***
– Как она билеты-то заказывала! Вернусь, голову оторву! – А че такого-то? Ну, верхняя полка, подумаешь проблема. Семь часов всего-то, – виновата, конечно, не офис-менеджер, но Ваньке я этого никогда не расскажу. Даже не знаю, почему мне вчера так захотелось сделать ему эту крохотную гадость. Неразделенная любовь, что ли? – То есть я всю ночь буду трястись под потолком? – он думал, я такого взгляда боюсь! Да у меня скручивает все внутри от желания, охота в охапку его сгрести и засосать. – А чем ты хуже меня или кого-то еще? Ездит ведь народ. Я тебе больше скажу, от Владика до Москвы ездит и не жужжит. Или ваше высочество не опускается до простых смертных? – тонкий лед, но меня это заводит. А еще я постоянно на верхних полках езжу, если мы добираемся куда-то поездом. Езжу и молчу в тряпочку, так что в этот раз пусть Евстигнеев помолчит. – И как я туда лезть буду? – это он почти прошипел, но впустую. – Как все, – буркнул я. Вот что за человек, а? – Можешь заранее залезть, а я тебе все, что надо подавать буду. Ложись и выспись, а то ты вечно выглядишь так, будто спал последний раз еще в садике. Тем более, приезжаем в шесть и с вокзала сразу в офис, до гостиницы только к вечеру доберемся. Ваня вздохнул и полез на полку, устроился там кое-как. Мне его даже жалко стало, честно. На секунду я расстроился, но Евстигнеев начал ворчать про гроб, недовольно морщиться, и раскаяние как рукой сняло. Я точно так же ездил кучу раз, имею право на маленькое возмездие.***
Наши попутчики: суровый неразговорчивый вахтовик и старичок, едущий к внукам, почти сразу улеглись на свои места. Вахтовик богатырски захрапел, а старичок погрузился в книгу, не обращая ровным счетом никакого внимания ни на храп, ни на наши с Ваней разговоры. Хотя мы и старались быть потише. И разговаривали мы смешно: он свешивался ко мне, что-то рассказывал, а я больше слушал и изнывал от желания поцеловать, потому что так Ваня еще красивее. Обычно он не болтлив, а тут его как прорвало. Одно, потом другое, я так почти про всю его жизнь узнал. Какой-то вечер откровений получился с его стороны. К часу ночи я стал так откровенно зевать, что Ваню проняла совесть, и он отправил меня спать. Сам при этом так зевнул сладко, что мне пришла в голову одна мысль, рисковая, но чем черт не шутит. Он ушел в туалет первым, а я лежал и обдумывал свой маленький, но коварный план. Хотя в вагоне и два туалета, но мне хотелось дождаться Ваню, иначе бы ничего не удалось. Потом он вернулся и, ругаясь шепотом, полез на свою полку, повертелся там и наконец наклонился ко мне. – Спокойной ночи, Вань. И тоже давай быстрее, спать-то всего ничего осталось. Я взял щетку, пасту, тонкое застиранное поездное полотенце и встал. Ваня лежал на боку, подперев голову рукой, и сонно наблюдал за мной, хотя и должен был уже спать. Или он как начальник должен все от и до проконтролировать? – Ты сам-то чего не спишь? Это я могу позволить себе завтра потупить, а тебе основная работа предстоит, дрыхни давай, – шептал я в темноте, на ощупь надевая кроссы. Ваня все так же на меня смотрел, а я старался не встречаться с ним взглядом, чтобы не сорваться. Кроссовки, как назло, не слушались, и все же я их одолел. Поднял голову: Ваня смотрел на меня в упор. Повисла такая неловкая тишина, только колеса «тук-тук, тук-тук», и покачивало слегка. Я раньше не думал, что у него глаза такие темные. Или это от избытка чувств? А потом, я клянусь, поезд качнуло так, что я почти улетел вперед, и мы могли бы даже удариться друг о друга, но не ударились. А я поцеловал его. Но не в губы. В лоб чмокнул, как маленького. И со словами: «Спокойной ночи, Ванечка» вышел. Я потом еще долго в тамбуре стоял – выжидал, что бы Евстигнеев точно заснул. А он, наверное, меня ждал, чтобы выяснить, что за херня произошла. Думаю, объяснению про «качнуло поезд» он бы не поверил. Да, блять, поцеловать в лоб начальника, зама генерального… Эта шалость даже для меня, наверное, через край. Утром, уже на перроне, ежась от холода, он на меня так сердито посмотрел и пообещал, что следующая подобная выходка будет для меня последней. Убьет, наверное, решил я. А он сказал, что пока меня от суровой расправы спасает только то, что он меня давно знает, а значит – знает, какой я идиот. Но этого не знают работники офиса, куда мы приехали, поэтому я весь день должен вести себя тише воды ниже травы и не отсвечивать. «Прости, Ваня», – хотелось сказать мне, – «Рядом с тобой я становлюсь идиотом вдвойне, потому что ты мне нравишься». Но я не сказал. Молчать надо: целее буду. Мы так, с чемоданами и хмурыми невыспавшимися рожами, и поехали в офис. И я правда весь день молчал: и пообещал, и спать жутко хотелось. Это Евстигнееву хорошо: я когда в купе вернулся, он уже дрых без задних ног, а я еще часа полтора вертелся, думал, не зря ли меня так качнуло к нему. Может, судьба это? Мы проторчали в офисе целый день и только часам к восьми, грязные, уставшие и даже немного злые приехали все-таки в гостиницу. Молча сложили паспорта на стойку и погрузились в транс. Совсем скоро будет и горячий душ, и ужин, и я даже пива возьму. – Я прошу прощения, – донесся из-за стойки робкий голос. Я бы даже сказал, напуганный. Я почуял, что пиздец уже близок, в паре сантиметров буквально. Мы с Ваней одновременно посмотрели на девушку, оформлявшую нас. – Произошла какая-то чудовищная ошибка, – бормотала она, и с каждым словом ее глаза делались все больше, а голос – тише, – У нас проходит конференция сейчас, фольклористы приехали, со всей страны. А гостиница одна, понимаете. Номера все почти за полгода до конференции разобрали. Я не знаю, как так вышло, честно. Почему вас заранее не предупредили, еще на этапе брони. – В чем дело? – когда Евстигнеев так тихо и холодно спрашивает, он в ярости. Бедная девушка, она-то не при чем. Надо его как-то успокоить. Может, там ерунда какая-нибудь: воды горячей нет или номер с тараканами? Так это фигня, лишь бы кровать была и туалет с ванной, а помыться и холодной можно. На тараканов ваще похер. – У вас, – она затравленно оглянулась, будто ждала пули неизвестно откуда (хотя ее только от Вани и можно было бы ждать. Если бы он убивал не взглядом, а как нормальный человек), и продолжила, – у вас номер с одной кроватью. Но двуспальной, – поспешила «обрадовать» нас она. Хотя вот этого добавлять вообще не следовало: Евстигнеев аж побелел весь, даже татухи. – В каком смысле – одна? – тихо спросил он. Девушка чуть не плакала. – Вы хотите сказать, – продолжал шипеть Ванька и тем самым еще больше пугал беднягу, – что мы, двое взрослых мужиков, будем спать в одной кровати? – Двуспальной, Вань, – поспешил разрядить обстановку я. Пусть лучше мне достанется, чем этой девочке. – Завтрак за счет отеля, – пискнула она, протягивая нам паспорта. – И мини-бар, – рявкнул Ванька. – Конечно, – она подскочила и выдала нам ключ.***
Номер на самом деле оказался вполне приличным, а уж к кровати у меня никаких претензий не было: натуральный траходром. Зря, кстати, я так бодрился: и раньше-то в одном номере с Ваней тяжело было а теперь вообще на одной кровати две ночи спать. Чертова конференция фольклористов! Ваня недовольно окинул кровать взглядом, кинул сумку в угол и пошел в ванную. Я остался разбирать вещи и придумывать, как бы выйти из ситуации с наименьшим ущербом для себя. В том, что он будет, я ни секунды не сомневался. Через полчаса Ваня вышел. В футболке и домашних спортивках. Ни хуя себе! Первый раз он так. Как будто заранее подготовился, подозрительно, однако. А я вот назло ему вышел в одном полотенце на голое тело. Что я этим ему доказать хотел? Ничего, из природной вредности просто. Вышел я, а он уже сидит винишко дует. Красное, прямо из горла. И меня не подождал, гад. Конечно, это ведь ему в качестве извинения принесли, вот и кайфует один. А я вот, наверное, даже без пива обойдусь. А то в одной кровати, да еще под градусом – хрен его знает, что натворить могу. Так-то я вообще за себя всегда отвечаю, но не в одной же кровати! Это же прямо дьявольское искушение, даже если Ваня по уши закутается в одеяло. – Я спать. Ноги на меня не складывать и в ухо не храпеть, – объявил я, заворачиваясь в одеяло. – Не храплю, – Евстигнеев был мрачнее тучи, – а ты спи так, чтобы ко мне ближе, чем на полметра, не двигался. И ноги твои мне в хуй не уперлись. – Я про твои говорил вообще-то, извращенец, – ну не мог я удержаться, тем более, что упереться в одно место хотелось, и вовсе не ногами. Ваня показал мне средний палец, а я с чистой совестью выключил свой ночник и закрыл глаза. Лучше не знать, когда он ляжет спать и как близко ко мне, а то я все же не смогу за себя отвечать в полной мере. А вот проснулись мы очень иронично: в обнимку, ложечками. Ути-пути, как по семейному-то! Я осторожно убрал руку с Вани и отодвинулся. Кровать даже не скрипнула. Качество! Интересно, а если бы мы трахались, скрипела бы? Жаль, не узнаю. Когда я вышел из ванной, одетый и готовый к новым рабочим свершениям, Ваня только глаза продрал. Лежал сонный, разглядывал меня, будто впервые видел. – Ты меня обнимал, – тихо, но о-о-очень опасно. – Тебе приснилось, – даже если вас взяли с поличным, всегда отрицайте: мало ли, вдруг выгорит. Ваня недоверчиво хмыкнул и вылез из кровати. Знаете, а спортивки это ведь очень удобно и красиво. Ну, про удобство пояснять не буду, а про красоту могу. Вот честно, сколько с Ванькой не мотаюсь, ни разу не видел его с утренним стояком: всегда позже просыпаюсь. А тут прямо повезло. А он заметил, что я тоже заметил, и смутился, сразу в ванную свалил. А я на бесплатный завтрак пошел, хотя потом оказалось, что он в стоимость номера входит. Потом Ваня до самого вечера безуспешно делал вид, что меня не существует. Бедняга, мне его стало в конце концов жалко: как ни крути, а работаем-то мы в тандеме, так что общаться приходится, хочется этого их высочеству или нет. А меня вся эта ситуация, по правде сказать, даже заводить начала. Работаю я весь день и думаю: «ну почему ты, Ваня, такой тормоз? Тут ведь рядом с тобой такой прекрасный я, бери и делай со мной, что хочешь: целуй, обнимай, ноги складывай, упирайся куда хочешь и какими хочешь местами». А он ничего не подозревает даже. И про тот случайный поцелуй в поезде тоже не вспоминает. Ну, хоть бы наорал, а? В общем, я промучился до вечера. Именно сегодня, после нашей совместной ночевки мне как-то особенно сильно хотелось Ваньку прижать в укромном углу и поцеловать, потом облапать, потом в штаны к нему залезть и потрогать. Я же еще утро помню: все там прекрасно, надо убедиться, что и на ощупь тоже. И я решил: а будь, что будет. Рискну, один раз живем все-таки. Ну, чем мне это может грозить? Самое больше – уволят. Так это херня, новую работу найду. Ваня перед сном опять в свою «броню» упаковался и сидит вино хлещет. А я опять в полотенце на голое тело. И лег так же, прямо демонстративно, чтобы Евстигнеев видел. И он увидел ведь. Напрягся, сидит меня глазами так и ест, только я намеков не понимаю: он так смотрит, потому что убить хочет или просто хочет? Короче, я притворился, что лег спать, свет погасил со своей стороны, одеялом почти с головой накрылся и лежу жду. Долго ждать пришлось, чуть на самом деле не уснул. И тут сквозь дрему слышу: – Вань, спишь? – шепотом, видать и правда думает, что сплю. И я ничего отвечать не стал для достоверности. Потом он улегся. И тут я понял, что Ваня, сукаблять, даже слов для него подобрать не могу, хитрый засранец. Вчера он мне, значит, про полметра затирал, а сегодня ложится чуть не впритык. И ведь шириной кровати не оправдается: она два двадцать в ширину, сюда вчетвером ложиться можно. В общем, Ваня лег опасно близко, наивно думая, что я сплю. Ха! А еще зам.директора. И я его левой рукой приобнял: во сне, типа. А сам лежу, замер, даже дышать страшно. И Ваня лежит, тоже не дергается. Вот мы так лежим-лежим, а у меня подозрение рождается, что он-то и не против таких вот обнимашек. Ладно, думаю, закрепим успех. И притянул его к себе, вжался всем, чем можно. Хуй привставать начал, но я даже не парился по этому поводу: Ваня сам знак подаст, если ему не понравится такое развитие событий. А он знака и не подает. Вообще никакого. Лежит, молчит. Но по дыханию понятно: не спит. Тогда я еще дальше начал продвигаться: майку на нем немного задрал и живот погладил. Вот тут-то Ваня и попался! Потому что я ведь не только живот погладил, я и ниже не застремался. И у Ваньки тоже стоял. Сильнее моего. Вот и вышло все, как я хотел: и облапал, и за член подержался. Но просто подержаться и отпустить я уже не мог. Пришлось рукой провести несколько раз, а то Ванька лежит и сопит. Хер пойми: нравится ему или нет, может, он меня из вежливости терпит. Тогда я набрался наглости и поцеловал его в шею. Не чмокнул и отстал, а прикусил, языком провел, чтобы Ваня хоть как-то ожил. А он опять молчит, только дышит чаще и громче. – Вань, тебе не нравится? Убрать руку? – сука, да скажи ты уже хоть что-то. – Оставь, и посильнее можно, – наконец-то! Че, раньше не мог? И я в отместку руку убрал: а вот пусть знает, как людей доводить молчанием. Но кто же знал, что он тоже не пальцем деланный? Он ко мне тогда повернулся и навалился на меня всей своей тушей. Бля-я-я! Жаль, что мы раньше не целовались, он же охуенно это делает! И, оказывается, вдвойне приятно, когда целуешься, а еще своим хуем его чувствуешь. Вот это прям пиздато, отвечаю! – Ванечка, хороший мой, солнце, – ох, ты, боже мой, каким он ласковым, оказывается, может быть. Котик просто! – Солнце, конечно, и твой, только ты слезь, а то тяжело. Он не просто с меня слез, он еще и ниже спустился, как будто собрался… – Вань, у тебя с парнями раньше было? – когда он так между ног моих лежал и спрашивал, у меня вообще все членораздельные мысли исчезли. Только членосовместные остались, но я их не мог выразить и поэтому ответил кратко, что нет. Еще хотел рассказать, что все мои опыты с парнями оканчивались тем, что я на их месте представлял Евстигнеева, но решил, что эта инфа подождет до утра. – Я осторожно буду, а ты говори, как тебе нравится и где тебя можно трогать. Я просто минет пока сделаю, ладно? – и так все это осторожно, аккуратно, что я начал понимать тех клиентов, которые через полчаса знакомства с Ваней готовы были отдать ему все имеющиеся деньги. Хотя, чего это он про «пока» говорил? Еще что-то планирует? – Я тебе разрешаю трогать везде, но когда доберешься до задницы, ты меня предупреди, а то я боюсь немного. – Римминг, ладно? Не бойся, я умею. Вань, тебе очень хорошо будет, обещаю. Вот вообще не сомневался! И я скоро узнал, что Ваня Евстигнеев не только бог продаж и управления, но и секса. На мой взгляд. Потом я ему сделал минет, и мне понравилось. В этот раз уже никакие посторонние мысли и образы в голову не лезли, потому что я был с Ваней, и тащился уже от одного этого. В общем, под утро мы уснули, обнимаясь уже легально. И до самого вечера, до поезда, Ваня просто светился от счастья. А в поезде я ему уступил нижнюю полку, на что он мне сказал, что когда я сверху, это его очень заводит. И так посмотрел, что я сразу понял его в нужном смысле. И до сих пор мы понимаем друг друга с полуслова, хотя договорились, что на работе ни одна живая душа узнать не должна. Я даже Славке говорить не стал, а ведь он мой лучший друг. Кстати, кровать в номере не скрипела, мы упорно старались, но она молчала, как партизан. Офис-менеджеру не попало за билеты (я на обратном пути Ваньке признался, что моих рук дело). А в гостиницу потом Ваня еще какой-то презент посылал, но не стал уточнять, что это им за помощь в обретении личного счастья.