Из страшной русской сказки

      Винд торчал в навигаторской рубке. Как они причалили, народ по большей части уполз через северный берег увидеться с братьями и предложить помощь. Потом, правда, слышал суету на палубе: на Моби Дик младший явилось пятеро комдивов, о чем-то долго говорили с Отцом. Винд остался на корабле — изучать чудаковатость их маршрута, на который вывела вивр-карта Марко. Особенность вивр-карты в том, что она тяготеет к владельцу по кратчайшему пути, то есть по перпендикуляру. Выходило, что они должны были пройти по прямой. Но чем ближе они подходили к пункту назначения, тем больше их курс походил на змейку.              Любопытно. Надо будет найти Марко и поговорить с ним об этом, наверняка этому есть объяснение.              Винд внес коррективы в карты, отметил комментарии в бортовом журнале и вивр-карту Марко сложил бережно между исписанных мелким убористым почерком листов.              Солнце тяготело к горизонту и заглядывало рыжим лучом в иллюмиратор, выхватывая письменный стол и принадлежности. Винд закрыл книгу, откинулся на спинку сухого стула.              Поднялся и собрался выйти из рубки, но комнату у него за спиной озарило неровным колыхающимся холодным светом. Винд обернулся.              Бортовой журнал на столе вспыхнул голубым пламенем. Винд подскочил к столу. Голубое пламя Марко, известно каждому, не обжигает. Он попытался сбить пламя. Раскрыл книгу.              Горела вивр-карта.              Воспламенилась, как фосфор на спичке, вспыхнула и чуть не обожгла податливые горению бумажные страницы журнала. Пламя обхватило всю вивр-карту разом и Винд побоялся, что она обсыпется в его руках пеплом, но пламя горело факелом, длинным хвостом облизывало потолок комнаты.              Сердце ушло в пятки. Вивр-карты не горят просто так.              Винд стремительно вышел на палубу. Совещание комдивов в полном составе уставилось на него, стоящего с пламенем на вивр-карте, дергающейся куда-то в сторону скалистых берегов на севере острова.              — Отец, Марко в опасности. Она чуть не убила нескольких из нас, — сказал Изо. Винд не совсем знал, о чем разговор — должно быть, о той женщине, что кошмарила команду на протяжении недели с небольшим.              — Нет нужды. Марко знает, что делает. — Белоус поглядел куда-то в сторону скал. Винд отпустил пламенеющую вивр-карту. — Вмешаться сейчас может сделать хуже, — после недолгого молчания сказал Отец.              Карта начала обгорать по краям, и народ на палубе вцепился в нее взглядами. Пепел осыпался с краев с минуту, а потом все потухло разом, схлопнувшись пламенем, и вивр-карта осталась лежать на ладони, потеряв треть площади.              Белоус вполне удовлетворенно улыбнулся, оглядев сыновей.              — Почему хуже, Отец?              — У семи нянек дите без глазу, — сказал он. — Эйс! — Огненный кулак, сидящий на борту в позе портового работяги, поднял на Отца задумчивый взгляд. — Где они сейчас?              Эйс ответил с недолгой паузой.              — На скалах.              — И вивр-карта туда тянется, — сказал Винд. Ребята притащили карту острова от руки Марко, и судить о простейшей географии не составляло труда. Отец покачал головой.              — Не будьте ведомы страхом, — напомнил Отец, когда тишина на корабле снова стала казаться напряженной.                     За воротник потащили. Даже не за воротник. За шкирку. Резким движением выволокли на скалы, подцепив острием копья рубаху. Марко вылетел на мелкую воду, закашлялся, сплюнул воды с добрый стакан, когда копье о себе напомнило, раздробив в мелкую крошку гранит в нескольких сантиметрах от руки Марко, которой он уперся, чтобы отдышаться.              Марко обернулся, хотя драться, промокший до нитки и по колено в морской воде, не сможет. Над ним возвышался воевода. Сигнал обратить внимание был красноречивый. Он поднимал копье, перехватил его, направил на Марко. Если старик пробивает острием камни, Марко, по правде говоря, просто ничего с ним не сделает. На Волю можно понадеяться только.              Ветер с моря раздувал его бороду. Глаза светлые, почти белые, глядели на Марко свысока сурово, безжалостно и строго. Позади, за широкой спиной воеводы, над морем стояло с три десятка его воинов — одинаковых, как под копирку, каждый — с копьем, с щитом, с ножнами, стоят в воде по лодыжки, но волна их не заботит нисколько. В темной морской воде, отдающей чернотой из-за цвета скал, их доспехи отблескивали металлом, хотя солнца не было.              Тяжелым копьем воин моря владеет безупречно. Марко дышит сквозь зубы, все не может отдышаться. Следит за каждым движением воеводы. Тот острием ведет Марко по груди. Одно резкое движение — и Марко даже собраться с Волей не успеет. Его просто пришпилят к скале, а морская вода не даст регенирировать. Пиздец. Только воин к убийству не склонен. Отнимает копье жестом доброй воли. Указывает им в сторону.              Приглашение и обещание не убить в одном флаконе. Марко, сжав зубы, переводит взгляд, куда указывают.              Один из воинов выходил из моря с женским телом на руках. Коса касалась воды. Марко — будь он хоть сам подвешен за шкирку, отсюда видел. Дыхания нет. Тело мертвое. Сколько она провела в воде? Минуты с три?              Тогда воевода перед ним кончиком лезвия снова касается груди Марко, что капля крови выступает, едва соприкоснувшись с лезвием. Во власти воды феникс не бессмертен, и булатное острие пустило кровь, едва задев кожу.              — Жизнь за жизнь. Помоги ей, — тяжелый, грудной голос медленно гремел в ушах. Так неторопливо внушительно говорят только люди специфического склада и позиции. Так говорит Отец, например.              Марко глядел на воина снизу вверх. На его седину, сильные руки, широкую грудь в доспехе, на то, как он стоит, и кольчуга — как пена, а латы — как чернеющая бездонная подошва волны. На тридцать его подручных, тыкающими пиками небосвод от того, как низко летит сизое небо. На обретшую плоть Ягу с бледным лицом и синюшными губами, что, запрокинув голову и свесив безвольно руку, свисала с рук одного из витязей.              — Если смогу, — сказал Марко.              Вытер рукой воду с лица, норовящую в глаза. Укол копья перестал щекотать грудь. Воин опустил оружие, подал ему руку. Марко поднялся. От морской воды было дурно, но чтобы быть хорошим врачом и спасать жизнь, сверхчеловеческих возможностей не нужно было. Марко оглянулся на очередную поднимающуюся волну. Тащить ее дальше было могло быть опасно. Воины подняли щиты. Морская вода на удивление отпрянула в отдаление. Марко забрал ее с рук богатыря — ростом выше Марко.              Кто это нахер вообще такие? На вид не рыболюди, а вылезли из моря, как из дома. А водяной не соврал, когда сказал, что они в море. Кто ж знал, что буквально?              Привыкшие вытаскивать людей с того света — Эйса в частности, который из-за шила в жопе не утонул только каким-то божьим провиденьем — руки делали все сами, вне зависимости от того, что на уме. Лишь бы сердце у девочки билось, а то он ей ребра переломает. Свесив ее с колена, Марко надавил ей на спину — у нее пошла вода носом и ртом — наглоталась. Уложил на спину. Волосы прилипли к ее лицу. Кровь, где Марко задел ее когтями, — на лице, на шее. Рубаха облепила плечи. Эта шея, что он чуть не сломал. Прикоснулся рукой, пальцами надавив на мраморную холодную от морской воды кожу. Бьется. Это хорошо. Надо, чтобы не перестало, а риск такой был. Ладонь, опустившаяся на грудь, не чувствовала вдохов. Но в целом, дело за малым.              Приподняв ей шею и пальцами задержавшись на груди, чтобы чувствовать, где предел ее вдохов, Марко наклонился над ее губами. Сделал два медленных выдоха. Грудь последовательно поднялась податливо — хорошо, значит, дыхательные пути не забиты и не отекли от соли. Секунды отсчитывал продолжавшийся замедленный пульс у нее на шее. Холодной водой, медленно бьющей в ослабевшем за щитами витязей трепало ей разбитую косу, с которой слетала лента. Марко наклонился над ней снова. Дыхание она подхватила через несколько попыток, когда ее губы шевельнулись в дрожи от самостоятельного выдоха без давления ладони на груди. Очнется через несколько минут. Марко поднял ей большим пальцем веко, зрачок сузился от дневного света. И морская вода не даст ей переубивать все живое перед ней. А еще он сам от того, что искупался, обрел человеческий вид. Воин, все стоящий перед ним, не выглядел агрессивно. Стоял, как на страже. Как на карауле.              — Порядок. Жизнь за жизнь, — сказал Марко, усаживаясь на скалы. Море успокаивалось. Небольшая рота воинов стояла, распрямившись, в разбегающихся ясельных теперь по сравнению с тем, что было десять минут назад, волнах. Пузырившее на острых скалах море разравнялось, небо приподнялось, и где-то в прогалине туч даже выпал, как кишки из живота, луч солнца.              — Щас сдохну, что так холодно? — прошипели сзади. Марко обернулся на поднявшуюся Ягу. Все еще бледная, с нездорово поалевшими щеками от того, как дыхание вернулось к ней, она обхватила себя руками. Бросила взгляд на Марко. Потом на стоящего перед ней воина. — О, дядя, добрейший денек. Что это за подстава?              Голос ее дрожал от того, что ее пробивало ознобом. Воин перехватил копье, посмотрел на Марко — похоже, только теперь поверил, что он ее вытащил.              — Ты просила, чтобы никто не умер.              — Да, я в том числе.              — Вода морская вам обоим пошла на пользу. Тебя уняла, а молодца расколдовала.              Яга ежилась, стучала зубами, но словам внимала.              — Ну, молодца я бы и сама расколдовала. — Марко смерил ее взглядом. Если бы она его «расколдовала» до того, как попыталась прикончить этой своей смертельностью, он бы помер, собственно. Выходило, ее заговоры вроде как спасли его от нее же самой. Она сама-то это понимает? Где вообще пределы ее фрукта? — Но да. Унять меня — это хорошо. Это правильно. Спасибо.              — Коли так, пора нам в море. Тяжек воздух нам земной, — последнее воин сказал уже как будто Марко.              Врач поднял на него взгляд: он оглядел Марко с головы до ног, будто хотел разглядеть намеренья. Потом вроде удовлетворился и махнул своим людям. Марко наблюдал своими глазами, как весь этот взвод благополучно углубляется в море, пока последнее перо не скрылось под плечом волны. Яга поднялась на ноги. Шатающимся шагом вышла на сухие камни. Свистнула в пустошь болотную.              Марко обернулся. Поднялся. Вода стекала с рубахи, кровь текла по груди. Она расплетала косу, отжимала волосы. Ее трясло, но со стороны лугов летела к скалам ее ступа.              — Что у тебя за фрукт? — спросил Марко. Она не обернулась, не задумываясь, ответила спертым голосом:              — Яблочки найдутся дома.              — Я не про это.              — А про что?              — Что за фрукт ты съела? Какой тип, как называется?              — Не понимаю, о чем ты, солнцеликое ты мое чудо в перьях.              Марко смотрел на ее лицо долго. Потом догадался.              — Ты вообще не знаешь, где находишься, да?              — Не знаю.              — И кто мы такие, не знаешь. И про дозор? Про фрукты? Про эру пиратов?              — Неа. Спасибо, кстати, — она указала она него пальцем, но тут потупила взгляд. Обвела его указательным пальцем. — И правда, человеком стал? Вроде должен был кудахтать на жердочке.              — Морская вода всегда отменяет силу дьявольских фруктов.              — А-а, — покачала она головой. — Ладно. Да, я только знаю, что ничего не знаю. Я и людей-то не видела. Лет как пять.              Марко покачал головой. Итак, выходило. Корень всех их проблем по прибытии состоял в необразованной женщине. И если только теперь Марко верно видел, в ее глазах, бегающих по всему, кроме него самого, было еще кое-что, что ей руководило. Он усмехнулся. Она вдохнула шумно. Повернулась к нему, но прежде чем что-то сказала, Марко покачал головой, развел руками в мирном жесте.              По мере того, как с них обоих стекала морская вода, пламя Марко зализало рану у него на груди, и она возвращала себе контроль над своими силами. Когда Марко шагнул к ней навстречу, она ткнула его в грудь снова окостеневшим пальцем, чтобы не подходил ближе.              — Не бойся.              Он прикоснулся пальцем к ее щеке. Смазал кровь с пореза, оставшегося на коже с того, как они кубарем катались по неровным скалам. Под мягким исцеляющим пламенем рана затянулась, и только кровь смазалась вдоль скулы.              — Голубое пламя. Восстанавливает, — сказал он. — Твои силы на меня не действуют, — сказал он, кивнув на ее костяной палец. Она им же указала на поросль мелких цветов, торчащих из мха. От того, как отчертила в воздухе линию, как по линейке цветы завяли и скорчились. Проверяет, не в том ли дело, что с нее все еще ручьями стекает морская вода.              — Интересно выходит. Но я ничерта не понимаю.              — Я объясню, йой. Только не теряй самообладания.              — А ты не выводи меня из себя.              — Договор?              — Договор.                     Давненько не было такого, чтобы какой-то вопрос решали полным составом командиров дивизий. Два часа назад по словам Эйса Яга была здесь, и теперь, когда на скалах над морем собралась вся команда во главе с Отцом, ни Марко, ни Яги здесь не было. Эйс сказал, Яга была в избушке, которая ушла в лес. Винд сказал, что Марко сместился к центру острова и, похоже, был где-то в чаще.              Харута обошел скалистое плато за пятнадцать минут. Показал: следы битвы — копейные следы, стрелы. Меч, вошедший в камень по середину клинка. Виста над этим долго стоял. Кровь на некоторых камнях — совсем немного, царапины. Но и погибшие на камнях цветы, иссохшие в том же сценарии, как когда на кладбище кораблей Яга устроила показательное выступление. Обломки ее метлы прибило к скалам. А с виду — такая отпадная малышка.              Вивр-карта Марко покоилась у Татча на руках. Немного пугало видеть неровный со следами тления край, и все же его жизни больше ничего не угрожало. Команда чуть было не устроила переворот и собралась перевернуть остров вверх дном, но Отец одернул: с тех пор как обуглились уголки, больше вивр-карта в размере не теряла.              Татч потянулся к сигаретам, достал пачку, сунул сигарету в зубы. Чиркнул спичкой, огонек наполнил тусклым светом поздние сумерки. Прикурил. Затушил ее, встряхнув рукой. Затянулся, выдохнул. Ритуалы эти были безупречны в своей отточенности и приводили в себя.              — Если это она чуть Марко не грохнула, лучше вообще не разбираться, — сказал Изо, прервав долгую тишину.              — Не она это, — сказал Виста. Виста — уравновешенное звено их команды. Изо изогнул бровь в насмешке.              — Они уже дрались на смерть раз.              — Да не на смерть они дрались, — махнул Виста рукой. Показал на следы разбитых камней. — Не поднять ей копье, которое пробивает скалу на две ладони в гранит. Может, они вообще вдвоем бились с копейщиками, которые тут топили целые корабли.              — Если бы Марко дрался с тридцатью пешими, тут было бы тридцать трупов, — сказал Харута.              — Марко — врач, — напомнил Отец. Гудение его голоса, отдающегося от черного вперемешку с вкраплениями слюды гранита, отдавалось эхом в головах. Море билось о скалы. Не штормило — омывало, пенно шумело в ровном беге. — Он не ищет смерти людей.              — Верно, Отец, — подхватил Виста. — И Яге он что сказал: велел ей взять себя в руки. Фрукт ее опасен, но она с ним не полностью управляется. К тому же вивр-карта невредима. Его жизнь в безопасности. А девочке помочь надо. Вон спросите у сестричек: явились бы мы в их дом — тоже бы метлой огрели перво-наперво. Дело ясное: кто-то приходит в твой дом с оружием — сначала отвесить пиздюлей превентивно, потом уже спрашивать.              Отец провел кончиком алебарды по камням, где пересохший мертвый мох улетал по ветру, стоило его потревожить.              — Не полностью в мире с собой, значит? — задает он вопрос в пустоту. У комдивов ответа нет. — Никто не может жить в одиночку, сыны мои. Вы-то это должны знать.              — С собой-то может и в мире. А с фруктом нет. От фруктов — лекарство одно, — сказал Татч.              Виста посмотрел на него с осуждением: он битый час внушал команде благоразумие в попытке удержаться от воинственности, которой требовала ситуация. Лекарство это было не ново и Харута уже попытался его использовать. Но успокаивать огорченную женщину, пророчающую тебе смерть, нужно не наручниками и не цепями.                     Эйс шел за домовым след в след. Мальчишка, напялив шляпу, шагал между узкими стволами высоких осин, и Эйс ловил неприятное дежавю того, как они шагали ровно также беззастенчиво, но уже совершенно не разбирая дороги. В прочем, домовой сразу — на опушке — предупредил: не соваться по сторонам, тогда тропа не подведет.              Вот и шли рядочком, некоторые деревья обходили причудливой восьмеркой. В ответ на напоминание Изо, что идти прямо было бы проще, домовой встал, обернулся и посмотрел на Эйса.              — Так мы и идем прямо, дурочка! Вы здесь — чужаки, и лес вас водит за нос, что вы прямое от кривого не отличаете. Так и скажи ему, чтобы не раздобурдывал. А то так заведу! — мальчик показал кулак. Эйс выдохнул, присел перед ним на корточки. — Опять вас леший будет отлавливать.              — Лучше не надо.              Домовой долго смотрел ему в лицо, потом пыхнул по-детски и пошел дальше. Ворчал под нос:              — Это он только с виду такой милый дедка, а на деле — такое страшилище. Росту — во! — он указал на макушки деревьев. — Силищи — во! И жуткий — просто страх!              В какой-то момент рассказ о Лешем увлек его самого и он шел чуть не вприпрыжку, размахивая руками и болтая о жути местных обитателей.              Над островом поднялась ночь. Молодой месяц светил ровненько посередке неба, и в лесу было светло. Двадцать минут пути вывели их на небольшую поляну. В темноте ночи избушка, стоявшая к пришедшим спиной — то есть стеной — казалась серой и жутковатой. Виста присвистнул. Татч хмыкнул, покачал головой. Изо стоял, спрятав руки в рукава.              Эйс откашлялся.              — Как там она говорила? Как его звали? — он выдохнул, вспоминая то заклятье, которым Яга поворачивала избушку к себе передом. — Степен? Викторович? Черномырдин. Или Виктор Степанович…              Избушка к удивлению пиратов нехотя, со скрипом повернулась к ним передом. Всем своим видом умудрялась демонстрировать, что не должна этого делать. Куриные лапы переступили несколько раз, прежде чем избушка замерла в претенциозной позе, чуть ножкой не потопывая. Эйс улыбнулся.              — Морды бы свои видели.              — Охереть, — сказал Татч, усмехнулся. — Такого я еще не видел.              — И что, она в этой конуре живет? Ясное дело, свихнешься, — сказал Изо.              — Она больше внутри. Идем, — сказал Эйс, поднявшись на крыльцо. Потом, правда, принялся убеждать их одному ему видимого проводника, что Яге они ничего не сделают.              Татч усмехнулся. Подошел к нему и шагнул в двери вперед, придержав брата за плечо. Эйс сначала возмутился, но когда увидел осколок камня у Татча в руках, отшатнулся. Фрутовики все одинаковые.              — Держись позади, малыш.              — Ты думаешь, эта херня сработает? — спросил Эйс.              Татч обернулся на него, улыбнулся широко. Да, она пророчила тут ему накнуне некрасивую смерть, но такое часто бывает с девушками, если здорово выведешь их из себя. Иногда могут даже приложить к этому свои тонкие нежные ручки. Главное — унять вовремя и нежно.              — Сработает.