блаженное забвение

Мясо отходит от кости мягко, лезвие – близ суставного хряща, скрашивая папиллярные линии алыми каплями. Венди прикидывает в голове, как быстро нож проникнет в человеческую плоть, сколько потребуется для вскрытия грудной клетки. Опрометчиво запирать женщин на кухне, беспечно полагая возникновение подобных мыслей невозможным. – Поразительно, – Майкл выглядывает из-за плеча, на доске – восемь равных частей бывшей индейки, меньше чем за две с половиной минуты. – А я так и не научился резать яблоко на весу. Лезвие замирает над тушей, девушку передергивает от восторженного тона. Будто у нее был выбор. Основной источник питания на острове – пойманная дичь и рыба. Венди столь же ловко разделывала птицу, как когда-то давно помогала матери надевать нежный розовый тюль к выходному платью. Что сказала бы мама, увидев ее ногти, обрисованные красными полумесяцами? Совсем неподобающе леди. Нож скользит в раковину, Венди смывает остатки крови в прохладе проточной воды, перед глазами – чужие ладони, методично стирающие высохшие пятна в реке, изогнутое острие охотничьего ножа. Дичь дозволялось разделывать только Феликсу: шкура, копыта, рога – слишком ценны для создания оружия или обмена, чтобы допустить возможность их порчи какой-то девчонкой. Первым делом рога, затем – прокол в нижней части шеи, аккуратно по кровеносным сосудам, шкуросъемным – разрезы у коленных суставов, плечи и шея. Вытянутые, цвета кармина пальцы Феликса, змеевик вздувшихся вен под бледной кожей – искусно, едва касаясь, на зависть другим мальчишкам быстро и умело. – Вошло в привычку, – запоздалая улыбка, смывшая непрошенное воспоминание, – могу и тебя научить. Младший брат – зачесанная назад копна медных волос, россыпь клякс-веснушек, глаза – точь-в-точь ее, открывает было рот, когда: – Знаешь, в этом не было необходимости, – Джон одним плечом на косяк дверного проема, руки крест-накрест. Венди про себя подмечает: шарф он так и не снял, хотя они с Майклом приехали почти полчаса назад. – Мы пообедали У Бабушки. Майкл поджимает губы, переводя взгляд с сестры на брата. Кажется, об этом стоило умолчать. На кончике языка покалывает вопросом колкое возмущение: отчего они не позвонили раньше и кого черта тогда вообще приехали? Венди проглатывает обиду, застрявшую комом проклятий в горле. – Глупости, – ладони вместе, взглядом по разделочному столу, – сегодня ведь Рождество.

***

Дарлинги не были обеспечены, но рождественская ель по настоянию матери была обязательной каждый год. Облезлые ряды хвойных лап, некоторая асимметричность (а, если наклонить голову к правому плечу – незаметно вовсе), перекрестные банты лент из оставшихся отрезков ткани. Трепет пламени косой тенью на ладони миссис Дарлинг – пуф! И язычок исчез в конусообразной пасти гасильника.

***

На часах неоновая девятка переползает в ноль. Уже восемь, но мама не отправляет их в кровать, а из украшений в ее съемной квартире только скошенные собственной тяжестью еловые ветки в стеклянном стакане да пара лап косматого остролиста на кухонном столе. Не начни Грейс носить красно-зеленые гетры с начала декабря, Венди и не вспомнила бы о празднике. На острове месяцá не имели значения, снег считался изыском, а Рождества не существовало. Да и если нет взрослых – кто позаботиться о подарках? Она вышила галантно поднимающего шляпу Паддингтона на кремовом свитере Майкла и связала полоски цвета марсала в новый шарф для Джона. А они пообедали У Бабушки. – Венди, – голос брата обрывает разрывающий перепонки писк кухонного таймера. – Давайте за стол, – рукой на лопатке, с мягким нажимом в сторону гостиной. С губ Джона срывается усталое цыканье, он поднимает руки в знак капитуляции. Майкл – сведенные к переносице брови, пропуская брата вперед. Сядут за стол и возьмутся за приевшуюся, давно закрытую тему: Венди остается в Сторибруке. Джон утверждает, что это неразумно, Майкл говорит, что надо надеяться на лучшее. Голос в голове Венди, отвратительно напоминающий высокий альт Пэна, шепчет иное.

***

Они все видели, что осталось от Тутлса, едва он пересек черту города. Горсть пыли от скорчившегося в агонии тела, мгновенно скрученные узлы суставов, одряхлевшая кожа. Тутлс не издал ни звука, лишь хрип со дна легких, повалился на колени. Как быстро остановилось его сердце? Венди еще помнит тот вкус – стыд вперемешку с ужасом, полуоткрытый рот, легкая нотка удовлетворения. Тутлс заслуживает этого,– промелькнуло в сознании, отразилось приливом крови к щекам. Шаг назад, чужое тело и приподнятый уголок губ. Кривая полуухмылка Феликса, от которой сперло дыхание. Он знал наверняка, что у Венди в голове.

***

Она остается в Сторибруке. По утрам перед зеркалом в ванной мантрой скандирует это вслух, стягивает книзу рукава рубашки, под корень срезанными ногтями впивается в ладони. Остается в этой дыре, где без магии Пэна она хотя бы может существовать. Пусть и без особой надобности, – добавляет мысленно. Потому что Джон – успешный финансовый аналитик (Венди думает, что это у него от отца), планирует свадьбу в июле и хочет успеть к началу лета вернуться в Англию. – Он настоящий джентльмен! Они познакомились по видеосвязи, и бронзовая кожа Лили, его невесты, переливалась в лучах редкого лондонского солнца. Венди прикусила язык, сдержавшись, скосив глаза в сторону брата в немом: ты рассказал, кем являешься на самом деле? Джон только отвел взгляд, уши покрылись рваными пунцовыми пятнами. Как в самые первые дни ее возвращения. Тогда настороженные прикосновения пугали, сейчас – начинают раздражать. Венди читает в его карих (а вот это уже от матери) глазах вопрос, отвечает открыто и прямо. Брат хочет знать, где его старшая сестра, страшась правды о том, что последняя умерла на проклятом острове. Майкл оканчивает университет, листает брошюры и пересылает ей ссылки на подходящие специальности. Венди любила рассказывать истории, может, подойдут курсы писательского мастерства? В Нью-Йорке есть неплохая школа, а как насчет Колумбийской консерватории? Из них троих только она в совершенстве владела инструментом. Майкл улыбается до обворожительных ямочек в округлых щеках, ослепленный возможностью вновь обнимать ее перед сном, и не видит ничего.

***

Поздним вечером Венди кусала губы, комкала подол ночной рубашки, пока двое пререкались свистяще-глухим шепотом за кухонным столом: – Неужели ты не замечаешь этих странностей! – Странный здесь только ты! Просто дай ей освоиться, и все будет, как раньше! Как раньше. На острове, где два дрожащих тела по обе стороны. Майкл, одной рукой в безголового плюшевого медведя, липкой пятерней второй оставляя синяки на коже старшей сестры. Джон сбитым дыханием в самое ухо, подбородком в плечо. Кажется, тогда она была действительно нужной.

***

Стук фарфоровой посуды, резкое движение, вскрик появившегося Майкла, когда Венди достает противень с подрумянившимся мясным пирогом голыми руками. – С ума сошла?! Молодой человек ловит огрубевшие ладони в свои пухлые пальцы, осматривая заметно покрасневшую поверхность эпидермиса. Венди, привыкшая к ожогам и ссадинам, вздутым пузырям под кожей и кривым порезам от лезвий, лишь пожимает плечами. – Все в порядке, Майкл. – Тебе не больно? Искреннее умиление улыбки вместо ответа, голова вправо-влево. Такова ее реальность. Не походы в выпускной класс, переливчатый звон голоса Грейс после занятий и кофе У Бабушки. Венди Дарлинг не умеет носить узкие джинсы, не знает, как использовать мессенджеры и в свои семнадцать (плюс-минус лет сто) не умеет водить машину. – Давай за стол, а то остынет. Венди всегда мастерски отыгрывала роль «мамы». Не самой лучшей, но безупречно нужной, и когда-то – единственно-доступной для мальчишек на острове. Озверевшие сироты днем требовали сказок и лекарств, по ночам скулили в ее руках, корчились от криков в собственных кошмарах. Венди помнит все: первая охота, самодельные копья, неумело вымазанные в яде стрелы. Дубинка на плече великого ловчего, его вкрадчивое, облизнувшее ушную раковину: – Пташка заливается на воле, но куда приятнее выглядит в клетке. Колкий озноб по позвоночнику, ноющее натяжение икр – Венди хватается за край стола стараясь удержать равновесие. С тех пор она еще и неплохо бегает. Джон кричит что-то о лишнем ноже из гостиной, девушка втягивает в легкие воздух, поднимая голову, выныривая из омута. Точно, ужин. Последний, завтра они вернутся в Бостон. Стылая еда на тарелке, ведь первым делом – пудинг, приготовленный еще вчера (старший обожал его в детстве), и нервный смех младшего, пытающегося запихать в себя вторую порцию пирога, чтобы сделать Венди приятно. Лязг столовых приборов раздражает, комната сжимается, давит на черепную коробку. Солонка, за которой Джон мог сходить и самостоятельно. Густая масса сливок, что кажутся Майклу слишком жирными, хотя масла и молока Венди взяла в равных пропорциях. Ладони на колени, правая сверху левой в попытке остановить нанесение ущерба ногтям и кутикулам, опущенные плечи. Лоб Венди свербит от испытующе-изучающего взгляда Джона. – Мы найдем способ вытащить тебя отсюда, – чеканит он. Майкл замирает с вилкой у самого рта. Губы Джона – кривая линия, отчаянная попытка заставить самого себя поверить в сказанное. Избегая ее глаз, рваного шрама на нижней губе и невиданной привычки грызть пальцы. Что до Венди… Венди просто хочет, чтобы ее оставили в покое.