***
По обычаям арвернов, в шестнадцать лет граф Карломан Кенабумский был признан совершеннолетним. Он приехал в свой личный удел, в недавнем прошлом - столицу королевства, чтобы вступить в свои права. Точнее, совершеннолетие его минуло еще зимой, в горнунгмонате месяце, но он приехал в Кенабум лишь в виннемонате, поскольку постигал науки и ратное дело у своего дяди и наставника, маршала запада, принца Дагоберта Лиса. Теперь тот приехал вместе с племянником. К удивлению тех, кто хуже знал Карломана, но зато к немалой гордости самого Дагоберта и отца юноши, наследного принца Хлодеберта Жестокого, Карломан сам попросил дядю сопровождать его. Молодого человека вовсе не тяготила опека наставника, как бывает с излишне самонадеянными юношами. Напротив, он хотел показать дяде, что в самом деле способен управлять владениями самостоятельно. В случае же затруднений он рассчитывал на его совет, как более опытного человека. Вместе с Дагобертом приехали в Кенабум и его старшие дети, Альпаида и Хродеберг. Брат и сестра с детства дружили с Карломаном, а в последний год, что он прожил у них в замке, эта взаимная привязанность окрепла еще больше. Двое молодых людей и девушка вместе катались верхом, играли в мяч и другие подходящие их возрасту игры, охотились, или просто увлеченно беседовали о чем-нибудь. Диапазон их тем был необычайно широк - от древних легенд о богах и героях до отношений людей и альвов, от сравнения работ различных художников и ваятелей, виденных ими при дворе, до отношений Арвернии с соседними государствами, осколками бывшей истории Карломана Великого, от самой глубокой древности, уходящей корнями в Погибшую Землю до той истории, что творилась у них на глазах. И надо сказать, что Альпаида своим образованием и тонким знанием мировых проблем нисколько не уступала юношам. В отличие от многих молодых девиц, даже самых знатных, она не только имела возможность неограниченно учиться, но и очень любила узнавать новое, обращаясь мыслью выше большинства своих сверстниц, которые и в высшем кругу мечтали больше всего об удачном замужестве. Вот почему и самой Альпаиде интереснее было общество ее брата и кузена Карломана, и они радовались, когда она сопровождала их. Эта троица была фактически неразлучной. Когда Карломан и Хродеберг вместе с другими воинами надевали доспехи и выезжали на ристалище, чтобы тренироваться, как подобало будущим рыцарям, Альпаида, разумеется, не вооружалась сама, не имея склонности к воинской жизни. Но зато всегда была самой горячей зрительницей их рыцарских тренировок, и взоры ее блестящих глаз сопровождали каждый метко нацеленный удар. Причем следует отметить, что кузену она всегда сопереживала не меньше, чем родному брату. Часто, особенно в последнее время, Карломан ловил на себе ее взволнованные взоры. И каждый раз, как он их замечал, у него прибавлялось сил, руки сами нацеливали меч или копье, а доспехи казались ему совсем невесомыми. И, когда Карломан видел с коня Альпаиду за оградой ристалища, его сердце начинало биться чаще, и особенно хотелось тогда превзойти на воинских состязаниях всех. День начинается сразу за другим днем, и год за годом - без всякого перехода. Кто назовет день, когда детство сменится юностью?.. Так и чувства людей взрослеют, развиваются вместе с ними, незаметно, словно бы сами по себе. И никак не уловишь, когда дружеская и родственная привязанность переходит в нечто большее, как нежную весну сменяет жаркое лето. Карломан, будучи бисклавре, умел читать в людских сердцах, чего человеческие юноши в его годы, как правило, не могут. И его радовало, когда он замечал особое волнение Альпаиды, обращенное к нему. Сам он тоже начинал смотреть на кузину другими глазами. Беседы с ней были так же занятны и остроумны, как прежде, и она никогда не стеснялась высказать кузену свое мнение, даже если не соглашалась с ним. Но, помимо того, Карломан заметил, что за последние год с небольшим его кузина выросла в очень красивую девушку. Ее прежде угловатая, как у мальчишки, фигура обрела женственные очертания, длинные тонкие руки и ноги в меру пополнели, и даже походка ее изменилась, став изящной, отточенной учителями танцев. Лицо Альпаиды - тонкое, даже чуточку резковатое, с острым носом, как у всех детей Дагоберта, - тоже сделалось заметно взрослее и гораздо красивее. Когда же она улыбалась Карломану, у него начинало горячо биться сердце. Как-то он застал кузину в ее покоях, когда служанка расчесывала ей волосы, и поразился, какие они густые и длинные. как падают ей на плечи и на спину, точно тяжелые струи ливня. И до сих пор перед его глазами стояли волосы Альпаиды, и ему хотелось провести ладонью по их гладкому шелку. Но и, когда она заплетала их в косы или укладывала в высокую прическу, становясь совсем взрослой дамой, эти черные волосы, выгодно оттенявшие белизну ее кожи, притягивали взгляд ее кузена. С каждым днем Карломан и Альпаида нуждались друг в друге все больше. Но в свои шестнадцать лет оба владели собой настолько хорошо, что не выдали своих чувств ни друг другу, ни окружающим. Продолжали вести себя совершенно по-прежнему, как брат и сестра. Разве что родители Альпаиды, принц Дагоберт и принцесса Герберга, были достаточно проницательны, чтобы разглядеть взаимное влечение молодой пары, может быть, даже раньше них самих, в силу своего опыта. Но, не упуская их из виду, не препятствовали развитию отношений. Родители Альпаиды понимали, что их дочь сможет быть счастлива лишь с человеком, не уступающим ей умом и образованием, который будет не только любить ее - этого еще мало! - но и уважать. Что ж, возможный брак с кузеном, хоть и внебрачным сыном Хлодеберта Жестокого, зато наделенным блестящими способностями и уже в юности получившим титул графа Кенабумского, был достойной партией для урожденной принцессы крови. Хоть пока об этом не заходило речи, но в благородных семействах о будущем своих детей задумываются рано. Но вот, теперь Карломана Кенабумского ждал сам Кенабум, сперва - древний город "детей богини Дану", а затем - столица Арвернии до недавних пор. Теперь он был вторым городом королевства, а во многих вопросах все еще оставался первым. В Кенабуме продолжали короноваться короли, и предполагалось, что здесь же они и их родичи будут по-прежнему обретать вечный покой в усыпальнице при великолепном древнем святилише. Здесь был похоронен кузен Карломана, Хильдеберт Потерянный Принц. Здесь же находилась и пустая гробница его старшего брата Хлодиона, меж тем как тело его сожгли в Арморике по обычаю "детей богини Дану". Этот город про себя наверняка затаил обиду за то, что был оттеснен на второй план. Двуплеменный и двуязычный город, стоящий на широкой реке Леджии - Быстротечной. Проживавшие в Кенабуме "дети богини Дану" встретили юного графа с неподдельной радостью: ведь он был сыном их королевы, Гвиневеры Армориканской, танистом их древнего народа! Они устроили Карломану торжественную встречу при въезде в город, приветствовали, стоило ему появиться на улицах. Для них было счастливым знамением, что после многих столетий владычества завоевателей, Кенабумом, наконец, станет владеть потомок Матери Богов, пусть и арверн по отцу. Сложнее было с арвернской половиной населения, которая только еще приглядывалась к своему молодому графу. Поселившись в Кенабумском замке со своими родными и приличествующей свитой, Карломан каждый день принимал городских советников, магистратов, глав ремесленных цехов, жрецов и множество всякого люду, а также местную знать, недостаточно влиятельную, чтобы переселиться вместе с королевским двором в Дурокортер, однако пользующуюся определенным положением на своем месте. Все эти люди спешили к нему с поздравлениями, просьбами, советами, жалобами друг на друга, и во всем этом хаосе предстояло разобраться шестнадцатилетнему юноше, добившись, чтобы никто не ушел обиженным. Со всеми ему предстояло перезнакомиться и в кратчайшее время составить верное мнение о каждом, чтобы определить, как и с кем следует держаться. В Кенабумском замке не было отбоя от гостей. Казалось, он вновь стал королевской резиденцией и собрал вокруг себя всю жизнь вокруг. Чуть ли не каждый час приезжал кто-нибудь из местной знати, чтобы принести оммаж новому графу. Карломан принимал их, прислушивался и приглядывался, в чем особенно помогали способности бисклавре, и терпеливо вникал во все важные дела. А также обязан был вести себя, как подобает радушному и щедрому хозяину: устраивал великолепные пиры, балы под стать королевским, рыцарские турниры, на которых сразу завоевал уважение всех местных рыцарей и симпатии дам, а также охоты, с соколами и на крупную дичь. В глубине души Карломан недолюбливал охоту, особенно после того, как при этом погиб его старший брат Хлодион. Да и само по себе вторжение шумных толп людей в заповедные лесные чащи, напрасные убийства множества животных претило сыну королевы оборотней. Однако, как граф Кенабумский, он обязан был устраивать охоты для своих новых подданных, а потому выполнял их ожидания. Такая жизнь, на первый взгляд почетная и полная развлечений, на самом деле могла вымотать даже оборотня. Вечерами, когда усталый Карломан оставался со своими родными наедине, он докладывал дяде Дагоберту об успехах минувшего дня. Маршал обычно присутствовал на всех мероприятиях своего племянника, не показывая людям, что думает. Лишь в некоторых особых случаях делал ему незаметные знаки, каких больше никто не знал. Наедине же вечером дядя в разговоре с племянником подробно разбирал все события минувшего дня. По большей части хвалил его, ибо Карломан во всех случаях действовал с присущим ему умом и тактом. Но изредка указывал на ошибки, как было условлено с отцом Карломана, принцем Хлодебертом. Поскольку оба они возлагали на Карломана огромные надежды, обращались с ним требовательно, как и во время его обучения. Ибо, чем больше дано живущему, тем больше с него спросится. Обычно при этих беседах дяди с племянником присутствовали и дети Дагоберта. Хродебергу полезно было вместе с кузеном поучиться государственным делам. Что же касается Альпаиды, то она обычно тоже чутко прислушивалась и, забравшись с ногами в любимое кресло, время от времени бросала на кузена взгляды из-под ресниц, исполненные сочувствия. Она понимала, что Карломану, совсем молодым получившему одно из самых крупных владений в Арвернии, приходится нелегко. И он замечал ее сочувствие и мысленно благодарил кузину. А, прежде чем покинуть покои, проходил рядом с Альпаидой и украдкой касался ее руки в знак благодарности. Девушка же потом пыталась понять, что значит его прикосновение - одну лишь дружескую благодарность или нечто большее?.. Но однажды вечером юный граф Кенабумский, проводив задержавшихся гостей, ушел один через весь сад, к самой реке. Ему пришлось вести переговоры с послами братства Донара из святилища в Серебряном Лесу, что также лежало на его земле. Они привезли молодому графу подарки и заверяли в своей дружбе, однако Карломану неприятно было иметь дело с этими людьми. Он слишком хорошо знал, сколько крови альвов и людей они проливают по всей Арвернии, пользуясь неограниченным доверием короля, под предлогом борьбы с нечистью. Ему также известно было, что за последние пару лет во владения донарианцев перешли много окрестных земель. Часть из них были отняты, а их владельцы истреблены по обвинению в содействии альвам. Другие местные помещики откупались от преследований ценой своего имущества. Карломану противно было даже разговаривать с этими людьми, однако он понимал, что, как племянник короля Хильдеберта Строителя, обязан соблюдать нормы приличия. Он выдержал все, но, проводив гостей, ушел прочь, никого не предупредив. Хотелось глотнуть свежего воздуха, потому что Кенабумский замок вдруг стал для него душным. Карломану, как и его матери, Гвиневере Армориканской, не годилось жить в клетке. Хотелось умыться прохладной водой и вдохнуть аромат трав, чтобы почувствовать себя по-настоящему живым. Все дальше удаляясь в глубь сада резкой, раздраженной походкой, совсем не похожей на его обычные плавные движения, Карломан вдруг почувствовал волчьим чутьем, что совсем рядом кто-то есть. Кто-то прошел здесь чуть раньше него. Он прислушался к своим ощущениям и поразился: Альпаида! Оказывается, он шел по ее следам. Предвидела ли она его желание, или это он подсознательно направился туда, где встретится с ней?.. Он застал ее, грациозно пробирающуюся сквозь заросли ив на пологом речном берегу. Она обернулась к нему, сама похожая на дух стройного деревца - тонкая и гибкая, в серебристо-сером домашнем платье, без пышных юбок. Стоило ей увидеть юношу, и лицо ее озарилось счастливой улыбкой. - Это ты, Карломан? - радостно проговорила она. - Это ты, Альпаида? - эхом отозвался юноша, радуясь в глубине души, что не будет сейчас один. Стоило ему увидеть Альпаиду, и его раздражение улеглось, даже походка стала обычной, и он сумел улыбнуться кузине. Что ему какие-то мрачные донарианцы, когда она рядом, и радуется ему?.. Ни ему, ни ей не хотелось в этот миг разговаривать. Просто молчать, чувствуя присутствие друг друга, идти рядом, плечом к плечу, наслаждаться окружающей природой и знать, что твой спутник разделяет это наслаждение с тобой, было сейчас для них само по себе очень важно. Они шли по берегу реки и порой, переглядываясь, улыбались друг другу и сами не зная чему. Был виннемонат, Месяц Любви, и вся природа, обновившись, щедро праздновала весну. Листва на деревьях и кустах сочно зеленела, еще не покрывшись летней пылью. В тени под деревьями в саду расцветали лиловые фиалки, а в низинах по берегу реки - королевские ирисы. В кустах вокруг пели соловьи. Медленно бредя по берегу, Карломан и Альпаида сосчитали двенадцать пернатых певцов, словно те состязались перед ними в искусстве и силе голоса, пригласив их в судьи. И свистели соловьи, как невидимые флейты, и клокотали, и звенели, словно полтысячи хрустальных бус рассыпали по речной глади, так что мурашки бежали по коже. Ни Карломану, ни Альпаиде не хотелось беседовать сейчас. Хотелось только слушать волшебные голоса птиц, чтобы на всю жизнь унести с собой эту весну, и речную прохладу, и соловьиные голоса, и присутствие самого любимого человека рядом. Чтобы на всю жизнь сохранить это воспоминание, что бы ни ждало их в будущем. А впереди, склонив отягощенные цветами ветки к самой воде, цвел жасмин, и его крупные белые звездочки струили упоительный аромат. Не сговариваясь, Карломан и Альпаида направились к нему. Взявшись за гибкие ветви жасмина, Альпаида принялась срывать самые тонкие из них, чтобы сплести себе венок из его крупных ароматных цветов. Карломан стал с готовностью помогать кузине. Доставая свисающие к воде ветки, девушка чуть не склонилась вместе с ними вниз. Карломан вытянул руки, собираясь поддержать ее, если потребуется. - Тебя поймать? - осведомился он, чувствуя, как рядом с Альпаидой постепенно проходит угнетавшее его напряжение. Как хорошо, что кузина рядом с ним! Она обернулась, держа в руках сорванные ветки жасмина. Стояла всего в шаге от берега реки, но уверенно держала равновесие, хоть и только что чуть было не повисла над водой. Карломан залюбовался тонкой, гибкой фигурой девушки. Не желая смущать ее, он отвел глаза. И, взяв из ее рук цветущие жасминовые ветки, принялся сплетать из них венок. Он делал его более высоким впереди, так что получилась настоящая диадема, с самыми крупными и красивыми цветами впереди. Альпаида, увидев его работу, удивленно проговорила: - Что это ты делаешь, кузен Карломан? - Корону для тебя, что будет тебе к лицу, - отозвался юноша, ловко сплетая тонкие веточки жасмина. Закончив свою работу, он возложил корону на голову кузине и залюбовался произведенным впечатлением. Глаза Альпаиды, увенчанной жасминовой диадемой, горячо блестели, на губах сияла чарующая улыбка. - Ой, да зачем мне такой подарок? - лукаво спросила она с придыханием, изменившимся голосом. Но вдруг, будто что-то почувствовав, выпрямилась, горделивая, как настоящая принцесса. - Благодарю тебя, дорогой кузен! Карломан залюбовался ею и подумал про себя, что Альпаида в своем цветочном венке выглядит и красивее, и царственнее, чем жена его старшего брата, принцесса Бересвинда. И уж точно, она гораздо приветливее нее! Альпаида подошла ближе и ласково коснулась его руки. - У тебя усталый вид, Карломан! День был нелегкий? Юноша вздохнул. - Да, нелегкий! Вся политика - сплошное искусство компромиссов... Но как же бывает порой трудно скрывать отвращение к тем же донарианцам! Кузина сочувственно взглянула на него. - Я понимаю тебя, кузен! Но ведь не твоя вина, что братство Донара взяло в Арвернии такую власть. Даже будучи графом Кенабумским, ты не сможешь их победить - по крайней мере, сейчас. А, чтобы со временем набрать большую силу, тебе лучше держаться скромно - до тех пор, как придет твой час. А я уверена, он придет! И не только я, но и мой отец, и твой тоже, убеждены, что тебя ждет великолепное будущее! Карломан с восхищением взглянул на кузину. Альпаида говорила так же рассудительно, как ее отец, Дагоберт Лис, и юноше очень приятно было, что она понимает и поддерживает его. Ему хотелось смыть с себя всю скверну, что, может быть, могли принести с собой донарианцы. Он спустился к реке и трижды умылся, а затем вымыл руки. Альпаида ждала его. Кузен повернулся к ней с совсем другим лицом, исполненный признательности, и, пожалуй, некоего более глубокого чувства, пока лишь отчасти осознаваемого. - Благодарю тебя, Альпаида, что ты со мной, и понимаешь меня во всем! Он шагнул навстречу, и девушка придвинулась тоже, протягивая ему руку. Она взволнованно раскраснелась, и сам Карломан чувствовал в ответ, как горит его лицо, как вдруг горячо забилось сердце рядом с Альпаидой. И, шагнув еще ближе, услышал, как ее сердце бьется в унисон, увидел светлый блеск ее глаз. Не задумываясь более, Карломан обнял Альпаиду и поцеловал в приоткрытые горячие губы. Девушка, в свою очередь, вскинула руки ему на плечи. Она словно таяла в объятиях кузена. Дочь Дагоберта затаила дыхание. У нее подогнулись ноги, и она оперлась спиной на тонкий стволик жасмина, зная, что Карломан ее не отпустит. Он качнулся назад вместе с ней, и они вместе нырнули в пьянящий аромат, настолько сладкий, что кружилась голова. Но сама их пробуждающаяся любовь, первые чувственные прикосновения пьянили обоих сильнее запаха жасмина. Они продолжали целоваться, не в силах отпустить друг друга. Карломана окрылила великая радость, как всякого юношу, которому дарит себя любимая. Он чувствовал, что Альпаида обнимает его так же крепко, как и он ее, и совсем не хотел выпускать ее из объятий. Они с кузиной были молоды и счастливы, они любили друг друга, - чего еще им было желать? И Карломану на одно томительное мгновение захотелось, чтобы они с Альпаидой забыли обо всех условностях, как его сородичи, бисклавре. Река, и цветущий жасмин, и соловьиные трели, и виннемонат - Месяц Любви, сами повенчали их... Однако сын Гвиневеры Армориканской всю жизнь учился держать себя в руках. И Альпаида была истинной принцессой крови. Ни он, ни она не могли настолько забыться, даже в объятиях друг друга. В одно и то же мгновение они отстранились, тяжело дыша и переглядываясь пылкими взглядами. При этом они продолжали держаться за руки, протянутые друг другу. - Я люблю тебя, Альпаида! - еще никогда Карломан не тревожился так, даже назначение в Королевский Совет и приезд в Кенабум ничего не значили в сравнении с первым поцелуем! - Но я слишком уважаю тебя и твою семью, Альпаида. Я не могу оскорбить тебя! Девушка вторила ему, глядя прямо в глаза кузену, который, как она поняла, стал ей в одночасье дороже всех: - Карломан, я люблю тебя! Я знаю, что смогу быть счастливой лишь с тобой. Но... Неизвестно, позволят ли нам пожениться... Из груди Карломана вырвался тяжкий вздох. - Ты права, любовь моя! Мы не должны спешить. Но, если только ты хочешь быть со мной... - Я хочу! - горячо воскликнула Альпаида. - Мне нужен только ты, Карломан! Поверь, я не отступлюсь, не забуду тебя по своей воле! Он поцеловал ей руки, как подобало рыцарю перед своей дамой. От Альпаиды исходила еще неведомая прежде сила, упорство и решимость. Его возлюбленная кузина все больше восхищала юношу. Ведь он был оборотнем, а у них волчица во всем равна волку, она сама принимает решения и отвечает за себя и за детей. Союз пары оборотней - всегда союз равных, они, как правило, заключали брак на всю жизнь. И Карломан мечтал о женщине, сильной и умной, верной, как волчица. И вот, Альпаида... Да это же она и есть, осенило Карломана, словно чей-то благодетельный голос произнес ему на ухо. Его кузина Альпаида - именно та, кто ему нужна. Она одна такая на свете. Другие, подобные ей, еще не родились! - Если так, то я клянусь тебе, любовь моя: я сделаю все, чтобы добиться нашего брака! Оба помолчали. Ведь они были еще очень молоды, и над ними обоими стояла воля их отцов, принцев крови. А над теми - власть их старшего брата, короля Арвернии, Хильдеберта Строителя. Юноша и девушка снова обнялись, но уже не столько в страстном порыве, сколько утешая друг друга. Карломану понравилось, что Альпаида не плакала. Она умела владеть собой! - Твой отец еще не наметил тебе невесту? - поинтересовалась Альпаида, тревожно глядя ему в глаза. Карломан покачал головой. - Нет. Я верю, отец не обречет меня жить с нелюбимой, ведь он сам всю жизнь любит мою мать, а не свою супругу. И матушка тоже благословит нас, поскольку она всегда любила тебя, как родную дочь... А вот отдаст ли дядя Дагоберт тебя за меня замуж? - произнес он с тревогой. Девушка призадумалась. - До сих пор отец ничего мне не говорил... Но я постараюсь убедить его, что мне нужен лишь ты! Не так уж важно замужество дочери младшего из братьев короля... Лишь бы сам король не вздумал просватать тебя или меня за кого-нибудь! Оба помолчали, не смея поручиться за будущее. Ибо уже давно никто не мог с уверенностью сказать, что придумает их царственный дядя, Хильдеберт Строитель, так сильно изменившийся (и не к лучшему) после смерти своей жены, королевы Брониславы-Брунгильды, и единственного сына, Хильдеберта Потерянного Принца, якобы погубленного вейлами. - Все равно! - Карломан встряхнул головой, и его зеленые глаза ярко вспыхнули. - Самое главное - что мы с тобой любим друг друга! Я найду удачный момент, когда дядя Дагоберт будет особенно доволен мной, и сумею убедить его благословить наш с тобой брак. Затем уже напишу отцу, и, если родители станут нашими союзниками, они помогут убедить короля. Если потребуется, мы попросим посредничества у моего названого деда, коннетабля, принца Сигиберта, которого почитает сам король. Мы будем вместе, верь мне, Альпаида! - Я верю! - вздохнула девушка, вновь позволяя себя поцеловать. Впрочем, на этот раз поцелуй был целомудренный, в щеку. Зато Карломан позволил себе провести ладонью по ее волосам, черным и гладким, как шелк. На мгновение прикрыл глаза, мечтая, как станет касаться ее волос, распустив их по плечам, когда станет ее мужем. Ибо он твердо решил, что только с Альпаидой желает прожить всю жизнь. Юноши бисклавре взрослеют не только телом, но и умом раньше, чем большинство людей. Когда она вдвоем вернулись в замок - Альпаида с благоухающей жасминовой диадемой в волосах, Карломан - воодушевленный, будто за спиной у него распахнулись крылья, - уже наступал вечер. Они простились на крыльце, в последний раз сжав друг другу руки. И расстались, запечатлев в сердце облик друг друга навсегда. Несколько дней юноша и девушка прилагали все силы, чтобы никто не узнал их тайну раньше времени, и посему вели себя чуть сдержаннее, чем обычно. Карломан же все эти дни был сумрачен, старался улучить момент, чтобы обратиться к Дагоберту. Но подходящего случая все не представлялось. Но вот, однажды вечером маршал запада, как всегда, в красиво обставленных покоях обсуждал с племянником прошедшие переговоры с кенабумским дворянством. На диване рядом с отцом сидел Хродеберг, а чуть подальше, в любимом кресле - Альпаида, делая вид, будто читает древних агайских поэтов. Карломан же сидел напротив дяди и кузена в кресле. Закончив говорить о делах, Дагоберт пристально взглянул на Карломана, так что тот почувствовал нечто важное. Затем, по-лисьи улыбнувшись, его дядя проговорил: - Я послал письмо моему почтенному родственнику, коннетаблю принцу Сигиберту, прося его о посредничестве... в сватовстве моей дочери Альпаиды! - он пристально поглядел на юношу с девушкой, проверяя, как они поступят. И Альпаида, и Карломан испуганно вздрогнули и переглянулись. Юноша едва сдержался, чтобы не вскочить и не метнуться к ней, не прикрыть собой, хотя бы и от ее отца. А тот, последив за дочерью и племянником, сощурил глаза, не сомневаясь далее, что принял правильное решение. И проговорил, широко улыбнувшись им: - Да, я просил достойного коннетабля, принца Сигиберта, быть посредником ради брака моей дочери Альпаиды и тебя, Карломан! Раздался двойной изумленный возглас. Тут же Хродеберг подскочил, радостно глядя на кузена и сестру. А Карломан и Альпаида, вскочив и представ перед маршалом, чуть ли не в один голос обратилась к нему: - О, батюшка! Неужели ты догадался, что мы любим друг друга?.. И ты... не возражаешь?.. - О том, что вас связывают не только родственные и дружеские чувства, можно догадаться, если прожил дольше, чем вы, - улыбнулся Дагоберт, вставая вслед за родичами. - И я благословляю вашу любовь! Для меня большая радость, что ты, Карломан, впредь будешь и моим сыном тоже, да и Альпаида не покинет нашей семьи! Юноша и девушка, взявшись за руки, склонили колени перед Дагобертом, и он соединил их скрещенные руки, а потом дал знак подняться. Тут же к ним подскочил Хродеберг. Издав пронзительный клич, он поцеловал сестру в щеку и по-братски обнял Карломана. - Какое счастье, что вы решили пожениться! - с горячим чувством воскликнул юноша. Карломан и Альпаида переглянулись радостно и влюбленно. Они оба надеялись сохранить свое счастье на целую жизнь! В следующие несколько месяцев молодой паре при поддержке их отцов и коннетабля Сигиберта удалось добиться высочайшего благословения на брак. Король Хильдеберт Строитель, пускай и нехотя, но все же позволил пожениться детям своих братьев, хотя он сам прочил женить Карломана на дочери норландского ярла, Рагнара Сына Ворона. Однако любовь молодой пары преодолела все препятствия. Осенью в Кенабуме, в присутствии всей королевской семьи и множества знати из Арвернии и Арморики, Карломан с Альпаидой заключили помолвку. А уже в самом начале весны следующего года, когда обоим молодым исполнилось по семнадцать лет, они с еще более пышной церемонией отпраздновали свадьбу, достойную их высокого звания, в великолепном Кенабумском святилище. И ровно через девять месяцев после свадьбы у них родился первенец, Ангерран.***