Зачем человеку сердце?

      Никто не задаёт вопросов, когда они покидают кабинет вдвоём раньше остальных, прощаясь со съёмочным составом. Но Серёжа не упускает возможности выглянуть в окно после их ухода, чтобы убедиться в том, что он прав. — Ещё немного, Стас, и твой проигрыш станет очевидным.       Дима отрывает взгляд от экрана телефона, но к окну подходить даже не думает. Ему всё более чем очевидно. А то, что Арсений с Антоном сейчас уедут куда-то вместе — это в самом деле до банального логично.       Стас хмурится, отвлекаясь от монтажа. По Матвиенко видно, что тот почти ликует, но Шеминов считает своим долгом немного его осадить. — Это ещё ничего не значит, даже если они там решат потрахаться. Уговор был не таким. — Я помню, — Серёжа в ответ улыбается. — Но я знаю Арса. И ты его знаешь не хуже. Он не спит с кем попало. — Да, Серёж, некоторым бы поучиться, — Дима откровенно устал выслушивать эти ежедневные препирания на счёт одной и той же темы между своим коллегой и их креативным продюсером. Поэтому почему бы им не заткнуться? — Душный ты, что пиздец, — Матвиенко смотрит на него почти с укором. А Стас в подтверждение кивает.       Охуеть, ещё и виноват остался. Дима встаёт с места, отправляясь курить, чтобы не слышать дальнейшего развития темы. Нашли тоже о чём сплетничать. — Как бабки, — бурчит он, прежде чем выйти из кабинета.       И столкнуться неожиданно с Антоном. — Арс телефон забыл, — отвечает он на неозвученный вопрос и стремительно скрывается из вида за дверью кабинета, в котором всё ещё Стас и Серёжа, которые всё ещё занимаются глупыми вещами, о которых Антон не в курсе.       Он, явно озадаченный, выходит из кабинета уже с телефоном в руке под улюлюканье Матвиенко. Позов как знал Антона дождался. — Чего это они? — Дима пожимает плечами, хотя прекрасно знает. Он с Антоном вместе идёт на выход. Один — к Арсению, другой — покурить. На том и прощаются.       Дима видит, как друг садится в свою машину, видит Арсения, принимающего из рук Антона свой телефон, вот они обмениваются короткими репликами, и машина исчезает за поворотом парковки. Дима смотрит ей вслед и неожиданно для себя задаётся вопросом: с чего это Антон, который обычно на бытовые просьбы типа «братан, принеси воды» отмахивался и отвечал «давай сам», сейчас попёрся за телефоном, причём не своим, да ещё и с таким энтузиазмом?       Диму если честно мало волнует цель совместного пребывания Антона и Арсения где бы то ни было этой ночью, даже если это (по фантазиям Матвиенко) секс, но вот такое проявление заботы, казалось бы, самое обычное, но не особо свойственное Антону даже с близкими, настораживало.       Дима не из тех, кто лезет со своим уставом в чужой монастырь, именно поэтому не пристаёт с расспросами по типу: а помнишь ли ты про свою девушку, пока проводишь ночь со своим коллегой? Но и выкинуть эти мысли из головы по крайней мере сейчас он не может.

***

— Почему мы сегодня у тебя? — Арсений обрывает установившееся уютное молчание между ними, когда Антон возвращается из алкомаркета с бутылкой ликёра. — Потому что квартира свободна, — Антон за рулём немного тушуется под серьёзным взглядом Арсения в зеркало, но направленного прямо на него. — Ну, в ближайшее время точно.       Сам Арсений неожиданно замолкает и не пытается узнать больше. Только кивает. И Антон про себя удивляется. Обычно всё не так. По крайней мере, между ними. Арсений, если они начинают говорить о чём-то серьёзном, да в принципе о чём угодно, что касается самого Антона, задаёт столько вопросов, сколько сможет придумать. Поначалу это смущало, а потом стало привычным.       Арсений Антоном интересовался всегда. И, честно говоря, это до сих пор удивляло. Антон не психолог конечно, и никогда себя им не считал, но больше чем уверен, что людям всегда интереснее и важнее говорить о себе. А Арсений какой-то не такой.       Антон о нём знает целое нихуя, а всё потому, что Арсений скрытный, как чёрт. И вот это всегда удивляло и настораживало. Неужели ему никогда не хотелось с кем-то поговорить? Обсудить какие-то проблемы или навалившуюся грузом на плечи рутину? Антон рассмеётся, если Арсений скажет, что говорить не о чем.       При этом он не лезет, потому что если им обоим комфортно в позиции: Антон — говорит, Арсений — слушает, — то его всё более чем устраивает.       Когда они подъезжают к стоянке у дома Шастуна, Арсения безбожно размаривает в тепле салона, и он почти успевает провалиться в сон, но голос Антона выдёргивает его из полудрёмы. Они выходят и остаются на месте возле машины ещё пару секунд. — Пойдём? — слышит Арсений осторожное.       Он по-доброму усмехается. Антон милый. А его настрой меняется несколько раз не то, что за день, за несколько часов. Сначала он томным голосом предложит поехать к нему, даже если без намёка на что-то, а потом с невинными глазами, будто спрашивая разрешения на дальнейшие действия, у самого подъезда спросит «пойдём?». Арсений находит это милой чертой Шастуна, о которой тот даже наверняка не догадывается.       Антон разувается наспех, как только они заходят в квартиру, скидывая с себя кроссовки так, что один из них умудряется вылететь за пределы коврика, лежащего у двери. Он ворчит сам на себя, потому что вспоминает о беспорядке на кухне и в комнате и, оставив кроссовок валяться, быстрыми шагами проходит вглубь квартиры. Арсений следит за его быстро перемещающейся фигурой и делает вид, что увлечён разглядыванием себя в большом зеркале, висящем прямо на входной двери.       Антон что-то судорожно расставляет по местам, видимо, с утра было не до этого. Арсений украдкой поглядывает на него в то же зеркало, а после наклоняется за кроссовком Антона, чтобы аккуратно поставить его на коврик ко второму. — Идём, Арс, — доносится с кухни.       Арсений был здесь пару раз, но он заезжал перед гастролями и обычно вместе с Серёжей или Димой, чтобы всем вместе поехать на вокзал или в аэропорт. Но целью его визита никогда не было что-то подобное сегодняшнему. Его это вовсе не нервировало, потому что с Антоном ему комфортно и это не односторонне. Но при этом чувствовалось волнение, на которое Арсений старался не обращать внимание. — У меня есть орехи, фрукты остались. Это так, на закуску. Но для начала предлагаю поесть. У меня было что-то вроде, ну, что поесть.       Антон тараторит, глядя в пол, и Арсений понимает, что тот тоже напряжён. Словно они оба чувствуют приближение чего-то. Хорошего или плохого трудно сказать. Просто как бы они ни отталкивали от себя навязчивые мысли, они всё равно появляются назойливым роем и скрывать их всё сложнее.       Арсений тихо посмеивается, улыбаясь, и немного расслабляется, видя ответную улыбку. У Антона дома жарко, поэтому приходится снять с себя худи, чтобы остаться в одной футболке. Арсений выпутывается из рукавов, после поправляет задравшуюся футболку и уже хочет спросить, куда положить кофту.       Он на секунду зависает, когда видит оценивающий взгляд. Антон что, пялится на него? Но мысль быстро теряет смысл, потому что тот делает это регулярно. Арсений привык. Человек, может, хочет получить чисто эстетическое удовольствие? И кто Арсений такой, чтобы этому мешать? — Кинь это куда-нибудь, — Антон видимо тоже ловит себя на мысли, что немного подвис, поэтому быстро кивает, принимая кофту в руки. — Я пока найду в твоих закромах, чем нам поужинать. — Вроде плов был, — доносится из другой комнаты. — Плов так плов, — Арсений не привередливый.       Он плов находит, быстро ориентируется у Антона в ящиках, и, когда тот возвращается обратно к Арсению, застаёт довольно уютную картину. Арсений делает всё по-хозяйски, накладывает им обоим плов, плавными движениями движется с двумя тарелками в руках к микроволновке. А у Антона всплывает что-то типа флешбэка.       Совсем недавно Ира также накладывала им обоим поздний ужин в тарелки. Она всегда ждала Антона, чтобы поесть вместе, хотя и всегда ворчала, что обязана его ждать. Антон не считал, что это было нормальной претензией, и тем не менее ценил то, что она проявляет заботу. — Ты долго стоять собираешься?       Арсений, пока Антон, оперившись о спинку стула руками, вязнул в собственных воспоминаниях, уже всё поставил на стол. Он раскладывал вилки, поглядывая на Антона подозрительно. Интересно он понял, что к чему? Хотя это же Арсений. Он, вероятно, догадался ещё в машине. — У тебя нет хлеба, — произносит он, пытаясь поддеть вилкой кусочек мяса. — Ну да, — Антон пожимает плечами.       Ира не любила хлеб, не ела его и считала, что он портит фигуру, а она тщательно за этим следила. Антон не разбирался во всей этой теме типа подсчёта калорий и каких-то диет, но хлеб по просьбам девушки покупать перестал. Пусть, если ей так легче.       Антон не то чтобы видел смысл в постоянных диетах, он считал Иру красивой, даже когда она не занималась всем этим. Но та часто говорила о том, что любой человек должен соблюдать подобный постулат и что Антону тоже не мешало бы привести себя в форму. Он тогда так и не понял, что девушка имеет в виду, но и забить на эти слова не смог. Стало казаться, будто он ей не соответствует. — Ты о хлебе так задумался? — Почти. — Она насовсем ушла, да?       Антон готов был почти охуеть от такой прямоты, а потом пришло осознание, что он разговаривает с Арсением, для которого быть прямолинейным — жизненный принцип. Он уже всё понял, но зачем-то ждёт подтверждения. Антон пожимает плечами. А что ему сказать? Он ведь не знает, ушла Ира насовсем или просто взяла паузу. — Ладно, после пары рюмок ликёра ты всегда разговорчивей.       Арсений не насмехается, не пытается ни в чём копаться. Спокойно доедает плов, приготовленный, кстати, Ириной, после ждёт, пока доест Антон, и отправляется мыть тарелки. — Да не надо, Арс. — А? — отвлекаясь от шума воды, переспрашивает Арсений. — Всё нормально, я помою. Доставай пока свои фрукты, орехи.       С Арсением просто. Легко, без неловкости, без препираний, кто за кем сегодня моет тарелки, потому что «я устал» и «я не нанималась твоей домработницей». С Арсением уютно.       А ещё тот довольно неплохо выучил самого Антона, и спустя полбутылки сладкого ликёра, Антон расслабляется полностью и трещит буквально обо всём, что видит. Арсений знает это его состояние, когда он хочет поделиться буквально всем, что внутри и снаружи него, рассуждая будто бы о каких-то неочевидных вещах. Через пару рюмок он станет тише, и тогда-то сможет выговориться.       Арсений пьянеет медленнее, поэтому не упускает возможности пошутить пару раз по этому поводу. Но голова тяжелеет и у него. Его это не заботит, потому что даже в нетрезвом состоянии его язык не развязывается настолько, чтобы быть похожим на Антона. Арсений научился хранить о себе информацию в любом состоянии.       Кроме того, даже если сегодня он хотел бы поговорить о себе, то всё равно бы не стал. Он буквально чувствует, что должен оказать Антону необходимую поддержку. Всё-таки он расстался с девушкой, с которой вместе был не первый год. А терять — Арсений знает не понаслышке — больно. — Я не знаю, Арс, на сколько она ушла. Пиздец просто ведь даже не в этом, — Арсений, разливая по рюмкам новую порцию ликёра, немного упустил из вида, как Антон плавно перешёл от обсуждения цен на бензин к этому. Хотя его мыслительные процессы тоже слегка замедлились. И внимание ослабилось. Не удивительно, что пропустил. — А в чём? — Арсений даёт знак, что слушает. — А в том, — Антон тянется пальцами к наполненной только что рюмке. — В том, что я не знаю стоит ли возвращаться ей. И начинать опять. Ты думаешь, всё шло гладко?       Антон снова тормозит и ждёт от Арсения подтверждения того, что его пьяные россказни слушают. Арсений давно уловил это. Антону нужно стопроцентное внимание, когда он о чём-то говорит. — А как всё шло? — подпирая кулаком подбородок, тянет Арсений медленно, приподнимая рюмку над столом.       Они выпивают синхронно, забрасывая в рот какие-то орехи и дольку нарезанного яблока. — Хуёво! — восклицает Антон наконец. — Мы трахались и это было знаком примир… мира. Примирения, короче, да.       Антон чувствует себя обнажённым, рассказывая все эти подробности, тем более под тяжёлым взглядом Арсения. — Потому что нужно было язык не в рот друг другу пихать, а с помощью него разговаривать, — выдаёт он лениво. — Это так, на будущее.       Антон кивает, соглашаясь. Перед Арсением ему не стыдно таким казаться, потому что Арсений не испытывает к нему в этой ситуации ни жалости, ни принятия. Антон сам знает, что решать проблемы сексом и думать, что всё так устаканится — гиблое дело. Но слова Арсения всё равно были ему нужны. Он как ни крути старше, и Антон чувствует себя защищённым. Мнение Арсения для него имеет смысл. — Ебать, — Антону хочется разбавить неприятный диалог пустой репликой. — Подай вон ту карамельку. — Вот эту сосательную? — Да.       Антон неторопливо разворачивает конфету, поглядывая на Арсения, освещённого слабым светом. Хорошо, что люстру можно регулировать, иначе только яркий свет бил бы по глазам. А так они сидят в полумраке и, чёрт возьми, Арсений шикарен именно в таком виде.       Антону на пьяную голову думается, что он сорвал джекпот. Видеть Арсения таким может только он, и это греет сердце.       Арсений тем временем встаёт со стула и отходит к подоконнику. Там стоит небольшая колонка, и, по всей видимости, пришло время разбавить их неспешные разговоры такой же расслабляющей музыкой. Они в ней не нуждаются, потому что чувствуют себя более чем спокойно. Но Арсений ещё в первый раз, когда они решили выпить, включая музыку, уточнил, что она хуже не делает. Всё можно пережить под правильную песню.       I Found — Amber Run       Вступление Антон слышит не сразу, пару секунд слишком тихо. А после мощный вокал врывается, заполняя собой тишину. И что удивительно, музыка не портит её уют своими битами.       I'll use you as a warning sign       That if you talk enough sense then you'll lose your mind       Арсений возвращается назад, забирает из рук Антона конфету, чтобы тот перестал мучить обёртку. — Знаешь, что вспомнил? — отвлекаясь от пальцев Арсения, спрашивает Антон словно невзначай. Конфету ему возвращают, и, задерживаясь на чужой ладони чуть дольше положенного, Антон чувствует себя лучше, чем было. — М? — Игру с конфетой.       I found love where it wasn't supposed to be       Right in front of me       Talk some sense to me — Какую? — вопрошает Арсений саркастично. — Кто быстрее справится с обёрткой? У тебя нет шансов. — Дурак, — Антон смеётся, укладывая голову на стол, но через секунду снова поднимает, и Арсений в полутьме видит, как горят его глаза. — Что за игра-то? — Мы в универе такое делали. Там, короче, двое вставляют в рот одну конфетку. Под музыку танцуют так. И если проигрывают, то пьют два шота подряд.       Арсений напряжённо пялится на Антона, потом на обёртку от конфеты, лежащую посреди стола. Антон же взгляда не сводит с Арсения. На самом деле он не думает о том, что тот согласится на это. Всё это глупые игры, которые подходят кому-то, кто не они. Тем более что разобраться в том, что он испытывает, сейчас невозможно.       У него долгие годы было желание Арсения, и от этого никуда не деться, но стоит ли давать слабину, особенно в момент эмоциональной боли? Антон Арсения использовать не хочет… — Ну, давай попробуем.       I'll use you as a makeshift gauge       Of how much to give and how much to take       …Антон не хочет, но Арсений вынуждает.       Они поднимаются со стульев почти синхронно, и Арсений тянется, подхватывая Антона под локоть, чтобы тот если что не рухнул обратно на стул. Он старается отключить мозг, выбросить из головы мысли, что Антон вероятно просто хочет забыться. Тем более на пьяную голову этого можно было ожидать.       Арсений не позволял кому-либо с собой так обращаться. Но все они не Антон. И даже если сегодня его используют, как жилетку для слёз, он хочет думать, что тоже достаточно пьян, чтобы не просто хотеть, а нуждаться в близости Антона. Тогда не так странно, верно? Они просто получили удовольствие, когда оба в нём нуждались.       Да, так нравится Арсению больше.       Он утягивает Антона за руку ближе к окну, всё ещё близко к столу, но не настолько, чтобы, вдруг оступившись, удариться о деревянный угол. Когда Арсений отрывает взгляд от пола, то почти скулит, увидев, как губы Антона цепляют край слегка продолговатой конфеты.       На вскидку Арсений сомневается, что они будут соприкасаться губами, но близость весьма пугающая. Он прижимается к Антону вплотную, ощущая себя так, словно собирается танцевать бачату. Антон сам его ближе притягивает, обхватывая руками талию. Арсений не понимает поначалу, куда деть руки, а после плюёт на смущение с высокой колокольни и притягивает Антона руками за шею ближе, оставляя ладони так. При их разнице в росте всё сложилось удачно.       Арсений мысленно считает до трёх и тянется губами к концу конфеты. Он чувствует дыхание Антона на своих губах. И совершает фатальную ошибку, поднимая взгляд и встречаясь с Антоном глазами.       I found love where it wasn't supposed to be       Right in front of me       Talk some sense to me       Фраза повторяется уже, кажется, в третий раз, и Антон зачем-то старается её перевести. На пьяную голову не выходит. И дышится как-то сложнее. Арсений рядом с ним такой горячий и податливый. Он так близко, как не был ещё ни разу до этого. У Антона от близости почти мгновенно рушатся многолетние установки.       Арсений усугубляет. Губами обхватывает конфету поплотнее, и Антон на секунду перестаёт дышать. Он почти коснулся его. А Арсений нарочито спокойно и медленно двигается в такт музыки, утягивая Антона за собой. Тела трутся друг о друга, и Антон ловит себя на мысли о том, что хочет к чертям снять футболку и с себя, и с Арсения.       Тот выдыхает медленно в приоткрытые губы, смотрит в глаза, а после совершает запредельное. Антон чувствует, как Арсений пальцами зарывается в его волосах, слегка надавливает, успокаивая, а у Антона срывает последние тормоза. Он тянется ближе, чтобы Арсений потерял концентрацию, а после утягивает конфету губами.       Арсений смотрит на него ошарашенно, у него на лице виднеется румянец. Губы приоткрыты и всё ещё находятся в опасной близости. — Повернись спиной.       Арсения Антон разворачивает грубым движением. Потому что невыносимо становится смотреть на его губы, и Арсений послушно прижимается спиной к груди стоящего позади Антона, откидывает голову на плечо, позволяя чужим рукам обхватить его талию, сжать бёдра. Он так много испытывает в один момент, что рискует задохнуться. Антон позади так же жадно вдыхает.       Он по-кошачьи утыкается носом в шею, пуская по спине Арсения мурашки, и слегка прикасается губами. Арсений ни черта не соображает, двигает бёдрами и слышит судорожный выдох прямо на ухо. Они всё ещё медленно покачиваются в такт музыки, ощущая друг друга до мурашек.       Антон снова трётся кончиком носа о шею, двигается ещё ближе, цепляет зубами мочку уха, и Арсений почти умирает в этот момент. Ему по ушам бьёт музыка, сердце заходится в быстром темпе от коротких поцелуев.       I found love where it wasn't supposed to be       Right in front of me       Talk some sense to me       Антон будто бы проживает момент раз за разом, когда слышит те же строчки, что отпечатываются в голове будто бы они что-то значат. Это не так. Конечно. Мир в один момент сузился до одного Арсения, до его охуительных бёдер. До его короткого стона. — Я не могу, Арс.       Антон разворачивается сам, тянет за руку, чтобы в конце концов толкнуть Арсения к краю стола. Тот не медлит, усаживается и колени разводит в стороны. Антон тоже не медлит. — Мне нужно кое-что… проверить, — у Антона заплетается язык. Пьянящая близость туманит голову наравне с ликёром. — Проверяй, — шепчет Арсений, укладывая руки на чужой шее.       Антон опускает голову на его плечо и почти плавится. Ему жарко, страшно, охуенно. Так много всего. Арсений ближе жмётся, гладит спину ладонями, слегка приподнимая ткань футболки. Антон не хочет проверять свою теорию о том, что просто-напросто не сможет остановиться. Что хочет Арсения так сильно, что почти до помешательства. Что хочет его так, как никого не хотел. — Пожалуйста останови меня, — хрипло просит Антон, отстраняясь. Арсений лишь отрицательно машет головой. — Ты вкусно пахнешь, — шепчет он невпопад, пока Антон перемещает горячие ладони на его покрасневшие от смущения и алкоголя щёки. — Сейчас самое время врезать мне и уйти, — слышит Арсений умоляющее, но при этом его продолжают удерживать на месте. — Это ж всё по пьяни, Арс.       Песня заканчивается. И теперь они остаются один на один друг с другом. От этого становится плохо. Близость опасна, губительна. Между ними по-другому и невозможно. Арсений переваривает слова Антона пару секунд, сожалея о том, что они остались в тишине. Отступать некуда. Арсений капитулирует. — Неважно. Я больше не хочу… — он прикрывает глаза, ластится к рукам. И Антон почти кончается как личность. — Не так. Я больше не могу убегать от тебя. Рано или поздно это бы всё равно случилось.       Арсений бесконечно прав. Им не убежать от этого совместно созданного торнадо. А это именно оно. Затягивающее их с немыслимой скоростью в самый эпицентр масштабного пиздеца, без права передумать и сделать выбор в пользу своего душевного спокойствия.       Они с Арсением своей спокойной жизни помахали ручкой и выставили её за дверь. Как глупо и неосознанно. Шагнули в эту пропасть, давая себя на растерзание друг другу, царапая все внутренности острым лезвием случайно брошенных фраз, заставляли друг друга плавиться от ненавязчивых касаний и совсем не думали о последствиях. А они оказались серьёзнее, чем каждый из них мог когда-либо представить.       Последствия их собственной глупости вперемешку со слабостью и каким-то слишком детским для двух взрослых людей любопытством: а насколько далеко они могут зайти в этих играх? Антон думает, что вот это, это уже слишком: немного влажные и до привычного тёплые руки Арса на его шее, и собственные ладони на Арсовых плечах, сжимающие ткань футболки. — Можно я поцелую?       А, нет. Вот, что действительно слишком.       Это она, та самая черта, которую не то, что никогда нельзя было пересекать, а к которой они не должны были даже приближаться. И вот, где может начаться настоящая жесть. — Можно.       Или уже началась.       Антон, давая Арсу зелёный свет, убеждает себя, что хочет лишь проверить свою давнюю теорию, надеясь, что станет противно. Сейчас, один несчастный поцелуй, и они поймут, как ошибались. Поймут, что просто придумали себе одну на двоих проблему, которой не существует. И не существовало никогда. Просто небольшой сбой в их перегруженных вечными проблемами мозгах.       Мозгах, которые теперь просто отключаются сразу у обоих. Губы Арса сухие на Антоновых губах выбивают из головы всё дерьмо, что успело накопиться, и тело окутывает странное спокойствие, укрывающее с ног до головы, как самый мягкий на свете плед.       И, наверное, надо бы забеспокоиться. Совсем не такой эффект должен был быть от этого поцелуя. Вместо ожидаемого страха и ощущения, что это неправильно, чувствуется… покой? Вот оно. Антон ощущает всем телом, уверенный, что Арс чувствует то же самое. Это точка невозврата. Их личный рубеж. — Мерзко? — Заткнись.       Нет. Антону не мерзко. Арсению, кажется, тоже. Но он не может в этом признаваться ни себе, ни тем более Антону. Так быть не должно. Это всё неправильно, ненормально. Поэтому думать сейчас больше не хочется. И не потому, что не о чем, а потому что явно не время. Последнее, что успевает промелькнуть оставшейся назойливой мыслью в поплывшем сознании: хуй с ним. Потом разберутся. Потом исправят.       Они уже большие мальчики, знают, что делают.       А сейчас Антон прижимает Арсения к себе. Сейчас есть только их немного сбившееся одно на двоих дыхание, осторожные прикосновения, будто им по шестнадцать лет, и всё это с такой неописуемой нежностью, что аж блевать хочется.       Правда в противоречие этому в груди разливается приятное тепло и внизу будто скручивает узлом. Будь им сейчас действительно по шестнадцать лет, когда ещё ощущаешь подобное (и собственно какого хуя это ощущается сейчас?), скорее всего, они бы приняли это за приятный трепет. Но уже как-то возраст не тот, и не до романтики совсем, когда мерзкая тревожность бьёт назойливо по стенкам желудка. — Давай остановимся.       Это, наверное, лучшее предложение в данной ситуации, которое можно услышать от человека в здравом уме. Но увы и ах, Арс таковым не является, поэтому его слова вызывают лишь слабую усмешку, наполненную лёгкой тоской.       Впрочем, ему можно сказать спасибо. Он хотя бы пытается это остановить. И Антону бы взять с него пример и поддержать эту идею. Но, кажется, уже поздно, потому что единственное, что Антон хочет сейчас взять — это самого Арсения. — Ты серьёзно хочешь остановиться? — спрашивает он тихо. — Нет, — Арсений в подтверждение двигается ближе. — Тогда не выёбывайся.       Антон уже не соображает, что несёт между пьяными поцелуями. И Арсений виновник этому. Его губы, руки, скользящие по спине так, что прикосновения едва ощущаются в принципе — слишком охуенно, но слишком мало. — А что мне сделать?       Антон сказал это вслух, да? — Забей.       Арсению и правда очень хочется забить. Самого себя ногами и до тех пор, пока его мозги не встанут на место. Внутренний голос подсказывает, что этого уже никогда не произойдёт. Чем бы его заткнуть?       Подрагивающие ресницы Антона, его мокрые ладони, продолжительно сжимающие рукава Арсовой футболки, стали казаться до ужаса чем-то правильным. Арсений думает о том, что Антон заходит слишком уж далеко в своих ебанутых проверках. Он просто сумасшедший, кажется. Хотя чья бы корова мычала. Самому ведь тоже совсем не хочется останавливаться. И если Шастун ещё может оправдать всё то, что сейчас делает, попыткой опровержения или подтверждения своей ебанутой теории, то Арсу оправдаться нечем.       Полбутылки ликёра так себе оправдание. Потому что не в нём всё дело. Это всего лишь как толчок, как предпосылка. А желание это появилось так давно, что стало неотъемлемой частью жизни. Потому что Арсений этого правда ждал. Так долго ждал.       У него от Антона мурашки по телу бегут, а тот целует с каким-то уж слишком охуительным напором, от которого начинает нехило кружиться голова. Хотя, возможно, у Арса просто подскочило давление. Но виной этому по-прежнему тот же Антон. — Стой, Шаст. Стой.       О том, что пора тормозить и оторваться, наконец, друг от друга, запоздало понимают оба, когда руки Антона как-то незаметно перемещаются сначала вниз к краю футболки, а потом и вовсе забираются под неё, слишком уверенно размещаясь на талии. Арс вздрагивает. И вот тут-то становится страшно. Страшно открывать глаза, страшно смотреть друг на друга будто ничего не произошло. А так уже и не получится. — Прости, у меня от тебя башню сносит.       Лучше бы было промолчать.       Мысль, разделённая одна на двоих, заставляет прикрыть глаза с тихим продолжительным выдохом. Напряжение нарастает за секунду до невероятных масштабов в удушающей тишине, прерываемой лишь тихим учащённым дыханием. — Проверил свою теорию? — шепчет Арсений в попытке заглушить тишину. — Больше всего на свете я хотел бы её опровергнуть, — Антон отвечает тем же сладким шёпотом. — Но? — Но ты умудрился всё испортить, Арс.