Лишь мертвецы блаженство обретают;
Но мысль об этом тяжелей свинца.
© Уильям Йейтс, «Разговор поэта с его душой»
Джон не верил, что стоял здесь, в новеньком дорогом костюме цвета спелой черешни. На груди кашемирового пиджака красовалась вышивка академии, раскрашенная цветами кафедральных витражей — форма была стильной и современной, на нее Джону пришлось бы потратить свою годовую зарплату. Раньше он подрабатывал в комиссионном книжном магазине, одном из немногих оставшихся в Лондоне, чтобы помочь родителям, которым в последнее время было в тягость финансово обеспечивать его. Их деньги уходили на содержание и лечение его сестры, Гарриет, которую против воли поместили в психиатрическую лечебницу. Родители не любили обсуждать эту тему, но Джон знал, что они осуждали ее влечение к девушкам, весь мир это осуждал, а тема однополых связей была строго табуированной. Джон не был уверен, кому верить — обществу или родной сестре, которая сквозь слезы все повторяла: «Я люблю ее». Ведь в школе их учили, что любовь — самое светлое чувство. Ей посвящали стихи, песни, целые романы. Все как один говорили, что Гарри больна, она бредит, а называть любовью то, что она испытывает, — значит, опорочить это чувство. Джон не знал, а потому старался не думать об этом. Гарри рано или поздно вылечится, и все снова станет как прежде. А пока ему стоило бы сосредоточиться на учебе. С детства он грезил стать врачом, но уже успел похоронить мечту, как вдруг ему, словно по мановению судьбы, несказанно повезло. Книжный магазин, в котором он подрабатывал, находился в центре города, однако туда мало кто заглядывал: цены были слишком уж завышенные. Из немногих достоинств этого магазинчика: там можно было найти экземпляры редких книг и антиквариат. Так, в один из однообразных дней, в книжный заглянула девушка. Выглядела она очень ухоженно, а ее наряд сразу бросался в глаза: платье и дорогое пальто было коричневых оттенков и идеально гармонировало с рядами полок цвета шоколадной крошки, книгами с обложками цвета поблекшей сепии и шуршащими рукописями мертвых поэтов. Ее аккуратно уложенные локоны, точно из солнечного золота, струились каскадом драгоценных камней и ловили тусклый свет ламп, загорались в нем медовым нектаром. Она медленно, но элегантно прогуливалась меж стеллажей из книг, которыми мало кто интересовался — то был отдел рукописей. Внимание Джона она привлекла к себе сразу же, и вместе с тем его немного насторожило, что та была неимоверно бледна, точно мраморная скульптура, а руки ее слегка подрагивали, когда она брала очередную рукопись и медленно пролистывала ее. Как оказалось позже, интуиция Джона не подвела. Когда девушка поднялась по деревянной лесенке к полкам повыше, Джон на всякий случай подошел к ней ближе, чтобы, если что, помочь спуститься. Однако девушка чуть не упала, когда, вдруг пошатнувшись, потеряла сознание и полетела вниз. Джон даже не помнил, как поймал ее, как это обычно бывает, когда события разворачиваются за долю секунды. Физическая подготовка у него была неплохая, но он не был готов к тому, что его сильные руки и хорошая реакция понадобятся для того, чтобы ловить падающих с неба девушек. Впрочем, он был не против такого способа знакомства. Девушка пришла в себя через пару минут. Джон напоил ее сладким чаем, пахнущим бергамотом и розами, и предложил проводить. Как оказалось, ее звали Мэри. Будучи истинным джентльменом, он проводил ее до дома, правда, домом, в привычном понимании этого слова, это было назвать сложно. Скорее, это был особняк, а то и настоящее семейное поместье. Что удивляло его, так это то, что именно такие роскошные места и славились своими пристанищами для призраков. Джон задумался, а боялась ли в своем детстве Мэри привидений давно усопших родственников? Не слышала ли она по ночам треск полов и не видела ли краем глаза теней предков? Хоть его спутница и была дамой из высшего общества, но в общении была невероятно легкой. По пути они обсуждали, что Мэри искала в книжном. Оказалось, она готовилась к поступлению в элитную академию, и для проекта ей понадобились рукописи французского поэта Артюра Рембо, и, как это бывает, в работе она совершенно забыла, что нужно завтракать. Джон пообещал, что найдет ей рукописи, — скорее как повод для новой встречи, ведь девушка ему правда понравилась. Впервые за долгое время Джон подумал, что мог бы по-настоящему влюбиться в нее. Мэри долго благодарила его за спасение: она вечно лезла в неприятности, да и с детства была немного неуклюжей. У Джона не было корыстных намерений, он даже не знал, что ее семья настолько богата, но Мэри и сама настаивала на том, чтобы Джон остался на ужин, и тот согласился. На ужине Мэри с воодушевлением рассказывала родителям о том, какой Джон герой и как он спас ее. А ему было немного неловко, ведь он не сделал ничего такого — просто прислушался к своей интуиции и сделал то, что должен был. Но Мэри, как она умела, расписывала все настолько красочно, что даже ее родители прониклись рассказом и сами начали восторгаться благородством молодого человека. Разговор зашел к теме поступления в университет, и Джон признался, что у него нет денег на то, чтобы выучиться по профессии мечты. Тогда-то отец Мэри и предложил ему полностью оплатить учебу в той самой академии, если Джон сдаст вступительные испытания. Мэри не могла не радоваться такому исходу событий: они смогут учиться вместе, пусть не на одном факультете, но, возможно, будут пересекаться на парочке лекций. Джон, конечно же, поспешил отказаться, но его заверили, что деньги, которые они потратят на его обучение, для их семьи — сущие копейки. А Джон, очевидно, приглянулся их дочери. — Альма-матер сделает из тебя человека, Джон. Пусть ты не родился в семье аристократов, но, если уж ты сумел завладеть сердцем нашей дочери, нам не составит труда приложить силы, чтобы воспитать в тебе истинного джентльмена, за которого не стыдно будет выдать замуж Мэри, — сказал ему отец семейства, когда они остались наедине. — Подумай об этом, Джон. У тебя есть шанс стать членом высшего общества. Второго такого не будет. Подумай о своем будущем. И Джон принял предложение. Ему удалось это сделать с трудом: когда он рассказал обо всем родителям, его чуть ли не вынудили принять подачку. Джону было стыдно перед мистером Морстеном, однако перед собственными родителями стало еще более неудобно. Они упрекали его в том, что он еще думает об отказе, в его-то положении. Джон чувствовал себя так, словно его венчают с Мэри по расчету. Вступительные экзамены он сдал кое-как. Экзаменаторы смотрели на Джона так, будто он вылез из каких-то трущоб: видели в нем «не своего», а потому пытались психологически давить на него, когда Джон сомневался или долго думал над ответом. Однако он справился и сдал хотя бы на минимальный балл. И вот теперь он стоял перед этой величественной академией, около памятника ее основателю, и ждал Мэри, чтобы вместе отправиться на торжественное вручение студенческих билетов. А пока у него было время получше разглядеть здание академии. Сколько бы раз он его ни видел, а не переставал восхищаться этим совершенным благолепием. Оно было старинным, величественным и очень высоким, с двумя потемневшими от старости башнями, возносившимися к забродившим небесам. Широкие ступени академии поднимались к парадным дверям, тяжелым и деревянным, в которых сверкали маленькие огненно-оранжевые витражи, выглядевшие так, будто отражали закатное пожарище. Шпили больше шестидесяти метров в высоту стояли по обе стороны фасада, и, если приглядеться, на самом верху можно было заметить фигуры из камня в виде раскрытых книг. На жердочках ютились сизые лондонские голуби, оглядывающие умным взглядом новых студентов. Среди слетевшихся птиц около входа располагались каменные памятники ученых, один из которых в задумчивости смотрел на башенные часы и наверняка считал минуты в ожидании окончания своего дозора, чтобы потом спуститься по тяжелым мраморным ступенькам под лондонские тучи и пойти домой. Джон усмехнулся своим мыслям. Вскоре к нему уже бежала со всех ног Мэри, у нее была привычка немного опаздывать. Она обняла его, заулыбалась, засветилась как солнышко и потянула вслед за собой в здание академии. Студентов-первокурсников было не так уж и много. Гранты на обучение тут не выдавали, поэтому мало кому было по карману учиться здесь. В основном это были дети из очень богатых семей, но не настолько избалованные, чтобы позволять себе отдыхать от учебы: вступительные экзамены были строгими. Тут собрались настоящие интеллигенты. Будущие политики, бизнесмены, гениальные ученые и писатели — Джон был в этом уверен. Он может пообщаться с людьми, которые в будущем станут всемирно известными, и это не могло не восхищать его. Джона удивляло буквально все. Старинные стены, хранившие многовековую историю, чей цвет напоминал ему цвет голубей и призраков, на серых штукатурках прозрачными штрихами и еле заметными кляксами просачивались тонкие трещинки. Портреты знаменитых людей, выпустившихся отсюда, напоминали библейские масляные картины. Давно усопшие смотрели на проходящего мимо Джона своими внимательными смородинками глаз. Особенный запах, витавший здесь, напоминал запахи пыльных книг и дорогой кожи. Аудитории тут были настоящими предметами искусства. Парты, сделанные из красного дерева, лакированные полы, идеально чистые доски мглистого цвета, росписи на стенах, витиеватые оконные рамы, потрескавшиеся от старости в некоторых местах. — Ты еще библиотеку не видел, — взволнованно шепнула ему на ушко Мэри. — Там такое! Одета она была в юбку-карандаш цвета бургундского вина, что обрамляла ее округлые бедра; чулки были угольно-черными, как кладбищенские вороны, и подчеркивали стройность ног; а туфли «Мэри Джейн» на небольшом каблучке, сделанные из настоящей кожи, выглядели одновременно и мило, и стильно. Ее волосы спадали золотистой лавой на оголенные и совершенно очаровательные плечи, с которых сползала белая шифоновая блузка, немного просвечивающая темное белье, что, однако, Мэри совершенно не смущало. Она, казалось, наоборот пыталась привлечь к себе хотя бы немного внимания, по-бунтарски не застегивая две последние пуговицы на блузке. И пыталась она привлечь внимание одного-единственного человека — Джона. Он, однако, не спешил пока заводить серьезные отношения с ней, даже несмотря на то, что Мэри ему правда нравилась. Иногда они встречались, она его угощала кофе (говоря при этом, что это ей только в радость), они вместе готовились к экзаменам, а потом Джон провожал ее до дома и легко чмокал в щечку. Мэри неоднократно намекала на то, что хочет большего. Но Джон не знал, почему не спешил, хотя мечтал о такой девушке чуть ли не всю свою пубертатную жизнь. Когда та сама чуть ли не прыгала ему на шею, он ощущал, будто что-то не так. Ему нравилась Мэри, но он не чувствовал к ней того, что назвали бы «любовью». Нет, это не было похоже на то, что описывали поэты, которыми так любил зачитываться Джон. Он считал, что нужно искать ту единственную, которую он полюбит. Ему было некомфортно из-за того, что отец Мэри всячески намекал на их свадьбу, а сама девушка, мило улыбаясь, не пыталась сказать отцу, что они с Джоном еще даже не целовались — хотя за ручки иногда держались. Они вместе выглядели немного странно: девушка из богатой семьи и простой парень. Они смотрелись двумя противоположностями, и ее статус и денежное благополучие давили на Джона. Быть может, ему хотелось почувствовать себя настоящим джентльменом, но рядом с Мэри он чувствовал себя тем самым «Господином Альфонсом» и не мог отделаться от этого чувства, несмотря на то, что Мэри была интересным и разносторонним человеком. Торжественная церемония посвящения в студенты началась с длинной речи ректора, изобилующей красноречием и вдохновенными описаниями академии и ее выпускников. Затем — вручение студенческих билетов, короткое рукопожатие студента с ректором и общая клятва посвящения. Для Джона вся церемония прошла как в тумане, а Мэри чувствовала себя, что называется, «в своей тарелке». После торжества знакомые друг с другом ребята уже сформировали небольшие компании и собирались идти праздновать свое поступление, за исключением одного долговязого молодого человека, который всю церемонию не отвлекался от чтения. Весь его вид говорил о том, как ему неприятно было здесь находиться, и вскоре тот, дочитав книгу, поднялся со своего места и элегантно, но быстро, проскочил мимо Джона и Мэри. — Пошли, я тебе покажу академию. Мэри знала это место с самого детства, ведь ее постоянно водил сюда отец. Тот раньше занимал должность ректора. Она показывала ему огромную столовую, где стояли длинные общие столы, висели хрустальные люстры, а высокие окна с витражами создавали ощущение того, что Джон находился в каком-то флорентийском соборе, а не в академии. В длинных коридорах стояли готические колонны, а темно-фиолетовые витражи, украшающие стрельчатые окна, создавали игру света и ощущение, будто Джон — маленький, а пространство вокруг — пугающе просторно и величественно. В коридорах было тихо, а голос Мэри эхом отдавался от стен. Когда они дошли до библиотеки, Джон ахнул. Она была огромна! Этажей тут было несколько. Обстановка внутри была уютной, даже сказочной: драпированные шторы из кроваво-красного бархата, прикрывающие панорамные окна, узорчатые карнизы из красного дерева, расписанные перламутром стены, переливающиеся при дневном свете, мраморные полы. Повсюду стояли маленькие письменные столики с пухлыми бордовыми абажурами и стеклянными чернильницами. Тут же стояли диваны в викторианском стиле, на которых можно было посидеть и почитать интересующие книги, таких же бордовых, вампирских оттенков. Меж стеллажей с книгами висели тяжелые пыльные гобелены и гипсовые скульптуры. Мэри рассказывала, как любила проводить здесь свободное время, пока отец был занят на работе. Джон коротко кивал и продолжал разглядывать величественную библиотеку, размышляя о том, как будет заниматься здесь ночи напролет, но оказалось, что на ночь она закрывается. Под конец небольшой экскурсии по академии Джон совсем устал. Он попрощался с Мэри, поблагодарил ее за то, что та показала ему библиотеку, и вернулся в комнату в общежитии, куда наспех закинул свой небольшой чемоданчик. Самое время немного освоиться.❦❧❦
Когда он вернулся туда, на соседней кровати уже лежал сосед — тот самый молодой человек, который на посвящении читал книгу. Сейчас он занимался тем же самым, только книга была уже другой. Тот пролистывал страницы с необыкновенной быстротой, и Джон задавался вопросом, действительно ли он так быстро читает или просто пролистывает неинтересные абзацы. Он поздоровался, и сосед поднял на него свои светлые глаза. — Медицина или химия? — Прости? — в смятении переспросил Джон, косясь на своего аристократически ухоженного соседа. — Факультет, — коротко отозвался тот, теребя между пальцами страницу книги. — Медицинский. А ты на каком? — Химический. — Что ж, у нас будет много пересекающихся пар, значит, — Джон улыбнулся. — А почему ты не на какой-нибудь вечеринке, как все остальные? — Потому что только людям, не умеющим веселиться, нужно специально отведенное для этого место. Вижу, ты тоже не хочешь туда идти. — Я тут никого не знаю… — Джон запустил пальцы себе в волосы, взъерошивая и без того непослушные пряди, и дружелюбно, искренне улыбнулся. — Меня, кстати, Джон зовут. А тебя? — Шерлок Холмс, приятно познакомиться, — его взгляд, направленный на Джона, был полон сентябрьской тоски и задумчивых мыслей. Тот посмотрел на наручные часы и, воскликнув что-то вроде: «Мне пора», встал с кровати и ушел из комнаты, не появляясь более до самой ночи. Новый знакомый был словно не от мира сего, и Джона привлекала эта особенность в Шерлоке, но он понимал, что, скорее всего, друзьями они никогда не станут: уж слишком из разных обществ они были. Если деревенщину нарядить в дорогой костюм, интеллигентом тот не станет. Джон разбирал свои вещи, отмечая, какая дорогая мебель стоит в общежитии. Он даже не хотел думать, сколько стоило его проживание здесь, и так тяжелых мыслей было предостаточно. Интереса ради он осмотрел место соседа: на тумбочке около кровати лежал череп, рядом — чехол от скрипки, а на стене висела небольшая коллекция голубых бабочек. Его место также было завалено книгами, в основном — различной поэзией. Оставленный на его кровати сборник сочинений был написан Уильямом Блейком. В этот вечер Джону заснуть было особенно трудно. Сердце тоскливо кололо и ныло, было по-осеннему промозгло, тревожно и чуточку тошнотворно. Приближалась ночь, а сосед все не появлялся, это тоже по-своему нервировало. Джон понимал, что все страхи, которые он пытался подавить в себе, живя в обычной и привычной среде, в обстановке академии будут рваться из недр его подсознания, и преодолеть их будет не так уж и просто. Джон считал себя сильным человеком не только в физическом, но и в моральном плане, однако теперь это чувство пошатнулось. Страх перед будущим, перед неизвестностью наводил на него ужас настолько неистовый, что ему хотелось забиться в угол, зажмуриться изо всех сил, до боли в глазах, закрыться руками от всего остального мира и сбиться в комок. Он думал, что это его мечта, о которой он не мог и подумать. Но было так жутко, так безысходно, как ему еще никогда не было за его короткую жизнь.❦❧❦
Стакан с дымящимся кофе, у которого был вяжущий привкус горького шоколада, остывал, а у Джона не было сил даже притронуться к нему. Мэри сидела рядом, обсуждая с юношей свою соседку по комнате, но он пропускал ее монолог мимо ушей. Скоро прозвенит звонок на первую лекцию, а у Джона был вид встревоженной и побитой собаки. И ни душ, ни кофе не могли скрыть усталость на лице почти не спавшего студента. Первая лекция была по общей химии, и Джон подумал, что вновь увидит там своего соседа, которого, между прочим, не застал даже с утра. Однако следы его пребывания в комнате все же были: кровать была аккуратно заправлена, а стихи Блейка убраны. В аудитории пахло деревом и осенью: за окнами бился ветер и гнал по небу рваные тучи, сквозь просветы которых иногда выглядывало сентябрьское светило, а в стекла стучался дождь. Умирающее солнце и истеричное завывание ветра только больше тревожили Джона. — Здравствуй. Я могу сесть сюда? Он поднял взгляд на обладателя знакомого голоса. Шерлок вопросительно глядел на него, и Джон, кивнув, пролепетал: «Конечно». Тот сел и достал из портфеля тот же сборник Блейка, видимо, не удосуживаясь слушать лекцию. — А как же химия? — спросил Джон, когда лекция уже началась, а пухлый академик начал приветствовать первокурсников и обсуждать план работы на ближайшие три месяца. — Я и так знаю все, что мне необходимо, — Шерлок пожал плечами, на секунду отвлекаясь от стихов. — Лекции — это трата времени. — А что для тебя не трата времени? Шерлок покрутил в ладонях книгу и, повернувшись к Джону и встретившись с ним взглядом, спросил: — Знаешь Уильяма Блейка? Джон, конечно, был знаком с некоторыми его стихотворениями и даже мог вспомнить давно позабытые строки. Когда он работал в книжном магазине, он много читал: книг в его распоряжении было большое количество. — Конечно, — его голос дрогнул, и он уже шепотом продолжил: — У дамбы похоронен я, Чтоб плакать всласть могли друзья… Как по мне, слишком уж депрессивно. — А как по мне — по-гениальному иронично, — Шерлок улыбнулся. — Я считаю, что время надо тратить на оттачивание собственных рассуждений. Определить, какой философии придерживаться, воспитывать в себе поэта, образно говоря. — Ты пишешь стихи? — Пока что нет. Предпочитаю выражать свои мысли через музыку. — Скрипка? — Нет инструмента более величественного и одновременно простого, чем скрипка. А передать то, чему нет ни названия, ни определения, что нельзя описать словами и передать даже через поэзию, может только гениальный музыкант. — Я немного даже завидую таким разносторонним людям, как ты, — вздохнул Джон. — Это вызывает у меня восхищение. — Ты начитанный, — констатировал Шерлок. — Это уже делает тебя гораздо интереснее. — Может, я и начитан, но талантов у меня нет. Чем тебя зацепил Уильям Блейк? — поспешил перевести тему Джон. Он и так ощущал себя в этой академии словно в тюрьме, а принять тот факт, что он был самым скучным человеком среди всех остальных студентов, было неприятно. Джон, заразившись от Шерлока, и сам перестал хотя бы вполуха слушать лекцию и полностью сосредоточился на собеседнике. — Была у него одна уникальность. Ты когда-нибудь пробовал диэтиламид лизергиновой кислоты? — Нет… А ты да? Шерлок кивнул. — У него с самого детства были галлюцинации. Некоторые считают, что они могли быть вызваны либо его психическими расстройствами, либо приемом различных веществ. А, быть может, он мог вызывать видения силами мыслей. — И ты думаешь, что это правда? Шерлок пожал плечами, покручивая в руках потрепанную книжку. — А в чем, ты думаешь, твоя уникальность? — вкрадчиво спросил Джон. Он не сомневался, что у этого юноши их даже несколько, но ему было интересно, что собеседник ему ответит. — У меня есть особый способ хранения информации, я называю его Чертогами Разума. В любой момент я могу достать оттуда ту информацию, которую пожелаю. Или наоборот — удалить из памяти то, что, как мне кажется, совершенно не нужно. — Ого… — только и мог сказать на это Джон. На самом деле, он даже не представлял, как это возможно, и на какое-то мгновение задумался о том, что Шерлок просто подшучивает над ним, но лицо того оставалось серьезным, и Джон поверил ему. — А какова твоя уникальность? — задал встречный вопрос Шерлок, и Джон немного опешил. — Мне кажется, нет у меня никакой уникальности… — честно ответил он, и ему стало отчего-то неловко. — А мне кажется, в тебе что-то есть. Джон встретился взглядом с Шерлоком и подумал, что ему бы работать фотомоделью, ведь он чертовски хорош собой: высокий, стройный, с точеными ключицами, длинными пальцами, с темными кудрями, небесно-голубыми глазами и припухлыми вишневыми губами. Он был похож на поэта минувших эпох. Таких людей обычно запечатляли маслом на большом-большом холсте. — И… что же? — Джон почувствовал, как в горле пересохло. Диалог выдавался каким-то неловким. — Ты не похож на тех, кто здесь учится. Какими судьбами в нашей академии? — Это… долгая история. Шерлок окинул лекторий взглядом, будто убеждаясь, что профессору и остальным студентам нет никакого дела до них двоих. — Мне как раз сейчас нечем заняться, — ухмыльнулся он. — Так расскажешь? — Это все благодаря одной девушке, но ты ее наверняка не знаешь, — начал было Джон. — Ее зовут Мэри Морстен. — Стой, подожди, — улыбнувшись, перебил его Шерлок и сложил руки в молитвенном жесте. — Дай угадаю. Морстен — фамилия предыдущего ректора этой академии. Ты сказал «девушка», значит, его дочь. Скорее всего, она учится на филологическом отделении, быть может, вы познакомились в… библиотеке или книжном магазине. Она запала на тебя, познакомила со своим отцом. Видимо, ты произвел достаточно хорошее впечатление на него, чтобы он оплатил твою учебу. Вы уже помолвлены? — Это… это просто потрясающе, — Джон и не заметил, что сказал это вовсе не шепотом, и на него уже вытаращились другие студенты и, что самое неловкое, преподаватель. — Молодой человек, я очень рад, что вам так нравится моя лекция, но у нас не принято говорить вслух, пока преподаватель читает доклад. — И-извините… — Джон уткнулся в свою тетрадь, сделав вид, что усердно пытается записать материал лекции, и старался спрятать свое раскрасневшееся лицо за учебником. — Черт… — выдохнул он. Шерлока, кажется, эта ситуация позабавила, и он тихо засмеялся. — В следующий раз будь аккуратен с выражениями своих эмоций, — а потом добавил: — Но спасибо. — И ты все это понял только по тому, что я сказал ее имя? — спросил, наконец, Джон, когда преподаватель вернулся к лекции, а другие студенты уже перестали обращать на несмышленого Джона внимание. Шерлок кивнул. — А как ты узнал, что она на филологическом? — Это было мое предположение. Как оказалось, в яблочко, — Шерлок усмехнулся. — Ее отец учился на филолога. Я подумал, что, следуя семейным традициям, она тоже могла бы туда поступить. Так вы помолвлены? — Нет, мы не… мы даже не встречаемся, — Джон сам в это не верил, ведь все говорило о том, что Мэри сама хочет отношений. Она буквально вешалась ему на шею, везде платила за него, да они даже держались за руки. Шерлок задумался, а потом сказал: — Тогда будь осторожен. Мистер Морстен, скорее всего, потребует, чтобы ты женился на его дочери после того, как ты закончишь учебу. Бесплатный сыр только в мышеловке. Ты бы хотел свадьбы с ней? — Я… я так далеко еще не думал, — щеки Джона вспыхнули с новой силой. — Не уверен, что я готов к такому. — Потому что у тебя еще никогда не было отношений? — Не буду спрашивать, как ты догадался об этом, — буркнул Джон. Эта тема становилась все более и более неприятной для него. — А у тебя есть… подружка? Невеста? Джон был уверен, что у такого, как Шерлок, который выглядел как харизматичный аристократ с привлекательной внешностью и острым умом, не могло не быть девушки. Тот посмотрел на него как-то странно, как будто Джон сказал что-то безумное, и ответил короткое «нет». У Джона сложилось впечатление, что для него эта тема тоже не очень приятна. — А были? Шерлок закатил глаза. — Меня не интересуют девушки. — Что ж… наверное, ты просто не встретил еще «ту самую». Я, наверное, тоже, — вздохнул Джон. — Мы с Мэри слишком разные. На этом их диалог подошел к концу. Джон пытался вникнуть в лекцию, но усталость и недосып дали о себе знать, и он уснул, не заметив, что навалился на Шерлока. Последнее, что уловил Джон, — запах увядших кладбищенских цветов. Наверное, так пах Шерлок.❦❧❦
Проснулся он от звонка. И сразу понял, что лежал на своем соседе, который как ни в чем не бывало продолжал читать. — Прости, — поспешил извиниться он. — Тебе следовало разбудить меня. — Тебе нужно было немного поспать. Говорят, полезно, — Шерлок пожал плечами, не отводя взгляда от книги. Джон, проследив за ним, заметил, что Шерлок даже не читает, а просто смотрит в одну точку. — Что ж… ладно, — Джон кивнул. — Тогда до встречи. Тот кивнул в ответ, упорно делая вид, что ему все равно, и Джон вышел из аудитории самым последним. Шерлок все так же сидел на своем месте и продолжал буравить страницу взглядом.❦❧❦
Дни шли медленно. Джон ощущал себя так, словно тонул в неком водовороте, огромном, размером с целую академию. Его тревожность, казалось, только нарастала: практикумы по химии и по биологии, предстоящие коллоквиумы и контрольные — все это нагнетало. Джон старался учиться, старался выполнять все домашние работы и ходить на все лекции и семинары. Иногда их пары пересекались с Шерлоком, они обсуждали других студентов и литературу. Шерлок особенно любил рассказывать о самых грязных и непристойных чужих секретах, которые мог подметить, лишь несколько минут понаблюдав за человеком. — Ирэн, моя однокурсница, — Шерлок коротко кивнул в ее сторону. — Страдает от алкогольной зависимости, а еще прячет у себя под кроватью в общежитии порнографические журналы. — Невероятно, как ты «читаешь» людей… — Всего лишь дело практики, — но Джон понимал, что Шерлоку нравилось такое внимание к себе, и даже замечал, как тот немного краснеет, когда Джон восхищался его невероятными способностями. Шерлок также видел их вместе с Мэри, но не стал комментировать: «Она же твоя будущая невеста». Они обсуждали и своих преподавателей. Например, добрая миссис Хадсон, которая вела латынь и иногда подрабатывала в библиотеке, оказывается, пыталась развестись со своим мужем, потому что тот неоднократно изменял ей и даже подозревался в растлении несовершеннолетних. И, казалось, они с Шерлоком даже немного подружились. Джону это льстило, ведь, кроме Мэри, на него никто не обращал внимания среди «золотой элиты» академии. Однако Шерлок хранил какую-то тайну. Он мог уйти куда-то вечером и не возвращаться до глубокой ночи. Джона такое поведение начинало настораживать. А еще ему было интересно, куда тот ходил, но вместо того, чтобы спросить прямо, в голову Джону взбрела «гениальная» идея проследить за ним. Так, в один из прохладных осенних вечеров, Шерлок так же покинул их комнату, и Джон выскользнул из общежития через несколько секунд после него. Он нашел его у калитки, когда тот направлялся в сторону ботанического сада. Джон шел следом, держа от соседа некоторую дистанцию — чтобы не выглядеть подозрительно. Так они дошли до кладбища. Шерлок пригладил рукой каменных скорбящих ангелов и их мраморные крылья, прошелся вдоль могил в какой-то задумчивости. Джон спрятался за одним из деревьев, надеясь, что Шерлок не обнаружит слежку за ним. Интересно, что ему понадобилось на кладбище? В сумерках оно выглядело особенно зловеще: вокруг расположились аккуратные пустыри и обветшалая католическая церквушка, а само кладбище было тихим, с каменными надгробиями и зеленым газоном, который еженедельно подстригался волонтерами-христианами. Оно находилось неподалеку от академии. Здесь были похоронены знаменитые выпускники. Казалось, что Шерлок чувствовал себя «в своей тарелке» среди города мертвецов. Он еще раз прошелся вдоль молчаливых надгробий, всматриваясь в имена усопших, а потом двинулся навстречу Джону. Он вжался в дерево так сильно, насколько это было возможно. Шерлок же не мог заметить его? — Джон, выходи, я знаю, что ты там, — в его голосе слышались нотки веселья. — Ладно… — Джон покрылся краской, словно его поймали, как маленького мальчика за ночным воровством печенья. — Как ты понял? — Тебя не заметит разве что слепой, — усмехнулся тот и закатил глаза. — Зачем следил? — Хотел узнать, куда ты уходишь каждый вечер, — честно ответил Джон, потупив взгляд на лакированные туфли Шерлока. — А ты, оказывается, по кладбищам гуляешь. — Тут… спокойно, — глухо отозвался Шерлок. — Можно поразмышлять. О жизни и о смерти. — Нравится готика? — Можно сказать и так, — Шерлок кивнул. — Раз уж ты тут… составишь мне компанию? — Если я тебе не помешаю. — Не помешаешь. С этими словами они двинулись вдоль могил, какие-то из них даже были свежие. Джону было несколько неуютно находиться здесь, к тому же сумерки начинали плавно перетекать в ночь. — Ты ищешь тут вдохновение? Ну, для музыки, — глухо спросил Джон, и его голос поглотила вечерняя тишина. Над кладбищем воцарил ночной сумрак, звезды затянуло тучами. Джон почувствовал, как мороз пробирается под одежду. В отличие от Шерлока, который накинул на себя старомодное пальто, напоминающее по стилю викторианскую эпоху, Джон был в старенькой и легкой куртке, и вместе они смотрелись странно. Будто аристократ рядом с рабочим. — Можно сказать и так, — повторил свою недавнюю фразу Шерлок. Тропинка была узкой — из-за этого им приходилось идти довольно близко друг к другу, и иногда они касались плечами, что вызывало у Джона небольшую неловкость. — Иногда я прихожу сюда и для того, чтобы проведать отца. Может быть, положить свежих цветов. Я не сентиментален, но что-то в этом есть. Дань традициям. — Прости… Шерлок отмахнулся. — Я думаю, отец всегда хотел узнать, что находится по ту сторону. Это была его мечта, и она осуществилась. Не думаю, что он бы хотел, чтобы мы с братом сильно горевали по нему. Он был оккультистом и верил в темную магию, даже принадлежал ордену «Золотой Зари» , может быть, знаешь такой. Джон кивнул, хотя совершенно не знал. — Мой брат, видимо, хотел последовать за ним и создал собственный орден наподобие масонского ложа. — Интересная у тебя семья. Тебе, наверное, передалась по наследству любовь ко всему мрачному. — Да, но я предпочитаю научные методы. — Поэтому решил заняться химией? — Можно сказать и так, — опять повторил Шерлок, и пусть Джон не видел, он услышал, что тот улыбнулся. — Есть и еще кое-что, что мне передалось от отца и брата. Любовь к поэзии Уильяма Йейтса. Знаешь его? Джон знал, но, надо признать, совершенно не понимал смысла его стихов. — Да, читал пару раз. — И что скажешь на его счет? — М… — Джон задумался. — В его творчестве много отсылок к кельтской мифологии, которой я, правда, не интересовался. Поэтому и его стихов, по правде говоря, не понимаю. — Тогда надо это исправлять, — воодушевленно произнес Шерлок. — После завтрашних пар предлагаю сходить в библиотеку. Уже бывал там? — Да, Мэри мне показывала. Она потрясающая! Огромная! — у Джона загорелись глаза. — Наверное, там просто куча книг. — И по кельтской мифологии тоже, — Шерлок придвинулся ближе, и теперь они шли, полностью соприкасаясь плечами. — Йейтс меня вдохновляет больше всех остальных поэтов. Я считаю, что он был гением. И его философия мне довольно близка. — Расскажешь об этом завтра, — Джон, утомившись за этот день, зевнул. — Я что-то совсем замерз, да и спать хочется. Шерлок оглядел его скептическим взглядом, словно анализировал сказанное, а потом снял с себя пальто и накинул его на плечи Джона. — Что ты делаешь? — Джон начал было выпутываться из пальто, пахнущего, надо сказать, довольно приятно. — Замерзнешь ведь сам. — До общежития дойду, — пожал плечами Шерлок. — Пошли? Они направились в сторону жилых кампусов в уютном молчании. Джон порывался отдать пальто обратно Шерлоку, потому что чувствовал себя немного скованно. Но тот, казалось, вовсе не мерз, словно он был создан для прохладных осенних ночей. Когда они вернулись в свою комнату, Джон рухнул на кровать и крепко заснул. Впервые за последнее время тревога его больше не мучила.❦❧❦
В библиотеку Джон и Шерлок стали наведываться часто, но к десяти часам вечера она уже закрывалась, поэтому времени у них было не так уж и много. Иногда они сидели там, готовясь к коллоквиумам и семинарам, иногда Шерлок рассказывал о кельтской мифологии и читал Джону стихи Йейтса, а потом они бурно обсуждали их. Среди книжных полок с потрепанными старинными фолиантами и новыми кожаными переплетами он чувствовал себя уютно. За окнами привычно бились осенние ветра, покачивались ветви деревьев, стучали леденеющие дождевые капли по подоконникам. Они сидели на одном и том же месте, за тяжелым исполинским шкафом, вытесанным из темной вишни, на котором покоились книги, что поблескивали потускневшим от времени сусальным золотом выгравированных на переплетах букв. За окном темнело. — А, вот, — Шерлок, найдя нужный сборник и быстро пролистав книгу, раскрыл ее перед Джоном. — «Разговор поэта с его душой». Одно из лучших стихотворений Йейтса. — Прочитаешь мне? Шерлок сел рядом с Джоном на небольшой диванчик. Их бедра чуть соприкасались, и Джон готов был поклясться, что ощущал на месте их соприкосновения неимоверный жар. Его длинные изящные пальцы оплетали кожаный переплет. Шерлок прокашлялся немного и начал читать. Джон неотрывно наблюдал за тем, как шевелятся его губы и как натягивалась между ними тоненькая, еле заметная ниточка слюны. Почему он вообще думал об этом? Он смотрел на то, как ходил заостренный кадык на длинной и тонкой шее, перебирался взглядом на линию его ключиц, оголенных чуть расстегнутой рубашкой. — …Блаженна жизнь — и мир благословенен. Шерлок, закончив читать, перехватил его взор, и теперь они глядели глаза в глаза. Джон не мог понять, почему не мог сосредоточиться на самом стихотворении и почему близость Шерлока так действовала на него. — О чем задумался? — вкрадчиво спросил тот, а потом, улыбнувшись, добавил: — Джон, ты вообще слушал стихи? — М… нет, я все прослушал, извини, — отозвался юноша и замолчал, с обреченностью ожидая дальнейшего допроса от Шерлока, но его не последовало. — Мне не трудно прочесть его еще раз, — мягким и скрипучим голосом проговорил Шерлок. Он положил одну руку Джону на колено и, словно в этом не было ничего такого, начал читать заново. А Джон, ощущая себя пьяным, прикипел взглядом к его тонкому лицу, впалым скулам и расслабленным губам. Сосредоточиться на стихотворении стало еще сложнее, особенно когда Шерлок невзначай сжимал ладонь на его колене, когда в восклицании читал строки. Но все же Джон старался уловить хотя бы часть. Часы, проведенные в библиотеке, переплетались в единый ноябрьский сумрак, задрапированный багрянцем занавесок. — Что думаешь об этих стихах? — наконец спросил Шерлок, вновь встретившись взглядом с глазами Джона, который смущенно отвел их в сторону. — Очень талантливо, — ответил он первое, что пришло в голову. Признаться Шерлоку в том, что он не смог сосредоточиться на стихах и в этот раз, было слишком постыдно. — И все? — М… — О, Джон! — воскликнул Шерлок, вздернув руки. Он мгновенно ощутил, как на колене недостает его ладони. — Ты как всегда: слышишь, но не слушаешь. — Прости. Давай разберем его стихи? — предложил Джон и взял книгу из изящных рук Шерлока, прочел пару строк. — Как я понимаю, Душа говорит с Поэтом о смерти? — У Йейтса была особенная философия. Он считал, что жизнь — это петля, бесконечный цикл рождения-жизни-смерти, — начал говорить Шерлок, приблизившись к Джону чуть ближе, чтобы тоже смотреть в книгу. — Верил в реинкарнацию души. — Как в восточных вероучениях? — сглотнув, спросил Джон. Шерлок был слишком близко, и он чувствовал его дыхание на своей коже. Тот кивнул. — Именно так. Душа одна и та же, но «Я» принимает разные формы. — Так, хорошо. И как это связано с этим стихотворением? — Душа говорит, что лишь смерть позволит Поэту избавиться от его грехов. Смотри, — он ткнул пальцем в строки и зачитал их:»…Знай, только эта ночь без пробужденья, Где все земное канет без следа, Могла б тебя избавить навсегда От преступлений смерти и рожденья».
Джон кивнул и тихо прочел следующие строки:«Лишь мертвецы блаженство обретают; Но мысль об этом тяжелей свинца».
— Йейтс противопоставляет свое учение христианскому, в котором Душа оплакивает грехи, совершенные телом. Поэт выбирает жизнь со всей ее болью и испытаниями, которые она преподносит. Он был бы доволен пережить все это снова.«И жалкого раскаяния взамен Такая радость в сердце поселится, Что можно петь, плясать и веселиться; Блаженна жизнь — и мир благословенен».
Джон пробежался взглядом по этим строкам. — Но разве может человек выбирать, какая ему выпадет жизнь? — В этом и суть, Джон! — просиял Шерлок. — Суть цикличности. Жизнь повторяется снова и снова: все люди, которых ты встретил, все ситуации, через которые ты прошел, спутник жизни, которого ты выбрал, опыт, который ты пережил, — происходят снова, но в другой форме. — И вместо того, чтобы скорбеть над своими грехами, принимать все это и двигаться дальше? — Именно. Наслаждаться всем, что тебе преподносит жизнь. — Это… немного странная философия. — Почему же? — Принимая ее, ты принимаешь и то, что реинкарнация существует. А это не доказано наукой. — Не обязательно. Если когда-нибудь у тебя промелькнет мысль о том, что ты делаешь что-то неправильное, греховное, вспомни это стихотворение. Любые твои грехи — это твой собственный выбор, и не нужно жалеть о них. Или вспоминать в старости и думать о том, как ты мог бы все исправить. Отдавай себе отчет, что это — твои желания, и наслаждайся каждым мгновением своей грешной жизни. Шерлок наклонился к нему почти вплотную, точно инкуб. Джон вдохнул полной грудью пьянящий воздух, пахнущий пылью старых книг, кладбищенскими цветами и Шерлоком. — Интересный ход мыслей, — пробурчал он, уперевшись руками в кожаный диван, словно это могло стать для него единственной опорой. Шерлок отстранился, оставив после себя лишь шлейф увядающих лилий, когда к ним подошла библиотекарь, объявив, что скоро закрытие. Для Джона это стало спасением. Не понимая, что с ним происходит и почему ему так жарко становилось рядом с Шерлоком, Джон решил проветриться. И сам не заметил, как ноги привели его на кладбище. Он прижался спиной к памятнику ангела, осел на ледяной мрамор и закрыл голову руками.❦❧❦
— Ты в последнее время сам не свой, — заметила как-то Мэри. Джон не сомневался, что проницательная девушка обратит внимание на то, что весь его вид едва ли можно было назвать «здоровым»: глубокие темные синяки под глазами настораживали, губы, сомкнутые в тоненькую полоску, и вовсе истончились и потрескались. — Да, переживаю из-за экзаменов, — соврал Джон, хотя отчасти это и было правдой. Приближалось Рождество, а вместе с ним — экзамены, к которым Джон готовился из рук вон плохо. Все потому, что все его мысли занимал Шерлок. Джон даже подумал, что болен, когда в очередной раз уличил себя в мыслях о нем. Оглядываясь назад, он не мог вспомнить, когда все это началось. С первого же дня их знакомства, когда Шерлок, едва взглянув на него, спросил: «Медицина или химия»? Или, быть может, с их диалога о Уильяме Блейке? С их встречи на кладбище? Или в один из вечеров в библиотеке? — Понимаю. Между прочим… есть неплохой способ отвлечься от предстоящих экзаменов, — проронила Мэри. — В академии будет рождественский бал. Представляешь, как здорово? Танцы, бальный зал, красивые платья… — Здорово, — пробурчал Джон, елозя вилкой по остывшему французскому омлету. Аппетита не было. — Ты пойдешь? — Я бы с радостью пошла… — Мэри улыбнулась, протянула свои тоненькие аккуратные ручки к Джону, перехватила его ладони. — Но пока меня никто не пригласил. Джон, отягощенный раздумьями о природе своих противоестественных чувств, даже не понял намека, поэтому промолчал, пока Мэри, наконец, не сказала прямо: — Джон! — воскликнула она. — Это был намек на то, чтобы ты пригласил меня. — А… — Джон откашлялся, собираясь с мыслями. В конце концов, быть может, танцы с Мэри действительно отвлекут его от мыслей о Шерлоке. — Мэри, ты бы хотела пойти со мной на бал? — Конечно! — просияла она. — С радостью! Так началась подготовка к балу. Мэри купила ему дорогой белый костюм, который, как она сказала, будет идеально смотреться с ее кремовым платьем. То не было вычурным, но говорило о том, что стоило очень дорого: ткань была из плотного шелка, с ручной вышивкой на полупрозрачных рукавах, его кружевная отделка струилась от груди и до самых полов, а перламутровые пуговички переливались в свете ламп, точно драгоценные камни. Костюм, который выбрала для него Мэри с особой тщательностью, словно на свадьбу, пришлось слегка переделать под заказ. — Это итальянская модель, — рассказывал продавец, держа в руках дорогой костюм. — Сшит из редчайшей шерсти викуний и ниток из белого золота. Ручной пошив. Как только Джон его надел, почувствовал себя совершенно другим человеком, из другого общества. В зеркале можно было лишь отчасти увидеть чуть помятого студента. — Джон, ты выглядишь потрясающе! — воскликнула Мэри. — С таким кавалером мне обзавидуются все девчонки. Впрочем, Джон в этом сильно сомневался, ведь танцевать он не умел. Когда он вернулся с новыми покупками в свою комнату, там его уже ждал, вальяжно расположившись на кровати, Шерлок. Ему хватило всего одного оценивающего взгляда для того, чтобы выдать свой вердикт: — Бал — это сборище толстосумов. По-моему, делать там нечего. — Для того, кто никогда не был на балу, это неплохой способ расширить кругозор, — пожал плечами Джон, присаживаясь на свою кровать. — Это все Мэри. — Дай угадаю, она даже платье белое выбрала? — Шерлок, уловив его удивленный взгляд, победно усмехнулся. — Ну да, заявляет всеми возможными способами, что ты ее жених. — Не думаю, что она символически подбирала белое платье. Ей просто идет такой цвет. Подходит к волосам. — Не идет. Она просто сливается в одно белое пятно, — фыркнул Шерлок. — А тебе, может, и пойдет. — Увидишь, когда я надену этот костюм на бал, — Джон подмигнул ему, и Шерлок отчего-то отвел взгляд в сторону. — А танцевать ты хоть умеешь? Джон замялся. С одной стороны, Шерлок стал ему уже достаточно близким другом, чтобы признаться ему в том, что он был совершенно далек от развлечений элиты. И если Шерлока и Мэри учили танцевать с самого детства, то Джона — нет. Впрочем, схватывал он все на лету. — Нет. Но можно поискать что-нибудь в библиотеке. Я уверен, если почитаю, как это делается… Шерлок беззлобно засмеялся. — Ты что же, хочешь научиться танцам по книгам? — переспросил он и, не дождавшись ответа, продолжил: — Танцы — это то, чему нельзя научиться, просто прочитав, как это делается. Это искусство, которое надо чувствовать. Это движения, раскрепощенность, свобода. — Мне неловко просить Мэри научить меня танцевать, — признался Джон, опустив голову. Шерлок вскочил с кровати, вмиг сокращая расстояние между ними. Джону стало жарко. — Я тебя научу. Шерлок осторожно, словно прося разрешения, коснулся его руки, принимая на себя роль ведущего, замирая в жалких двадцати сантиметрах от его лица и провоцируя и без того норовящую подскочить температуру. От Шерлока тянуло сухими соцветиями, а его губы, гибкие и подвижные, еле уловимо изгибались в уголках, обозначая легкую затаившуюся улыбку. Джон чувствовал, как подгибаются его собственные ноги, как в груди клокотало волнение и как его влекло навстречу сильнейшим магнитом, что создавал притяжение, во сто крат превосходящее земное. Словно завороженный, он не мог отвести взгляд от лица Шерлока, что находилось так близко и так далеко одновременно, и задавался вопросом: что за чертовщина с ним творится? — Волнуешься? — прошептал Шерлок ему в ухо, обдав горячим дыханием. — С чего ты это взял? — сглотнув, ответил вопросом на вопрос Джон. От проницательного Шерлока мало что могло ускользнуть, но он пытался держаться невозмутимо, пока тот вел его в медленном вальсе. — У тебя учащенный пульс. И румянец на щеках. — Наверное, простыл где-то… — Джон опустил голову, пряча свое лицо где-то в воротнике шерлоковой рубашки. — Не очень хорошо себя чувствовал весь день. — Что ж, надеюсь, к балу поправишься, — ответил тот. Джон не видел его лица, но был уверен, что он улыбается. Неужели раскусил? Он закусил губу так сильно, что почувствовал привкус крови на языке. С его дыханием что-то случилось, оно потеряло ровный вальсирующий ритм, устраивая бешеный и энергичный свинг. Шерлок, приобняв Джона чуть выше талии, ближе к лопаткам, продолжал вальсировать с ним, зажимая в своей руке его трепещущие пальцы в точности так, как должен будет потом сделать Джон вместе с Мэри. Они замерли в совершенном уединении и вечернем полумраке. — Если бы не было всех этих предрассудков, ты бы пригласил меня на танец? — вдруг спросил Шерлок, держась с Джоном в томительной близости, едва не касаясь кончика его носа своим, глядя в глаза и выдыхая каждое слово жарким облаком в щеку. — Кто сказал, что друзья не могут танцевать? — Конечно… пригласил бы, как друга, — промямлил Джон. Ему даже в голову не приходило, чтобы двое мужчин танцевали на балу. В обществе это было негласным предубеждением. То, что сейчас они танцуют в своей комнате, под музыку в их головах, было совершенно иное — просто друзья, один из которых обучает другого танцевать. И лучше бы Джон обходил мысли о совместном танце с Шерлоком на балу и дальше, но будоражащие образы уже проникли в его голову. Джону было невероятно и до красноты стыдно, когда он случайно задевал ноги Шерлока, выставляя себя совершенно ничего не умеющим, но тот, казалось, даже не обращал внимания на такие досадные мелочи и аккуратно поправлял Джона. Их движения не выглядели как танец на помпезных балах, но Шерлок вкладывал в него всю протяженность и чувственность, на которую был способен, отдаваясь всей душой. Шерлок умело чувствовал движения Джона, хоть они и были неуклюжими. Он вел его, чутко угадывая каждый следующий ход, тянул за собой. Они покачивались медленно и плавно, пока Джон позволял себе хоть немного наслаждаться их непривычной близостью. — Попробуй теперь вести сам. Так они танцевали до самой ночи, меняясь местами. И с каждым разом у Джона получалось все лучше. Они добавляли в свои танцы новые движения, перемены и повороты. Когда Джон освоил основные элементы и стал ощущать ритм, его движения уже не были настолько хаотичными. Он уже и забыл, что учил танец специально для Мэри. В движениях с Шерлоком чувствовалась странная гармоничность.❦❧❦
Бальный зал выглядел роскошно. Рождество звенело серебристыми колокольчиками, вдоль стен сверкали золотые гирлянды, пахло хвоей и имбирными пряниками. Под омелой, подвешенной в углу, уже целовалась нарядная парочка. Танцующие вальсировали под медленную, тягучую, словно медовая патока, музыку. Кружевные подолы юбок трепыхались крыльями мотыльков, что метались в опасной близости от огненного света. Мэри выглядела по-настоящему кукольно в этом жемчужно-белом шелковом платье, с прической, украшенной бархатными лентами, и пушистыми длинными ресницами. В глазах у нее отражалось сияние рождественских люстр. Мэри бросала иногда из-под ресниц томные взгляды-соблазны, брала руку Джона в свою, перекладывая ее себе на талию так, что Джон мог ощущать сквозь плотную, но достаточно легкую ткань ее шифоновое белье. Вальс Шостаковича пронизывал сцену с кружащимися в танце шлейфами и драпировками из органзы. Мэри завлекала Джона в этот туманный, полуночный смертельный танец. Он лишь молчаливо и тоскливо оглядывал зал, надеясь отыскать среди гостей и Шерлока, заранее зная, что так и не найдет. От всей обстановки в бальном зале, однако, не складывался домашний уют. Джон чувствовал себя на этом празднике лишним. Внутри было тревожно и как-то болезненно. К палитре неведомых ранее чувств примешивалось отчаяние, стоило только Джону вспомнить, как совсем недавно они с Шерлоком танцевали. С Мэри таких же ощущений не возникало, хотя она танцевала гораздо более грациозно, легко — так, как полагается девушке ее происхождения. Все происходящее сливалось для Джона во всепоглощающую бездну, и ему оставалось надеяться, что мимо промелькнет знакомая темная макушка. Он ощущал себя сумасшедшим и влюбленным, одновременно и прокаженным, и благословенным своим недугом. Кружась с Мэри в таком знакомом танце, он как наяву представил, что кружится с Шерлоком. Увидел его легкую улыбку, молочно-бледную кожу и кудри поэта минувших осенних эпох. Интересно, думал ли о нем тот сейчас? Когда Джон вновь поднял глаза, он чуть не ахнул, встретившись взглядом со знакомыми светлыми глазами, что с любопытством и крупицами ревности всматривались в их с Мэри танец. Шерлок был привычно строен, привычно бледен, точно фарфоровая статуя. Но сегодня он выглядел особенно потрясающе, так, словно он сошел с обложки журнала, посвященного винтажной антикварной одежде. Обворожительно-изысканный. Из-под его черного бархатистого фрака с накрахмаленными манжетами выглядывали белоснежные кружевные рукава парадной рубашки. Вниз по шее струилось волнистое жабо с кроваво-рубиновой брошью, а черные брюки из шелка и высокие сапоги дополняли его вампирский образ. Тот со скучающим видом пригласил какую-то девушку в облегающем черном платье на танец, и Джона кольнула ревность. Они танцевали в разных уголках зала, но все же иногда сталкивались взглядами. — На кого смотришь? — прикусив губу, спросила Мэри. Вопрос застал Джона врасплох. — Просто… увидел знакомого. — Шерлока? — она вытянула шею, посмотрев в ту сторону, куда был обращен взгляд Джона. — Или ты смотришь на его партнершу? Она хихикнула, но Джон понял, что в нотках ее голоса сквозила испепеляющая ревность. — Я ее даже не знаю, — хмыкнул Джон. — Это Ирэн Адлер, — ответила Мэри и закатила глаза, поджав накрашенные вызывающе-красной помадой губы. — Она та еще гризетка. — Почему Шерлок с ней танцует? — выпалил Джон, от недовольства сжав руку на талии Мэри еще сильнее. — Не знаю… может, они встречаются? — предположила она, пожав плечами. Джон понимал, что это не так, ведь друг рассказал бы ему. Он знал, что у Шерлока никого нет. Или… все-таки? Наблюдая, как они танцуют, Джон заметил, что Шерлок пару раз искренне улыбнулся своей спутнице, они о чем-то перешептывались и хихикали. А ведь Шерлок говорил, что у нее алкогольная зависимость. Стал бы он тогда общаться с такими девушками? Может, он просто пошутил тогда? И на самом деле Ирэн ему нравилась? Она была похожа на суккуба: темные волосы, в которых поблескивали драгоценные камни, вызывающе-яркий макияж, какой не осмеливались делать другие девчонки, и очень короткое облегающее платье, в каком вряд ли пошли бы на бал приличные девушки. И что Шерлок в ней нашел? Джона эта ситуация раздражала. Он понимал, что никакой причины для обоснованной ревности не было. Да и имел ли он право ревновать Шерлока? Они были друзьями. И ему надо было признать, что рано или поздно тот найдет ту, что тронет его сердце. Что же за напасть такая произошла с Джоном, что он не может отпустить его? Мэри положила ладонь на его грудь, сжала слегка, начала водить по его костюму замысловатые узоры. Прямо перед ним стояла девушка его мечты, как раньше думал Джон, а он хотел… А он хотел Шерлока. Мысль эта была — что ушат студеной колодезной воды. Он зажмурился, силясь прогнать от себя сладостное наваждение. Быть может, если он, наконец, ответит взаимностью на чувства Мэри, все встанет на свои места, а запретные мысли о Шерлоке уйдут? Джон станет правильным, таким, как все? Да, с ним определенно что-то было не в порядке. Он вспомнил свою сестру, Гарри, которая кричала, как она любит другую девушку. Ее отправили на принудительное лечение. Может, и Джон тоже болен? Он и не думал никогда, что сможет чувствовать что-то подобное к мужчине. Думать о таком было непозволительно. Но, пока еще не поздно, быть может, он сможет исправиться? Пока все это не превратилось в болезнь, пока этот вирус только на стадии инкубации? Джон, противясь своим действиям, прижал Мэри ближе к себе, позволил ей уткнуться носом в его шею, почувствовал ее теплое дыхание, но не испытал от него ни капли того жара, что ощущал от простого присутствия Шерлока. Он скользнул руками чуть ниже талии, услышал тихий вздох от Мэри, которая, однако, противиться не стала, а наоборот, словно мартовская кошка, прильнула ближе. «Хотя куда еще ближе?» — подумалось Джону. Он вдохнул запах ее дорогого парфюма с нотками черной смородины, ванили и цитрусов. Подумал, что этот аромат и рядом не стоял с запахом Шерлока, который для этого особо-то и не старался. Джон пытался пересилить себя и поцеловать Мэри — она же этого так хотела. Скользил руками по талии и немного — по бедрам. Кажется, ее не смущало то, что они делали это прямо на людях, хотя никто на них и не смотрел. И вот, когда Джон уже наклонился к ней, чтобы подарить долгожданный поцелуй, знакомая рука легка на его плечо, немного надавливая, чтобы Джон обратил свое внимание на неожиданно появившегося, аки черт из табакерки, Шерлока. — Джон, мне срочно нужно с тобой переговорить, — серьезным тоном произнес тот. От такой строгой интонации у него даже прошлись мурашки по спине. — Мы тут… заняты, — ответила Мэри, прижимаясь к Джону, как бы заявляя на него свои права. Но Шерлок внимания на нее не обращал, продолжая буравить взглядом переносицу Джона. Губы его были сжаты в тонкую полоску — Шерлок явно был чем-то недоволен. — Ладно, — Джон вздохнул, мягко убрал руки Мэри от себя и повернулся к своему соседу. — Ты что-то хотел? — Пошли, — он кивнул куда-то в сторону и, когда Джон недоверчивым взглядом покосился на дверь во двор, мягко, но властно взял его под локоть и увел от Мэри, которая смотрела им вслед так, словно выброшенная под зимнюю метель кошка. — Что-то случилось? — стараясь сохранять невозмутимый вид, спросил он. Однако внутри у него уже распалялось солнечным жаром острое желание, чтобы Шерлок продолжал держать его под локоть и не отпускал. — Да. Ваши брачные игры были видны всем. Боже, Джон, это же так… вульгарно! — И поэтому ты меня тащишь куда-то? Они выскользнули во двор, в заснеженную ночь, где должно было быть холодно, но между ними двоими вспыхнул пожар такого вселенского масштаба, что Джон ощущал себя оказавшимся под полуденным зноем. — Да, немного охладить твой пыл. — Ну, твой бы тоже охладить не помешало, — выпалил Джон. — Видел, как ты танцевал с Ирэн. — О, правда? — в глазах Шерлока блеснули рождественские огоньки. — И что же ты видел? — Я думал, тебя такие девушки не интересуют. — Какие — такие? — Падкие на мужчин… — они были одни во дворе. Снежинки кружились в замысловатом хороводе вокруг, путались в кудрявой шевелюре Шерлока, оседали на его пепельных ресницах. Джон и не заметил, как засмотрелся. — Не думал, что тебя волнует, какие девушки меня интересуют, а какие — нет, — Шерлок ухмыльнулся уголками губ. — Да, я ведь твой друг, — выпалил Джон, а сам украдкой посматривал на его губы. — А ты мог бы и сказать, что тебе нравится Ирэн. — Мне нравится кое-кто, но не она, — Шерлок, наконец, отпустил Джона, и он ощутил себя потерянным. — Вот как… — пролепетал Джон. — Тогда почему… не танцевал с ней? — Потому что она уже занята, — горько улыбнулся Шерлок. — А Ирэн… просто под руку подвернулась. — А что ты хотел от меня? Что я помогу любовным советом? — Джон и сам не понял, откуда во рту взялся терпкий привкус обиды. — А что бы ты сделал, будь на месте той девушки? — Ну… может, ты ей тоже нравишься, но она по каким-то причинам не может расстаться со своим спутником, — пожал плечами Джон, чувствуя, как сам себе роет могилу. — Предположим, что нравлюсь. И как же поступить? Было бы ужасно неправильно и эгоистично признаваться ей в своих чувствах. — Если она не жената и никакие клятвы не давала — она вольна сама выбирать себе суженого. Мы ведь не в восемнадцатом веке живем… Напиши ей письмо. — Любовное письмо? Джон кивнул. Черная ревность растекалась по его душе против его воли, как чернила по бумаге. Разговор, который они затеяли, был опасен. Это вынуждало Джона признать, что у него появилось тихое помешательство и необъяснимое раздражение к той неизвестной девушке, что покорила сердце недоступного Шерлока Холмса. Джон вынужденно признался себе, что, кажется, влюбился в него, давно влюбился, безнадежно и по уши. От этого осознания ему становилось дурно и страшно. — Спасибо. Ты действительно хороший друг, — Шерлок положил руку ему на плечо, слегка сжал. Джон подавился стылым вечерним воздухом от обиды и ревности. — А если… Джон сжал кулаки, впиваясь пальцами в кожу так, что наверняка мог оставить себе следы. «А если я не хочу быть просто твоим другом?» — хотелось спросить ему, но слова застряли в горле, точно рыбья кость. Ему было отчего-то больно: влюбленное сердце сжималось, будто изрезанное колотым льдом, и в груди становилось невыносимо холодно. Ощущение тоски, безысходности и обреченности вкупе с повышенной тревожностью добили Джона окончательно. Он ушел, оставив Шерлока наедине со своими мыслями, и прошатался всю ночь по окрестностям Лондона, вдыхая декабрьский стылый воздух.