Адхарма

      Уиллоу слегка устало вышагивала по коридору семейного особняка. Невысокие каблуки тихо стучали по каменному полу, их эхо утопало в просторах помещения. Женщина слегка помассировала висок, ощущая, как неотвратимо подступала мигрень, все же сегодняшний день для неё был слишком насыщен на эмоции, начиная с приезда родителей друзей её дочери, внезапным уходом Винтер и заканчивая возвращением её же, но уже под ночь, так еще и в компании известного неизвестного, о котором матриарх Шни успела узнать не только от старшенькой, но и от младшей, что поделилась «по секрету».       И вроде бы день прошел хорошо, даже весело, но чересчур резкое изменение в привычном распорядке дало свои плоды — хотелось запереться в своей комнате с бутылочкой вина и раствориться в темноте ночи, что властвовала за окном, наблюдая за тем, как падают снежинки. Уиллоу предвкушающе улыбнулась, явственно ощущая в своих руках наполненный бокал.       Но радовалась она не долго, до того момента пока не вспомнила о произошедшем, о том, как гости, а именно семья Арков, не увидела пришедшего «друга» Винтер. И пусть парень — хотя какой это парень, мужчина в самом расцвете — пробыл в гостиной едва ли минуту, этого было достаточно, чтобы все разговоры мигом поменяли свое направление, унеся веселье куда-то далеко.       Женщина вздохнула. Кто бы мог подумать, что такое вообще произойдет? Кто бы мог себе представить, что улетевший специалист вернется с «другом» и коллегой, который как две капли (правда помня фотографию, показанную Жанной, Уиллоу могла усомниться в формулировке, хотя общих черт было предостаточно) похож на погибшего Жона Арка?       Возможно Винтер, но с дочерью женщина повторит попозже. Желательно завтра, после того как изопьет бутылочку-другую. Пусть старшая дочь попросила её воздержаться от алкоголя, пока в доме гости и друзья, но женщина слишком долго не отказывала себе в пагубной привычке, чтобы вот так вот просто бросить её. Уиллоу Шни уже давно знала, что жизнь с Жаком испортила её характер — если раньше она была личностью волевой и могла показать зубы, то сейчас, спустя годы, зубы затупились, а характер одряхлел. Что там, даже фигура, за которой она не слишком-то и ухаживала, поддерживая какую-никакую диету, за которой следил Кляйн, выглядела на порядок лучше слишком податливого характера.       Может быть, будь Жак не таким зацикленным на работе и уделяй ей больше внимания — много больше дюжины раз за все время их брака — все было бы куда хуже, особенно если учесть маниакальную жажду контроля у мужа и его привычку отдавать команды, обязательные к исполнению.       «Слава Братьям, что он не превратил меня окончательно в мягкую и безропотную овечку, — нахмурила брови Шни, поворачивая за угол и шагая по коридору, двери которого вели к комнатам членов семьи, а стены украшали портреты прошлых и нынешнего поколений. — Хотя до этого состояния не так много и осталось».       Уиллоу не могла не впасть в уныние от того, во что она превращается. Гордая дочь Николаса прошла долгий путь от наследницы Праховой Компании до марионетки, нити которой уже даже перестал дергать главный кукловод её жизни — Жак, сделав свое главное грязное дело и живя дальше, преумножая богатство и усиливая влияние.       Жак Шни… Его можно было называть как угодно, но дураком он точно не был. Дурак не смог бы подняться из грязи в князи. Не смог приумножить капитал корпорации, распространив её влияние на весь мир, удушив конкурентов и став мировым монополистом. Такой человек был способен на все что угодно, даже изведение жены, угнетение которой не прекращалось долгие годы.       Неудивительно, что мягкая и податливая после всего произошедшего Уиллоу слишком легко поддалась на уговоры Винтер, легко согласилась с ней, по привычке видя стоящего за её спиной мужа-тирана.       Но день прошел и матриарх семейства выполнила возложенную на неё задачу.       «Разве я не заслужила бокальчик-другой?» — Сглотнув слюну, поддерживала саму себя Уиллоу, медленные шаги которой неумолимо приближали её к цели — личной комнате с баром.       Позади остались проблемы ушедшего дня. За спиной оставлены Арки, собирающиеся с мыслями после рассказа Жанны и Вайс о их новом госте Адаме Смешере. Все, спасибо Зибену, распределены по комнатам, а кому-то, например командам RWBY и JNPR выделено по две, ведь ребята решили не расставаться даже на ночь. Мило. Родители так же ушли спать в свои помещения, на мягкие кровати, дабы оставить позади прошедший день и накопившуюся усталость.       Уиллоу казалось, что она, шагающая по темным коридорам, освещаемым лишь светом луны, прибивающимся сквозь большие окна, была единственной, кто сейчас не спал. За правым плечом осталась пустующая комната Вайс, которая решила, что общая ночевка — это «круто». Вот комната Уитли, которого средняя сестра утащила с собой под предлогом социализации. Женщине было приятно видеть столь теплые отношения между своими детьми, ведь до этого среди них был натуральный раскол. Вот комната Винтер, дверь в которую слегка приоткрыта.       Проходя мимо, Уиллоу решила быть как можно тише, опасаясь разбудить уставшую после сражений с гримм дочь. Она скинула туфли, ощущая свободу и приятное расслабление в ступнях, практически беззвучно продолжая свой путь.       Не сразу её уставший разум понял, что из комнаты Винтер доносились звуки. Не сразу она поняла, её дочь не просто бодрствует. Не сразу, ведь ей для понимания происходящего пришлось тихо подкрасться к двери и заглянуть в щелочку. И то, что она увидела, мигом вымыло из её разума и тела всю усталость.       Кровать Винтер располагалась аккурат под окном, потому, когда восходила луна, ярко освещая Атлас и Мантл своим светом, убранство помещения было довольно легко разглядеть. Что говорить, если этот самый свет отражался дополнительно и от свежевыпавшего снега, превращая не самую темную ночь в подобие «полярной», пусть последний термин и неизвестен в Ремнанте.       Из приоткрытого рта женщины вырвался тихий выдох, стоило её глазам, достаточно привыкшим к полумраку, выхватить широкоплечую фигуру «друга и коллеги» Винтер, нависающую над её старшей дочерью и старательно доставляющей ей удовольствие.       В тот момент Уиллоу, казалось, даже забыла о дыхании, не имея ни сил, ни желания отвернуться. Здесь и сейчас она легко могла признаться себе, что была заворожена моментом, смотря на то, как сжимаются и разжимаются стальные нити мышц под кожей блондина, как движется его подтянутый таз, к которому ей так и хотелось прикоснуться.       Она была богата, даже несмотря на то, что муж её был тираном и деспотом, ублюдком, жаждущим контроля и подчинения. Но ни банковская карта с безлимитными кредитными возможностями, ни личный счет с кучей нулей не могли ей дать той свободы, которую она когда-то желала заполучить. Жак позаботился о том, чтобы его семья осталась незапятнанной. Никакие порочащие слухи не могли очернить тот образ верности и благочестия, что он старательно взращивал в умах простого люда и инвесторов десятилетиями.       Рука женщины против воли скользнула вдоль талии, к бедрам, задирая юбку. Она была слабой и бесхребетной, сломленной мужем и жизнью, лишенной семейного тепла, от которого по собственной дурости отказалась, погружаясь в самобичевание и алкогольную яму, отталкивая дочерей и сына.       Пальцы терлись о темные колготки, ощущая, как сквозь них и белье просачивается влага.       Слабая, слабая-слабая Уиллоу, которая сама отдалилась от детей, которой воспользовался, выжал все полезное, а потом выкинул и забыл муж, получив власть и наследников. Бедная, жалкая, лишь тень себя былой, пустая оболочка, плывущая по течению, позабывшая о своих желаниях и чувствах, утопающая в темных мыслях и воспоминаниях.       Прикушенная до боли розовая губа не смогла вернуть рыхлому разуму трезвости, напротив, лишь ускорив его падение в эпицентр разжигающегося в утробе пламени. Бьющиеся где-то на задворках сознания мыли о неправильности происходящего пытались вернуть все на круги своя, уйти, забыть о том, что видела, были сметены тонкими пальцами, аккуратные, наманикюренные ногти которых случайно разорвали неготовые к такому напору тонкие колготки, убирая мешающую преграду.       Как давно она не ощущала тепла чужого тела. Вечность, казалось, прошла с того момента, как Жак последний раз касался её, но даже тогда, для него это было лишь простым актом совокупления, нужным лишь для зачатия. Она не сомневалась, что у мужа была любовница, а может и не одна, услугами которой он пользовался все эти годы, блюдя амплуа честного семьянина, и контролируя каждый её шаг. Сейчас Уиллоу очень сильно хотелось быть на месте дочери, губы которой жадно целовали светловолосого красавца. Уиллоу жаждала ощутить жар его влажного тела, вдохнуть запах его пота, укусить плечо, когда он погружается максимально глубокого, вынуждая судорожно задержать дыхание, не в силах даже думать от накатывающих волн экстаза…       Хотела быть на месте дочери, которая, ощутив оргазм заняла место своего партнера сверху, открывая стороннему наблюдателю отличный вид на идеальную талию, упругую грудь и плоский живот, начиная медленно, но с каждой секундой все быстрее, двигать тазом то вперед, то назад, влево, вправо, а следом вовсе кругом, при этом упираясь руками о грудь мужчины, ощущая ладонями, как сильно бьется его сердце.       Пальцы Уиллоу уже давно сдвинули ткань нижнего белья, погрузившись на полфаланги, входя и выходя, скользя вокруг и на поверхности, приближая долгожданное «освобождение» взрослой и состоявшейся женщине, позабывшей уже, что такое ласка и любовь мужчины. Прикусив указательный палец свободной руки, той, что до этого момента упиралась о стену, Уиллоу едва сумела сдержать судорожный вздох накрывшего её слабого оргазма. Он был настолько ужасен, что лишь подкинул «дров» в разгоревшееся внутри женщины горнило желания. Слишком уж давно она не прикасалась к себе.       Но происходящее с Винтер и не думало прекращаться. Сначала дочь выгнула спину, громко и не скрываясь застонав, после чего слезла с Адама, чтобы склониться… Голубые глаза Уиллоу не моргая наблюдали за тем, как голова её дочери то отпускается, то понимается, а губы скользят по влажной, ароматной плоти светловолосого мужчины, издавая пошлые, влажные звуки. Женщина видела, как рука Смешера легла на затылок Винтер, аккуратно собрав растрепанные белоснежные волосы в тугой хвост, чтобы… Уже самому направлять и задавать скорость с амплитудой.       В какой-то момент Уиллоу показалось, что её голова качается в такт происходящему, а стиснутые до этого зубы размыкаются, давая возможность губам и языку скользнуть по вмиг ставшей чувствительной коже прокусанного пальца.       Ох, Уиллоу Шни, слабая женщина, сломленная и выброшенная на задворки жизней всех членов семьи. Бедная, покинутая, лишенная гордости и стержня, тонущая в алкоголе и самокопании…       Ноги едва её держали, вынуждая опереться о стену. Колено случайно коснулось приоткрытой двери, делая просвет шире, давая возможность видеть не одним, а сразу двумя глазами. Она уже забыла об аккуратности и скрытности. Здесь и сейчас, в этом коридоре, на этом этаже, не было никого, кроме неё, Винтер и Адама. Последние два вовсе были занять друг другом, не обращая внимания ни на что вокруг.       Рука блондина направляла голову дочери, временами погружая пенис в её рот до основания. Одна эта картина заставляла женщину сглотнуть вязкую, сладкую слюну. Язык Уиллоу кружил вокруг пальца, но перед её глазами был приближающийся и отдаляющийся торс Адама. Она, казалось, ощущала его руку на своем затылке, его вкус…       Её стон совпал со стоном Смешера, оставшись незамеченным. На лицо Винтер жемчужинами упали капли, а белоснежные нити тянулись вдоль всего лица, падая в открытый рот. Уиллоу с упоением наблюдала за тем, как дочка аккуратно проглатывает собранное со лба и щек пальцем, не сводя глаз с партнера. На её лице играла улыбка, словно…       Словно она была счастлива… Это… Это против воли задело Уиллоу, вынуждая ощутить тяжесть на сердце. Кажется, именно так ощущалась зависть.       Но мысли эти прервала быстрая перестановка. Вот Винтер касается кончиком языка розовой головки Адама, вылизывая ту подчистую, а вот, спустя пару секунд уже обращена спиной к нему, и лицом ко входу.       Не успела старшая Шни не то, чтобы отстраниться, даже понять, что только что произошло, как дочь ложится лицом вниз, задирая таз повыше, давая Смешеру не только прекрасную возможность, но и открывая отличный вид.       Он вошел в неё быстро, резко, на всю длину, от чего Винтер мило застонала, опустив голову и прикусив простыни. Руки её были быстро сцеплены Адамом за спиной, вынуждая не поднимать голову. Да и не особо-то, судя по виду, Винтер и хотелось этого. Её стоны с каждым толчком переставали быть тихими, вырываясь из горла с хрипом. Смешер ускорялся, будто бы стараясь пробиться поглубже в дочку Уиллоу.       Сама же женщина не могла отвести взгляда от происходящего, всецело погружаясь в какофонию стонов и хриплого дыхания, втягивая носом аромат разгоряченной и жаждущей плоти, упиваясь им, стараясь запомнить, дабы потом, в уединении смаковать каждую деталь.       Ох, Уиллоу Шни, слабая и безвольная женщина, завидующая собственной дочери. Страждущая, словно путник в пустыне. Одинокая. Она хотела быть на месте Винтер, всем нутром ощущая бешеные толчки Адама, его сильные руки… Всего его. Полностью и без остатка.       Она хотела, чтобы её просто… Любили. Обняли, забыв, кто она, чем знаменита и грешна. Крепко прижали к себе, нежно прошептав какую-нибудь несуразицу на ухо…       Забыв об осторожности, женщина самозабвенно наблюдала за дочерью и её «другом», ублажая себя, пытаясь доставить непривыкшему к подобным радостям телу хотя бы грамм удовольствия.       О чем Уиллоу не знала, так это то, что выкрученное на максимум восприятие соло, а так же генетически улучшенные глаза, позволяли засечь в относительно яркой полутьме и очертания, и движение, а слух хоть и не был так же чуток, как специализированные аугментации, вполне способен различить женский стон, звучавший с ним в унисон.       Сопоставить факты было делом мгновения, так же, как и сосредоточиться, чтобы разглядеть наблюдателя.       К удивлению самой Уиллоу, их глаза встретились. И в тот момент сердце пропустило удар. То была дикая смесь — страх, смешанный с возбуждением. На миг, на краткий миг разум женщины прояснился, давая возможность сбежать на ватных, негнущихся ногах, напрочь позабыв об оставленных у двери туфлях.       Уиллоу Шни, дочь Николаса и мать троих детей, жена одного из влиятельнейших людей в Остатке, сейчас бежала, пойманная с поличным, словно девочка-подросток, даже не зная, как завтра будет смотреть в глаза дочери и её… Любовнику.       Она едва застала то, как искажается в ублюдочной ухмылке лицо Адама, как загорается в его глазах огонек азарта и похоти, ощутить которую смогла во всей красе Винтер, едва не выкрикивая его имя и мольбы не прекращать.       

***

      Уиллоу пошатываясь бежала по коридору, шлепая босыми ногами, то и дело опираясь о стену, чтобы сохранить равновесие на ватных ногах.       Дверь личной комнаты была открыта в мгновение ока. Женщина вбежала туда, прямо на ходу сбрасывая с себя пояс, стягивающий жилетку, после саму жилетку, затем рубашку с юбкой и бюстгалтер, оставляя тропу «из крошек», ведущую с одного конца помещения в другой. Ванная комната встретила тишиной. Дрожащие руки стянули с ног разорванные колготки и промокшее бельё, выбрасывая те мусорную корзину.       Дверцы душевой кабинки приветливо раскрылись, а из лейки полилась прохладная вода. Женщина пыталась остудить себя, пыталась привести мыли в порядок, только ничего не помогало.       Струи води стекали по белым волосам вниз, дальше по бледной коже. Холод не спасал, доставляя лишь дискомфорт. Сколько она так простояла… Час? Два? Ощущение времени исказилось, ведь в голове кружились воспоминания начала ночи. Они повторялись из раза в раз, но всегда заканчивались кажущимися светящимися в темноте глазами Адама, смотрящими прямо на неё. Все это вновь распалило пожар, сделало тот сильнее.       Уиллоу облокотившись о стенку душа сползла на пол, прикусила губу, пытаясь совладать с истязающей её рукой, остановить которую не смогли даже плотно прижатые друг к другу бедра.       Это было ненормально, но ничего с собой поделать она не могла, ведь все мысли были заняты только одним.       Пальцы почти довели её до исступления, но разум запротестовал, требуя большего. Следом в ход пошла лейка душа, правда и она с горячей струей воды не смогли довершить начатое тонкими пальцами. Последним же средством стал тюбик геля для душа фаллической формы, идеально, как казалось на первый взгляд, подходящий для самоудовлетворения. Но, нет! Гримм подери! Все было не тем…       Уиллоу выключила душ, раскрыла дверцы и вышла. Уставшему разуму было наплевать на стекающую влагу и оставляемые следы. Ему нужно было что-то, что поможет расслабиться.       Винный шкафчик раскрылся, показывая хозяйке свои недра. Но Шни не было дела ни до сорта винограда, ни года розлива, сейчас она хотела забыться в алкогольном небытии, проклиная весь мир и себя за тянущие ощущения пониже живота и разгоряченное нутро, жаждущее стать полным.       Усевшись на обтянутое кожей кресло, жалобно скрипнувшее из-за мокрой кожи седока, Уиллоу откупорила бутылку, подхватив со стоящего тут же столика объёмный бокал.       Алая, ароматная жидкость заструилась по горлу. Температура вина пусть и была меньше комнатной, но ничуть не остужала ни тело, ни разум. Каждый выпитый бокал тяжестью ложился на мозг женщины, выкручивая мысли и эмоции, поднимая, словно волна ил со дна морского, не успевшие ничуть не поблекнуть воспоминания, усилия их, делая ярче.       Уиллоу где-то глубоко внутри было стыдно за неподобающее поведение. Будь возможность, она бы непременно извинилась перед дочерью и её любовником, хотя в идеале предпочла бы забыть это.       Нос вновь защекотал знакомый запах похоти и разврата, наполняющей соседнюю комнату. В которой, прямо сейчас… Гриммовы пальцы трутся о бедро, от чего пламя внутри ревет все сильнее, не имея возможности утолить свой голод. Это одновременно и болезненно, и приятно. Все же впервые за долгие годы она смогла ощутить настолько яркие эмоции и желание.       Новый бокал. Терпкость напитка превращается в тепло, струящееся по венам. Своими действиями она делает хуже, но понять этого не может. Или не желает.       А перед глазами вновь предстала дочь, что касается языком самого сокровенного органа любого мужчины. Она лижет, целует, ласкает, вдыхает яркий запах любви и желания. Сделав глоток вина, Уиллоу прикрывает глаза, против воли представляя себя на её месте. Меж приоткрытых губ едва заметно мелькнул язык. Голова качнулась в такт воспоминанию. Разум играл с ней злую шутку, слишком ярко предоставляя вкус и текстуру.       Еще немного, и она бы уверилась, что держала в руках самое ценное для мужчины, касалась его языком, вдыхала запах… Но наваждение спадает с раскрытием глаз. Она вновь одна, вновь с бокалом вина в руке и почти допитой бутылкой.       Кто-то когда-то сказал, что хорошее вино заставляет видеть все вещи в самом приятном свете. Кажется, это работает со всеми, кроме неё. Разочарование бередит старые «раны». Ей хочется ощутишь хотя бы толику того, что пережила дочь, но жизнь, видимо, все решила сама. И остается Уиллоу лишь одиночество. Наедине с самой собой. До победного конца.       Что-то позади зашуршало. Уиллоу поднялась на ноги, широко раскрывая глаза и смотря с сторону, откуда, по её мнению, был слышен звук. Кто мог ходить так поздно, так еще и зайти в её комнату?       Там, в полумраке комнаты, стоял Адам, ухмыляясь так же, как ухмылялся, застав её за вуайеризмом. Его рука поднялась и в ней она увидела свои туфли. Те самые, о которых напрочь позабыла, бросив при первой же опасности.       Уиллоу могла только гадать, что бы подумала Винтер, проснись утром и увидь у приоткрытой двери материнскую обувь. Она не знала, стоит ли благодарить за эту «услугу» или настоятельно попросить покинуть помещение.       Почему он тут? Где Винтер? Неужели она спит, заезженная до беспамятства? Этот вариант Уиллоу нравился больше всего. От одной этой мысли что-то внутри трепетало.       Тут до неё дошло, что был он в чем мать родила. Поблескивающий в тусклом освещении любимый «леденец» Винтер призывно покачивался при каждом движении его тела: переминался ли он с ноги на ногу или сделал несколько шагов ближе, чтобы положить туфли у кровати.       Возможно, ей не стоит прогонять его так сразу…       Уиллоу так и стояла с бокалом в руке, не имея сил сказать и слова. В голове каша и сумбур. Одна мысль требовала сделать шаг навстречу, желая ощутить каплю любви доставшейся дочери. Другая мысль требовала прикрыться, ведь женщина только сейчас вспомнила, что ничего на себя не накинула после душа.       Адам не говорил, лишь смотрел. Но ей этого было достаточно. То, что она увидела, или лучше сказать, заставила себя увидеть, в глубине его глаз заставляло трепетать. Что-то внутри будто бы прыгало от радости.       Это неправильно. Адам был любовником Винтер. Той самой Винтер, что недавно извивалась в его руках, сладко стонала и захлебывалась от наслаждения. Той самой Винтер… Что ощутила на себе все прелести бытия любимой, и это… И это было тем, чему Уиллоу завидовала. Это было тем, чего она лишилась годы назад и могла ощущать лишь в воспоминаниях.       Адам подошел достаточно близко, чтобы она могла вдохнуть пропитавший его кожу запах. Так пахла Винтер, так пах он сам. Это будоражило и возбуждало.       Его горячие руки легли на её талию, в попытке притянуть поближе.       Говорить что-либо было не нужно.       Он видел достаточно.       Она показала слишком много.       — Нет… Так нельзя… — Предприняла последнюю насквозь фальшивую и формальную попытку предотвратить ошибку Уиллоу, но была заткнула требовательным поцелуем.       Она уверит себя, что совесть её чиста, что она сделала все, чтобы не дать «этому» произойти. Но обстоятельства были сильнее. Сильны ровно настолько, насколько сильны руки Адама, подхвативше её и отнесшие к кровати. Той самой, на которой когда-то были зачаты Винтер, Вайс и Уитли.       Проникая в неё, он не проявил ни капли нежности. Резкий толчок бедер и сладострастный стон Уиллоу разорвал тишину. Наконец. Наконец она ощутила себя полноценной! Та пустота, что пожирала её всю эту ночь наполнилась. Но не насытилась. Движения бедер женщины постепенно подстраивались под партнера, от чего удовольствие было усилено многоактно. То, чего не смогли добиться ни пальцы, ни лейка душа, ни бутылка геля, нахлынуло лавиной, погребая под собой все мысли, оставляя лишь инстинкты и эмоции.       Ранее, лишь закрывая глаза, Уиллоу видела себя на месте дочери. Теперь же, раскрыв их, она знала, что воплотила мечту в реальность. Она самозабвенно усеивала поцелуями его грудь, шею, плечи и руки, оставляя рядом с розовыми отметинами Винтер свои собственные. Адама так же не отставал, целуя её тело яростно и вожделея каждого его дюйма.       Уиллоу не знала сколько продолжалась эта долгожданная пытка. Пять минут, десять или час? Это было не важно, ведь, наконец, её алчущее нутро было заполнено. Жажда постепенно начала уходить, давя место приятной неге.       Но Адаму этого было недостаточно. Да и ей самой тоже, ведь жажда проходила слишком медленно. Выйдя из неё, Смешер поднес любимый Винтер леденец к лицу Уиллоу, с явным намеком касаясь её приоткрытых губ. Теперь она на месте дочери, теперь её очередь использовать язык и губы. Её чред издавать влажные, похабные звуки, причмокивая от удовольствия.       Уиллоу нежно коснулась «леденца» рукой, вдохнув его аромат, зная, что до этого он побывал в Винтер, после в ней самой и теперь… Женщина неумело лизнула головку и довольный рык сказал ей, что она все делает правильно. Руки Адама собрали её разбросанные, влажные после душа волосы в пучок. Он перекинул ногу через неё, аккурат так, чтобы «леденец», который начал нравиться уже самой Уиллоу, подрагивал от возбуждения прямо перед её лицом.       Женщина неуверенно подняла взгляд к верху, встречаясь глазами со Смешером.       Его губы прошептали ей ответ, от которого она вздрогнула. Но не от страха или отвращения, а возбуждения и предвкушения.       Эта ночь будет прекрасной, думала Уиллоу, приоткрывая губы и начиная ласки. Рука Адама с зажатыми в ней волосами задавала темп. Тот темп, которого хотел сам парень, но ей было плевать, ведь сейчас она была по-настоящему счастлива.