Маленький цветочек

Камин погас ночью, а слуга, отвечающий за поддержание тепла, до третьего этажа пока не добрался. Никто не ожидал такого резкого похолодания в конце лета. Альфа ушёл ещё до пробуждения мужа. Вот и хорошо. Хоть на что-то отвлечётся от постоянных неприятностей, которые младший вольно или невольно организовывал в последнее время. Ригор оставил записку, в которой объяснил причину ухода и написал очень много того, от чего Мило начал краснеть и улыбаться: "Мой крохотный любимый лисёнок! Надеюсь, ты проснулся потому что выспался и у тебя теперь всё хорошо. Если кто-то растревожил тебя, ему непоздоровится. Я и про реальных людей и про тех, кто мешает тебе в мыслях. Никто не спасётся, если вздумает тебя обидеть. Ррррр Я немного побегаю, может, даже искупаюсь, если вода не будет ледяной, и быстро к тебе вернусь. Мы с папой договорились о совместной встрече после завтрака. Надеюсь, он и правда поможет. Не скучай без меня. Я же где-то рядом. Всегда. До встречи. Целую твой лобик, потом маленький носик, затем тонкие губки и заканчиваю на шейке. И крепко-крепко обнимаю, вдыхая дивный аромат. Люблю тебя очень сильно. Твой Риг" Рядом с подписью муж набросал простенький рисунок лисёнка, свернувшегося клубочком на подушке. Это было очень любезно с его стороны — пополнить коллекцию из трёх предыдущих записок, которые Мило трепетно хранил. Омега и правда выспался, чувствовал себя не так ужасно, как сутки назад. Но от мыслей так просто избавиться не получилось. Они роились в голове, менялись с бешеной скоростью, порождали новые, а Мило старался ни одну из них не думать, на несколько секунд у него это получалось, потом всё начиналось снова. Замок, где он родился, безразличие и вечная занятость папы, постоянные насмешки, одиночество, братья с ухмылками на лицах, крик отца, боль от ударов, обида, боязнь будущего, поездка в карете до Эвы, страх во время свадьбы, море, чуть не утопившее, побег в город, истерики, истерики, истерики, растерянность в лучистых серых глазах, всё вертелось, разлеталось, сливалось в кучу и замирало до следующего раза. Возникло ощущение, что справиться с этим поможет только биение головой о стену. Ведь лучше физические страдания, так Ригор говорил? Хотя потом запретил так делать. А это было пока единственным озвученным правилом, так что омежка не спешил его нарушать. Скоро придёт альфа, станет легче, а после завтрака его отведут к Режинальду для разговора. Всё будет хорошо. Мило замёрз. Не сильно, но ощутимо. Полчаса назад пришлось ещё и искупаться в холодной воде. До переезда омега не придавал большого значения чистоте, полностью мылся раз в два дня, а начиная с осени и вовсе единожды в неделю. Первые месяцы жизни на новом месте парень каждый день в купальне тщательно готовился к тому, что Ригор его возьмёт. Утром с помощью Алана выдраивал тело снаружи, потом уже самостоятельно внутри. А вечером, перед тем, как муж отходил от дел и оставался с младшим до сна (если никто из них не засиживался в библиотеке) он окатывался водой, чтобы смыть потность дня и ещё раз подготовиться к тому, чего пока не хотел и боялся. Теперь же старший уверил его, что секса без предварительной договорённости не будет. И Мило несколько успокоился, даже уже отучил себя от мысли, что ему нужно быть готовым к возлежанию в любое время и в любом состоянии. Но привычки излишней чистоплотности пока остались. Только уже с неделю омега не очищался внутри. С того самого раза с альфой... Сидя в кресле, омежка начал растирать руки, пытаясь согреться. Вчера Ригор одолжил свои подростковые тёплые вещи. Но они не слишком подошли. Оказалось, что старшему для того, чтобы не замёрзнуть, хватало грубоватой ткани средней толщины. От неё только и пользы было, что пахла превосходно. В остальном одно огорчение: кололась невыносимо, даже через нижнюю рубашку, оставляла на коже красноватые потёртости и совершенно не грела. В конце концов Мило встал, сбросил с себя носки и накидку, доходившую до середины бёдер. Осмотрелся. Нерешительно двинулся к камину, прикидывая, успела ли массивная конструкция из известняка полностью утратить тепло сгоревших дров. Парень встал близко-близко к витиеватой решётке, поднял ладошки и приложил их к покатой каменной поверхности. Шершавое покрытие оказалось таким же холодным, как и пол под босыми ногами. Морозило всё сильнее. Странно, что зимнюю одежду младшего Алан отыскать не смог. Омега точно помнил, что ему в дорогу упаковывали скромное количество вещей, но в их числе были и утеплённые. Скромность эта обнаружилась в сравнении с внушительным гардеробом Ригора. Хотя омежке нравились разнообразие и элегантность ежедневных образов, которые демонстрировал не только его муж, но и Режинальд с Осбертом и вообще все во дворце: помощники, министры, визитёры, да даже слуги. В замке родителя Мило одеяния считались необходимостью, а сверх меры ничего не покупалось. Раньше одежда от старших братьев переходила к младшим. Можно было только поблагодарить небо за то, что парень не оказался последним в этой очереди. Хотя уже после Рандольфа ткань приобретала поношенный вид. Приходилось щеголять в штопанных, затёртых от многочисленных стирок рубашках и штанах. Когда отпрыски подросли и приобрели разные параметры, Галфирду пришлось раскошеливаться больше. Потому что Мило остался низким "недокормышем", а первенец по росту обогнал отца, и по ширине в плечах не уступал никому при дворе. Омеге всего хватало. А если на ткани образовывалась дырка от ветхости или пятно по нечаянности, то он сам всё зашивал и отмывал. Не надо было отцу знать о таком. За неаккуратность и неуклюжесть ему и так частенько доставалось. Шерсть являлась одним из самых дорогих видов ткани. Особенно у них, на севере. Поэтому на зиму у Мило оставалось ещё меньше вариантов: пара накидок, тощий полушубок, штаны, которые кололись ещё хуже, чем одежда Ригора, и под которые приходилось надевать двое обычных. В последний год проживания под отцовской крышей окончательно порвались последние валенки, сшитые на тонкую омежью ножку лет семь назад. А выделять средства на покупку новых Галфирд отказался. Сказал, что будущий муж купит, если Мило заслужит. Теперь же, по словам Алана, пропали и эти вещи. Может всё-таки попросить Рига купить хоть что-нибудь? Он, наверное, не откажется. Много же не нужно: так, только чтобы окончательно не замёрзнуть. Ведь пока только конец лета, а ему уже холодно, дальше-то что будет? Бродящий по комнате взгляд задержался на кровати. Одно одеяло горничные расстелили равномерно по всей площади огромной постели и накрыли покрывалом. Два других располагались у изножья в сложенном виде, тоже под покрывалом, чтобы не запачкались и не запылились. Определённо спать здесь было намного теплее, чем в родном замке. Ни на что не жалели утепляющего материала, в том числе и на постельные принадлежности. Этот факт навёл омегу на мысль. Мило стянул одно из сложенных одеял и накинул на плечи. Затем торопливо поправил кровать, заметая следы порчи идеального заправления. Зеркало отразило растрёпанного бледного парня с одеялом, обёрнутым вокруг головы и спускающимся почти до пола. Запахнув увесистые края и таким образом полностью спрятав тело от нападающего холода, он вспомнил картину в одном из парадных залов дворца. На холсте был изображён человек задолго до начала развития современной цивилизации. Предок располагался на фоне пещеры, облачённый в шкуру дикого животного и босой. Ну прямо как Мило сейчас. Только омега не такой косматый и взгляд у него уставший и испуганный, а вовсе не воинственный. Новый способ обогрева оказался достаточно тяжёлым для вертикального положения. Парень шагнул в сторону кресла, упал на мягкое кожаное покрытие и поджал под себя голые ступни. Одеяло помогло справиться и с замерзанием и со стрессом. Пахло-то оно его альфой. Омежка пригрелся, свернулся в привычный ранее комочек (с момента начала семейной жизни он стал выбирать для сна более свободные позы). Понимая, что его сморило, Мило подумал, что всё равно Ригор скоро придёт и разбудит его. Поэтому решил не сопротивляться тяжелеющим векам и ускользающему сознанию. ••• Еда медленно остывала на прикроватном столике. В комнате недавно растопили камин, поэтому альфа надеялся, что яства не станут холодными слишком быстро. А он завис перед спящим любимым, решая, разбудить его, чтобы накормить, или оставить голодным, чтобы выспался. Однако вид омеги заворожил и заставил опуститься на колени перед постелью, отключаясь от суетности мира. Хоть необыкновенные глаза скрывались под нежными веками, личико всё равно выглядело настолько невинно и мило, что просто загляденье. Только губки оказались снова искусанными. Бедняжка, вероятно, опять распереживался. Мило лежал на кровати на боку, а одеяло (не в детальной точности, но всё же) подчёркивало место перехода талии к бёдрам. На эти бёдра же молиться можно! Да простит его небо и монашеский орден за столь порочные мысли. Видимо от того, что его долго и пристально разглядывали, младший пробудился и медленно открыл глаза. Ригор заметил это не сразу, потому что откровенно пялился на изгиб маленькой фигурки. — Доброе утро, — прошептал спросонья обладатель гипнотического тела. Альфа вздрогнул и перевёл взгляд обратно на смазливое личико. Теперь небесные глазки дополнили привычный любимый образ, что заставило его широко улыбнуться. — Здравствуй, золотко, — старший медленно поднёс ладонь к щёчке и легонько коснулся. На бледной коже отпечатался красный след от долгого лежания на подушке, — Как ты себя чувствуешь? Мило не торопился с ответом. Но не потому, что пытался прислушаться к своим ощущениям. Просто спросонья его мысли ещё не успевали разогнаться до привычной скорости. — Лучше. — Это очень хорошо. Я рад, — широкая ладонь скользнула выше, Ригор начал поглаживать тёмную макушку. Он уложил подбородок на одеяло и невольно улыбнулся, ощутив усиление аромата черешни, — Больше не будешь засыпать на ходу, как я на деловых встречах? — Не буду, — омежка блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь лаской и луговым запахом. — И будешь говорить мне сразу, если нечто подобное случится? Этого так быстро и точно Мило пообещать не мог. Однако, снова помедлив, решил, что он очень-очень постарается и ответил с готовностью: — Буду. В комнате стало намного теплее с момента его последнего пробуждения. Странно, что достаточно большое помещение успело так быстро прогреться, ведь обычно после прихода печника на это требовалось около получаса. Парень чуть двинулся, пытаясь одновременно сменить позу, при этом не разорвав тактильного контакта с мужем. И только сейчас обнаружил себя не в кресле, а в кровати. — Перенёс тебя сюда, — словно угадывая причину растерянного взгляда омежки объяснил альфа, — В кресле ты выбрал позу, от которой бы потом твоя спинка долго болела. Мило пропустил мимо ушей вторую часть заботливых разъяснений и начал волноваться. Если Ригор находится здесь, камин был давно растоплен, за окном светлело, а ещё... — Лисёнок, я вообще-то пришёл тебя кормить, — заявил старший, решив, что пора переходить к делу. На прикроватном столике располагался поднос с блюдами. Это могло означать только одно. Младший резко сел и сбросил одеяло. — Я что, проспал завтрак? Почему ты не разбудил меня, Риг? Где Алан? Мне нужно срочно одеться, ты же обещал Режинальду, что мы придём! Альфа пресёк порыв мужа прямо из кровати устремиться на встречу с тестем. Он поднялся и мягко остановил омежку, уложив широкие ладони на фарфоровые предплечья. — Можно не торопиться, малыш. Я предупредил папу, что мы задержимся. Ты всё успеешь: и покушать, и одеться. Уговоры не подействовали. Мило продолжил нервничать, вырываться и громко тараторить: — Я потом поем, обещаю! А сейчас пойдём скорее! Мы же не сильно опаздываем? Трапеза ведь только что завершилась? Старший находился в некотором замешательстве. Только что проснувшийся омега нежился под его прикосновениями, а уже через мгновение порывается практически в одном исподнем бежать на запланированную встречу. При том, что ему только что объявили, что делать этого не требуется. — Что же ты стоишь? — начал буйствовать младший, — Риг, давай быстрее! А то... — Мило, послушай меня, — альфа чуть повысил голос только для того, чтобы перекричать разбушевавшегося омежку, — Сейчас сильно за́ полдень. Уже заканчивается послеобеденный перерыв. Но папа понимает, что тебе нужно было отоспаться. Он ждёт нас в любое время, не надо так сильно переживать! Сопротивление со стороны Мило прекратилось мгновенно. Глазки расширились от изумления, дыхание ускорилось. — К-как же... — страх сковал горло и не позволил говорить дальше. Осознание того, что только что он прикрикнул на мужа, пусть даже в благородных целях, застигло врасплох. Хотя в деловой жизни подобный тон был обыденностью, наедине с любимым Ригор поклялся сам себе никогда его не использовать. — Прости, малыш, прости, прости! — попытки заглянуть во вмиг опустевшие глаза и удержать в ладонях ослабевшие скользнувшие вниз ручки не увенчались успехом. Мысли омеги запустили привычный молниеносный хоровод из самообвинений, в центре которого вертелась твёрдая уверенность в том, что он собственными силами испортил отношения с одним из самых лучших людей на земле. — Но я сказал правду, — продолжил пытаться альфа, — Папа готов ждать или отложить встречу. Он сказал, что это уже очень хорошо, что ты на это согласился и не побоялся... Ну, золотко, пожалуйста, посмотри на меня, скажи что-нибудь! Тот факт, что муж снова опустился на колени и стал неистово сжимать и целовать ладошки и предплечья, пробудил Мило. — Что... ты делаешь? — удивлённо спросил он. Настолько тихо, что если бы собеседник не прислушивался изо всех сил, то ничего бы не услышал. Ригор стремительно встал, только сейчас вспоминая, что омежке не нравилось, когда супруг при взаимодействии с ним располагался ниже. — Прости меня, пожалуйста, — наконец цепляя взглядом испуганный взор невообразимых глаз, повторил альфа. — Что? — отрешённо проговорил младший, но затем поправился, — За что? Альфе было невообразимо стыдно озвучивать причину своего бурного извинения. Мило правда ничего не понял? Или решил проучить нерадивого благоверного, заставив произнести вслух свою ошибку? Отец часто мучил его таким образом. — Я кричал, — ответил Ригор, замечая, что омега снова смотрит прямо перед собой, а его дыхание всё не выравнивается, — Знаю, что громкие звуки тебя пугают. Прости... Просто ты никак не хотел меня слушать, и крик вырвался сам собой! Но это, конечно же, не оправдывает меня. Парень втянул носиком благоухание свежескошенной травы. — Не заметил этого, — сообщил он всё тем же бесчувственным голосом, — Я не от этого... Не от этого вот так... Старший аккуратно притянул к себе омежку и расположил его головку поближе к своей шее, бережно поглаживая затылок. — А от чего же? Почему ты так испугался, лисёнок? — Ну... Вы договорились с Режинальдом, а я проспал. Это плохо. Он теперь наверное будет очень сердиться. Дожили. Оба переживают из-за того, что сами себе надумали. — Он не сердится, золотко, и не будет. Мы с ним достаточно долго говорили сегодня утром. Я даже хотел разбудить тебя, потому что переживал, что такой долгий сон может тебе навредить. Но папа запретил это делать. Мило успокаивался так же стремительно, как и разнервничался. Сложно было определить, что способствовало этому больше: близость к любимому человеку и его запаху или логичность рассуждений относительно случившегося. Однако логичность тут же подверглась сомнению. Папа, отец, братья, учителя, в общем, все, кто раньше имел над ним власть в разных её проявлениях, сердились по-разному. Иногда всё начиналось так же хорошо и спокойно. Но зато потом... И неужели Режинальд такой же? "Конечно, нет!" — лепетал голосок уверенности, который Ригор смог взрастить в своём маленьком цветочке за месяцы совместной жизни. "Ты кого угодно доведёшь!" — заглушала его волна заниженного самомнения, которое крепло на протяжении всего взросления омежки. — Можно я пойду и извинюсь перед ним прямо сейчас? — робко попросил младший. — Нет, малыш, — альфа ласково поцеловал тёмную макушку и прижал худенькое тельце ещё ближе к себе, — Во-первых, сейчас у меня на тебя другие планы, прежде всего – покормить. Во-вторых, тебе не нужно просить прощения, потому что ты не сделал ничего плохого, — Ригор старался тщательно подбирать слова, а последнюю фразу произнёс максимально чётко. Про себя омега решил, что всё равно при встрече с Режинальдом покается в содеянном. Папа как-то целую неделю не разговаривал с ним, потому что маленький Мило случайно обидел какого-то важного гостя своей детской непосредственностью. Вроде тогда он нелестно выразился о собачке приезжиго, которая напугала ребёнка огромными размерами и громким лаем. Как ни старался в те стародавние времена омежка узнать, в чём же он провинился, папа демонстративно не отвечал ему, отворачивался и уходил. Из чего малыш, рыдая в подушку в тёмной холодной комнате, сделал вывод о своём поведении, которое в один момент может всех расстроить всех и всё испортить. Если бы этот вывод не подтверждался другими близкими с завидным постоянством, может быть, произошедшее в далёком детстве забылось бы. — Надеюсь, еда ещё не совсем остыла, — пока Мило невольно нырнул в воспоминания, Ригор коснулся мизинцем нижней части фарфоровой миски. Убедившись в относительно тёплом состоянии пищи, старший осторожно предложил: — Можно я тебя покормлю? Ответа не последовало. Альфа чуть отстранился и заглянул в печальное личико. Глазки были влажными. — Золотко... Не плачь, не расстраивайся, пожалуйста, — если бы он был до конца честен с собой, то испугался бы того, что даже после многократного повторения, что всё хорошо и никто не гневается, Мило продолжал так остро реагировать на обыденную ситуацию. Покажите человека, который ни разу в жизни ничего не проспал! Младший вздрогнул и торопливо растёр несостоявшиеся слёзы тыльными сторонами ладошек. Ригор перехватил их и поцеловал каждую. — Я не плачу, — соврал омежка и сел на постель, — Хочу поесть сам. Пока альфа двигал к кровати столик с подносом, у него созрел новый план по искуплению своих тягчайшех грехов. — Нужно хотя бы кого-нибудь послать к Режинальду... Чтобы сказали, что я проснулся, и мне очень... И что я хочу с ним встретиться, когда ему будет удобно, если он ещё не передумал, — задумчиво пролепетал Мило, глядя в сторону. Запах жаренного в перемешку с любимыми специями защекотал чувствительный носик. Голод и правда чувствовался. Но прибегать к помощи мужа почему-то не хотелось. — Я схожу, — решил Ригор, — А ты обещай мне не торопиться, хорошо, лисёнок? Омега угрюмо кивнул, не поднимая головы. Он – и правда, не спеша – начал поглощать блюдо ложка за ложкой, совершенно не замечая вкуса. Все мысли и силы пришлось употребить на другое: не думать, не вспоминать, перестать всё воспринимать близко к сердцу. Ведь скоро в разговоре с тестем ему это ох как пригодится. При Режинальде Мило не стеснялся плакать. А это являлось показателем подпускания его на близкое расстояние, потому что плакать при всех в родном замке запрещалась, а здесь просто было неудобно (или до сих пор крепли установки строгого воспитания). Может быть, пожилой омега просто появлялся рядом в особо эмоциональные моменты жизни зятя. Случайно так происходило или специально, угадать не получилось бы. Однако подобные моменты нужно прекращать: и так уже все во дворце считают его незаслуженно терзаемой жертвой, а Ригора – тираном. Скорее бы нашёлся способ наглухо заколотить все сильные чувства и больше никогда не выпускать их на волю. Ложка стукнулась о дно миски. Но насыщения омежка не почувствовал, поэтому перешёл ко второй тарелке, что обычно было ему не свойственно. Так вот для каких случаев заботливый муж почти всегда приносил пищи больше, чем в итоге оказывалось нужно. Альфа вернулся примерно на середине второго блюда. — Я всё передал, папа своего решения не изменил и попросил тебя не переживать, — доложил он, присаживаясь рядом и с удовлетворением отмечая разыгравшийся аппетит младшего. Хотелось ещё что-нибудь сказать. Начать бессмысленный диалог, снова спросить, как Мило себя чувствует, успокоить в тысячный раз, и что, что это не сработает. Тишина угнетала. Именно такая тишина. Напряжённая, содержащая множество недоговорённостей и неизвестное окончание. Вдруг прямо сейчас малыш найдёт новую причину для самообвинения? Или откажется от визита, потому что так и не сможет простить себе один из неконтролируемых процессов организма? Ригор был рад, что омега опустошил поднос, но с каждой секундой ему становилось всё менее комфортно в атмосфере гнетущего безмолвия. Он уже плюнул на то, как глупо будет выглядеть и придумал дурацкий повод для того, чтобы заговорить. Однако его опередили: — Я опять... Ну... Наверное помешал тебе работать? — Не помешал. У меня сегодня нет работы, — альфа пока не хотел распространяться о своей вчерашней слабости и запрете на бурную деятельность. К тому же, когда муж уже запомнит, что он важнее всяких дел? Омежка выглядел так тоскливо и жалобно. Старший не удержался, долго чмокнул его висок, приобнял и опять прислонил к себе. — Спасибо, что принёс мне еду, — на этот раз пауза затянулась не надолго. — Не за что, золотко. Мило почему-то медлил. Хотя больше ничто не мешало выдвинуться к Режинальду. Может быть он и правда не хотел подтверждать свои страхи относительно потери хороших отношений с замечательным тестем. Но было ещё несколько роившихся в сознании вопросов, связанных с предстоящей встречей. — Я так люблю тебя, лисёнок, — внезапно прошептал Ригор, чуть наклонившись. Чтобы было удобнее, убрал мешающую прядку за ушко и продолжил откровенничать, — Не думай о себе плохо. Ты у меня самый замечательный маленький мальчик и лучший в мире омежка. И почему мир был так несправедлив? Только парень решил ни о чём не думать и запретил себе чувствовать, как явился большой и тёплый альфа, от слов которого только каменная стена бы не растаяла. А ведь эти слова, этот нежный шёпот предназначались только для него, для младшего супруга. С другими, исключая близких друзей, Ригор беседовал относительно строго, а уж если хотел, то напускал на себя такой деловой вид, что собеседники мигом делались покладистыми. Быть может, стоит изменить стратегию? Не думать и не чувствовать, только когда рядом нет любимого? Нет. Ведь он от неожиданных всплесков эмоций и страдает. Нельзя позволять себе в десятый раз обманываться надеждой на то, что внезапное услужливое воспоминание не накинется в самый неподходящий момент. — Понимаешь, с тех пор, как ты согласился стать моим мужем, — горячее дыхание продолжало согревать щёчку и ушко, — В моей жизни как будто всё встало на свои места. Как в картине, которой не хватало нескольких мазков, чтобы стать шедевром. А разве это жизнь? Без эмоций, без ощущений... Ригор говорил, что влюбился в огромные небесные глазки, но ведь внешностью нельзя ограничиться, чтобы поддерживать отношения. А кому интересен красивый, но холодный и бесчувственный человек? К тому же к собственной "красоте" у омежки оставалось столько же вопросов, сколько и к характеру. Разве можно вынести ежедневные прикосновения, улыбки, поцелуи и объятья, ни разу не отозвавшись на них? Змея тягостных размышлений наткнулась на собственный хвост и круг замкнулся. Излишняя чувствительность порождает бурные переживания, которые мешают жить, а отсутствие этой самой чувствительности делает существование невыносимо отстранённым, что мешает жить ещё больше. — Помнишь, как ты от меня сбежал? — Ригор поправил сползшую с плечика спальную рубашку, — У меня тогда почти земля из-под ног ушла. Наверное, я только после этого по-настоящему понял, что по каким-то причинам могу тебя потерять. И страшно испугался. — Я тоже, — Мило подал голос, потому что устал так долго и натужно думать о плохом. Всё равно сам он ничего не решит, это доказанный факт. Почему бы не переключиться на хорошее, пока любимый рядом? — Ты ведь тогда также весь день провёл в кровати, — зачем-то старший решил вспомнить тот случай в деталях. Да уж, ещё недавно омежку удавалось убедить, что он самый лучший и любимый. Он ведь верил? Или только делал вид? — Нет, не также, — парень выпрямился и испуганно взглянул на супруга, — Совсем не также! Я ведь притворялся, потому что не хотел тебя видеть... То есть разговаривать с тобой... В смысле я тогда думал, что... — Тише, малыш, ты же только что успокоился, не нужно нервничать снова, — альфа постарался как можно мягче перебить спутанную речь, произнесённую дрожащим голоском. Ну вот, опять. Хватит думать, хватит вспоминать, хватит чувствовать! Ладошки, комкающие свободные бриджи, накрыли тёплые мягкие руки. Ригор развернулся к своему омежке. Тот посчитал нужным объясниться до конца: — Тогда всё было совсем по-другому. Я думал, что нам с тобой уже нечего делать вместе, что я только мешаю, и решил уйти, — Мило сделал паузу, но поспешил продолжить, увидя беспокойство в добрых серых глазах, — Сейчас иначе. Мне кажется, ещё можно спасти наши... отношения. Просто нужно очень сильно постараться выбросить из головы всё, что туда лезет. А ты говорил, что Режинальд может с этим помочь... Старшего тронули эти слова. Было прекрасно ещё раз узнать о том, что их желание остаться вместе является обоюдным. Однако его снова смутило направление мыслей мужа: сделать что-то не ради собственного комфорта, а во имя спасения отношений. Ну ничего, это забывание о себе папа исправит с самой высокой вероятностью. — И ещё я правда спал, — неожиданно добавил омега и зачем-то повторил, — Так что сейчас всё совсем не также. — Золотко, признаю́, ошибся, — Ригор погладил большими пальцами тыльные стороны холодных ладошек. — Потому что тогда я притворялся, что спал, чтобы только с тобой не встречаться и не обсуждать то, что происходит, — зачем-то продолжал оправдываться Мило, — А теперь я правда спал, не для того, чтобы не идти к Режинальду. Я хочу к нему пойти. — Я тебя понял, понял, что ты "правда-правда-правда спал". Лисёнок, ты же знаешь, что ни в чём не виноват? Как тогда, так и сейчас. На секунду младший подумал о причинах своего внезапного желания оправдаться. Что бы сделал любимый, если бы узнал о том, что омежка лукавит, уже во второй раз используя сон как причину чего-то не делать? Да ничего особенного. Просто расстроился бы. А ведь расстраивать альфу ужасно не хотелось. Тем временем Ригор бережно взял пальцами бледный подбородок и слегка запрокинул растрёпанную головку. — Что же ты опять все губки искусал, сокровище моё? Омежка и не заметил, как снова не смог сдержать тревогу. Но ответить об этом не успел. Муж чуть нагнулся и провёл языком по нижней губе, шершавой, с местами, где верхний слой кожи и вовсе оторвался по воле нервных зубов. Сначала нежную оголённую кожицу обожгло, но старший продолжал настойчиво вылизывать израненный ротик, обильно смачивая. Через секунду неприятные ощущения исчезли. А облизывания превратились в поцелуи. Но только недолгие. У них ещё были дела. — Ты не специально, я знаю это, — альфа остался близко-близко, — Но, пожалуйста, постарайся так не делать. — Хорошо, — с готовностью ответил Мило. Он помнил про запрет на нанесение себе физической боли. Уже собрался извиниться, но Ригор снова приник губами к припухшим алым лепесткам, блестящим от недавнего увлажнения. Ощущения окончательно смешались. Младший до безумия желал полностью отдаться умилительному моменту, который устроил для него любимый. Но не мог. Ведь последние силы бросил на то, чтобы не погружаться в чувства, а оставаться в поле сурового разума. Как ни странно, на этот раз получилось. Головой он осознавал, как сейчас хорошо и уютно, но сердце, рвущееся признать то же самое, наглухо законопатил. И поэтому вместо того, чтобы ощутить каждой клеточкой мурашки от близости и ласковости альфы, омега вспомнил, что после внезапного сна не успел почистить зубы, из чего сделал вывод, что дальше губ пускать Ригора не стоит. Отстранившись, Мило хотел сообщить, что готов идти, но видимо старшего немного возбудили целомудренные поцелуи. Он уложил ладонь на животик омежки, прорычал что-то невнятное, наклоняясь к шейке. Царапнул клыком место, где обычно находилась нарисованная метка. Облизал царапинку, которую младший почувствовал как простое прикосновение. — Р-р-р... Ну как же можно быть таким прекрасным? — альфа поднял затуманенный удовольствием взгляд. Безразличие в глазах Мило он осознал по-своему, поэтому тряхнул головой, прогоняя тягучее наслаждение и перешёл в состояние готовности к рациональным действиям. Уже через полчаса наследная чета направлялась в покои венценосного родителя. — Ты только ничего не стесняйся, хорошо? — почему-то Ригор решил дать последние указания непосредственно перед дверью Режинальда, — Эти папины вопросы... На некоторые из них иногда отвечать не очень удобно. — На какие? — тихо спросил омега. В коридор тепло из комнат не выпускали, поэтому известное ощущение подбирающегося к телу холодка не заставило себя ждать. — Ну... Связанные с сексом, например. Даже мне было неловко рассказывать ему об этом. — А ты рассказывал? — удивился Мило. За прошедшее время одевания и умывания он натренировал свою эмоциональную отрешённость от происходящего. Но немного неприятным показался факт того, что муж и тесть обсуждали моменты, возможно постыдные, его интимной жизни. — Было дело. Я лет с десяти активно интересовался своим телом и всяческими физическими проявлениями. Так что папа знает про меня многое в этом плане, — Ригор чуть покраснел и снизил тон, — Но ты всё равно осведомлён больше. Омега пропустил мимо ушей последнее откровение и печально посмотрел на смущённого мужа. — А про нас... То... что именно между нами происходит? — от волнения он снова слегка прикусил нижнюю губу, а затем исправился, — Происходило... Наконец до альфы дошло. — Нет, золотко, что ты! Конечно, нет, — чтобы младший точно ему поверил, Ригор взял его ладони в свои и настойчиво заглянул в грустные глазки, — Это ведь не только меня касается. Прежде, чем о таких вещах распространяться, я бы обязательно спросил у тебя разрешение. И ничего бы никому не сказал, если бы ты этого разрешения мне не дал. Мило внимательно всё выслушал, но облегчения и привычного восхищения мудростью мужа не почувствовал. Он понимал, что альфа абсолютно прав. И что это очень хорошо, когда личная жизнь не становится достоянием кого-то другого. Но как будто... По большей части стало без разницы. — Хотя... — старший замялся и опустил взгляд, — Папа знает, что мы поцеловались. Тогда, в день рождения отца, на море. Прости меня, лисёнок, подобного больше не повториться, — серьёзно произнёс он, не позаботившись о красоте формулировки. — Ничего. Это ничего, — ответил омега, заставляя себя сделать вид, хоть немного отличающийся от бесчувственного. Требовалось сосредоточиться перед встречей. — Ну что, идём? — почему-то Ригор перешёл на шёпот. — Да... Да, — встряхнув головой и оправив одежду, Мило вдруг дошёл до сути недавних слов супруга, — Подожди. Они снова остановились. Альфа склонился, готовясь слушать вопрос. — А если я... Ну, то есть мы... В этом вот разговоре с вопросами случайно затронем... Или Режинальд попросит рассказать... Про то, что я боюсь... — парень старательно подбирал слова, но они никак не хотели складываться в приличную фразу, — Можно мне рассказать про наш секс? То есть, почему его не было... И вообще... Вынырнувший из-за угла прислужник хотя и промчался стремительно по своим делам, лишь слегка склонившись перед наследной четой, всё равно смутил окончательно. Мило вздохнул. — Можно. Рассказывай, что посчитаешь нужным, малыш. Всё, что тебе захочется обсудить, — альфа нежно огладил худенькие предплечья, — Папа ни за что на свете не будет напирать. Темы, скорее всего, выберешь ты сам. Последнее заявление воодушевило. Можно будет продолжить играть в то, что у него всё стало хорошо... Каким-то образом за одну ночь. И больше не беспокоить почтенного тестя по таким мелочам. — Золотко, я стучу, — Ригор занёс пару пальцев костяшками наружу над гладкой деревянной поверхностью и обернулся. Почему-то вдруг сильно захотелось держаться за старшего, и омежка обоими ладошками крепко взялся за широкую загорелую руку. Но постарался задушить ненужное волнение, вырвавшееся из заточения буквально на мгновение, и кивнул в знак согласия. ••• Режинальд скоро водил пером по листу, загадочно улыбаясь. Рядом с чернильницей сидел птенец — причина хорошего настроения младшего венценосного супруга. Его подобрали по дороге с окружного собрания, испуганного собственной беспомощностью и, судя по жалобному чириканью, уже не на что ни надеявшегося. Теперь же, сытый и ничего не боящийся, он стал гордым обладателем нового научного открытия. Помимо перебитой лапки у него обнаружилось сломанное крыло. Но перелом оказался осложнён тем, что косточки сдвинулись, и перед фиксацией крылышка и лапки нужно было поставить кости в правильное положение. Пожилой омега действовал на ощупь, поэтому сомневался в эффективности. Последствия ограничивались двумя вариантами: либо всё срастётся правильно и птенец улетит, либо у них во дворце поселится новый питомец, очень красивый, хоть и нелетающий. Так что Режинальд не сильно переживал. Но стремился в мельчайших деталях записать впервые встретившийся случай. Окончив записи на середине (ведь окончание истории ещё не наступило) птичий лекарь усмехнулся и пригладил указательным пальцем хохолок из перьев. — Нужно будет спросить у птицелова, кто ты вообще такой. Может статься, редкая и ценная пташка. Возможно, вкусная, — мужчина хитро приподнял брови. Птенчик пискнул. — Шутка, шутка, не переживай, — пожилой омега отодвинул от себя свежеисписанные листы, — Съесть свою лучшую работу могут только повара. К сожалению, а может быть и к счастью. В дверь негромко стукнули три раза. — Входите! — торжественно разрешил Режинальд, посыпая бумагу специально просеянным песочком, чтобы чернила подсохли и не смазались. Ригор прошёл в комнату первым, а Мило остался на пороге, выглядывая из-за мужа. Он не представлял, что делать или спрашивать, надеялся на своего старшего. Робость снова взяла верх над напускным безразличием. И омежка постарался как можно скорее это исправить. — Привет, пап... Ещё раз, — неуверенно начал альфа. — Добрый день, мальчики, добрый день, — без всякой суеты и всё с той же лучезарной улыбкой хозяин покоев развернулся к долгожданным гостям, — Что же вы там у входа застыли? Присаживайтесь. Он приподнял над столом увесистый медный колокольчик и позвонил. В дверях возник прислужник. — Возьмите, пожалуйста, Роджэрона-Дюльвига, отнесите к остальным и укажите смотрящему, чтобы дал лучшие злаки. Бедняжка сегодня стоически вытерпел операционное вмешательство, — распорядился мужчина, бережно перекладывая птенца со стола в руки слуги, — А потом принесите нам чаю, только так, как я просил заранее. Спасибо. — То есть своего любимого сына ты назвал простым именем, а для какой-то залётной птахи не пожалел редкого и двойного? — беззлобно заметил Ригор, плюхнувшись на своё привычное место. Мило аккуратно присел рядом на краешек диванчика. Режинальд расхохотался. — Извините, ваше высокопревосходительство, за столь недостойное вашей величайшей персоны решение, — продолжая посмеиваться, сказал он, — Ну, с тобой уж теперь ничего не поделаешь. Разве что... "Над внуками можно будет поэкспериментировать", — хотел закончить остроумную фразу пожилой омега, но осёкся, решив, что в присутствии Мило пока не стоит шутить на эту тему. — Разве что только и остаётся так пациентов моих нарекать, — на ходу придуманное продолжение получилось совершенно нескладным, однако главная цель была достигнута, — Хотя им на это абсолютно всё равно. Омежка, судя по виду, чувствовал себя не слишком комфортно. На юморную перепалку между папой и сыном никак не отреагировал, сидел, потупившись, как будто старался слиться с диванчиком и как можно дольше остаться незамеченным. — Детка, тебе лучше, чем вчера? — обратился к нему тесть. — Спасибо, гораздо лучше, — коротко ответил младший. Он, казалось, побледнел ещё больше. Альфа обеспокоенно посмотрел на мужа, а затем перевёл взгляд на родителя. Мужчина кивнул. Чуть помедлил, собираясь с мыслями, и, опять улыбнувшись, осторожно предложил: — Ну что, выгоним нашего достопочтенного обладателя короткого имени и поговорим по душам? Мило растерялся. Такого он никак не ожидал и рассчитывал на поддержку Ригора на этом нелёгком поприще откровенного разговора. — Золотко, я буду всего в нескольких шагах отсюда, — начал уговаривать старший, хотя отрицательного ответа на предложение пока не последовало, — Ты в течение минуты сможешь меня найти, если что-нибудь... пойдёт не так. Омежка продолжал молчать. — Тебе нечего бояться, Мило, — подключился Режинальд, — Никакого принуждения не будет. Парень снова ничего не ответил. Он подумал, что бояться есть чего. Его самого. Мыслей, которые без присутствия любимого альфы начинали сбиваться в стаи и ровным косяками долбиться о хрупкие стенки сознания. Оставалось только ждать, пока следующий истерический эпизод явится перед окружающими. Но ведь сейчас, вроде бы, всё под контролем? Уже в который раз за день омега понял, что запутался в своих желаниях и ощущениях до крайней степени. И не может представить, как тесть поможет. С чем помогать, если нет даже описанной словесно проблемы? Всё так расплывчато и непонятно. Может быть, уже и правда всё хорошо? Внезапное осознание того, что пауза затянулась, заставила Мило вынырнуть из омута раздумий. — Да. Да, конечно. Я не боюсь, ты можешь идти, — пролепетал он. Обычно всё так и происходило. Когда было плохо и больно, начать что-то исправлять или хотя бы решить начать исправлять не было сил. Когда же состояние становилось немного стабильным, возникало ощущение того, что всё просто прекрасно, а все проблемы остались где-то настолько далеко, что, возможно, их даже никогда и не существовало. Но ведь это ощущение было иллюзией... Ригор, наблюдая за внутренними метаниями своего малыша, постарался вздохнуть как можно незаметнее. Но получилось тяжело и печально. Накрыв ладонью сложенные на коленках ручки, прошептал в самое ушко: — Люблю тебя, крошка. Буду тебя ждать. Затем чмокнул в порозовевшую щёчку, медленно встал и вышел. Как же сильно не хотелось его отпускать... Режинальд подождал, пока зять вдоволь насмотрится на закрывшуюся только что дверь и переведёт взгляд на него. Если бы омежка это заметил, был бы ему весьма благодарен. — Для начала хочу спросить, — начал мужчина с неизменной улыбкой. Мило постарался морально подготовиться. Это просто вопросы. Ригор говорил, что будут вопросы. Пока всё в рамках контроля. — Могу я присесть к тебе, или пусть всё останется так, как есть? Их расположение на данный момент — один на стуле рядом со столом, другой на диванчике у стены, — скорее всего помешало бы откровенной беседе. По мысли младшего, такой разговор должен был происходить чуть ли не шёпотом. В нём продолжали бороться два начала: горячие желание довериться Режинальду и вывалить на него все свои проблемы, и ледяное разумное стремление продолжить упорствовать и скрыть истинное положение дел. — Детка? — переспросил пожилой омега. Мило встрепенулся. И рассердился на себя. Опять он слишком много думает. Нужно быть проще. Человек спросил, "может ли он присесть?" Ну конечно, может. — Я не против, — смущение сделало тон чересчур тихим и застенчивым, но собеседник расслышал. Однако сразу присаживаться вплотную, как вчера к сыну, мужчина, естественно, не стал. Приземлился на тот же диванчик, но на достаточном расстоянии от зятя. Уже хотел что-то сказать, но на этот раз омежка его опередил: — Вы простите, что я проспал. Пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло, в любом случае, я больше так никогда не буду, — ещё тише проговорил он. На самом деле Режинальд ожидал этого. И даже подготовил красивый ответ. Но произносить его вхолостую, пока младший омега, судя по виду, был полностью погружён в свои тяжёлые мысли, не собирался. — Дорогой, посмотри на меня, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты точно меня услышал. Мгновенно исполнив просьбу, Мило снова мысленно себя отругал за то, что не сумел сосредоточиться. — Во-первых, это мы с Тальсоном напоили тебя лекарством, так что ответственность за твой продолжительный и, я надеюсь, исцеляющий сон лежит на нас. Парень понял, что не рассматривал обстоятельства под таким углом. — Во-вторых, готов спорить, Ригги больше десяти раз повторил тебе, что я не сержусь. Что, кстати, абсолютно верно. И это тоже было правдой. — В-третьих, и это самое важное: я люблю тебя. На этом непростом моменте мужчина спохватился. Ведь, без сомнения, до сих пор такие слова в свой адрес омежка слышал только от мужа. По крайней мере, Режинальд на это надеялся. — Люблю не как Ригор, по-другому, как... — он хотел сказать "как папа", но осознал, что почти ничего не знает о прошлой жизни мальчика с большими грустными глазами. Однако предположил, глядя на результаты воспитания, что с выражением чувств у правящей северной семьи было туговато, — Как... Наверное, старший товарищ. Ты понимаешь, о чём я? Были у тебя такие друзья моего возраста? Мило старался слушать очень внимательно. Конечно, он сразу же вспомнил про свой беретик, подарок старого няня, и кивнул целых два раза. — Ну вот, — с облегчением произнёс пожилой омега и улыбнулся, — И я никогда не стану обвинять тебя в чём-то. Ведь моя любовь означает, что я всегда на твоей стороне. Не зависимо от того, какая сложилась ситуация. Наверное, так и должны поступать люди, которые... В общем, родители. К горлу подступил какой-то нехороший ком, предвещающий слёзы. Хорошо, что Режинальд опять не торопил. Парню потребовалось некоторое время, чтобы слегка успокоиться и заговорить. — Спасибо Вам. Я... Мне очень приятно, — невпопад выдал он формальную вежливость. Но мужчина всё равно улыбнулся и склонил голову в лёгком полупоклоне, давая понять, что вполне достаточно и этого. Когда-нибудь вечно стесняющегося замкнутого мальчика получится приучить к мысли, что он в безопасности. Возможно, тогда и откроется его способность откровенно говорить о своих чувствах. Слуга принёс набор для чаепития, включающий национальные сладости, которые полюбились Мило за время пребывания в новом городе. И как только папа мужа подмечал подобные детали? — Ну что ж... Думаю, мы можем начать, как ты считаешь? — дождавшись ухода горчичного, спросил старший омега. Вот теперь точно будут те самые вопросы. Омежка медленно вдохнул и выдохнул, чтобы угомонить ускорившееся сердцебиение. — Да, — вышло хрипло и испуганно. — Давай установим некоторые правила наших с тобой таких бесед, — мужчина придвинул к зятю его чашку, — Тебе уже что-то донеси о моих... методах? — лучезарная улыбка уже в который раз озарила лицо, слегка тронутое морщинами. На этот раз парень предпочёл кивнуть. — Замечательно, — отпив душистого напитка, Режинальд расслабленно откинулся на спинку диванчика, замечая скованность в позе омеги, — В основном мы будем болтать и пить чай. Всегда получается по-разному. Иногда я тебе буду что-то рассказывать, иногда ты мне. Про себя Мило горько усмехнулся. Последнее произойдёт навряд ли. Или нет? — Итак, первое. Парень весь обратился в слух. Уж в чём он был хорош, так это следовать правилам, запретам и законам. Даже самым нелепым. — И скажу я его только когда ты сделаешь глоточек моего любимого чая, — чтобы у омежки не было возможности отказаться, мужчина взял его чашку с края стола и передал прямо в руки, — Ригор ещё не рассказывал тебе, как я утомил им весь дворец, потому что предлагаю это небесное по вкусу и запаху питьё всем и каждому? Тот покачал головой. Его альфа никогда ничего плохого про своего папу не говорил. Да и разве были поводы? Мило бы сильно удивился. Он послушался и чуть сёрпнул светло-коричневую жидкость. Пристыдившись от того, что издал громкий звук, стушевался и поставил чашку обратно. — Ну, как тебе? — Вкусно. Спасибо. Режинальд хотел в десятый раз услышать хвалебные речи своему ромашковому произведению. Но была у его вопроса и ещё одна цель: расшевелить, наконец, никак не хотевшего вылезать из своих мыслей зятя. — Дорогой, тебе точно удобно? — уже подозревая себя в ошибке спросил пожилой омега. — Конечно, — парень попытался улыбнуться. Не получилось, — Вы говорили о правилах. — Точно, — Режинальд бросил попытки наладить атмосферу. В конце концов, и у него что-нибудь когда-нибудь могло не получится, — Первое правило такое: то, о чём мы здесь поговорим, я никогда и никому не передам. Снова неожиданность. Младший-то думал, что правила будут только для него, а оказалось... — Даже Ригу? — Даже ему, — мужчина задумался, — Но ведь мой любопытный сын, конечно, заинтересуется. В этом случае именно ты сможешь удовлетворить его любопытство. И в той степени, которую сам определишь как приемлемую. На самом деле очень хорошо, что они это обговорили. Факт полной конфиденциальности как-то странно подействовал. Успокаивающе, что ли. Хотя омежка и до этого был уверен в том, что тесть его таким образом не предаст, а любимый не будет донимать расспросами. Раз или два проскальзывали тени сомнения, но их удавалось отгонять. — Второе: иногда то, о чём я буду спрашивать, может показаться тебе неуместной, неловкой, интимной темой. На эти и другие вопросы я попрошу тебя либо отвечать честно, либо не отвечать вовсе. — Как это? — не совсем понял Мило. Пожилой омега мысленно поздравил себя. И отметил, что, как только они заговорили о правилах, безразличный ко всему мальчик оживился, начал проявлять инициативу и поддерживать беседу. Это нужно было запомнить и использовать впоследствии. — Мы с тобой и все люди – не каменные статуи. У каждого в мыслях или воспоминаниях есть что-то, о чём говорить неприятно, стыдно, в чём совершенно не хочется признаваться даже себе. А тем более окружающим, которые могут не понять и осудить, — Режинальд еле заметно сдвинулся в сторону парня, тот продолжал внимательно слушать, — Для того, чтобы не мучиться от сложных ощущений, человечество придумало способ скрывать правду. Попросту, обман. Или ложь. Мужчина сделал перерыв в монологе, чтобы допить первую чашечку и налить из красивого заграничного фарфорового чайничка новую порцию ромашкового великолепия. Интересно, можно ли привязаться к чаю так же сильно, как к человеку? Ведь существует история о том, как юноша влюбился в статую. — Рассуждать, когда и в каких проявлениях обман хорош, а когда – совсем нет, мы с тобой сейчас не будем. Нам важно договориться о том, что здесь – безопасная территория, никто никого осуждать не собирается и всем должно быть максимально комфортно. Поэтому, если ты будешь готов говорить на предложенную мой тему, отвечай максимально честно. Если же тебе покажется, что ты не хочешь (на данный момент или вообще – это совершенно не важно) то не старайся увильнуть от вопроса, просто скажи, что не хочешь об этом говорить. — А если я ни о чём не захочу разговаривать? — задумчиво пробормотал Мило и, поняв, что нечаянно выразил вслух тревожные мысли, замер. — Такого не произойдёт. Мы же с тобой уже около десяти минут как-то общаемся, — спокойно ответил пожилой омега. Выдержав паузу, он вдруг метнул быстрый взгляд на дверь, — Я абсолютно уверен в том, что это не так, но это же не Ригги заставил тебя прийти сюда? — Нет! — вырвалось быстрее, чем хотелось бы, — Он только предложил, а я сам захотел. Правда. Порыв объяснений сблизил их ещё на несколько сантиметров. Только теперь по воле младшего. — Конечно, конечно, — заулыбался Режинальд, — Просто подумалось как-то... Но ты молодец, что не испугался и пришёл. Омежка тихонько вздохнул. Никакой он не молодец. Ещё как испугался. А теперь ещё и позволил усомниться в прекрасном, любимом, замечательном альфе. Мужчина склонил голову, пытаясь поймать бегающий взор Мило. Получилось не сразу. О чём же можно так долго и так сильно переживать? — Детка, пожалуйста... Постарайся мне довериться, — ласково произнёс он, — А я, в свою очередь, сделаю для этого всё возможное. Парень заморгал часто-часто, и в конце концов справился с очередным покушением слёз на созданный образ спокойствия. Нужно будет научиться запихивать эмоции поглубже и получше. — Я и так доверяю Вам. Полностью. Вы уже сделали всё возможное... И я правда чувствую, что ни Вы, ни Риг мне зла не желаете, — засмущавшись, младший омега, тем не менее, не стал отводить взгляд и опускать голову. Тренировка выдержки бесчувствия продолжалась. По крайней мере, он не сообщил, что чувствует угрозу, исходящую от себя. Что ежечасно осознаёт возможность вмиг испортить всё лучше, что у него есть. А ведь недавно появилось вообще странное ощущение неопровержимо надвигающейся опасности, о которой имелись слишком абстрактные представления, чтобы хотя бы словесно можно было выразить причину беспокойств. В порыве переключиться на что-нибудь кроме потока мыслей, Мило отпил ещё немного чая. Действительно вкусный. На севере такого никогда не делали. Да и никто никогда не устраивал откровенных разговоров с важными, согревающими не хуже горячего напитка, словами... Так, хватит! Хватит! — Знаешь, дорогой, — Режинальд потянулся к вазочке со сладким, но вместе с этим подсел ещё поближе и заговорил тише, — Мы ведь с тобой можем перейти на "ты". — Зачем? — омежке удалось вернуть бесчувственную интонацию. — Мы же с недавних пор родные люди, — мужчина снова начал активную ловлю взгляда, устремлённого в чашку, — Ведь своему отцу ты не "выкал", я слышал, когда вы общались в Чрете. К тому же, с Ригором ты уже давно разговариваешь без лишних церемоний. Мне завидно, — улыбка положение не спасла. Парень вновь погрузился глубоко в воспоминания. Вдруг он сильно мотнул головой. — Что случилось? — обеспокоился Режинальд. — Ничего, это просто... Просто так, — чашку пришлось вернуть на стол, потому что пальцы пробрала мелкая дрожь, — Хорошо, давайте, да... Будем говорить друг другу "ты". Да уж, альфа вчера "раскололся" гораздо раньше. А тут ситуация осложнилась излишней скрытностью, которую зять старательно демонстрировал непонятно зачем. Что же с ним делать? Почему он так себя ведёт? Утаивает что-то? Излишне стесняется? Всё-таки не совсем доверяет? Пожилой омега решил, что задаст последний вопрос. Совершит ещё одну попытку и больше пытаться не будет. Засядет за продумывание более детального плана и попробует ещё в следующий раз. Сегодня они и так уже проделали внушительную работу по сближению. — Итак, условились. И теперь я для тебя Ральд. Меня так все близкие называют. Ну, почти все. Для однго из них я прежде всего папа, поэтому... Мило прикусил губу, чтобы сдержать поступившие уже к самым глазам слёзы. Дальше тянуть было просто некуда. — А сейчас, — выдохнув, мужчина напомнил себе, что ситуация может развернуться совершенно неожиданно, и никто не будет виноват ни в одном из вариантов, — Расскажи мне всё. Омежка продолжил свои глупые попытки сдерживаться, хотя уже слишком чётко понимал, насколько они глупы. Он сглотнул ком, подступивший к горлу, и, собрав все оставшиеся силы спросил слишком дрожащим голосом: — Что рас-сказать? — Всё, что хочешь. Может быть, прямо сейчас тебя что-нибудь беспокоит, — хотя уже давно было видно, что вовсе не "может быть", — Или давно хотел чем-то с кем-то поделиться... Когда ты не мог уснуть, то сказал, что это из-за страха... Детка, чего ты боишься? Режинальд подготовился к тому, что Мило струсит и сбежит. Он бы ни капли не стал осуждать зятя за подобную реакцию. Но тот продолжал сидеть и смотреть куда-то в сторону, дыша чуть тяжелее и собирая в кулачки ткань штанов на бёдрах. Внезапно парень снова с силой тряхнул головой. Затем поднял взгляд на тестя... Его понимание и живое участие было запечатлено не только на лице, озарённом печальной улыбкой, но и в позе. Как будто он всем своим существом стремился посочувствовать, поддержать, помочь. За эти два месяца никто здесь не посмеялся над ним, а упрёки, происходящие только от Осберта, да и то очень редко, тут же обесценивались Ригором. Его муж... Да это же послание небес! И вот прямо сейчас перед ним сидит бесконечно добрый человек, готовый, по крайней мере, выслушать... Ну неужели придётся всю оставшуюся жизнь прятать настоящие чувства? Пауза снова затянулась, и мужчина решил, что на этот раз, действительно, достаточно переживаний и откровенностей. Приосанившись, пожилой омега продумал завершающую реплику, приготовился её произнести... Но в ту же секунду личико Мило начало кривиться. Слёзы полились не каплями, а сразу длинными струями, он стал жмуриться, всхлипывать, постарался быстро отвернуться и закрыться ладошками. Но Режинальд подсел максимально близко. Приобнял. И омежка окончательно проиграл бой с контролем над своим внутренним миром. Парень плакал в плечо, привыкшее за вчерашний день к такому положению дел, и ненавидел себя. Его горе сопровождалось не абстрактными страхами или далёкими воспоминаниями. Он чётко осознавал, что не справился. Не смог совладать с собой, пересилить ненужные эмоции и чувства. И опять всё испортил. Если младший корил себя, то пожилой омега наоборот - радовался долгожданному "раскрепощению". Конечно, ещё предстояло узнать, что явилось причиной, а потом хорошенько поработать, чтобы причину эту искоренить. Однако сейчас у них был перерыв на слёзы. Мило всхлипывал и невольно прижимался к тестю, а Режинальд поглаживая его по руке и был абсолютно доволен собой и своим собеседником. ••• Ригор уже, наверное, раз в двадцатый прошёлся по длинному широкому коридору. Почему-то казалось, что вот-вот малыш выбежит в слезах, бросится в объятья, начнёт прижиматься и внюхиваться, чтобы обрести спокойствие... Как же это альфе не быть здесь в такой момент? Не предоставить те самые объятья и аромат? С другой стороны, всё-таки не хотелось, чтобы это произошло. Наследник, видящий, как судебный процесс или принятие закона могут идти месяцами, сейчас надеялся на сравнительно быстрое решение проблемы. Потому что если не папа, то кто? Других планов пока не предвиделось. Этот-то еле справили. Недавно кто-то в журнале написал, что "истерию" (новомодное слово, причём, чаще всего, оправдывающее излишнюю омежью капризность) лучше всего лечить сексом. Забавный парадокс: по мнению современных учёных, чтобы Мило излечился, ему требовалось согласится на то, из-за чего он, собственно, и начал постоянно плакать и мучиться. Наверное, это очень хорошо, что в данном вопросе Ригор больше доверял своему лисёнку, чем всяческим научным или не совсем исследованиям. Пора была на что-то решаться. Больше часа в коридоре он не выстоит, никаких сил не хватит ежеминутно ожидать неудачного исхода беседы. Нужно скорее отсюда уйти и занять голову чем-нибудь другим. Отец учил, что политику важно уметь принимать решения, а после никогда от них не отказываться. "Слабохарактерность и мнительность, — говорил он чаще, чем хотелось бы, — Удел правителя, которого завтра погонят из города. Ну, или омег в определённые периоды их жизни." И если со вторым молодой альфа был категорически не согласен, то первое имело место быть в истории страны неоднократно. Поэтому действительно следовало предать своим поступкам и решениям последовательность. К тому же, что это за недоверие собственному папе? Уж успокаивать тот умел знатно. Значит, и с Мило справится в те пять секунд, в которые Ригор совершит срочное перемещение обратно к покоям родителя. Альфа в который раз прошагал мимо двери, за которой находились двое самых дорогих и любимых людей, но на этот раз не развернулся, а направился прямо к своим покоям. Ни разу не оглянувшись, между прочим. Алан, производивший в комнате очередную уборку, выпрямился, поклонился и произнёс почтительно: — Господин! Ригор только чуточку раздосадовался, когда увидел заправленную кровать. Теперь не получится поваляться в подушках и одеялах, которые Мило так старательно до этого напитывал своим запахом. Но, может, это и к лучшему. Он же всё-таки отвлекаться от своего золотого мальчика собрался. — Алан, я сейчас буду в саду. Как Мило выйдет от папы, пошлите за мной, пожалуйста. — Конечно, господин. Этой просьбой он окончательно убедил себя, что сделал абсолютно всё, что зависимо от него, и теперь должен был положиться на волю родителя, мужа, и, конечно, случая. По-другому в их ситуации было просто никак. Прихватив мольберт с уже начатым наброском и пару стержней графита, альфа отправился на улицу. Творить. Процесс рисования всегда был средством отвлечения от чего угодно. Гипнотические движения кистей и рук, разноцветные мазки, марающие чистый холст, уносили в неведомые дали. Или же оторваться от угнетающей действительности помогала плавность пера, которое иногда на деловых встречах выводило не ровные ряды рукописных строк, а забавные карикатуры на сидящих вокруг лиц. Хотя, в последнее время листки заполоняли лисята, тонкие силуэты, чуть приоткрытые губки, распахнутые глазки с проникновенным взглядом, которые обязательно были бы синими, если бы в их провинции можно было отыскать чернила не только чёрного цвета. Поэтому, предвкушая момент единения с лучшей стороной себя, Ригор поставил мольберт под одним из раскидистых деревьев, встал в задумчивую позу, скользнул взглядом по бежевой поверхности холста... И только сейчас понял, что на новой, пока только зарождающейся картине, снова изображён его милый омежка. Набросок получилось сделать сегодня после завтрака, хотя в планах на первом месте стоял бег. Но череда обстоятельств заставила на время отложить физическое упражнение. С утра отец привлёк его к неотложному просмотру и утверждению бюджета на месячное содержание дворца. Альфа постарался закончить это быстро, чтобы не попасться папе и хотя бы в его глазах не нарушить обещание о посвящении всего дня себе. Однако скрыться окончательно не получилось: Режинальд застал сына выходящим из кабинета Осберта. Спас Ригора костюм для бега, в котором, собственно, его и настигло приказание отца. Пришлось выдумать обманный монолог о том, как хорошо он пробежался по утреннему городу и берегу. К слову сказать, пожилой омега не поверил - обычно после пробежки Ригги возвращался раскрасневшимся и в мокрой от пота одежде. Сейчас же был бледен и сух. Но после красочного неправдивого рассказа о красоте просыпающейся над морем зари альфа крепко обнял папу и ещё раз поблагодарил за вчерашний разговор. Это растрогало Режинальда и он решил не замечать сыну его маленькую ложь, к тому же, вероятно, с благородной целью: не расстроить родителя. Мило обнаружился спящим в кресле. Ригор полюбовался им минутку, но потом отправился разыскивать папу, чтобы посоветоваться о неестественно долгом сне мужа. Получив рекомендации не беспокоить омежку, вернулся в покои, бережно перенёс его в кровать, практически невесомо поцеловал в лобик и тихо вышел. Потом снова вошёл, коснулся губами щёчек, носика и макушки, пригладил тёмные растрёпанные пряди. Замер ещё на минутку, наслаждаясь видом расслабленного лисёнка. После завтрака беготня сумбурного утра прекратилась. Было бы странно снова облачиться в облегающий костюм и выйти на пробежку "во второй раз". Поэтому Ригор решил провести время на смотровой площадке за созданием очередного пейзажа. Теперь же, спустя несколько часов после утренних событий, альфа наблюдал плоды своего творчества. Глядя на графитовые линии, складывающиеся в миловидное знакомое личико, он пытался вспомнить, в какой именно момент очертания природы заменились портретом его любимого мальчика. Вроде начинал неровными штрихами передавать на холст увиденное взморье, а закончил наметкой будущих глубочайше-синих глазок. На этот раз омежка не лежал. Он располагался стоя, по пояс, причём будто бы выглядывая из-за чьей-то спины. Хотя почему чьей-то? Ригор стремился изобразить свою спину. Его посетило вдохновение, навеянное древней фразой "омега за альфой – как за каменной стеной". Выражение не всегда соотносилось с жизнью, однако альфа хотел, чтобы у них в семье всё было именно так. Невиданное до сих пор желание защищать свою пару до последнего как-то слишком сильно развилось за последние месяцы. И если внешних врагов не предвиделось, он старался побороть внутренних. Точнее, попросил папу... В любом случае, Ригор уже в сотый раз сам себе пообещал, что сделает всё возможное, учтёт все рекомендации, вынесенные родителем из беседы, которая сейчас происходила, лишь бы любимый был счастлив. Мило с картины обнимал спину (не чью-то, а мужа) одной рукой. Предполагалось, что вторая лежит на плече с другой стороны, но на этот рисунок данный фрагмент не вошёл. Хотя, наверное, было бы интересно изобразить огромное широкое плечо и миниатюрную ладошку. Однако это будет уже совсем другая история. А пока омежка глядел на мир (по задумке – прямо на зрителя картины) из-за спины мужа, обвивая его массивное тело своей тонкой ручкой. Часа два назад Ригор уже собрался было наметить свою руку, которая отзеркаливала бы движение нарисованного младшего. Но не успел - позвали обедать. А потом он понёс еду реальному, не картинному малышу. Переносясь мыслями к моменту замысла и создания наброска, альфа понял, что долго так не протянет. Всё и так напоминало о Мило: запах черешни на одежде... Да, собственно, его одного было достаточно, чтобы постоянно думать: "Как он там? Что они сейчас делают? О чём говорят? Не нужно ли срочно пойти туда и прекратить эту пытку ожиданием?" Не следовало забывать, что пыткой это было только для него. Вероятно, папа и омежка неплохо там время проводят. По крайней мере, на это и была надежда, когда всё затевалось... Тем не менее, портрет, пусть и в зачаточном состоянии, не способствовал отвлечению от назойливых размышлений с не всегда приятным концом. Алан ещё не успел окончить уборку покоев, а Ригор уже вернулся, сгрузил в мастерскую принадлежности для изобразительного искусства, позвал своего горчичного и с помощью него переоделся в спортивный костюм. Омегу, естественно, на это время попросили удалиться. — Вот о чём я Вас попрошу, — альфа мельком глянул в зеркало и чуть одёрнул штаны, чтобы избавиться от складок, — Если Мило выйдет от папы раньше, чем я вернусь, срочно пошлите за мной человека. Я буду бегать на берегу. — Конечно, господин. — И Алану передайте то же. — Хорошо, господин. — Я не то чтобы обязываю Вас дежурить у дверей Режинальда... Но, пожалуйста, постарайтесь не пропустить этот момент и сразу же отправить за мной кого-то. Кого-нибудь быстрого. — Да-да, господин, я понял. Альфа задумался. Прислужник стоял чуть поодаль и почтительно взирал на него, не смея уйти, пока его не отпустили. А Ригор, почему-то, именно сейчас зацепился за манеру речи своего слуги: — Послушайте... А Вам не надоело постоянно называть меня так? — Простите, господин? Как? На секунду задумавшись, стоит ли начинать этот разговор в данный не совсем подходящий момент, наследник всё-таки решил, что стоит. — Вы постоянно прибавляете ко всем ответам или вопросам "господин". Это слово звучит из Ваших уст чаще, чем все другие. Вот я и спрашиваю: не надоело ли Вам? Горничный в миг перестал добродушно улыбаться. Он нервно сложил руки перед собой. — Я не понимаю, господин... Я более неугоден в качестве Вашего слуги? — Нет, что Вы, — альфа пожалел, что вбросил данную тему спонтанно и не подготовившись, — Просто... Вы верно служите мне уже больше трёх лет, и все наши разговоры пестрят этим вечным "господин", "господин", "господин"... Быть может, следует оставить эту нелепую традицию? Бета чуть успокоился. Но по напряжённой позе было заметно, что Ригора он всё ещё не понимал. — Но Вы же – мой хозяин, — осторожно начал слуга, — Мне полагается соблюдать правила приличия при общении с августейшими персонами. К тому же, при дворе Вас все так зовут... Даже Ваш муж... Простите, господин, если я сказал лишнее! — Нет-нет, Вы совершенно правы. Правила... Альфа внимательно посмотрел на горничного. Тот стоял, ссутулившись, и, казалось, чуть побледнел от страха или волнения. Всё-таки, наверное, нельзя с наскока менять вековые устои. Требовалась стратегия. — Извините мне мой неуместный вопрос, — Ригор постарался загладить вину перед испуганным прислужником, — Я ни в коем случае не хотел Вас смутить, обидеть или сообщить о том, что больше не нуждаюсь в Ваших услугах. Ещё как нуждаюсь. И очень Вами доволен и благодарен. Пообещайте мне, что не придадите этому значения. Можете считать, что у меня случилось небольшое помутнение. Сказав это, он резко развернулся и поспешил покинуть место своего неудавшегося манёвра. Из покоев альфа выходил уже под привычное: — Ничего страшного, господин! Спасибо Вам! Теперь к тягостным размышлениям об омежке добавился стыд из-за произошедшего только что. И зачем он заговорил об этом? Кому-то стало лучше? Только человека зря напугал. И где деловые встречи отца, которые сейчас были бы как нельзя кстати? ••• Выйдя за ворота, Ригор вдохнул полной грудью свежий морской воздух. И побежал. Потребность в движении сводила с ума. В городе уже были в курсе спортивных привычек наследника. По крайней мере, не шарахались от него, как когда он впервые решил пробежаться по городу, а не по саду, слишком маленькому для обыкновенных забегов ненасытного до физической разгрузки молодого организма. Небольшая часть молодёжи даже стремились подражать ему, чему альфа искренне радовался. Однако всё равно многие благоговели от личной встречи с такой высокопоставленной персоной, а от этого выражали совершенно лишние знаки внимания. Вот и сейчас пришлось на ходу раскланиваться со знакомцами и незнакомцами, вместо того, чтобы сосредоточиться на беге, дыхании и самом себе. Поэтому Ригор потихоньку свернул в подворотню, пересёк узкий переулок, другой, третий, протиснулся между стоящими рядом стенами домов и вывернул к своей секретной дверце. Береговая линия за городской стеной оказалась не такой многолюдной. Редкие отдыхающие были далеко и даже не заметили его появления. Альфа блаженно выдохнул и побежал дальше. По песку двигаться стало тяжелее, ноги начали утопать в вязкой почве. Но это было даже к лучшему. Сосредоточение на движении отвлекало от мыслей о том, что именно здесь в первый раз они с его крошкой поцеловались. А потом... Потом они поехали в Чрет. Там были отец Мило и его брат... И после всё стало как-то неправильно. Да, именно после этой поездки. Вечерний воздух, состоящий из холодных коротких дуновений и густого запаха морской соли, обволакивал бегущую фигуру. Ветер залетал в уши и трепал волосы, но Ригор решил пробежать ещё немного, чтобы полностью исчезнуть из вида людей. Достигнув этой цели, он понял, что от задумчивости не заметил, как запыхался. Остановившись и опершись на колени руками, постарался восстановить дыхание, но снова отвлёкся. На этот раз – на море. Какая красота! Огромное водное пространство тянется до самого горизонта. Скоро солнце сядет в него, скроет огненный шар в прохладных волнах. Но на небе ещё надолго останется висеть красное пятно, настолько же огромное, насколько и красивое. Альфа уже три раза рисовал подобный пейзаж. И всё равно сейчас не мог налюбоваться. Вероятно, сегодня сегодня море уже холодное. Последний месяц лета определённо даёт о себе знать худшими погодными условиями, чем в прошлом году. Ригор снял обувь и смело подошёл к самому краю берега, до которого волны добегали в совсем тонком состоянии. Вода оказалась не такой промёрзлой, как ожидалось. Он решил немного поплавать – всё равно людей рядом не было и некому было его наготу засвидетельствовать. Раздевшись, альфа подвязал волосы, разбежался и ринулся в пучину акватории, которая находилась в ведении Эвы. Пробежал бы он ещё километра три – нарушил бы границу, а этого делать так халатно было категорически нельзя. Если бы он присмотрелся к себе внимательнее, то удивился такой неудержимой потребности к физическим нагрузкам. Однако теперь, наконец-то, все мысли оказались заняты контролем функционирования организма. От берега... К берегу... От берега. Там, где ноги уже не могут дотянутся до дна, пока голова на поверхности. Подумал, что неплохо бы нырнуть, но потом решил отказаться от этой идеи. Ведь ещё потом объяснять папе, где и зачем он был и при каких обстоятельствах явился домой с намокшими волосами... К берегу... От берега... К берегу... От берега... Устал. Догрёб до места, где можно было сесть и оказаться по пояс в воде. Ноги гудели. Приятная усталость напала на тело, отвыкшее активничать в таких неожиданно больших объёмах. А нужно же ещё добраться обратно до дворца. Но сначала точно требуется немного передохнуть. Пальцы нащупали на мокром песчаном дне пустую раковину. Ригор извлёк бывшее жилище моллюска из-под толщи воды и поднёс к глазам, чтобы рассмотреть внимательно. Скорее всего, раньше здесь жила особь, совершенно не способная производить ценящийся на их рынке перламутр. Сероватая ракушка не переливалась на солнце, не была ослепительно белой, в общем, не представляла ничегошеньки интересного. Однако она существовала же как-то. Появилась на свет вместе с какой-нибудь улиткой, потом улитки не стало, а её панцирь остался прозябать на дне моря. И с такими витиеватыми узорами, выпуклыми линиями, закрученной остроконечной вершиной. Сколько же чудес есть на свете! Вот как в таком прекрасном мире могут жить плохие люди? Что их толкает на бесчеловечные поступки? Почему вдруг одна группа людей решила, что они имеют прав больше, чем другая группа? Потому, что альфы сильнее? Тогда нужно медведей сделать правителями. Они-то явно выиграют у человека в состязании по силе. Глупо это всё и так неприятно. Что Мило его боится. Нет, переживания его малыша никак нельзя назвать глупыми. Глупа была именно ситуация, в которой они оказались. До невозможности проста – пусть омежка просто перестанет думать о плохом! – и до такой же невозможности сложна – а как это сделать? Не очень утешало также и то, что он не может довериться. Хотя разве это его вина? Ну конечно нет. И Ригор снова вернулся к вопросу о существовании плохих людей в прекрасном мире. По ощущениям прошло около часа. Настала пора идти, чтобы продолжить помогать лисёнку выкарабкиваться оттуда, куда его загнало прошлое. Хорошо, по крайней мере, что до сих пор не объявился посланный одним из горничных слуга. Без полотенца кожу быстро обдало холодом приморского воздуха. Высыхающие капли, казалось, даже немного обжигали. Он скоро запаковался в свой костюм, распустил подвязанный хвост и снова побежал, но теперь уже не без некоторого труда. ••• Все старания по расчёту времени не оправдали себя. Ригор добежал до замка, узнал, что оба омеги ещё "заседают", удивился, умылся и переоделся с помощью абсолютно успокоившегося горничного, ещё раз справился о его осознании того факта, что его никто никуда не выгоняет, получил утвердительный ответ, послонялся по коридору, высушил подмоченные волосы полотенцем, снова послонялся по коридору... Как будто папа и Мило там навечно засели. Нет, альфа, конечно, был рад, что они нашли общий язык, и что, видимо, родитель подобрал ключик к омежке и прямо сейчас делал то, с чем Ригор не справился, но... Человек ненасытен. После каждого исполнившегося желания он не оглядывается назад, не благодарит судьбу или небо, а уверенно смотрит вперёд, требуя от жизни ещё большего. Вот и теперь, стоило пройти полутора-двум часам, и молодой человек уже беспокоился не о том, что беседа скоро поспешно закончится, а о том, что она так надолго затянулась. Наследник не идеализировал себя и признавал наличие в собственном характере этой пагубной привычки. Но он также понимал, что развилось это от природного альфьего максимализма и воспитания отца, который требовал решительности и при достижении результатов тут же забывал про цену этого достижения. Если в политической сфере этот навык нередко оказывался спасительным, на личный фронт перетягивать его было совершенно не нужно. А Ригор перетянул. Ещё до того, как Режинальд открыл ему, что рабочую сторону жизни и личную надо бы разделять. Вот и получилось так, что в интимную область утянулись правительские замашки. Требования к себе как к сыну, художнику, а теперь ещё и мужу, достигали невероятных высот. И когда какое-нибудь требование к себе исполнялось, на его место тут же приходило следующее. Обеспечить безопасность будущему мужу? Сделано! Влюбился? Нужно срочно рассказать! Любовь оказалась взаимной? Прекрасно! Работаем над отношениями дальше. Что? Не смог защитить Мило от нападок его семьи? Да что же ты за муж такой... Ещё и не можешь ему помочь справиться с собственными мыслями? О-о-о... Да ведь ты вообще никуда не годишься... Причём перепалка эта не происходила в реальности, альфа никому о своих "долженствованиях" не рассказывал, а его в ответ никто не корил. Весь диалог был в его голове. Обычно чувство собственной неполноценности так и пожирало. Однако теперь меньше, чем даже год назад, потому что папа научил оглядываться и замечать свои сокрушительные победы в прошлом. Им же было так хорошо вместе. Они узнавали друг о друге много нового, вместе читали, спали, работали, гуляли, смеялись, обнимались, целовались и... не только. И малыш с каждым днём становился более открытым: начал сам ласкаться, высказывать своё мнение, перестал извиняться через каждое слово, и, пусть немного, но бояться же он стал меньше, чем при приезде! Последняя неделя, конечно, всё отбросила назад, но ведь до этого... — Господин! Ригор вздрогнул. Так глубоко в сознание он не погружался даже вчера. — Господин! — повторил непонятно откуда взявшийся Алан, — Я прошу прощения за беспокойство. Но Вы уже полчаса ходите кругами по коридору. Здесь прохладно. Быть может, вам лучше будет отдохнуть в покоях? Принести Вам чаю? Чувствуя себя странно опустошённым, альфа помотал головой и как-то сонно произнёс: — Благодарю за такое внимание ко мне Алан. Но я, пожалуй, подожду ещё немного. Слуга выразительно посмотрел на ладони своего господина, затем ещё раз извинился и направился своей дорогой. Ригор глянул вниз. Ну конечно, опять расцарапал тыльную сторону левой кисти. Несколько поперечных алых полос на смуглой коже выступали прямым доказательством того, как сильно он волнуется. Теперь понятно, почему Алан к нему подошёл. Пока никого поблизости не было, альфа слизал кровавые следы, из-за чего начало немного неприятно пощипывать. Подождав ещё с минуту решил, что лучше сходить к доктору за заживляющей мазью, чем продолжать здесь думать о том, что заставляет его калечить себя. Но тут за стеной послышались приближающиеся голоса. Ригор снова дёрнулся, быстро опустил руку, а потом вовсе убрал её за спину. Дверь спасительно скрипнула и приоткрылась. — ... провожу, а если хочешь, вместе дождёмся... — Режинальд, вышедший первым, буквально столкнувшись с сыном, — О, ты уже здесь. Молодец. Передаю тогда из рук в руки своего любимого зятя. Мы очень хорошо... — дальше альфа не услышал, потому что засмотрелся на своего лисёнка. Мило выглядел... наверное, никто не смог бы ответить на этот вопрос однозначно. Личико покраснело, распухло и было влажным от недавних обильных слёз. Причёска чуть растрепалась, как будто омежку долго и упорно гладили по головке (Ригор понадеялся, что не "как будто"). Но поза, взгляд и походка, которой он вышел из комнаты, больше не отражали страха и нехорошего трепета. Младший не сутулился, стоял прямо, ручки не заламывал, а спокойно сложил в районе животика. И смотрел, не отворачиваясь, прямо на своего старшего. И в глазках, всё таких же красивых, больших, синих, но теперь не настолько печальных, что-то зажглось. Что-то неуловимое, то, что было зажжено любовью альфы и потухло около недели назад от переживаний и недосыпаний. Из транса вывел тонкий голосок: — Спасибо Вам... ой, то есть, тебе, Ральд... Я пока всё время забываю. Они перешли на "ты"? Очень хорошо. Просто замечательно! — Пожалуйста, Мило. Не переживай, скоро привыкаешь, — и оба омеги счастливо заулыбались, только если на лице Режинальда улыбка была привычна, то омежка, казалось, улыбнулся впервые за вечность. Из чего Ригор сделал вывод, что отныне обязан своему родителю до скончания веков. Мужчина уловил замешательство сына, поэтому легонько потряс его за плечо, дожидаясь, пока тот спустится с небес на землю. — Ригги, не спи, ещё не ужинали. Ну всё, мальчики, развлекайте друг друга. Я пойду посмотрю, как у моей птички дела. Затем он ещё раз добродушно кивнул зятю и зашагал по коридору, не оглядываясь. — Привет, Риг, — Мило немного поёжился, вновь отмечая холод коридора по сравнению с теплом покоев. Пытаясь не обращать на это внимания, развернул ладошки и протянул их к альфе, давая понять, что готов к бурной тактильной встрече, которую старший обычно устраивал после долгой разлуки. Но сейчас он почему-то медлил. Снова и снова с ног до головы оглядывал своего маленького любимого мальчика. Ригор не понимал, зачем это делает и не знал, как остановиться. С каждым разом удавалось отметить новую деталь, новую перемену: губки младшего теперь были не сжаты, а свободно складывались в теперь менее уверенную полуулыбку. Глазки перестали натужно, часто моргать, раньше они будто сдерживали слёзки или заслоняли зрачки от света, сейчас же открылись миру и, казалось, сами источали свет. А ещё Мило перестал переминаться с ножки на ножку, стоял твёрдо, крепко. — Ты что же, всё это время здесь был? — омеге захотелось заполнить неловкую паузу и как-то отвлечь мужа от такого пристального рассматривания, которое начинало ощущаться неловким. Но это не подействовало и парень решил в кои-то веки взять ситуацию в свои фарфоровые ручки. Он чуть шагнул вперёд, продолжая говорить: — Ты был прав, твой папа помог. Очень хорошо, — в этот момент пальчики легонько тронули сжатый кулак, что окончательно возвратило его обладателя к реальности. Альфа отвёл взгляд, задышал часто, однако не отстранился. Мило подумал, что будет уместно обнять любимого самому. Но не успел: Ригор ринулся вперёд, стремительно, но в то же время аккуратно обвил малыша своими огромными напряжёнными лапами. Омежка постарался полной грудью вдохнуть успокаивающий аромат. Ромашка – это, конечно, хорошо, но ведь свежескошенная трава лучше в сотни раз! — Я так скучал по тебе, золотко! — старший почувствовал, что сейчас заплачет. Однако не придал этому значения и продолжил горячо шептать в маленькое ушко, — Так сильно-сильно скучал. Я всё время думал о тебе, какой ты у меня крошечный, какой хороший, любимый. И знаешь, мне хотелось поскорее тебя увидеть, обнять. Потому что ты – мой родной, мой маленький мальчик. Как же я люблю тебя, лисёнок! И он начал целовать заплаканное личико, переместив ладони на покрасневшие (быть может, от недавних слёз, быть может, от смущения) щёчки. А затем продолжил шептать бессвязные и повторяющиеся признания, которые всё равно в конце концов прерывались поцелуями. Мило тем временем ощущал странную перемену в собственном настроении. Минуту назад ему было легко, свободно, даже радостно, в мыслях появились определённость и понимание того, что дальше ждёт только хорошее. И Ригор, такой внимательный, тёплый, вкусный, обнимал его и целовал, и не хотелось никуда идти и ничего делать. Но внезапно какая-то необъятная грусть и усталость запрыгнули на плечи. Грусть не такая, которая была до встречи с Ральдом, не тяжёлая и беспросветная, а какая-то... Пустая, что ли... Как будто все-все силы вынули, и совсем ничего не осталось. А усталость, наверное, объяснялась тем, что сейчас на протяжении двух часов из него эти "все-все силы" вынимали. Почему-то от разговора с тестем младший устал больше, чем от целого дня. Захотелось лечь, свернуться клубочком на их огромной кровати и просто полежать с закрытыми глазами. Причём в полном одиночестве и в абсолютной тишине. Даже без благоухающего альфы. Это появившееся из ниоткуда желание остаться одному немного напугало. Однако вместе с этим пришло осознание, что сейчас Риг начнёт расспрашивать, сочувствовать, продолжит нашёптывать на ухо разные нежности, сжимать, хоть и нежно, усиленно гладить... А Мило этого не хотел. Сейчас не хотел. Он устал от... Похоже, что от всего. Но ведь Ригор так по нему скучал, наверное, так ждал... Альфа продолжал осторожно тискать в объятьях своего бесценного мальчика, и наверняка не захотел бы расстаться с ним на ещё один неопределённый срок. И эту неутешительную дилемму – выбрать свои интересы или интересы самого любимого человека – нужно было как-то решить, а омежка не хотел ничего решать. Он хотел лечь, закрыть глаза и тишину. Ну вот, не прошло и пяти минут, а появилась новая проблема, за исход которой Мило должен был взять ответственность на себя. От такого расклада дел младший снова почувствовал себя заложником обстоятельств, на секунду забыл увещевания Режинальда, не удержался и всхлипнул. — Малыш, что такое? Что-то случилось? Я... Это всё... Это слишком, да? — Ригор заметил перемены в виде сошествия с личика улыбки и уже начал волноваться, связывая это со своим поведением, — Прости, золотко, я больше не буду столь настырным. Альфа убрал руки со щёчек, шагнул назад и дал омежке немного пространства, однако продолжая держать кончики пальчиков в своих ладонях. — Ты меня извини, я как-то уж очень переживаю, — зачем-то принялся объясняться старший. — Нет, ничего... Я просто сейчас хочу... Ну... — легко было Ральду советовать, а поди выполни. Так сложно говорить о том, чего действительно хочешь, и не испытывать при этом жгучего чувства вины. Вдруг тело прошибла судорога – пока муж его обнимал, холод перестал чувствоваться, но по окончанию объятий стал ощущаться, казалось, ещё сильнее. — Мило, — Ригор свёл дрожащие ладошки любимого вместе и приложил к губам, — Лисёночек мой, скажи же, что случилось? Младший попробовал унять дрожь, но мороз продолжал пробираться глубже. — Х-холодно оч-чень, — прошептал он, но альфа расслышал. — Замёрз? — горячие пухлые губы приложились к окоченевшему носику, — Ну конечно. В коридорах не топят. Пойдём скорее в покои. Старший приобнял омегу за плечи и повёл. Ножки парня заплетались и он то и дело вздрагивал всем телом, но теперь уже только от холода и никак не от страха. — Я же тебе отдал... Понятно, что не всю осень и зиму тебе в этом ходить, но всё же, — Ригор засуетился: приставил к камину кресло, усадил замёрзшего Мило, принёс одеяло, укрыл его до подбородка, начал рассаживать по комнате, видимо не зная, куда девать излишек энергии. Омежке все эти метания вокруг него не принесли привычного удовольствия. Хотя обычно он любил быть для мужа центром внимания, сейчас хотел спокойствия и умиротворения. А альфа продолжал выстраивать логическую цепочку: — Ты, когда я уже пришёл, был без тёплых носков и накидки. А я тебе их давал... Не понравились? — Они колются, — честно сказал младший, — И в них я всё равно мёрзну. Затем он спохватился, подумал, не слишком ли резко высказался, и поспешил добавить: — Но это было лучше, чем ничего, так что я тебе благодарен, Риг. Моих вещей Алан не нашёл... В любом случае, пока мне очень уютно в одеяле... Ригор остановился и будто к чему-то прислушался. Мило немного расслабился, наслаждаясь образовавшейся тишиной. К его сожалению, продлилась она недолго. Альфа болезненно поморщился, цокнул и всплеснул руками: — Совсем забыл. Вот ведь память дырявая, — укорил он себя. Потом мотнул головой, подошёл к свернувшемуся в кресле комочку и опустился на колени. — Золотко, послушай. Мы завтра же закажем тебе новые тёплые вещи, какие только захочешь. Хорошо? — проговорил Ригор, укладывая ладони на предполагаемые коленки (под одеялом было непонятно), — Ты только ни о чём не беспокойся, и будь уверен, что ни за что не замёрзнешь. После того, как омега кивнул, давая понять, что всё понял, альфа поднялся, продолжая суетиться. Он обошёл покои, вернулся к креслу, опёрся о его ручки, навис над пригревшимся парнем. — Ты мой любимый маленький омежка, — голос сорвался на шёпот, — И ты никогда ни в чём не будешь нуждаться, — пришлось сделать перерыв на сглатывание кома, подступившего к горлу, — Я сделаю всё, чтобы ты был самым счастливым... на земле... Мило запрокинул голову, чтобы посмотреть любимому мужу прямо в глаза. Они показались слегка влажными. И как в момент таких трепетных признаний попросить Рига об одиночестве? Но и Ральду он обещал... Старший тем временем снова начал зацеловывать привычно побледневшее личико. На секунду омежке даже захотелось мягко оттолкнуть его от себя. Потому что сейчас не хотелось ласки. Опять же, отвечать на неё не было сил и желания. Возникло противное смешанное ощущение того, что он не вправе отказываться от общества законного супруга, даже если оно его тяготит. Из груди вырвался измождённый тихий стон. Ригор остановился. Отстранился. Вопросительно, но с любовью взглянул на младшего и чуть улыбнулся. Будто без слов показывая, что не будет сердиться, какую бы фразу ни произнёс сейчас тот или какое бы действие ни совершил. — Риг, я... Не знаю, как тебе объяснить, — вот как было бы славно, если бы всё решилось само собой. С другой стороны, а кто, кроме него, может ясно выразить свои желания? Альфа ждал. От нетерпения начал стучать подушечками пальцев о ручку кресла, но глядел всё так же спокойно и влюблённо. Мило подумал, что, даже если он сейчас обидится, это будет поправимо. Ведь всегда можно разъясниться. По крайней мере, это лучше, чем жить в вечной недосказанности, почти все проблемы были от неё. И почему такую простую вещь без Режинальда понять не получилось? — Риг! Я тебе скажу сейчас кое-что, но ты не обижайся, пожалуйста, потому что я не хочу тебя обижать, — вторая попытка вышла удачнее, — Просто... У меня какое-то странное ощущение... В общем... Я очень устал. После разговора с Ре... Ральдом, — тень улыбки промелькнула, но тут же исчезла, — Он попросил теперь так его называть. И мы перешли на "ты". Но сейчас я чувствую как будто... Как будто я совсем ничего не чувствую. Мне хочется... Побыть одному. И омежка терпеливо приготовился к любой реакции на своё заявление. — На какую из частей твоего заявления я должен, ой, то есть, не должен обижаться, лисёнок? — по-доброму усмехнулся Ригор. — Это не потому, что с тобой что-то не так, — затараторил парень, — Ты бы мог подумать, что мне надоело, когда ты меня обнимаешь, целуешь, ну и... Просто со мной... Я не знаю, как сказать. Проводишь время? — Хорошо, золотко, я тебя понял. Только я так не подумал. — А ещё, наверное, ты хочешь спросить, как мы поговорили. — Очень хочу. Мило вздохнул. По крайней мере, он впервые за долгое время чётко обозначил свои желания. Альфа выпрямился. Глянул в сторону. — Малыш, никогда больше не думай, что можешь меня обидеть подобной просьбой. Тем более желанием избавиться от моего назойливого присутствия, — он нервно хохотнул, подчёркивая, насколько такие опасения смешны, — Каждый имеет право на личное пространство и время. И если ты хочешь побыть один, то ты побудешь один. Это совершенно нормально. Омежка снова вздохнул, но теперь облегчённо. Наверное надо было бы ещё что-то сказать, но сил вообще не осталось. — Я только задам тебе один вопрос, а потом сразу пойду, — пообещал Ригор. Он подошёл к креслу сзади, склонился над левым ушком. Младший понадеялся, что это будет что-то не слишком сложное. Мысли, насильно замедленные Режинальдом, перестали роиться в голове и начали куда-то уплывать... — Скажи, малыш, ты же не думаешь, что не подходишь мне... Что мне нужен кто-то другой... Ты не из-за этого хочешь один остаться? — Нет-нет! — омежка встрепенулся и даже хотел обернуться, чтобы повторить то же самое, глядя любимому в глаза. Такой мысли точно не возникало в последние часы. Альфа удержал Мило, поправил одеяло и прошептал: — Умница. Затем подошёл к камину, взял кочергу, поворошил угли, раздвигая их и приготавливая место для новых дров. — Я буду в библиотеке, посылай за мной, как только захочешь, — дал он последние наставления, подкидывая в огонь поленья. Убедившись, что их хватит надолго и костёр не иссякнет в ближайшее время, Ригор направился к двери. Но потом возвратился, снова наклонился над тёмной головкой и спросил: — Можно я ещё только разочек тебя поцелую? Парень кивнул. Старший приложился к худенькой щёчке, вдыхая чудный, но слабенький от усталости обладателя аромат черешни. — Ни в коем случае не вини себя за то, что захотел побыть один. Ты моё золотко и сокровище, и я очень сильно люблю тебя. Мило приоткрыл глазки. — Я тоже тебя люблю, Риг. Спасибо тебе, — вышло как-то слишком тихо и даже болезненно. — Всё, пошёл. А ты помни, что у нас всё хорошо. И ты ни в чём не провинился. На этот раз альфе удалось успешно покинуть покои. — Да. Теперь я знаю, — возможно, только в своих мыслях произнёс омежка. Он улыбнулся от осознания такого большого и тёплого своего счастья. Наконец-то настала долгожданная тишина. Можно полежать, отдохнуть, подумать спокойно. А потом, после этой тишины и этого спокойствия его будет ждать любимый муж, самый красивый и замечательный человек на белом свете. ••• Ригор осознавал, что ещё на пляже расстроил нервы если не до крайней степени, то весьма прилично. Так же он понимал, что не может сейчас остаться в исключительно книжной компании. Ему нужна была помощь и поддержка, альфа признал это без всяких проволочек вчерашнего типа. Поэтому вместо библиотеки зашагал в комнату к папе-омеге, естественно, предупредив Алана. Через минуту горничный господина младшего супруга правителя был направлен из покоев с двумя поручениями: принести заживляющую мазь и снова заварить ромашковый чай.