Аменгам. Приют беглеца

      Страх разлился по всему телу Эвдиала, пульсировал в ушах, заглушая все остальные звуки. В проходе появилась высокая фигура.       — Ого, полегче! — Это был Хѝбин, Манфос. Он замер, вскинув пустые ладони. — Это я!       Эвдиал выдохнул, и все его тело обмякло. Его окатило волной такого облегчения и усталости, что руки не удержали импровизированное оружие.       — Эвдиал? — в голосе Хибина звучало беспокойство. — Что с то… У тебя кровь!       Металл ударился о дерево пола. Эвдиал снова прислонился к двери. Напряжение, что сковывало тело еще с ночи, вдруг разом схлынуло, даря и облегчение, и помутнение. Рядом с прутом на полу зияли несколько красных капель.       Хибин в секунду преодолел разделяющее их расстояние и схватил Эвдиала за плечо, чтобы тот не свалился.       — Ты ранен?! Не падай только…       Эвдиал взглянул на Хибина снизу вверх, несмотря на то, что сегодня ему исполнится шестнадцать, тот уже возвышался над остальными на добрую голову и был одним из самых высоких в братстве.       — Все нормально, — произнес Эвдиал. Он коснулся пальцами носа, увидел кровь и быстро стер ее рукавом. — Не ранен, такое бывает.       Хибин отпустил его, но отходить не торопился, внимательно смотрел своими серыми, с легким прищуром глазами.       — Воды дать?       Эвдиал помотал головой и выдал некое подобие улыбки.       — Спасибо.       Парнишке до обряда оставалось еще два года, что вызывало у Эвдиала чувство зависти. Целых два года спокойной жизни без убийств.       Никому из братства нельзя было убивать до исполнения обряда, ни одного человека. Не считая случаев, если Манфосу угрожала опасность. Как если бы сейчас вместо брата Хибина в проеме оказался озлобленный хозяин дома с топором.       Эвдиал с радостью этому правилу следовал, однако многие братья были совершенно иного мнения. Участие в нападениях, убийства, владение кинжалом – что тоже случалось только после обряда, становилось чем-то запретным и желанным.       Мальчишки, позабывшие свои родные дома, разыгрывали сценки обряда, играли в нападения на деревни, изобретали новые способы окружать и обезоруживать.       Эвдиал и сам делал все это, пока однажды не понял, что происходит. Не понимал только, как остальные легко принимали все, не хотели другой жизни, не думали о своих настоящих семьях. О том, что где-то есть их маленькая могила и безутешные родители.       — Волнуешься? — участливо спросил Хибин. Эвдиал подавил в себе нервный смешок. Волнуется ли он, что сегодня ему придется кого-то убить? Эвдиала волновало множество вещей, а эта приводила его в ужас. Но сказать об этом значило усомниться в кодексе братства, нарушить традиции. И понести наказание.       По правде говоря, Эвдиал не знал, что его ждет, если он откажется. Никто прежде этого не делал. И неизвестность иной раз вселяла больше страха, чем определенность.       Но Тавус не терпел неподчинения и ослушания. Тех пятерых он казнил не за отказ подчиняться, а за сомнения, уже только их посчитав нарушением кодекса.       — Немного, — уклончиво произнес Эвдиал. Он хорошо помнил, как делил с Хибином детство. У них были общие игрушки, шалости и мечты – поскорее стать полноправными Манфосоми. До тех пор пока это желание не превратилось в страшное проклятие, чудовищную неизбежность.       Он ни с кем не делился своими мыслями, в лучшем случае его бы просто не поняли, а в худшем… Эвдиал старался не думать об этом. Так постепенно он остался в одиночестве, окруженный каждый день названной семьей.       Хибин смотрел внимательно, не отводил взгляд. Эвдиал видел, что тот думает о чем-то, может, подозревал во лжи, а может, хотел помочь или просто поговорить. Эвдиал хотел быть откровенным, поговорить с ним начистоту, узнать, что тот думает. Но страх был сильнее.       — А что ты тут делаешь? — перевел тему Хибин, решив больше не расспрашивать о случившемся.       — Тавус сказал осмотреть этот дом.       На лице Хибина скользнуло удивление, но как-либо комментировать паренек не спешил. В Эвдиале загорелись искорки любопытства, он почувствовал какую-то тайну, но, не раскрывая своих мыслей, не мог просить откровенности от других. Так каждый из них молчал о своем.       — Ну раз Тавус сказал… Тогда, пойду. — Хибин почесал голову. — Светлячка тут нет.       — Не удивительно, — вырвалось у Эвдиала. Хибин улыбнулся, и Эвдиал понял, что не одинок хотя бы в этих сомнениях. «Этот камень – выдумка, — безмолвно говорила улыбка парнишки». «Тавус слишком поверил в бредни пьяницы из трактира,— одними глазами отвечал Эвдиал».       Для Эвдиала даже подобный обмен репликами был сродни откровению и на короткий срок заставлял забыть об одиночестве, но после порождал целую волну сожалений и опасений.       И сейчас, после ухода Хибина, оставшись наедине со своими мыслями, парень ощутил, как страх снова набирает силу.       Эвдиал боялся своих внезапных, необдуманных слов. Боялся сказать их не вовремя, не тому человеку, не в тот момент. Но и удержать не мог. Словно, все, что он с таким усилием прятал в тюрьме молчания, прорывалось наружу, сбегало, желая быть высказанным.       Парень встряхнулся, отгоняя мысли и возвращая себя в реальность. У него был приказ, не самый худший, и его нужно было выполнить.       Эвдиал огляделся. Дом был большой и зажиточный, скорее всего местного старосты.       Парень поднял и вернул на место металлический прут. Прошелся по комнатам первого этажа.       Во время нападений, осматривая дома, ему нравилось на короткий миг представлять, что он здесь живет и просыпается каждый день, завтракает, выполняет работу. Эвдиал представлял себя пастухом или конюхом, ему нравилось возиться с животными.       Но в фантазию всегда вмешивалось что-то извне и разрушало хрупкую иллюзию.       Сейчас это был хохот. Кто-то из братьев снаружи громко рассмеялся. И Эвдиал не хотел знать причину. Когда смеется Манфос, кто-то другой обязательно плачет.       Эвдиал принялся обыскивать шкафы. Второе, что, после связывания всех пленников, делали Манфосы – собирали все ценное и необходимое. В первую очередь обувь, одежду, драгоценности, что в таких деревушках было редкостью, и долгохранящуюся еду, вроде вяленого мяса. На случай неожиданного появления жандармов все припасы должны были быть собраны.       Манфосы, подобно цветку, что дал им название, к зиме уходили глубоко на север и не появлялись в деревнях и городах до весны. Они проходили горной тропой до первых крупных снегов, укрывались в заброшенной каменой крепости, такой маленькой, что в дни ее использования, там жило максимум человек двадцать. Братьям, привыкшим к простору скитаний, было в ней тесновато, и все же они каждый год возвращались. Зимовка на дорогах отнимала слишком много жизней холодом и болезнями, а обосноваться где-то в тепле городов было слишком рискованно из-за непрекращающейся на Манфосов охоты.       — Когда-то тут жили солдаты, охранявшие границу, — рассказывал Тавус, когда Эвдиал стал достаточно взрослым, чтобы задавать вопросы. — Но потом Аменгам разросся на север и стал куда более эффективной изгородью. Желающих проходить через кристаллический лес не набралось и крепости стали не нужными.       — А чудовища из леса? Они же могут напасть на нас…       — Не бойся, Эвдиал. Они уходят на юг, к теплу. Их здесь нет, — улыбнулся Тавус, укутывая мальчика в плащ. — Никто не любит холод, даже чудовища.       Только спустя много лет, Эвдиал понял, что монстры Аменгама – сказки, а главными чудовищами за горным переходом были Манфосы.       Снег делал горную дорогу непроходимой, и никто со стороны не мог попасть в крепость после первого крупного снегопада. Но и Манфосы не могли оттуда выбраться, поэтому их выживание напрямую зависело от того, как много они успеют собрать. Многое из награбленного ждало их там с прошлых лет, но сколько бы они не оставляли, что-то портилось, а чего-то всегда не хватало.       Прошло около часа, пока Эвдиал осматривал каждый закуток первого этажа. Несмотря на хорошее состояние дома, действительно подходящих вещей было немного. Все, что Эвдиал нашел, он добавил к небольшой горке одежды, которую начал собирать Хибин.       На втором этаже дома, внутри спальни, у окна стоял стол из крепкого дуба.       Чернильница и несколько желтоватых потрепанных листов подтвердили догадку о старосте деревни. Скорее всего, именно здесь он вел учет зерна и писал письма. И хотя как раз здесь могло прятаться что-то ценное, первым делом Эвдиал поискал следы почтовых птиц. В деревнях они были редкостью, но если были, и староста успел сообщить о налете, не пройдет и суток, как в деревню явятся жандармы.       Эвдиал открыл окно и постучал по раме, подождал, затем поднялся на чердак, но и там не было ни птиц, ни клеток, ни других знаков присутствия пернатых.       Парень старался отмахиваться от внутренних вопросов, а не было бы лучше для жителей деревни, для этих и других, которые еще не встречались с Манфосами, если бы жандармы все же оказались здесь?       С этой мыслью боролась другая, что братья, были единственными дорогими Эвдиалу людьми, были семьей, хоть и не настоящей, и он не мог желать своей семье казни, которая их непременно настигнет, если жандармы смогут до них добраться.       От неразрешимого вопроса спасла неожиданная находка. В одном из ящиков стола лежала крупная, тяжелая книга. Пальцы Эвдиала замерли в нерешительности над темным кожаным переплетом. Парень воровато огляделся, словно кто-то мог неожиданно появиться и застать его, и вытянул книгу из ящика.       Переплет покрывал небольшой слой пыли, но в остальном книга выглядела ухоженной. Эвдиал раскрыл ее. Как всегда его встретили замысловатые символы, выведенные с усердием и аккуратностью. Но парень не понимал, что они значат, как и все в братстве. Никто из них, даже Тавус, не умел читать. А самая большая польза, что Манфосы извлекали от встречи с книгами – разжигали ими костер.       Эвдиал не раз замечал, что упоминания книг раздражали Тавуса. Он сжигал все сразу, при первой же возможности, невзирая на долгую зиму, с ее вечно сырой древесиной. Остальные братья не спрашивали о причинах, но быстро подхватывали настроения главаря. При встречи с книгами Манфосов обуревала злость и желание уничтожить их как можно скорее, но едва ли братья сами могли ответить, в чем причина их глубокой ненависти.       Эвдиала книги манили, он не знал, что скрывается за вереницей красивых символов, но страстно желал узнать.       — Эй, Эвдиал! — раздался снизу громкий голос Корцала, и следом его тяжелые шаги. Парень поднимался наверх. Эвдиал огляделся, в панике соображая, куда мог спрятать книгу. Его выбром стала крупная двухместная кровать, настолько тяжелая, что ее вряд ли кому-то придет в голову переворачивать. Парень подскочил и бросил книгу в щель между полом и кроватью, поморщившись от такого обращения.       У самого изголовья было темно, но если приглядеться, книгу можно было увидеть. Эвдиал хотел ее чем-нибудь накрыть, но не успел. Корцал появился в дверях.       — Ого, вот это лежбище, — не глядя на Эвдиала, Корцал прошел внутрь, довольно похлопал рукой постель, проверяя удобство, и улегся на ней в обуви, закинув под голову руки. — Если у старост в деревне такое, то на чем спит королевская семья? Эвдиал всеми силами приказывал себе не смотреть на книгу, поэтому не отрывал взгляда от Корцала. На его щеке горели свежие царапины, но сам он выглядел довольным.       — Эти зажравшиеся твари совсем озверели, — продолжал Корцал, — в деревнях уже и брать-то нечего. Одни кровати, которые вынести нельзя и остались. Амбары полупустые, а ведь дело к зиме. Я видел, что вы с Хибином тут насобирали. Ни мяса, нормального, ни сапог. И так по всей деревне. Все позабирали эти королевские прихвостни. Гоняются за нами, будто мы хуже городских крыс, а сами обирают крестьян. Эвдиал сжал кулаки, сдерживая гнев.       — Ты что-то хотел?       Корцал недовольно поморщился и впервые взглянул на Эвдиала в упор.       — Тебя Тавус зовет, — рот Корцала сжался, словно он должен был, но не хотел открывать цель своего визита. По телу Эвдиала пробежала волна дрожи. Неужели Тавус нашел девочку с матерью?       — Он только недавно послал меня сюда, — голос Эвдиала звучал рвано из-за дрожи. — Зачем?       — Тоже задаю себе этот вопрос, — каждое слово Корцала было пропитано ядом. — Что он такое в тебе нашел?       Когда Эвдиал только попал к Манфосам, он много плакал, а Корцал, что был чуть старше, наравне с взрослыми, заботился о нем как мог. Сейчас эта разница в возрасте была едва заметна, во многом благодаря традиции братства одного дня рождения. Общий праздник для всех, когда все в один день становились старше на один год. Так Корцал и Эвдиал в итоге стали одногодками.       Детям постарше не было до новеньких дела, и Корцал, который среди своих одногодок жил дольше всех в братстве стал своеобразным наставником. Он рассказывал новеньким о братстве, о местных порядках, о том, как здесь весело и о Тавусе и, что считалось среди детей высшей формой признательности, делился своими игрушками. Корцал был дружен со всеми, но единственный, с кем ему не удалось подружиться, был Тавус.       Семнадцатилетний Тавус, хоть и отвечал за молодняк, но мысленно уже был полноправным воином братства, исполнял поручения старого главаря, оттачивал мастерство владения оружием и готовился к обряду. До игр с детьми ему не было дела. Маленький Корцал отчаянно стремился за любой толикой внимания Тавуса, за любым его добрым словом, ловил каждый жест, выполнял любое поручение, попутно рассказывая другим детям, какой тот замечательный. Возможно, что именно Корцал заложил те основы неосознанного поклонения Тавусу, какие до сих пор витали в умах молодых Манфосов.       Тем больнее было Корцалу, когда тот увидел, что, несмотря на все его усилия, Тавус, уже ставший главарем, уделяет внимание Эвдиалу. С той поры Корцал больше никогда не помогал, и хоть открыто враждовать не решался – Тавус такое не одобрял – как мог, старался отравить Эвдиалу жизнь.       — Как узнаю, расскажу, — съязвил в ответ Эвдиал, привыкший к подначиваниям. — Но ты не видел… ничего?       — А что я должен был увидеть? — Корцал хоть и был ослеплен безграничной преданностью, но подмечал детали, и дураком не был.       — Да ничего, просто странно это…       — Может, Тавус, наконец, решил выпнуть тебя из братства? — Корцал усмехнулся, и усмешка эта с каждым днем все больше напоминала усмешку Зара.       — Это бы решило сразу много проблем, правда? — сказал Эвдиал, неожиданно улыбнувшись. — Жаль кодекс запрещает.       Корцал ничего не ответил, а на его лице застыло удивление. Может впервые он понял, что они хотят одного и того же, чтобы Эвдиал отсюда исчез.       Снаружи уже вовсю шла работа. Удивительно, но стоило Манфосам обосноваться, как они сами становились похожи на жителей деревни. Одни братья вытаскивали и составляли столы для вечернего празднования, другие внимательно просматривали все принесенные вещи, отбирали и грузили их в повозки, третьи распоряжались о дежурствах на случаи бунта пленных или появления жандармов. Братство становилось похоже на цельный организм.       Тавус стоял неподалеку, увидев Эвдиала он помахал ему рукой.       — Закончил в доме? — спросил главарь, улыбаясь одним лишь теплым взглядом. Эвдиал пытался считать по выражению лица или позе причину, по которой Тавус его позвал. Увидеть что-то за теплой улыбкой, но не видел, лицо главаря оставалось непроницаемым.       — Немного осталось… Могу вернуться, доделать…       — Не надо, — отмахнулся Тавус. — Мне нужна твоя помощь в другом.       Главарь двинулся вперед, а Эвдиалу ничего не оставалось кроме как последовать за ним.       Площадь, куда изначально согнали жителей, опустела. Всех пленных уже заперли по погребам и амбарам, и если бы не следы крови, которые то тут, то там проглядывали на траве, едва ли можно было сказать, что утром здесь случилась кровавая бойня.       Подходя к одному из домов, Эвдиал услышал детские голоса и вот тогда догадался, что хочет делать Тавус.       Двое дозорных пропустили их внутрь. В просторной комнате первого этажа сидели все деревенские дети, не старше пяти – шести лет. Они жались к стенкам, прятались по углам, залезали под тумбы. Некоторые сидели по одному, братья и сестры собирались кучкой вместе.       Эвдиал поискал глазами девочку с двумя косичками и, не увидев, позволил себе беззвучно выдохнуть.       Из старших братьев внутри был только двадцатилетний Фѝан. Сегодня, да и чаще всего всегда, он выполнял функцию няньки. У Фиана, радушного парня с яркими васильковыми глазами, отлично получалось ладить с детьми. Насколько в целом можно было ладить с детьми в подобной ситуации.       Он дарил детям игрушки, которые сам же вырезал из дерева. Выдумывал истории, если дети готовы были слушать. И даже те, кто боялись всех Манфосов в деревне, не больше, чем через час понимали, что Фиан не обидит их.       Но как только в дом вошли Тавус и Эвдиал, дети разбежались и попрятались, как рассыпанный горох.       — Не волнуйтесь, — добродушно сказал Фиан. — Это Тавус, помните, я рассказывал вам, что он придет?       Пара детей кивнули, остальные молча смотрели на главаря. В руках один мальчик сжимал деревянную фигурку совы. Эвдиал сразу узнал ее, видел, как Фиан мастерит ее во время привалов. Пока остальные братья оттачивали мастерство владения кинжалом, чтобы убивать как можно быстрее и эффективнее, Фиан практиковался в вырезании из дерева.       Глаза Фиана были ясные и добрые, а игрушки, что он делал, настолько искусные, что казалось, они вот-вот оживут. Фиан будто вселял в окружающее пространство жизнь, и Эвдиал надеялся, что в свое восемнадцатилетние тот просто не сможет никого убить. Надеялся, что это положит начало переменам. В конце концов, Эвдиал надеялся узнать, что случится, если обряд не исполнить.       Но ровно два года назад, Фиан без колебаний прошел свой обряд. Его глаза не потускнели, игрушки не стали менее живыми. Изменилось одно – теперь Фиан мастерил их не тренировочным кинжалом, а своим личным.       Что-то внутри Эвдиала в тот день надломилось, словно Фиан, ничего не обещав, предал его.       — Что думаешь, Эвдиал? — голос Тавуса вывел его из воспоминаний. — Этот? — главарь кивнул на мальчика, сжимавшего в руке сову. Тот сжался, его глаза испуганно забегали, глядя то на одного Манфоса, то на другого. Ребенок безмолвно умолял его не трогать.       — Нет, — процедил Эвдиал, — Не думаю… Нет.       — Тогда кто?       — Не знаю, — Эвдиалу было тяжело говорить, слова словно застревали в горле, приходилось их пропихивать. — Не думаю, что понимаю в этом…       Это не было ложью. Эвдиал, да и вообще никто в братстве, не понимал, как Тавус отбирает маленьких Манфосов. А главарь не спешил просвещать, действуя по одному ему понятной логике. Единственная вещь, которая была для всех очевидна – возраст. Тавус не брал никого старше пяти лет и младше трех. Старшие дети слишком хорошо помнили дом, а младшие – требовали слишком много ухода, да и прятаться на трактах от жандармов было сложнее.       Эвдиал не помнил, как забрали его. И сколько бы усилий не прилагал, ни одного образа в голове не возникало. Пытался выпытать информацию у братьев, пока ему не объяснили – кодекс запрещал другим Манфосам рассказывать что-либо, поэтому на все подобные вопросы Эвдиал получал неизменный ответ – прошлое в прошлом, и теперь это твой дом.       Тавус присел перед двумя братьями, лет шести и четырех. Старший тут же сгреб в охапку младшего.       — Как зовут твоего брата? — обратился Тавус к старшему, но тот молчал. — Он пойдет с нами. Но если ты не назовешь его имени, мы дадим новое. И тогда ничего от прежней жизни у него не останется.       — Не забирайте его! — по лицу мальчика покатились слезы. — Пожалуйста.       До этого спокойный младший, увидев реакцию брата, тоже начал плакать.       — Как его, — с нажимом повторил Тавус, — зовут?       Старший продолжал плакать, но молчал. Тавус поднялся и кивнул Фиану.       — Забери мальчика и отведи к нашим. Я зайду попозже.       Фиан двинулся к детям. Эвдиал застыл, но внутри ему снова хотелось кричать.       Зачем Тавус позвал его? Зачем заставил на это смотреть?       Когда главарь поравнялся с ним, Эвдиал схватил его за руку.       — Тавус!..       В янтарных глазах сверкнул злой огонек, его лицо исказилось. Это был тот Тавус, которого как будто никто в братстве не видел, но которого до ужаса, до немоты боялся Эвдиал.       — Да? — стальной холодный голос ощущался физически, словно был третьей рукой и сейчас вцепился Эвдиалу в горло. — Ты что-то хочешь сказать?       — Н-ничего… — Парень махнул головой и отвел взгляд и тут же пожалел, потому что за спиной Тавуса, Фиан забирал младшего мальчишку из рук брата.       — Ла̀рд! — крикнул старший, когда Фиан все же вытащил мальчика и повел прочь из дома. — Его зовут Лард!       Тавус развернулся, тут же забыв об Эвдиале, и улыбнулся мальчику.       — А тебя? — спросил главарь и снова присел рядом с ним. Мальчик не смотрел на Тавуса, пока дверь за Фианом и Лардом не закрылась.       — Дѝан.       — Молодец, Диан, — Тавус протянул руку и погладил того по голове. Мальчик дернулся, но не попытался убежать.       — Заберите и меня тоже, — попросил мальчик.       — Тебя нельзя, — в голосе Тавуса не осталось и следа того холода, что слышал Эвдиал. Сейчас в нем была забота и искреннее желание рассказать Диану положение дел. — Подумай о своих родителях, им будет грустно, если уйдут сразу оба сына.       — Они взрослые… — всхлипнул Диан. — А Лард еще совсем маленький.       — Мы позаботимся о нем, — пообещал Тавус, но Диан не поверил и заплакал еще сильнее. Остальные дети сидели не шевелясь.       Эвдиал старался не смотреть ни на кого. Он разглядывал окружающее пространство, но если бы кто-то спросил его, что тот видел, Эвдиал бы не смог ответить. Он смотрел, но не видел, стараясь не телом, но мыслями убежать как можно дальше. Был ли кто-то, впервые подумал парень, кто сказал Манфосам его имя? Действительно ли его звали Эвдиалом? Или так его назвал предыдущий главарь?       Снаружи у двери раздался шум.       — Давайте, ребят, дайте пройти. — Эвдиал узнал грузный голос То̀кла, одного из самых старших Манфосов. Он растолкал караульных и вошел внутрь, быстро оглядел всех и сразу обратился к главарю.       — Там проблема, — мрачно констатировал Токл. Он был крупный, грузный мужчина под сорок. С ног до головы рыжий и усыпанный веснушками. Тавус молча смотрел, выжидал продолжения. — В общем, Гейз не досмотрел…       — Дальше, — потребовал Тавус. Токл оглядел толпу детей, насупился и, наконец, выдал:       — Лучше сам посмотри. В третьем доме слева.       — Побудь здесь, пока Фиан не вернется, — приказал Тавус, — Эвдиал, пойдем со мной.       Парень был готов уйти куда угодно, лишь бы не слышать плачь Диана. Тавус шел впереди, до третьего дома нужно было пройти почти все главную улицу. Детей всегда держали как можно дальше от остальных пленников. Последним и с условиями повезло меньше. Детей запирали в небольшом доме и приставляли караульных, взрослых же запирали в погребах.       Тавус вошел в дом первым.       — Прости, Тавус… — с порога услышал Эвдиал Гейза. — Я не знаю, как это случилось… Меня не было минуту…       Первое, что почувствовал Эвдиал, зайдя внутрь, удушающий запах крови. Парень похолодел, он решил, что не доглядел, значит, упустил, иначе говоря, Эвдиал подумал, что кто-то из местных сбежал из деревни.       Второе, что он увидел, вязкая красная дорожка крови на полу. Предчувствуя неладное, он поднял взгляд от пола и остолбенел.       У стены сидела та самая женщина, которую Эвдиал связывал утром. На ее коленях лежала девочка. У обеих зияли темные раны на горле. В руках женщина сжимала нож.       Ее глаза, открытые и мертвые, смотрели прямо на Эвдиала.       Ноги перестали слушаться, и, схватившись за дверной проем, парень с грохотом свалился на колени. К горлу подступила тошнота, но вырвался только кашель.       — Нет, — прохрипел он, втягивая воздух со свистом, — Нет…       — Эвдиал! — Тавус опустился рядом. — Эвдиал, смотри на меня!       Эвдиал почувствовал, что не может дышать, в глазах у него потемнело.