Ты.

Я любил твои длинные огненно-рыжие волосы. Любил наблюдать, как они шутливо переплетались на ветру, то и дело запутываясь в причудливые волны, создавая неряшливый вид и некую свободу стиля. Твое коричневое дорогое пальто до щиколоток и яркий оранжевый галстук клеймом отпечатались в моей памяти. На моих подушечках пальцев до сих пор присутствует то приятное фантомное чувство нежности шелка, когда я завязывал столь врезающийся в восприятие твоего образа элемент одежды на бледной шее. Ты ведь никогда не снимал его. Гордился тем, как сильно тебе подходит приобретенная из за должности и выточенного авторитета деловитость. Твои небесно-голубые глаза манили меня рассматривать их снова и снова, с каждой секундой поглощая все глубже, не желая отпускать из всегда столь колких объятий твоего родного, так горячо полюбившегося нарциссизма. Бархатные белые руки, что с грубостью и неким отвращением гладили мои скулы при небрежном поцелуе где-то в тени. Я никогда не забуду, с какой силой ты впивался с мои бедра ногтями, заставляя меня издавать сдавленный скулеж от приятной, все нарастающей боли. Твои тонкие, слегка розоватые губы, с ненавистью окликали меня в присутствии остальных членов уважаемой компании. А то, как ты отчитывал и самоутверждался за счёт моей обиды, только больше подталкивало изменить твое мнение. — Яори, подошёл! — Командует первый по счёту, без стыда и совести сверля уверенным и вдалбливающим в стены взглядом дверной проём собственного кабинета. Черноволосый был прямо напротив, все с той же вечно открытой нараспашку дубовой дверью. Такое негласное правило "не смей запираться" Было принято Азом, чтобы контролировать все рабочие процессы своего невежественного помощника, званием коего наградили люди выше. Робкие, потяжелевшие от страха и предвкушения выговора шаги, стали лениво переминаться все ближе и ближе к коридору, пока тёмная свободная кофта чуть выше колен ощущала на себе сжимание и оттягивание ткани пальцами с короткими, где то сгрызаными до крови ногтями. Короткие, но густые чёрные волосы слегка прикрывали глаза, тем самым создавая призрачную безопасность. Вот и кедровый стол, заставленный аккуратными стопками документов. Рядом же и органайзер, забитый до отказа всем самым нужным. Где то торчало две пары ножниц, где то пустой степлер, ручки и маркеры. А кое-где пластмассовая расческа, что по-хозяйски развалилась на плоскости белого ноутбука, что глухо гудел от слишком долгого времени работы. Серые глаза стыдливо поднимаются от грязных носков кед, устремляясь прямо в голубичные очи напротив. Они как никогда серьезно и оценивающе скользили по щуплому телу парня, что едва ли доходил до ста семидесяти сантиметров ростом. — Да, Аз? — Как-то неожиданно для себя же, чуть ли не шепчет последний, наконец отпустив края тёмно-серого свитшота с простым, совсем неинтересным принтом. Тонкие брови приспустились и напряглись, повествуя о подступающей стыдливой грусти. Вновь напортачил. Смотреть на него так больно. — Это что? - Указательный палец с аккуратным маникюром грубо врезается в снежного оттенка бумагу, где не было места без красной, исправляющей элементарные ошибки и неточности, пастой. Растерянность так и затуманила без того холодную голову тридцать третьего. Облажался. Снова. — Я все перепишу. — Сразу же вырывается из дрожащих уст, но после дополняется для большего завоевания доверия к словам. — Прямо сейчас! - — Не подводи меня и в этот раз. - Медленно, скалясь и фыркая отчиканил лидер. В нём больше нет того искреннего сострадания к этой букве. Яори даже поймал себя на мысли, что голос рыжеволосого похож на отбойный молоток, что с колоссальной силой пробивает барабанные перепонки, от чего те начинали побаливать и стучать. А ведь он даже не кричал. Затем А протягивает бедный и измученный листок в сторону новоприбывшего. С задней стороны даже было видно то, с какой силой командир давил на ручку во время проверки, ведь все особенности каллиграфического почерка отчётливо пропечатались. Я, слегка дрогнув руками, перемещает документ в свои руки. — Свободен. - Вынув из органайзера шариковую чёрную ручку и не поднимая глаз, буквально выгоняет из своего светлого кабинета эту бестию апельсиновый, не желая больше чувствовать присутствие чего то столь раздражающего своей беспомощностью. А Яоша и противиться не смеет, по первому же приказу покидает эти приятно пахнущие свежестью и каким то сладким цитрусом стены. И лишь одна деталь четко и остро засела глубоко в сердце. Эта обида. Все таки он сдержал своё обещание и обрезал свои прелестные волосы так коротко, что лишь профессионально выбритые виски заставляли пустить обжигающую щеки слезу, не желая больше иметь что то общее с прошлыми "мы".