lying in the reeds (Затаившийся в камышах)

Когда они целуются в первый раз, руки Ван Чжи липкие от высыхающей крови Дин Жуна, и стол, на котором тот сидит, завален лекарствами и остатками ткани для перевязки. Ван Чжи стоит между его ног и смотрит, как слёзы дрожат на ресницах Дин Жуна, однако, ни одна слезинка не скатилась по его щекам. Это заставляет Ван Чжи смягчиться внутри — напоминает ему, что Дин Жун тоже человек, он не высечен из камня. Он иногда может казаться таким, но всё же удар меча потенциального убийцы способен вызвать слёзы на его глазах. Поцелуй случается так: Ван Чжи заканчивает перевязывать рану Дин Жуна, стоя ближе к нему, чем это необходимо, и когда тот поднимает взгляд, Ван Чжи наклоняется и прижимается губами к его губам. Это нежный поцелуй, чуть больше, чем просто прикосновение. Дин Жун замирает от неожиданности, а Ван Чжи не задерживается из осторожности. Он отступает назад, выставив вперёд окровавленные пальцы, чтобы помешать Дин Жуну спрыгнуть со стола и последовать за ним. — Зачем ты это сделал? — Дин Жун говорит прямо, не боясь высказать своё мнение. Он всегда такой — во всяком случае, когда они наедине. Всё по-другому, когда они наедине. — Мне захотелось, — отвечает Ван Чжи, ощущая тяжесть во рту. Он делает шаг назад, его лицо пылает под пристальным взглядом Дин Жуна. — Ты выглядел таким жалким. Дин Жун молчит, глядя на Ван Чжи с непроницаемым выражением лица. Что бы он ни думал, похоже, объяснение Ван Чжи его не обидело. Через мгновение он кивает и смотрит вниз, поднимает руку, чтобы коснуться повязки, которая закрывает длинную рану, след от которой навсегда останется у него на груди. Когда он вздрагивает, Ван Чжи рычит: — Убери руку — ты что, дурак? На лице Дин Жуна появляется искреннее удивление, и он немедленно выполняет приказ Ван Чжи, широко раскрыв глаза в ожидании, сложив руки на коленях и наклонив голову, как будто предполагает, что Ван Чжи скажет что-то ещё. В этом есть ощущение терпеливого повиновения, и хотя Ван Чжи привык к тому, что Дин Жун слушает его, он не настолько привык быть в центре такого особенного молчания. Это приятно. Ван Чжи не может этого объяснить. Он обнаруживает, что хочет к нему прикоснуться, но его руки всё ещё испачканы кровью, а сердце колотится в груди. Он не уверен, что означает стеснение в животе и ком в горле. Страх, может быть. Он отворачивается. *** Есть и другие поцелуи — мягкие прикосновения, данные ему, чтобы привести Ван Чжи в чувство, вывести из шока или даже просто поднять ему настроение долгими ночами, когда часы, проведенные за работой, дают так мало результатов. Однако этот поцелуй совсем не похож на те. Этот поцелуй совершенно не предназначен для того, чтобы успокоить Ван Чжи. Этот поцелуй затянувшийся, жёсткий и отчаянный. Ван Чжи не уверен, кто из них начал первым, но он считает, что это не имеет значения. На этот раз их зубы сталкиваются, и Ван Чжи цепляется за Дин Жуна, его кожа горит везде, где к ней прикасаются. Когда он обхватывает лицо Дин Жуна ладонями, тот в ответ кусает его губы и хватает за запястья, опуская его руки ниже. Ван Чжи чувствует, как пальцы Дин Жуна сжимают его бёдра, и отстраняет его за плечи. Короткое урчание срывается с губ Дин Жуна, когда его спина ударяется о каменную стену. На долю секунды Ван Чжи задаётся вопросом, не начнут ли они драться… Они никогда не сражались физически… спорили, да, но… Но затем он встречает взгляд Дин Жуна, и сердце замирает у него в груди. Дин Жун выглядит опустошённым, его щёки раскраснелись, грубая одежда помята. Его глаза кажутся остекленевшими — ошеломлёнными — и под настойчивым взглядом Ван Чжи он медленно моргает, высовывая язык, чтобы облизать припухшие от поцелуев губы. Его грудь вздымается, когда он переводит дыхание. Ван Чжи хочет снова поцеловать его, но в то же время хочет ударить. Он перехватывает руку Дин Жуна, отрывая его от стены и толкая к кровати в углу комнаты, его сердце колотится, но разум пуст. У него нет никакого плана. Он просто хочет… хочет… Дин Жун легко следует за ним, падает на кровать и заваливает Ван Чжи на себя сверху, крепче его обнимая. Он осыпает поцелуями шею Ван Чжи, прижав одну руку к его спине, а другой тянет за волосы, прежде чем тот успевает запротестовать. — Так это и будет моим новым назначением? — хрипит Дин Жун, и это звучит довольно забавно. Ван Чжи ёрзает, опираясь на локоть и отстраняясь, чтобы пристально на него посмотреть. — Я удивлялся, как ты можешь быть так добр ко мне, — Дин Жун внимательно изучает лицо Ван Чжи взглядом. — Как ты мог простить меня и дать мне такую удобную комнату вместо камеры, которую я заслужил? Ван Чжи моргает. Это казалось правильным решением. Дин Жун — предатель, да, но он не был… Ему не нужно чахнуть в тюрьме, не тогда, когда у Ван Чжи есть собственный сихэюань. Не тогда, когда Ван Чжи может держать Дин Жуна рядом с собой. Губы Дин Жуна изгибаются в нечто, отдаленно напоминающее улыбку. — Я бы подумал, что подобные побуждения немного банальны для тебя. — Я отношусь к тебе хорошо, не потому что хочу использовать тебя для секса, — говорит Ван Чжи, нахмурившись. Для него это было бы слишком банально. Кем же он был, по мнению Дин Жуна? Ван Чжи не может делать вид, что они по-прежнему единодушны по всем вопросам — он был бы дураком, если бы думал, что всё ещё понимает Дин Жуна после того, как его предательство так поразило Ван Чжи — но разве прошлое не имело значения? Разве не имело значения то, что когда-то они понимали друг друга? Рука Дин Жуна скользит вниз по его спине до ягодиц и нежно похлопывает. — Я бы не возражал, — поддразнивает он. — Что угодно для Ван-дуцзюня. — Не шути со мной, — огрызается Ван Чжи, откатываясь от Дин Жуна и садясь на кровати. Он чувствует, как его лицо краснеет, когда он отворачивается. Он никогда не должен был целовать Дин Жуна — или же, он никогда не должен был целовать Дин Жуна в ответ. Руки Дин Жуна обвиваются вокруг его талии, складываясь на животе, когда он обнимает Ван Чжи. — Если ты хочешь использовать меня, я здесь, к твоим услугам. Его дыхание щекочет ухо Ван Чжи. Он замирает, не привыкший слышать такие непристойности от Дин Жуна. — Я сказал, не надо… — Мне больше нечего предложить, — говорит Дин Жун. Он целует мочку его уха. — Я причинил тебе боль. Если это то, чего ты хочешь, тогда… — Ты, похоже, всё ещё не в своём уме, — бросает Ван Чжи, высвобождаясь из его объятий. Он встаёт, разглаживает юбки, и смотрит на Дин Жуна сверху вниз. Мгновение он колеблется, оглядываясь назад и понимая, каким тёплым и манящим выглядит место, которое он покинул. Но он укрепляет свою решимость. — Если ты ещё когда-нибудь предложишь что-то настолько неуместное, я прикажу отрезать тебе язык. Дин Жун поджимает губы, не выглядя ни удивлённым, ни раскаивающимся. Ван Чжи предполагает, что он играет в какую-то собственную игру. Обычно он чувствует, когда Дин Жун незаметно проводит какие-то опыты над окружающими его людьми, даже если не знает, на какой вопрос тот ищет ответ. — Понятно, — в конце концов говорит Дин Жун, вставая с кровати. — Я провожу тебя. Ван Чжи усмехается. — Не беспокойся. Дверь находится всего в нескольких шагах — это тяжелая деревянная плита с ещё более тяжелой цепью, которую Ван Чжи запирает за собой, когда уходит. Наверху, на первом этаже его дома, солнечные лучи весело пробиваются через окна и коридоры. Ван Чжи возвращается в свой кабинет, где его ждут важные бумаги. Один свиток из столицы, адресованный ему от Дун-эр. Просматривая вниз первые несколько столбцов, Ван Чжи понимает, что там подробно описано практически всё, что произошло в жизни Дун-эр за два месяца, прошедших после отъезда Ван Чжи на север. Он читает, завязывая волосы назад, и его нервы уже успокоились, когда он погружается в историю о загадочной болезни, которая, по-видимому, поразила родной город Пэй Хуая. Ван Чжи обращает внимание, что у Дун-эр хороший слог — в её повествовании есть приятный баланс между событиями, которые произошли, и её мыслями на тот момент. Когда она рассказывает правду о том, что болезнь представляет собой редкий местный грибок, первым побуждением Ван Чжи становится крикнуть через всю комнату: — Дин Жун, ты знаешь что-нибудь насчёт?.. Но Дин Жун больше не работает на расстоянии его голоса. Он внизу. В подвальной тюрьме, которую ему выделил Ван Чжи. И поскольку большинство солдат, сопровождавших Ван Чжи на север, вернулись в столицу, мало кто знает о нахождении Дин Жуна в Хэтао. Ван Чжи смотрит на письмо Дун-эр, и непонятное смешение чувств образует комок у него в горле. Он кашляет, надеясь избавиться от чувства стеснения, а затем громко смеётся. Вокруг никого нет, чтобы это услышать, но даже если бы кто-то был, Ван Чжи не думает, что они смогли бы понять. Он подумывает освободить Дин Жуна, велев ему больше никогда не показываться ему на глаза; он также думает отбросить свою сентиментальность и в конце концов его убить. У него вырывается ещё один смешок, на этот раз более глухой, и он качает головой, прикасаясь кончиками пальцев к своим губам. Он не будет пытаться обмануть себя насчёт своей способности убить Дин Жуна. Он не может. Он не будет. Ван Чжи снова берёт письмо Дун-эр и тяжело вздыхает. Он заставляет свои глаза сосредоточиться на строчках письма, с огромным трудом выталкивая Дин Жуна из своих мыслей. *** — Ван Чжи, — шепчет Дин Жун между поцелуями с мольбой в голосе. Фыркая от смеха, Ван Чжи держит его за бёдра и прикусывает губу, когда они отстраняются друг от друга. — Мне трахнуть тебя сейчас? — спрашивает он, наслаждаясь мгновенным эффектом, который он производит, вызывая возбуждение в глазах Дин Жуна. Дин Жун приподнимается на локте, потянувшись за маслом, а Ван Чжи поворачивается, чтобы взять новую сбрую, которую без вопросов прислала Цуй-мама, становится на колени на кровати и изучает, как она крепится к прилагаемой сексуальной игрушке. — Тебе помочь? — спрашивает Дин Жун. Ван Чжи лениво поднимает взгляд, и замирает, пристально разглядывая его. Дин Жун растянулся перед ним на спине, широко раздвинув бёдра и массируя скользкими от масла пальцами вокруг своего входа. Когда он видит, что Ван Чжи за ним наблюдает, на его лице мелькает полуухмылка. Он проталкивает палец внутрь, прикусывая губу, и начинает готовиться, уверенными, отработанными движениями. — Как часто ты доставляешь себе удовольствие, когда меня здесь нет? — спрашивает Ван Чжи. Дин Жун двигается, подтягивая одну ногу выше и приподнимая бёдра, чтобы обеспечить себе лучший доступ. — Когда возникает желание, — отвечает он, содрогнувшись. — Ты хочешь заставить меня сделать это прямо сейчас? — Ты, кажется, прекрасно справляешься сам, — говорит Ван Чжи, но затем быстро разбирается с шёлковой сбруей и ползёт вперёд. Непривычная тяжесть между ног кажется ему слегка громоздкой. Когда он придвигается, Дин Жун уступает место и садится с выражением ещё большей решимости в глазах. Он берёт Ван Чжи за фаллос и тянет ближе, делая паузу, чтобы взять его за руку и полить масло на пальцы. — Давай, — призывает он, наблюдая сосредоточенным, почти нетерпеливым взглядом, как Ван Чжи поглаживает нефрит у себя между ног. Полированный камень быстро становится скользким в его ладони, но Дин Жун капает ещё немного масла ему на руку. — Хорошо, — говорит он, откидываясь на локти и кивая. Ван Чжи подползает ближе на коленях, нервное чувство вспыхивает в его животе, когда он ненадолго упирается рукой в бедро Дин Жуна, пристраиваясь. Что-то внутри него ноет, но он неуклонно движется вперёд, выжидая. — Хорошо, — повторяет Дин Жун, и Ван Чжи ловит себя на том, что задерживается в этом моменте, желая насладиться видом Дин Жуна перед ним, готового и нетерпеливого. — Ван Чжи, — ворчит Дин Жун и двигается, направляя свой таз ближе к Ван Чжи в то время, как тот толкается вперёд, проскальзывая рукой под его бедро. Ван Чжи чувствует некоторое сопротивление по тому, как основание секс-игрушки упирается в его тело. Когда он останавливается, с губ Дин Жуна срывается низкий стон. — Что ты чувствуешь? — спрашивает Ван Чжи. Он уже несколько раз испытывал на Дин Жуне свои пальцы, но ещё никогда — игрушку. Однако ему это действительно нравится — нравится пытаться доставить Дин Жуну удовольствие — нравится смотреть, как румянец расплывается по его груди. От чего-то в этой картине — Дин Жун, уязвимый перед ним, как он полагает, — у Ван Чжи перехватывает дыхание. Уголки губ Дин Жуна подёргиваются. — Начинай двигаться, и я скажу тебе. Бёдра Ван Чжи дёргаются, и он продолжает толкать с большей решимостью, извлекая из горла Дин Жуна несколько хриплых, удовлетворённых звуков. Когда Ван Чжи встречается с ним взглядом, он видит желание, но также обнаруживает интересное самодовольство — чувство знакомого удовлетворения. Прежде чем он успевает обдумать это, Ван Чжи выпаливает: — Когда ты делал это в последний раз? Дин Жун выгибается, на его висках выступают капли пота, дыхание становится неровным. — Делал… что? — переспрашивает он, заикаясь, когда Ван Чжи немного выходит, а затем толкается глубже, останавливаясь только тогда, когда он полностью погружается в Дин Жуна, который несколько раз неглубоко вздыхает, хватаясь за кровать. Ван Чжи сжимает его бёдра и на пробу делает тазом круговое движение. — Ван Чжи, — выдыхает Дин Жун, его глаза становятся тёмными и пронзительными. — Пожалуйста. Ван Чжи сам едва не стонет, находя устойчивый ритм своих толчков, который он удерживает до тех пор, пока не слышит вздох Дин Жуна. Затем он начинает ускорять темп, всматриваясь в его лицо, слушая, как тихие звуки превращаются в стоны. — Ты любил кого-нибудь до меня? — спрашивает Ван Чжи, когда Дин Жун толкается ему на встречу, прикусив губу. Дин Жун откидывает голову назад и раздражённо выдыхает. — С чего вдруг ты захотел это узнать? Ван Чжи слегка скисает. — Кого? — спрашивает он, наклоняясь ещё ближе и кладя руки по обе стороны от талии Дин Жуна. Он не сердится, нет, но ему обидно, что он этого не знает — всю информацию он должен зубами вытягивать из Дин Жуна. Каждая новая деталь — как пощёчина, как напоминание о том, как много он не знал раньше… насколько наивным он был, думая, что они союзники, что они в некотором роде родственные души… Пальцы Дин Жуна впиваются в простыни под ним. — Я никогда никого не любил, — отвечает он. В его взгляде читается намёк на оскорбление, и это заставляет Ван Чжи проглотить свой следующий вопрос — ты любишь меня? Он не думает, что хочет это знать, и пропускает этот момент, снова наклоняясь и прижимаясь губами к губам Дин Жуна, яростно целуя его. — Я не, — он раздражается, — тупой. Ты не родился с умением трахаться. Он чувствует вибрацию рядом с собой — Дин Жун смеётся. Он обхватывает шею Ван Чжи, вовлекая его в ещё один поцелуй, прежде чем тот успевает спросить, что здесь смешного. Ван Чжи резко вырывается. — С кем ты был? — требует он и наклоняется вперёд, задаваясь вопросом, может ли он просто выпытать ответ у Дин Жуна, и знает ли он человека, который какой-то хитростью сумел привлечь его внимание до него. Дин Жун прикусывает губу, явно пытаясь снова не рассмеяться, и расслабляется, двигаясь на постели с каждым сильным толчком. — Ван Чжи, — снисходительно начинает он. — В любом случае, большинство мужчин просто хотят посмотреть, что осталось у меня между ног. — Значит, ты любил раньше. — Любил? — Дин Жун усмехается. Но этого недостаточно. — Тогда с кем ты был? — настаивает Ван Чжи. Он ревнует и знает это. Он ведёт себя нерационально — как собственник. Тянет время, даже если Дин Жуна это, похоже, не особенно заботит. Ван Чжи знает, что прошлое не имеет к нему никакого отношения, но… но Дин Жун принадлежит ему. В последние несколько недель, когда Ван Чжи решил держаться от него подальше, это стало предельно ясно: Дин Жун его. Вот почему они здесь. Вот почему они такие. Тем не менее, есть ужасная часть Ван Чжи, которая цепляется за ощущение металла на шее и хочет знать — хочет выяснить, есть ли у Дин Жуна какой-то ответ, который он может дать, чтобы отвести от себя вину. «Видишь, — мог бы сказать он. — В этом настоящая причина, по которой ты меня предал. Тебе никогда не было до меня дела». Дин Жун сдаётся, закатывая глаза. — Был один человек в… в Гуаннине. То есть, совсем недавно, — говорит он. — Если тебе действительно нужно знать. Ван Чжи замирает. — В Гуаннине? — почти шёпотом переспрашивает он. Ван Чжи не знает, чего он ожидал. Может быть, что это было до того, как они встретились. Так он предполагал. Возможно, он дурак, если настаивает на том, чтобы знать. Возможно, он дурак, если думает, что Дин Жун всегда смотрел только на него. — В Гуаннине, — подтверждает Дин Жун, и когда Ван Чжи поднимает на него взгляд, Дин Жун отталкивает его от себя без предупреждения, с удивительной лёгкостью переворачивая их и забираясь сверху. — Это так шокирует? — бормочет он, упираясь руками в грудь Ван Чжи, и опускается на нефритовый фаллос. Вздох срывается с его губ, когда Ван Чжи чувствует вес тела Дин Жуна, навалившегося на него. — Тогда ты, видимо, не заметил, — говорит Дин Жун, его грудь вздымается и опускается, когда он устраивается, приспосабливаясь к ощущению секс-игрушки внутри него, прежде чем он начинает двигаться, оседлав бёдра Ван Чжи. — Ты был занят… занят тем, что крутился вокруг Чэнь-цзянцзюня. Это явное обвинение, но вместо того, чтобы обидеться, Ван Чжи чувствует прилив жара в животе. Как мелочно. — Ты ревновал? — выдыхает он. Скажи «да». Скажи, что я причинил тебе боль. — Ужасно, — отвечает Дин Жун, сверкая глазами. Он трахает себя членом Ван Чжи, как будто пытается что-то доказать, а Ван Чжи просто сжимает его бёдра, не зная, что ещё может сделать. Его восхищает вид Дин Жуна над ним — удовольствие на его лице, то, как его тело содрогается, мышцы дрожат, а кожа блестит от пота. И он доволен — извращённо горд — осознавая, насколько опытен Дин Жун в достижении удовольствия. Когда Дин Жун достигает пика, это мало заметно — он издаёт короткий, сдавленный вскрик, его мышцы напрягаются, а затем он выдыхает. После этого он слезает с Ван Чжи, ловкими руками расстёгивая ремни нефритового фаллоса. Он отбрасывает его в сторону на кровать, а затем снова оказывается на Ван Чжи, его тело скользкое от пота, когда он прижимается ближе — хотя и недостаточно близко; Ван Чжи обнимает Дин Жуна за спину, притягивая к себе, пока тот скользит поцелуями по его горлу, касаясь губами точки у основания его шеи. — Ты же знаешь, что у меня ничего не было с Чэнь-цзянцзюнем? — спрашивает Ван Чжи. В конце концов, он слишком смущался, чтобы подойти к генералу. А потом, у него были и другие заботы. Дин Жун облизывает горло Ван Чжи, не то чтобы «да» или «нет». — Но ты нашёл время, чтобы спать с кем-то ещё? В то время, когда все эти чёртовы лошади пропали? Конечно, нет. Подняв голову, Дин Жун смотрит на Ван Чжи сверху вниз, его взгляд смягчается. — Это было очень давно. И я думал о тебе, — говорит он утешительно. Ван Чжи морщит нос, не уверенный, хочет ли он оттолкнуть Дин Жуна. В конце концов, он только проводит руками по его спине, слегка впиваясь ногтями в его плечи. — Ты думал о том, чтобы трахнуть меня? Дин Жун целует его, медленно, потому что Ван Чжи не отвечает на поцелуй. — Тогда ты не был моим, — бормочет он, вибрация его слов щекочет губы Ван Чжи. Он уступает, целуя Дин Жуна и слегка улыбаясь, когда руки Дин Жуна начинают блуждать по его телу, чувствуя облегчение от этих трепетных прикосновений. — Значит, теперь я твой? — усмехается Ван Чжи, когда их губы разъединяются. — Я бы не стал делать таких смелых заявлений, — говорит Дин Жун. — Но я твой. Ван Чжи отстраняет Дин Жуна за плечи и смотрит на него — его напряжённые глаза, линию волос, всё ещё влажную от пота, отметины на теле от любовных укусов, которые Ван Чжи оставил на его коже чуть раньше на этой неделе — даже чуть раньше этим вечером. Бывают моменты, когда Ван Чжи спрашивает себя, почему Дин Жун не пытается сбежать из своей камеры. С его навыками это было бы нетрудно. Ван Чжи иногда спускается в подвал, ожидая обнаружить, что Дин Жун исчез. И всё же, он остаётся. — Да, — самодовольно говорит Ван Чжи. Он протягивает руку, проводит кончиком пальца по старому загрубевшему шраму на груди Дин Жуна. — Ты мой. *** Во дворе снаружи горит небольшой костёр, а в коридоре валяются тела. — Дуцзюнь, двор в безопасности! — зовёт стражник. Ван Чжи думает, что это старший, Чжан Фэй. Он стонет, схватившись за руку, которая горит огнём, как будто его кровь закипает, словно в его кожу воткнулись тысячи иголок. Он больше не чувствует своей руки и, не обращая внимания на крики людей, шатаясь, идёт к воротам. — Дуцзюнь, вы ранены, — говорит кто-то, хватая его за плечи. Ночь расплывается у него перед глазами. — Дин Жун, ты… — выдыхает он, опускаясь на колени. — Угроза устранена. Кто-нибудь позовёт доктора, дуцзюнь. Не беспокойтесь. — Этот голос не принадлежит Дин Жуну. Точно. Это Чжан Фэй. — Я отравлен, — говорит Ван Чжи, а затем моргает, и всё становится таким, как он помнил. Он понимает, что лежит теперь на спине, положив голову на ногу Чжан Фэя. Чжан Фэй не такой хороший телохранитель, каким был Цзя Куй — он слишком много говорит и не так быстро соображает, но с ним всё в порядке. Он работает с Ван Чжи уже около двух лет. Ван Чжи щурится на небо и видит, что оно чистое и полное звёзд. Он чувствует холод и жар одновременно, дыхание затрудняется, и его сердце, похоже, мчится навстречу смерти. Дин Жун. Дин Жун может помочь. — Чжан Фэй, — командует Ван Чжи. — Возвращайся в мой дом. В моём кабинете. Книжный шкаф — он открывается… Звёзды над головой начинают исчезать, одна за другой. «Странно», — думает Ван Чжи. Его язык онемел, им трудно пошевелить. — Там есть подвал, — говорит он так тихо, что не уверен, слышит ли его Чжан Фэй. — Приведи… приведи его сюда. Ему кажется, что он просыпается несколько раз, но всё вокруг, как в тумане. Он слышит голоса. Он слышит голос. Он чувствует тяжесть руки, держащей его. Он чувствует, как кто-то хватает его за руки, тащит его, вызывая головокружение и боль во всём теле, и он знает, что это, должно быть, Дин Жун — потому что больше никто не посмел бы обращаться с ним так грубо. Время от времени ему кажется, что он издает звуки неодобрения. Поскольку это Дин Жун, неодобрение Ван Чжи ничего не меняет. Наконец, он приходит в себя с ощущением, что чувствует себя лучше. Тошноты больше нет, и боль утихла. Комната, в которой его разместили, освещается оранжевым светом заходящего солнца, и хотя потолок ему не знаком, он сомневается, что в таком состоянии его увезли слишком далеко от города. Его рука всё ещё болит, но этого и следовало ожидать — в конце концов, в него попала стрела. Он немного сгибает пальцы, а затем переносит свой вес на здоровую руку, опираясь на неё. Затем он замирает, головокружение усиливается вместе с новым замешательством. Не уверенный, что ещё можно сделать, он протягивает руку и щёлкает Тан Фаня по лбу. Тан Фань сразу просыпается, с воплем садится и хлопает рукой по пятну, которое моментально становится ярко-красным. — Вот как ты приветствуешь своего друга, который волнуется за тебя? — вопит он, сверкая глазами. Ван Чжи просто смотрит на него, сбитый с толку. В этот момент дверь в углу комнаты открывается, и там стоит Дин Жун с подносом полным чая и закусок. Он одет в тёплую одежду, более собран, чем прежде, и впервые за последние несколько месяцев его волосы собраны в аккуратный пучок на затылке. Когда он встречается взглядом с Ван Чжи, в его поведении ничего не меняется; он входит в комнату и ставит поднос на прикроватный столик, слегка склонив голову. — Дуцзюнь — спокойно говорит он, — вы больны уже больше месяца. Вам нужно ещё отдыхать. Съешьте что-нибудь. Он разворачивается и уходит, прежде чем Тан Фань успевает потереть свой лоб. У Ван Чжи начинает болеть голова, а глаза становятся сухими. Он чувствует раздражение, и к тому же, ему некомфортно. К счастью, внимание Тан Фаня уже приковано к подносу, который принёс Дин Жун. Он наливает немного чая и протягивает чашку Ван Чжи, а себе берёт вторую. — Он стал намного милее, — замечает он, и это звучит забавно. «Дин Жун никогда не был злым человеком», — думает Ван Чжи, но ничего не говорит, всё ещё не до конца осознавая, что происходит и где он находится. Его хватка на чайной чашке кажется слабой, но Тан Фань не сильно её наполнил, так что, по крайней мере, если Ван Чжи уронит чашку, то не создаст большого беспорядка. Он не сразу поднимает руку, хотя в горле у него пересохло. — Почему ты здесь? — хрипло спрашивает он. — Ну, я приехал посмотреть, как у тебя дела, потому что мы слышали, что на тебя было покушение, и тебя отравили, — говорит Тан Фань. Его лоб розовый с белым пятном посередине, где Ван Чжи щёлкнул его. Глядя на это, он чувствует себя немного виноватым. Он моргает и бросает второй взгляд на Тан Фаня, но за то время, что Ван Чжи был вдали от столицы, тот, кажется, не сильно изменился. Ван Чжи предполагает, что он будет выглядеть примерно так же и через десять лет. Он наконец делает глоток чая, выпивая всё за один раз, и возвращает чашку Тан Фаню. — Как ты узнал? Тан Фань пожимает плечами. — Дин Жун написал лао Пэю, потому что хотел проконсультироваться, когда тебе не стало сразу лучше. Пэй Хуай уже вернулся в столицу, но я подумал, что пока останусь здесь. «Значит, больше никто не приехал», — догадывается Ван Чжи, слегка разочарованный. Он думал, что Дун-эр и Суй Чжоу не сильно отстанут, если Тан Фань решит отправиться на север, но… — И Его Величество приказал мне закончить расследование дела, которым ты занимался, — радостно добавляет Тан Фань. — Кстати, Дуань-дажэнь и несколько других чиновников брали взятки у контрабандистов. Ван Чжи какое-то время смотрит на него, поэтому Тан Фань уточняет, пренебрежительно махнув рукой: — Дуань-дажэнь заменил своего зятя, который был отстранён от должности в рамках плана по борьбе с коррупцией, после того дела в Юньхэ несколько лет назад. Каким-то образом связь осталась незамеченной, и коррупция продолжалась в этом районе, так далеко от столицы. Слегка улыбнувшись, Ван Чжи предполагает: — Тогда, я думаю, ты решил эту проблему в течение двух недель после приезда. Тан Фан садится прямее. — Ох, брось, — говорит он, — это заняло всего одну неделю. Дин Жун прокрадывается в комнату, когда Тан Фань уходит по своим делам вечером. Ван Чжи лежит в полусне, его глаза закрыты, а мысли блуждают. Он прислушивается к слабым звукам за окном — стрекотанию сверчков, крику совы в ночи. В дверях раздаётся какой-то звук, и Ван Чжи резко распахивает глаза, его взгляд падает на Дин Жуна, который стоит в ногах его кровати и сосредоточенно наблюдает за ним. — Почему ты так скромничаешь? — ворчит Ван Чжи, снова закрывая глаза, теперь, когда он знает, что это всего лишь Дин Жун. Он слышит, как ножки стула шаркают по направлению к нему, и предполагает, что Дин Жун, должно быть, берёт стул, который последние несколько часов занимал Тан Фань. Ван Чжи не возражал против возможности наверстать упущенное лично, особенно когда Тан Фань упомянул, что на самом деле он должен был вернуться в столицу через несколько дней, независимо от того, очнётся ли Ван Чжи — но теперь он устал. Чужая рука смыкается вокруг его собственной, прохладная и сухая. — Я слышал, ты дуешься, — шепчет Ван Чжи. — Ты думал, я умру так легко? Дин Жун крепче сжимает его руку. — Ты всего лишь человек, Ван Чжи, — мягко говорит он. — Твоё состояние долго не улучшалось. Ван Чжи открывает глаза, присматриваясь, чтобы увидеть хмурое выражение, которое он уловил в голосе Дин Жуна. — Если бы я умер, ты стал бы свободен и смог уйти, — замечает он. Чжан Фэй, вероятно, не остановил бы его, и рядом с Ван Чжи было так мало людей, знавших о Дин Жуне, что, скорее всего, ему удалось бы просто уйти, чтобы никогда больше никто его не видел. — Я не хочу, чтобы ты снова умирал, — резко говорит Дин Жун. Его глаза выглядят покрасневшими, и Ван Чжи понимает, что вблизи под ними видны тёмные тени. И его скулы, кажется, выступают больше, чем обычно, в свете фонаря. Ван Чжи охватывает раздражение, и он садится, хотя от этого движения у него кружится голова. — Ты не заботился о себе, — обвиняет он. — Я заботился о тебе, — сразу отвечает Дин Жун, как будто это одно и то же. Ван Чжи бросает на него свирепый взгляд, несмотря на усталость. — И что, так долго находясь взаперти, ты разучился работать в режиме многозадачности? Дин Жун угрюмо молчит, но не отшатывается, как почти ожидает Ван Чжи. Вместо этого Дин Жун берёт его руку и наклоняет голову, чтобы поцеловать тыльную сторону ладони. — Я буду лучше стараться. Ван Чжи со вздохом убирает руку и откидывается назад, закрывая глаза. — Ты устал? — спрашивает он. Его снова встречает тишина, но он слышит, как Дин Жун встаёт и идёт вокруг кровати. Слышит как с мягким шорохом он снимает одежду, а после забирается под одеяло на свободной половине кровати Ван Чжи. Дин Жун прижимается к нему и кладёт руку на его сердце. — Его Величество не простил тебя, — напоминает ему Ван Чжи. Он чувствует бархатное тепло поцелуя на своей щеке. — Я понимаю, — откликается Дин Жун, прижимаясь к нему носом. Ван Чжи фыркает, собираясь приподнять тяжелые веки, чтобы взглянуть. Что именно, по мнению Дин Жуна, он сказал? — Говорят, что ты послал за мной, — бормочет Дин Жун; вибрации его голоса проходят через грудь и достигают руки Ван Чжи. — Поэтому никто не спрашивает, кто я такой. Я твоя тень. Это всё, чем мне нужно быть. «Ты не моя тень», — думает Ван Чжи, но усталость сковывает его. Он снова засыпает, и Дин Жун прижимается к его боку. *** — Я не говорил, что они уродливые, — настаивает Дин Жун, но Ван Чжи всё равно пристально смотрит на него и швыряется мукой в его сторону. — Кто сказал, что ты можешь выходить из своей камеры? — огрызается он. Дин Жун наклоняется над столом с бесформенной выпечкой Ван Чжи, потянувшись вперёд для поцелуя, как будто он думает, что это его спасёт. Ван Чжи уворачивается, отталкиваясь от стола и оглядываясь по сторонам. Слуги ушли на весь день, но всё равно странно видеть, как Дин Жун по собственной воле выходит из своей комнаты. Хотя его камера оставалась незапертой, он по-прежнему в основном находился в подвале за исключением банных дней. — Почему бы тебе не послать Чжан Фэя купить тебе закуски в городе? — спрашивает Дин Жун, лениво беря в руки один из кунжутных рулетиков, которые пытался приготовить Ван Чжи. Он протягивает его Ван Чжи, как будто хочет ткнуть его лицом в эту мерзость. Ван Чжи пожимает плечами, осознавая, что тесто покрыто сомнительными отпечатками пальцев. — Дело в том, чтобы приготовить что-то своими руками, — парирует он, шевеля пальцами, покрытыми засыхающим тестом, перед Дин Жуном. Честно говоря, Ван Чжи удивлён не меньше него — он всегда считал свои кулинарные навыки довольно приличными. — Ты не можешь ожидать, что оно будет хорошо выглядеть с первой же попытки, — он говорит это в большей степени самому себе. Дин Жун осторожно возвращает кунжутный рулетик на место и задерживается по другую сторону стола, молча наблюдая, как Ван Чжи откладывает ещё порцию теста и раскатывает её. На этот раз всё проходит более гладко. Рулетик всё ещё не выглядит нормальным, но по крайней мере уже не похож на катастрофу. — Помочь тебе чем-нибудь? — в конце концов спрашивает Дин Жун. Ван Чжи поднимает взгляд от своей доски. — Если хочешь, — отвечает он, сохраняя небрежный тон. Дин Жун задерживается перед ним ещё немного, прежде чем пойти мыть руки. Когда он возвращается, то садится на угол стола рядом с Ван Чжи и с ловкостью берёт кусочки теста. Уверенность его движений приводит к успеху, и в результате каждый рулетик обретает приятный, профессиональный внешний вид. — Ты делал это раньше? — хмурится Ван Чжи. — Разве это не получается инстинктивно? — возражает Дин Жун, заработав ещё одну горсть муки себе в лицо. На этот раз, Ван Чжи принимает поцелуй в награду, стараясь ближе притянуть к себе Дин Жуна своими испачканными руками, которые везде оставляют следы муки. Дин Жун фыркает слегка недоверчиво и смотрит на свою одежду. — Продолжай, — говорит Ван Чжи, быстро отступая за пределы досягаемости любой возможной мести. Несколько лет назад Дин Жун никогда бы не подумал о том, чтобы испачкать свою одежду, но Ван Чжи знает, что лучше не предполагать, что такие вещи всё ещё имеют значение. — Я пока приготовлю немного масла для жарки. *** Он просыпается, потому что не может дышать. Потому что чьи-то грубые руки сжимают его шею. Ван Чжи мечется в темноте, изо всех сил ударяя Дин Жуна коленом. Он знает руки, которые его душат, знает, что они принадлежат его любовнику. В конце концов, ему удаётся ненадолго оттолкнуть Дин Жуна. Но уже спустя мгновение Ван Чжи делает глубокий вдох и впивается в Дин Жуна ногтями, когда тот вновь набрасывается на него. На этот раз, Дин Жун, похоже, готов убить. Он прижимает ноги Ван Чжи своим весом и стискивает руки вокруг его горла, не особо беспокоясь о том, что ногти Ван Чжи царапают его лицо. Ван Чжи чувствует, что глаза вылазят из орбит, ужасное давление обрушивается на голову и грудь. Он мог бы попытаться добраться до глаз Дин Жуна или… Приложив все усилия, чтобы придвинуться ближе к краю постели, он протягивает руку вниз, нащупывая пальцами пистолет, лежащий на выступе в каркасе кровати. У Ван Чжи давно уже не было весомых причин, чтобы воспользоваться пистолетом, но теперь он направляет его на тёмную фигуру, нависшую над ним и совершенно равнодушную к его сопротивлению. Он борется с нарастающей в нём паникой, заставляя себя расслабиться. Цвета танцуют перед его глазами, звёзды мелькают из темноты в радужном калейдоскопе. В тот момент, когда Ван Чжи чувствует, что хватка Дин Жуна ослабевает, чувствует, что борьба прекращается, он вскакивает и бьёт Дин Жуна по голове дулом пистолета. Он слышит резкий удар металла о череп, и руки Дин Жуна соскальзывают. Ван Чжи снова бьёт его для большей уверенности, на этот раз вызывая хриплый вскрик, когда Дин Жун опрокидывается назад — и сваливается с кровати после ещё одного удара Ван Чжи. В тот момент, когда руки Дин Жуна отпускают его, Ван Чжи делает глубокий вдох, он дрожит, его лёгкие горят, а голова идёт кругом. Он втягивает воздух вдох за вдохом, кашляет, задыхается и снова кашляет, не заботясь ни о чём другом, пока он не сможет снова наполнить грудь воздухом. Затем он поднимается с кровати, крепче сжимая пистолет. Дин Жун лежит на полу и тихо стонет, но первая мысль Ван Чжи — осветить комнату фонарём, который, как он знает, находится где-то поблизости. Свет помогает обнаружить, что Дин Жун лежит примерно там, где Ван Чжи ожидает его найти, и первое, что он замечает — это кровь, стекающая по его лицу из пореза над правой бровью. Царапая его наугад, Ван Чжи оставил грубые красные полосы по всей груди, шее и лицу Дин Жуна. Дин Жун садится, прищуриваясь и ошеломлённо оглядываясь по сторонам, пока, похоже, не осознаёт, что находится на полу, потому что Ван Чжи столкнул его туда. — Ты всё ещё мечтаешь убить меня, да? — хрипит Ван Чжи, направляя пистолет в лицо Дин Жуна. Он обнаруживает, что ему больно глотать, и когда он прикасается к своей шее, кожа становится чувствительной. Он делает жест пистолетом, призывая Дин Жуна встать. Кровь стекает по лицу Дин Жуна, когда он это делает, капает на плечо, окрашивая красным его белую рубашку. — Ты всё ещё хочешь убить меня, — говорит Ван Чжи, делая шаг вперёд и утыкаясь пистолетом в грудь Дин Жуна. Он трогает курок, проводя подушечкой большого пальца по спусковому крючку, когда чувствует, что его пульс, наконец, начинает замедляться. — Нет, — шепчет Дин Жун, широко раскрыв глаза, как будто от страха. Но Ван Чжи ни разу не видел, чтобы Дин Жун боялся за свою жизнь, и хотя Дин Жун лучше, чем кто-либо другой, знает, как быстро Ван Чжи может стрелять из своего пистолета, Ван Чжи даже сейчас не уверен, что именно перспектива умереть заставляет Дин Жуна смотреть на него так тревожно. Он с раздражением опускает пистолет, поднимая брови. Что? После минутного колебания Дин Жун сокращает расстояние между ними, поднимая руки, чтобы дотронуться до синяков, которые он оставил на шее Ван Чжи. Его прикосновения нежные, когда он осматривает повреждения, останавливаясь каждый раз, как Ван Чжи шипит на него. И поскольку делать больше нечего, пока Дин Жун осматривает его, Ван Чжи разглядывает порезы и царапины, оставшиеся на лице Дин Жуна. У него повреждена кожа в нескольких местах, но кровотечение вокруг этих отметин минимальное. Однако. Он никогда раньше не проливал кровь Дин Жуна. — Ты закончил? — рычит Ван Чжи, когда Дин Жун продолжает пристально смотреть на него, не собираясь отступить в сторону. Глаза Дин Жуна вспыхивают. — Я сожалею, — говорит он, отводя руки назад. Ван Чжи смотрит на него, не совсем понимая, почему извинения ничего в нём не меняют. «Конечно, ты сожалеешь», — думает он. — Я снова пойду спать, — говорит он вслух, пожимая плечами, и проходит мимо Дин Жуна, чтобы убрать пистолет обратно под кровать. — Ступай, вымой своё лицо. Когда он скользит обратно в постель, он видит, как Дин Жун склоняет голову, и от этого у него в животе что-то скручивается. Он понимает, что Дин Жун уже давно не кланялся ему. Ещё одна вещь, которую отмечает Ван Чжи, когда Дин Жун уходит, прихватив с собой фонарь — это то, что он не особенно зол. Он смотрит на тёмный потолок и полоску лунного света, которая всегда проникает в комнату ночью. Он должен быть зол. В конце концов, он чуть не задохнулся. Проходит несколько секунд. Ван Чжи откидывает одеяло и движется в темноте, прежде чем успевает это обдумать, проделывая знакомый путь по каменной лестнице на первый этаж. Слабый свет фонаря за углом ведёт Ван Чжи вперёд. Дин Жун на кухне, стоит в круге света и смывает с лица кровь. На столе стоят бутылочки с заранее приготовленными лекарствами, и… это поразительно знакомая сцена. — Позволь мне, — громко говорит Ван Чжи — или только пытается. Его голос всё ещё хриплый, горло зажато. Он кашляет, ощущение невозможности дышать задерживается в его сознании. Дин Жун резко оборачивается, его глаза расширяются. Он отступает на полшага назад, когда Ван Чжи присоединяется к нему в свете фонаря, колеблясь и напрягая плечи, когда Ван Чжи протягивает к нему руку. У него нет причин быть таким потрясённым и настороженным. Ван Чжи знает, что Дин Жун спал — он уже видел, как Дин Жун вставал посреди ночи с открытыми, но совершенно пустыми глазами. Тогда Ван Чжи просто пошёл за ним следом и проводил его обратно в постель. — Пожалуйста. Усмехнувшись, Ван Чжи выхватывает салфетку из рук Дин Жуна и вытирает влагу с его лица. Он поворачивается и перебирает бутылочки с лекарствами, читая описание на каждой, но Дин Жун протягивает руку и передаёт ему маленький неподписанный флакон. — Что тебе приснилось? — спрашивает Ван Чжи, приступая к делу и нанося пепельную пудру на порез на лбу Дин Жуна. Порез на его лице на самом деле не такой глубокий, хотя кожа вокруг него слегка припухла и, вероятно, будет синяк. Он думает, что с царапинами вряд ли что-то можно сделать. Дин Жун немного наклоняется, чтобы облегчить Ван Чжи процесс, и при этом смотрит себе под ноги. — Ты умирал, — тихо говорит он. — Это ты меня убивал? Дин Жун вздрагивает от его следующего прикосновения. — Нет. Ван Чжи вздыхает. — О? Ты же понимаешь, почему я тебе не верю, верно? — Если бы я хотел убить тебя, — начинает Дин Жун, — я бы… — Желание убивать и способность к этому не обязательно взаимосвязаны, — говорит Ван Чжи. Он подхватывает пальцем подбородок Дин Жуна, заставляя его смотреть вверх, чтобы встретиться с его глазами. — Мы оба это знаем. Дин Жун пристально смотрит на него, его губы на мгновение сжимаются в тонкую линию, прежде чем его плечи слегка опускаются и жёсткие черты его лица обретают мягкость. — Я сожалею, — снова говорит он. Ван Чжи кивает и колеблется, пораженный головокружительным ощущением того, что он уже был в таком положении раньше. Он наклоняется, прижимаясь губами к губам Дин Жуна в целомудренном поцелуе. — Тебе повезло, что я не выстрелил тебе в лицо, — говорит он. — Я сожалею, — повторяет Дин Жун. Ван Чжи щёлкает языком и отступает назад. — Я знаю, — говорит он и откидывает голову, обнажая горло перед Дин Жуном. — Насколько всё плохо? — спрашивает он. Тишина. — Небольшой макияж мог бы это скрыть, — тихо говорит Дин Жун. Ван Чжи опускает голову и фыркает, наклоняясь к нему и заставляя его вздрогнуть. — В следующий раз я в тебя выстрелю, — говорит он, прижимаясь лицом к изгибу шеи Дин Жуна. Он чувствует несколько выпуклых линий на его щеке. — Завтра я должен встретиться с посланником из Гуаннина. Послушай, что ты сделал с моим голосом. Это занимает некоторое время, но в конце концов, терпение Ван Чжи окупается; руки Дин Жуна неуверенно ложатся ему на спину. Они стоят так ещё долго — достаточно долго для того, чтобы Дин Жун расслабился и притянул его ближе, снова крепко обнимая. *** Когда Ван Чжи наконец находит Дин Жуна, тот сидит на корточках на земле, его руки покрыты грязью. — Темнеет, — говорит Ван Чжи. — Здесь комары. Дин Жун продолжает похлопывать по земле, где, прищурившись в чернильный летний вечер, Ван Чжи может разглядеть, что он пересаживал цветы в саду. — Так ты испортишь себе глаза, — ворчит Ван Чжи. Воздух наполнен влагой и запахом земли, и хотя с заходом солнца стало прохладнее, из-за влажности Ван Чжи чувствует липкость и дискомфорт в своих одеждах. — Завтра будет дождь, — предсказывает Дин Жун, упрямо продолжая выполнять поставленную себе задачу. Ван Чжи вздыхает: — А если пойдет дождь, такой же, как прошлым летом, всю твою тяжелую работу всё равно смоет. Пойдём в дом. Когда Дин Жун демонстративно игнорирует его, Ван Чжи прищуривает глаза. Он шлёпает в воздухе самого громкого комара, но, в конце концов, он знает, что лучше здесь не торчать. Внутри дома воздух не такой влажный, но сильно пахнет маслами, отпугивающими насекомых, которые горят в лампах во всех комнатах. Ван Чжи спускается в подвал, где каморка Дин Жуна ещё частично используется и — что более важно — каменные стены сохраняют прохладный воздух, хотя и несколько затхлый. Дин Жун, наконец, тоже приходит, когда Ван Чжи протирает кожу влажным полотенцем. Его руки очищены от грязи, лицо вымыто и забрызгано водой откуда-то ещё; он останавливается, когда заходит в дверь и видит, что Ван Чжи ждёт его. Как будто это так удивительно. Ван Чжи закатывает глаза, поворачивается к умывальнику и скидывает с плеч одежду, чтобы добраться до груди и подмышек. Краем глаза он видит, как Дин Жун снимает свою грязную рабочую одежду и бросает её в корзину для белья. Он накидывает тонкий белый халат — один из тех, что принадлежат Ван Чжи, отмечает тот, потому что когда он оглядывается, то видит, что рукава слишком короткие. — Ты выглядишь несчастным, — говорит Дин Жун, подходя ближе и присаживаясь на корточки рядом с Ван Чжи. Он протягивает руку, касаясь пальцами его голых плеч, пока тот возится со своим халатом. Ван Чжи вздыхает, откладывает в сторону полотенце для рук и отодвигается от умывальника. — Думаю, завтра я снова приму ванну, — говорит он вслух, натягивая обратно рубашку. Он слышит мягкое дуновение воздуха рядом с собой, что означает, что Дин Жун находит в этом что-то забавное, но прежде чем он успевает повернуть голову, Дин Жун наклоняется и гладит подушечкой большого пальца его шею. — Тебя покусали комары. — Только потому, что я вышел за тобой, — отвечает Ван Чжи, поднимаясь на ноги. Он забирается в кровать, собираясь улечься, но в конце концов оказывается сидящим на коленях Дин Жуна. Дин Жун откидывает в сторону его волосы, очевидно, намереваясь осмотреть его на предмет комариных укусов. Это проявление заботы, конечно, но в глазах Дин Жуна появляется какое-то напряжение, когда его пальцы скользят по шее и груди Ван Чжи. Ему скучно. Или беспокойно. И хотя Ван Чжи не особо заботит, что Дин Жун сделает что-то опрометчивое — он ничего не получит в Хэтао, да ради всего святого, Ван Чжи даже не запирает его, — но Ван Чжи всё ещё испытывает сомнения. Беспокойство. Глядя на нахмуренный лоб Дин Жуна, он задаётся вопросом, не слишком ли он снисходителен. Возможно, было бы разумнее держать Дин Жуна в тюрьме, как положено. Ему бы это не понравилось, но, по крайней мере, в мыслях Ван Чжи не было бы неуверенности. И Дин Жун не сможет снова застать его врасплох. Сейчас Ван Чжи задаётся вопросом, достаточно ли его привязанности для того, чтобы Дин Жун был доволен. — Ты… — начинает Ван Чжи. Во рту у него пересыхает, но взгляд Дин Жуна уже метнулся от его шеи к лицу, полностью на нём сконцентрировавшись. — Ты меня любишь? — спрашивает Ван Чжи. — Ты хочешь, чтобы я это делал? — Дин Жун говорит ровно. Он продолжает развязывать одежду Ван Чжи, якобы для того, чтобы найти новые укусы комаров. — Я спросил, так ли это, — хмурится Ван Чжи. — Или ты всё ещё ненавидишь меня? Лицо Дин Жуна становится напряжённым, его руки замирают на груди Ван Чжи. Когда Ван Чжи наклоняет голову, чтобы поцеловать его, он обнаруживает, что губы Дин Жуна неподатливы. Ван Чжи вырывается из его рук, чувствуя себя уязвлённым. — Я тебя расстроил? Пару мгновений Дин Жун продолжает смотреть на него со странной напряжённостью в глазах. «Это всего лишь вопрос», — хочет огрызнуться Ван Чжи, его плечи напрягаются. — Я не ненавижу тебя, — наконец отвечает Дин Жун. Его острый взгляд скользит по Ван Чжи, и он поджимает губы, как будто хочет сказать что-то ещё. Однако он просто протягивает руку и демонстративно дёргает Ван Чжи за одежду. Ван Чжи прищуривается, но Дин Жун смотрит на него, не моргая, и снова дёргает. С губ Ван Чжи срывается странный звук, что-то среднее между смехом и раздражённым фырканьем. Неплохой способ отвлечься — решает он, наклоняясь вперёд и позволяя Дин Жуну усадить себя обратно к нему на колени. Во всяком случае, он уже проделывал такое один или два раза. Позже, когда он делает неуверенную попытку привести свою одежду в порядок, у него нет настроения продолжать давить на Дин Жуна. — Я собираюсь отправиться в Гуаннин в следующем месяце, чтобы встретиться с Чэнь-цзянцзюнем по поводу конного рынка, — говорит он, соскальзывая с Дин Жуна, чтобы вместо этого прижаться к его боку. — Ты поедешь со мной. — Разве это разумно? — возражает Дин Жун, не выглядя при этом слишком обеспокоенным. Ван Чжи смеётся, закидывая через него руку и ногу. — В любом случае, я хочу, чтобы ты был со мной. *** …Я подумала о том же, что и ты! Я спросила Тан-цзецзе, и она тоже сказала, что, насколько ей известно, ничего не изменилось. Прошло три года! Но не волнуйся, я рассказала ей твой план из последнего письма, и мы думаем, что на этот раз он действительно сработает. Кто знает — возможно, Тан-дагэ и Суй-дагэ признаются в своих чувствах перед летним солнцестоянием в этом году. Пэй-дайфу читал неподалёку, когда мы обсуждали план, и он сказал, что Тан-дагэ на это не купится, а Суй-дагэ слишком упрям, но я думаю, что он просто пессимист, потому что его предположение настолько неправдоподобно, что на его ставке не выиграть ни одной медной монеты. Что касается Дин-сяньшэна, я не очень хорошо его знаю, но я правда удивилась, как и все, когда он отвернулся от тебя. Он всегда казался таким благовоспитанным. Мне неприятно указывать на очевидное, но почему ты не попытаешься спросить его, почему он это сделал? Даже если тебе не понравится ответ, по крайней мере, ты будешь знать. На прошлой неделе Сяо Ницю прятался от меня всякий раз, когда я его встречала. Я очень много думала об этом и поняла, что не сделала ничего плохого, так что, в конце концов, я просто разыскала его в конюшне Уюня и заставила объясниться. Он не хотел говорить причину перед всеми, но мы объяснились наедине — я не могу передать его слова, потому что обещала никому не говорить, но ты понял идею. Такой умный человек, как ты, не должен так долго ходить вокруг да около. Просто спроси! Тан-дагэ хотел, чтобы я сейчас передала тебе привет. Тан-цзецзе тоже передаёт привет. Сяо Ницю передаёт привет. Сяо Чэн передаёт привет. Я думаю, что Суй-дагэ тоже передал бы привет, но он сейчас на улице ощипывает курицу. Я собираюсь написать тебе ещё одно письмо через несколько дней обо всей истории со свахой, которую наняла Юй-цзецзе. Тан Фань говорит, что тоже скоро что-нибудь тебе отправит, так что пока. Дун-эр *** — Я проснулся, а тебя не было, — говорит Дин Жун охрипшим от сна голосом, подходя ближе к Ван Чжи. Ван Чжи уставился в отчёт, на освещённую свечой страницу, даже не читая написанные там иероглифы. — У меня болела рука, — говорит он. — Я подумал, что лучше сделаю кое-какую работу, чем буду лежать без сна. Дин Жун обходит стол, присаживается на корточки рядом с креслом Ван Чжи и сжимает его руку. — Это всё ещё беспокоит тебя? Жгучая, зудящая боль, которая разбудила его, начинает исчезать, но в руке Ван Чжи всё ещё ощущается лёгкое покалывание. Он качает головой. — Теперь всё в порядке. — Позже я полечу тебя иглоукалыванием, — тихо говорит Дин Жун. Наконец, Ван Чжи отрывает глаза от своего безнадёжного отчёта, откладывает его в сторону и смотрит на Дин Жуна. Хотя единственный фонарь, освещающий кабинет, отбрасывает резкие тени на его лицо, Дин Жуну всё же удается выглядеть мягко. Сейчас середина ночи, и рассеянность лишает его обычного самообладания. В нём есть какая-то прежняя нежность, которая в этот момент проявляется более явно. Ван Чжи поворачивается к Дин Жуну и прижимает ладонь к его щеке. — Спасибо тебе, цинь . Дин Жун моргает, и его рука поднимается, чтобы накрыть руку Ван Чжи. Он встаёт, тянет Ван Чжи за собой и ведёт его обратно в постель — не в подвал, а в комнату Ван Чжи. Простыни прохладные на ощупь, когда Ван Чжи проскальзывает под них. Он ждёт, пока Дин Жун не присоединится к нему — ждёт, пока Дин Жун не обнимет его, прежде чем закрыть глаза. *** Дин Жун где-то пропадает, когда они прибывают в крепость Гуаннин, и поскольку его никогда не бывает рядом, никто не имеет возможности установить его личность и цели. Прибыль Империи на конном рынке в этом году даже выше, чем в предыдущие годы. — А в следующем году будет ещё выше, я полагаю, — говорит генерал Чэнь, когда они прерывают официальную часть визита ради чашки чая. — Предполагаете? — переспрашивает Ван Чжи слегка улыбаясь. — Вы не уверены в цифрах? Чэнь Юэ фыркает и расправляет плечи, слегка выпячивая грудь. — Я уверен, что рынок преуспеет — просто это не то дело, которым я буду заниматься напрямую, — объясняет он. Ван Чжи наклоняет голову. — Его Величество призывает меня обратно в столицу после всех этих лет — объясняет Чэнь Юэ, а затем, с яростной ноткой гордости в голосе и в глазах, добавляет: — Говорят, что он назначит меня военным министром. Ван Чжи охватывает неподдельное удивление. Он поднимает свою чашку и салютует Чэнь Юэ. — Если это сказано, то это будет сделано, — говорит он. — Поздравляю, Чэнь-цзянцзюнь. Я едва ли могу представить императорского слугу более достойного. Чэнь Юэ, несмотря на всю свою приверженность строгости, улыбается при этих словах, в уголках его глаз разбегаются морщинки. Несмотря на то, что они пьют только чай, всё-таки звучит тост, после которого Ван Чжи спрашивает: — Вы знаете, кто займет ваше место губернатора Ляодуна? Чэнь Юэ кивает, опуская свою чашку. — Мой заместитель здесь, Ло Дэн. Он хороший человек. Думаю, вы сработаетесь. Ван Чжи кивает. Он знает, кто этот человек. Чэнь Юэ вздыхает. — Ло Дэн был рядом со мной все эти годы, — размышляет он. — Без него будет непривычно, но я уверен, что он тоже ждал этого дня. Как вы однажды заметили, я так долго нахожусь на севере, что даже у меня в усах появились седые волоски. Пришло время. — Разумеетя, — говорит Ван Чжи, хотя что-то странно переворачивается у него внутри. — Вещи не могут оставаться неизменными вечно. Ван Чжи не вполне понимает, что Дин Жун делал за пределами лагеря, но позже, днём, Дин Жун приносит ему информацию, полученную от местных представителей, и это настолько яркое напоминание о прежних временах, что Ван Чжи без предупреждения хватает Дин Жуна за халат. Он так сильно прижимает его к себе, что они едва не оказываются целующимися прямо на земле. Дин Жун издаёт испуганный звук прямо в губы Ван Чжи, но без колебаний отвечает на поцелуй. — Ты взял это с собой? — Ван Чжи переводит дыхание между поцелуями Дин Жуна и тянет его за одежду. — Да. Он тащит их к кровати и увлекает Дин Жуна за собой, дрожа от восторга, когда тот раздевает их обоих с обычной стремительностью, прежде чем отползает, чтобы отыскать секс-игрушку. Он возвращается, слегка запыхавшись, устраивается верхом на Ван Чжи, чтобы поцеловать и прикусить его кожу. Иногда они делают это неспеша. Начинают, когда есть желание, но возбуждения ещё нет. Ван Чжи опирается на локти, позволяя рукам и губам Дин Жуна скользить по его телу. Дин Жун двигается медленно, но целеустремлённо, продвигаясь вниз по животу Ван Чжи, сгибает его ногу, чтобы поцеловать колено и внутреннюю часть бедра. После двух дней свободы, лицо Дин Жуна заметно загорело по сравнению с ногами Ван Чжи, он выглядит здоровее, приобретя немного красок. Ван Чжи чувствует, что улыбается, когда Дин Жун поднимает глаза и встречается с ним взглядом. — Тебе щекотно? — тихо спрашивает Дин Жун, немного отстраняясь. — Да, — отвечает Ван Чжи, — но мне это нравится. Он наклоняется, проводя костяшками пальцев по щеке Дин Жуна. — Ты о чём-то задумался. Ван Чжи кивает. — Ты прекрасно выглядишь, — говорит он и хмурится, когда Дин Жун поднимает брови. — Что? — спрашивает он. — Я думаю, что да. — Это то, о чём ты думал? — удивляется Дин Жун. — О чём ещё я должен думать прямо сейчас? — фыркает Ван Чжи, вытягиваясь на спине. — А ты о чём думаешь? Взгляд Дин Жуна скользит по телу Ван Чжи, его губы растягиваются в улыбке, когда он наклоняется и проводит рукой вверх по его бедру. — Ты выглядишь действительно… мило, — отвечает Дин Жун, и пока Ван Чжи хихикает, он наклоняется вперёд, стоя на коленях, как бы кланяясь Ван Чжи. Он оставляет поцелуи на его коже, сначала осторожно, плавной линией скользя вниз по его груди. Затем начинает исследовать его тело более бессистемно, лаская ладонями живот, прижимаясь поцелуями везде, где есть кожа. Пальцы Дин Жуна касаются шрамов между ног Ван Чжи, и хотя Ван Чжи не так сильно ощущает эти шрамы, он всё равно дёргается от прикосновения. Ободрённый, Дин Жун опускает голову, касаясь губами его кожи. Ван Чжи чувствует, как его бархатный язык мягко скользит по чувствительным местам. — Дин Жун… — начинает Ван Чжи, приподнявшись на локтях. Однако в его намерения не входит останавливать Дин Жуна, поэтому он просто прикусывает губу, и дрожь пробегает по его телу, когда он смотрит, как Дин Жун одной рукой ласкает сморщенную кожу, а другой нежно поглаживает его ниже между ног. С губ Ван Чжи срывается предостережение — ему не очень нравится, что Дин Жун фокусируется на его шрамах, но Дин Жун уже двигается дальше, его руки спускаются вниз, чтобы сжать его бедра. Ван Чжи снова падает на кровать, одобрительно урча, когда чувствует губы Дин Жуна на внутренней стороне бедра, прокладывающие дорожку поцелуев по его телу. Вскоре мир вокруг Ван Чжи теряет свою чёткость, окутываясь нежностью Дин Жуна, наслаждение начинает бурлить внизу живота. Это приятно, но это напоминает ему, что он вернулся в палатку в поисках чего-то более значимого… чего-то менее… Ван Чжи закусывает губу, когда Дин Жун проводит языком по его соску. Его зубы царапают затвердевший бугорок, в то время как палец дразнит другой сосок Ван Чжи. — Дин Жун, — шепчет Ван Чжи, поглаживая рукой его спину. — Я имел в виду, что я… Дин Жун выжидающе поднимает голову. Его лицо открыто, взгляд в меру сосредоточен, как будто он нашёл что-то интересное, чтобы скоротать время. Снаружи порыв ветра бьётся в стены палатки, принося внутрь прохладный воздух. Ван Чжи дрожит. Он не хочет быть мимолётным развлечением. Он хочет, чтобы Дин Жун вообще забыл о существовании времени. — Почему бы… — начинает он, а затем прочищает горло, глядя на Дин Жуна в упор. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня так, как ты хотел тогда. — Он делает паузу, не уверенный, поймет ли его Дин Жун. — Хорошо? Мгновение — и глаза Дин Жуна темнеют, и он садится, чтобы наконец-то… наконец-то взять баночку с бальзамом. — Ладно, — соглашается он, а затем встаёт на колени, и сила страсти в его глазах разжигает внутри Ван Чжи пламя. — Повернись, — командует он, и Ван Чжи ложится на живот, опираясь на локти, и слышит звон фарфора позади себя. Дин Жун перемещается без слов. Ван Чжи слышит тихий шорох завязываемых ремней. Тёплое, лёгкое прикосновение к задней части его ноги — ладонь Дин Жуна. — Я был не особенно изобретателен, — тихо объясняет Дин Жун, — когда я… когда я думал о тебе. Он сразу переходит к делу, раздвигая ягодицы Ван Чжи и обводя его вход скользким от масла пальцем. От внезапности происходящего у Ван Чжи перехватывает дыхание. Его пульс учащается, и ему приходится сосредоточиться, чтобы услышать голос Дин Жуна сквозь шум крови, стучащей в ушах. — Я не мог как следует представить твоё лицо. Какое-то время Дин Жун просто дразнит Ван Чжи, подушечкой большого пальца поглаживая его вход. Горячий румянец разливается по коже Ван Чжи, пока он ждёт, когда палец Дин Жуна снова коснётся его. — Иногда я пытался представить, что ты вознаградишь меня своим телом, — размышляет Дин Жун. — Это была абсолютно дикая мысль. Ван Чжи остаётся неподвижным, борясь с желанием взять ситуацию под контроль, пока Дин Жун колеблется. Он знает, что Дин Жун не сопротивляется — он просто думает. — В конце концов, я перестал пытаться придумать причину, по которой ты позволил бы мне прикоснуться к тебе, — говорит Дин Жун, и в его словах чувствуется очевидное самоуничижение. Нет времени, чтобы обернуться назад и спросить, почему Дин Жун думал, что всё это так невозможно — и кроме того, Ван Чжи понимает, что тогда это было бы по-другому — они не были равны. Ван Чжи делает резкий вдох, когда Дин Жун проводит пальцем по тугому кольцу его входа, быстро открывая его. Его хватка на бедре Ван Чжи сжимается крепче, он вводит палец внутрь, поглаживая внутренние стенки Ван Чжи, будто у него больше не осталось времени. Вскоре к нему присоединяется второй палец; Ван Чжи выдыхает от лёгкого жжения, которое ощущается, когда Дин Жун начинает его растягивать, но затем он отступает, и Ван Чжи ругается, сжимаясь вокруг пустоты. — Дин Жун, — хрипит он и приподнимается на локтях с намерением повернуться. Твёрдая рука на затылке останавливает его; лицо Ван Чжи вспыхивает, по нему пробегает волна возбуждения. «Понял», — думает он и расслабляется, когда Дин Жун гладит его шею, бережно проводя ногтями по его коже. Через мгновение его пальцы скользят вдоль позвоночника Ван Чжи. Дин Жун кладёт одну руку на его бедро, а другой продолжает с того места, где остановился, его пальцы с дополнительной смазкой скользят в Ван Чжи. Ван Чжи закусывает губу, но всё равно издает тихий звук. Он смещается, немного сдвигая локти и подталкивая ягодицы к Дин Жуну. Давай же. Пальцы Дин Жуна сгибаются, и волна удовольствия захватывает Ван Чжи. Когда Дин Жун снова говорит, в его тоне появляется резкость. — Я представлял, что ты хочешь меня, — шепчет он, входя и выходя из Ван Чжи довольно грубо по сравнению с предыдущими ласками. Ван Чжи поджимает пальцы ног и облизывает губы. — Я действительно хочу тебя, — выдыхает он. — Дин Жун, пожалуйста. Губы оставляют следы на его спине, а затем зубы. Дин Жун снова убирает свои пальцы, хотя теперь он нависает над Ван Чжи, прижимаясь коленями к внешней поверхности его бёдер. Гладкая головка нефритового фаллоса скользит между ягодиц Ван Чжи, трётся о его вход, прохладная, скользкая и тяжёлая. Ван Чжи вздыхает, думая, что Дин Жун конечно же больше не будет пытать его ожиданием… — В любом случае, это была небогатая фантазия, — бормочет Дин Жун и толкается в Ван Чжи без предупреждения, заполняя его одним медленным, мучительным толчком. Сдавленный крик срывается с губ Ван Чжи, прежде чем он успевает прижаться лицом к кровати, чтобы заглушить его. Все его мышцы, похоже, сжимаются, и он дрожит, глубоко дыша от изумления. Половина его разума хочет отругать Дин Жуна — но другая половина, кажется, исчезает, оставив его извиваться под ним. — Ты в порядке? — спрашивает Дин Жун, и Ван Чжи чувствует его губы на своей шее, рука Дин Жуна обвивается вокруг него в пространстве между животом и кроватью. Он успокаивается под извиняющимися поцелуями, тяжело дыша, заставляя себя расслабиться. — Что дальше? — шепчет Ван Чжи. Он чувствует радостное урчание Дин Жуна повсюду вокруг и даже внутри себя. Он вздрагивает. Дин Жун остаётся на нём всей своей тяжестью, но уже не двигаясь, просто отдыхая. Внутри него. Его дыхание щекочет ухо Ван Чжи, и он проводит пальцами по его рёбрам рукой, которой обнимает. — Дальше… — Дин Жун криво усмехается, выпрямляясь. — Дальше я вообразил, что доставлю тебе удовольствие, и ты влюбишься в меня, и мы всегда будем вместе. Он коротко смеётся, но не весело, и рука, обнимающая Ван Чжи, ослабевает. — О, — говорит Ван Чжи, но Дин Жун покачивает бёдрами именно в этот момент, так что звук скорее похож на стон. — Глупо, да? — Дин Жун хватается за бедра Ван Чжи, чтобы было за что держаться, когда он, наконец, начинает трахать его, входя и выходя. Ван Чжи молчит, его голос застревает в горле с комком эмоций и сомнений, и… он не уверен, как такому компетентному человеку как Дин Жун удаётся вызывать столько жалости. И, честно говоря, он помнит, как тогда… Когда они в первый раз приехали в Гуаннин… Как Дин Жун смотрел на него. Больше, чем обычно. Ван Чжи думал, что это из-за того, что они прибыли в незнакомое место, но, оглядываясь назад, он знал… Он всегда знал… Ван Чжи издаёт сдавленный звук, когда Дин Жун толкается в него — его движения, сначала медленные, вскоре приобретают неистовый темп. Дин Жун чуть смещается, снова обнимая Ван Чжи за талию, прижимаясь своей разгорячённой кожей к его коже. — Ты… ты хочешь, чтобы я остановился? — спрашивает он, задержав дыхание. Он не замедляется. — Нет, — выдавливает Ван Чжи. Его глаза щиплет, но это не значит, что Дин Жун причиняет ему боль. Нет, ему нравится это, твёрдое ощущение тела Дин Жуна, прижимающегося к нему, трение, безжалостный темп, чувство что это почти слишком. Быть вместе. Он задаётся вопросом, когда Дин Жун начал жаждать его внимания — должно быть, в тот момент, когда они впервые поцеловались — он всегда был немного далёк от этого, но слёзы внезапно наворачиваются на его глаза и капают вниз, на постель перед его лицом. Он чувствует призрачный клинок у своей шеи, и испускает вздох, чтобы удержать ещё несколько слезинок, которые падают прямо на кровать. Его внутренности скручиваются, наслаждение бурлит внутри, когда Дин Жун прижимается к его шее губами, его поцелуи бессвязны, но влажный жар, исходящий от него, приносит удовольствие. Тогда, в столичной тюрьме, Ван Чжи сказал: «Я не хочу тебя убивать, поэтому мне придётся простить тебя». Он никогда не спрашивал Дин Жуна, почему. Он до сих пор не спрашивает, и Дин Жун так и не дал реального ответа, только вот это: «я никогда никого не любил», «я не хочу, чтобы ты снова умирал», «я не ненавижу тебя»… и «я представлял, что мы всегда будем вместе». «Почему?» — думает Ван Чжи, но всё ещё не может заставить себя спросить. По крайней мере, у него всё ещё есть Дин Жун. По крайней мере, ему не пришлось отказаться от него. — Я люблю тебя… — стонет Ван Чжи, напряжение внутри него достигает предела. Может быть, он произносит это слишком тихо — может быть, слова теряются под острым ощущением кожи на коже. Может быть, кровать поглощает звук этой ужасающей правды. Как бы то ни было, Дин Жун крепче обнимает его и не говорит ни слова. *** — Что это? — удивляется Ван Чжи, хотя он точно знает, на что смотрит. Это шпилька для волос, вырезанная из светлого дерева и гладко отполированная. Это не его шпилька, он знает это наверняка. Дин Жун складывает руки перед собой. — Это для тебя. Подарок. Ван Чжи откладывает палочки для еды и берёт шпильку в руки. Приятная тяжесть в его ладони, элегантно изогнутая, с детально вырезанным листком на одном конце. — Подарок, — повторяет он. — Для меня? Дин Жун кивает. Приближается середина осени, а значит, Ван Чжи скоро исполнится двадцать пять. Он проводит пальцем по дереву и смотрит через стол. — Где ты это достал? Дин Жун наклоняет голову, как бы говоря: ты действительно хочешь знать? — Ты не привлёк внимания? — спрашивает Ван Чжи. — Конечно, нет. Ван Чжи фыркает, протягивает руку и вытаскивает золотую заколку, которая в настоящее время удерживает его волосы. — Тогда можешь хранить свои секреты, — говорит он. — Иди сюда, помоги мне с этим. Дин Жун сразу же встаёт, обходит стол и, отряхнув рукава, берёт украшение из протянутой руки Ван Чжи. Он аккуратно собирает его волосы, скручивая их, но не дёргая, и наматывает на шпильку, вращая её вместе с шелковистыми прядями, прежде чем, наконец, повернуть под нужным углом и воткнуть в пучок Ван Чжи, чтобы зафиксировать волосы. Причёска остаётся на месте, когда Дин Жун отступает назад, и Ван Чжи чувствует тепло в груди. Он дотягивается до Дин Жуна и берёт его за руку, когда тот снова садится на своё место. — Это прекрасно. Дин Жун опускает глаза, перехватывает взгляд Ван Чжи, и хотя он не видит радостный трепет в его душе, но, должно быть, всё же что-то улавливает, потому что его рот плавно изгибается в слабой улыбке. Он нежно сжимает пальцы Ван Чжи в ответ, прежде чем сесть. Теперь у него есть запасная шпилька. Ван Чжи подталкивает её через стол. — Тогда оставь это себе. — Но она твоя, — протестует Дин Жун. Ван Чжи закатывает глаза и снова берёт палочки для еды. — Тебе не нужно это носить, Дин Жун, просто возьми, — настаивает он. Ван Чжи смотрит вниз на свою тарелку, как будто ему безразлично, но на самом деле внимательно наблюдает за действиями Дин Жуна. В конце концов, Дин Жун берёт старую шпильку Ван Чжи и прячет её за пазуху для сохранности. *** Дин Жун входит в камеру и колеблется, хотя Ван Чжи знает, что эта пауза заметна только ему. Он бросает на Дин Жуна острый взгляд — ну давай! — и складывает руки за спиной, начиная мерить шагами темницу. В центре камеры заключённый бандит борется с верёвками, удерживающими его на столе. «Совсем как в старые времена », — думает Ван Чжи. Он жестом приказывает главному тюремщику уйти, и они с Дин Жуном остаются наедине с заключённым. Дин Жун устраивается на своем месте рядом со столом, нависая над грубого вида бандитом. Он снова колеблется — на этот раз не так долго, и только потому, что оглядывается, чтобы поймать взгляд Ван Чжи. Ван Чжи кивает ему, а затем обращается к заключённому. — Ты, наверное, заметил, что здесь сегодня нет розг или плетей, — говорит он, медленно обходя камеру по периметру. — Но это не значит, что ты не почувствуешь боли. По его сигналу Дин Жун берёт одну из серебряных игл, которые приготовлены на столе рядом с узником. Первая игла устанавливается на место с привычным проявлением неловкого подёргивания у заключённого, но Ван Чжи знает, что это чуть больше, чем обычный укол булавкой. Когда Дин Жун вонзает пятую иглу, пленник издаёт вопль. — Что, становится трудно двигаться? — спрашивает Ван Чжи, делая шаг назад. — Ты будешь в состоянии говорить до тридцатой иглы, так что если у тебя есть что сказать мне, знай, что у тебя есть время лишь до этого момента. — Он наклоняется к лицу заключённого, натягивая тонкую улыбку, когда встречается с его выпученными глазами. Он видит, как начинается паника. — Если хочешь, чтобы боль прекратилась, тебе нужно только дать мне знать. Дин Жун не сделает ничего, что я ему не скажу. Пот уже стекает бисером по виску заключённого. Дин Жун втыкает ещё две иглы в его правую руку. — Ты ничего не забыл, — удовлетворённо замечает Ван Чжи. Даже со своего места он видит знакомый блеск в глазах Дин Жуна. Дин Жун не отвечает сразу, но он оглядывается, его глаза изучают Ван Чжи, ища какой-то ответ на вопрос в своих собственных мыслях. Затем уголок его рта приподнимается. Он смотрит вниз на пленника. — Первая игла была установлена не так уж точно, — говорит Дин Жун. — Но на данном этапе маленькая ошибка никого не убьёт. Он берёт следующую иглу, и Ван Чжи борется с желанием ухмыльнуться. Это знакомые песня и танец. Заключённого бросает в дрожь. Позже Дин Жун перехватывает Ван Чжи до того, как тот успевает покинуть тюрьму, хватает его за руку, когда он поворачивает за угол, и вместо этого тащит в нишу под лестницей. — Дин Жун, — возмущается Ван Чжи, когда его спина сталкивается с каменной стеной. Предупреждение игнорируется, поскольку Дин Жун теснит его вперёд, прижимая к стене ещё больше. — Это было слишком просто, — шипит он. — Ты хотел, чтобы я остался здесь только для этого? — Не каждый допрос так труден, — отвечает Ван Чжи. — Я просто хотел посмотреть, будешь ли ты ещё полезен для меня. Дин Жун выгибает бровь и отступает назад. — Полезен, — повторяет он. Чувствуя, что Дин Жун складывает два и два, Ван Чжи приподнимается на цыпочки и быстро целует его в губы. — Полезен, — подтверждает он. — А теперь уйди с моей дороги. — Дуцзюнь, — говорит Дин Жун, сразу же отступая и склоняя голову в полнейшей покорности. Это почти настораживает, насколько хорошо он снова входит в роль — насколько прекрасно сохранились его манеры. — Только когда есть работа, — произносит Ван Чжи. Повисает долгая пауза. Ван Чжи не может сказать, из-за нежелания или неуверенности. — Конечно, — говорит наконец Дин Жун, поднимая голову. В полумраке Ван Чжи не может разглядеть выражение его глаз, но слышит лёгкость в его голосе. «Всё хорошо», — думает он, отодвигая на задний план свои сомнения. «На этот раз всё будет хорошо», — напоминает он себе, хватая Дин Жуна за руку, когда тот поворачивается, чтобы уйти, и тянет его назад для ещё одного поцелуя. На этот раз Ван Чжи заставляет Дин Жуна открыть рот, крепко целуя его, отчего у него самого кружится голова. Его пальцы впиваются в халат Дин Жуна, и хотя он чувствует, как тот начинает улыбаться, не отрывая губ, он не ослабляет хватку, пока Дин Жун не отстраняется первым, тяжело дыша. — Ван-дуцзюнь, — говорит он, накрывая кулаки Ван Чжи своими ладонями. — Возможно, нам следует идти. У нас есть работа. Уже дуцзюнь. Ван Чжи снова чувствует укол сожаления, сомнения и беспокойства. Он отпускает одежду Дин Жуна, разглаживает ткань, в которую он вцепился пальцами. — Конечно, — соглашается он и отступает назад. На данный момент Дин Жун провёл больше времени, живя рядом с ним, чем работая на него. Нужно время чтобы привыкнуть. «На этот раз всё будет хорошо», — снова повторяет себе Ван Чжи. — Ван Чжи, — тихо и резко говорит Дин Жун. Он преодолевает разделяющее их расстояние и проводит пальцами по щеке Ван Чжи. — Я… я не разочарую тебя. — Я знаю, — сразу же отвечает Ван Чжи, наклоняя голову навстречу его прикосновению. Он наблюдает, как Дин Жун рассматривает его, и, понимая, что они одинаково напряжены, чувствует, что начинает улыбаться. — Пойдём, — говорит он, отступая и, наконец, выбирается из ниши. — Есть работа, которую нам нужно сделать. *** …Честно говоря, я бы не поверила Сяо Ницю, поскольку я вовсе ему не доверяю, но у него нет причин лгать об этом. Тан Фань постоянно меняет тему, чтобы спросить о том, как продвигается сватовство, но я собираюсь спросить Суй-дагэ, как только он вернётся после посещения своих родителей. Я дам тебе знать, как всё пройдет — может быть, даже лично, в зависимости от того, как скоро ты приедешь в столицу, о чём ты постоянно упоминаешь. Ты же знаешь, что, в конце концов, должен сдержать своё обещание, верно? Возможно, ты мог бы сам привезти в столицу ежегодный отчёт. Судя по тому, что ты мне рассказывал, кажется, кто-то ещё мог бы вести дела в Хэтао, пока тебя не будет, тебе не кажется? Просто дружеское предложение. Мы скучаем по тебе! Извини, некий господин Тан, который читает через моё плечо, говорит, что я не должна предполагать, что чувствуют другие. В любом случае, я скучаю по тебе. Дун-эр *** Дин Жун сидит в своей маленькой мастерской на заднем дворе, склонившись над столом, уставленным лотками для опытов; маленький котелок кипит на настольной горелке, хотя тлеющие под ним угли, кажется, только что потушили. В мастерской жарко, что контрастирует со свежим днём, и Ван Чжи морщит нос от сильного запаха, который наполняет воздух. Одновременно прелый и травяной, он слегка обжигает его чувства. Когда Ван Чжи входит в комнату, Дин Жун поднимает взгляд от своих заметок, которые он делал в небольшом свитке. Его синие рукава закатаны до локтя, а лицо блестит то ли от пота, то ли от пара. — Разве ты не должен держать дверь открытой? — недовольно произносит Ван Чжи. — Мне всё равно, — отвечает Дин Жун, но откладывает кисть и обходит свой рабочий стол, жестом приглашая Ван Чжи выйти наружу. — Что случилось? — спрашивает Дин Жун, как только они выходят из мастерской. — Я собираюсь вернуться в столицу, — сообщает Ван Чжи. — Через несколько месяцев. Но я принял это решение уже сейчас. Дин Жун моргает, похоже, никак не воспринимая эту новость в данный момент. Но возможно, он улавливает что-то в лице Ван Чжи, потому что спустя мгновение понимание просачивается на его собственное лицо, сменяясь неуверенностью. — Ты хочешь оставить меня за главного? — спрашивает он, скрестив руки на груди, но слегка наклоняясь вперёд. Ван Чжи пожимает плечами. — Чжан Фэй и некоторые другие тоже останутся здесь, чтобы управлять делами, — говорит он, внимательно наблюдая за Дин Жуном. — В первую очередь ты будешь держать под контролем наших местных чиновников. Но да. Ты будешь заниматься моими делами, пока меня не будет. Дин Жун снова кивает, на этот раз задумчиво опуская голову. Он закусывает губу, долго вглядываясь в пространство между ними. — Кроме того… — начинает Ван Чжи и колеблется, хотя его слова возвращают внимание Дин Жуна к его лицу. Он подходит ближе, протягивает руку и лениво откидывает назад несколько коротких волосков Дин Жуна, которые развиваются на ветру. — Кроме того, — повторяет он, задержав взгляд на щеке Дин Жуна. — Я встречусь с Его Величеством лично, чтобы попросить для тебя официального прощения. Он убирает руку от Дин Жуна и снова смотрит ему в глаза. Глаза Дин Жуна широко распахиваются. — Дуцзюнь… В кои-то веки формальность помогает. — Твоё преступление было направлено против меня, а не против Его Величества, — жёстко говорит Ван Чжи. — Я всё ещё пользуюсь некоторой благосклонностью при дворе, так что, если я попрошу об этом, не вижу причин, по которым Его Величество не простит тебя. Личная просьба будет просто формальностью из-за… из-за того, когда совершены твои преступления. Дин Жун прикусывает край нижней губы и жуёт его, снова кивая. «Кстати, — хочет спросить Ван Чжи, — почему ты это сделал?» Порыв ветра проносится по двору, срывая листья и лепестки, которые пролетают мимо них, развевает их юбки. Ван Чжи смотрит, как длинный рыжий лист скользит в воздухе над плечом Дин Жуна, только чтобы застрять в его волосах, которые, в уединении дома, собраны лишь наполовину. — Разве ты не рад? — спрашивает Ван Чжи, протягивая руку, чтобы убрать листок. Он отбрасывает его в сторону и оставляет руку на плече Дин Жуна. — Ты больше не будешь считаться преступником. Не говоря уже о том, что Дин Жун вряд ли жил, как преступник. Дин Жун легко улыбается, его глаза теплеют — или, возможно, это просто солнце отражается в них. Его руки крепко сжимают талию Ван Чжи, когда он обнимает его. В этом углу двора их не будет видно, даже если Чжан Фэй или один из его подчинённых придёт патрулировать. Ван Чжи расслабляется в объятиях Дин Жуна. — Конечно, я рад, — тихо говорит Дин Жун. — Ван-дуцзюнь заботлив. Спасибо. Ван Чжи закатывает глаза. — Ван-дуцзюнь, — усмехается он. — Если бы это зависело от него, ты бы до сих пор сидел в своей камере. Дин Жун поднимает брови. — Тогда, я полагаю, я должен быть благодарен кому-то другому. Его руки сжимаются вокруг Ван Чжи, и он наклоняет голову, внимательно изучая его лицо. — Возможно… не Ван-дуцзюнь, но… Ван Чжи? — Очень хорошо, — шепчет Ван Чжи, и хотя он хочет, чтобы это прозвучало насмешливо, в его голосе слышится искренность. Дин Жун целует его, и это слегка удивляет Ван Чжи, который привык, что Дин Жун ждёт, когда он первым начнёт действовать. Тем не менее, это не нежелательный прогресс. Губы Дин Жуна нетерпеливы и, в некотором смысле, это то, ради чего Ван Чжи бросил свои отчёты. Он обхватывает руками шею Дин Жуна, притягивая его ближе, и отчаянно целует его, убеждаясь, что у него перехватывает дыхание, когда поцелуй прерывается. — Чем ты сейчас занимаешься? — с улыбкой спрашивает Ван Чжи. Дин Жун несколько раз моргает. — Работаю над веществами, конфискованными у преступников, которых арестовали три дня назад. — До сих пор? — хмурится Ван Чжи. — Я представлю отчёт к завтрашнему утру. В уголках глаз Дин Жуна появляется напряжение — это чувство досады, признаёт Ван Чжи, когда понимает, что Дин Жун раздражён только тем, что у него нет готового результата в этот самый момент. «Некоторые вещи действительно не меняются», — думает Ван Чжи, протягивая руку и приглаживая те самые несколько волосков, снова выбившихся из причёски Дин Жуна и развевающихся на ветру. — У тебя найдётся время зайти и выпить со мной чашку чая? — спрашивает он. Дин Жун изумлённо выдыхает и ловит запястье Ван Чжи, по-прежнему удерживая его руку между ними. — Ты собираешься приготовить мне чай, Ван Чжи? — Я бы не стал приглашать тебя только для того, чтобы заставить делать всю работу, — парирует Ван Чжи, беря Дин Жуна под руку и разворачиваясь обратно к главному дому. — Ты уверен, что хочешь только чаю? — вполголоса спрашивает Дин Жун. Ван Чжи прячет ухмылку. Прошло так много времени с тех пор, когда он слышал, как Дин Жун бормочет себе под нос, что он забыл, как часто Дин Жун делал это в столице. Тогда это была забавная причуда — скорее забавная, чем раздражающая… Пока Ван Чжи не нашёл её раздражающей. Пока каждое тихое размышление и последующий вопрос не стали казаться намёком на некомпетентность Ван Чжи. Неужели несколько резких слов действительно были столь ужасны? Ван Чжи крепче обнимает Дин Жуна, когда они заходят внутрь. Сейчас дела идут хорошо — кажется, слишком поздно спрашивать. *** Наступает момент, когда — с пистолетом в руке Дин Жуна и заманчивым предложением от главаря банды — Ван Чжи сдаётся. Он опускает плечи, его усталые ноги подгибаются, и он опускается на колени у ног Дин Жуна, голова кружится. «Значит, до этого всё же дошло», — думает он, главарь хохочет от восторга при виде его мнимой покорности. — Фитиль следует заменить, — говорит Дин Жун через мгновение. — Мне понадобится меч. — Дайте ему меч, — командует человек, который, хотя и не обязательно лидер, но похоже, занимает самое высокое положение среди присутствующих. Ван Чжи не двигается, он прислушивается к шарканью ног вокруг и смотрит, как приближаются сапоги Дин Жуна с нехарактерной для него походкой. Взгляд Ван Чжи падает на тонкий кожаный карман на внутренней стороне лодыжки Дин Жуна. Он моргает, и Дин Жун слегка шаркает ногами — и тогда он бросается вперёд, хватает его ногу и крепко держит, даже когда Дин Жун ругается, и он чувствует, что чьи-то пальцы болезненно впиваются в его спину. Стиснув зубы, Ван Чжи упорно продолжает цепляться, не обращая внимания на пинки. Борьба длится ровно столько, чтобы он успел найти карман, пришитый к сапогу Дин Жуна, и выудить оттуда что-то острое. Затем он откатывается в сторону и сворачивается клубком, игнорируя острую боль в пальцах, которая говорит о том, что он порезался о лезвие чего-то, похожего на короткий стилет. — Ублюдок, — бормочет один из бандитов, возвышаясь над ним. Ван Чжи поворачивается, боль в спине притупляется от охватившего его волнующего предвкушения. Он отмечает, что человек, стоящий ближе всего — не жилистый, хитрый на вид главарь, а грубый, грузный сообщник. Теперь в руке Дин Жуна меч — без сомнения, краденый, судя по его высокому качеству. Пистолет Ван Чжи остаётся в другой руке Дин Жуна, свободно прижатой к боку. — Ты не посмеешь, — хрипит Ван Чжи, глядя на Дин Жуна. — Разве?! — кричит бандит где-то сбоку от Ван Чжи. Тогда их семь, а не шесть. Глаза Дин Жуна сужаются. — Извините, дуцзюнь, — говорит он и поднимает меч повыше, как будто собирается вонзить его вертикально вниз. Ван Чжи напрягается, ждёт, а затем… Дин Жун бросает ему пистолет, разворачиваясь на каблуках и тем же движением взмахивая зажатым в руке мечом. Кровь разлетается по воздуху — Ван Чжи почти уверен, что это от главаря бандитов, но он не задерживается, чтобы выяснить подробности первого убийства. Он откатывается по полу, взводит курок пистолета, привычно лежащего в его руке, запуская механизм, поджигающий фитиль, и медленно поднимается. Он встаёт на ноги как раз вовремя, чтобы прицелиться через комнату — его пуля находит самого большого головореза, и сбивает его с ног одним точным выстрелом в голову. Ван Чжи бросает свой пистолет прямо в лицо следующего, ближайшего к нему, и хотя пистолет недостаточно тяжёлый, чтобы серьёзно навредить, и отскакивает от головы противника, он оглушает его на несколько драгоценных секунд. Этого времени более чем достаточно, чтобы Ван Чжи ударом ноги выбил кинжал из руки бандита. Затем он бросается вперёд, кровь гудит в ушах, когда он вытягивает лезвие в руке и наносит удар… На шее бандита появляется тёмно-красная полоса, и он хватается за горло, отшатываясь назад. Ван Чжи охватывает триумф, но это не надолго; не успевает он заметить смазанное движение где-то на периферии, как уже оказывается на земле, воздух основательно выбит из него, и один из оставшихся бандитов сидит на нём, стискивая руками его горло. Ван Чжи уже душили раньше, и дело в том, что… Он думает, что Дин Жун, должно быть, был снисходителен к нему тогда все эти годы назад. Задыхаясь от смеха, от которого ему не хватает воздуха, Ван Чжи изворачивается, вцепившись в лицо бандита одной рукой и вонзая кинжал в его шею. Этого недостаточно, чтобы убить, но бандит кричит, отшатываясь назад, и его руки взметаются к шее. Кто-то мчится к Ван Чжи, когда он ловит ртом воздух, и хотя он снова сбит с ног, прежде чем успевает подняться, навалившееся на него тело подозрительно неподвижно. Он стонет, отталкивая труп подальше, в то время, как Дин Жун протягивает ему руку. Когда Дин Жун смотрит на Ван Чжи, тот замечает, что его лицо в крови, на щеке синяк, но в остальном он выглядит нормально, хотя и слегка устал. Он присаживается на корточки рядом с Ван Чжи и помогает ему подняться. — Ты в порядке? — Чёртовы ублюдки. — Ван Чжи хрипло вдыхает воздух, оглядывая мрачную комнату за плечом Дин Жуна. Ни одно из тел, которые он видит, похоже, не шевелится, и он знает, что Дин Жун всегда хорошо выполняет свою работу. Он подаётся вперед, притягивает к себе Дин Жуна и грубо целует его, вкладывая в это последние силы. Они заваливаются назад, вес Дин Жуна поверх Ван Чжи — обнадёживающее ощущение. Слишком быстро Дин Жун отстраняется, тяжело дыша. — Нам нужно уходить, — говорит он, по-прежнему склонившись над Ван Чжи и упираясь рукой о землю рядом с его головой. — Ты в порядке? — Ван Чжи вздыхает, одной рукой всё ещё сжимая халат Дин Жуна, и его взгляд фокусируется на синяке на его лице. — Я в порядке. Они молчат, а затем Ван Чжи поднимает взгляд, чтобы встретиться с глазами Дин Жуна. — Знаешь, тебе не нужно было им всё объяснять. Выражение лица Дин Жуна становится немного печальным. — Они всё равно умерли, разве нет? — справшивает он, отодвигаясь и садясь. Ван Чжи протягивает руку, останавливая его, чтобы стереть кровь с его щеки краем рукава. — Ты, конечно, убедил их, что снова предашь меня, — бормочет он и чувствует, как что-то в нём переворачивается. В его словах есть доля обвинения. Дин Жун опускает взгляд, а затем откидывается назад и вздыхает. — Пойдём, — говорит он и помогает Ван Чжи сесть, поднимает его на ноги за локти и поддерживает за бёдра, чтобы удержать его, когда он шатается. — Дуцзюнь, осторожнее, — резко говорит Дин Жун. Ван Чжи упрямо вырывается, сверля его взглядом даже тогда, когда он чувствует, что заваливается вперёд, и полутёмная комната начинает кружиться вокруг него. Дин Жун подхватывает Ван Чжи обеими руками, когда он падает на его грудь. — Я сказал, осторожнее. — Понял, — коротко кивает Ван Чжи. — Ван Чжи, — начинает Дин Жун, но тот, обретя равновесие, отступает назад. У него начинает болеть голова, и он опасается, что преступники вернутся, пока они торчат в этой деревне, где расположено бандитское логово. — Пойдём, — фыркает он, и проходит мимо Дин Жуна, по привычке не дожидаясь, когда тот последует за ним. Проходят считанные часы, хотя они кажутся днями. Дин Жун входит в кабинет Ван Чжи глубокой ночью, когда Ван Чжи уже некоторое время сидит неподвижно в своём кресле, прислушиваясь только к шелесту листьев за окном и треску ночных насекомых. С тех пор как Ван Чжи видел его в последний раз, Дин Жун наконец-то привёл себя в порядок и переоделся. Синяк на щеке проявился довольно уродливо, но жёлто-зелёный цвет теряется в мягком свете фонаря. — Как твоя шея? — первым делом спрашивает Дин Жун, останавливаясь у стола Ван Чжи. Ван Чжи делает неопределенный жест. — Болит, — отвечает он, и потому, что он сохранял молчание в течение некоторого времени, он так же встревожен, как Дин Жун, услышав, как сильно охрип его голос. — Я сделаю тебе чаю, — решает Дин Жун, разворачиваясь на каблуках. — Постой. Дин Жун останавливается, делает паузу, чтобы взглянуть через плечо, прежде чем возвращается достаточно быстро, на этот раз обогнув стол Ван Чжи и опустившись на колени перед его креслом. — Что? — Ван Чжи приподнимает брови. Теперь он замечает глубину беспокойства в глазах Дин Жуна. Забота. — О, — говорит Ван Чжи и наклоняется, касаясь его лица. — Я в порядке. Только голос звучит ужасно, но я в порядке. Дин Жун быстро моргает, а затем кивает, опуская плечи. — Но ты… — добавляет Ван Чжи, похлопав Дин Жуна по плечу. — Ты выглядишь ужасно. Иди спать. — Пойдём со мной, — сразу отзывается Дин Жун, не двигаясь с места, хотя Ван Чжи знает, как ему, должно быть, неудобно стоять на коленях на жёстком полу. Он со вздохом кивает, и тогда Дин Жун легко, как по волшебству, оказывается на ногах и протягивает руку Ван Чжи, чтобы поднять и его. Ещё осталась работа, которую предстоит сделать — или, по крайней мере, ещё есть работа, которую Ван Чжи мог бы найти. Однако он радостно следует за Дин Жуном, довольный тем, что не сам бросил дела, а это Дин Жун дал ему повод подняться из-за стола. Они готовятся ко сну, и Ван Чжи мельком замечает пурпурно-коричневые пятна на коже Дин Жуна, когда тот осторожно переодевается из рабочего халата в одежду для сна. — Дин Жун… — Я поправлюсь, — заверяет он, пожимая плечами, поворачивается к кровати, откидывает одеяло, заползает на свою сторону постели и осторожно устраивается там. — Иди сюда, — говорит он, видя, что Ван Чжи просто наблюдает за ним на расстоянии. Ван Чжи сразу подходит, скользит на своё место рядом с Дин Жуном и растягивается на постели. Он издаёт глухой стон, напряжение покидает его тело, когда боль в мышцах ослабевает. Рядом с ним Дин Жун тихонько смеётся и перемещается ближе, натягивая на них одеяло и обвиваясь рукой вокруг его талии. — Вот так, — шепчет он, когда Ван Чжи закрывает глаза. — Ещё один день закончился. *** Вокруг никого нет, но это не беспокоит Ван Чжи, пока не беспокоит. Он шумно опускает кисть и смотрит наверх. — Дин Жун, — зовёт он и хмурится, когда кабинет отзывается тишиной. Да, уже поздно, но Дин Жун никогда не ложился спать рано. Конечно, он всё ещё где-то рядом, где-то бродит по коридору. Ван Чжи видел, как он проходил мимо, будто призрак, чуть раньше… ну, днём. Ван Чжи встаёт и с фальшивой уверенностью спрашивает: — Ты заснул? Ответа нет, а потом дверь открывается, и Чжан Фэй неожиданно просовывает голову в проём. — Дуцзюнь? — Не ты, — отзывается Ван Чжи, но затем делает паузу. — Ты не видел Дин Жуна? Чжан Фэй наклоняет голову. — Я думаю, он вернулся совсем недавно. Должен ли я найти его для вас, Ван-дуцзюнь? Ван Чжи садится. — Это не срочно, — осторожно говорит он, но его раздражение быстро нарастает. Чжан Фэй уходит, но вряд ли это совпадение, что Дин Жун, наконец, появляется в кабинете с подносом с закусками, которые были собраны слишком поспешно, чтобы послужить причиной его отсутствия. Ван Чжи сосредоточенно смотрит перед собой, пока Дин Жун устанавливает поднос на угол его стола. Затем он обходит стол, на некоторое время задержавшись за плечом Ван Чжи. — Ты пишешь или читаешь? — спрашивает он спустя мгновение. — Я думаю, — отвечает Ван Чжи. — Оу, думаешь, — мурлычет Дин Жун. Ван Чжи крутится на своём месте, вставая на колени лицом к Дин Жуну, который стоит за спинкой его кресла. — Ты что, избегал меня? — Нет. — Дин Жун поднимает брови, прежде чем расплыться в ухмылке. — А ты скучал по мне? — Я вижу тебя каждый день, — парирует Ван Чжи, но… да. Ему кажется, что в последние несколько дней он почти не видел Дин Жуна. Дин Жун опускает руки на спинку кресла Ван Чжи. — Был занят, — довольно говорит он и тянется, чтобы оставить лёгкий поцелуй на губах Ван Чжи. — Я был в тюрьме. — Он кротко смеётся и тихо добавляет: — Я скучал по тебе там. «Смешно», — думает Ван Чжи, отстраняясь и бросая на Дин Жуна прищуренный взгляд. — Ты видишь меня каждый день, — говорит он. — Я знаю, — отвечает Дин Жун. — Это забавно, да? *** — Полегче, — ворчит Ван Чжи, сжимая бёдра Дин Жуна. Он чувствует мелкую дрожь, сотрясающую его тело, и это вызывает жар в его собственных внутренностях, заставляя его взгляд сфокусироваться, отчего комната позади Дин Жуна кажется ещё более незначительной. Дин Жун издаёт хриплый смешок, и когда он принимает Ван Чжи достаточно глубоко, Ван Чжи толкается ему навстречу, пропуская привычную попытку дать Дин Жуну время, чтобы сделать паузу и настроиться. За свои усилия он получает трепещущий поцелуй и прикушенную губу; Дин Жун снова толкает его на спину, но быстро следует за ним, упираясь руками по обе стороны от головы Ван Чжи и наклоняясь, чтобы поцеловать его. Он проводит языком по укушенной губе Ван Чжи и посасывает её в качестве извинения. Ван Чжи выгибает бёдра, сильнее прижимаясь к Дин Жуну, который издаёт негромкий звук, а затем ещё один, когда Ван Чжи толкается в него. Жар и тяжесть тела Дин Жуна над ним столь же угнетают, сколь и доставляют удовольствие. Тело Ван Чжи блестит от пота, и он знает, что скоро его движения станут беспорядочными. Он чувствует, как Дин Жун улыбается ему в губы; и кажется, он тоже это понимает. — Давай, — поддразнивает он, покачивая бёдрами, чтобы встретить толчок Ван Чжи. У него перехватывает дыхание, но самодовольное выражение всё ещё мерцает в его глазах, когда он откидывается назад. Ван Чжи колеблется. — Ты ещё не закончил со мной, не так ли? — фыркает Дин Жун, практически начиная светиться. Ван Чжи пристально смотрит на него, во рту на мгновение пересыхает. «Ты любишь меня?» — хочет он спросить. — В чём дело? — удивляется Дин Жун. Ван Чжи не знает, что на него находит — может быть, это раскованность в голосе Дин Жуна — обещание, что он ответит, потому что его спрашивают. Может быть, дело просто в том, что этот вопрос слишком долго мучил его внутри. — Почему ты предал меня тогда? — выпаливает он. Они оба замирают, и Ван Чжи ожидает, что что-то произойдёт. Может быть, из-за щемящего чувства в груди. Может быть, от того, что Дин Жун отстраняется от него. Тело Дин Жуна вздрагивает, и он наклоняет голову, выглядя ошеломлённым и медленно моргая. Его губы дёргаются, как будто он собирается рассмеяться. Довольно нелепо спрашивать об этом в такой момент. — Почему? — Дин Жун говорит медленно, как будто обдумывая вопрос. Он крутит бёдрами, придвигаясь к Ван Чжи. — Я… я никогда не спрашивал тебя, — тихо говорит Ван Чжи, и его горло сжимается. Не зная, что ещё делать, он выгибается дугой, продолжая с того места, где остановился. Его мышцы болят, но это не беспокоит его так, как ожидание ответа, когда он устремляет настойчивый взгляд на Дин Жуна, нависающего над ним и заполняющего пространство перед глазами. Ван Чжи поднимает руки, чтобы коснуться Дин Жуна, его ладони скользят по его бокам, по плоскому животу и груди. Большими пальцами он поглаживает его рёбра по направлению к позвоночнику. — Кажется, ты не спрашивал, — бормочет Дин Жун и закусывает губу, подавляя дрожь, когда Ван Чжи замедляет свои толчки, поднимая бёдра выше, и, останавливаясь на пике, задерживается внутри. Когда Ван Чжи чувствует, как мышцы Дин Жуна начинают сжиматься, он садится, притягивает Дин Жуна ближе и зажимает его рот поцелуем. Он сглатывает приглушённые звуки, которые тот издаёт, достигая оргазма, затем вынуждает его открыть рот и целует до тех пор, пока Дин Жун не отстраняется. Дин Жун хватает ртом воздух и со стоном сползает с Ван Чжи, безвольно падая на постель рядом с ним. Он выглядит опустошённым, раскрасневшимся и вспотевшим, его волосы в беспорядке, несмотря на то, что по-прежнему завязаны сзади. Губы Ван Чжи пылают, кровь шумит в ушах, когда он поворачивается к Дин Жуну, всё ещё в напряжении, всё ещё ждущий. — Иди сюда, — хрипит Дин Жун, выпрямляясь и наклоняясь к Ван Чжи, чтобы расстегнуть ремни, привязанные к его бёдрам. Ван Чжи подкатывается ближе, и Дин Жун отбрасывает в сторону нефритовую игрушку и тянется к баночке со смазкой, которая чудом всё ещё стоит на краю кровати. — Ты хочешь, чтобы я?.. — Хочу почувствовать твои пальцы, — отвечает Ван Чжи, протискиваясь в пространство Дин Жуна. Он нетерпелив; он хочет ответов, и он хочет чувствовать — он хочет чувствовать Дин Жуна. Он не успевает вздохнуть, когда Дин Жун разводит его бёдра, почти ложась сверху и тянется, чтобы быстро раскрыть его пальцами… Знакомое ощущение жжения от вторжения Дин Жуна срывает стон с губ Ван Чжи. Это больше не должно его смущать, но почему-то кажется, что сейчас это именно так. Он кусает плечо Дин Жуна и чувствует его напряжение. — Ван Чжи, — упрекает Дин Жун. Ван Чжи проводит языком по небольшим отметинам, оставленным его зубами, пробуя солёный пот Дин Жуна. — Скажи мне, — говорит он вместо извинений. Он старается не ныть. В конце концов, он заслуживает знать, разве не так? То, что он никогда не спрашивал, не означает, что он не задавался вопросом все эти годы. Разве Дин Жун этого не понимает? Дин Жун снова молчит, но на этот раз тишина задумчивая. Ван Чжи даёт ему возможность подумать, вместо этого сосредотачиваясь на его пальцах, на удовольствии, которое приносят его прикосновения, когда он погружает один палец внутрь Ван Чжи и выходит из него, находя устойчивый ритм, хотя его дыхание резко и рвано доносится до уха Ван Чжи. — Ты был мёртв… мёртв для меня, несколько дней, — наконец говорит Дин Жун, откланяясь назад, чтобы посмотреть в глаза Ван Чжи. — И я был так… — он хмурится, сдвинув брови, и Ван Чжи охает, когда Дин Жун умело сгибает пальцы. — Я был так зол. Зол? Дин Жун поглаживает его вход другим пальцем, прежде чем, наклонившись, целует Ван Чжи, который рефлекторно отвечает на поцелуй. — Сейчас это кажется абсурдным, — говорит Дин Жун, уткнувшись в губы Ван Чжи. Затем он отстраняется ровно настолько, чтобы их взгляды могли встретиться. Сейчас в его глазах нет гнева. Только привычное желание. Привязанность. — Я думал, это то, что сделал бы ты, — говорит Дин Жун и отводит взгляд. — Воспользовался возможностью. Поднялся на вершину. — Он подключает второй палец, свободной рукой скользит под бедро Ван Чжи, приподнимая его ногу, чтобы было удобнее. — Наверное, я знал тебя не так хорошо, как думал. — А теперь? — спрашивает Ван Чжи, и его сердце замирает. Он думает, что не должен так реагировать. Может быть, ему следует быть злее. Может быть, сейчас это не так, потому что всё было так давно, или, может быть, он дурак. Может быть, причины Дин Жуна вообще никогда не имели для него значения. Может быть, он думает так только потому, что ему нравится чувствовать, как Дин Жун доставляет ему удовольствие. Может быть… Губы Дин Жуна встречаются с его губами, нежно и сладко прижимаясь к ним. У Ван Чжи кружится голова, тепло заполняет его, превращаясь в слёзы, которые скатываются из уголков его глаз. Он глубоко вдыхает и целует Дин Жуна в ответ. Позже, Ван Чжи отмокает в ванне, приготовленной для них Дин Жуном, и слабо улыбается, наблюдая, как он вспенивает остатки мыла на его ноге. Скользящие движения его руки расслабляют, вода и мыло смягчают мозоли на ладонях Дин Жуна. Уже темно, солнце зашло, но комнату освещают фонари и масляные лампы, отпугивающие насекомых. — Сверчки поют, — замечает Ван Чжи, нарушая тишину. — Нам скоро пора выходить. Дин Жун мурлычет, скользя ладонью по колену Ван Чжи и дотягиваясь под водой до его бедра. Когда он не может протянуть руку дальше, он садится и наклоняется, вызывая рябь на воде. Звук плещущейся воды эхом разносится по купальне, и Ван Чжи усмехается, обнаружив, что его руки заняты Дин Жуном, который обхватывает его подбородок и осыпает его лицо дюжиной быстрых поцелуев, пока он не начинает смеяться, отталкивая Дин Жуна, чтобы они могли встать и ополоснуться. Снаружи ночной воздух благоухает, небо сияет миллионами мерцающих звёзд, когда они возвращаются в спальню, сухие и одетые в свежую одежду, деля между собой свет единственного фонаря. — Я… — внезапно говорит Дин Жун и останавливается, когда они ещё не дошли до главного дома посередине двора. Он поворачивается и смотрит на Ван Чжи сверху вниз, слегка нахмурившись. — Я… я люблю тебя, ты же знаешь. Словам требуется некоторое время, чтобы дойти до его сознания, или, может быть, Ван Чжи не так ими удивлён, как ему казалось. Он чувствует, как его губы растягиваются в улыбке, тепло разливается в груди, когда он смотрит на серьёзное лицо Дин Жуна. «Я знаю», — думает Ван Чжи, но лишь тихо фыркает и протягивает руку, хватает свободную ладонь Дин Жуна и коротко сжимает её. — Пойдём, — говорит он, чувствуя, как сердце запоздало ускоряет ритм. Он сияет и отворачивается, замечая, как его пресыщенный ответ заставляет Дин Жуна нахмуриться. — Скажи мне это ещё раз, когда мы будем внутри, — бросает он через плечо. Испуганно рассмеявшись, Дин Жун отстаёт на некоторое время. Но вскоре он снова идёт в ногу с Ван Чжи, легко ловит его руку и переплетает их пальцы.