Stolen Dance

Квартира встречает Антона монотонным молчанием, от которого неприятно давит в висках, вызывая тяжесть в воспаленном сознании. Сковывающая усталость после долгих часов работы полностью поглотила его тело, из-за чего одеревенели кости, было трудно двигаться, а мышцы застыли настолько, что он не смог хотя бы закрыть дверь за собой, бессмысленно вслушиваясь в звуки тишины. В квартире было холодно, неуютно. Из окон, раскрытых нараспашку, валил ветер, качая своими огромными хвостами занавески, шорох которых немного успокаивал мрачную атмосферу, что каждый день давила на плечи Антона, подобно могильной плите. Широкий луч света позади него слегка окрашивает мглу, очерчивая длинный ковер розоватого цвета, тумбочку, шкаф и вход в гостиную, в которой едва-едва можно было увидеть силуэт дивана и блеск стаканов на барной стойке. Антон тяжело вздохнул, чуть опустив голову. Тьма квартиры разглядывала его с пристальным вниманием, прекрасно ощущая его уязвимость, внедряя в него воспоминания ушедших лет, голоса, что давно впечатались в эти стены, призраки прошлого, которые никогда не уйдут из его души. Ведь когда-то эта квартира была наполнена счастьем. Мягкими разговорами в дождливые вечера, неловкими улыбками, легкими касаниями и руганью во время готовки, но в этом и была истинная жизнь. Эти незначительные, но такие яркие, теплые детальки зажигали в его противоречивой душе настоящий огонь, вселяющий в нем уверенность за свои действия и слова, зажигал его на новые свершения и обволакивал жаром настолько сильно, что он отражался во всем: в его резких и живых речах, в отточенных движениях и взглядах, способные заставить любого человека поверить. Поверить в свои силы и идти дальше несмотря ни на что, благодаря чему и появился народный герой Дипломатор. Герой, который должен был изменить мир к лучшему. Герой, живший только ради других. Герой с новыми идеями, готовый быть для всех лучшим, сильным и блистательным. Герой, в которого хотелось верить. Любить. Но теперь в этом не было никакого смысла, ведь его больше не было в живых. — Я дома. Говорить получается с трудом. Горло было словно сжато тугими кольцами, отчего мышцы неприятно ныли, но Антон не особо обращал на это внимание. Он медленно, собрав все несуществующие силы внутри, закрыл дверь за собой с громким хлопком, прорвавший невыносимую тишину. Внутри была сущая пустота, ни счастья от прихода домой, ни радости после выполненной работы, ни спокойствия за свою обеспеченную безопасность — ничего. Только выедающая все внутренности тоска, что просачивалась сквозь глотку, глаза, уши и ноздри, заставляя голову наполняться ватой, к ощущениям которых он уже давно привык. После того злополучного дня, когда он услышал хруст костей, когда слышал крики выпускников института, день, когда мигом закончились все радостные и счастливые моменты, день, когда умер Олежа. Тот, который сумел изменить его душу. Тот, с которым хотелось хоть на край света. Тот, который вселял в него уверенность одним ярким взглядом голубых как июльское небо глаз и одним своим присутствием, который отдавал себя полностью ради общего дела, ради свободы, ради него самого. С того дня вся его жизнь превратилась в замедленный, невероятно серый и монотонный фильм, в котором отобрали все краски, праздничную и яркую музыку сменили на зацикленную тревожную мелодию, бьющая тонкими молоточками по мозгам. И смотрел на этот мир Антон как будто бы через пленку, в которой было трудно вдохнуть, повернуться или хотя бы поднять голову, потому что не было воздуха, не было сил, не было больше смысла жить. Антон запирает дверь на ключ и, шаркая ногами по полу, прямо в обуви, идет к гостиной. Мысли лениво смешиваются в одну непонятную субстанцию, перед глазами все рябит от черноты, а холодный ветер немного бодрит сжатые мышцы, заставляя того невольно вздрогнуть. У него совершенно нет идей чем занять себя в очередной унылый вечер (или же ночь?) и от этой мысли ему стало еще тяжелее. Бессонные ночи из-за повторяющихся кошмаров, постоянная самоненависть и чернь в его сердце истощали организм, превращая в некогда красивого, статного и властного человека в прозрачную оболочку, у которой не было ни целей, ни мечт, ни яркого прошлого и видимого будущего — лишь беспросветное настоящее, в котором он все еще живет в качестве наказания. Наказания за свое бездействие, за то что он не смог, не успел, не сказал, не извинился в конце концов! Ведь он сам знал насколько сильны могут быть слова, насколько радикально они могут изменить судьбы людей, в том числе и его собственную, видимо, всегда обреченную на провал. Антон останавливается у подлокотника дивана и окидывает серым взором комнату. Обычная кухня, обычная гостиная, где было все, чего он так давно хотел. Были и радости, смех, плач и ссоры, были и сюрпризы и отчаяние, но теперь вся эта мебель, вся розовая посуда, картины, календарь с котенком, шкафчики и тот же диван являлись лишь костями. Костями упущенного, мертвого счастья, что в скором времени раз и навсегда убьют хозяина, а квартира станет хорошим, уютным гробом неизвестного героя. Мужчина криво улыбнулся, пригладив волосы ладонью и протяжно вздохнул, захлопнув надоевшее окно: — И кто из нас тряпка теперь? Наверно я, верно? — Спросил он, глядя куда-то в небольшую прорезь спинки дивана. Его медные глаза сверкнули от луча света проезжающей по потолку. — Если бы только был шанс, я бы… я бы сделал все чтобы этого не случилось. Я в растерянности. Я не понимаю что мне делать. Я не знаю куда идти, потому что… без тебя я… Голос дрожал из-за подступающих рыданий. В горле образовывался едкий ком, сдавливающий гортань тонкой трубкой и от этого становилось мерзко. Его отец, влиятельный в Москве чиновник, всегда упрекал его за слезы, говорил что это признак слабости и не признак сильного мужчины, которым он обязан быть всегда. И Антон верил. Никто по-настоящему не видел его истинных эмоций, для этого он одевал различные маски, защищался спокойной улыбкой и всегда говорил ровно, четко и серьезно, не давая волю своим чувствам. Только Олежа видел его любым: в ярости, в слезах, в детском счастье восторге и печали и он никогда не осуждал. А поощрял. Но сейчас ему не хотелось снова плакать. Снова чувствовать себя противно, чувствовать себя слабаком, который не может пережить смерть дорогого человека и потому он, наскоро вытерев слезы с щек, метнулся к шкафчику, больно ударившись бедром об тумбу. Он порывисто открыл дверцу, засунул руку и нащупал знакомое горлышко бутылки хорошего коньяка. Но когда он с поддельным восторгом вынул ее, что-то екнуло в его сердце: она была пуста. Улыбка сползла с его мраморного лица, брови чуть нахмурились, а руки мелко затряслись, выдавая его скрываемую агрессию и он, без каких-либо эмоций, швырнул бутылку в стену. С громким лязгом она разбилась и ее осколки упали на плиту, противно прожужжав по ее поверхности, на что Антон даже не обратил внимания. Звук, как и все что было в этой квартире, утонули во тьме, возвращая тленную, тяжелую тишину, прерываемая редкими порывами ветра. Антон тяжело вздохнул, провел ладонью по лицу, мученически хмурясь и медленно повернулся на пятках, в надежде отыскать что бы выпить. Потому что эмоции били ключом и необходимо было их заглушить как можно скорее. Он искал не долго и вдруг взглядом он зацепил одинокую в верхнем шкафчике небольшую коробочку. При виде знакомого сине-зеленого узора что-то внутри перемкнуло, из-за чего по телу поплыли приятные волны тепла, дрожащие, едва уловимые, но настоящие. Агрессия и глубокая тоска ненадолго прекратили свое существование, оставляя хотя бы короткую возможность управлять своим телом рационально, и Звездочкин, осторожно взяв коробочку, прочитал короткое: «Молочный Улун». На лице проскочила короткая усмешка, что-то теплое коснулось его груди и быстро забилось сердце, заставляя его снова трястись, как будто от холода. Внутри оказалось два пакетика чая, который так любил Олежа и так не переносил сам Антон, однако именно этот нежный и особенно трепетный вкус хорошо отражал сам образ Олежи. Мягкий, красивый, добрый и заботливый комочек нервов, готовый помочь и себя не жалея. — Будешь чай? Перевел взгляд на пустующий диван, где обычно, именно с правой стороны (он сам не понимал почему) сидел Олежа. Антон медленно, как заученный ритуал, от которого зависит вся его жалкая жизнь, вскипятил воду в чайнике, бросил пакетики в две кружки и когда все было готово, он разлил кипяток и сел на диван, придерживая свою кружку. Легкий запах чая постепенно согревал его острые скулы, подобно тонким пальцам, обвивал уставшие мысли что бесконечным потоком кружились в его сознании, заставляя хотя бы немного успокоиться, расслабить перенапрягшие мышцы. Вторая кружка стояла перед ним на полу, безмолвно ожидая его слов, действий в этом томительном чаепитии, но Антон молчал. Антон не понимал что он делает и для чего, но он четко понимал, что благодаря маленькой частички Олежиного присутствия успокаивали, делали его немного живее, немного ценнее для себя. Он касается сухими губами к кружке и ощущает как горячий напиток пробегает по полумертвому позвоночники, немного согревает расшатанные нервы и постепенно становится немного легче, радостнее. Это было по крайней мере лучше, чем коньяк, который он пил каждый день и после него он несколько часов подряд смотрел в стену, погружаясь в свои мысли, или же лежал на полу и тихо рыдал, ощущая себя ничтожеством. — Вкусный чай… определенно. Жаль что я его не любил, может быть решил бы наши проблемы тоже. — Пробормотал Антон, слабо ухмыляясь. Перевел взгляд на чашку напротив. — Надеюсь и тебе вкусно. Может быть мы еще поговорим… хотя бы немного. Если пожелаешь слушать. Так Антон провел всю ночь, медленно выпивая чай и молча глядя то на кружку, то на телевизор напротив, погруженный в свои мысли, пока неожиданно не уснул, пока за окном начало светать. В комнате общежития номер 12 некий призрак обнаружит внезапно возникшую чашку, не побитая, без трещинки и каких-то повреждений, как бывает у Димы, а ту самую. давно забытую, но такая родная, прогретая Антоновской квартирой. И он ее выпьет. Выпьет, чтобы успокоить все тревоги и тяжелые мысли Антона, переродив в нечто красивое, нечто удивительное и светлое, веря что они рано или поздно встретятся чтобы поговорить. Однажды…