Зачем человеку сердце?

— Всё, о чём я тебя прошу, это проводить со мной хоть немного времени! — Всё, о чём тебя прошу я, это не ебать мне мозги!       Ира всплёскивает руками и, развернувшись на пятках, хлопает дверью спальни. Жалкое зрелище. Знает ведь, что Антон за ней не пойдёт. Уже давно не тот пиздюшонок, что готов в ноги бросаться.       Антон хмыкает совсем невесело. Они успели за последнюю неделю поссориться сколько раз? Кажется около пяти. Причина одна и та же: Ире нужно больше Антона, больше совместного проведённого времени. А Антону нужно работать. Обеспечивать их подобие семьи.       В последнее время он занят слишком часто. Больше проектов, больше съёмок, больше медийности, и, наверное, Иру можно понять, потому что Антона она видит только ночью, и то не всегда. Понять её можно, но Антон не понимает.       Он разбежаться предлагал ещё год назад, когда всё слетело к чертям, а потом пожалел. Не Иру, нет. Совместно прожитые пять лет сдавливали тисками обстоятельств и обязанности сделать всё, чтобы сохранить то, чего уже давно не было.       Антон винил себя тогда, а сейчас перегорел ко всему. Они оба уже остыли, просто разойтись всё никак не могут. Держатся обеими руками за отношения, которые и спасать-то уже не имеет смысла. Да и не хочется, честно говоря. Антону уже вообще ничего не хочется.       Он остаётся спать в гостиной, где диван уже приветливо разложен с прошлой и позапрошлой ночи. Антон привыкает спать один. Без чужого тепла сложновато, зато в нос не бьёт сладкий запах чего-то цитрусового. Антон этот пресловутый набор разнообразных спреев для тела сам Ире купил, а потом пожалел, когда квартира превратилась в прилавок с фруктами на рынке. Запах душил, раздражал, но сказать об этом Антон не мог.       Ещё одну ссору разводить не хотелось. Он ими по горло сыт. Ира, кажется, тоже. Антон слышит копошение в спальне и готовится уже снимать трусы. Он знает всё наперёд: сейчас Ира выйдет и скажет, что уходит, попросит вызвать такси и начнёт обуваться. Антон не выдержит, остановит у выхода, а после они потрахаются в знак примирения. И так по кругу. — Антон, — слышится плаксивое из спальни. Разумеется, Ира плакала. — Антон, иди сюда.       Хочется спать и курить. Идти не хочется. Но кто бы Антона спрашивал. — Ну? — издаёт он безразличное, подпирая собой дверной косяк. — Я уеду завтра. С меня хватит, правда. Я устала, — Ира обводит взглядом комнату, — от этого всего. И от тебя тоже.       Антону сказать на это нечего. Он сам устал. Пиздецки устал. Сил хватает на то, чтобы согласно кивнуть и пожелать спокойной ночи. Он уходит спать, а когда просыпается в одиннадцать дня, обнаруживает, что ни Иры, ни вещей, напоминающих о том, что у него было буквально день назад, нет. Уехала специально пораньше. Чтобы Антон не смог её остановить. Что ж, она сама выбрала уйти. Антон противиться не станет.       Он один. И квартира, пропитанная ими обоими, теперь тоскливо молчит. Оплакивает их провальный союз? Что ж, Антону не жаль. Даже если это и правда насовсем, то он не будет жалеть. Хотя он не может до конца поверить в то, что Ира ушла от него навсегда. Они ведь не обозначили ровным счётом ничего.       Антон не считает, что пауза пойдёт им на пользу. Ни у кого не получалось ещё построить после неё что-то крепкое настолько, чтобы оно существовало и дальше. Пауза в отношениях синоним к разрыву этих самых отношений. Истина стара как мир.       Антон заваривает себе чай и выходит на балкон в полуголом виде со слегка помятым лицом. Курит не спеша, вглядываясь в тучи, и чувствует себя откровенно паршиво. От привычки не так-то просто избавиться. Это Антон как курильщик со стажем может подтвердить.       И сейчас пять лет из жизни просто так не выкинешь. Неважно, что было в конце, ведь начинали они как все. Со светлыми надеждами на свадьбу, сына, дерево. А по итогу оба остались у разбитого корыта. Даже дня не прошло, а Антон уже чувствует себя неуютно в пустой квартире. Он не выносил эти комнаты, когда в них была видна жизнь, просто потому что Антону такая жизнь была не по душе, но и сейчас ему нихуя не легче.       Он дышит прохладным апрельским утренним воздухом, выкуривает, не замечая, вторую подряд сигарету и хочет в момент свалиться с балкона из-за удушающего ощущения пустоты.       От безысходности не спрячешься и, сука, где, спрашивается, справедливость? Они не могут друг с другом, но и друг без друга никак. Плохая привычка, зависимость с неограниченным сроком действия. Антон тушит бычок о пепельницу и грустно усмехается. Иронично получается. Курить сколько раз бросать пытался, а всё равно возвращался к сигаретам, когда слишком хреново было, так что теперь снова на постоянной основе. Может и с отношениями этими так?       Уходить, а всё равно возвращаться, когда совсем плохо станет. Наиграться со временем и остаться уже навсегда. И не потому, что нравится, а потому что нет безопасного заменителя. И привыкнуть к тому, что есть: разрушающему, приторному, скучному подобию чего-то стоящего. А всё равно привыкнуть.       Антон пьёт уже остывший чай. Почти холодный, потому что не додумался прикрыть за собой дверь балкона. Но в груди что-то мерзкое, комом давящее на горло, не тушится — ни холодным чаем, ни двумя подряд сигаретами. Антон чувствует себя комком тревоги и усталости, прикладывает руку к груди и зачем-то считает сбивчивые удары сердца. Позов когда-то говорил, что так можно унять тревогу. Сердце обманчиво болит, ускоряется. Антон хмурится. Зачем вообще человеку сердце?

***

      Антон водит глазами вправо-влево и задумчиво закусывает губу. Кажется, он один интересуется происходящим. Все остальные увлечены телефонами. Будто там есть что-то интересное. Антон слегка склоняет голову, заглядывая в экран рядом сидящего Позова. Тот пишет что-то Кате, и Антон, слегка смущённый тем, что почти начал читать чужую переписку, отворачивается.       Дима улыбается экрану, а Антон на стену от этого готов лезть. Везёт же кому-то. У них с Катей всё так прочно, крепко. Язык не повернётся назвать их союз чем-то меньшим чем искренность и простиоспади любовь. Антон фыркает. Почему-то теперь, когда Ира не сообщила о себе на следующий день после ухода, не посчитала нужным вернуться, упоминание любви звучит паршиво и жалко. Даже мысленно. — У тебя шило в жопе на постоянной основе? — совсем не вежливо интересуется Антон, когда Арсений проносится мимо его кресла со скоростью цунами и выбивает из рук телефон.       Не то, чтобы там было что-то важное (если важным нельзя назвать мемчики в твиттере), но всё равно можно было поаккуратней. Хотя Антон вынужден признать, что будь он в менее отвратительном расположении духа, он бы слова Арсению не сказал. Тот оборачивается на замечание, останавливается даже и вальяжно возвращается к креслу.       Арсений наклоняется, прогибаясь в пояснице не хуже дворового кота, поднимает телефон и, подмигивая, возвращает Антону прямо в ослабевшие руки. Пальцы не держат, а самого Антона слегка глючит из-за количества действий и внимания Арсения к его скромной персоне. Он понять ничего не успевает, как телефон во второй раз выскальзывает у него из рук, почти приземляясь на пол. Арсений подхватывает его у самого пола. Хренов ловкач. — Шаст, приём, — он щёлкает пальцами у Антона перед лицом, половина состава, сидящего в гримёрке, теперь обращает на них внимание. — Не руки, а решето.       Антон так же заторможенно принимает телефон из чужих ладоней, задерживая пальцы на чужой коже на секунду дольше положенного. Тепло чужих рук, пусть и длящееся всего ничего, приносит ему успокоение. Арсений задерживает взгляд на пушистых ресницах, когда Антон прикрывает глаза, тяжело выдыхая.       Все снова занимаются своими делами во время небольшого перерыва до съёмок следующего «Громкого Вопроса», быстро теряя интерес к их короткому взаимодействию, но от Арсения не ускользает нюанс — с Антоном что-то не так.       Арсений едва ли может похвастаться тем, что знает Шастуна как облупленного, даже если они работают в одном коллективе хуеву тучу лет. Антона самого по себе, конечно, можно назвать открытой книгой, но прочитать можно лишь тот текст, который он тебе предложит. Такие вещи, как проблемы, которые, к слову, случаются абсолютно у всех, он предпочитает оставлять лишь себе.       Арсений давно заметил закономерность. Антон говорит о проблемах в одном случае, — когда они уже решены. Либо разговаривать о них в прошедшем времени, либо никак. Арсений его в этом понимает. Они схожи в своей тенденции умалчивать о каких-то вещах. Только у Антона это плохие вещи, а у Арсения любые, какие он посчитает нужным. Он чем-то радостным не всегда готов делиться, а уж всем остальным тем более.       К людям что Антон, что Арсений относятся с особой осторожностью. Ни у одного из них, правда, нет душераздирающей истории о том, как однажды им разбили сердце и утопили его в говне, но даже без этого они оба прекрасно понимают, что люди не белые и не пушистые. Многолетняя медийная деятельность убеждала в этом раз за разом и продолжает заниматься этим до сих пор. Арсений смирился быстро, Антон не может до сих пор.       Арсений знает чуть ли не лучше всех остальных, как важно для Антона мнение окружающих. Доходит до комичного, но он скорее всего обратит внимание даже на случайно брошенный взгляд прохожего и успеет прокрутить этот момент в голове примерно тысячу раз, чтобы попытаться понять, что с ним не так.       Арсений перестаёт носиться по гримёрке и садится на край дивана, что стоит прямо напротив кресла, в котором расположился Шастун. Тот выглядит, откровенно говоря, плохо, усталость видна даже под слоем макияжа. Арсений задумывается на этот счёт.       Это не его дело, и всё же он открывает телеграмм, печатая короткое «всё хорошо?». Антон читает моментально, отрываясь от экрана телефона, и ищет глазами Арсения. Когда обнаруживает, лишь коротко кивает, отвечая на вопрос. Неубедительно. Арсений показательно приподнимает бровь в немом вопросе: чё пиздишь? Антон ответить в таком же примерно стиле не успевает. Стас зовёт на выход.       И всё же прямо около входа в съёмочное помещение Арсения останавливает прикосновение чужих пальцев к своей ладони. — Выпить после не хочешь?       Горячий шёпот заставляет дёрнуться и сдавленно выдохнуть. Арсений чувствует дыхание около шеи и слегка ёжится, когда следом по коже проходится волна прохладного воздуха. Антон уже отошёл от него, расположился на своём стуле. Арсений улыбается краешком губ, правила игры принимает.       Он не собирается отвечать Антону на вопрос сразу, а тот и не ждёт. Он будет ожидать от Арсения заветной фразы, после которой всё сразу станет ясно. В отеле или у него дома? Сразу после съёмок или Арсений подъедет позже? Что пить и кто покупает?       Они общаются незамысловатыми фразами, имеющими смысл лишь для них двоих, не так уж и часто. Они бы могли договориться прямо, но разве так не интересней? Ловить подсказки, понятные лишь им, и точно знать, что это только между ними.       Они такую игру практиковали всего пару раз во время съёмок того же «Громкого Вопроса», а после всегда с точностью знали, чего ждать от ночи. Они ехали расслабиться, выпить. Это случалось именно тогда, когда один из них чувствовал себя плохо и хотел получить поддержки. Они не друзья вообще-то, но почему-то утешение находилось именно друг в друге. Выпивка, короткие разговоры. Но они никогда не заходили дальше, чем это.       Антон прекрасно знал, что Арсений тоже осведомлён о том, что порой им обоим хотелось не просто выпить и лечь спать, чтобы на утро скомкано попрощаться и разъехаться, а как минимум получить близости. Антон, здороваясь с опоздавшим Куручем, невольно поглядывает на Арсения и задумывается о том, что никогда не хотел от него только поддержки.       Не то чтобы они с Арсом дураки. Они знают, что в их отношениях есть давно уже не дружеский интерес друг к другу и чувства, которые даже отдаленно не являются платоническими — они просто делают все возможное, чтобы не признавать этого. У Антона, разумеется, есть свои причины, и он уверен, что у Арсения тоже.       Разрушать рабочую химию и установленную за долгие годы неплохую связь — пусть и отменным сексом (хотя кто ж его знает) — не хотелось. Они оба прекрасно понимают — это того не стоит. В их возрасте и положении всё-таки лучше думать головой, а не головкой.       Арсений выбрасывает ощущение горячего дыхания на собственной коже из головы и ищет подходящего момента. Нужный подворачивается спустя почти тридцать минут съёмки. — Голубой сироп для коктейля, — считывает с губ Ильи Арсений и расценивает это как знак.       Он смотрит в упор на пишущего что-то на карточке Антона и тянет: — А мне всё-таки кажется, что это ликёр.       Антон поднимает на него взгляд, и Арсений видит в его глазах понимание. Всё сводится к шутке — обычное дело — про ликёр «Блю Кюрасао» и японского режиссёра, чья фамилия оказывается созвучной — Куросава. С напитком на сегодня определено.       Антон в момент чуть ли не пропускает подсказку с ликёром, вливаясь в общее настроение и уже забывая о том, что Арсу успел предложить, и всё же улавливает, постепенно возвращаясь в реальность. — Блин, включите «Грустный Дэнс», так плохо сейчас… — тянет Илья насмешливо, запрокидывая голову. Антон общий смех подхватывает, а сам думает, что да, чёрт возьми, включите ему ваших Ар(к)тиков и Астиков. Может хоть чуточку на душе лучше станет.       То, что за ликёром они заедут по дороге, Антон понимает почти сразу, ведь Арсений относительно алкоголя подсказок больше не даёт. Интересно теперь только место. Предыдущие разы они были в отеле. Дома у Антона была Ира, которая бы явно не особо поняла ситуации.       Пусть с Арсением она и в хороших приятельских отношениях, но всякий раз, когда Антон предлагает ему провести ночь за выпивкой вдвоём, он предполагает, что будут они наедине. Сейчас, вероятно, Арсений тоже выберет отель. Он же не в курсе произошедшей ситуации. Арсению бы намекнуть, что сегодня можно не ютиться по отелям, но пока что происходит удачный момент для другого слабого намёка сразу от обоих. — А и имей в виду, — проговаривает Арсений словно поучительно, глядя на Илью, — как только мы сейчас правильно ответим, мы обнимемся. Мотивация? — Да, — тянет Куруч с улыбкой. — Ради таких вещей стоит… — Жить, — Антон смотрит вроде в камеру, а вроде и на Арса, пока не понимая, думают ли они сейчас об одном и том же или Арсений сказал это просто, к слову.       Хотя у него никогда не бывает ничего просто. Пора бы уже привыкнуть. Но вроде как Арсений на его «жить» улыбается, и вроде как всё понимает.       После пятого вопроса все сидят в полном ахуе, если говорить культурно. Арсений поглядывает на Антона, пока тот пытается сложить в голове хоть что-то. В конечном итоге сдаётся, на Арсения смотреть в ответ начинает, показывает что-то жестами, будто бы Арс поймёт, но тот лишь шепчет: — Шаст, это читерство. — Это один хуй не поможет… Арсенал, — немного погодя добавляет Антон с широкой улыбкой. Прозвище забавное.       Шестой вопрос проходит гладко, ровно до момента, пока Позов не выдаёт: — А что за вопрос: какие женщины нравятся Арсению?       Антон, как кажется даже ему самому, реагирует на это красочнее всех, как в принципе всегда на всё то, что касается Арсения. Они коротко переглядываются, добивая шутку последующими короткими репликами. И, говоря словами классика: тот, кому есть что сказать, всегда молчит. Антон с шутки-то сыпется именно потому, что знает прекрасно, что Арсений вряд ли бы сейчас обратил внимание хоть на одну женщину. Любого возраста.       Он знает, и Арсений даже совсем не скрывал, что заинтересован он по большей части Шастуном, хоть и флиртовать умудряется со всем, что движется и дышит. Такова его натура, но Антон, неосознанно ревнуя поначалу, пришёл к выводу, что Арсений срывается ночами пить и утешать только его. Искать утешения он идёт также к нему. А флирт — это всего лишь синоним к слову Арсений.       Пока они прощаются с Ильёй, Антон получает короткое СМС с охуетьневстать вопросом от Арсения. Тот явно понял, что что-то не так, раз решил уточнить о месте. И когда он успел выучить Антона так хорошо, спрашивается?       Арсений улыбается, когда читает на своём экране такое же ёмкое «у меня». Антон видит эту предназначенную лишь ему сейчас улыбку периферическим зрением, будучи развёрнутым даже не в сторону Арсения, но сердце всё равно начинает биться чуточку быстрее. Пустота Антона внутри грозит заполниться, и сердце начинает ударяться о грудную клетку ощутимей, дабы вернуть в реальность. Оно словно предостерегает от того, что совсем скоро может случиться, но Антон глушит удары, забываясь в очередном разговоре. Становится хуже, и, блять, серьёзно — зачем человеку сердце?