Аменгам. Приют беглеца

      Темнота сменялась обрывками неразборчивых образов, несвязанных, подобно осколкам витража. Звуки вспыхивали и исчезали, не оставляя смысла и ясности.       Один лишь запах был отчетливым и знакомым. Эвдиал точно его знал, точно чувствовал, что за ним следует вереницей печаль и тоска, но не мог его вспомнить.       Пытался угадать, узнать, но запах ускользал, словно был живым и играл с ним. Вел за собой сквозь какофонию образов, как потерявшегося, то ли уводя дальше, в темный непроходимый лес, то ли ведя к знакомой тропе.       Лес вдруг обрел узнаваемые черты, послышалось пение птиц, запах обрел травяные ноты, и когда Эвдиал почти вспомнил, откуда его знает, вдруг открыл глаза.       Мир обрушился в сознание парня незнакомой комнатой, залитой закатным заревом. Пахло травяным отваром, который давали всем детям, когда они только появлялись в братстве. Отвар унимал их тоску по дому, часто забирая часть прежней памяти. Эта участь не обошла и Эвдиала, и ему только оставалось гадать, сколько воспоминаний о своем детстве он потерял.       Но в этот раз даже отвар не вышиб из памяти два мертвых обвиняющих взгляда. Две женских фигуры, которые Эвдиал видел так четко, словно до сих пор находился в той комнате. Они не двигались, навсегда замерев во времени, но их образ душил лучше любого живого убийцы.       Грудь Эвдиала словно придавило булыжником. Парень попытался его спихнуть, но руки не нашли ничего, кроме пустоты, и пальцы сжали ткань одежды. Разом стало невыносимо жарко. Эвдиал сделал вдох, свистящий, тяжелый и услышал сбоку какой-то шум.       Над парнем тенью навис Тавус.       — Дыши. — Это был приказ.       Рука Тавуса легла поверх ладони Эвдиала, сжатой до побелевших костяшек.       — Дыши, — снова произнес Тавус. Закатные отблески в глазах главаря напоминали огонь, обжигающий и жестокий. Но это был взгляд полный жизни.       Непохожий на темный взгляд мертвецов, что душили Эвдиала и тащили его во тьму смерти.       — Вдох, — в голосе Тавуса засквозили ноты злобы и бессилия. — Выдох… Ну же!       Тавус пугал Эвдиала до дрожи, он был олицетворением смерти, возмездия и страха, но сейчас казался ему самой волей к жизни. Словно этот горящий огнем и отчаянием взгляд, единственное, что не давало парню захлебнуться и утонуть в пучине вины.       Эвдиал сделал один осторожный вдох, и Тавус ободряюще кивнул ему, еще крепче сжав руку.       — Вот так… теперь выдох.       Спустя несколько мгновений, когда дыхание Эвдиала выровнялось, Тавус рухнул на стул рядом с кроватью. Он потер глаза и уставился в потолок, словно видел там кого-то и безмолвно с ним говорил.       Главарь выглядел уставшим, но больше – горестным, словно оказался на пороге чего-то тяжелого и страшного.       Эвдиал не сомневался в суждениях, потому что все оттенки боли, горя и скорби видел в сотне разных лиц людей, которым не посчастливилось встретиться с Манфосами.       Но причина горести от парня ускользала. Прежде Эвдиал не видел Тавуса таким уязвимым, и эта новая грань удивляла, но больше пугала.       — Что произошло? — спросил Эвдиал, не выдержав тишины.       — Откуда мне знать, — раздраженно бросил Тавус. — Я не лекарь.       Не только Тавус, вообще никто в братстве не умел врачевать. Зашить или прижечь рану, одурманив травами – все, что они могли, да и то, не каждый из них.       Тавус пытался решить эту проблему множество раз, но искусство врачевания требует времени на освоение, а они не могли оставаться так надолго ни в городах, ни в деревнях. Рано или поздно жандармы обращали внимание на подозрительную группу, что-то в Манфосах выдавало их.       Тавус пробовал похищать лекарей из деревень, но те либо пытались их травить под видом помощи, либо, в подавляющем большинстве, были стариками и не выдерживали сурового образа жизни Манфосов, умирая в дороге, либо, в крайних случаях, предпочитали смерть неволе и травили уже себя.       В конце концов, Тавусу пришлось удовлетвориться тем, что братья успели освоить и оставить свои попытки, но раздражение от собственной неудачи никуда не исчезло.       Задавать новые вопросы Эвдиал не решался. Они сидели в долгой, давящей тишине.       — Выпей, — наконец сказал Тавус, кивнув головой на глиняный кувшин, который стоял на столе рядом с кроватью. Эвдиал взял его в руки и почуял уже узнанный запах травяного отвара.       — Мне лучше, — попытался отказаться Эвдиал, но Тавус молча бросил на него красноречивый взгляд, и парню пришлось сделать вид, что он пьет.       — Хибин рассказал, что тебе было плохо утром. Почему не сказал? — спросил Тавус.       «Ну и трепло же ты, Хибин, — в сердцах подумал Эвдиал».       — Он, наверняка, преувеличил… Ничего страшного не было.       — Ты должен мне говорить! — голос главаря стал громче всего на полтона, но заставил Эвдиала сжаться. — Если бы я знал, то..! — Тавус осекся и замолчал, закрыл глаза и тяжело вздохнул. — Почему ты всегда молчишь, Эвдиал?       Перед глазами парня возникло воспоминание – убитые пять братьев, что высказали свои сомнения. Эвдиал не знал, что ответить и потому продолжал молчать, сжимая в руках кувшин.       Тавус не двигался и старался казаться спокойным, но Эвдиал видел, что внутри главаря свирепствует буря. Эвдиал хорошо отличал малейшие оттенки и перепады эмоций по едва уловимым деталям, что не раз спасало его. И сейчас, к своему удивлению, узнавал в душе Тавуса отчаяние.       — Ты нарушил мой приказ, — вкрадчиво произнес главарь, вцепившись в Эвдиала взглядом. — И теперь те двое мертвы.       Эвдиал оцепенел.       — Их смерть – твоя вина.       Эвдиал не отрицал, не отбивался от этой мысли, но произнесенная другим человеком, она, словно второе клеймо, прожгла ему душу.       — Теперь ты понимаешь, что я не отдаю приказов просто так? Не делаю это из прихоти. Если бы ты сделал все, как я прошу, они были бы живы.       Голос главаря обвинял и уличал, но сам Тавус будто существовал отдельно, застыл перед прыжком и в любой момент был готов броситься на помощь.       Эвдиал оставался недвижимым, застывшим камнем, но внутри, там, где не видно было никому, расползалась темная глубокая бездна вины и скорби.       — Выпей, — осторожно произнес главарь. Эвдиал не сразу понял его, но сообразив, сделал один крупный глоток, на этот раз настоящий.       Выждав и убедившись, что Эвдиал продолжает дышать, Тавус продолжил:       — Сегодня ты должен пройти обряд. И это – тоже приказ.       Несогласие, возражение, неподчинение забурлили внутри Эвдиала. Разве смерти этих несчастных недостаточно? Зачем эти бессмысленные, ненужные никому убийства?       Невысказанные слова рвались наружу, подобно пойманным диким птицам. Эвдиал словно действительно держал их в руках и слышал клокотание их сердец. Но никаких птиц не было, только глиняный кувшин и собственное, заходившееся в ярости сердце, стук которого отдавал в голове.       — После того, как церемония закончится, я назначу тебя своим приемником.       Эвдиал вскинул удивленный взгляд и попытался прочитать в лице главаря признаки странной, но шутки. Тот был серьезен.       — Что?.. — может, это из-за отвара, может все это просто сон?       — Тебе это кажется невозможным? — улыбнулся Тавус, и улыбка эта была искренней. — Ты умен, сдержан. Не будешь лезть на рожон и рисковать жизнями своих братьев зазря.       Мысль, что Тавус в свой тридцать один задумывался о приемнике, удивляла. Предшественник Тавуса был в годах, когда назвал имя следующего главаря. Но больше Эвдиала заботило другое.       — Я не справлюсь, — высказанные вслух искренние слова принесли неожиданное облегчение.       — Твоя рука со временем окрепнет, — убеждал главарь. — И я буду рядом. Ты не останешься один с этим бременем, не зная, что делать.       Эвдиал открыл рот, чтобы возразить, но Тавус продолжил:       — И когда придет время, ты сам будешь решать, как братству жить дальше.       Все слова вдруг разом улетучились. Эвдиал замолчал, а Тавус улыбнулся, хитро, обжигающе, словно охотник, загнавший добычу в капкан.       Но Эвдиал не чувствовал себя в западне, напротив, как будто впервые за долгое время ему стало легче дышать.       Он представил, сколько сможет сделать, став главарем. Не брать новых детей, по возможности вернуть всех, кто захочет домой. Изменить кодекс, отпустить всех, кто хочет уйти. Не клеймить никого. В конце концов, перестать грабить…       А потом представил, как приказывает Зару не убивать, и как тот в ответ смеется ему в лицо. Тавус готов был наказать любого, кто посягнет на его власть, но Эвдиал знал, что так не сможет. Только если безграничный авторитет Тавуса заставит братьев позже подчиняться и Эвдиалу.       — Я буду рядом, — повторил Тавус, вырвав Эвдиала из водоворота мыслей. Главарь поднялся, его ладонь легла на плечо парня и крепко сжала. Он хотел что-то сказать, но тряхнув головой, произнес только: — У тебя есть еще немного времени до начала.       Тавус ушел, а Эвдиал все сидел, сжимая в руках давно остывший отвар. На дне кувшина, в недвижимой глади воды парень видел свое отражение, окруженное тьмой.       Мысль, что однажды братство можно будет изменить, опьяняла Эвдиала. Но Тавус будет жить еще очень долго, и пока он останется главарем, ничего не изменится. Будут новые дети, грабежи и убийства. И, кроме того, Эвдиал все еще должен будет пройти обряд. Хватит ли у него сил выждать так долго, чтобы принести перемены?       «Останется ли после всего этого, — думал Эвдиал, — хоть что-то от меня самого?»       Снаружи уже завершались приготовления к празднованию. На большой поляне, где еще утром связывали жителей, стояло несколько столов, плотно приставленных друг к другу. Вокруг складывали костры для тепла. Напротив столов возвышался крупный помост для обряда. Эвдиал отвернулся, как только увидел его. Руки парня затряслись, и он спрятал их в карманы.       Братья то дело и поглядывали на него. Очевидно, что все знали о случившемся, но молчали. Да и взгляды эти были скорее сочувствующие, чем осуждающие.       Но их сочувствие Эвдиала злило. Заслуживал он как раз осуждения.       — Эвдиал! — Хибин вдруг оказался рядом, возвысившись во весь крупный рост. —       Вот знал же, что что-то не так еще утром… Как ты? Тавус сказал, тебе нехорошо.       Эвдиал взглянул в ответ затравленно и недоверчиво. Тавус видимо умолчал о деталях произошедшего, но выяснять Эвдиал не хотел. Не то что говорить, просто смотреть другим людям в глаза вдруг стало тяжело и тошно.       — В какой дом отнесли мертвецов? — спросил Эвдиал глухо.       Манфосы не хоронили тех, кого убивали во время нападения. Их тела относили в самый глубокий и холодный погреб, чтобы не было запаха.       — Зачем тебе? — насторожился паренек.       — Хибин… — одно это слово высосало из Эвдиала оставшиеся силы. Он не продолжил, оглядел вскользь дома, прикидывая, куда вероятнее всего ему нужно идти.       — Ладно, — сдался Хибин, — пойдем.       Они двинулись прочь от столов и шума. Эвдиал шел чуть позади, Хибин то и дело оборачивался и явно хотел что-то сказать, но так и не решился.       — Вот здесь, — Хибин указал на невзрачный покосившийся домик. Эвдиалу почудилось, что этот дом был темнее остальных, и от него разило смертью, хотя ничего подобного не было. Как и дозорных – мертвецам они были ни к чему.       Когда Хибин пошел за Эвдиалом внутрь, тот попытался его остановить, но взглянув в серые, обеспокоенные глаза, понял, что не в силах отвадить парнишку.       Хибин, больше ничего не спрашивая, помог Эвдиалу, еще ослабевшему после травяного отвара, поднять тяжелую крышку погреба.       Оттуда тянуло сырой землей и смертью. Пирамидой возвышалась груда мертвецов.       На самом верху лежали женщина с дочерью. Их глаза уже были закрыты, и если бы не раны, можно было бы представить, что те просто спят. Но Эвдиал помнил, как обвиняюще смотрели на него их глаза из глубин неживых и не обманывался, не позволял себе забыться.       И если возможность стать главарем и все изменить там, в доме, казалась ему тяжелой, но выполнимой, то сейчас, стоя над горкой мертвецов, Эвдиал ясно понимал, что не сможет отнять чью-либо жизнь, какая бы цель за этим не стояла.       Он закрыл крышку погреба и не только телом, но и душой почувствовал облегчение. Он знал, что сам никого не убьет, и никакой приказ, ни обряд, ничто его не сможет переубедить. Эвдиал улыбнулся своим мыслям и легкости, что поселилась у него внутри, стило только решить это.       — Эм… — лицо Хибина приобрело нечитаемое выражение, нечто среднее между отвращением и волнением, — ты… как?       Эвдиал понял, что должно быть выглядел пугающе, улыбаясь, стоя рядом с могильником.       — Э…Да, то есть… все нормально. Спасибо, — речь Эвдиала сделалась быстрой и торопливой. — Я пойду еще прилягу, все же мне стоит еще отдохнуть.       Хибин окинул его подозрительным взглядом, но больше ничего не говорил. Солнце закатилось за горизонт, и сумерки постепенно сгущались. То тут, то там начали зажигать факелы.       Пока они шли обратно, Эвдиал думал, что ему делать дальше. Вариантов было немного – отказаться от обряда, доверившись на милость Тавуса или бежать. Эвдиал был уверен, что услышав отказ, увидев неподчинение, после всего, что пообещал и после всего, что случилось, Тавус его убьет. А бежать было… страшно. Эвдиал не знал никакого другого мира, кроме того, что выстроило братство. Осколки другой жизни, конечно, проникали через эту невидимую, но прочную стену, но были крохами, ничтожными кусочками.       И все же, подойдя к двери дома, в котором он недавно очнулся, Эвдиал уже точно знал, что скоро попытается сбежать.       — Дальше справишься? — спросил Хибин, и Эвдиал вдруг понял, что, как бы все не повернулось, вот так он говорит с парнишкой в последний раз. В сердце Эвдиала поселилось незнакомое прежде чувство – тоски от прощания.       Хибин, не дождавшись ответа, уже собрался уходить.       — Погоди..! — Эвдиал потянул вперед руку и остановил парнишку. Тот замер и молча ждал, на его лице блуждал немой вопрос. — Я просто… Спасибо тебе, Хибин. За все.       — Да… не за что, — Хибин чувствовал, что что-то происходит, но не мог себе объяснить, что именно. Прощания были братству незнакомы, необжиты, а потому неопознаваемы.       Глядя уходящему Хибину вслед, Эвдиал вместе с тоской вдруг открыл, что не только ужасы окружали его каждый день. Они были заметнее из-за того, что были уродливо выпуклыми, топорщились и прятали за собой все хорошее. Чувство единства и заботы, сплоченности, принадлежности. Только приготовившись шагнуть в другой мир в одиночестве, Эвдиал осознал, что у него было еще и это.       На несколько мгновений даже появилась мысль подчиниться, остаться, но ей на смену быстро пришло воспоминания о пирамидке мертвецов в подвале. Как бы горько не было прощание с хорошим и дорогим сердцу, остаться и превратиться в Манфоса было в сто раз горше.       Оказавшись внутри дома, Эвдиал торопливо огляделся. Времени на сборы было немного. Когда праздник начнется, его, как одного из действующих лиц, быстро хватятся.       Эвдиал нашел свою кожаную потрепанную сумку с бурдюком воды и огнивом, что, безусловно, хорошо, но для выживания было слишком скудным запасом.       Эвдиал выбрался наружу и тихо пробрался к повозке, куда сгребали все награбленное из деревни. Ему казалось, что на него смотрят и знают, что он задумал. Словно Тавус наблюдал откуда-то. Но все это было лишь игрой воображения. Братья были заняты последними приготовлениями, а светлые волосы главаря виднелись издали.       Парень забрался внутрь повозки, надел первую попавшуюся теплую накидку, нашел две перчатки, обе правые, и полотно ткани, напоминавшее шарф. Среди груды вещей он увидел лук, и хотел его взять, но передумал. Даже попавшись прямо сейчас, Эвдиал мог соврать, что просто замерз и взял теплые вещи, но лук выдаст его. Кроме того, бежать с ним через лес станет труднее.       Он поискал нож, кинжал или, на худой конец, топор, что угодно острое, но к досаде своей, ничего не нашел.       — Иди, иди! — раздалось совсем рядом. Эвдиал застыл, сердце сделало один сильный толчок и усиленно забилось. — Ты еще спасибо скажешь, всю ночь на свежем воздухе, а?       Эвдиал разобрал голос Токла. Манфос шел совсем близко, его силуэт причудливой тенью падал на светлый тканевый навес повозки. Парень осторожно подполз к выходу и сквозь щель увидел, как старший Манфос тащит связанного пленника, а в руках держит лютню.       Музыкантов, если среди жителей такие были, вели к самому началу действа. Эвдиал оставил идею найти нож и тихо выбрался из повозки.       Вернувшись в дом, он забрал сумку, сунул в нее кувшин и теплые перчатки, обмотал шею шарфом, еще раз огляделся и двинулся к выходу.       Эвдиал решил бежать на юг, а дом удачно располагался именно с южной стороны деревни. Парень не знал точно, куда бежит, но братство двигалось на север, а значит, ему точно в противоположную сторону.       Коснувшись ручки, парень услышал голос с другой стороны двери.       — Эвдиал! — это был Корцал. Он толкнул дверь, оттеснив Эвдиала внутрь. — Ты здесь? Я принес…       Увидев Эвдиала, Корцал замолчал на полуслове, в руках он держал красную рубаху, нужную для обряда, сам он уже стоял в такой же.       — Что ты делаешь? — в голосе Корцала звучал не вопрос, а надежда. Он хотел думать, что ошибся, потому что быстро понял, что именно задумал Эвдиал.       Эвдиал схватил его за руку и втащил внутрь, прикрыв дверь.       — Пожалуйста, — вкрадчиво и тихо произнес Эвдиал, — дай мне уйти.       Корцал вырвался и отшатнулся.       — Ты совсем тронулся?! — Корцал обернулся на дверь и понизил голос: — Тебя поймают и убьют!       — Если поймают, — возразил Эвдиал, — а если останусь – точно умру.       — Нет! Даже не проси… Кодекс…       — Я не смогу пройти обряд, Корцал, — Эвдиал не отрываясь, смотрел парню в глаза, — не смогу никого убить… Прошу тебя! Мы вместе росли, если это хоть что-то значит, если ты не будешь рад моей смерти, прошу, дай мне уйти.       Тело Корцала не двигалось, только лишь карие глаза метались, оглядывая Эвдиала. Корцал не верил, что тот осмелился пойти против братства и кодекса, но чем дольше смотрел, тем больше понимал, это не смелость, это – отчаяние.       Корцал прошел к кровати и бережно положил на нее красную рубаху.       — Скажу, что не видел тебя. К началу тебя начнут искать, увидят рубашку – считай, что все знают. У тебя полчаса, час в лучшем случае.       — Спасибо, — тихо произнес Эвдиал. Он едва ли верил, что Корцал действительно его отпустит, но тот отпустил.       Корцал помотал головой.       — Ты предаешь Тавуса и братство. Ты просто трус, Эвдиал.       Корцал вышел, но его слова, повисшие в воздухе, царапали сердце и топили его в презрении. Эвдиал встряхнулся, времени оставалось все меньше, ему нужно было выбраться, с остальным он разберется потом.       Не рискнув больше пользоваться дверью, парень выбрался через южное окно дома. Перелез через нестройный деревянный заборчик, за которым возвышалась высохшая трава, переходящая в подлесок. Эвдиал быстрой тенью двинулся в лес и остановился, только забравшись на сопку, на которой ждал в засаде еще утром, и скрылся среди деревьев.       Он обернулся в сторону деревни, которая хорошо просматривалась. Повсюду зажгли факелы и костры. Взрослые суетились, выставляя еду. Дети братства, что были постарше, носились возле столов. Атмосфера праздника пропитывала воздух, и все было почти нормальным. Чувство глубокой тоски вновь сжало парню сердце. Оно казалось ему таким странным. Эвдиал так долго хотел сбежать и вот, когда уже почти сделал это, ощущал далеко не радость.       А потом на помосте увидел троих связанных несчастных. Это мгновенно отрезвило. Все было почти нормальным, но в это крохотное почти вмещалась целая пропасть того, с чем Эвдиал не мог бы смириться и жить дальше. Он отвернулся и двинулся вперед, к дороге, по которой они пришли.       План заключался в том, чтобы пробежать как можно дальше по протоптанной дороге, а потом свернуть к реке, чтобы сбить след, и постараться уйти дальше в лес, оторвавшись от преследования.       Чем больше Эвдиал обдумывал свои действия, тем яснее видел, что шансов выбраться у него немного. В деревне оставались лошади и собаки, а братья превосходили его числом и могли обыскивать большую территорию. Но даже если удастся оторваться, холод поздней осени был грозным врагом сам по себе.       И все же альтернативой была смерть, а от нее побежишь даже в компании бесплотной надежды.       Ветки царапали и мешали двигаться, но скоро Эвдиал выбрался к большой тропе, уводящей на юг.       Эвдиал не пробежал и пары метров, когда увидел, как впереди от дерева отделилась тень. Парень застыл, вглядываясь в силуэт, сквозь сгустившиеся сумерки.       Луна еще не успела взойти, и разглядеть что-то впереди было трудно.       — Тавус предупреждал, что ты можешь выкинуть нечто подобное, — скрежещущий голос Зара звучал оглушительно громко в лесной тиши. —       Разворачивайся, нам нужно успеть к началу.       Как бы сильно Корцал не становился похож на Зара, Эвдиал был уверен, что дважды ему так не повезет. И больше верилось, что сам Тавус отпустит его, чем в то, что это сделает Зар.       Мужчина двинулся вперед, Эвдиал отступил на шаг. Его мысли хаотично метались в ужасе, пытаясь придумать, как спастись. Вдруг над лесом разнеслись звуки лютни – праздник начался.       Когда Зар приблизился на расстояние не больше трех метров, парень бросился бежать в сторону леса. Мужчина хоть и выглядел спокойно и расслабленно, отреагировал мгновенно – побежал на прирез, и схватил Эвдиала за намотанный шарф, когда тот едва подобрался к кромке леса.       — Нет! — завопил Эвдиал, вырываясь. — Нет! Пусти, нет!       — Да заткнись ты! — Зар перехватил упирающегося парня поперек груди и, намотав шарф потуже на руку, и потащил беглеца обратно в деревню.       Эвдиал вцепился руками в шарф и попытался оттащить от горла, чтобы выиграть себе хоть небольшой вдох. Паника и недостаток воздуха мешали ясно думать. Когда шарф не поддался, Эвдиал принялся хаотично бить руками пространство позади себя, пытаясь попасть в Зара.       — Угомонись! — зло рыкнул он, встряхнув Эвдиала. Парень услышал, как звякнули ножны. Правой рукой Эвдиал нашарил рукоять чужого кинжала, выхватил оружие и воткнул позади себя, целясь в ногу.       Хватка тут же ослабла, Эвдиал скинул с себя чужие руки, и ринулся вперед.       — Проклятье… — услышал он голос Зара, в котором мешалось удивление и страх. Эвдиал остановился и обернулся.       Зар, сделав два некрепких шага, добрался до ближайшего дерева и, оперевшись на него спиной, опустился вниз.       — Зар..? — Эвдиал осторожно приблизился обратно к Манфосу. Вдруг это была ловушка? Зар был опасным и коварным соперником.       — Меткий ублюдок…       Эвдиал увидел очертания кинжала, торчащего из бедра Зара. По спине парня побежали мурашки.       — А я думал, мои уроки ты не усвоил… — голос раненного звучал глухо.       Зар нечасто учил чему-либо молодняк в братстве, оттого его уроки о том, куда бить, чтобы быстро заколоть врага, запоминались особенно хорошо.       — Что?.. — Эвдиал вдруг понял, что надеется, что все это – ловушка.       — Подходи, не бойся… Не подыхать же мне одному.       Эвдиал сделал еще несколько шагов и когда разглядел, что попал в ту самую точку, куда учил Зар, бросился вперед.       — Нет, нет… Не может быть…— запричитал Эвдиал, опустившись на колени. Его руки тронули место рядом с раной – вся штанина пропиталась кровью. — Сейчас, нужно чем-то перевязать, сейчас…       Зар вдруг крепко схватил Эвдиала за ухо и потянул на себя. Парень тут же стал вырываться.       — Послушай меня, — из голоса Зара ушла сила, но осталась твердость, заставившая Эвдиала замереть. — Ты… убил человека. Своими руками и теперь ты – Манфос. — Зар резко выдернул кинжал из раны, откуда сразу брызнула кровь, и сунул в левую руку Эвдиала.       — Что ты делаешь?! — завопил парень. — Кровь!..       — Как бы ты этого не хотел, как бы далеко не убежал… — голос Зара звучал все тише, — от себя ты не убежишь. Ты один из нас… И ты – Манфос.       Голос мужчины затих, а его тело обмякло.       — Зар? — беззвучно произнес Эвдиал. Он взглянул мужчине глаза и даже в густой тьме сумерек увидел в них пустоту смерти.       Тяжелые горячие слезы полились по щекам Эвдиала.       — Нет!... Нет…. — Эвдиал свободной рукой сжал чужую ладонь. — Прости… Прости меня, я не хотел…       Музыка, игравшая все это время в деревне, резко стиха. Эвдиал понял, что праздник прервался не просто так, его пропажу заметили.       Эвдиал еще раз оглядел Зара, протянул перепачканные в крови пальцы и осторожно закрыл его глаза.       — Прости…       Эвдиал посмотрел на перепачканный кровью кинжал Зара. Этот предмет казался парню воплощением ужаса, страданий и смертей, но сейчас он был не в силах просто оставить его здесь.       Эвдиал, не утирая слез и не думая больше, снял с пояса Зара ножны, вложил в них кинжал, поднялся, взглянул на мертвеца в последний раз и побежал во тьму леса.