Искупление

      Если бы у Ренгоку была возможность говорить, то оглушительный крик был бы слышен далеко за пределами поместья.       Весь уровень разочарования достиг его ещё в первые минуты пробуждения. Всепоглощающая слабость, охватившая изувеченное тело прочными тисками, убаюкивала страдающий разум и в то же время не давала спокойно отдохнуть. Стоило только попытаться открыть глаза, как их тут же будто накрывали чужой горячей ладонью, не позволяя Кёджуро взглянуть на его кошмары вживую.       На это окружение, где в одиночной палате ему составляли компанию только капельницы и вонючие благовонии с отвратной смесью целебных растений и отваров, чей запах наверняка уже въелся в его грязные волосы и теперь надолго останется с ним, подобно живому напоминанию о слабости и проваленной миссии. Ренгоку старается не жмуриться, но брови сами съезжаются к центру, а закрытые глаза — даже левый, скрытый под слоем бинтов, — ловят искры в темноте опущенных век и немеют, лицо начинает болеть даже от столь незначительного движения и всё это сплошным комом сваливается на голову. И Ренгоку это заслужил.       Ему холодно даже под парой одеял, больно лежать на мягком матрасе, а пуховая подушка сдавливает провалившуюся в неё голову со всех сторон подобно капкану. Ему противно дышать сквозь зубы, пока из носа то и дело скатывается очередная капля крови — и даже сил нет, чтобы поднять руку и утереть самостоятельно лицо, — в такой момент становится мерзко от самого себя. — Ренгоку-сама, не торопитесь. Ваши раны ещё недостаточно затянулись!       Знакомый голос Аой искажался и доходил до его ушей с фоновым шумом выжимаемой воды. Холодная ткань обтёрла свободные участки разгорячённой кожи, стёрла остатки подсохшей под носом крови и резко прекратила своё движение в районе целого глаза. Девушка медлила, пыхтела через нос чрезмерно громко и её вечно недовольный образ рисовался сам по себе, давая Ренгоку несколько секунд на передышку. Малейшее отвлечение от ожидавших позади кошмаров. — Постарайтесь снова заснуть. Я оповещу госпожу Кочо о вашем пробуждении и она проверит вас через несколько часов.       Сталь в голосе ломалась, скулила под натиском плохо скрываемого сожаления и натяжного терпения в адрес больного. Из всех случаев его пребывания в поместье, этот, пускай и был привычным, всё же выделялся особым отношением со стороны Канзаки, пожелавшей в этот раз держать язык за зубами и особо не ругать его. Хотя и самому Ренгоку в этот раз было не смешно — на улыбку не хватало сил, а посмотреть в лицо юной Аой было страшно.       Пышущие жалостью глаза — это последнее, что ему было нужно.       И он молчит. Не потому, что собственное тело вздрагивает и каждая уцелевшая мышца вдруг натягивается подобно тонкой струне, и не потому, что горло схватывает спазмом и его тянет блевать остатками желчи в желудке — нет. Внезапная вспышка боли служит последним предупреждением работающего наизнос сознания, звучит последним умоляющим криком о помощи, чтобы Ренгоку расслабился и успокоил бешено стучащее сердце, восстановил дыхание, пока страдающие лёгкие не скрутили его в приступах сухого кашля и, пожалуй, хоть попытался перестать думать о застывшем в ужасе юношеском лице.

***

      Ренгоку просыпается почти через две недели после схватки. Дезориентированный, не сказавший ни слова с того момента, но с хорошими прогнозами от самой Шинобу — главного врача в поместье.       На восстановление поврежденного глаза уйдёт примерно месяц, швы снимут через три дня, а сломанные кости вернут свою прочность через пару недель, если Ренгоку не будет бежать вперёд паровоза и не станет тратить с трепетом накопленные силы организма на внеплановые тренировки — глупое решение для столпа с таким положением вещей и безмерным количеством тяжёлых травм. Сейчас от прежней боли оставалось только фантомное ощущение чужих рук, которые всё это с ним и сотворили в ту злосчастную ночь, так что Кёджуро со временем пришлось свыкнуться с этим чувством, когда желание спать наконец превысило допустимый порог и молодой столп стал отключаться в неподходящее время.       Так, к примеру, когда ослабевший Ояката-сама посетил его ближе к вечеру четвёртого дня, Ренгоку даже не смог выдать приветствие или выразить своё уважение, поскольку в первые же минуты уснул, оставив посетителя без должного внимания. Убуяшики об этом никогда не упоминал, но столпу было стыдно.       Утром нового дня, когда Шинобу в очередной раз проговорила ему все инструкции и настоятельно (принудительно) просила поберечь себя, Ренгоку наконец впервые за полторы недели был выпущен из медикаментозного заточения четырёх белых стен, за пределами которых находились знакомые люди. Как выяснилось позже, юный охотник с головой кабана — того, как оказалось, звали Иноске, — лежал в палате по соседству и был всё ещё в нестабильном состоянии, хотя его кости срастались куда быстрее чем у многих других пациентов, так что даже травма позвоночника и несколько повреждённых органов никак не могли отсрочить дату его выписки. В скором времени он должен был уже прийти в себя и начать тренировки со столпами. То же самое ожидало и светловолосого парнишу с дыханием грома, который хоть и пришёл в себя даже раньше самого Ренгоку, всё равно по сей день оставался в палате из-за травмы головы и аллергической реакции на некоторые лекарства, сильно повлиявшие на его лёгкие и дыхательные пути.       Ренгоку не входил в их палаты, но поспрашивал тройняшек, что маленькой толпой перебегали от одного конца коридора к другому, выполняя поставленные на день задачи. Аой появлялась мельком, и то только для того чтобы сделать столпу замечание за его торопливость и лишние нагрузки в те времена, когда ему нужно как можно больше отдыхать и набираться сил.       Хотя у него уже не было сил на отдых. Лежать изо дня в день в постели и ждать наступления следующего утра, когда окружающие с натяжным спокойствием быстро делают свою работу и покидают его, было уже невмоготу, а другие занятия попросту ему запрещались в первые несколько дней. Так что возможность наконец выйти за пределы комнаты и вернуться на остаточное лечение уже в свои покои, была принята с облегчённым вздохом и шансом узнать то, о чём сердце молодого столпа беспокоилось больше всего.       Танджиро Камадо был мёртв и похоронили его только через два дня после возвращения тела в поместье семьи Убуяшики. Ему не проводили никаких церемоний и не организовывали прощальную встречу, отдали земле быстро и тихо, словно пытаясь скорее забыть об этом человеке, спрятать его и никогда не вспоминать. Никто о нём не говорил, а на Ренгоку то и дело бросали пустые взгляды, пока он прихрамывая шёл в сторону сада, где каждое утро проводил Ояката-сама, отдавая дань уважения погибшим охотникам. Единственный человек из всей организации, не посмевший забыть столь высокую плату за скорую победу над Кибуцуджи, чьи поганые отродья продолжали упиваться кровью ещё совсем юных воинов и безнаказанно отбирать чужие жизни.       В памяти всплывали обрывки совсем свежих для мужчины событий, когда выражение ликования на лице Третьей Высшей Луны и его остекленевшие глаза с точностью выведенными иероглифами отражали только истинное желание представшей перед ним твари — выставить свои самые отвратительные стороны и назвать их преимуществами, гордо назвать себя демоном и попытаться осквернить чистоту всех человеческих душ, которые не побоялись сразиться с Аказой той злополучной ночью. Ренгоку воротило от одного упоминания тех слов, которые посмел бросить ему демон в порыве наигранного восхищения, и теперь, по прошествию нескольких недель, это звучало ещё омерзительнее и насмешливее. Сознание само создавало фальшивые интонации в речах Высшей Луны, искажало его голос до открытого помешательства конкретно на нём — на Ренгоку, на человеке который теперь винит в смерти Танджиро исключительно одного себя. Среди всех охотников именно он занимал главенствующее место в списке демона.       Встречный ветер обдал лицо холодной резью и пронырливо заполз под тонкую юкату, которая была щедро предоставлена самой Шинобу в тот же день, когда пришла пора выписываться из-под её же надзора. На дворе было лето, но погода совсем не соответствовала сезону. Тройняшки в какой-то момент сказали ему, что последнюю неделю беспрерывно шли проливные дожди, а небеса сверкали раскатами грома часами напролёт, словно само небо выражало таким образом скорбь и боль от потери столь важного человека, как Танджиро Камадо.       Даже в свои семнадцать, юноша, до этого державший меч наверное только в каких-нибудь детских фантазиях и мальчишечьих играх, строго наметил себе цель, поставил задачи и выполнял их одну за другой, успешно расчищая путь и себе, и своим друзьям — таким же смелым и целеустремлённым охотникам. Кто бы что ни говорил про Агацуму Зеницу, он всё равно был равен этому набору, хоть и чаще всех поддавался трусливым порывам и шёл в бой мелкими шагами. Ему далеко до смелости и бесстрашия Иноске, далеко до уверенности и силы Танджиро, но этот юнец несомненно однажды с гордостью назовёт своё имя кровавому демону, прежде чем отсечёт ему голову. Кёджуро слов на ветер не бросает. — Ренгоку? Какого чёрта ты здесь забыл? Лежать разучился?       А вот и сама яркость подоспела. Один из немногих столпов, кто хоть раз побывал в палате Ренгоку после его пробуждения. Вот как только через Аой пройти смог и при этом ещё добраться до комнаты? У Аой хоть и было не так много физической силы, но проскочить мимо неё незамеченным удавалось разве что тем, кому она это хотела позволить. Столп ты или нет — в лазарете права у всех равны. Тут даже старший Шинадзугава высказываться не спешил. — Шинобу-сан посчитала моё состояние приемлемым для дальнейшего самостоятельного излечения, поэтому да, лежать я разучился!       И эта улыбка вызывает ощущения перекошенного лица, отчего ещё присутствующие швы болезненно натягиваются под повязками, а покрытые заживляющей коркой царапины и ссадины снова потрескались и защипали от контакта с холодным ветром. Эта улыбка раздражает не только хмурого Узуя, чьё лицо сейчас походило на один сплошной синяк, но и самого Ренгоку, у которого настроение не поднимается выше дна уже который день подряд. — Это не повод лишний раз напрягать себя, Кё, — усталый вздох срывается с его губ и он поправляет непослушные пряди волос, — этим никому лучше не сделаешь ведь.       Кёджуро кивает и поворачивает голову в сторону высоких каменных столбов. Там граница с миром живых и миром тех, кто уже никогда не будет стоять наравне с ними. Интересно, совпадение ли, что Узуй так вовремя подловил его здесь? — Ты сам сейчас не лучше выглядишь, так что мы почти наравне, — и усмехается уголками губ, что никак не отражается в его уцелевшем глазу, который теперь смотрит на столпа звука безотрывно и не мигая. Он следит за всей сменой эмоций на бледном лице бывшего шиноби, стараясь тем самым избежать любого недопонимания и не допустить того, чтобы этот ценитель всего блестящего смог ему в чём-то солгать. Ранее Узуй в таком замечался, когда хотел избавить лучшего друга от лишних переживаний, так что Ренгоку не хотел бы снова оказаться в подобном положении. Особенно сейчас, когда нервы подводили знатно.       Тенген же выпятил нижнюю губу на его слова, становясь похожим на обиженного ребёнка, и его и без того бледное лицо накрылось волной теней, превращая сливовые глаза в два темных шара без малейшего отсвета, а остатки хмурости в открытую злобу. — Тебе некуда спешить, дай себе время, прежде чем снова приступишь к тренировкам. Я серьёзно говорю, — Ренгоку моргает почти недоумённо, пока до ноющей головы растянуто доходили знакомые интонации. Те самые, услышать которые из уст лучшего друга было сейчас неожиданно и тяжело одновременно — неужели со стороны он выглядел настолько плохо? Или всё это сожаление было направлено в сторону его промаха, забравшего за собой жизнь ещё совсем молодого юноши? Почему каждый встречный так старательно делал вид что не жалеет покалеченного столпа, но своими действиями и словами доказывал обратное? Шинобу своей въевшейся улыбкой внушала ему хорошие прогнозы, а сама тем временем подливала двойную дозу лекарства и складывала ему для дома дополнительный набор обезболивающих средств и несколько сортов лечебного чая; Аой строго соблюдала распорядок дня в лазарете, но тем не менее выуживала лишнюю минуту для проверки столпа — будь то ночь или день — словно Ренгоку этого и вовсе не замечал за ней. А теперь и Узуй…       Зачем он строит это суровое лицо, когда сам едва ли на ногах стоит после битвы с Шестой Луной, и глазами своими так и излучает это волнение, что плескается в его голове подобно разошедшимся волнам. Почему он смотрит на него таким взглядом и хмурит брови, остерегаясь сказать что-нибудь не так, словно от любого лишнего слова Кёджуро рухнет прямо перед ним, не сумев вынести этого? — Я не… я не собирался заниматься тренировками, Тенген. Моим желанием сейчас было навестить покойного мальчика Камадо и… И наверное встретиться с его сестрой, если она ещё здесь.       Лицо Узуя внезапно вытягивается и в глазах вспыхивает знакомый блеск заинтересованности. Он спешно оглядывает Кёджуро, пока в голове крутятся воображённые механизмы, задерживает взгляд всего на секунду и — с громким щелчком где-то внутри — растягивает губы в горькой улыбке, мельком демонстрируя ряд белых зубов. Глаза прищуривает и опускает ниже, глядя уже куда-то себе под ноги. Что происходило в его голове долгие минуты молчания, Ренгоку сказать не мог, но по окончанию напряжённой тишины, стоило голосу Тенгена снова раздаться, так все повисшие на языке вопросы сразу же отпали. — Незуко Камадо, девочка-демон?       Ренгоку уверенно кивает, хотя Узуй по-прежнему в его сторону не смотрит, а значит в этом коротком действии почти не было какого-либо смысла. — Она здесь. Честно говоря, Кё, ситуация складывается не лучшим образом… После того, как тело Танджиро было захоронено, вопрос о жизни его сестры снова был поднят на собрании столпов. Меня там к сожалению не было, но твоя ученица мне всё в красках поведала. — Что-то произошло? Камадо всё-таки напала на человека?       Эта мысль слетела с языка совершенно случайно, но была с большей вероятностью в своём исполнении, так как с самого начала существование семьи Камадо в поместье Убуяшики было под вопросом именно из-за высокого риска срыва со стороны девочки-демона. Никто, никто не мог давать сто процентной гарантии того, что её выдержки хватит на долгий период времени, и даже после показного выступления старшего Шинадзугавы, когда тот почти заставлял её испить человеческую кровь, вопрос о оставшемся времени вставал остро. Почти никто не хотел узнавать какие-либо подробности и приближаться к демоу слишком близко — никто не боялся, нет, просто пачкать руки в случае чего никто не решался.       Так что да, с недавних пор Ренгоку испытывал едкое чувство вины за спешно сделанные выводы и после увиденного в вагоне поезда, после драки демона с себе подобным, когда она отважно защищала людей и при этом умудрялась сдерживать жажду крови, смело мог заявить даже перед самим Главой, что эта девочка — исключение из всех правил Мудзана. Кто знает, может в будущем именно она станет их ключом к победе.       Если конечно смерть брата не подкосит её так же сильно, как Ренгоку сейчас. — Слава богу — нет, но Шинадзугава чуть ли не зубами вцепился в неё, когда вас всех вернули в поместье. Он по началу решил, что миссия провалилась именно из-за Незуко, так как нам никто изначально не сообщил, что тебе пришлось сражаться с Третьей Молодой Луной и поэтому, к сожалению, подозрения пали на неё. — Шинадзугава подумал что она напала на нас? — Ренгоку изумленно выгибает бровь с недоверием глядя на светлеющее лицо друга. Он вот-вот содрогнётся от смешка, но в последний момент шумно втягивает воздух носом и смотрит на столпа в ответ со всей серьёзностью. — Да, как бы глупо это ни звучало, но именно так всё и случилось. Меня здесь ещё тогда не было, я готовился к своей предстоящей миссии, но Томиока мне в деталях всё изложил. Мне после этого какое-то время даже приходилось следить за младшей Камадо, чтобы она лишний раз не маячила перед Санеми в те дни, когда Томиока сам отсутствовал. — Шинадзугава пытался избавиться от неё? В открытую? Это же нарушение приказа Главы…       Тенген вдруг поднимает голову и правую руку с вытянутой ладонью, призывая Ренгоку на секунду замолчать. Он мгновение непонимающе хмурит лицо, но послушно затихает и смотрит на столпа звука в упор. Минутой позже, когда Кёджуро уже был готов раскрыть рот и продолжить закидывать Узуя вопросами, мимо них прошли три охотника низкого ранга. Завидев двух столпов они с уважением поклонились, закрыв свои рты, а после быстренько ретировались в противоположном направлении, возобновляя прежнюю болтовню. Как же Ренгоку сам их не услышал раньше? Настолько был увлечён диалогом? — Эта тема не для чужих ушей. — Я уже понял, — не отрывая взгляда от спин охотников, ответил Ренгоку. — Ну так что было? — Нет, он больше не предпринимал попыток что-либо учудить в адрес Незуко, но Гию просил всё же быть настороже. Я сначала не согласен был, признаю, но со временем это оказалось даже забавно. Если не считать наличие когтей и демонических глаз, то она выглядит как обычный ребёнок и… она здорово мне помогла, когда я только вернулся из Ёшивары. Так что я ей обязан. — Мне многое не рассказывали, верно?       Ренгоку прекрасно знал, что Тенген ушёл на миссию в Квартал Красных Фонарей всего через два дня после того, как он пришёл в сознание — в тот же день, прямо перед отправлением, Узуй и заскочил к нему в палату на несколько минут, — но вот о мелких подробностях он надеялся узнать уже по окончанию задания. Тенген оказался в тяжёлом состоянии, но в отличие от самого Кёджуро — не был при смерти даже когда яд отравлял его тело от макушки до пят. — Верно. Но это не значит, что от тебя что-то пытались скрыть, Кё. — Я так и не думал даже, тем более что теперь я в состоянии тебя слушать!       Слышать свой громкий голос оказалось задачей непривычной, но столп довольно быстро собрался и отпустил это дело, ожидая ответа со стороны высокого мужчины перед собой. — Я рад, что ты возвращаешься к себе, но повторюсь — не усердствуй раньше времени, — Тенген слабо улыбается, вытягивая руку для дружеского похлопывания по плечу, — и возвращаясь к теме нашего разговора, хочу добавить, что собрание столпов несколько раз переносили только из-за того, что ты всё ещё не приходил в сознание. Ты как главный свидетель, Ояката-сама надеялся, что ты сможешь после прошедшего боя сказать о Незуко куда больше нового. — Глава и правда приходил ко мне, но только один раз и я, к своему стыду, тогда вообще отключился. Так что возможно поэтому я и не в курсе этих событий. — Для этого у тебя есть я, Кё, — столп усмехается, скрещивая руки на груди. Движение выходит дрожащим и не таким быстрым, каким запомнил его Ренгоку, так что изначальный вывод оказался верным и Тенген страдал сейчас не меньше. — Давай не будем стоять на улице. Мне многое хочется рассказать, но я не думаю, что Шинобу оценит нашу выходку, если увидит нас здесь в такую погоду.       Ренгоку с ним полностью согласен. Стоять в ветреную погоду в одном кимоно было некомфортно, а ноги уже начинали болезненно ныть от долгого нахождения в одной позе. Так что да, предложение Узуя он принял, хоть и горел желанием всё же дойти до могил и навестить Танджиро. Всё таки, время у него и вправду ещё есть.