***
Ему стоило поторопиться, но остатки похмелья давали о себе знать. Превозмогая собственные силы, Чонгук шёл в направлении университетского кампуса, проклиная каждое возвышение и лестницу на своём пути. Прошедшая ночь была как в тумане, но он знал себя после четырёх бутылок соджу, так что ему не хотелось даже попытаться вспомнить, что он мог натворить. В конце концов, за годы учёбы друзья могли привыкнуть к его выходкам, в том числе когда он был вусмерть пьян. Преодолев ещё одну лестницу, он победно воскликнул что-то неразборчивое и окинул взглядом территорию кампуса, показавшуюся впереди. Несмотря на раннее утро, жизнь активно бурлила: студенты и преподаватели ходили туда-сюда, кто-то торопливо, кто-то расслабленно, наслаждаясь прохладным солнечным утром. Чонгук взглянул на часы, расположившиеся на одном из зданий, и с облегчением похвалил себя: у него было ещё пятнадцать минут, чтобы дойти до аудитории и постараться не уснуть в самом начале лекции. — Так и будешь стоять посреди дороги и мешаться под ногами? Чонгук не сразу сообразил, что обращались к нему. К своему стыду, он понял, что действительно стоял посреди узкой дороги, как живое препятствие. Едва он решил обернуться и парировать претензию, парень пренебрежительно оттолкнул его в сторону и прошёл мимо. Тошнота и пульсирующая головная боль не позволили Чонгуку быстро отреагировать, поэтому он с раздражением смотрел парню вслед, всё ещё чувствуя его грубое прикосновение. Он мог бы его догнать и, может быть, даже толкнуть в ответ, но не в нынешнем состоянии и совершенно точно не на территории кампуса. Дождавшись, пока парень затеряется среди толпы и приступ головокружения сойдёт на нет, он вновь двинулся в сторону университета. Упрямо стараясь подавить раздражение от неожиданной грубости в свой адрес, он сконцентрировался на том, чтобы вести себя как человек, который не страдал от похмелья. Подойдя к друзьям, стоявшим неподалёку от главного здания, он судорожно выдохнул, чувствуя собственное участившееся сердцебиение и вновь нахлынувший приступ тошноты. Ан окинула его брезгливым взглядом и, не говоря ни слова, вложила в его руку бутылку воды. Благодарно кивнув, Чонгук сделал пару осторожных глотков, постепенно чувствуя, что дурнота отступила. — Ты слышал, что наконец-то приехали студенты по обмену? — Ан практически искрилась от восторга, то и дело приподнимаясь на носочки, чтобы разглядеть в толпе новые лица. — Чему ты так радуешься? Придётся таскаться с ними, как с детьми, и я сомневаюсь, что хоть кто-то из них знает корейский. Приложив холодную бутылку с водой к разгорячённой щеке, Чонгук скривился, рассматривая небольшую группу иностранных студентов, собравшихся на противоположной стороне дорожки, ведущей ко входу в здание. Красивые, высокие, громкие… Даже стоя поодаль, он слышал смесь голосов и языков, большую часть которых не знал. Возможно, похмелье притупило остатки дружелюбия в нём, но от одной мысли о знакомстве со всеми этими людьми ему снова стало дурно. Он надеялся, что сумеет избежать общения с ними хотя бы на ближайшие сутки. Едва ему наскучило рассматривать новые лица, он почувствовал, как кто-то слишком очевидно рассматривал его. Интуитивно повернув голову, он столкнулся с холодным взглядом, от которого захотелось спрятаться, вжаться в стену, затеряться в толпе, лишь бы перестать ощущать его на себе. Оцепенев, Чонгук проводил взглядом парня, с которым столкнулся несколько минут назад по пути к университету, чувствуя, что раздражение от их встречи снова возвращалось к нему. — Так что ты там говорила про студентов по обмену? — обычно не испытывающий неприязни к тем, с кем едва знаком, он понимал, что этот парень определённо был исключением. И он мог поклясться, что их чувства друг к другу были взаимны. Неприятный ком крутился у Чонгука в солнечном сплетении, но не столько от воспоминаний об их столкновении, сколько от того, с каким видом парень то и дело продолжал поглядывать на него. В его взгляде невозможно было прочитать конкретные эмоции, будь то интерес или враждебность. Казалось, он просто смотрел, изучал, но Чонгук всё равно чувствовал себя пригвождённым к стене, словно он стоял под прицелом оружия, выстрел из которого будет означать мгновенную смерть. — Это Тэхён, — сказала Ан, заметив интерес Чонгука к иностранному студенту. — Он уже поздоровался, хотя формально нам ещё не представили студентов по обмену. И кстати, он знает корейский, поэтому поймёт каждое гадкое слово, которое ты скажешь в его адрес. — Без разницы, — бросил Чонгук, надеясь, что его голос прозвучал достаточно безразлично. Он знал, что Ан шутила, но столь неудачное первое знакомство могло превратиться в нечто похуже, провоцируя его на колкие комментарии в адрес Тэхёна. И отчего-то ему казалось, что в свою сторону он услышит не менее ядовитые замечания. Наконец пересилив своё желание рассматривать Тэхёна, Чонгук снова бросил беглый взгляд на остальных, но они не были и вполовину так же интересны. Тем не менее он с горечью понял, что его теория о студентах по обмену была разрушена в щепки: он действительно слышал, как почти все из них перешли на довольно неплохой корейский. Чонгук едва слушал, что говорила Ан, но по её восхищённому тону можно было понять, что она продолжала говорить о Тэхёне или каком-то другом студенте по обмену, который привлек её внимание. Головная боль перекрывала всё остальное, и он был неожиданно благодарен тому, что мог сконцентрироваться только на этом ощущении и больше ни о чём не думать. Сложив руки на груди, он наблюдал, как иностранцы медленно зашли в главное здание в сопровождении сотрудника администрации университета. Замыкали группу студентов Тэхён и парень, схвативший его под руку. Этот иностранец, появившийся из ниоткуда, бросил заинтересованный взгляд на Чонгука и приблизился к Тэхёну, нашёптывая ему что-то на ухо. Это заставило желудок Чонгука сжаться от необъяснимого чувства. Друг Тэхёна не вызывал у него неприязни, это был неожиданный страх, промчавшийся холодком по спине, словно они уже виделись раньше, и это было чем-то таким, что вспоминать совершенно не хотелось. Поторапливаемый Ан, он машинально поплёлся рядом с ней, надеясь, что все недавние чувства, которые вызывали у него замешательство, испарятся, как только он придёт в себя. Он отчаянно не хотел пересекаться с Тэхёном и его другом до конца их программы по обмену, но одновременно с этим он понимал, что интерес узнать их получше рано или поздно возьмёт верх. Его желание понять, почему несколько взглядов вызвали у него столько неожиданных чувств, было слишком сильным.Часть 1
4 июня 2023 г. в 20:20
Его руки не дрожали, когда он сжал стрелу и слабо дёрнул на себя, заведомо зная, что это причинит только больше боли и усилит кровотечение, а вместе с тем приблизит неизбежную смерть.
— Хён…
Подавив неожиданный приступ жалости, он ухмыльнулся и резко вытащил стрелу из раны. Острие и древко были испачканы кровью, тошнотворно тёплой, липкой. Она стремительно вытекала из раны, пропитывала ткань одежды, проникала в поры кожи, стремясь остаться клеймом, которое будет невозможно стереть.
Извинения комом застряли в его горле вместе со столь ненавистными слезами, царапаясь и пытаясь вырваться наружу, но он сумел взять себя в руки, понимая, что любое лишнее слово унизит его ещё больше. Он подавил все невыносимые эмоции и мысли, цепляясь за то, что происходило перед его глазами. С ужасающим хладнокровием он наблюдал за тем, как жизнь человека, лежащего перед ним, медленно угасала, но это едва ли приносило ему столь желаемое облегчение.
Жизни обоих в мгновение разбились на мелкие кусочки, словно чашка из тончайшего фарфора, которую столкнули со стола неловким движением. Её никогда не собрать воедино, а если и попытаться, разрезая острыми краями кожу и вгоняя мелкую стеклянную крошку под ногти, то результатом будет лишь большее количество крови и боли.
Но всё же, если поначалу осколки вызывают отторжение и страх, то чем дольше смотреть на них, тем сильнее будет желание испытать судьбу и воссоединить их.
«Медитация на отвращение к мёртвому телу необходима для усиления осознания смертности своей души и подготовке ко встрече со смертью с полным отсутствием страха. То, что происходит с тобой, — не проклятье, это урок длиною в бесконечность, пока ты не постигнешь его и не будешь готов к перерождению», — было первым, что он услышал после собственной смерти и отрешённо принял как должное. Тэхён не отрицал своих грехов.
«А может, за твою душу никто не помолился», — осталось несказанным, растворившимся в потоке времени, перерождений, эпох и масок, которые рано или поздно всё равно раскрывали его гнилую сущность.
Его наказание было идеально в своей насмешке над ним. Всю жизнь он боялся магии, ненавидел её, и его уроком оказалось превращение в голодного до людской энергии токкэби. Всю жизнь он был тем, кем восхищались, от кого ожидали тех же свершений, что и от отца-чиновника, но, умерев, он стал не более чем подчинённым жнеца, собирающего души.
Смиренно переживая бесконечность, меняя маски одну за другой, он постепенно забывал об истинной причине происходящего и перестал искать ответы на свои вопросы, ждать столь желаемого искупления грехов и перерождения. Бессмертие перестало казаться наказанием спустя пару столетий, став просто тем, что всегда было с ним. Вечность, души, не сумевшие найти покой, и невыносимый язвительный жнец — вот его бессменные спутники после смерти.
— Ты никогда не думал, из какого предмета появился? Ты такой старый, что наверняка перечитал все легенды про токкэби.
Впервые за долгое время жнец заговорил с ним о прошлом, о его, Тэхёна, прошлом. Нет, конечно же, он не знал, а может быть, просто не помнил. Человеческая жизнь казалась чем-то далёким и нереальным, будто с самого начала своего существования он был токкэби, а смутные воспоминания — снами или жизнями тех, чьи души он передавал жнецу.
— А ты наверняка знаешь? — Тэхён вздохнул и перевел взгляд на Юнги, сжавшегося под порывами кусачего ледяного ветра.
Они появились в мире живых посреди ночи, на побережье беспокойного моря, и не было необходимости быть духом, чтобы почувствовать надвигающийся шторм. Тэхён сразу понял, где они оказались, но это не дало ему никакой подсказки о том, почему жнец завел разговор именно в этом месте и именно в этот момент.
— Конечно, знаю! — Юнги шмыгнул носом, и это заставило Тэхёна с удивлением и лёгким беспокойством взглянуть на жнеца. Нет, они духи, они неспособны болеть, не стоило очеловечивать то, что не являлось живым существом. — Настало время дать тебе шанс всё исправить. Я освобожу тебя от службы, дам тебе возможность пройти за врата и переродиться. Никто не будет судить твою душу за то, что ты сделал при жизни. Как тебе идея?
Нарочито громко прочистив горло, Юнги протянул Тэхёну стрелу. Её наконечник потемнел от времени, от оперения почти ничего не осталось, но древко было как новенькое, блестящее даже в полумраке. Тэхён нахмурился, не торопясь брать стрелу в руки, осторожно рассматривая её и находя невероятно знакомой.
— Вы можете рождаться из обычных вещей, но иногда от человека не остаётся ничего, что дало бы ему перерождение в токкэби.
В их первую с Юнги встречу Тэхён был опустошённым сосудом, его не привязывало к миру смертных ничего, кроме собственной крови, запятнавшей стрелу, пронзившую его горло. Врата не появились для него — потусторонний мир не пожелал принять убийцу, ставшего самоубийцей, и Юнги подобрал его, как бездомное животное, выброшенное хозяином. В конце концов, токкэби омерзительно уродливы внутри, как бы сильно они ни старались скрыть это чарами. Таким был Тэхён, и такие, как он, всегда были слабостью жнеца.
— Ты появился из этой стрелы. И хоть она и не принадлежала тебе, на ней было достаточно твоей крови, чтобы сотворить токкэби, — Юнги покрутил стрелу в руках, с напускным интересом рассматривая тёмные пятна, некогда бывшие кровью двух людей. — Если хочешь знать моё мнение, то тебе не стоило давать шанс за то, что ты сделал, но Коллекционер душ решил иначе.
Тэхён не сумел сдержаться и издал нервный смешок, вздрогнув от упоминания Коллекционера душ. Того, для кого они с Юнги собирали потерявшихся духов, не сумевших найти покой, завершить свои земные дела, отверженных вратами потусторонней жизни. Коллекционер был жесток и расчётлив, и Тэхён с трудом мог поверить, что на его долю выпала такая щедрость, как искупление. Он боялся даже подумать о том, что ему придётся отдать, чтобы получить столь желаемое освобождение.
— Тот, кому принадлежала стрела, переродился вновь, и только он сможет убить тебя раз и навсегда и дать переродиться. Надеюсь, ты помнишь его? — продолжил Юнги, с интересом наблюдая, как настороженность на лице Тэхёна сменилась удивлением, а затем чем-то необъяснимым, незнакомым жнецу.
Конечно, он помнил, даже несмотря на то, что изо всех сил старался забыть. Чужая кровь словно навсегда осталась на его руках, неприятно стягивая кожу, и у Тэхёна неожиданно возникло непреодолимое желание подойти к воде и ополоснуть руки, лишь бы избавиться от нахлынувшего призрачного ощущения.
Этой стрелой он убил лучшего друга, который предал его, этой же стрелой убил себя. Нахмурившись, он постарался подавить подступившую тошноту от воспоминаний, запрятанных глубоко внутри. Теперь он узнавал жестокость Коллекционера душ, подобная издёвка была в его стиле.
— Хорошо, и как мне его искать? — неожиданно опустошенный, Тэхён наконец-то взял стрелу в руки, едва взглянув на неё.
Секундная радость от мысли о перерождении была растоптана тем, что ему предстояло сделать, чтобы добиться своей цели. Одна мысль о столкновении с прошлым вызывала у него удушающую панику, но у него не было другого выбора.
— Предоставь это мне. Всё, что от тебя требуется — играть свою роль, держать человеческую маску покрепче и слушать всё, что я тебе говорю. У тебя есть полгода, чтобы сделать это. Не сумеешь — контракт с Коллекционером станет для тебя вечным.
Юнги хищно улыбнулся, и эта улыбка не сулила ничего хорошего. Тэхён знал это как никто другой.