***
Конечно, всё идёт не так, как предполагал Пхайю. А всё потому, что Рэн, хоть внешне и походит на милого, безобидного кролика, на самом деле обожает дразниться точно также, как сам Пхайю. — Папочка, хочу блинчиков на завтрак, — сладко улыбается Рэн ранним утром, вызывая у Пхайю дикое желание впиться в губы парня до появления первых капель крови. Но Пхайю, конечно же, вознаграждается невинным чмоком в подбородок, когда кормит Рэна блинчиками с клубникой. — Смотри, что я нашёл, папочка, — присылает Рэн старую фотографию Пхайю, когда тот ещё учился на втором курсе и носил высокий хвост. Пхайю рассматривает свои подростковые угловатые плечи, тёмные круги под глазами, красные следы от недавно выдавленных прыщей на подбородке, и морщится от ужаса. Честно говоря, он даже не хочет знать, откуда Рэн взял эту фотографию. Он довольно красноречиво игнорирует её и говорит, что заедет за ним после занятий. — Папочка, помоги мне с фасадом здания, пожалуйста, — нежным голосом просит Рэн вечером, невообразимым способом делая свои глаза ещё больше, и творя что-то волшебное с сердцебиением Пхайю. А сегодня только понедельник, думает Пхайю, не в силах отказать своему парню. Возможно, наказание получает здесь именно он.***
В среду Пхайю не выдерживает. Каждый день слышать от любимого «папочка», да ещё и таким сладким голосом, становится всё тяжелее. Пхайю не может смотреть на полуобнажённого Рэна после душа и не думать, как он оставляет красные, болючие следы на гладкой коже узких плеч. Как одной рукой обхватывает тонкую талию, с силой прижимает к себе, зарывается носом в чувствительную шею, шепча пошлости и наслаждаясь прерывистыми вздохами. Как без проблем укладывает стройную, ладную фигурку Рэна у себя на коленях и лупит излюбленные ягодицы… Но проблема в том, что Рэна не за что наказывать, а в их игре это, определённо, наказание. Он не делает ничего из ряда вон выходящего. Не ломает торшер на первом этаже (как это было месяц назад), не пропускает занятия (как это частенько бывает в дни его плохого настроения), не даёт преподавателю повод ругать его за невыполненный проект (тут уж, будем начистоту, отлично справляется шило в его заднице и стимул в виде члена Пхайю — в той же заднице). Рэна наказывать не за что, но Пхайю не был бы самим собой, если бы что-нибудь не придумал. Например, он знает, что Рэн ужасно готовит — и ничего не имеет против этого, потому что любит готовить для него сам, — но сейчас, когда ему необходимо, чтобы тот облажался и понёс за это наказание, он просит его приготовить что-нибудь на ужин, ведь после долгого рабочего дня папочке ужасно захочется есть. Он знает, что Рэн вряд ли будет готовить, обычно он заказывает еду на дом, но если всё же решится пойти на кухню, то с вероятностью в сто процентов что-нибудь разобьёт. Пхайю еле сдерживается, чтобы не вздрогнуть в предвкушении вечера.***
Первое, что чувствует Пхайю, когда возвращается с работы — дома пахнет горелым. Сначала он пугается этого запаха, но замечает, что сигнализация не пищит, а значит, пожара нет. Он позволяет себе немного расслабиться, предполагая, что подгорела еда, ведь это же Рэн. Но в ту же секунду начинает нервничать ещё больше, потому что, это же Рэн. Этот недотёпа может случайно отрубить себе палец, поджечь волосы и задохнуться газом — и всё в один день. Поэтому Пхайю разувается в рекордные сроки и спешит на кухню, ведомый запахом и странными звуками. Картина, что представляется его глазам, немного снижает градус напряжения в его груди. Облако дыма над плитой окружает маленькую фигуру Рэна, который стоит к нему спиной. Он что-то держит в руках и мельтешит у столешницы, не зная, куда поставить свою ношу. — Рэн! Парень крупно вздрагивает, не ожидая скорого возвращения Пхайю, и роняет дымящуюся кастрюлю с… с чем-то явно съедобным, пока это не попало в его руки. Он резко поворачивается к Пхайю лицом и последний тут же жалеет, что выкрикнул его имя так громко. Глаза Рэна наливаются слезами, нижняя губа начинает подрагивать, и в целом он весь походит на провинившегося оленёнка, чем разбивает сердце Пхайю вдребезги. — Пи’Пхайю, — плаксиво зовёт он, напряжённо глядя себе под ноги. Кажется, всё же это горелое месиво когда-то было рисом. Определенно, рисом со специями. Пхайю морщит нос от запаха, подходя к Рэну вплотную, и берёт того за руки, переплетая пальцы. Те слегка дрожат, и Пхайю хмурится. Внимательный взгляд скользит по миниатюрному телу, проверяя на наличие травм, и внутренняя пружина беспокойства расслабляется, не обнаружив ничего серьёзного. — Прости, — на грани шёпота говорит Рэн, и Пхайю завороженно следит за большими каплями слёз, что скатываются с пухлых щёк парня. Сердце от этого вида жалостливо сжимается. Пхайю хотел всего лишь немного подразнить Рэна, как они всегда делали, но не думал, что расстроит его так сильно. Внезапное чувство вины охватывает всё его тело. — Хэй, Рэн, посмотри на меня, — просит он, нежно прикасаясь к дрожащему подбородку. Когда оленьи глаза наконец фокусируются на нём, он ласково улыбается. — Я не злюсь, всё в порядке, малыш. Плевать на кастрюлю, главное, что ты цел. Рэн только сильнее всхлипывает, утыкаясь Пхайю в грудь и оставляя мокрые следы на футболке. — Я хотел быть полезным! Ты всё время готовишь для меня, помогаешь по учёбе, чинишь мою машину, а я… С каждым словом Пхайю сильнее сжимает Рэна с своих объятьях. Глупый мальчишка всерьёз думает, что всё это имеет для него значение? Даже если бы Рэн не знал, где находится кухня, даже если бы не умел водить, Пхайю не разлюбил бы его так просто. Сердце болезненно жмётся к рёбрам от осознания, что Рэн всё это время думал об этом. — А я бесполезный, — в итоге заканчивает он бесстрастным голосом, зарывшись в грудь Пхайю. — Малыш, ты не бесполезный, — шепчет Пхайю ему на ухо, целуя в самый кончик. — Я полюбил тебя не за умение готовить или чинить машины. Я полюбил тебя за твоё упрямство. Рэн горячо дышит в грудь Пхайю долгие секунды, прежде чем поднять красные, заплаканные глаза, и робко спросить: — Правда? Пхайю, если честно, никогда ещё не хотелось так сильно кого-то трахнуть. То, как Рэн прижимается к его телу, мило шмыгает носом и смотрит своими невозможными глазами, делает с членом Пхайю невообразимое. — Да, правда, — он всё же сдерживает себя и целомудренно прижимается губами к кончику мокрого носа. — Но ты всё равно должен понести наказание. — Какое? — Рэн выглядит отрешённо, словно самурай, полностью принявший свою судьбу, и Пхайю кусает нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. — Я же сказал тебе называть меня папочкой, — Пхайю хитрый по своей натуре и всегда ищет выгоду. Расстроенный Рэн, не в состоянии следить за своими словами, был только ему на руку. Он делает серьёзное лицо, поднимая подбородок. — Как ты меня назвал, когда я вошёл на кухню? Он победно ухмыляется, следя за сменой эмоций на любимом лице: недоумение, осознание, поражение. То, что всегда заставляло сердце Пхайю биться чаще — это открытость и искренность Рэна в его чувствах. — Ну что, готов понести наказание? Рэн слабо кивает, смотрит на беспорядок на полу, и тяжело вздыхает. — Потом уберём, — Пхайю тянет его за руку на второй этаж, не в силах больше терпеть. — Пошли, малыш. От Пхайю не укрывается лёгкая дрожь Рэна на милое прозвище, и он предполагает, что, возможно, «малыш» влияет на того также, как «папочка» на Пхайю. Сердце в груди сладко ёжится от чувства всепоглощающей нежности и страсти к этому парню. Губы до невозможности зудят, требуя поцелуя, и Пхайю себе в нём не отказывает. Они целуются грубо, глубоко и влажно, Пхайю до неприличного шумно вылизывает рот Рэна, отчего тот дёргается в его руках и шумно сглатывает набежавшую слюну. Поцелуй обоим сносит голову, и Рэну приходится облокотиться всем весом на грудь Пхайю и крепко держаться за предплечья, чтобы не упасть. Пхайю отстраняется со звонким чмоком, оставляя виснуть между ними ниточку слюны, и восхищается тем, как выглядит Рэн — взъерошенный, румяный, с остекленевшим взглядом, будто его только что трахнули. — Наверх, — больше рычит, чем говорит Пхайю, и перекидывает через плечо не сопротивляющегося парня. Он не устаёт благодарить себя за новую приобретённую кровать, которая куда больше прежней, потому что на этой удобнее вертеть Рэна так, как ему хочется. Пхайю любит носить своего парня на руках, но ещё больше он любит, когда этот парень буквально плавится под его пальцами, не в силах на следующий день пошевелить конечностям после бурной ночи. Пхайю аккуратно сгружает Рэна поперёк огромной кровати, потому что, хоть Рэн и дерзкий парень, но не любит, когда с ним обращаются грубо, и тут же принимается раздевать его, начиная с ног. Он в который раз восхищается миниатюрностью парня, стягивая с того узкие джинсы — взгляду открываются аккуратные стопы с красивыми пальчиками, узкие щиколотки, подтянутые икры, стройные бёдра, лишенные волос. У Пхайю щекочет в дёснах от желания их покусать. Рэн до смешного парадоксален: на голове у него с недавних пор развилось целое гнездо из отросших волос, а по всему телу — ни одной волосяной луковицы. Даже в подмышках. Пхайю не знает, смеяться ему или вести своего парня к врачу. — Щекотно, — фыркает Рэн, когда Пхайю массирует очаровательные щиколотки и нежно целует розовые пятки. Рэн легонько дёргает ногой в попытке высвободиться, но всё тщетно. — Перестань. Тогда Пхайю мстительно кусает свод стопы и следом чмокает покрасневшую тонкую кожу, слыша тихое шипение Рэна. Он любовно обводит большими пальцами выступающие тазовые косточки, кусает выемку пупка, размашисто лижет живот, наслаждаясь тихими стонами, вытягивающими душу Пхайю из тела. Иногда ему кажется, что быть тем, кто доставляет удовольствие Рэну — его жизненное кредо и великий путь. Как Китайская стена — такой же длинный, но не менее прекрасный. В собственном паху постепенно разгорается пламя, обжигая низ живота, и Пхайю, не сдерживаясь, больно и долго целует Рэна. Так долго, что, когда отстраняется, залипает на неприлично покрасневших и опухших губах. От взгляда, которым его одаривает Рэн, сердце заходится в бешеном ритме. — Пожалуйста, папочка, — сладко голосит тот, зная, как действуют на Пхайю его бесстыжие глазки. — Негодник. Футболка летит в сторону благодаря умелым рукам Пхайю, оставляя такую соблазнительную грудь Рэна полностью обнаженной. Рэн прерывисто вздыхает, издавая неприличный стон на выдохе, и этих звуков достаточно, чтобы у Пхайю появилось желание сожрать парня. Всё же у него есть кинк — и это кинк на всего Рэна, потому что он не может не целовать и не облизывать его сексуальные грудные мышцы. Не может не играться с маленькими торчащими сосками. Не может перестать слушать тяжёлое дыхание и наслаждаться пальцами, что дёргают его за волосы. Метки, что остаются на гладкой коже, заставляют Пхайю зажмуриться от лёгкого головокружения, осознания, что это он их оставил. — Пи’Пхайю, — хнычет Рэн и тянет парня за волосы ближе к своей груди. Впрочем, он застывает, когда осознаёт, что именно только что сказал. Взъерошенная голова резко приподнимается, и Пхайю едва не смеётся, видя настоящий ужас в больших карих глазах. — Ох, малыш, слишком много информации для твоей хорошенькой головы? Рэн хнычет, сжимая бёдра, и Пхайю смеётся над тем, каким нуждающимся он выглядит, когда трется пахом о его ногу. Впрочем, это не мешает ему резко вздохнуть, подняться с кровати и раздеться за считанные секунды. Пхайю ещё никогда не видел, чтобы люди так быстро снимали с себя одежду. Он пытается не смеяться, но нежная улыбка всё же освещает его лицо. — Что? Рэн выглядит ужасно мило, когда смущённо укладывается на подушки, и Пхайю, не сдерживаясь, набрасывается на парня, заставляя того взвизгнуть. Какое-то время они щекочут друг друга, хихикая, как парочка белок в брачный период. От вида распластавшегося под ним обнажённого Рэна у Пхайю пересыхает во рту, а из глаз, наверняка, сыпятся звёзды. Боже, он так влюблён в парня перед собой, что не может сдержать счастливого смеха в ответ на его улыбку. Он покрывает грудь поцелуями, кусает соски, щипает бока и вознаграждается тонкими стонами и короткими вздохами. Мгновение он засматривается на румянец на пухлых щеках и неожиданно для себя хватает руки улыбающегося Рэна, удерживает их над головой, и утыкается в подмышки, целуя тёплую кожу, покрытую тонким слоем возбуждения. — Стой, Пи’Пхайю, блять! Пищит Рэн, безостановочно дёргает ногами, но те прочно заключены в ловушку сильных бёдер Пхайю. — Ш-ш-ш, малыш, — горячо шепчет в кожу, вдыхая аромат Рэна и порыкивая. — Так вкусно пахнешь… Рэн хнычет, но немного успокаивается и перестаёт бездумно дёргать ногами. Пхайю усмехается ему прямо в покрасневшую от поцелуев подмышку. От тёплого воздуха Рэн скулит, притираясь пахом о сильное бедро, и от этих волнообразных движений у Пхайю горят внутренности. — Ты мерзкий. — Думаешь? — Да! Пхайю внутренне ликует, когда видит, как Рэн бесится, не в силах что-либо изменить. Но, если быть честным, тот не сильно-то и пытается. — У тебя стоит, потому что я мерзкий? — вкрадчиво шепчет он в распухшие губы. — Или потому, что ты мерзкий? Пхайю думает, что Рэн будет хныкать, закроет своё прелестное личико, будет сучить ногами по простыне от смущения, но этот маленький чертёнок в который раз его удивляет. Брови Рэна изгибаются, делая его похожим на жалобного котёнка, он совершенно бесстыдно смотрит на Пхайю, облизывая уголок губ. — Папочка, я больше не могу. Хочу, чтобы ты наполнил меня. Одежда Пхайю удивительным образом не возгорается прямо на нём. Он снимает с себя её в рекордные сроки (но всё ещё не так быстро, как Рэн), и жадно целует Рэна, пока их губы не немеют, а подбородки не покрываются обильным количеством слюны. Хоть Рэн и называет его мерзким, но его стоны становятся выше с каждым разом, когда Пхайю размазывает слюну по его красным губам. — Пожалуйста, папочка, я буду хорошим, — хнычет он, и Пхайю не может ему отказать, не сейчас, когда он такой нуждающийся и полностью разбитый, с блестящими от пота лицом и шеей, с прикрытыми тяжёлыми веками и расфокусированными глазами. Боже, они ещё ничего не сделали, а его уже хочется съесть. Пхайю нежно проводит большим пальцем по нижней губе, оттягивает её, и Рэн подаётся движению, приподнимая бёдра с кровати. Твердый, налившийся красным член оставляет капли смазки на его плоском животе, и Пхайю не выдерживает, наклоняясь и шумно целуя мокрую головку. Рэн хнычет, открывает рот и красиво выгибается на кровати. Пхайю засматривается на грудные мышцы, рельефные плечи, и чувствует, как мгновенно пересыхает во рту. Рэн выглядит как мечта. — Ты очень красивый, Рэн, — выдаёт он максимум, на который сейчас способен. Пхайю трудно даются такие разговоры, но он старается. Он не часто говорит комплименты, хоть и не упускает возможности полапать своего парня, но в животе взлетает рой бабочек, когда он видит искреннюю улыбку на лице Рэна. — Спасибо, папочка, — кокетливо говорит он, на мгновение прилипая взглядом к прессу и груди Пхайю, а затем игриво подмигивает. — Ты тоже ничего. Боже, будь проклят тот день, когда Пхайю открыл свои кинки, он умрёт сегодня самой позорной смертью на свете. Рэн, паршивец, слишком избалован, раз у него ещё есть силы дразниться. В ближайших намерениях Пхайю превратить его в дрожащий мокрый комок, поэтому он резко тянет стройные ноги вниз за щиколотки и устраивается между ними. Улыбка, которой он одаривает Рэна, больше похожа на оскал. — О Боже. — Правильно, малыш, запомни эти слова, сегодня ты будешь кричать только их. Шея Рэна краснеет, хотя кажется, куда ещё больше, но загорелая кожа буквально притягивает к себе, и Пхайю не противится. Он раздвигает ноги Рэна, ложится между ними, и его голова слегка кружится, когда его тело полностью закрывает миниатюрную фигуру Рэна. Он впивается в шею кусачими поцелуями, следует ниже, посасывает изгибы грудных мышц, лижет вздёрнутые соски, заставляя Рэна ещё больше извиваться на простынях. — Такой прекрасный, такой хороший, мой Рэн, — бормочет как в бреду, словно пытается впечатать слова в покрасневшую кожу. — Я-я… хороший? — неуверенным, тихим голосом спрашивает Рэн, и громко стонет, когда Пхайю сильно кусает правый сосок, удерживая во рту, пока тот не опухнет. — Самый хороший малыш для меня, — подтверждает Пхайю, сжимая руки на крохотной талии, и заставляя парня бесконтрольно дёргаться. Стоны, что вырываются из его горла, не раз будут повторяться в самых горячих снах. Отрываясь от разгоряченной кожи, Пхайю всматривается в искажённое от удовольствия лицо и, не отводя взгляда, спускается ниже жалящими поцелуями, пока напряжённый, текущий член не возникает перед его носом. Бёдра под его руками бесконтрольно приподнимаются, ища хоть какой-нибудь контакт, но Пхайю не намерен идти на поводу Рэна, даже когда тот так мило и тихо хнычет. Он кусает внутреннюю поверхность ладных бёдер, удовлетворенно хмыкая, когда чувствует под языком, как дёргаются мышцы, и совсем не прикасается к текущему члену; у основания уже скопилось приличная лужица смазки, а яица так напряглись, что Пхайю всё же облизывает широкими мазками нежную кожу. — Господи, блять! — бёдра Рэна резко дёргаются вверх, но Пхайю не позволяет члену проткнуть глаз, крепко удерживая ноги в своей хватке. — Пожалуйста, Пи’Пхайю… — Пока не научишься обращаться ко мне как следует, ничего не получишь. Выходит строго, но и Рэн сейчас не совсем в себе — глаза расфокусированы и наполнены желанием, в голове, наверное, белый шум, так что Пхайю не пытается быть нежным. Он разводит ноги Рэна шире, чтобы приникнуть ещё ближе, и зарывается лицом в задницу Рэна. Вкус на его языке опьяняет; он хаотично лижет, сосёт, нежно покусывает края сжимающейся дырочки, и Рэн в его руках постепенно расслабляется. Он тянется рукой к его голове, хватая за волосы и нетерпеливо вжимая в себя. Пхайю не останавливается, надавливая языком сильнее, и беспрепятственно проскальзывает внутрь. Со стороны это должно выглядеть дико, животно, извращенно, но почему-то это не только не вызывает отвращение, но ещё больше возбуждает. Пхайю начинает жестче двигать языком внутри Рэна, чувствуя, как стенки вокруг него начинают импульсивно сокращаться. Он вытаскивает язык, когда слышит, что стоны Рэна становятся всё выше и громче, и приподнимает голову, облизывая красный член короткими мазками. Рэн выглядит потрясающе. Он полностью выжат, слёзы или пот, чёрт их разберёт, стекают по его щекам, ноги дрожат, и он трогательно извивается под ладонями Пхайю, чувственно сжимающими его бедра. — Малыш, посмотри на меня, — нежно просит он, потому что видит, как Рэн вымотан. В конце концов, он хочет, чтобы его мальчику было хорошо. Рэн мило угукает, несколько раз моргая, словно наводит фокус, и Пхайю не может сдержать умилённого смешка. — Как ты хочешь, чтобы я тебя взял? — Рэн зависает на мгновение, словно не понимая, что от него хотят, но всё же покорно отвечает. — Хочу видеть папочку. Удовлетворенно кивая, Пхайю быстро чмокает Рэна в мокрый нос и красные губы, достаёт смазку из-под подушки, и встаёт между раздвинутых ног. Только сейчас он понимает, что всё это время игнорировал своё возбуждение, полностью сосредоточившись на Рэне. Холод смазки, встретившийся с его горячим членом, заставляет Пхайю зашипеть. Он размеренно водит рукой по члену, сжимает основание, щекочет маленькую дырочку уретры, и усмехается, замечая голодный взгляд Рэна. — Скорее, папочка, — скулит тот, и от этого звука всё внутри Пхайю переворачивается. — Сейчас, малыш, сейчас, — он не может не заметить, как Рэн немного течёт от этого прозвища. Пхайю хватает обессиленные ноги Рэна под коленями и поднимает их, выставляя миленькую задницу на обозрение. Он подносит флакон прямо к дырочке Рэна, осторожно вводит кончик и нажимает; смазка льётся внутрь, но долго в заднице не задерживается. Рэн хнычет и шипит, когда холодная субстанция стекает по промежности, но Пхайю быстро закидывает худые ноги себе на плечи, попеременно целуя каждую, и медленно входит, перед этим предусмотрительно собирая всю смазку головкой. — Вот так, — воркует он, всматриваясь в лицо Рэна на предмет любого дискомфорта, но тот лишь прикрывает глаза и поверхностно дышит. Стенки Рэна настолько плотно обхватывают возбуждение Пхайю, что это волшебное чувство заставляет его сердце биться неритмично. Боже, если после этого секса ему не понадобится кардиолог, то это будет чудом. Он начинает с медленных и глубоких толчков, так, как нравится Рэну, и усмехается, видя на лице парня глупую улыбку. — Почему ты смеёшься? Улыбка, впрочем, никуда не девается, а становится только шире. — Просто… а-ах, просто я счастлив, — задыхается Рэн, когда Пхайю, наконец, толкается под нужным углом. — Счастлив, что папочка трахает меня. — Блять, — Пхайю чувствует, как член напрягается внутри Рэна от этих слов. Нет ни единого шанса, что тот этого не заметит. Прерывистый смех заполняет комнату, и Пхайю приходится зажмуриться, чтобы не кончить на месте. — Тебя это возбуждает, ах-х, папочка? — Ещё как, малыш. Глядя на довольную улыбку Рэна, Пхайю хочется сделать так много ужасных вещей. Хочется заставить его плакать, просить о большем, оставить следы от зубов на тонкой шее, чтобы тот ходил красный и смущённый по университету. Пхайю хочется разрушить этого мальчика и собрать заново. Это чувство заставляет его крепче схватить бёдра Рэна и прошептать «держись». Если бы он не удерживал его, тот наверняка распластался бы по кровати от силы толчков. Рэн вскрикивает что-то похожее на его имя, напрягаясь под руками Пхайю, его голова беспощадно елозит по кровати, а руки беспорядочно ищут, за что зацепиться. Сжалившись, Пхайю замедляется и закидывает руки Рэна себе на шею, почти полностью сгибая парня под собой. Теперь, склонившись так близко к его лицу, он может чётче видеть, как большие карие глаза наполняются слезами удовольствия, как рот бесконтрольно открывается, а с уголка губ медленно течёт слюна. — Посмотри на себя, ты такой красивый, — воркует Пхайю, грубо и быстро толкаясь в горячее нутро. — Такой открытый для меня, такой милый. Рэн согласно мычит, не в силах произнести слово, и Пхайю стопроцентно уверен, что тот даже не понимает, что ему говорят. Пот на его висках затерялся в волосах, а глаза остекленели настолько, что, назови он Рэна по имени, тот даже не откликнется. Он и сам не уверен, что сможет долго продержаться, неотрывно наблюдая за парнем под собой. В нём так туго и жарко, что Пхайю приходится смаргивать пелену похоти и внутренне сжиматься, чтобы не кончить раньше времени. Звонкие шлепки кожа о кожу совершенно ему в этом не помогают. Он делает круговые движения бёдрами, плотно прижимается к заднице Рэна, приподнимается выше, упираясь руками по обе стороны от тонкой талии, и резко толкается вперёд, практически не выходя из горячих, тугих стенок. Спина Рэна выгибается при каждом таком толчке, изо рта вырываются хриплые стоны, глаза закатываются всё выше и выше. Это настолько красиво, что Пхайю чувствует, как течёт его член от одного только вида получающего удовольствие Рэна. Пхайю тоже на грани, пальцы его ног поджимаются, когда он видит, как живот Рэна становится всё более напряжённым и влажным, как в маленьком милом пупке собирается лужица прозрачной смазки, так и манящей попробовать её на вкус. Не переставая двигать бёдрами, он упирается локтями по обе стороны от мокрого лица Рэна и горячо припадает к открытому рту, больше просто облизывая дрожащие губы, чем полноценно целуя. — Давай, малыш, кончи для меня, — словно в бреду шепчет Пхайю. — Хочу посмотреть, как ты кончаешь, малыш. Это заставляет Рэна высоко заскулить, схватиться за бицепсы Пхайю и напрячь живот. Он вскрикивает на особо мощном толчке, изливаясь себе на потную грудь и живот, и Пхайю, жадно следя за каждой вылетевшей каплей, следует за ним, переживая один из своих самых сильных оргазмов, которые когда-либо у него были. Он медленно трахает Рэна до тех пор, пока тот не хнычет от гиперстимуляции, и устало опускается на него, зарываясь в поблёскивающую от пота шею. — Так хорошо, папочка, — на грани слышимости шепчет Рэн. Пхайю поднимает голову и заглядывает в почти блаженное выражение лица. — Мне ещё никогда не было так хорошо… — Рэн, — Пхайю зовёт парня, легонько шлёпая того по пухлой щёчке и вырывая из тёмных губ слабый писк. — Малыш, всё хорошо? Хочешь пить? Пхайю приподнимается на локтях, чтобы выйти из Рэна и пойти на кухню, но ловкие ноги парня сцепляются у него за спиной на манер замка, и он удивлённо смотрит в надутое лицо. — Останься со мной, Пи, — милая мордашка Рэна делает что-то с желудком Пхайю, отчего тот завязывается тугим узлом, грозя прорваться вверх, сквозь грудину. Пхайю морщит нос, признавая свою слабость, когда валится рядом с парнем. Рэн радостно пищит, обвивая грудь и бёдра Пхайю, словно коала, и счастливо вздыхает. Они лежат так, крепко обнявшись, кажется, несколько часов, пока Пхайю не вспоминает, что сегодня середина недели, а Рэну в эту пятницу сдавать проект, над которым он стенал несколько дней. — Детка, тебе проект сдавать в конце недели, помнишь? — он не хочет звучать как уставший родитель, поэтому сопровождает свои слова мягким поглаживанием загорелого плечика большим пальцем. — Помню, — беззаботно отзывается Рэн. — Мало помнить, надо… — Я всё сделал, — прерывает он речь Пхайю об образовании и ответственности. Он выглядит порядком уставшим ещё не начавшимся разговором, поэтому отворачивается от Пхайю, слишком бодро садясь в кровати и потягиваясь для того, кто недавно не мог даже думать с членом в заднице. Пхайю жадным взглядом следит за перекатываением мышц под золотистой кожей, и мысленно облизывается, но всё же собирает мозги в кучу. — Когда ты успел? Рэн фыркает и встаёт с кровати, направляясь в ванную, соблазнительно качая бёдрами при этом. Пхайю поднимает одеяло и смотрит себе в пах, прикидывая, хватит ли его на ещё один раунд в ванной. — Ты думаешь, стал бы я с тобой трахаться, если бы не был уверен, что у меня всё готово? — Пхайю отвлекается от разглядывания своего члена, и поднимает глаза на вставшего в проёме Рэна. Наверное, он выглядит глупо, раз тот тихо смеётся. — Пф, ты такой смешной, папочка. Сладкий тон Рэна действует на Пхайю, словно ведро холодной воды. Он таращится на то место, где секунду назад стоял Рэн и смеялся над ним, и ошеломлённо выдыхает. Получается, маленький засранец надул его. Обманул, напиздел, раскрутил вокруг своего крошечного пальца. Пхайю качает головой и невесело усмехается. Не думая больше ни секунды, он берёт смазку с тумбочки и шагает в ванную. Что ж, в свою очередь он тоже постарается стать частью переломного дня для Рэна.