Bad in bed

Несколько недель воздержания отразились на Кроссе не самым лучшим образом. А что хотеть? Нервы, смена места жительства, непривычно шумная обстановка вместо тихого одиночества, к которому он уже успел привыкнуть; неясно очерченные обязанности и требования на его «новой работе», а точнее их полное отсутствие, нервировали и напрягали. Он не мог понять, как можно существовать организации… ну хорошо, пусть банде, без чёткого статута и правил, не мог без них расслабиться, не понимал, Что от него надо и почему ему об этом не говорят, а если от него ничего такого и не надо, то Зачем он вообще тут? Ну не за красивые же глаза его взяли. Душа гвардейца желала приносить пользу, а не чтобы ее хозяин считался бесполезным грузом. И ещё кое-чего… желала. Кое-кого. Кросс даже не думая согласился на вступление в так называемую банду не столько от одиночества и скуки, сколько от того, что потерял дар речи от внешности к нему тогда пришедшего монстра, а стоило тому несколько минут спустя ещё и заговорить… мягкий спокойный тон, правильная речь, особенное, какое-то литературное строение предложений, словно Найтмер писал книгу, а не говорил. Кросс в момент потерялся, умер и тут же воскрес, полностью подконтрольный и согласный сделать всё, о чём бы его ни попросил этот необычно выглядящий, не особо крупный скелет. А он попросил его вступить в банду. «Согласен», — сказал тогда он, вкладывая в это слово, наверное, много больше, чем даже отражалось в его разномастных глазах. И его тут же взяли. К глубочайшему сожалению, совсем не так, как хотелось бы Кресту, а просто взяли в команду. Приняли, во второй же день после небольшой вылазки шокируя сценой избиения Киллера, которой он от Кошмара, как его, не без нежности в голосе, называли практически все тут, совсем не ожидал. Он тогда не понял абсолютно ничего. Ни почему попытка помочь вызвала настолько агрессивную реакцию, ни понимающие лица других, когда Найтмер пообещал ночью попросить прощения за недопонимание, ни довольное рыло Киллера, с которым он появился на следующий же день, нервируя своим безмолвным хмыканьем и удовлетворённой лыбой, не сходившей с его морды-лица наверное дня три, не меньше. Дальше Кросс просто перестал смотреть в его сторону, предпочитая наблюдать такую же, как у него самого, завистливо-задумчивую физиономию других и втайне вынашивая план как-нибудь проштрафиться самому, чтобы проверить, какое же такое «прости» Кошмар раздаёт своим подчинённым, что они потом не ходят, а практически летают по старому угрюмому поместью. Но на такую проверку ещё надо было отважиться, а Кросс жутко боялся в первые же дни оступиться — Кошмара разочаровать, а совсем не впечатлить и уверить в своей нужности. А потому ходил тише воды ниже травы, ни к кому в замке не приставая и боясь даже слово кривое сказать или спросить что-нибудь лишнее. Стоит ли говорить, что спустя почти неделю таких «пряток» на Кросса смотрели с интересом практически все? Нарезали круги, заглядывали под руку, даже была попытка проникновения в личную спальню, после которой Крест с паникой перепрятывал все свои «игрушки», что притащил из дому, потому как выбросить рука не поднималась, да и как без них-то… он себе не представлял. «Сегодня на вечер нихрена не планируй. В восемь собираемся в общей зале, будем жрать, бухать и в карты играть… и ещё знакомиться, задрал морозиться, конфетка!» — выбили из колеи непривычным прозвищем. «А почему конфетка?» — переспросил Кросс, всё так же опасаясь высказать своё Фэ в голос. «А потому что Плюсик», — объяснили невозмутимо, выудив и повертев в руках всем хорошо известный мятный белый леденец, хранящийся в зелёной обёртке. Кросс хранился в обёртке монохромной, но из-за скромности возражать против нового прозвища всё равно не стал — Плюсик так Плюсик. «Приходи. Всем пиздец интересно узнать тебя поближе», — объявил тогда в самый разгар дня Киллер и, нагло улыбнувшись, дабы немного расслабить и снять напряжение, ущипнул Кросса за бедренную кость. Тот манёвра, кстати, не оценил — вместо того чтобы расслабиться, вытаращил глаза и растерялся, совершенно не понимая, что от него вообще могут хотеть, протараторил, что обязательно придёт вовремя, и смылся к себе. Утюжить шмотки. А ещё принять ванную. До вечера оставалось не так мало времени, и можно было для большей раскрепощённости и отсутствия напряжения себя немного побаловать и расслабиться. Потому Кросс захватил большое полотенце, банный халат, любимый гель для душа, небольшой анальный вибратор и двинулся в душевые, надеясь, что там будет свободно и ему не придётся ждать своей очереди. От одного предвкушения изголодавшийся организм взвился, а тазовые кости тупо заныли. Кросс, больше не сражаясь с собой, припустил по коридору немного быстрее. Душевые, к его огромной радости, оказались свободны, и Крест закрыл за собой дверь на щеколду, стянул грязную одежду, сразу же выбрасывая ту в стирку, развесил полотенце и халат, сграбастав из кармана всё необходимое, и нырнул под душ, первым же делом промывая под струёй горячей воды маленькую игрушку с расширением на конце ручки вроде того, что можно встретить на обычных пробках, увлажняя ту и заодно нагревая до желанной температуры — пихать в себя холодное он никогда не любил. Зажал кнопку, скрывавшуюся в небольшом углублении в торце, и, позволив себе закрыть глаза и представить на месте своих рук руки хозяина поместья, принялся выводить ею по костям незамысловатые узоры. Вверх-вниз, меняя угол и степень давления, влево-вправо, бархатным матовым силиконом по такой же матовой гладкости кости. Тихо гудящий изогнутый цилиндрик прошёлся по левой ключице, скользнул по омываемому под горячей водой солнечному сплетению и пополз ниже: позвоночник, кряж, копчик, магия. Кросс заурчал довольно — вибрация приятно ласкала распаренную под струями горячей воды плоть, и он задержал игрушку на несколько минут возле самого входа, время от времени прижимая её, пульсирующую, плотнее, массируя и дразня сжимающийся в предвкушении сфинктер, щекоча и обводя по кругу плотное кольцо мышц, скользя лёгкими касаниями и надавливая гладким гудящим бочком сильнее. — Ох, Найтмер, сделай это со мной, да… — тихие слова смешались со стоном, и Кросс развернул игрушку маленьким тараном, сгибая ногу в колене и опираясь ею на возвышение поддона душевой. — Хочу тебя… — собственный голос заставлял его стыдливо краснеть, а твёрдый круглый кончик вибратора — дрожать в неуверенных руках. Будто для удовольствия ему мало было той вибрации, что создавала игрушка самостоятельно. — М-мх-х… — выдал он разочарованно, когда с первого толчка ему не удалось проникнуть внутрь себя. Анальное отверстие сжималось слишком сильно, поза была не особо удобной, а чёрный силикон — очень сухим, он упрямо цеплялся краями, жутко нервируя кусающего нижнюю губу монстра и никак не желая проскальзывать внутрь. Да что же оно? Ну не пропихивать же, причиняя себе боль, силой. И Кросс поспешил вибратор увлажнить — пройтись старательно языком по периметру, размазывая равномерно слюну по волнистому краю, и оставить той побольше на вершине, тут же возвращаясь блестящей от влаги игрушкой в прежнее место, выставляя таз взад, чтобы не позволить воде смыть импровизированную смазку. Жаль, что он не так легко возбуждается, и чтобы добиться от его организма выделения необходимых жидкостей, приходится хорошенько постараться, или пора бы купить наконец смазку, о которой Крест постоянно почему-то забывает. На этот раз «головка» вибратора скользнула в послушно растянувшееся колечко мышц относительно свободно, и Кросс, одним резкими движением протолкнув его на всю возможную длину, закрыл рот ладонью и согнулся в спине, почти ложась рёбрами на выставленное вперёд колено — давно не пропускавшее чего-либо в себя нутро свело сладкой судорогой, а вибратор пришлось даже придержать пальцами, чтобы тот не выскользнул и не полетел вниз, выталкиваемый содрогающимися мышцами. — Ха-а-ах… д-да, ох да, Найтмер, смелее же, пожалуйста, м-мх, как же хорошо… — рука принялась выбивать мелкий ритм, то вынимая почти полностью, то вталкивая чёрный силиконовый вибратор всё глубже, расшатывая тот в стороны и вращая по кругу, замирая с прикрытыми глазами в особо удачных позициях. Кросс всё толкался в себя, поскуливая тихо имя темнокостного скелета и роняя капли слюны, что стекали по подбородку из раскрытого рта, благо под душем за это можно было не переживать. Втиснул миниатюрную игрушку до максимума, наконец оставив ту в относительном покое, выравнивая спину и даже прогибаясь в ней назад — напряжённая плоть спружинила в воздухе, привлекая к себе внимание. — О-ох… — мерное жужжание, глушимое плотью, собственными стонами и шумом льющейся на голову и грудь воды, теперь было почти не слышно, и от этого почему-то кружилась голова, будто и правда нет никакой игрушки в нём внутри, будто это и правда член Найтмера распирает сейчас и будоражит его магию. Кросс улыбнулся ослепительно белой улыбкой и, шатнув бёдрами из стороны в сторону, чтобы прочувствовать распирающее удовольствие лучше, снова проронил тихий стон: — О да, ты умеешь сделать приятно, м-м-м, но не спеши только, я не хочу кончить так быстро, хочу, чтобы приласкал меня всюду, — собственная разговорчивость возбуждала и бесила одновременно. Кросс пробежался ладонями по костям, одной рукой скользя под струями горячей воды по шейному лордозу, а следом заныривая пальцами за распахнутые челюсти, таким образом занимая себе рот и заставляя заткнуться, а второй — намертво вцепившись в лейку ду́ша. Вот очередной сладкий спазм отпустил тело после череды вибраций, и он снял хромированную «лейку» со своего крепления, уверенными выверенными движениями приближая её, рисуя горячими струями по трепещущим от температуры и удовольствия костям и спускаясь всё ниже и ниже. И замирая с протяжным стоном с направленной прямиком на головку возбуждённого, подрагивающего от бьющих в него тонких струек члена, то приближая, то отдаляя дождик, всё меняя беспрестанно давление на до болезненного разогретую магию. Отвести дальше, чтобы струи воды накрыли всю длину, омывая напряжённый ствол круглыми каплями, приблизить, почти утыкаясь душем в набухшую потемневшую головку со стороны уздечки, усилившимся давлением толкнуть и так смотрящий вертикально в потолок орган к рёбрам, поиграть рукой, высекая ахи, охи и брызги, разлетающиеся в разные стороны от, кажется, напряжённой до предела магии, поймать струёй отверстие уретры и под сиплый выдох, таки не удержавшись, прижать головку душа к пенису вплотную, организовывая там, внизу, максимально возможное давление и почти обжигая горячими струями подрагивающий потяжелевший орган, опускаясь так мучительно медленно ниже, вздымая брови и раскрывая рот, как только напор воды останавливается где-то между подобравшимся плотным, неимоверно твёрдым узлом и анальным отверстием. Брызги, дрожь и стоны. — О-а-ах! — колени подвели, и Кросс уселся с грохотом костей об акрил поддона на возвышение — почти свалился, хватаясь за скользкие стены, вытягивая ноги и неконтролируемо подёргивая носочками от того, что сесть-то он сел, кое-как удержав равновесие, но давление-то на задний проход, в котором по-прежнему гудел вибратор, увеличилось в разы. — Во-от чёрт, Н-на-айх-х… — он зашипел, зашептал почти совсем неразборчиво, скривившись в приступе острого удовольствия, имя своей несбывшейся мечты и ещё немного мата, роняя на пол из ослабевших пальцев душ, струя которого тут же непослушно брызнула вверх, попадая в лицо и заливая глазницы, чуть не лёг под этим жарким дождём, прогибая спину и дёргая хаотично тазом, уже с откровенными всхлипами хватаясь руками поочерёдно за всё, за что приходилось: то за душу, что лила фиолетовые соки на позвоночник, то за дрожащие в экстазе колени, то за эктоорган, отчаянно сжимая тот ладонью у самого основания, смазывая летящую воду и капли природной смазки воедино. Шурнул несколько раз вверх-вниз, скупыми и рваными от раздирающего нутро удовольствия движениями буквально за минуту выталкивая себя за грань оргазма и срывая голос почти в писк. — А-ах-н-На-а-айт…м-мер… — простонал, сползая по акрилу уступа, отсчитывая остистыми отростками по белому гладкому материалу сантиметры пути собственного мало что соображающего тела вниз. — Кош-ш…мар… — сам не понял, назвал ли сейчас имя или пожаловался на неожиданную силу нахлынувшего оргазма, размазал едва фиолетовую вязкую сперму по костям, тупо уставившись в потолок. Гудение там, внизу, в собственной магии показалось вдруг таким откровенно-громким, и Крест покраснел, будто только сейчас осознавая, что, на самом деле, достаточно сильно только что шумел и его, в общем-то, могли бы и услышать, застукать, засечь, если не сказать поймать на горячем. Нажал спрятанную кнопку выключения на вибраторе и, немного притиснув его, шумно выдохнул, мелкими колебаниями пальцев дразня всё ещё жутко чувствительную магию. Вынимать игрушку почему-то ужасно не хотелось, хотелось оставить её там хотя бы ещё на несколько минут, пусть такую спокойно лежащую без вибраций и прочих прелестей, что она могла дать включённой, и он взялся снова за душ, поднимаясь на ноги и принимаясь мочалкой вылюбованно тереть разгорячённые вялые сейчас кости, вымывая каждую мелочь, от тонких плюсн на ногах до последнего бугорка ладьевидной кости на левой руке. Несколько минут кончились как-то даже слишком быстро, как и мыльная пена на белых костях, и Крест решил, что ничего страшного не случится, если он оставит вибратор на манер пробки внутри ещё на немного времени, ведь он был таким приятно-твёрдо-мягким, спокойно заполняя и в то же время постоянно будоража постоянным растяжением и давлением на нужные точки. Да и он же сейчас идёт не иначе как в свою комнату, а значит, можно будет его и извлечь уже там перед самым выходом, чтобы хоть ненамного продлить такое желаемое ноющее удовольствие. Кросс вытерся махровым полотенцем, растирая кости, будто сияющие фиолетовыми отблесками, настолько яркой казалась пульсирующая под надкостницей магия, закутался в халат, запихнув в карман гель и повесив полотенце на плечо, толкнул дверь и буквально столкнулся со спешащим по коридору Дастом. — Ой… Я нечаянно, прости, не хотел толкнуть, — извинился Кросс, отводя глаза, нервно топчась на месте, не в состоянии перестать двигаться хоть на минуту — от собственных движений игрушка немного шевелилась внутри, напрягая стенки обтягивающей её псевдоплоти, а ощущение в своем роде балансирования на грани, когда собеседник вот-вот может что-то заподозрить и узнать, внезапно будоражило кровь, устраивая выбросы адреналина не хуже, чем во время битв на смерть, которые Кросс просто обожал. — Да ладно, Кросси, можешь так не переживать на этот счёт. Киллер иногда здоровается больнее, нежели ты меня сейчас толкнул. Хватит из-за этого заливаться таким откровенным румянцем, — ответил на его попытки извиниться и по-быстрому сбежать Пыльный, перегораживая между тем дорогу. Нет, ему не захотелось просто познакомиться с новичком поближе раньше всех — он был достаточно терпелив, чтобы не наглеть и не лезть впереди команды; даже если этот новичок и вызывал определённый интерес к себе, его действиям была другая причина: — Не убегай. Я вообще-то не просто так тут брожу, по тебя и шёл. Ты видел же, который час? — А? — Крест поднял глаза к ярким двухцветным зрачкам, светящим на него из-под капюшона. — Нет. Даст ухмыльнулся, ну скажите пожалуйста, ну какая же милая потеряшка, как таким не заинтересоваться? — Все уже десять минут как тебя в зале ждут, а ты где-то пропал, вот меня и послали… Вернее, Кальмар меня послал. — Кальмар? — показавшееся почему-то неуважительным и каким-то слишком панибратским прозвище взволновало бывшего стражника больше, нежели упоминание о его нечаянном опоздании, а факт, что его, оказывается, сегодня ждали не только непосредственные коллеги, но и само начальство, так вообще чуть не отправил в Хельхейм без права на воскрешение. Кросса едва видимо подкинуло, он побледнел и поднял на стоящего рядом Пыльного откровенно взволнованные глаза: — Т-ты хочешь сказать Найтмер? Он… ждал меня? Даст ухмыльнулся тому, как моментально побелел светящий только что фиолетовыми щёчками Крест: — Почему же Ждал? Он и сейчас всё ещё ждёт. Его терпение пока не полностью иссякло — у него всё ещё есть в бокале вино, а у тебя — шанс выжить, а если о-о-очень поспешишь, то, возможно, даже не быть ублюдком в его глазах, — обычно не любящий сгущать краски спокойный монстр поймал себя на том, что старается подлить драматизма в свои слова и немного обострить восприятие ситуации. К его собственному удивлению, прямая и открытая реакция Кросса на будущие возможные неприятности привлекала, на живую мимику было приятно смотреть, а такую эмоциональность хотелось испытывать и провоцировать… «стимулировать», — поправился про себя Пыль и разжал пальцы, что до этого удерживали локоть меньшего монстра. Пусть бежит собирается, у него сегодня ещё будет шанс полюбоваться на милейшего цвета румянец на этом лице. Кросс рванул в свою комнату, как только почувствовал, что его отпустили, — распахнул настежь дверь, не побеспокоившись даже о том, чтобы её за собой прикрыть, и, дёрнув дверцы шкафа и за ними же и спрятавшись, наспех отшвырнул прочь халат, натянул на себя привычный чёрный гольф с широким воротом, белые штаны с нашитой поверх крест-накрест широкой тесьмой, впрыгнул обратно в домашние тапочки и, не разбирая толком дороги, кинулся обратно, на полпути нагнав и чуть опять не сбив собой Даста. — Да не лети ты так! — засмеялся Пыльный, хватая спешащего Креста за рукав и заставляя сбросить скорость до спокойного шага. — У него большой бокал, и Киллер за подливающего. Всё будет норм. И Кросс почти поверил — спокойствие высокого монстра, конечно, подкупало, но его перестало трясти, лишь когда они зашли в большую, почти круглую комнату, освещённую тусклыми желтоватого света лампами, а вдохнуть он смог лишь после того, как Найтмер его заметил, отсалютовал полупустым бокалом, криво улыбнулся и сказал: — А вот и виновник торжества… Ну что же, Кросс, позволь, я начну этот вечер небольшим обращением в связи с официальным изменением твоего статуса. Испытательный срок тобой успешно пройден, ты никого не убил, никто не убил тебя, на твою персону никто не жаловался, а значит, ужиться мы сможем, парни сказали, что с тобой комфортно, а твой уровень подготовки и умений в общем устраивает меня. А это значит, что мы наконец можем поздравить тебя со вступлением в нашу команду… в нашу маленькую семью, Кросс. Ты сегодня начинаешь новую жизнь, бывший гвардеец, и мы пьём за тебя, за твой новый День рождения! Кросс проморгался — «День рождения»? Найтмер сейчас и правда вместо того, чтобы ругать за опоздание, проигнорировал тот неприятный факт, что его пришлось всем ждать, и просто поднял тост за него? За его новую жизнь? За вступление в, как он сказал, семью? В груди защемило, и монохромный, глупо улыбаясь, подошёл на несколько шагов ближе, всё ещё не чувствуя себя настолько свободно, чтобы суметь решиться и сесть, ведь надо было ещё выбрать место, но явно ощущая тепло и благодарность за такие приём и отношение. Ему тут рады. Он побрёл от монстра к монстру взглядом. Возле кого же ему следует разместиться? Возле Хоррора, уминающего бутерброд с прикрытым в блаженстве одним невидящим глазом? Или возле Даста, что уже несколько минут как оставил его напротив группы мягкой мебели самого и развалился на одном из расставленных кругом двухместных диванов? Или, может… Крест сглотнул нервно и оглядел внимательно главного монстра в этом доме — Найтмер сидел, забросив ногу на ногу, царапал непривычно скрытую сейчас тёмным платком шею прямо через ткань, потягивал красное вино из высокого бокала и смотрел. Нет, не на него, как с самого начала показалось бывшему гвардейцу, а куда-то ему за спину. На плечо опустилась тяжесть чьего-то черепа, а в висок вейнуло влажным дыханием: — Ну, чего встал как целка на выданье, иди падай. Налей ему, Пылька, у него штрафная, — сказал Киллер и толкнул Креста ладонью в таз, придавая тому толчком нужной инерции. Кросс втянул в себя от неожиданности воздух и подбежал вперёд, округлив перепуганно глазницы от касания в опасной близости — из-за того переполоха, что устроил ему несколько минут назад Даст, он начисто забыл, что хотел вытащить некоторую вещь из легко поднывающей магии между его седалищных ещё в комнате, а теперь… что ему делать теперь? Терпеть? Попытаться спустя немного времени улизнуть в туалет? Сзади послышались шаги, и Кросс, опасаясь продолжения близкого контакта, поспешил ретироваться с пути Киллера хоть куда-нибудь, лишь бы поскорее, в несколько скользящих плавных шагов оказался возле ближайшего дивана и медленно и аккуратно присел, даже не смотря, куда и к кому, выдохнув облегчённо, когда внутри на такое движение всего лишь кольнуло бо́льшим растяжением, а не скрутило желанием, как в душе. — Хм-м, смелый, — промурчал мягкий голос справа, и Кросс втянул резко воздух через носовую кость, с отсутствующим дыханием начиная поворачивать голову в направлении говорящего. — Без приглашения и не спросив разрешения осмелиться сесть возле своего босса. Отважный мальчик. За это и выпьем. За решительность! Растерянному Кроссу в руки впихнули бокал, полный красной жидкости, а на плечо мягкой тяжестью лёг вектор, вжимая его ещё больше в пружинистое сидение. На лице Киллера, что сел просто на пол как раз напротив него, заиграла вдруг показавшаяся такой предвкушающей и недоброй улыбка. Кросс выдохнул — ему почудилось что-то не очень хорошее в его глазах, неужели он сделал что-то не так? Неужели испортил только что отношение к себе своим поступком и поспешностью, может, он занял место, что принадлежало убийце по праву? Кросс жалеет, если это так, он не хотел, но ох, какой же это мог бы быть прекрасный и приятный вечер, если бы не этот тяжёлый взгляд в полностью чёрных глазницах! Рядом с таким чарующим монстром, да ещё почти что в обнимку! Он не мог воспринимать векторы Кошмара чем-то отдельным и неуправляемым, они казались ему даже более важной и неотъемлемой частью его тела, нежели… хотя бы те же ноги. Ну правда, скажите, ну что такого приятного можно сделать ногами? А чёрная лоза вон как мягко лежит на плечах, грея левую лопатку и заворачивая свой кончик за шиворот к шейным позвонкам — Кроссу сложно сохранить спокойствие от лёгкой волнующей щекотки, Киллеру, судя по подёргивающейся щеке, тоже. Почему же он выглядит таким нервным? Крестик обязательно задался бы таким вопросом, если бы щёки не горели, если бы магия между первым и вторым шейными не покрывалась скользкой росой от осторожных, будто нечаянных касаний, если бы по зажатой между двух бедренных костей: своей и Найтмера — ладони не водили вверх-вниз пальцами, царапая кончиком дистальной фаланги, смягчённой тонкой пленочкой негатива, плотный ряд пястных костей. Да что тут… ха-ах… происходит? Если бы правый висок не сверлил взгляд горящего аквамарина и Кросс не замечал периферийным зрением едва видимо вздёрнутые кверху уголки губ. И пот ручьём стекает по его позвоночнику вниз. И бокал Найта, что чокается о черепушку, а следом терпкий смех, что прямо-таки ощущается на вкус, и даже на цвет, своей тёмно-хвойной хрипотцой роняя душу несчастного Креста туда — вниз-вниз, под рёбра... — Пей же, чего замер? Неужто смелость так быстро истаяла? — сопровождает Найтмер такими словами свой странный жест. — Или наоборот, набралась, и ты желаешь, чтобы я тебя заставил? Напоить с рук? И Кросс цокает зубами о край бокала, с паникой через стекло в красных прозрачных потеках наблюдая прищуренные глазницы Киллера. Что же с ним такое? Почему он так напряжён и раззадорен? На кого он смотрит? На него? Да нет же, нет, явно на Найтмера. Кажется, Кросс нечаянно влез в какую-то личную игру, что только между ними двумя. Кончик вектора натягивает ворот, заползая по спине по позвонкам ниже, словно змея извиваясь и оминая остроту остистых отростков, между пястными щекочут фаланги, плечи гладит плотный бархатный негатив. Да что же он! Голова кружится от горячего дыхания, что пахнет хвоей, а ещё почему-то мятой, и он забивает обоняние вином, что проталкивает в себя крупными глотками один за другим, чтобы не слышать, не чувствовать, не хотеть и ещё — чтобы не бояться. Вино креплёное явно — от этого голова начинает кружиться ещё больше, а ещё эта игрушка… о нет, Кросс не забыл о ней, как же тут забудешь? Кости, кажется, окаменели, тяжёлые и неповоротливые, они плохо чувствуются и ещё хуже слушаются — хочешь выпрямить спину, а вместо этого прижимаешься к тёплому боку ближе, хочешь отдёрнуть руку, а вместо этого скребёшь пальцами через ткань по бедренной кости, хочешь подвинуться… а-ах… лучше не надо, Кросс, не шевели тазом — кости будто скрипят в разбухших набравших влаги соединениях. Стыдно. Лицо наверное сейчас похоже не фиолетовую лампочку, очень жаль, что оно не такое бледное и спокойное, как у всех остальных: не такое сосредоточенное и невозмутимое, как у шефа, не такое разозлённое и взбудораженное, как у Киллера, и даже не такое вытянутое и шокированное, как у Пыльного с Хоррором, — они-то, судя по виду, уж точно не ждали увидеть этот цирк, что разворачивается сейчас вокруг фигуры Кросса. Он тоже не ожидал. Надо успокоиться. — Предлагаю сыграть в карты! — разрезает воздух неожиданно выкрикнутая Киллером фраза, и Крест вздыхает облегчённо — он почему-то больше не хочет, чтобы Кошмар его обнимал, только не тогда, когда старший товарищ его медленно убивает взглядом, хочется спросить, выкрикнуть: «Почему?», но Крест сглатывает и молчит, а Киллер добавляет: — На желания! Кажется, он вздыхал слишком рано — облегчение это не то, что положено ему чувствовать сейчас. В скользких от нервов и пота пальцах карты не держатся и постоянно выскальзывают: на пол, на колени, под таз и под ноги Даста; и Крест закусывает губы каждый раз, плюёт ругательства и с болезненно-прямой спиной возвращает их себе. Почему болезненно? Да потому что вибратор в эктоплоти чувствуется разжаренным колом — от малейшего движения магия горит, и пульсирует, и, пугая Кросса тем, что вот-вот и начнёт течь, заставляет его лицо бледнеть, как он и хотел. Позвоночник колет, словно иглами, Даст поднимает из-под своих ног очередную карту и, улыбаясь, подаёт ему, вкладывает прямо в руки, прикрыв почему-то глаза. Чего это он? Наверное, навоображал уже себе каких-то глупостей — Кросс слишком много смотрит на него последний час, боясь вернуть свой взгляд что Киллеру, что боссу, карты Кросса слишком часто падают, ускользая именно в его сторону, а ещё Кресту не стоило так крепко и бесстыдно хвататься за колено Пыльного в прошлый раз, когда решил достать предательские ламинированные прямоугольники самостоятельно. Не странно, что Кросс проиграл эту игру, странно, что никто не заметил, как на самом деле к этому моменту у него дрожат руки. Киллер смеётся: — А вот и твоя слабая сторона, конфетка, ты совсем не умеешь играть в карты. О, ты так распереживался, я вижу, раскраснелся. Ты так похож на стеснительную милую девочку, Плюсик… ах, знаю, теперь ты не Плюсик, теперь ты Сью! Кросс не против. Пусть Сью, пусть Конфетка, пусть хоть Синди, называйте его как угодно, только не заставляйте больше шевелиться и играть. Он не может играть, он не может думать — руки ватные, позвоночник влажный, тазовое дно затекло, оно зудит и пульсирует — Кроссу едва удаётся держать себя в руках и не отпускать в свободный полёт магию, чтобы не сформировала прямо тут недостающее. — И раз я сдающий, то желание тебе буду загадывать я, — лыбится довольно Киллер и с кряхтением поднимается на ноги с пола. — У меня всё затекло! А знаешь, почему, Сью? Потому что ты украл моё место! Это я там сидел, и сейчас ты мне наконец-то его отдашь… — он скользнул глазами по лицам Пыльного и Хора. — Ага, значит так, моё желание: на сегодняшний вечер Даст — твоё всё. Ты обнимаешь, угождаешь, нежничаешь и обязательно сидишь на коленях. А-хах, да. Мне кажется, он отлично будет смотреться на месте твоего папочки. Скотина ты, Киллер… Кросс не смог сказать этого вслух, он вообще сейчас предпочитает держать рот закрытым. Даст тоже зараза — вон, смотрит, откинувшись на мягкую спинку, хлопает рукой по колену. Кросс поднимается на ноги, сжав со всей силы магию, напрягая её при каждом шаге, чтобы, не дай создатели, не пролилось ни капли того, что уже собралось внутри и дразнит скользкой влагой вокруг цилиндрика игрушки, замирает нерешительно и, бросив злой взгляд на убийцу, опускается аккуратно на колено. Опираясь руками о плечи Пыльного — ну, ему же позволили обнимать. Медленно. Наверное, слишком медленно — Даст фыркнул, сжал подвздошную крепкой ладонью и толкнул вниз: — Да приземляйся уже, чё ты мостишься, словно геморрой разыгрался! Лучше бы это был геморрой — кости Даста твёрже, чем сидушка дивана, они вдавливают мучающую игрушку сильнее, толкают её резче, двигают нехотя с каждым нечаянным рывком, с каждым разом, как Пыльный говорит или тянется к выпивке, наклоняется, прижимая, чтобы взять бокал и подать ещё один Кроссу: — Расслабься, Крестик, я не кусаюсь, хватит дрожать. Крест не может не дрожать, он не может говорить и, кажется, даже дышать не может — грудь распирает от стыда, таз жжёт требующей внимания магией, он уже не видит и не анализирует. Не замечает Хоррора, что задумчиво, бродя глазами от одного диванчика к другому, жуёт чипсы, Киллера, что забыл, кажется, обо всех, как только ему вернули возможность сесть возле шефа, Найтмера, что теперь опустил глаза и подёргивает нервно мизинцем, со странным выражением лица слушая видимо какой-то секрет, что шепчет ему на ухо Килл. Кросс не видит, он сосредоточен сейчас лишь на ощущении влаги между седалищными, а ещё на усилиях, которые прилагает, чтобы отцепить впившиеся в чужое плечо пальцы, чтобы перестать так шумно дышать, чтобы не… — Кросс? — заглядывает Пыльный в горящее жаром лицо. — Что с тобой? Вселенная, какой же позор! — Я в-выйд…ду… — словно умирая, тянет монохромный и, едва сдерживая всхлипы, поднимается с чужих рук, благодарит Творцов за то, что тут такое тусклое освещение, что даже если его лицо и горит, то этого не видно так чтобы особо, что даже если штаны и намокли в известном месте, то Даст этого не заметил. Он пятится к выходу и, закрыв за собой дверь, позволяет испустить жалкий стон — создатели, какое позорище, до чего он докатился! И кривым неуверенным шагом по коридору — в дальний угол, где находятся самые близкие душевые. Ворваться внутрь, сразу же на всю открывая воду, срывая небрежно с себя одежду, ступая во второй раз сегодня под струи горячей воды и с тихим нытьём скользя рукой по измученной изведённой магии — экто пульсирует под пальцами, Кросс, закатив зрачки, нащупывает втопленную в модифицированной ручке вибратора кнопку и жмёт. Роняет стон, слёзы, что тут же брызнули из распахнутых резко глазниц, и слюну, а ещё — капли природной смазки, что заструились вниз по внутренней стороне бёдер вместе со стекающей водой. — А-а-амф-х… — это совсем не похоже на слова, это похоже на стон умирающего животного — тяжело дышащего шатающегося животного, что широко расставило ноги, чтобы хоть как-то удержать равновесие и не упасть, совсем как Кросс сейчас, упираясь дополнительно о стену рукой и лбом, скуля практически на одной ноте, и шаря пальцами по кругу сокращающегося анального отверстия, и никак не соберется с силами, чтобы начать двигать, вытащить хотя бы наполовину глубоко засевшую игрушку, от которой сейчас так безумно хорошо, что подкашиваются колени. — М-м-м, начал без меня? Ты странный. На первый взгляд тихий и невинный, но на самом деле… смелый и слишком отважный. Скажу честно, Кросси, когда увидел тебя, я совсем не ожидал, что ты в первые же недели будешь так откровенно заигрывать и предлагать себя. Крест вздрагивает от ощущения рук, что оплели грудину. Он подошёл сзади, Кросс даже не услышал, не понял, когда. Как же… как же неудобно, нехорошо получилось — выставить себя перед ним практически проституткой, просящей близости. Как же стыдно! Каким же извращенцем Кросс кажется со стороны. Так облажаться, подумать только. Как же ему теперь будет смотреть ему в глаза? А что будет, если он расскажет кому-то? Расскажет всем! Кроссу конец, надо было думать головой, прежде чем позволять себе такие слабости, нужно было прятаться, нужно было терпеть… Но почему он не смеётся? Почему пошёл за ним? Он обнимает тесно и туго, водит носовой костью по черепу, а рукой — по краю нижних рёбер, донося вдруг осознание того, что Кросс видимо тут не единственный извращенец, уверенными и совсем не скромными движениями и ласками превращая испуг в откровенную липкую похоть. — Я сначала даже не понял, что ты нацелен на меня. Когда ты сел возле Мара, а он распустил свои тентакли, я уж подумал, что ты попытаешься, отважишься покуситься на святое, но потом эти твои взгляды в мою сторону, эти карты и румянец, рваные движения. Оуф-х, спасибо Киллеру, что помог. Если бы не он, я, честно признаться, и не подумал бы за тобой идти, но… ты измазал мои бриджи, Кросси. Измазал собой — это слишком заманчивое приглашение, я не смог устоять… — прохладный по сравнению с льющейся на голову водой язык вылизывает надкостницу, спускается ниже, обследуя наверняка каждый доступный сейчас миллиметр. — Я попробовал тогда, ты вкусный, хочу ещё. Кросс дрожит под сжимающими его руками: — Т-ты… — здравый смысл вопит о нарушении границ, об абсурдности происходящего, о невозможности. Да какой здравомыслящий монстр пойдёт вот так за почти незнакомцем? Да они только имена друг друга и знают! Плоть умоляет сделать хоть что-то — плевать, он пошёл, так пользуйся, почему нет, заставь касаться, хотеть, брать. — Ч-что ты де…елаешь? — Трогаю, обследую, смотрю, Кросси. Разве не видно? Разве не чувствуется? У тебя красивый член, ты знаешь? И цвет красивый. Такой же, как был у Найтмера до того, как он стал одержим и наполнен негативом, я знаю — я узнавал. Мне нравится, хочу поиграть с тобой, приму твоё предложение. Безумие… Крест, не сдержавшись, стонет — руки Пыльного гладят слишком умело, челюсти настолько чувственно царапают шейные позвонки, он так сильно и уверенно налегает грудью… Кросс чувствует, как липнет его намокшая от горячей воды одежда к лопаткам, дрожит под ласками, да и всё пускающая гудящую вибрацию внутри игрушка не способствует конструктивному диалогу: — П-пусти-и… Я сей… час… а-а-ах-х… к-кон… — Ох, ну не-е-ет, ну что же ты, нельзя, — шелестящим смехом шуршат в затылок, одним сильным движением вздёргивают таз, поднимают в воздух, скользят пальцами по влажной горячей магии и вырывают с хлюпающим звуком и вскриком Креста вибратор из распалённого нутра. — Рано ещё, да и я хочу немного не так. Иди-ка сюда… Сью… — тихий смешок, и сильные руки подхватывают в воздух, прижимают к груди. У Кросса перехватывает дыхание, хочется кричать в голос, от того, что бывшего гвардейца несут на руках, словно какую-то кисейную барышню, от пошлости и жадности взгляда голубо-красных зрачков из-под накинутого капюшона, от вида зажатого зубами вибратора — выключенная игрушка пачкает клыки и губы Пыльного фиолетовыми пятнами, и монохромный не выдерживает — закрывает глаза. На долгие несколько минут, открыв их лишь после того, как услышал указания «лежи здесь и жди» и почувствовал, что тело его не особо бережно бросили на кровать. «Лежи и жди»… Жди чего? Возбуждение никуда не делось, ему не помеха осознание, что его только что абсолютно голого на руках по общим коридорам несли в… спальню Даста? Стойкая эрекция колышется в воздухе, когда Крест подползает по кровати вверх, чтобы лечь чётко посередине, чтобы предоставить больше доступа к собственному телу со всех сторон. Возвратившийся Пыльный улыбается удовлетворённо: — Ты красивый. Не крупный совсем, низенький, похож на него… Сыграешь для меня Найтмера? — на кровать опускается пиала с чем-то тёмным. — Сыграешь, я ничего сложного не требую, просто лежать и стонать, а это-то ты умеешь. — Я п… — Цыц. Всё, захлопни рот, пожалуйста, и не порть момент, тем более шоколад стынет. И да, закрой глаза, или лучше глаз, хах, да, вот так, хороший мальчик… Кросс послушался… Кросси закрыл… Сью утонул в желании, заскулил и откинул голову назад, как только его костей коснулась силиконовая измазанная горячей тягучей смесью кисточка: — Горячо… — Терпи… босс, — на этом слова закончились. Вообще. Зато началось другое — медленная пытка жаром и удовольствием. От контраста температур кости вело — горячее нечто, что размазывал по его телу Пыльный, грело, стягивало, липло. Мазок за мазком, кость за костью, дюйм за дюймом оно покрывало всю доступную надкостницу, пряча её под собой, словно под одеждой, — странным латексным костюмом, второй кожей. Вот уже все рёбра, руки и плечи измазаны липкой густой жижей, что немного успела остыть и не жжёт последние минуты так откровенно, вот позвоночник практически «зашпаклевали» начавшей густеть сладостью — теперь тёмный, он изогнут для чужих касаний требовательной дугой — выставляет таз вперёд, как бы давая без слов понять желания снизу лежащего. Но Пыльный игнорирует, не опускается ниже, наоборот — ползёт вверх, волнуя двухцветным сумасшествием во взгляде, упирается по обе стороны груди руками, наклоняется и лижет. Вместо поцелуя, прямо по щеке, размазывая тёмную, почти чёрную сладость — словно какой-то зверь, животное, что на чистых рефлексах желает продолжить свой род, только вот он сейчас хочет не потомства, а удовольствия. Тихое рычание и нежные укусы по шее вниз, засос, оставленный на ключице, и ощущение почти что вездесущего языка ниже — на каждом ребре: сверху и между ними, на внутренней их стороне и на солнечном, на срощенных нижних и маленьких ложных рёбрышках — он слизывает, обсасывает, растирает. Кросс скулит от перенасыщения эмоциями — слишком полно, слишком волнующе, слишком чувственно и возбуждающе, слишком. Особенно если скосить вниз глаза. Там — собственные снежно-белые кости превращены Пыльным в пошлое грязное безобразие. Чёрный шоколад, больше размазанный, нежели слизанный, блестит на надкостнице, смешавшись со слюной и сочащейся из буквально каждого сочленения фиолетовой магией. Почти чернокостный. У Кросса у самого забивает дыхание от их вида, он и сам не больше нескольких часов назад представлял себе подобного цвета кости. Над собой, позади и вокруг, скребущие и проталкивающие, доступные… Кажется, они делят с Дастом одно желание на двоих, и желание это — владеть Маром. Только вот если бы подобное и могло претендовать на реальность — у Пыльного было бы раз в десять больше шансов с ним остаться, ведь то, что он делает, что вытворяет… Кросс и вполовину не столь искусный любовник — ничего странного, с кем же ему было учиться? Язык и руки Даста перекочевали с рёбер на позвоночный столб, снова заставляя монохромного ныть и почти что умолять того опуститься ниже, кричать, чтобы пальцы не скребли по симфизам, размазывая сладость в смешении с магией, чтобы губы кончали обсасывать торчащие острыми горками остистые отростки и принялись наконец сосать кое-что другое. Пыльный смеётся, слыша такие наглые упрёки, — тихо, почти беззвучно, как умеет, шепчет что-то о нетерпеливости и плохой звукоизоляции в замке, а ещё гладит — там, внизу, наконец задевая жаждущее внимания отверстие, так незаслуженно игнорируемое им до этого. — Да, давай же, мв-в-х… — скулит Кросс, цепляясь руками за плечи и давя, давя так и не сбросившего с себя мокрую толстовку монстра вниз. — Возьми… — и Крест не знает, о чём именно сейчас просит больше: чтобы взяли его или у него, чего хочет больше: почувствовать мокрый жар рта на себе или твёрдость члена внутри ноющего экто. — Как скажешь, — соглашается с такими требованиями Пыльный, щекочет дыханием седалищные, а потом наклоняется и берёт — резко и жадно, и на всю длину, заглатывая фиолетовый член сразу и полностью, опасно прижимая основу зубами и дразня где-то там по центру языком. Возможно ли скулить ещё жалостливее? Дышать ещё глубже? Стонать ещё громче? Царапаться ещё отчаяннее? Тогда Кросс сделает это. Колени дрожат, поджатые к себе, а язык Пыльного, на который впору молиться, ползёт вниз… и ввинчивается в так хорошо и качественно растянутое до этого отверстие — глубоко, до звёздочек перед глазами, толкается там и пускает волны, заставляет усомниться в адекватности восприятия бытия — Кросс плывёт от этих ощущений, когда кажется, что острый кончик достаёт к самой простате — это вообще возможно? Когда язык заполняет почти полностью, когда мелкими поступательными приносит удовольствия в разы больше, чем приносила вибрация несколько часов назад. — Ах, возьми, прошу тебя, прошу! Сейчас! — Кросса не нужно просить умолять, он и так не может сдержаться, собственный язык будто живёт отдельной жизнью, независимый от остального тела сыплет просьбами и фразами, от которых завтра будет так стыдно, но если Даст прислушается к ним, то сегодня будет так хорошо. Пыльный накрывает собой, трёт грудью снизу вверх, собачкой молнии раздирая тонкую кожицу на костях. Кросс шипит — ну что за дурость и упрямство, до сих пор скрывать свои кости под никому не нужной тканью, прирос он к ней, что ли? — Сними. Двухцветные зрачки горят не то несогласием, не то вызовом, не то сомнением, Кросс собирает всю свою выдержку в кучу и улыбается криво — так, как умеет иногда улыбаться Найтмер, прикрывает одну глазницу ладонью и повторяет уже увереннее, громче, грубее, ведь Пыльный хотел Кошмара, а не неуверенного бывшего гвардейца под собой. Ну и что, что он просил просто молчать и стонать? Кросс не умеет соглашаться и делать в итоге что-то наполовину, он хороший исполнитель. Во всём. — Раздевайся, ты слышишь меня? Слышишь, что говорю? Это… приказ. Секундное замешательство и вспышка возбуждения в ярких сине-красных зрачках. Даст поднимается перед ним на коленях, с шелестящим «Да, босс» сбрасывает с себя прилипшее к телу мокрое худи, играя широкими плечами, медленно и вызывающе стаскивает через голову футболку. Его глаза горят, через рёбра бьёт свет пульсирующей тёмной души. О да, Кросс угадал, ему понравилось: — Полностью. Я хочу тоже увидеть тебя. Лёгкая улыбка на сероватом лице, голые кости — крепкие, ровные и красивые, но такие странные — пепельные и неоднородные на цвет, будто припорошенные прахом. Он оставил на себе только туго обмотанный вокруг шеи красный шарф, которого Крест под тенью капюшона почему-то не замечал раньше, сбросив послушно всё остальное. Замер в полутьме своей комнаты, позволяя оценить, осмотреть. Взгляд Креста пополз неспешно вниз: двуколор горящих зрачков, измазанный фиолетовой магией подбородок, спрятанная в клетке рёбер душа, подсвечивающая будто ультрафиолетом… Тёмного тусклого ежевичного цвета достоинство, смотрящее практически вертикально. Невозможно отвести глаза — оно притягивает к себе всё внимание, и Кросс ёрзает по кровати. Ох, было бы неплохо ещё поиграть, доставить ему удовольствие, но собственные кости гудят от напряжения, кажется, в висках шумит, грохочет от прилива магии. Он слишком долго ждал, слишком сильно извёл себя: — А теперь трахни. Будь добр, доставь удовольствие… Крест ни на секундочку не жалеет, что так случилось: что он не уследил за временем и опоздал, что сел с перепугу возле босса и разозлил этим Киллера, что проиграл в карты, что ему пришлось обломиться с пробкой и выдать себя, что Пыльный принял его непродуманность за приглашение и пошёл за ним, что сейчас вдалбливается в него яростно и со всей силы. Вот о последнем Кросс особенно не жалеет. Кричит, стонет, подмахивает, но вот точно не жалеет. Вот так познакомился поближе, вот так влился в семью, вот так сблизился. — Да, Даст, дай мне больше, дай глубже, дай сильнее! — не первые его слова и не последние. Кросс никак не прекратит подскуливать и стонать, Кросс так ненавидит себя за то, что в такие моменты никак не может заткнуться, причитая, по его мнению, будто последняя похотливая сука, ведь было же что-то о плохой звукоизоляции… если ему не изменяет память. А может, и не было, ах, плевать: — А-а-ах! Да! Ещё немного, ещё… — на самом деле уже больше не надо — тугие струи стреляют в почти отсутствующую щель между телами, вязкую фиолетовую магию размазывают ритмичными резкими движениями по костям — ему уже достаточно, он уже затих, замер выгнутым звенящим от сладкого напряжения луком под всё ещё двигающимся партнёром, сбивая того конвульсивными подрагиваниями и вдавливая берцовыми костями в себя — глубже, до предела, по максимуму. Даст рычит недовольно — он не пришёл к финалу так быстро, он отдирает от себя, отцепляет руки, переворачивает грубым движением с шипящим «задницу кверху и не мешай» и продолжает, за неполную дюжину толчков нагоняя темп до прежнего и побуждая Кросса скулить на одной ноте — нутро после оргазма сжимается слишком сильно, плоть слишком чувствительна к резким толчкам и шлепкам, так сложно держать себя, не позволить коленям разъехаться в стороны, а себе — просто отключиться, перед глазами плывёт и рябит, или… что это рябит в воздухе под самым потолком — мелкое прямоугольное пестрящее изломами что-то… у Кросса наверняка уже визуальные глюки от переутомления и переизбытка эмоций, ох, нужно было бы перестать ронять бесконтрольно слюну и прекратить скулить. Но хлюпающие звуки тогда слишком режут слух, уж лучше слушать свой срывающийся дрожащий голос и чужие хрипы… да ещё этот странный не то треск, не то белый шум, что только что долетел до слуха вместе со сказанными где-то далеко словами: «А-ак-х кК чёртТу, хваАт-тит, большШе не-мМогу!», что словно занавес волнующей точкой закрыл уверенность в своём, оказывается, не прошедшем сумасшествии. Кроссу наверное стоит подумать об этом позже, повспоминать, были ли у него галлюцинации прежде, но не сейчас. Сейчас ему плевать, даже если с окна в потолке выглянет давно мёртвый ребёнок и снова предложит ему сотрудничество, он не перестанет стонать, не перестанет всхлипывать и подаваться навстречу в повторно нахлынувшем возбуждении, поддерживая чужое стремление добраться до пика чем поскорее. «Давай же, Даст, давай, ты сможешь вытолкнуть меня за грань ещё раз»… конечно сможет, горящие силой и жаждой зрачки и безумная немного полуулыбка подтверждают это… … — Кажется, у кого-то сегодня будет длинная ночь, эх… — уронил Хоррор, разворачиваясь возле дверей спальни Пыльного и неспешно удаляясь по коридору. — Ну что я тормозил, надо же было отважиться прийти раньше, вдруг бы и меня… эх… — вздохнул он повторно, скривился и махнул рукой. — …И Килл с Найтом куда-то запропастились… Пойти поесть что ли, раз провтыкал сегодня все свои шансы на развлечься… или, может, подождать… — красное яблоко зрачка впилось в прикрытую дверь, из-за которой до сих пор раздавались судорожные всхлипы. Судя по звукам, им осталось совсем недолго. Врываться и прерывать, пугая, Хор, конечно же, не хотел и не собирался, но вот застать разнеженных, довольных и раскрепощённых монстров сразу после секса было бы неплохо — шанс, что пошлют вместе с его возникшими только что желаниями и предложениями, будет намного ниже, чем подожди Хоррор и подойди с ними позднее. «Да, неплохое же решение», — подумал он, снова развернулся на месте, неслышными шагами возвращаясь по коридору и замирая напротив закрытой двери. Он попробует, должна же ему хоть когда-то улыбнуться удача, особенно учитывая те факторы, о которых он узнал сегодня. Хоррор улыбнулся и прикрыл мёртвую глазницу: — Да… — пророкотал негромким, но пугающе хриплым басом. Однозначно, он не ошибся, он видел то, что видел, и теперь вот точно не упустит свой шанс.