Stolen Dance

      Олежа не всегда бывает рассудительным. Для него, как творческой личности, нормально особо ярко испытывать свои эмоции, использовать особые термины в комментариях, пытаясь доказать свою правоту в той или иной идее, неосознанно жестикулировать во время общения с кем-то и в целом никто особенно не жаловался. Наоборот, многие читатели восхищались им, интересовались его творчеством, искали потаенные смыслы в его текстах и конечно же оставляли километры отзывов, которые Олежа любил разгребать часами за чашечкой кофе, обсуждая с читателем его небольшую статью. Однако несмотря на известность в узких кругах литературного мира, несмотря на тонны похвалы и любви, сыплющихся со всех сторон, Олеже было одиноко. Большую часть своей жизни он проводил в закрытой от чужих глаз комнате с припущенными шторами, подымался со своей кровати, тяжело вздыхал, стараясь наладить рой мыслей в воспаленном сознании и плелся к письменному столу, особо не разбирая дороги. Олежа и не хотел особо выходить на улицу. Ему нравилось творить в темноте, в полном одиночестве в компании недопитых чашек чая или кофе, в открытых баночках лекарств и множества грязных, потертых, но таких родных писателю записками, что всегда с торжественным вниманием глазели на него, зазывая в свой томный, тихий, но удивительный мир. Олежа не жаловался. В двухкомнатной квартире жил только он, родители не обращали на него внимания и он был целиком и полностью отдан себе. Хочешь завтрак в 11:30? Да пожалуйста! Съесть остывшие макароны в 22:00? Без проблем, хоть засыпай три ночи! По началу такая перспектива одинокой жизни наедине со своей любимой работой его привлекала. Вдали от всех, в тишине, никто тебя не пнет, не обсмеет и не ударит, спокойно пишешь свои истории, вдохновляясь другим творчеством, просматривая множества фильмов и перечитывая несколько раз по кругу все книги в личной библиотеке, и при этом всем ты сам себе хозяин, сам можешь управлять своей жизнью, чего Олежа давно хотел. Его отец, Михаил, требовательный и злой человек не оценил его любовь к «Писакам», потому даже не позволял думать об этом, заставляя его насильно увлекаться другим, увлекаться организацией бизнеса и всей это шумихи, которую парень больше всего ненавидел. Отучившись в ВУЗе, он помахал родителям рукой и уехал в купленную им квартиру, чтобы наконец то остаться одному. Но это одиночество сильно отравила его через некоторое время, потому Олежа пытался еще усиленнее работать, чтобы забыться, затмить и уйти от странных, но таких давних желаний, присуще каждому человеку. Олежа буквально нуждался в заботе. С каждым днем из молодого человека 24 лет он превращался в уставшего, вечно голодного и словно умирающего взрослого. Мешки под глазами чернели и округлялись, подобно маленьким полумесяцам, взгляд, некогда ясный и чистый, стал походить на цвет грязной морской волны, в котором плавали веточки, иссохшие листочки, пакетики и прошлый мусор. Некогда особо ухоженные волосы превратились в растрепанный труп ворона, у которого из всех сторон торчали всклоченные кудри, что наседали на глаза и щекотали уши. Кожа была бледной и сухой, похожая на пергамент по ощущениям, а осанка все ухудшалась и ухудшалась, отчего он больше не мог без боли выпрямить спину. Поначалу Олежа особо не обращал внимания на такие изменения в теле и здоровье, потому принимал как данность, продолжая целыми днями исписывать дюжину записных книжек и щелкая клавишами по клавиатуре, редактируя сцены. Но когда эти проблемы начали усугубляться, приводя его мозг в неожиданные головокружения, дневную сонливость и постоянной усталостью, он с горем пополам решил заняться своим здоровьем — начал хотя бы раз в день гулять на улице и есть больше чем одно яйцо или макароны за день. Однако несмотря на все попытки выполнить все базовые потребности организма, он чувствовал что душа просила другого. Пела об этом ночами, просила во время очередных самокопаний или прогулок, забирала у писателя ручку и компьютер, чтобы напомнить о себе и заставляла его нервно дрожать, не желая ее принимать. Просто не хотел снова наступить на прошлые грабли и получить большое количество разочарований, злобы или боли, так как смирился со своей тихой и одинокой судьбой. Олежа встретил его совершенно случайно. Однажды, прогуливаясь по улице, что была одета в весенний яркий наряд и кругом раздавался смех детей и говор влюбленных парочек, он заметил нечто выбивающее из спокойного, довольно милого и светлого окружения, с которым писатель очень редко контактировал. На стене жилого дома висела пламенно-рыжая листовка с аккуратно выведенными буквами, что невероятно цепляло глаз и привлекало. Олежа остановился напротив и задумчиво хмыкнул, вглядываясь в слегка расплывчатый из-за плохого зрения текст. Эта листовка отдавалась особой аурой загадочности, каким-то желанным теплом и искренностью, словно именно сейчас, в это время и в этом месте писатель должен был встретить такую находку, похожую на детскую поделку. Такие вещи Олежа делал ребенком и прятал по всему небольшому двору, играя в шпионов и партизан с деревенскими детьми и это короткое воспоминание вызвало улыбку, такую редкую на этом изможденном лице. Он подошел ближе к стене, взял двумя пальцами гладкую на ощупь листовку и прочитал: «Друг на час, день, ночь — с вами посидеть я не прочь. Звоните по номеру +7 (***) (***) 67. Звездочкин А. Э.» Слабая усмешка тронула его бледноватые губы и он часто заморгал, чтобы удостовериться в реальности происходящего. Однако листовка никуда не исчезла, не улетела птицей в небо, а осталась лежать в его ладони, заманчивая покачивая краешками. Целая буря чувств охватила его с головы до ног, проводя холодной рукой по вечно напряженному позвоночнику, заставляя того слегка вздрогнуть. Эмоции нахлынули на него подобно разноцветным краскам, которые небрежно разбросали из ведер по уставшему от бренного существования мозгу, заставляя Олежу пребывать в некотором шоке, смятении. Эта реклама выглядела невероятно глупой, нелепой и сюрреалистичной, как будто она пришла из старого мультика или плохо снятого фильма о революционеров. Но вместе с этим в этом ярком, дешево сделанном куске «искусства» был особый шарм, какая-то притягательность, как будто Олежа держал в руках не бумагу, а в глаза какому-то человеку, видел перед собой и не решался подойти, как прыщавый подросток на выпускном бале. Еще и фамилия такая необычная. Звездочкин. Олежа еще раз пробежался глазами по листовке, чтобы распробовать фамилию на вкус и нахмурился, ощутив неприятный, но в то же время обжигающий вкус соли на языке. Эта фамилия отдавалась особым таинственным светом, который бывает только у едва появившихся звезд, когда они только начинают свою жизнь, разгораясь все ярче и ярче, заполоняя все вокруг своими острыми краями, чтобы показать себя, задеть других и явить Вселенной. От нее веяло инородным, очень странным теплом, который не было ни у одной другой фамилии, что одновременно отталкивало, но и притягивало к себе, как обычно притягивает огонечек свечи в детстве. Наверняка этот человек еще и красивый. Наверно он высокий, подтянутый, уверенный в себе человек, в котором можно было увидеть опору и веру в завтрашнем дне. Наверно он заразительно смеется, одевается со стилем и всегда приходит во время, имея тысячи тайн и загадок за обворожительной улыбкой. Но Олежа тут же отогнал внезапно навязчивые мысли, опустив голову в смущении и тяжело вздохнул, снова переведя взгляд на листовку. Все это казалось абсурдом, опасным занятием, которое не стоило его внимания и времени, потому что Олежа, честно говоря, не считал себя интересным человеком. Не думал что кому-то тоже будет интересно обсуждать книги, литературные приемы и писатели во время живого разговора и не думал что может чем-то впечатлить, несмотря на свои умственные и чувственные способности, ведь он считал себя ботаником, зубрилкой и книжным червем, что ему часто говорили его сверстники, которым он никак не мог ответить. Поэтому общение онлайн для него было самым удобным, но и тревожным способом найти «своих», но все-таки он понимал что так продолжаться вечно не может. Придется выходить в люди и общаться вживую, не в интернет-дискуссиях, а видя, слыша и чувствуя человека напротив. Не прятать взгляд, не кривить осанкой, не мямлить, не сводить пальцы вместе, а говорить. Говорить открыто и ярко, без стеснения. И этот человек с глупой бумажки красивой фамилией мог бы помочь, но действовать надо осторожно. Бдительно и обходительно, как Олежа любил. — Здравствуйте, чем могу помочь? Приятный бархатистый голос донесся из трубки, отчего Олежа слегка вздрогнул, чуть замедлив шаг. Этот голос был очень приятным. Он как будто бы обволакивал изнутри, заполняясь в легких подобно кипящей воде, заставляя каждый позвонок вздрагивать от его дребезжания, а где-то в груди становилось настолько тепло и уютно, что Олежа ненадолго забыл дар речи, но спустя мгновение он одернул себя. Дыхание сбилось, оно было тревожным и рваным, пальцы дрожали от слабого волнения, но он тут же загнал ее куда подальше вглубь души, чтобы не затянуть паузу и показаться неловким, громко вздохнул и ответил, поджав губы: — Здравствуйте. Я бы хотел вас ко мне… — Ты на свидание меня приглашаешь? — Нет-нет! Я… хотел бы с вами поговорить, вы же друг на час, верно? Я бы хотел чтобы вы остались со мной на день. Мне одиноко и я бы хотел… — Провести время и пообщаться, да? Ну хорошо, я готов. — Отлично! Сколько с меня? — Денег я не беру. Мне главная радость — счастье людей, это куда важнее денег. Подскажи адрес и назови себя. Вот он рискованный момент. Что-то внутри Душнова подсказывала ему что это все дурная затея, что это может быть никто иной как серийный маньяк, извращенец, наркоман или психопат, готовый при первой встречи с маленьким и нелепым Олежей зарезать его, украв все деньги. Однако Олежа тут же смахнул эту тревогу из своей головы, хоть и хотелось прямо сейчас выключить телефон и в очередной раз спрятаться от мира, сгорая со стыда от упущенной возможности. Но нет. Хватит убегать. Хватит прятаться. Хватит бояться. Надо когда-то жить, пробовать, рисковать, знакомиться и делать себя счастливым, а не утопать в тоске и уныния из-за страха привязанности. В конце концов у Олежи давно не было партнера по танцу — может этот Звездочкин будет новым? Олежа собрался с силами, глубоко вздохнул, унимая новый взрыв мыслей внутри и ответил, чувству как позади него разрушается что-то привычное. — Светлановский проспект дом 90. Меня зовут Олегсей Душнов. Не Алексей, не путайте пожалуйста. — Хорошо, Олегсей, договорились. Я скоро к вам приеду. — А и еще… — Олежа резко остановился. Ветер ворошил его волосы, солнце только начинало садиться, навивая какую-то особую ностальгическую атмосферу. Он вдохнул воздух полной грудью, ощущая как приятный холод остужает перенапрягшее тело и как ликует душа в предвкушении. — Как вас зовут? Просто у вас на листовке только фамилия, а вот имя… интересная кстати фамилия! — Спасибо. Меня зовут Антон. Можешь со мной на «ты». И с этого дня, весеннего, довольно теплого и легкого, он открыл новую страницу в жизни, решив наконец самому управлять своим счастьем и учиться быть увереннее, настойчивее. Ведь как невозможно одному исправить этот мир, так и в одиночестве сложно изменить свой внутренний мир. Олежа шел к себе домой на встречу своей судьбе и его она никак не тревожила — лишь интриговала и интересовала. И он попробует ее. Пусть он и не всегда был рассудительным.