блаженное забвение

– Имманентность подобного опыта передается посредством, так называемого Фаворского, Божественного света, который транслируется в готической архитектуре через, – резкий щелчок, знаменующий смену слайда, – витражи. Клавиши затихают под подушечками пальцев, взгляд фиксирует изображение розы Амьенского собора – восьмилепестковый бутон распустившегося шиповника, щелчок – окно Страсбургского, равногранный синий, красный и зеленый. В самом сердце – пять скругленных краев. Ощущение дежавю зудит на уровне переносицы, покалывает в висках. Где она это видела? Венди нервно заправляет светлую прядь за ухо, попутно поправляя и дужку очков, сдавливающую череп. Пару месяцев назад Джон заменил в оптике линзы на блю-блокеры: с поступлением работы за монитором прибавилось, и это невиданная удача, что последние оказались в дорожной сумке, хоть форма и шла вразрез с чертами лица. Воздух аудитории – косые лучи остывающего сентябрьского солнца в опущенных на руки головах студентов, мелкие частицы пыли. Справа раздается приглушенный ладонью зевок. Нэн с силой сжимает-разжимает веки, сгоняя непрошеную влагу с ресниц. Она закатывает глаза, поймав взгляд Венди. История архитектуры, написанная, как выразилась Нэн, белыми привилегированными мужиками, вызывает у нее откровенную скуку, и ноги бы ее здесь не было, если бы не эта ямочка на левой щеке профессора Барри. Венди усмехается в кулак, стараясь привлечь как можно меньше внимания, возвращая глаза к сменившему изображение экрану. Мистер Барри переходит к нефам, активно жестикулирует, имитируя внутренности Собора Бове, выбивая в конспектах информацию о том, как храмы имитируют Вселенную, горний мир поясом витражей, дольний – массивом стен. В метафорах Барри девушка видит то, что звала реальностью, посещение его лекций – одна из немногих радостей студенческой жизни. Но отчего-то сегодняшняя раскалывает что-то слева, у самой сердцевины солнечного сплетения. Венди растирает шею, делает пару коротких вдохов, пытаясь понять, не разучилась ли она дышать. Нефы сотрясает эхо сбивчивого шепота, розы разрезают сетчатку цветастыми осколками, трещины наклонного пола –витиеватыми дорожками багряной жидкости. «Умница... Я поступил бы также». – Все в порядке? Ладонь Нэн мягко сжимает предплечье, фигура мистера Барри возвышается над столом. Венди моргает – лекция закончена, ряды столов пустуют. – Мисс Дарлинг…? – Все… хорошо, – Венди давит из себя улыбку, бегло пересчитывает звенья цепочки липкими от пота пальцами, продвигаясь к пятиконечному цветку висящего на ней кольца. – Слишком… увлеклась. Мистер Барри, скрестив руки на груди, изучает ее лицо. От взгляда мужчины у Венди пересыхает в горле. Отведешь глаза – он поймет. – Мистер Барри, она совсем себя не жалеет, – Нэн убирает ладонь, откидывая за спину волосы, обнажая натянутую ключицами кожу. – Понимаю, сама такая же, – округлив губы, – но не доводить же себя до истощения, я ей уже говорила… Плавные жесты, мягкая полуулыбка – представление для одного, и Венди благодарна, что внимание профессора переключается на подругу. – Будьте внимательнее, мисс Дарлинг, – прерывает мужчина поток излияний Нэн поднятой вверх ладонью. Венди кивает и встает, боясь частоты собственного пульса, возможности того, что профессор каким-то магическим образом услышит, заметит учащенное сердцебиение в приливающей к щекам крови. Ей хочется выйти: из аудитории, университета, панически взволнованного тела. Пальцы царапают кожу о грубо обработанную поверхность кольца. – Занимательная вещица, – брови мистера Барри поднимаются вверх, ладонь, остановившись на полпути к подвеске, сжимается в кулак. – Можно? – Простите? – Ваше кольцо, Дарлинг, могу я взглянуть на него? Каждый участок кожи, соприкасающейся с лепестками, отзывается колким протестом. Это ее кольцо, какого черта он хочет увидеть? Нэн аккуратно толкает в плечо, заставляя неохотно разомкнуть пальцы и протянуть кольцо профессору. Венди с силой кусает внутреннюю сторону щеки, пока мистер Барри крутит украшение в руках, проворачивая в лучах солнца грани небольшого камня в центре. – Занятно. Разбирайся я в этом больше, предположил бы, что ему лет шестьсот, – карие глаза мужчины расширяются в неподдельном интересе. – Удивительное сходство с темой сегодняшнего занятия, не находите? – О, – выдавливает из себя Нэн, – действительно, очень похоже… – На готическую розу, верно! – Довольный Барри возвращает Венди кольцо, которое последняя стремительно прячет под ворот свитера. – Семейная реликвия? – Что-то вроде того. Сумку на плечо и ноутбук подмышку – Венди выходит из аудитории под выкрик Нэн и ошеломленный взгляд профессора. Кровь барабаном в ушах, когда тело выплевывает за пределы здания университета, вниз по ступеням парковки, в знакомый салон Ford Ranger 1980. Вдох до рези в легких, плотно сжатые на руле автомобиля дрожащие пальцы, рвущийся наружу завтрак. Солнцезащитный козырек вниз, быстрым движением вправо раскрытое зеркало – на Венди смотрят два расширенных зрачка в радужке цвета речной зелени, сетки лопнувших капилляр, изуродованные нервными покусываниями губы. Три пальца левой растирают висок, пытаются вернуть привычный темп дыхания, стереть что-то, о чем Венди не стоит вспоминать. «Пташка, я сделал бы то же самое». С языка срывается невольное цыканье: на подушечке указательного правой набухает капля крови. Кольцо маятником раскачивается на посеревшей цепочке, золото покрытия кажется грязным от чужих прикосновений. Девушка считает лепестки, осматривает гранат, будто видит впервые. Постоянно на шее, длиной до реберного хряща, для любого из пальцев слишком велико. Было у Венди всегда, но откуда, черт подери, взялось?