***
Повествование от лица Ливия
Всегда, всю мою чёртову жизнь, родители требовали от меня невозможного. Отец многого добился и построил свою бизнес-империю в штате Калифорния, а потому считал, что я обязан его превзойти. Во всём, за что бы я не брался, я должен был быть лучшим, иного не принимала моя семья. Отец только требовал, а мать никогда не возражала, лишь изредка утешала меня чем-то вроде «Он хочет как лучше, он же твой отец». Я должен был быть лучшим учеником класса, приносить безупречные оценки, ни в коем случае не допускать проступков и негативных комментариев учителей в свой адрес. «Твоя репутация — репутация семьи, ты должен быть её достойным представителем» — отец произносил эти слова через день, будто и правда хотел внушить мне мысль количеством повторений. И ему удалось… За что бы я не взялся, я делал всё, чтобы не разочаровать его, но почти никогда не выходило. Мне не удалось стать первым в рейтинге класса, не удалось стать лучшим в каратэ, обучаться которому меня отправили против моей воли. Я проигрывал бои раз за разом, получая лишь синяки и ушибы, реже — ссадины. Было слишком больно и горько, ведь идя домой, я знал, что не получу поддержки, только осуждение. Не вышло и рисовать, получалось неплохо, но довольно посредственно для представителя нашей семьи. Отец считал меня бездарностью, едва ли не позором семьи. Просто за то, что я был не первым. Слабый, глупый, бесполезный — он оскорблял меня и считал, что я прилагаю недостаточно усилий… В то время как я прилагал все, которые были. Как же вы все заебали… И почему судьба послала мне именно таких родителей? Лишь увеличивая жестокость отца и силу его контроля, жизнь, казалось, проверяла меня на прочность — сколько ещё я смогу выдержать и не сдамся? Ненавижу. Я всех вас ненавижу. И почему ты молчала, мама? Почему не заступалась? Я винил и её, ведь бездействием тоже можно вредить. В то время, когда все мои сверстники гуляли на улице, бродили по торговым центрам или устраивали вечеринки, я делал очередную попытку совершенствования себя — читал, занимался в тренажёрном зале, делал домашнее задание. Всё что угодно, только не то, что можно назвать жизнью. Я чувствую боль в рёбрах, пылающее лицо, понимаю, что мне с трудом удаётся дышать, а лежу я на чём-то твёрдом — скорее всего на плитке в своём кабинете. Я вспомнил — я снова проиграл, меня снова избили, а я не смог нанести и пары ударов. Глаза не хотели открываться, казались слишком тяжёлыми, а потому я снова провалился в тёмное забытье. Так даже лучше… Ни боли, ни сожалений, я почти сплю и совсем ничего не чувствую. И как же от этого хорошо. Отец, пребывая в ярости, наносил мне удары точно так же — куда придётся, а я только закрывался руками, если успевал это сделать… Не мог ударить в ответ — то ли боялся, то ли так убедился в мысли, что нужно любить родителей такими, какие они есть и не желал сопротивляться. Может потому и сейчас не смог себя защитить? Блядская жизнь — кого-то беззаветно любят просто так, а от меня только требуют того, чего я не могу дать вовсе. И где я так провинился в прошлых реинкарнациях? Ощущаю удары по щекам, но всё ещё не могу на них откликнуться. Что-то гораздо большее, чем моё собственное желание, всё ещё держит меня в состоянии между сном и явью — может быть я и вовсе умираю? Думаю, но не могу ответить на вопрос о том хочу ли я жить, хочу ли бороться и дальше? Пытаться найти справедливость, отобрать у судьбы своё? То, что должно было быть моим по праву с самого детства — большие деньги, красивые девушки, брендовые шмотки, дорогие мощные автомобили, лучшие рестораны… Перечислять можно долго, но я не видел ничего из перечисленного до восемнадцати лет. Только строгость, только постоянные лишения и контроль, пока в моей жизни наконец не появилась хоть какая-то надежда, походящая на яркий свет в конце бесконечно тёмного тоннеля. Я переехал. После окончания школы отец поставил на мне крест. Решил не передавать мне управление бизнесом и просто продать его тогда, когда больше не сможет справляться с компанией, либо найти достойного преемника со стороны. Вот так отвратителен ему был собственный единственный сын. И разве может быть что-то более унизительное? Он купил мне билет в Нью-Йорк, приказал маме собрать все мои вещи и отправил учиться в университет под присмотром дяди — его родного брата. Тогда мне казалось, что всё станет только хуже, но как же я ошибался. У дяди не было своих детей, а потому он нашёл отдушину во мне, племяннике. Дал денег на карманные расходы, снял квартиру на первое время, которую впоследствии и купил, подарил машину, о которой я и мечтать не мог, останься я с семьёй в Калифорнии. Да и семья ли они мне после такого? Приехав в Нью-Йорк я почувствовал что-то вроде второго дыхания, жизнь будто началась заново, обнулив все прошлые неудачи. Дяде было плевать на мои достижения, отметки, неполученные кубки и гран-при, он почему-то решил, что может доверять мне, а потому устроил на работу в свою корпорацию после окончания университета, разрешил руководить департаментом… На первое время. Я жадно принимал все его подарки, старался компенсировать всё то, что не дал мне родной отец. Элитные клубы, дорогие девушки для сопровождения, сотни тысяч долларов на карте, если вдруг понадобится что-то срочно купить. Я был всего этого достоин и судьба наконец-то рассчиталась со мной сполна. Всё теперь давалось мне очень легко — статус и деньги делали своё дело. Женщины норовили запрыгнуть в мою постель, пытались очаровать, некоторые, не скрывая, говорили о том, что мечтают выйти за меня замуж. А я только смеялся — их было больше, чем игрушек в магазине, я мог выбрать любую на ночь и ни одна не посмела бы мне отказать. Они меня не боялись, они хотели меня, жаждали, пытались манипулировать, не зная о наслаждении, которое я испытываю, перебирая их каждый день. Всё, что мне нужно было сделать — улыбнуться и поманить пальцем, я всегда получал ту куклу, которую хотел. Я впервые осёкся на этой твари, Эвтиде Гилмор — может быть, дело было в том, что ей не было известно о моей должности, финансовом состоянии и родственных связях? А если было? Кем эта дешёвка возомнила себя, чтобы отказать мне? Ничтожество, рядовой сотрудник, нищенка, не имеющая даже собственного жилья… Прыгать должна была от счастья, когда пригласил её на свидание, а не сразу предложил раздвинуть ноги. Она и правда думает, что на неё когда-нибудь обратит внимание кто-то лучше меня? Этот Лаберт? Такой же бедный, такой же никчёмный. Я злился — она была обязана согласиться… Или хотя бы не мешать тогда, в архиве, если так хотела поиграть в недоступную и не такую как все. Как только посмела лишить меня развлечения? Ненавижу, уничтожу… Уничтожил бы, если бы этот ублюдок не явился в мой кабинет и не стал меня шантажировать. Щёку обжигает очередной удар по щеке, а я резко глубоко вдыхаю и открываю глаза. Тело ломит, чувствую ноющую боль в затылке и туман, заполонивший голову. — Где… Что ты… — я пытался расспросить мужчину нависающего надо мной, но ответы приходили в голову раньше, чем я успевал сформулировать вопросы. Пытаясь почувствовать онемевшие конечности, я медленно шевелил пальцами рук и ног. — Очнулся? Не могу определиться жалею ли я о том, что всё-таки тебя не убил, — Лаберт был очень бледным, но держался достаточно хорошо для того, кто едва не заработал серьёзный уголовный срок. — Проваливай, пока я не передумал не вызывать врача, — я зашипел, хотел столкнуть его с себя, но не смог. Сил всё ещё не хватало. — Такая гнида, как ты, упустит возможность заявить о случившемся в полицию? Не слишком логично, — к счастью, он слез с меня самостоятельно и сел на пол недалеко от рабочего стола. Со лба мужчины стекал пот, он тяжело дышал и явно был напряжён, но я не знал чего от него ожидать. — Я стратег. Сиюминутное превосходство с последующим лишением всех благ, что я не так давно приобрёл, не отвечает моим интересам, — если бы он только знал всю мою жизнь, пролетевшую перед глазами за минуты, что я был в отключке. Потеря расположения дяди слишком дорогой размен для того, чтобы посадить одного самоуверенного кретина. — Че ты твою мать несёшь? Ты чуть не сдох, — Лаберт не верил моим словам и это было вполне обосновано для того, кто боится угодить за решётку и сильно испортить репутацию. Вызови я полицию сейчас, он лишится всего, чего добился собственным трудом — я узнавал, мужчина когда-то начинал с рядовой должности. — Не твоё дело, просто проваливай, — я наконец-то сумел подняться и сесть. От испытываемой боли я сжимал зубы так сильно, что казалось, скрежет был слышен за пределами моей ротовой полости. Нужно добраться домой и вызвать врача, сказать, что попал в аварию или что-то в этом роде… И, конечно же, заплатить за молчание на случай, если он вдруг всё-таки решит поделиться информацией с полицией. — Убирайся, пока я не передумал. Сколько раз повторить? — И наши договорённости? — даже находясь в состоянии такого стресса, не растерял хватку. А они знают кого берут на работу… — В силе, — сдерживая стоны боли, я дополз до стола и с большим трудом встал на ноги. Хотелось кричать, даже плакать… Не чувствовать боли, не наблюдать полученных увечий. И за что ты снова так со мной, жизнь? Лаберт последний раз посмотрел на меня, а после привёл себя в относительный порядок и ушёл, хлопнув дверью.Повествование от лица Эвы
Амен не отвечал мне больше часа, и я начала переживать о том, всё ли с ним в порядке. Думала, что ведёт машину или разговаривает и не может воспользоваться смартфоном. Перебрала десяток вариантов, когда замок щёлкнул и дверь открылась. Ночное небо, простирающееся над Нью-Йорком, было светлее Лаберта, когда он перешагнул порог. Обычно источающий свет Амен теперь выглядел совершенно иначе. Расстроен, зол, подавлен? Я не знала его достаточно хорошо для того, чтобы ответить на этот вопрос. — Всё в порядке? Будешь ужинать? — не зная как ещё начать диалог с человеком, не удосужившимся поздороваться при встрече, я задала стандартный вопрос и постаралась быть вежливой. Видеть подобное к себе отношение не было чем-то слишком приятным, но я пыталась оправдать впервые демонстрируемое мне такое поведение Амена. — Дай мне пожалуйста час, я очень устал. Не уходи, — он улыбнулся, однако, улыбка вышла слишком натянутой и только подтвердила мои предположения о том, что что-то в делах Амена пошло не так, как ему хотелось. — Конечно. Если что, я у телевизора, — не желая грузить Лаберта вопросами, на которые он пока явно не имел настроения отвечать, не хотелось. Захочет, расскажет сам. Я чувствовала лёгкую тревогу. Интуиция шептала мне, что в отвратительном расположении духа Амен находится не без веских на то причин, и я слепо доверилась внутреннему голосу, решив дать Лабеоту то время, которое ему так необходимо. Популярное ток-шоу вещало свежие сплетни, освещая медленно погружавшуюся в сумерки гостиную. За день мне удалось отдохнуть и события вчерашнего дня теперь казались такими далёкими. Будто бы всё это произошло не со мной. Может быть, так и работает подсознание? Вытесняет всё то, что может заставить снова испытывать негативные эмоции. И как возвращаться на работу после такого? Что говорить Реммао? Сердце забилось слишком быстро, когда мысли снова полились бесконечным потоком нерешённых проблем. Неловкость, стыд, злость — я не знала что мне чувствовать, какая эмоция является правильной. И могут ли эмоции иметь подобный критерий? Самым удивительным во всём происходящем ужасе моей действительности было участие в нём Амена Лаберта, который знал обо мне едва ли больше имени, фамилии и места работы. О чём он думает? Зачем помогает? Что чувствовал в момент, когда прижимал к груди моё заплаканное лицо с остатками плохо смытого макияжа? Я слишком взрослая для того, чтобы верить в любовь с первого взгляда, но отчего-то уверена, что поступки Амена не несут в себе ничего корыстного. Симпатия, сочувствие и человеческое желание помочь? Зачем я вообще пытаюсь думать о том, что в голове у Амена? Бесконечный анализ — все составляющие должны сходиться для того, чтобы сделать окончательный вывод. А могла бы ведь просто жить… С благодарностью принимать помощь и знать, что сделаю для Лаберта не меньше, если ему когда-нибудь потребуется поддержка или хрупкое плечо для опоры. Я сглотнула слюну, явно зайдя в своих рассуждениях туда, куда не планировала сворачивать — слишком уверенно сделала Амена частью своего будущего. Так уверенно, что, наткнувшись на мысль, сама же её испугалась. А есть ли у нас будущее, в котором ему может понадобиться моя поддержка? Да и моя ли? Да и можно ли хотя бы предполагать и смело называть будущее нашим? Зажмурилась и одновременно сильнее укуталась в одеяло, будто защищаясь от лишних мыслей. — Поддержка, — я произнесла слово вслух неожиданно даже для самой себя и замерла, вдруг поймав, как мне показалось, умопомрачительный инсайт. — Может быть время, когда он нуждается во мне — сейчас? Амен не выходил из спальни уже больше часа и мне отчего-то казалось, что, зайди я к нему, он не будет просить уйти. И если у меня всего одна жизнь, должно ли быть мне стыдно за то, какой я являюсь на самом деле? Чувствительной, нежной, беззащитной, вечно желающей помочь и совсем недавно научившейся не жертвовать собой даже ради тех, кто на мой взгляд заслуживает этой жертвы. Лаберт сделал для меня достаточно, чтобы показать, что ему можно доверять — хотя бы немного. А я всё ещё колебалась в чувствах — неопределённость, страх, мысли о том кто мы друг для друга и к чему вообще идём. Закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов и мысленно повторила аффирмацию, напоминающую мне о том, что я достойна безусловной любви и доверяю не только окружающему меня миру, но и себе самой, своему выбору. К щекам прилил жар, но на душе мгновенно стало легче — порой самые простые слова имеют самый лучший эффект. И я пользовалась этим с тех пор, как впервые посетила психолога после неразделённой любви в восемнадцать. Каждый день учусь доверять, отпускать контроль и не тащить прошлое в настоящее и будущее… А раз я решилась на этот шаг сегодня, всё было не зря. — Амен? — я осторожно постучала в комнату, боясь разбудить его, если он вдруг уснул. — Прости, что заставил тебя долго ждать, — он отстранённо и безучастно потянул дверь на себя. Лицо Лаберта всё ещё было поникшим, голос тихим, кожа более бледной, чем обычно. И как бы он не старался скрыть своё истинное состояние, выходило из рук вон плохо. До того, как мы познакомились ближе, Амен казался мне эталоном стабильности и спокойствия — за многочисленные часы наших жарких рабочих споров он показал эмоции, выражающие его отношение к ситуации, всего несколько раз. Да и те — сухо, размыто, поверхностно. Тогда я считала его чёртовым обладателем идеальной маски… А что теперь? — Как ты себя чувствуешь? — задавать слишком «глубокие» и прямые вопросы сразу виделось совершенно нетактичным, и я начала издалека. — Честно? — я всё ещё стояла у входа, когда он повернулся ко мне спиной, сделал глубокий вдох и резко опустился на край кровати. — Зачем мне нечестный ответ? — машинально пожав плечами, я шагнула вперёд и положила руку на плечо Лаберта. — Я не требую, просто беспокоюсь. — Мне страшно, — даже издалека я заметила, что его тело едва заметно дрожало. Смотрел в стену и не двигался, пытаясь сохранить лицо несмотря ни на что. — Я рядом. Если хочешь, я тебя выслушаю, — не найдя лучшего решения, я опустилась на кровать за его спиной и мягко провела ладонями уже по обоим плечам. Амен вдруг с силой сжал мои пальцы, его рука была непривычно холодной. Прикосновение казалось таким искренним, эмоциональным и желанным, что сейчас в моей душе не осталось сомнений — я потревожила его не зря. От осознания трепетности момента, мурашки заполонили поверхность уже моей кожи. И пусть я чувствовала напряжение, повисшее в комнате, интуитивно подвинулась ближе к спине Лаберта, оставляя между нами считанные сантиметры. И он, вздрогнув от неожиданности, тоже это ощутил… — Эва, — он выдохнул моё имя, а после разжал руку. Вдруг стало страшно, подумала, что пожалел обо всём, что произошло между нами за несколько дней. Отстранилась, прикусила губу, едва сдержав подступившие слёзы. Дыхание стало тяжёлым, всё внутри отчего-то будто обдало кипятком. — Я поддался эмоциям и едва не убил человека. Ожидав услышать совсем другое, я подавилась собственной слюной, но морально, как бы ужасно это сейчас не звучало, стало значительно легче. За несколько секунд я накрутила себя почти до состояния истерики. Интересно, он и правда стал для меня таким важным? — Что произошло? — выдержав небольшую паузу, мне удалось отбросить собственные эмоции, появившиеся от выдуманной ситуации, и только теперь до меня дошёл истинный смысл произнесённых Аменом слов. — Кого чуть не убил? За что? Ты в порядке? Он, словно как и я, отбросив все предрассудки, резко развернулся ко мне лицом. Наши взгляды встретились, но Амен не спешил отвечать на вопросы, будто сомневался в том, хочет ли вообще что-то обсуждать, нужно ли мне знать о произошедшем. — Я в порядке, а вот он… Если заявит в полицию, мне конец, — в его глазах мелькало безумие, паника, совсем не поддельный страх. Лаберт излучал крайнее беспокойство, которое прослеживалось и в его жестах… Я будто бы чувствовала как ужас обволакивает всё его сознание, не давая думать трезво. Да и многие ли смогли бы? Я ещё не знаю всех подробностей, но если всё действительно так серьёзно, проблем может быть слишком много. — Моя карьера, моя репутация, мои родители… Мудак. И какого чёрта я делал, чем я думал… Он смотрел на меня, но словно меня не видел — рассуждал вслух, перечисляя все беды, которые могут свалиться на его голову, если дело дойдёт до полиции. А я не знала как мне реагировать. Бояться? Бояться его или за него? В зависимости от того, что именно произошло, ответ может отличаться. От мысли о том, что понравившийся мне мужчина оказался убийцей, перехватывало дыхание — нахожусь ли и я в опасности, когда остаюсь с ним наедине? В его квартире… Я и подумать не могла, что окажусь перед подобным выбором, но сейчас всячески убеждала себя, что если бы Амен хотел причинить мне вред, у него было уже больше десятка возможностей. Не двигаясь, старалась дышать глубже, пропуская мимо ушей всё то, что с отчаянием выкрикивал Лаберт… Я не должна делать никаких поспешных выводов, но как абстрагироваться от чувства самосохранения, кричащего мне бежать? Я вынырнула из в очередной раз затянувшей меня пучины аналитики от слишком громкого вопля. — Ненавижу, — он больше не мог сдерживаться — кажется, всё, о чём он молчал не один месяц, вырвалось наружу только сейчас. Больше не могло тяжёлой бетонной плитой лежать на душе Амена, который так долго и строго запрещал себе чувствовать и иметь слабости. Бесконтрольно думая о самых ужасных исходах и произнося все последствия вслух, Лаберт сделал снежный ком слишком большим. Поняв, как ему плохо и увидев насколько он доверяет мне, если смог так открыться, я не нашла утешения лучше, чем… Я наплевала на все опасения, потеряла бдительность, просто отдалась чувству, что так отчаянно мной двигало. Всё стало слишком незначительным и неважным, второстепенным. Да и пошло это всё… К чёрту. — Иди ко мне… Руки сами потянулись к Лаберту и обвили шею, желая защитить его от самого себя. Ладонь мягко легла на затылок, вторая — на спину чуть ниже лопатки. Я прижала его к себе так сильно, как только могла, надеясь хоть немного унять настигшую Амена боль и поделиться той последней каплей спокойствия, которая осталась у меня самой. — Эва, — снова повторил он, падая в мои объятия. Его напряжённые мышцы слегка расслабились, стоило Амену только позволить себе разделить со мной неприятные чувства. Упираясь подбородком в моё плечо, он тяжело дышал. Сердце всё ещё билось слишком быстро, а сильные руки держали меня так крепко, будто Лаберт искал во мне успокоение. И отчего мне так хотелось им стать? — Спасибо. — Тише, — я медленно гладила его светлые волосы, более не чувствуя опасности или тревоги. Плавно качаясь из стороны в сторону, старалась убаюкать его, заставить панику отступить. — А может, всему виной это самое «тише», повторяя которое из раза в раз, я запихиваю свои истинные желания как можно глубже? — Амен выпрямился, большим пальцем коснулся моей щеки. Взгляд его теперь был чистым, умиротворённым, и всё же… Скрывал в себе что-то, в чём так давно нуждались мы оба. Нуждались, но не могли озвучить. Mamihlapinatapai — слово из языка индейских племён, означающее взгляд между двумя людьми, в котором выражается желание каждого, что другой станет инициатором того, чего хотят оба, но ни один не хочет быть первым. Осторожно, будто бы это происходит между нами впервые, он приблизился ко мне, оставляя между нашими губами так чудовищно мало места. Я закрыла глаза — веки дрожали то ли от волнения, то ли от предвкушения того неизбежного, о котором с той самой поездки в машине грезила по ночам. Тёплое мягкое дыхание, парфюм Амена, кожа его ласковых рук… И разве место сейчас фантазиям, в одном ряду с едва не произошедшим убийством и чудом не доведённым до своей ключевой части изнасилованием? Между отчаянием, страхом, ненавистью, истерикой на грани безумия. И всё же… Может быть эти нежность и страсть и есть наше спасение? Что-то эфемерное, заставляющее двигаться дальше и цепляться за жизнь, ещё совсем крохотное и незначительное, не окрепшее, не уверенное в том, что мы позволим ему существовать… Быть может, мы имеем право на этот шанс? Не удержавшись, качнулась вперёд, потеряв равновесие, но нашла опору в его плечах. Амен поймал мои губы поцелуем — осознанным, неловким, немного робким. Он не спешил и заставлял меня замедляться вместе с ним, чувствовать каждое движение, пропадать в бесконечности принёсшего счастье несчастливого случая. И как так получается, что нас вечно сталкивают одни лишь грозы? Рука Амена спустилась на талию, прикосновение вышло лёгким, естественным, но настойчивым, лишённым терпения. Во всей его противоречивости читалось томительное ожидание, будто Лаберт и сам ещё не решил что случится между нами в следующую секунду. Он надавил, прижимая меня к себя сильнее, а я поддалась, принимая его правила игры и соглашаясь на совместную импровизацию. Его объятия были такими тёплыми, я чувствовала себя защищённой ото всех, но слишком беззащитной перед ним одним. Это было слишком опасной близостью — Амен сидел на кровати, а я, уже ничего не стесняясь, расположилась сверху. Стены, возведённые нами обоими, рушились, пока горячие ладони, ещё не переходя граней приличия, взаимно изучали жаждущие то ли разрядки, то ли утешения, тела. Лаберт сдаётся первым, прерывает поцелуй и плавно переходит к шее, будто спрашивает меня о том, как далеко мы можем зайти. Гладкая кожа становится раскалённой, требующей ещё больше прикосновений. Я запрокидываю голову, позволяя Амену продолжать, а он, считывая каждое моё движение, действует всё смелее. Губы касаются ключицы, Лаберт проводит по ней языком и оставляет поцелуй у самого края выреза моей пижамной футболки. Улыбается, поднимает взгляд и снова ищет в моих глазах согласия. Дразня его, перехватываю инициативу и сама избавляюсь от майки, обнажая более ничем не прикрытую грудь. Теперь Амен смотрит на меня так хищно, что всё происходящее более не может называться приличным. Он явно не ждал от меня чего-то подобного, да я и сама не знала почему всё происходит именно так. В моей крови совсем нет алкоголя, и всё же, я не нахожу сознание ясным… Скорее наоборот. Зарываюсь рукой в мягкие, уже растрёпанные волосы Амена, и осторожно направляю его голову к своей груди. Он становится всё более удивлённым, но не отказывается от того, что я осмелилась ему предложить. Действует не так, как я прошу, прокладывает собственный путь — кладёт ладони на рёбра, поднимается выше, мягко сдавливает обе груди, оставляя их открытыми для будущих ласк. Мокрый язык вскользь касается одного соска, затем другого — он снова играет со мной, совсем не желает спешить. Мы оба знаем, что на этот раз ничто не способно нам помешать. Чувствую укус, откликаюсь и надавливаю на затылок Лаберта сильнее — не знаю, пожалею ли я об этом после, но сейчас отчего-то совсем плевать. Мне страшно хочется оказаться под ним, принадлежать ему этой ночью, даже если она станет последней совместной. Не думать — чувствовать, наслаждаться, прижиматься к его разгорячённому телу и не переживать о том, что Амен подумает обо мне утром. Просто сгорать в этом пламени, просто жить. С губ срывается тихий стон, а перед глазами проносится всё то, о чём я мечтала с того утра, когда нас прервали в кабинете Лаберта. Больше не желая стесняться своих желаний, двигаю бёдрами, настойчиво прижимаясь к его паху через брюки, и демонстрируя нетерпение. Амен подхватывает меня под ягодицы и, несмотря на искрящее между нами желание, бережно кладёт на подушки, а после рывком срывает мои пижамные брюки и нависает сверху. Нами движет что-то животное, дикое, необузданное… Грязное и пошлое настолько, что от этого невозможно отказаться. От мысли о том, сколько раз я ласкала сама себя, представляя нас по ночам, становится ещё жарче — щёки наливаются краской, но мне почему-то совсем не стыдно. Я хочу его прямо сейчас, как можно жёстче и как можно быстрее, и даже готова ему в этом признаться. Тело всё сделало за меня, между ног было так мокро и горячо, что казалось, когда-нибудь я сгорю в аду за всю ту похоть, что управляет мной и ведёт к неминуемому наслаждению. Не уступая Амену в скорости движений, стягиваю с него футболку и обхватываю талию ногами, повторно показывая как далеко я готова зайти. Тогда, в кабинете, ублюдок Ливий спас его от гнева, который обрушился бы на Лаберта из-за того, что слишком громкие стоны из его кабинета помешали бы работе всего опен-спейса. Сегодня никто не сможет его спасти… Амен жадно, порывисто целует меня, а после отстраняется, чтобы избавиться от уже надоевших нам обоим офисных брюк. Желая его подразнить, пользуюсь моментом и развожу ноги шире, смотрю Лаберту в глаза, средним пальцем касаюсь клитора и начинаю делать массажные движения. — Я сейчас и от них тебя избавлю, не жалко? — он кивнул на мои кружевные стринги, а сам уже гладил себя через бельё, явно наслаждаясь картиной, которую я позволяю ему наблюдать. — Разве я похожа на девушку, которая расстраивается по таким мелочам? — я ухмыльнулась и отодвинула полоску кружева в сторону, наслаждаясь его горящим похотливым взглядом. — Я всё компенсирую, — он снимает с себя боксеры, демонстрируя мне полностью обнажённое тело, а я смотрю на его член, предвкушая то чувство наполненности, которое подарит мне эта близость, но не признаюсь в желании, сводящем меня с ума… Только продолжаю массировать свою самую чувствительную точку. — Удиви… — я не успела договорить, когда Амен схватил мои ноги и потянул меня на себя, стаскивая с подушек. Он развёл мои колени, демонстративно резко потянул кружево, оставляя его болтаться на бёдрах, а после наклонился и коснулся меня языком. Лаберт не успел сделать и пары движений, а моё тело уже покрылось мурашками и начало требовать большего. Ощущения обострились, слились в одно распаляющее тело удовольствие, сладкую тягучую негу, из которой не хотелось выбираться. Амен делал это умело — язык, губы, пальцы… Он не упустил ни одной возможности доставить мне удовольствие, которое до этого я наблюдала только в порно, а теперь мне удалось познать его и самой… Бёдра двигались навстречу бесстыдным прикосновениям Амена, он входил в меня двумя пальцами, не давая и секунды на передышку, а я думала только о том, что же он сделает со мной после, если уже так приблизил к пику. Я не хотела, я жаждала это узнать — почувствовать его целиком, оказаться прижатой к кровати всем весом его тела, кричать так громко, чтобы все знали, что мы наконец сделали то, о чём так жадно грезили, каждую ночь засыпая в разных кроватях и удовлетворяя себя под стоны собственных откровенных фантазий, всё это время не желавших убираться из головы… — Амен, — я прижимаю его голову сильнее, не позволяя остановиться, а он поднимает взгляд, перехватывает мою руку и освобождается от давления. Я подчиняюсь, уже давно сгораю от нетерпения и тяжело дышу, но не тороплю Лаберта, а, полностью передав ему инициативу, наблюдаю за Аменом с интересом. Солнце заходило за горизонт, лучи, пробивающиеся сквозь тёмные шторы, окутывали тело Амена, делая его ещё более привлекательным. И разве могла я не поддаться соблазну, когда такой мужчина предлагал мне пусть пока ещё не сердце, но протянутую, готовую стать для меня опорой, руку. Существует ли что-то более сексуальное, чем неравнодушие и способность нести ответственность за кого-то, кроме самого себя? — Да? — Он вновь коснулся моих губ поцелуем — длительным, влекущим, не оставляющим место ни для чего, кроме нас двоих и лишающего рассудка вожделения. Головка его члена упёрлась в меня, а я уже забыла что хотела сказать — быть может просто хотела произнести его имя. Сейчас я вложила в него всю нежность, которую, всякий раз переживая из-за того, чего, видимо, вовсе не существует, не могла выразить и просто копила где-то глубоко внутри. Толчок, тело сковывает дрожью и всепоглощающим наслаждением. Амен заполняет меня, а я вскрикиваю от увеличения концентрации удовольствия и продолжаю хрипло стонать в такт его пока неспешным движениям. Лаберт поднимает мои ноги, ставит ступни себе на грудь, и, держась за стройные щиколотки, медленно наращивает темп. Его глаза слегка прикрыты, дыхание спокойное, но тяжёлое — мы будто связаны неуловимыми для глаза нитями, по которым, подобно электрическому току, передаются так легко считываемые эмоции. Я чувствую — ему хорошо в той степени, что не нуждается в словах для объяснений, всё выражается в движениях, жестах, взгляде… — Не останавливайся, — мне чертовски хотелось его коснуться, но дотянуться не выходило и потому пришлось сжимать простынь, полностью оставаясь во власти Амена, задающего темп. — Ни за что, — он снова развёл мои ноги, толкнулся глубже и навис надо мной. Его спина, плечи, руки… Амен закрывал меня полностью и оттого я, сжимая его внутри себя, наслаждалась ещё сильнее. Наши тела соприкасались, мои ногти то и дело оставляли на его коже едва заметные следы, которые непременно пропадут на утро, но отказаться от такого выражения страсти было выше моих сил. Низ живота приятными ощущениями откликался на каждое движение, рассеивая удовольствие по всему телу — от центра и до кончиков пальцев. Хочу, чтобы он брал меня каждый вечер, ласкал и так же жадно целовал каждое утро — его нежность и его страсть, его чувственная забота и его животная похоть… Я хочу его всего, без остатка. Лаберт то замедлялся, то вновь наращивал темп, не давая мне сделать и одного глубоко вдоха. Только протяжные сладкие стоны, так ласкающие слух нам обоим, только обжигающее дыхание и вожделение, давно затмившее разум и отбросившее всякий стыд — Амен перевернул меня на живот и резко вошёл, вдавливая в кровать всем весом своего тела. Всё именно так, как я и хотела — видимо, вселенная всегда была на моей стороне. Он двигался резко, держал меня за волосы и оставлял отметины от укусов и поцелуев на моей шее, плечах, лопатках — между нами было так мокро, что простынь, наблюдающую происходящее безумие, уже можно было выжимать. Я кричала его имя, кажется, от сжигающей нас страсти забыв своё собственное, просила трахать меня как можно жёстче. Он доминировал, а я наслаждалась его властью — хотела вечность находиться в крепких объятиях мужчины, коллеги, который по воле случае вдруг стал мне дороже всех других, что я знала в этом городе. — Ещё, — требовала я, а Лаберт резко перевернулся на спину, через секунду таким же резким движением посадив меня сверху. Не желая располагаться к нему спиной, я развернулась, несколько раз провела влажной тёплой ладонью по члену — от основания до головки. Амен смотрел. С кончика моего языка капнула слюна — я сделала свои прикосновения немного приятнее. Подушечки пальцев коснулись одной лишь головки — вверх-вниз, ещё пара таких движений и кожа Лаберта покрылась мурашками. Ему нравилось… Наблюдать, чувствовать, знать, что я хочу доставить ему как можно больше удовольствия. Заметив, что он кусает губы и вот-вот сорвётся, чтобы взять меня, не дожидаясь, пока я отдамся ему сама, ощущаю невероятный азарт, и наклоняюсь… Губы касаются головки, я чувствую на его члене свой запах и почему-то нахожу это безумно возбуждающим, проталкиваю член глубже в рот. Обвожу языком внутри, не переставая двигаться вверх-вниз, одновременно ласкаю его яички рукой. Мышцы Амена сокращаются, он откидывается на подушку и от удовольствия закрывает глаза. Сжимает мои волосы, наматывая их на руку, а я опускаю голову ещё ниже, позволяя ему погрузиться и достать до горла. Кашляю, чувствую как слезятся глаза и ловлю себя на мысли, что ублажая его завожусь и сама, а теперь не знаю кого же раздразнила больше… Пользуясь его расслабленным состоянием, освобождаюсь от контроля и располагаюсь на его бёдрах. Он был во мне совсем недавно, но моя жадность перешла все границы и приказала не останавливаться, пока у нас ещё есть силы. Всё это чувствовалось так, что где-то в прошлой жизни мы непременно были созданы друг для друга, и так истосковались, пока искали друг друга в этой… Руки Амена ложатся на мои ягодицы, увеличивая амплитуду и скорость движений. Он не желает оставаться неподвижным, двигает бёдрами мне навстречу, насаживает меня на свой член, уже не позволяя мне двигаться самостоятельно… Не может уступить даже здесь, не хочет расслабляться — и пусть, если нам суждено существовать и дальше, сколько всего предстоит познать впереди… — Эва, — я нахожусь почти на пике, когда Лаберт вдруг протяжно произносит моё имя. — Ещё немного… Пожалуйста, — желая достичь оргазма, умоляю его продолжать двигаться, не меняя темпа. Тонкая грань, которая разделяет меня и заветную разрядку, становится всё прозрачнее, а Амен, уловив смысл сказанных мной слов, начал двигать бёдрами ещё резче, входя на всю длину. Тепло… Тело становится слишком расслабленным. Настолько, что я, кажется, вот-вот упаду — перед глазами сияют крошечные звёздочки, а голова предательски кружится. Всё внутри меня плавится, а Амен ловит меня и, не позволяя наслаждаться в одиночестве, кладёт рядом с собой на бок. Он прижимает мою правую ногу к моей груди, превращая позу в более открытую. Улыбаюсь и помогаю ему, удерживая колено самостоятельно — несмотря на только что полученный оргазм, меня заводит его инициатива. Амен резко входит, не давая мне расслабиться слишком сильно и вбиваясь в меня так быстро и грубо, как мне казалось, он только может. Низ живота приятно ноет, а я чувствую переполняющие меня счастье и эйфорию… Руки Лаберта сдавливают мою грудь, его мышцы напрягаются всё сильнее, а движения становятся всё более глубокими. Стоны получаются совсем хриплыми, негромкими, но всё ещё переполненными тем, как сильно мы друг другу подходим. Он сжимает меня в объятиях так сильно, что я не могу пошевелиться, ещё несколько раз входит на всю длину и, резко отпустив меня, заканчивает мне на спину, а после тяжело выдыхает… Я не знаю сколько сейчас времени, не знаю звонил ли мне кто-то или пытался писать сообщения, просто переворачиваюсь на живот и лежу. Амен целует мои плечи, а после приносит салфетки и стирает с меня всю сперму, которая растеклась по всё ещё разгорячённой коже. — Эва, — снова произнёс он, сидя на кровати рядом со мной. — Да? — отдышавшись, я повернулась и отметила, что Амен вновь выглядит встревоженным. — Тот человек, которого я чуть не убил, — его рука легла на мою талию и слегка надавила, сжимая кожу. — Это мистер Сандоваль. — Постой, что? …