— Ну? И чё такого нельзя было обсудить по телефону? — слегка хлопнув дверью внедорожника, без соблюдения всяких формальностей спрашивает Джокер.
— А вот. Полюбуйтесь.
Комолов переводит взгляд, проследив за рукой Романа. На стекле большого окна цветочного магазина красной краской выведено слово из трёх букв.
Саша усмехается. Ну, в таком уличном искусстве он понимает намного больше. И всё же это недостаточный повод выдернуть его сюда. Только сегодня у него слишком хорошее настроение, чтобы испортить его этим недоразумением.
— Думаешь, это я за твои постоянные задержки оплаты нарисовал? Я бы чё-нибудь покреативнее придумал. — веселится Комолов.
— Нет. Я на вас и не думаю... — теряется Роман, не зная, как вести себя, когда Джокер улыбается и шутит, — Я знаю, кто это сделал. Два подростка. Они на камерах засветили свои физиономии.
— И?
— Так нужно их найти и поймать.
— И расстрелять? — со смешком озвучивает Комолов.
Обычно он людей ищет именно для этого. Реже — для спасения.
— Да нет же. Просто заставить отмывать.
— Ты это серьезно? — больше не улыбается, ужесточая тон, — Сам отмоешь, не развалишься. Или ты в детстве так не делал, никогда не пририсовывал ничего в учебниках по истории, жвачки под парту не клеил?
— Вообще-то нет.
— Оно и видно. — заключает Джокер с пренебрежительным смешком.
Уже собирается уходить, как в окне его привлекает пышная в нежных оттенках цветочная композиция на столе флориста.
— Эту ещё не купили? — интересуется Саша, через стекло указывая на букет из белых, розовых роз и ещё каких-то незнакомых ему цветов в округлой коробке с небольшими вкраплением зеленых листьев.
— Нет. Только привезли, свежие ещё. — расхваливает Роман.
— Тогда беру.
Саша расплачивается и забирает недешевую, между прочим, покупку с собой.
За эти лепесточки четыре косаря?
Но сегодня так и быть. Хотя Комолов понятия не имеет, какие цветы любит Ульяна.
— Не забудь, десятого платеж. — уже у двери напоминает Джокер.
***
Время проносится вскачь. Будто Ульяна в самом деле нашла способ провалиться в терапевтический долгий сон, а очнулась от него готовой к выписке. Кажется, вчера вечером пожилая медсестра добродушно журила их за всё-таки найденные фантики от ирисок, и Комолов, претворившись очаровашкой, прикрывал Ульяну, чтобы она припрятала контрабандного медведя. А вот та же медсестра уже ушла к стойке оформлять больничный лист.
Дольше всего тянулись самые первые недели. Когда боль еще не отпускала, а в Питере начался классический предосенний сезон холодов и дождей, и они с Сашей ещё не могли, как в последние пару раз, исследовать прибольничный сад на наличие удобных, отделенных ивовыми ветвями уголков. Но Комолов и тогда нашёл, чем её
развлечь. Воспоминания о его визите подсвечивают выражение лица мягкой улыбкой, дразнят призрачным привкусом шоколадных круассанов и отголосками незамысловатой гитарной мелодии, недели на две засевшей в голове...
В темноте мы пляшем танго, пьём Martini Bianco,
И нам тут любить никто не запретит.
Ты полюбила панка, Моя хулиганка,
Если это сон, меня не буди...
Но как бы Вороновой не нравилась вся эта романтика в декорациях «Анатомии Страсти», новость о том, что после выходных, в понедельник, её, наконец, выпустят, она сообщала Саше с
особым удовольствием.
Утром пришли финальные результаты анализов, рентген. На днях гипс на руке заменили на более лёгкий пластиковый ортез, сделанный специально под заказ для её травмы. В пятницу заранее дооформили все направления на продолжение лечения. Воронова начала сборы с самого утра, даже не предполагая, что будет так счастлива обычной возможности сменить приевшуюся серую больничную пижаму на родные джинсы и свитер.
— Ничего не забыла?
Мама застаёт её как раз в процессе запихивания изрядно похудевшего медведя наверх сложенной спортивной сумки. Ульяна, слегка нахмурившись, оглядывается по сторонам.
— Вроде нет, — на всякий случай, проверяет, прежде чем отрицательно покачать головой.
— Давай помогу, — Воронова старшая подходит ближе, мягко тесня дочь в сторонку, чтобы застегнуть замочек. — А... Саша где?
У неё такой вид, такой тон и... такая улыбка, скрытая в лишь едва приподнятых уголках губ. Ульяна, не сдержавшись, расплывается в довольной ухмылке.
— Он предупредил, что немного задержится. Там какой-то тип его дёр... В общем, дела. Уже едет.
— А. Поняла, — Лариса так старательно делает вид, что её это по-прежнему не заботит, пренебрежительно задирает нос, отодвигая от себя застёгнутую сумку.
За этим даже забавно наблюдать.
Ульяна так и не разобралась, в какой момент мама сменила активную фазу протеста на пассивное
принятие их с Сашей отношений. И у всех её шпилек в его сторону вдруг появился более мягкий подтон. Наверное, это всё же как-то было связано с тем днём, когда она заявилась к ней в палату позже вечером, после одного из визитов Комолова. Окружённая тонким, прекрасно узнаваемым шлейфом своих любимых сигарет, которые изредка, поддавший свойственной женщинам её возраста и статуса меланхолии, позволяла себе неторопливо выкурить. А Ульяна ещё помнит времена, когда она ныкалась с ними от Кирилла, словно сама была подростком...
И ту фразу, которую Воронова старшая в сердцах бросила ей восемь лет назад.
«
Так и оставалась бы у Саши. Может, тебе вообще к нему переехать?»
В тот день Ульяна поникла и промолчала. По большей части из-за того, какое
бодрое утро он ей устроил в отместку за бессонную ночь. Даже не уверена, почему вдруг снова, который раз за эти пару больничных недель, возвращается к тем воспоминаниям. Может, пытается отыскать в них ответ, как сообщить матери до её отлёта в Лондон, что они с Сашей уже всерьёз планировали съехаться? Сейчас-то точно не подходящий момент заводить разговор...
Или?
— Ты не знаешь, куда папа пропал? У него в пакете мои кеды, — откашлявшись, интересуется Ульяна, чтобы увести тему от Саши, его приезда и того, куда он повезёт ее из больницы.
— Да он разговаривает с Сергеем, — небрежно отмахивается Воронова старшая. — Они ушли куда-то к кабинету твоего этого доктора.
— А кто такой Сергей?
У обернувшейся к ней матери становится такое удивлённое выражение лица, что Воронова и впрямь чувствует себя неловко.
Она что-то не то спросила? Проспала какие-то важные новости?
— А вы разве не знакомы? — хмыкает Лариса, многозначительно выгнув одну бровь и подходя к окну. — Интересно...
Вот теперь Ульяна совершенно ничего не понимает. С кем она должна быть знакома? Что вообще происходит? Какой-то заговор?
— Тут твой принц примчался... На чёрном гелендвагене, — в той же ленивой манере, как бы между делом сообщает Воронова старшая.
Детективная цепочка в миг обрывается. Ульяна сама спешит к окну и, когда видит выходящего из машины Саши, решит, что выяснит все вопросы с отцом чуть попозже.
— Эй, ты куда? Босиком? — окриком останавливает её мама, заметив, что Воронова младшая уже собралась бежать в коридор.
А тут ещё и медсестра, как назло, приходит за подписью. Со вздохом вернувшись и присев на кровать, Ульяна остается дожидаться Сашу в палате.
***
Александр выходит из машины и по закрепившейся привычке сразу смотрит на окно палаты. Обычно Ульяна
встречает его именно так. Сегодня в окне только её мать. Он присматривается к крыльцу главного входа, но там незнакомые ему люди. Надеется, что это не знак неприятных новостей о том, что Вороновой придется задержаться здесь ещё на пару дней.
Захлопывает дверь и замечает на соседнем парковочном месте знакомую машину. Совсем не Ворона. Этот лексус принадлежит Комолову старшему.
Какое совпадение...
Джокер даже забывает забрать букет с заднего сидения. Хотя желание идти встречать Ульяну с цветами пропало, ещё когда заметил в окне экс-Воронову. Подарит позже. А для Ларисы Анатольевны так и останется неромантичным невоспитанным раздолбаем.
В холле Комолов сталкивается с Вороном.
— Ты вроде говорил, что задержишься. — произносит отчим, будто не рад.
— Оказалось, что не дело, а какая-то херня. — отвечает Саша, — Ничего важного и существенного.
— Тогда хорошо. — Ворон как-то растерянно оглядывается назад, — Чё стоишь? В палату иди, тебя уже заждались.
— Иду. — произносит Саша, с подозрением смотря на отчима.
Он направляется в сторону нужной двери, но не успевает пройти и двух метров, как из кабинета глав.врача выходит сам врач вместе с Комоловым старшим. (Не)случайно Джокер подслушивает обрывки
приятельского разговора.
— Не стоит. Вениамин Сергеевич оплатил всё лечение, а это уже лишнее.
— Из-за этого тебе пришлось работать почти без перерыва на обед и сон, так что...
— Это и так моя работа.
— Может, нужна помощь? У меня есть хороший приятель — он хирург. Большой профессионал в городе, но не в Охтинской больнице, я могу договориться.
— Одна фамилия, отчество, есть некоторое внешнее сходство. Догадаться не сложно.
Лучшая клиника, высококачественный хирург в такие короткие сроки. И всё это за его спиной.
— Мне от тебя ничего не нужно.
Джокер резко тормозит и разворачивается на пятьдесят градусов, отчего подошвы ботинок издают неприятный скрип по плитке.
— Саша. Привет. — бодро и
невинно начинает Сергей раньше, чем Джокер сформулирует свою претензию.
Останавливается в шаге от Сергея, адресуя тому тяжелый взгляд, в котором волнами плещется желание ударить, выстрелить... убить.
— Занимаешься благотворительностью, значит? Я почти растроган. — не скрывая сарказма, произносит Саша последнюю фразу.
— Я и не прошу от тебя слов благодарности. Это просто... от всей души.
— Посмотрите! Аж слепит. Только я вижу это ангельское свечение? — не унимается Комолов младший, адресуя отцу холодную улыбку.
Его не волнует, какое неприятное впечатление он может произвести на врача Ульяны и по совместителю друга его отца.
— Саша, прекрати. Это была моя идея. — в разговор вмешивается Ворон, — Кому от этого стало хуже?
— Может, мне?...
— Тебя это ничем не обязывает. — не дает договорить сыну Сергей, наивно надеясь его этим успокоить.
— Один хочет меня так завуалированно подкупить, второй — ему помогает. Как вы хорошо спелись. — выплевывает Александр, с силой сжимая кулаки за спиной.
Ворон за дочь и родину продаст.
— Это не подкуп...
— А чё это? И ведь, блять, даже не вернуть, не швырнуть в лицо. Как умно. — со смешком Джокер адресует злой взгляд сначала отцу, затем отчиму.
До этой минуты казалось, что этот день ничего испортить не может, но у них получилось…
Оставить три закорючки на договорах и заполнить ознакомленность с предписанными врачебными рекомендациями не составляет труда и не занимает слишком много времени. Ульяна успевает глянуть уведомления на телефоне, в пятый раз за утро причесаться, поправить ремень на брюках, а Саши всё нет.
Заблудился он там в трёх коридорах, что ли?
Беспокойное покачивание ногой на весу перестаёт помогать справляться с подзуживающим нетерпением, и Воронова, не выдержав, находит в сумке свои тапочки, в которых ходила здесь раньше. Не слушая маминых сокрушений, выбирается в больничный холл.
Саша обнаруживается в метрах тридцати дальше по коридору, стоящим спиной к ней. Оживившись, Ульяна чуть ли не вприпрыжку преодолевает разделяющее их расстояние. Пока не решила, хочет ли с разбегу запрыгнуть ему на спину или ограничится тем, что с классическим «
угадай, кто?» закроет ему глаза. Только при приближении отказывается и от того, и от другого.
Плотно сжав губы, Джокер борется со жгучим раздирающим изнутри гневом, протестом. Тяжело и громко сглатывает, отводя взгляд в сторону.
Воронов и Комолов старший резко замолкают, смотря куда-то за его спину, а затем раздается тихий голос Ульяны, будто она до сих пор слаба и истощена от лекарств и хирургических вмешательств.
— При-и-ве-ет, — совсем не весело, скорее полувопросительно растягивая гласные, даёт о себе знать Воронова.
Неуверенно замирает возле Комолова, полным подозрений взглядом обводит всю собравшуюся в коридоре компанию: своего отца, врача и абсолютно незнакомого ей мужчину, почему-то выглядящего так, будто она его откуда-то знает.
— Привет. — сухо реагирует Саша, потому что не умеет по щелчку переключаться, как кондиционер, чтобы чуть добавить тепла в помещение.
Знакомить он их не станет. Именно этого Сергей и добивается: хочет просочиться, как грязь на подошве, в его жизнь, стать её частью.
Раньше надо было… лет на двадцать восемь.
— Здрасте, — это Ульяна адресует исключительно незнакомцу, в прохладно-вежливом, небрежном тоне.
Она раздумывает, стоит ли в такой экспозиции целовать Сашу хотя бы в щёку, но, наткнувшись на его взгляд (")
убийцы("), оставляет все нежности при себе. Хотя соблазн оттянуть Комолова за рукав и шёпотом на ушко спросить «
а что тут творится?» велик, ой, велик.
— Доктор Головин? — окликает сзади медсестра.
Профессор выглядит странно обрадованным этим вмешательством.
— Да, да, минуточку, — поправив очки, он суетливо оглядывает всех присутствующих, после чего коротко прощается. — Кхм, прошу извинить, надо бежать. Сергей, рад был повидаться. Вениамин Сергеевич. Александр. Ульяна, с вами ещё увидимся завтра.
На Сашу доктор почему-то косится дважды. Первый, когда неловко, будто разом забыв все буквы, называет его по имени. И второй перед уходом. В воздухе так и чувствуется искрящее напряжение. Ульяна кивает вместо прощания своему лечащему врачу, а затем снова по очереди останавливает взгляд на каждом из присутствующих мужчин.
Сергей, Сергей...
Что-то вертится в голове, какая-то мысль, но Ульяна всё никак не может за неё ухватиться.
— Ах, вот вы где! — раньше, чем затянется пауза и ситуация станет неловкой, в их странный кружочек вклинивается Лариса. — Веня, дорогой, почему ты не сказал, что не представил ещё Сергея Леонидовича Ульяне?
Чуть приобнимая бывшего мужа за руку, Воронова старшая сияет улыбкой, будто голливудская звезда. Плутовато прищуривается, как делает исключительно в тех случаях, когда собирается спровоцировать какой-нибудь хаос. И, склонившись к дочери, негромко поясняет:
— Сергей Леонидович помог нам с переводом в медицинский центр и операцией, — сбоку Воронов один за другим бросает на неё гневные взгляды, на что Лариса только насмешливо вскидывает бровь, бегло глянув на Сашу.
Александр уже собирается сказать Ульяне, что будет ждать её в машине, но вмешивается ещё и её мать. Лишь одно утешает — Ульяна тоже ничего не знала про сговор старшего поколения. Эти трое стоят друг друга.
Помог, операция, Сергей... Так много всего.
Ульяна с немым вопросом поворачивается к отцу, после переводит абсолютно беспомощный взгляд на Сашу. Ощущение, словно она опять оказалась перед экраном и не понимает, на какой стороне поля Челси, а на какой Тоттенхэм, потому что в который раз забыла цвета их форм.
— Рад, наконец, лично познакомиться с вами, Ульяна, — несмотря на, мягко говоря, неоднозначную ситуацию, мужчина, Сергей, Сергей Леонидович, берёт себя в руки, не срываясь с вежливого тона.
Сергей не уточняет, кем приходится Саше, на что тот с ядовитым выражением язвительно поднимает бровь. Кажется, Комолов старший хотел, как лучше, а получилось снова не то. С Джокером всегда, как играть в сапера, но где каждый провод неправильный: назвался бы отцом, он бы тоже рад не был.
Воронова настороженно смотрит на него секунды три, не торопясь с ответным приветствием. Изучает черты лица, сканирует внешность.
В ней есть...
Взгляд перескакивает на Сашу. Потом снова на стоящего перед ней мужчину. И снова на Сашу.
В голове будто щёлкает невидимый переключатель.
— Александр Сергеевич, продолжим?
Сергеевич.
Так это...
— Чё опять? Может, нам с ним поговорить?
— Это кто такой настойчивый?
— Папаша.
— Он не говорил, что ему (от тебя) нужно?
— Встретиться, пообщаться.
До нее начинает доходить общий контекст ситуации.
— Ага, — без всяких «взаимно» и «тоже» отзывается Ульяна.
Совсем промолчать, наверное не вариант, хотя при других обстоятельствах Воронова с удовольствием бы даже послала этого Сергея. Но пока лишь косится с безмолвным упрёком на заправившего руки в карманы штанов отца и на пол шажочка подступает ближе к Саше.
— Ты всё? Можем идти? — спрашивает Джокер, теперь делая вид, что кроме них с Ульяной здесь больше никого нет, — Я буду в машине. Сумка в палате? Я заберу.
Не дожидаясь согласия или другого ответа, Саша направляется к двери палаты, надеется, что в самый последний раз. Заходит внутрь, долго не задерживается, лишь подхватывает спортивную сумку и сразу выходит. Не прощается, игнорирует и быстрым шагом направляется к выходу.
Ульяна сбивчиво кивает. Один раз, всему сразу. Потому что Саша делает недостаточно длинные паузы между вопросами для какой-либо другой реакции. Провожает его, взвинченного и очевидно разозлённого, тревожным взглядом, не обращая внимания на тактичные покашливания за её плечом.
Лариса, разумеется, ничуть не смущается и единственная выглядит так, будто всё происходящее её ужасно забавляет. Но первым, как ни странно, подаёт голос
Сергей Леонидович.
— Ульяна, я понимаю, что...
— Где моя обувь? — некультурно перебивает Воронова, смотря исключительно на своего отца.
Тот отрывисто вздыхает, чуть сжимает губы, как бы давая ей понять, что не одобряет подобное поведение, но всё же даёт отмашку про пакет, Стаса и смежный коридор.
— Ага. Поняла, — в принципе, на этом прощание кажется Ульяне исчерпывающим.
Повернувшись в нужном направлении, она делает шаг, всего шаг, пока Воронов не придерживает её за здоровое предплечье.
— Уля...
— Нельзя было просто сказать мне? — снова обрывает на полуслове, отказываясь прямо сейчас выслушивать оправдания или что там отец заготовил; с вызовом встречает его взгляд, но потом, смягчившись, произносит почти спокойно: — Давай потом поговорим, окей?
Только успевает закончить, как Саша выходит из палаты, и Ульяна снова отслеживает траекторию его движения поворотом головы. Теперь уже в обратную сторону.
Желание сесть в машину и выехать, зацепив зеркало заднего вида у лексуса, так и пульсирует в крови. Комолов закидывает сумку в багажник, с шумом закрывает его и прислоняется спиной к холодному металлу так, чтобы его не было видно из окон больницы. Закрывает глаза, пытаясь сосчитать до ста, но сбивается уже на десяти.
Ощутимо бьет ногой по колесу соседнего автомобиля, чем вызывает долбанную сигнализацию.
Сейчас сюда примчится, приняв это за ещё одну возможность поговорить.
Но нет. Сергей не спешит. Раздается щелчок и неприятный вой затихает, а силуэта отца на парковке так и не наблюдается. К счастью. Для него же. Джокер криво улыбается, вспоминая про
ещё одного Комолова. Вот с него-то он и сдерет три шкуры. Эта мысль, прохладный свежий воздух остужают внешне и без того
холодного хладнокровного Джокера.
Только почему-то Саша до сих пор не сообщил отцу, чем занимается в
свободное от службы безопасности время...
Дальше Ульяна терять тут время не собирается. Прощается с мамой, поласковее. С подчеркнутой неохотой цедит «до свидания» Комолову старшему (за спиной незаметно скрещивая пальцы за то, чтобы этого "свидания" у них не было). Широкими шагами направляется прочь.
Стас дожидается у дверей другого выхода. Без лишних вопросов протягивает ей пакет. Ульяна даже не ищет лавочку, чтобы присесть, меняет тапочки на кеды прямо на весу, придержавшись за любезно предложенный локоть. С одной рукой не очень сподручно, ну хоть шнуровать их не надо, налазят так. Попутно Стас совсем не навязчиво интересуется её здоровьем, задает какой-то отвлечённый вопрос, немного сбивая градус напряжения.
Но из здания больницы, под беспокойный вой чьей-то сигнализации, Ульяна выскакивает практически бегом. Перепрыгивает через последнюю ступеньку и сбавляет темп уже на парковке, когда больное ребро настойчиво даёт о себе знать слабой болью в боку.
— Саша? — окликает чуть-чуть заранее, на подходе.
Он кажется слишком погружённым в свои мысли, и эта его улыбка, никому конкретно не адресованная, обычно не сулит ничего доброго. Хотя у соседней машины даже вроде все окна целы и биты нигде поблизости не валяется.
— Ну что, поехали?
Комолов выныривает из своего тихого омута, поворачивая голову в сторону подошедшей Ульяны.
— Поехали.
Больше у него нет
причин задерживаться.
Ульяна подходит ближе, изо всех сил стараясь вернуть себе то беззаботно счастливое выражение лица, с которым еще в палате бросалась к Саше навстречу не более, чем десять минут назад.
Он бросает беглый нечитаемый взгляд на главных вход, а затем отталкивается от машины, чтобы подойти к водительскому месту.
Шрам предлагал свои услуги водителя, но Комолов отказался, желая, наконец-то, побыть вдвоем с Ульяной, и не в стенах больницы. Не получится. Всё равно где-то на заднем сидении, в багажнике, в какой-нибудь ненавязчивой песни по радио или даже из его плей-листа будет
присутствовать ещё и Комолов старший.
Сергей не подрезал трос, ставший причиной падения, а только помог справиться с его неприятными последствиями, но на него Саша может (
ещё как) злиться. И особенно за то, что испортил этот день.
Ненавижу.
Ему, как подростку, хочется прокричать это в лицо, хлопнуть дверью, убежать из дома. Почти как Воронова в тот осенний день, заявившаяся к нему. А у Джокера есть и квартира (уже третья по счёту), и машина, и даже не надо будет спать на полу… И всё равно так тошно.
Ульяна его останавливает, не дав сделать и полшага.
Осторожно касается его ладони.
Хотя представляла, скучая на долгих выходных, что первым делом коснётся губ. И уж точно не станет осторожничать.
— Ты ведь... Ты ведь на меня не злишься? — неуверенно заглядывая Саше в лицо, на всякий случай уточняет Ульяна.
— А должен? — с горькой усмешкой уточняет Комолов, заглянув Вороновой в глаза.
Они смотрят виновато. Хотя Саша ей ни слова не сказал. Она не знала. А Комолов не знал,
насколько всё серьезно. Он вообще мало, что знал про её травмы и диагнозы. Потому что всё это время был занят другими (
менее или более важными?) вопросами, а Ульяну доверил врачам и её родителям.
Это не ей надо извиняться, но на душе у Вороновой как-то гадко из-за той ситуации в коридоре. Или, вернее, из-за того, что она косвенно стала причиной произошедшего.
— Я не знала, что они...
А если бы знала?
Отказалась бы от операции? От стационара, лучшего хирурга, лечения? От возможности беспрепятственно вернуться на полотна? И из всех возможных неудобств мириться лишь с компактным пластиковым ортезом?
Как минимум, она бы точно не стала проворачивать никаких махинаций у Саши за спиной.
— Я понял. Я не злюсь, всё нормально. — слегка натянув уголки губ, произносит Александр.
Он помнит, как на неё напирала мать с этим Лондоном, так что даже если бы Ульяна собралась отказаться, воспротивилась, в таком состоянии это бы тем более не дало никакого результата. Да это и не важно.
Приобнимает Воронову со стороны здоровой руки, оставляя поцелуй где-то у виска:
— Поехали уже отсюда.
Даже открывает ей дверь, а затем обходит машину спереди и занимает уже свое место за рулем.
Этот
бережный, деликатный поцелуй в понимании Вороновой слабовато вяжется с озвученным Сашей «нормально». Как и его суррогатная улыбка. Но Ульяна не хочет наседать. Может лишь догадываться, что он сейчас чувствует и что творится в его голове. Но подозревает нечто малоприятное, раз уж Комолов решает так предупредительно за ней поухаживать.
Мерседес выезжает с парковки до того, как кто-то из троицы окажется на улицы.
Наверное, сейчас ему злиться очень просто. Но был бы он также уверен, когда оказался перед выбором? И выбери другой вариант, если бы после жалел из-за неудачной недостаточной компетенции врачей? Джокер сам не замечает, как от мыслей, хмурит брови, поджимает губы, пристально смотря на дорогу через лобовое стекло.
Трёх недель, проведённых, в больничных стенах оказывается достаточно, чтобы приятно отвыкнуть от вида с пассажирского сиденья. А может быть, Ульяна рада в кои-то веки увидеть город за пределами стерильной резервации. Взбудораженный, зашумлённый, кипящий жизнью и людьми, как будто ему всё нипочём. Только расслабиться по пути не получается, даже когда здание медицинского центра исчезает с горизонта. Воронова через раз поглядывает на Сашу, ощущая себя инструктором, принимающим экзамен по вождению. Настолько поглощенным он кажется поворотами, светофорами и дорожными знаками. Беззвучно усмехнувшись, Ульяна подумывает попробовать подать голос, чтобы проверить, не обернётся ли к ней Комолов с выражением «
блять! я вообще забыл, что ты тут» на лице. И в этот раз не в шутку.
Могла бы щелчком включить радио. Но находит другой повод обозначиться.
Заметила, ещё когда садилась. Сладковатый, несвойственный кожаному салону мерседеса аромат, без всяких болтающихся на лицевой панели "ёлочек". Бело-розовое пятно в зеркале заднего вида, разбавляющее черную с матовым блеском драпировку.
— В честь чего букет? — прочистив горло, во время одного из красных сигналов интересуется Ульяна. — У кого-то юбилей? Или это тебе от преданных фанаток?
На последней фразе Воронова чуть посмеивается, не то всерьёз представляя Шрамова, прочищающего Джокеру дорогу сквозь толпу влюблённых девиц с плакатами, не то в банальной надежде развеять сконцентрировавшееся со стороны водителя напряжение.
Саша так и не находит ответа на мучащие его вопросы, когда Ульяна задает свой, пытаясь его отвлечь или умирая от любопытства. Или всё вместе. Скосив на неё взгляд, он не поворачивает головы, пытается понять: она шутит или реально не понимает, теряется в догадках.
При упоминании фанаток у него как-то неприятно, как от сквозняка, колючим холодом жалит в груди. Хватило ему одной, которая вместо цветов предпочитала ножовку и пассатижи. Воронова, кажется, не проводит эту параллель, а Джокер тем более не станет ей напоминать.
Саша разбираться с насильниками в клубе ехал и то не таким мрачным и серьёзным. Большим и указательным пальцами правой руки Ульяна проворачивает тонкое колечко на левой. Слегка поджимает ноги, выдавая свою неловкость. Ненадолго отворачивается снова к окну.
— Вообще-то это тебе. — усмехнувшись, отвечает Комолов, — Правда всего от
одного, зато самого
преданного фаната.
Не так он это представлял, но теперь уже поздно переигрывать. И разве букет от этого станет хуже?
— Мне? — Ульяна забывает попытаться сдержать свою растерянность.
— Заставляешь повторять? — он уверен, что она поняла всё с первого раз.
В принципе, Сашин ответ не снимает её самый первый вопрос. Лёгкое потрясение сменяется лучезарной, широкой улыбкой, розоватым румянцем коснувшейся скул. Неудобно натянув на груди ремень безопасности, Воронова с кряхтением (
вообще-то ей пока запрещены такие финты) разворачивается на сиденье, чтобы в промежутке между спинками повнимательнее рассмотреть букет. Теперь ей хочется дотянуться до него руками, притянуть к груди, зарыться носом, понюхать. Теперь дурацкое осчастливленное выражение не сходит с лица, а ещё нестерпимо клонит беспечно отвлечь Сашу от дороги и завлечь в поцелуй.
— Это от кого это? От Шрамова, что ли? — пока самый
желанный вариант недоступен, с хитрым прищуром подразнивает Ульяна, наклонившись к водительскому сиденью.
Воронова невинно хлопает ресницами, разыгрывая полнейшее непонимание. Возвращает себе по крупицам былое игривое настроение.
— От
Ссадинова. — усмехается, передразнивает в ответ Саша, пальцами правой руки слегка схватив её за кончик носа.
Уже успел неплохо выучить новый маршрут до офиса, до Котла, до Зеркального и других важных точек на карте города за эти несколько поездок сюда. Сначала с риелтором, потом в одиночестве, пока перевозил необходимые вещи.
Джип так и не сдвигается с места, когда загорается зелёная стрелка. До Ульяны запоздало доходит, что и затормозили они не в нужном для поворота ряду. Впереди стоящие машины медленно трогаются с места.
— А нам разве здесь не направо? — аккуратно уточняет Воронова.
Дорогу она помнит более или менее точно, но мало ли что. Объезд, ремонт. Возможно, Саше захотелось покатать её по городу или они должны заехать куда-то ещё, прежде чем завернуть домой.
Немного оживившись, Комолов слегка постукивает указательным пальцем по рулю в ожидании, когда можно будет ехать. Он приподнимает уголки губ, оставляя шутку про маньяка, лес и промзону при себе. Не стоит своё мрачное настроение транслировать во вне.
— Теперь нет. — не прямо, но всё же с намеком отвечает Саша и в первые за эти пятнадцать минут искренне улыбается, повернувшись к Ульяне в анфас.
Наверное, не стоило делать целых два сюрприза в один день для Вороновой, не привыкшей к ним (
от него).
Два ключа от домофона, два новеньких ключа от входной двери дожидаются своего часа в бардачке. Комолов пытается заставить себя вернуться в то состояние, с которым ехал за Ульяной в больницу на выписку, чтобы не стоять рядом с ней на пороге новой квартиры с унылой физиономией.
Вдавив газ, отправляет мерседес по прямой дороге. На дороге хватает машин, поэтому приходится лишь медленно тащиться в потоке. Саша поддается ближе к рулю, почти касаясь его грудной клеткой, чтобы заглянуть повыше через лобовое стекло. Их новое место жительства видно в высоту уже за несколько сотен метров. Из окна девятого этажа тоже открывается прекрасный вид на Охту.
Сворачивает с главной трёхполосной дороги в глубь района, проезжая мимо ярких вывесок магазинов, кафе и других заведений.
Ник советовал сделать всё красиво, выдержать интригу до самого конца поездки, завязать Ульяне глаза лентой, а снять её уже в квартире. Только у Джокера в машине нет лент, а лишь чёрный мешок под мусор где-то в углу багажника, а это с Вороновой они уже проходили… И сам он не видит в дурацких клишированных приемах ничего по-настоящему приятного и интригующего.
Когда Саша заново раздразнивает интерес, Ульяна ещё раз осматривается, по косвенным знакам вычисляет их пункт назначения. У неё есть одно единственное
предположение, из тех, что слишком хороши для верных. Поэтому Ульяна боится загадывать и раньше времени завышать ожидания. Ничего больше не говорит.
Но чем ближе они подъезжают к территории свежеотстроенного жилого комплекса, тем чаще оглядывается на Комолова с возбуждённым «
что, серьёзно? нет, не может быть!», читающимся в чуть округлённых глазах. Узнаёт эту местность мгновенно, ещё до съезда с проспекта. Повторяет Сашин жест повернутым на 90° с боковым окном. Она всплывает в памяти набором прикреплённых к объявлению фотографий, подписанных указаниями количества минут до ближайшей автобусной остановки, метро, торгового центра, парка. Наличием рядом школ, больниц и детских площадок. Цифрами квадратных метров и кусучим числом нулей напротив стоимости.
Они же планировали повременить и до зимы пооткладывать деньги...
Ульяна хотела большую гардеробную и гостиную, чтобы можно было заниматься, а Саша спальню не с солнечной стороны. Но им обоим понравилась застеклённая лоджия с огромными окнами, которую можно было бы уютно украсить, вынести два кресла, столик и плед. А ещё изысканная отделка тёмным деревом в прихожей...
Больше Комолов никаких подсказок не даёт, а только с интересом наблюдает за реакцией Вороновой. Похоже она отказывается верить. Не удивительно. Они же не планировали так вскоре…
И Ворон, когда узнал, сказал, что Саша слишком торопит события, что всего какой-то месяц отношений, где большая часть прошла в больничной палате, — ещё недостаточное доказательства серьезности и долговечности этих самых отношений. И всё же отчим не проговорился ей, не стал портить сюрприз, отговаривать, уже почти совсем смирившись, что его дочь выбрала того самого парня, который скинул её в холодный грязный бассейн, а через несколько лет ещё и разыграл
нешуточное похищение.
Но Комолов, верящий лишь в дорожные знаки, счёл
знаком то самое выигрышное дело от клиента, на котором неслабо заработал. На эту квартиру было немало желающих. А Джокер не привык упускать и уступать.
— Ты шутишь... — с придыханием, недоверчиво выдыхает Воронова, когда мерседес тормозит.
У
той самой многоэтажки. Напротив
того самого подъезда. В котором расположена их присмотренная квартирка.
Ульяна больше себя не останавливает. Целует Сашу, ни на секунду не теряя восторженной улыбки, как только ключи из бардачка показываются на свет. Только неглубоко, порывисто, коротко. Торопится, чтобы поскорее подняться наверх и суетится, отстёгиваясь, выбираясь из машины, закрывая дверь. Если бы могла, наверное, шагала бы до самого подъезда вприпрыжку и попутно здоровалась со всеми соседями.
Ульяна до последнего готовит себя к тому, что полосатая многоэтажка, отделанная чередующимися светлым и коричневатым кирпичом, будет выглядеть немного иначе, чем на картинках в Интернете. Хуже. Но то ли общее возбуждённо-предвкушённое состояние достаточно качественно ретуширует её недостатки, то ли здесь на самом деле всё точно так, как она и представляла. Вороновой уже щёки болят улыбаться.
Восторженный поцелуй получается ещё слаще, чем обычный, но длится недолго.
— Букет забирать будешь или вернуть его Шраму? — со смешком Саша выходит из гелендвагена.
Ульяна первой ступает на выкрашенную в жёлтый бровку тротуара, хотя тут же сходит обратно к машине, чтобы с пыхтящим «
будешь» забрать из неё букет. Поудобнее перехватывает его левой рукой, крепко прижимает к себе, будто опасается, что Саша не шутит про Шрамова. Вышагивает с цветами вслед за Комоловым почти гордо, с удовольствием поймав отправленный им добродушный взгляд от выходящего из дома пожилого мужичка.
Комолов забирает из багажника сумку и ставит машину на сигнализацию. Подбрасывает правой рукой свою связку ключей и налету ловит, направляясь к нужному подъезду. Тоже на углу дома, как и двери его прошлой квартиры. Звякнув домофоном, пропускает Воронову вперед. Поднимается, перешагивая сразу через две ступеньки, и останавливается у лифта. Пока ждет обменивается с Ульяной сияющими взглядами.
Высотные жилые дома все чем-то схожи между собой по планировке. Везде одни и те же ступеньки, рядки почтовых ящичков, лифт. Ульяну словно никто об этом не предупредил, поэтому она с жадным любопытством осматривается на каждом шагу, и её по-детски искренний, радостный ажиотаж, похоже, воздушно-капельным путём заражает и Комолова, затирая малейшие отпечатки неприятного разговора в больнице. По крайней мере, выходя на нужном этаже, Воронова уже не уверена, кого из них распирает от нетерпения сильнее. Её, мечтающую поскорее увидеть новую квартиру. Или Сашу, стремящегося поскорее ей всё показать.
От лифта не так уж и близко до нужной двери. Саша шагает впереди, показывая, куда сворачивать от лифта и в каком направлении идти по длинному коридору. На двери цифра «132». Комолов вставляет ключ, три раза проворачивая в замке, а затем дергает за ручку, жестом с (само)довольной улыбкой пропуская Ульяну вперед.
— Можешь мяукнуть для приличия. — с широкой улыбкой подшучивает Саша и тоже ступает за порог, захлопывая за собой дверь, — Что-то из техники я уже перевез, ноут там, кофеварку, но ты посмотри, вдруг чё-то ещё нужно.
Пока он справляется с массивной металлической дверью, Воронова перекатывается с пяток на носки, чуть не подпрыгивает на месте, про себя отсчитывая последние секунды.
— Вау! — вместо предложенного Комоловым варианта упоённо вздыхает Ульяна. — Саша...
Не хватает слов, чтобы уместить все впечатления сразу.
Не разуваясь, Саша проходит дальше в гостиную, ставит сумку на пол рядом с диваном, а сам по-хозяйски падает на него. Этот намного мягче и удобнее, но всё же Комолову хочется верить, что Ульяна не будет выгонять его из спальни сюда спать (
хотя бы не чаще трёх раз в год).
Воронова проходит чуть дальше вперёд, ворочая головой из стороны в сторону, разглядывая отделку и интерьер. Не нагинаясь, стягивает обувь на плитке в прихожей, прежде чем ступить на паркет. Оставляет букет на столике в кухне и, в отличие от Саши, не торопится присесть. Он-то тут уже был, а ей надо вначале всё лично исследовать.
Светлую спальню с широкой двуспальной кроватью и кучей шкафчиков для хранения. Новенькую чистую ванную. Даже коридор. И обязательно отмечать что-нибудь интересное громким «Саш, а ты видел?», вперемешку с заворожённым «Ой, а тут!».
Он дает Ульяне осмотреться, но без помощи
гида. Здесь заблудиться сложно, в отличии от его прошлой квартиры. Чуть сползает вниз и откидывает голову на спинку, с улыбкой слушает то торопливые, то неспешные шаги; то удивленно-восторженные возгласы Ульяны за стенами, будто он привел её во дворец, а не в
обычную квартиру, которую даже нельзя в полной мере назвать петербургской. А потайной ход бы не помешал. Здесь не первый и не второй этаж: через окно уйти не получится.
Джокер медленно расстегивает кнопки на перчатках и снимает их, уже начиная
по-свински раскидывает свои вещи. Бросает обе на диван, поправляет ремешок часов на запястье. Во-общем уже чувствует себя, как дома. Даже ещё лучше.
Может, это какая-то особенная аура квартиры или прошлых хозяев, но, даже выбирая её, у них обошлось
без споров и скандалов на бытовые темы: слишком высокий этаж, неудобная планировка, не тот цвет двери, не с той стороны вход в спальню.
Здесь немного пустовато. Только самая необходимая мебель. Это не расстраивает, даже наоборот. Ульяна с не меньшим удовольствием придумывает, какие можно докупить мягкие пуфики и кресла. Цветные подушки, вазы, шторы, тюль. Конечно, попозже. Сперва нужно присмотреть хорошую стиральную машинку, повесить телевизор, привезти пылесос... В голове всплывает глупая ассоциация с Симсом.
— Надо будет потом ковры расстелить, тут прохладный пол, — насмотревшись, с важным видом резюмирует Ульяна и устало присаживается на диван рядом с Сашей.
— Ес, босс. — усмехается Комолов и вытягивает правую руку вдоль спинки дивана, принимая Воронову в ленивые объятия.
Не задает банальных вопросов: «ну как тебе?», «довольна?», у Ульяны всё на лице написано.
Ульяна пододвигается поближе, к нему под бок со стороны здоровой руки, привычно поджимает ноги, но продолжает скользить глазами по обоям и потолку. С тёплой улыбкой замечает притаившуюся в углу гитару на стойке, оценивает ещё один столик, задвинутый к деревянной перегородке между прихожей и гостиной.
— До сих пор как-то не верится... — задумчиво признаётся Воронова. — Неужели это всё правда наше?..
Наше.
...баловство с едой во время совместного ужина на диване...и она, выбегающая босиком, в одной футболке в коридор, чтобы поцелуями задержать Сашу дома ещё на чуть-чуть...
Место, которое они оживят совместными воспоминаниями. И на одно крохотное, драгоценно хрупкое мгновение кажется, что они будут только
хорошими.
...по полу никогда не разлетятся осколки битого стекла, а на чёрной обивке не потеряются багряные брызги...
На её вопрос, будто сейчас Саша её ущипнет и Ульяна проснется снова в больнице, в Зеркальном, в Лондоне, но точно не здесь, он лишь мягко улыбается и носом утыкается куда-то в её волосы.
Задрав подбородок, Ульяна несколько неторопливых секунд просто любуется Сашей, примеряясь, смакуя на языке, как сладкую конфету,
очередное «люблю». Но не озвучивает. Молча накрывает его губы своими. Начинает нежнее, но постепенно подаётся всем телом к нему, подсаживается поудобнее.
Ему
тоже сложно поверить. И есть страхи, опасения, что всё может пойти по одному месту, превратиться из мечты в страшный кошмар. Но думать об этом совершенно не хочется тем более, когда Воронова углубляет поцелуй, жадно впивается в губы, теснее прижимается, наверстывая всё то расстояние, до этой минуты разделяющее их каждую холодную ночь…
— Ты уже пробовал матрас в спальне? — чуть отстранившись, Воронова приподнимает уголки губ в хитрой усмешке. — Он выглядит каким-то жестковатым...
Говорит в легко читаемых интонациях, но на всякий случай оставляет ещё одну
подсказку, подушечками пальцев проскользив по Сашиной груди, вдоль пресса, нарочито лениво подцепив кончиком ногтя язычок на пряжке ремня. Старается сохранить прежний невозмутимый вид, что получается из рук вон плохо, и попутно пытается припомнить...
Что там в объявлении говорилось про слышимость?..
Он звонко смеется, снова чуть откидывая голову назад. Хотя в словах Ульяны нет ничего настолько веселого, но Комолов, оказавшись, наконец, здесь вместе с ней, по ощущениям как что-то запрещенное вдыхает
для настроения.
— Не с кем было. — честно отвечает Саша, следя за её рукой.
Но затем вспоминает и скептически осматривает уже другую руку.
— А тебе не противопоказаны такие
усиленные физические нагрузки? — со строгим прищуром интересуется Комолов.
И всё же Саша не может сопротивляться желанию запустить обе руки под свитер Вороновой, не размениваясь на меньшее, проводит всей поверхностью ладони и пальцев вверх к груди, пока нежно целует в шею.
Нет уже больничных стен и характерного запаха медикаментов, и всё равно Саша не может избавиться от поганого ощущения, что если позволит себе больше, то Ульяна может рассыпаться на части, как фарфоровая ваза (которую он когда-то разбил в Зеркальном). В мозг так сильно впечаталось увиденное на сцене после глухого удара, а затем и в палате после операции под уже другой неприятный звук — писк приборов. И все эти «ай», «ой», «подожди» во время их встреч в прибольничном сквере...
— Да уж как-нибудь попробую... — после нескольконедельной вынужденной аскезы, Вороновой до постыдного легко даётся первый тягучий стон, стоит только ощутить ласкающее Сашино прикосновение. — Выдержать...
Горло щекочет хрипловатый смешок. Он переходит в ещё один, более звонкий, весёлый, когда Ульяна примеряется, как бы ей совладать с ортезом и стянуть свитер, не теряя предполагаемой
сексуальности. Не торопит Комолова и сама не торопится, плавно поддаваясь непривычной бережности, наполняющей каждое действие.
У них в запасе не одна короткая ночь и не пара часов, украденных до разоблачающего отцовского звонка. Ульяна точно не знает,
сколько. Ненадолго запрещает себе думать о том, что будет потом, в далёком будущем, дальше. Со рваным вздохом прикрывает глаза и представляет маленькую
вечность...
