Ты для меня абсолютная судьба. И я в тебя очень верю. Верь и ты мне.
(с) Сергей Бодров
刺客 — 灼夭, 戾格, 小田音乐社
— Итак, лекарь Ши… — Кира, не зная толком, с чего начать, смотрела на два стеклянных сосуда, что изготовил и принес целитель по ее просьбе. — Мы на пороге грандиозного шухера.
Лан, стоявший рядом с девушкой, тоже бессмысленным взглядом глядел на две замысловатого вида херни. Что такое «шухер», умный мужчина понял из контекста ситуации.
— Я почитала малость, — наложница взяла один их стеклянных уродцев за кривое горлышко. — Так вот, вы, похоже, считаете, что любая болезнь человечья случается из-за нарушения равновесия начал инь и ян, а многообразие хворей объясняете широтой взаимодействия тела с миром и природой, с поправками на характер индивида и его эмоциональное состояние. Про последнее я соглашусь, если человек — тупой скандалист, болеет он тяжелее.
Целитель обернулся к Кире:
— Мне больно с вами соглашаться, но примерно так. Вы слишком упрощаете.
— А вы усложняете, — буркнула задумчиво Огинская. — Мы же не станем тратить время на пять стихий у-син и прочее колдовство.
— Колдовство?!!
— Ну хорошо. Пять стихий — земля, вода, дерево, огонь, металл — находятся в движении и тонком балансе, взаимном порождении, вода, по вашему мнению, порождает дерево, дерево рождает огонь, огонь — землю… У меня сразу вопрос: вы в курсе, что дерево порождает воздух?
— Что?!
— Растения, питаясь солнечным светом, углекислым газом вашего выдоха, продуцируют газ-ветер, которым вы дышите.
— Растения питаются водой. И илом.
Девушка глянула на коллегу, слегка зависла. Про удобрения она знала мало, состав ила толком не помнила, ну, наверное, микроэлементов в нем богато?
Да при чем тут ил в конце концов?!
— А посадите любой цветок или деревце в темень, что будет?
Пришел черед лекарю уставиться на Киру.
— А огонь порождает… я не знаю, что порождает огонь, если честно, — задумалась Огинская, — но точно не дерево. Вода с помощью грозы и молнии? Магма и взрывы природных газов? Дерево здесь — существо пострадавшее. В общем, мы не критиковать собрались, — взглянув на лицо мужчины, примирительно заявила наложница. — Пёс с ними, с элементами природными, ближе к целительству. Вы же понимаете, что, если, предположим, в мечника попала стрела, он «заболел» не от дисбаланса инь и ян? И не от плохого настроения?
— Конечно! Это воздействие внешних факторов, — Лан явно злился, но в руках себя держал.
— Хорошо, — еще мягче и вкрадчивее продолжала Кира. — Уже хорошо. Почему вам так трудно принять мысль, что и иные болезни могут быть не от дисбаланса, а от этих «внешних факторов»? Сыпь, понос, лихорадка?
— Потому что стрелу я вижу.
— И от стрелы есть какая-никакая броня-защита. Ясно… — девушка снова уставилась на сосуды. — У меня плохие новости. «Стрелы» невидимые я показать вам попробую, но брони нам не видать, для такого я слишком тупая… Это только в приключенческих книжках можно пенициллин, «убийцу маленьких животных», на коленке смастерить. Иными словами, станет только страшнее жить, лекарь Ши.
Целитель промолчал.
Прошло уже несколько дней с того приказа, который отдал Юншэн по сортировке и лечению раненых воинов. Результат для Лана был неутешительный: выживаемость людей в группе, где лечили чистыми повязками и «вишневой мазью», оказалась в разы выше, чем в двух других. И Хуаншан про это, разумеется, прознал.
Мировосприятие у обоих мужчин накренилось, здорово треснуло. Но тут общее у лекаря и Государя заканчивалось: целителю стало плохо и неопределенно, а вот Император долго и не выбирая выражений высказывался, собрав дворовых врачевателей, что он думает про у-син, этих самых лекарей и их знания. Похоже, Император уже не стеснялся, занимаясь откровенной хулой традиций. Самое жуткое, что Вэнь и не пытался скрывать — чистые повязки с мазью выдумала некая наложница из хер-пойми-откуда, а не именитые мастера, что в школах, простите, кончали, а ныне в золоте купаются. Баба, да-да, баба обошла вас, делайте выводы. Мне, как Императору, от такого ****ц как ***во, а вы ***ди е**чие.
Только на китайском всё.
В общем, сперва кипятился Вэнь Юншэн, а после принялись кипятиться все перевязочные материалы во всем огромном Царстве Хэн. Если вы думаете, что на этом Император остановился, то опять передумайте. Просидев полдня в разнокалиберном тряпье и смотавшись самолично в ближайшую военную лекарню на пару суток (аха, те дни, когда Кира Львовна переживала стресс в новых тенях), Хуаншан бросил в рожи целителей несколько размеров «лент». Одни были шире, другие — уже, третьи — широченные, так Император ввел стандарты бинтов для разных частей тела: на конечности, абдоминальные, торакальные. Тут-то лекари и поняли, что дело пахнет жженым имбирем и пора как-то «переобуваться». Пошла реклама «вишневой мази», кто во что горазд был, начались модификации при помощи различных добавок и отдушек. Неизменным осталось название и требование Вэня к маркировке лекарства. Тут никто ничего не понял совсем.
Зеленую отвратную жижу Юншэн постановил назвать «Бийю Синь». А картинкой выбрал несколько иероглифов, тонкий и глубокий смысл которых разгадать не удалось даже математикам: «一万», потом дробь «分之» и под ними — «三六五».
Так что да, Лан промолчал. Страшнее жить не станет, страшнее жить уже стало.
— Итого. Мы имеем два сосуда, — наложница вдруг напряглась. — Лекарь Ши, а стекло стойко к жару?
— Да. Мы проводили испытания. Один из стеклодувов ранен.
— Круто! — обрадовалась Огинская.
Лан с неизбывной тоской поглядел на девицу.
— В смысле, очень жаль, очень, — затараторила Юймин. — Пусть поправляется, он нам еще будет нужен.
— Рассказывайте дальше.
— Итак, два сосуда. Один — с обычным, но узковатым горлышком, второй — с изогнутым «змеей» горлышком. Чисты. Будем думать, что там пока «чисто». Теперь, — она сняла с огня кипящий бульон, — имеем «чистый» суп. Обычно «животные» гибнут при длительном кипячении. Льем «чистое» в «чистое», помогите.
Вдвоем, крайне аккуратно они разлили бульон поровну. Лан присел у стола, уровень жидкости был прямо у его глаз.
— Вы чего?
— Где они?
— Ну дайте им «почуять» и прилететь! — Кира хлопнула себя по бедрам. — Скоро сказка складывается, да не скоро дело делается.
— А когда они вылезут?
— Когда мы свет погасим и спать пойдем, — улыбнулась Огинская.
Лан медленно поднял взгляд вверх, к стоящей подле него девушке.
— Ну серьезно, десять дней, может, чуть меньше или больше. И надо бы подтопить покои, потеплее, даже жарко, — рассуждала наложница, осматривая комнату, не замечая того странного взгляда внизу.
— Я прикажу, — мужчина поднялся и оказался еще ближе к Юймин.
— Ага, — Кира обернулась к нему, почти уткнулась в грудь. — Ой.
— Что вы написали в письме? — не отстраняясь, как он делал раньше, проговорил Лан.
— Это я буду обсуждать только с Императором, — Огинская первой сделала шаг назад, потом в сторону. — Он сам распорядится информацией, как сочтет нужным. Одно могу сказать, — Юймин повела бровью, — я почти уверена, что он освободит меня от наложничества. И принадлежать я буду сама себе.
Целитель замер. Тяжело сглотнул.
После долгого молчания голос его зазвучал тихо:
— Вы его «жена», вы принадлежите ему.
— Мир так непредсказуем, лекарь Ши, — улыбнулась Кира, подняла наконец взгляд от бульона к лицу мужчины. — У всего есть цена. Если я правильно поняла его характер, то, что я дам Хуаншану, гораздо важнее для него, нежели еще одно женское тело.
Очередной раз посмотрев на колбы, Огинская прошла в центр комнаты, уселась на подушку, по своему обыкновению закурила от фонаря.
Молчанием она не тяготилась, мозг ее в горячечном поиске соображал дальнейшие действия в плане доказухи. А вот целитель Ши был нем совсем по другой причине.
— Госпожа Нин…
— Так, — Кира подтянула к себе новый лист бумаги, — зажав самокрутку зубами, щурясь от едчайшего дыма, заводила кистью, под рукой ее потихоньку вырисовалось подобие чашки Петри. — К утру — четыре таких. Стойких к жару. И термостат… в смысле… Госпадя… — Огинская упала лбом в пергамент. — Блядь, сколько можно… термостат-то как… не представляю… Да как сделать ту залупу нахуй?!!! — проорала вдруг девушка, оттолкнула стол, подскочила на месте.
Лан всё с тем же выражением в глазах смотрел на наложницу, только брови его сошлись не то в боли, не то в тоске.
— Ебучий Пастер! Как ты это делал?!! Ебись ты, провались!
Ши опустил взгляд.
Нин не унималась, припомнив и армейскую нетленку:
— Медведь, сука, в цирке на велосипеде одноколесном, блядь, ездит, а ты ни термостата, ни автоклава, ни велосипеда, нихуя!!! Образование, ебаться конем, Родина бесплатное дала, нихуя не вышло из тебя!!!
Наложница пнула дальнюю подушку.
— Так, ладно! — грызя самокрутку, Кира вновь бросилась ко столу, схватила кисть. — Делаем вот такую железную хреновню, толстые стенки, две стенки. Между ними там как-то пар должен быть, но уже всё, всё уже, без пара будем! Смысл в чем, это говно надо аккуратно, равномерно нагревать, чтобы добиться температуры, скажем, 25-36 градусов. Уже осень, на улице не сварганишь такое, понимаете?
Юймин подняла голову, посмотрела на целителя.
— Нет… части слов я не понял, — отвернувшись к колбам, спокойно сказал Лан. — По интонации уловил — ругаетесь. Железную бочку придумать можно, это даже проще, чем сосуды с витыми «носами». Подогрев придется регулировать правильным расстоянием от жара и постоянным помешиванием углей. Исполнимо. Поставим в соседнем домике. Для чего это?
— Он догрызется до первого опыта, — повела головой Кира, затушила самокрутку. — А! И еще!
Девушка вновь склонилась над бумагой, Лан через плечо посмотрел на нее.
— Сделать… э-э… стеклянный шар размером с мою ладонь, — Огинская резко выпрямилась, Ши не успел среагировать, но наложница лишь выставила перед ним ладошку и кистью обвела только ее, без пальцев. — Пузырьков воздуха быть не должно, шар идеально ровный. И разрезать его пополам. Получим две полусферы. Одну срезать еще вот тут.
Кира выпрямилась. Бросила на стол полусухую кисть.
— А, мне завтра же утром принести воду из озера с карасями! В прозрачном чем-нибудь. Вот столько, — она свела ладони друг над другом, обрисовывая небольшой аквариум.
— Карпы. Там карпы.
— Там инфузории, милый лекарь Ши.
— Кто?
— Бесы в виде невидимых башмачков.
Лан уложил руки на лицо, с силой провел ими к волосам, забавно, красиво растягивая брови к вискам, вверх.
— Не переживайте, они забавные, — усмехнулась Кира. — Потом покажу. Наверное. Не знаю. Чаю?
Измученный мужчина с мольбой поглядел на Юймин.
— Чаю, — понятливо кивнула наложница. — С лавандой и мелиссой.
Пока Огинская заваривала питьё, не соблюдая ничего из традиционной чайной церемонии, Лан стоял на прежнем месте, прислонившись ко столу с колбами, и из-под руки у лба следил за девушкой.
— Садитесь, — пригласила наконец Кира, первой падая на свою подушку.
Целитель прошел ко столу, молча уселся напротив, сам налил себе из чайничка ароматный напиток.
Потому что радушная хозяйка-то уже попивала лаванду, одним глазом отвлеченно рассматривая наброски грядущих технических девайсов.
За окном стояла глухая, темная ночь. Если бы не сияние многого золота в сотне метров, то…
Да нет. Не в золоте дело. А в хозяине этого золота.
Сделав пару мелких глотков, лекарь отвел взгляд от дворца, посмотрел на Юймин. Та, закусив сгиб указательного пальца, что-то дорисовывала в чертеже. Тихо потрескивал фонарь.
— Вы отдали кому-то свое сердце?
— Кха-ар!!!
От неожиданного вопроса мужчины Кира, набравшая в рот чаю, поперхнулась и выплюнула весь напиток на стол. Даже на вздрогнувшего, вскочившего целителя попало несколько капель.
— Кха-ха! Кхар! — откашливалась лавандой Кира Львовна. — К-к-не-не! — она рукой сделала знак не приближаться и сесть на прежнее место.
Лан сжал зубы, сел, полуотвернувшись, уставился в окно.
— Извините, вопрос был не… я не имел права спрашивать вас о подобном. Потому что ответ наложницы Нин, как и любой наложницы, ясен. В свое оправдание хочу сказать: вы слишком норовите избавиться от уз, за которые любая бы в царстве Хэн отдала всё.
— Н-нет… — Юймин смахнула слезы, потянулась за новой самокруткой. — Нормальный вопрос. Ответ не тот. Никому я сердце не отдавала. И я не люблю Хуаншана.
Лекарь быстро взглянул на девушку, легшую на стол грудью, потянувшуюся к приоткрытому фонарю.
— Но, конечно, не отрицаю его достоинств, — Юймин прикурила, откинулась на подушку, задумчиво уставилась в окно, где из темноты осени высекал яркие золотые искры дворец Юншэна. — Он очень сильный мужчина. Самый сильный из всех, кого я встречала. Нарочно пить яд, подносимый братом… — голос ее дрогнул, девушка медленно выдохнула дым. — Пить и смотреть тому в глаза… Он эпично и бесповоротно ставит точки в отношениях, не отнять. Переворачивать богачей и элитку вверх портками, уравнивать народ… он за свою короткую жизнь уже наворотил столько, сколько обычно в государствах не делается за несколько десятилетий, если не веков. Он не боится ни отрицания крестьян, ни завистливого гнева советников. И при этом всем Император не костенеет в тирании, он открыт всему новому, он идет вперед, волоком за собой тянет глухое свое и слепое царство. И он готов к одиночеству, знаете… я даже думаю, предай его вы, он не удивится. Он оплачет вас вечером, а утром пойдет дальше. Таким и должен быть правитель, всё — царству, ничего — для себя. Он женат на Империи Хэн, влюблен в нее, зачем ему кто-то, навроде меня… — Юймин опустила взгляд. — Всё, что я теперь хочу, черт знает, почему, — не увидеть, никогда не увидеть, как его сильное, дикое сердце заполняется потухшим пеплом, — она совсем замолчала.
Молчал и Лан.
Ответ на свой бестактный вопрос он сейчас получил. В конце концов, не зря есть давным-давняя легенда о красной нити судьбы, что бог Юэлао привязал каждому человеку к щиколотке, прикрепил её и к телу того, с кем дóлжно соприкоснуться. Нить может растягиваться или сжиматься, но никогда не рвётся. Для этой нити не являются преградой обстоятельства, время или расстояние. По прошествии времени эта нить начинает сокращаться до тех пор, пока двое не встретятся. И невооруженным взглядом видно было, как вибрирует, дрожит сейчас эта призрачная нить, ведущая из домика в саду к покоям Императора Юншэна. Как меняются взгляды еще не видевших друг друга мужчины и женщины, когда разговор заходит о.
Тогда к чему всё это?!
Целитель грохнул чашкой о стол, порывисто поднялся на ноги.
— Гладильню забыли погасить? — очнулась, выпучила глаза наложница Нин.
Эта женщина невыносима. От слова «совсем», вот вообще. И нет ни сил, ни желания даже пытаться.
— Я пойду.
Лан быстро собрал со стола наброски:
— До завтра.
— Хорошо.
Лекарь молча покинул дом.
Кира пожала плечами.
— Не все обязаны любить Вэня.
Обернулась к окну, яркому золотому солнцу в ночи.
— Так-то!
Встав из-за стола, прошла к кушетке, вынула из-под подушки три дощечки и два свитка по инженерии и залегла за чтиво.
А лекарь Ши брел по Золотому Дворцу, необычно оживленному взбудораженными слугами. Когда он добрался до покоев Императора, приготовился ждать освобождения Юншэна от наложницы, дверь вдруг отворилась изнутри, на пороге оказался Хуаншан, который будто бы и не видел даже гостя, стоявшего почти впритык ко входу. Усталый взгляд Вэня выхватил стражника справа:
— Передай первому цзайсяну, Мин Юачжану: решение принято, Лао приговорен к смерти через удушение. На рассвете.
Ши Лан перевел растерянный взгляд с лица Императора на воина и обратно.
«Лао»?! Сын Лао Чжэня?!
— А… — Хуаншан хотел было закрыть дверь, но, вглядевшись, опознал нового ночного гостя. Мотнул головой, будто пытался проснуться. — Входите, главный лекарь Ши.
Пристава облачной конницы, аристократа, с наградной должностью?!
Целитель вошел в покои вслед за Императором, прикрыл двери, округлившимися глазами уставился на мужчину. Вэнь прошел по комнате, лег на кушетку, уложил предплечье на лоб.
Так Юншэн себя еще не вел в чужом присутствии.
— Вам нездоровится? — с опаской уточнил Лан.
— Не мне, — тихо-тихо ответил из темноты занавесей Император. — Миру…
Государю не хотелось обмусоливать всю эту тему вновь. Сегодня был такой из дней, когда кажется, будто всё, к чему ты стремишься, в конечном счете не имеет смысла, ты вычерпываешь море ложкой. Напоминать Лан-Лану ту ночь, когда была разрезана рука? Ту незамеченную им пиалу с «чаем», которую предложил Хуаншану в задушевной беседе пристав Лао? Несколько дней дознания? Да фу же…
— Госу…
— Не бойся меня. Я не зверь. Ведь я не зверь. Что ты хотел?
Вэнь отнял руку от лица, приподнялся на локтях. Из-за призрачной завесы пóлога кивком поманил к себе лекаря.
— Что с вами? — лекарь тихонько подошел к кушетке, присел на корточки перед мужчиной.
— Мне снился сон, — Юншэн улыбнулся. — Будто я умер в очередном походе, Лан-Лан. Но мой цзайсян и мой второй сын побоялись сообщить об этом войску и во дворец… Несколько дней меня везли домой так же, в той же повозке, делая вид, что я жив и здоров. Отправляли сообщения от моего имени. Принимали новую одежду, «переодевали» меня, приносили мне еду и воду. А когда мое тело начало разлагаться на жаре, с двух сторон повезли по два обоза с тухлой рыбой, перебивали запах.
Лан окаменел.
— От моего имени, с моей печатью выслали письмо моему верному генералу на Север. «Я приказал» ему убить себя… — Юншэн снова улыбнулся. — Он исполнил приказ и отдал свою жизнь. А потом убили и старшего сына. Но зато были чудесные похороны, Лан.
Лекарь опустил голову.
Он не знал, что на такое ответить, но душа, сердце его были в этот раз быстрее мозгов:
— Это лишь сон. Вы слишком устали. Вам верны. Я никогда не предам вас. Скорее, буду тем, кто вашим словом оставит эту жизнь.
Император поднял взгляд, посмотрел на склоненную голову главного лекаря. Дернув бровью, отвел взгляд к покрывалу.
— Что ты хотел?
Ши Лан просто вынул из рукава сложенные листы бумаги, не глядя на мужчину, подал ему «чертежи».
Хуаншан нахмурился, принял листы, сев «по-турецки», развернул три больших листа, два положил на бедра и один — посередине.
Там, где была отрисована пара сосудов, один с высоким, но ровным горлышком, второй с горлышком длинным, извитым буквой «S», красовалось пояснение: «Намально козявьте скорлупку спасибо млъ».
Тихий вздох сверху заставил Лана вскинуть взгляд, он увидел очень, видимо, очень-очень уставшего Юншэна, который, опершись локтями на бедра, схватился руками за голову, склонился низко-низко. Лица было не видать — густые длинные волосы надежно «занавесили» Императора от слуги.
— Ваше Величество?
Вэнь мотнул головой, жестом давая понять, чтобы его «обождали».
— Итак! — Хуаншан глубоко вздохнул, сел ровно, правой рукой смахнул назад водопад волос, левой выставил перед лицом лекаря первый лист, с колбами Пастера, глаза у Императора вновь стали ясными, яркими-яркими, совсем не такими безжизненными, как раньше. — Поясни, пожалуйста.
— Туда заливается говяжий бульон… — принялся рассказывать Ши Лан, с наслаждением отмечая, как с каждым словом бодреет и бодреет Государь.
Говорил целитель долго, договорился до того, что у Вэня лицо приобрело даже несколько контуженный вид. Пусть хоть так. Вот правда, только бы не «пепел»…
— И ты… — Юншэн мотнул головой, глянул на три листа в своих руках. — Ты думаешь, что это может дать результат?
— Да. Это даст результат.
— А какой? — Император снова посмотрел на лекаря, в глазах у Вэня заплясали чертенята.
— Дней десять нужно обождать, и мы узнаем.
— А шар из стекла?
— Не имею представления, Великий Хуаншан…
— А бочка нагревающая зачем?
— Не имею представления, Великий Хуаншан. Полагаю лишь, что и первое, и второе направлено на поиски «животных».
Вэнь задумался, выложил поверх тот лист, что с колбами.
— Плесень на пирожных… Лан, а Лан, бульон в простом сосуде подвергнется тлену, в том, что с извитым горлом — нет. По крайней мере, не так быстро. Шляпотень не пролезет к сплаву мертвецов, понимаешь?
Император воодушевленно глянул на целителя, приподнял брови, удивившись вытянувшемуся лицу того.
— Что с тобой, дорогóй?
— Можно… Великий Хуаншан… можно мне к родителям в деревеньку съездить, навестить…
— Да ты что, лекарь Ши?! — искренне изумился Вэнь Юншэн. — Мы на пороге грандиозного скандала!
***
Будто нищим монеты, скупо роняй слова — их до буквы последней я сохраню под сердцем, эти губы, должно быть, сладостно целовать, только в душу твою едва ли рискнёшь вглядеться. Я смотрю на тебя и вижу, как хрупкий лёд покрывается тонкой сетью изящных трещин, и желание жить всё громче внутри поёт, и становятся вдвое проще иные вещи.
Я не в силах, признаюсь, это остановить и за миг до конца вернуться в свои пределы — потому-то иду навстречу твоей любви и уже ничего совсем не могу поделать.
(с) Ёсими
