через приоткрытые губы. Помнит, что надо вдохнуть зачем-то. Набирает в грудь воздуха, но долго держать не может и тут же судорожно выпускает. – Арс, предупреди,– давит из себя, зажмурившись. Будет больно. Больно. Знает. Чувствует, жидкость застывает на нежной коже и пальцы, короткими касаниями скользящие по поверхности. – Помнишь, как считать до трёх? – Издеваешься? – Раз,– голой рукой обхватывает ствол и сжимает у основания, тело реагирует и подкидывается то ли вперёд, то ли назад — не разберёшь. – Эй, тихо, же сказал стоять на месте. – Сука, сука, сука, Арс, сука,– шепчет. Оргазм так близко, стоит только Арсению ослабить хватку и Антону пару раз толкнуться в кулак. Но после ебучего «раз» все делится на ноль и непонятно пропадает или закручивается в бесконечность. – Два. Это будет последняя, потерпи чуть-чуть,– тянется, целует загривок под растянутым воротом, линию волос, мокрую щеку и там же трется носом, как всегда любит делать. – Ты молодец, Шаст, такой хороший и смелый. И очень красивый сейчас. Я так тобой горжусь. Дыши. Сейчас. «Три» Антон не слышит. Боль пробирает до кончиков поджатых на ногах пальцев. Яркими вспышками перед глазами. Мечется в руках, задушено плачет и стонет. Арсений додрачивает той рукой, что держал до этого, выжимая, кажется, всю душу. Тело падает на кровать, достигнув разрядки, а голова ещё вертит хоровод. Колотит, но уже не от страха, а от продолжающего накрывать удовольствия. Приторно сладкого, мучительно долгого. Узнает себя через время зарывшимся в объятия Арсения. У него от слез на темной футболке остаются пятна, но на них так наплевать. Антон подтягивается и впивается в губы. Так же грязно, как и все, что было до. И настолько благодарно, насколько может. Выкладывает всего себя в переплетение губ и языков, где извиняется и благодарит, а ещё пересказывает каждую промелькнувшую эмоцию, как будто они никогда не смогут приобрести форму слов. Арсений отстраняется первый и внимательно ловит плывущий, но более менее осознанный уже зеленый взгляд и выдыхает. Даже улыбается снова и тихо смеётся, потому что Антон тоже начинает смеяться. – Я испугался, что ты потеряешь сознание,– вроде и серьезно, но уже почти в шутку. Антон прикрывает глаза, сверяется с внутренними ощущениями, которые цветут и поют диснеевские песни. – Ты же понимаешь, что мы больше никогда не станем это повторять? – Я бы не зарекался. Мало ли что ещё тебе в голову взбредёт.