Волчьи кости

      Час отведений отцом на исходе. Амаадон уже не знает, куда себя девать. Кажется, он даже в армии так быстро не искал информацию, как то делает сейчас здесь. Он был у Рейнари дома, перевернул там всё верх дном и не нашел ничего. И сказать ему также никто ничего не может. Ведь за исключением волос, что девушка оставила ему, Рейнари будто и вовсе из дома не уходила. Чувство такое, будто она где-то на улице и вот-вот вернётся. Не считая того хаоса, что своим прибытием в дом навёл Амаадон, в её комнате всё было ровно там, где девушка сама всё оставила. Ни других записок, ни единого упоминания для кого-то о том, куда она могла отправиться. И весь этот час напоминает парню погоню за собственным хвостом. Беспрерывную и бесполезную. И к Эрису за помощью не пойти.       Он рвал и метал с момента, как отец выставил их за порог Зала Советов. Старший брат всегда себя вёл так, когда понимал, что утратил хоть горсть своего контроля над всеми. Отец срывался на нём. Он отрывался на всех причастных. А причастных к его провалу в этот день нашлось не мало. Ряды королевской стражи уже порядели солдат так на пять, и скольких ещё не останется к концу этого суматошного дня, никому не известно. С взбешенным Эрисом даже Оруол решил не тягаться, оказавшись втянутым во всё происходящее благодаря своему длинному языку. Он был первым, кто удостоился чести беседовать с Эрисом, в то время как Амаадона от этой части спасло лишь то, что он ещё при отце признался в своём неведении всего, что творится вокруг. И эта неизвестность только сейчас начала бесить Амаадона. С глаз будто спала пелена после того, как всё всплыло на поверхность. Ведь до разъярённого взгляда отца Амаадон почему-то находил слегка забавным тот факт, что от него сбежали. Он крутил свои планы в голове, думая, как всё вернуть на свои места, пока никто вокруг ничего не знает. Строил догадки и пытался не впадать в отчаяние, всё разыскивая причины поступка девушки. И на деле толком не действовал. Он уже не раз за этот час поймал себя на мысли о том, что, кажется, Сира была права, всё твердя ему о том, что не нужно выискивать причины этой выходке. И права оказалась в том, что обвинят во всём его, если правда вскроется.       И теперь ему оставалось лишь в неисчислимый раз гнать своего уже измотанного коня по дороге обратно во дворец. Последняя надежда, которую парень только что израсходовал, так же пала. И сейчас он терялся в догадках, как предстать перед отцом и сказать, что ничего не нашёл. В моменты осознания безысходности ему самому хотелось сбежать. Только бы не сойти с ума. Покинуть это место, отречься от семьи и позабыть всё то, что его с ней связывает. Ведь если и дальше пойдёт в этом же бешеном темпе, то он вряд ли доживёт до своей коронации. Отец сам обеспечит ему конец этой жизни.       Сердце в груди отстукивает бешеные ритмы, когда, не дожидаясь, пока конь полностью остановит свой бег, парень спешился, буквально заставляя конюха того ловить. У Амаадона не было и минуты, чтобы самому хотя бы попытаться перевести дух. Он уже не видел никого перед собой, предвкушая, как войдёт в двери отцовского кабинета и сам положит голову ему на стол для отсечения. Вот Оруол повеселится сегодня. Ведь как не странно, все проблемы, что упали на плечи Амаадону и Эрису, его одного впервые не касаются. Он вообще выходит сухим из воды, поплатившись лишь за то, что при королеве сболтнул лишнего. Амаадон просто уверен, что весь этот хаос приходится старшему брату по сердцу. Он явно приводит его в восторг. Амаадон даже способен представить его довольное лицо в этот момент. Ибо что для Оруола может быть лучше потех над проблемами братьев, да ещё и таких серьёзных. За одно представление его ухмылки Амаадон уже готов того ударить. Так сильно его передёргивает от мыслей о нерадивом брате.             — Ваше Высочество! — Раздался голос запыхавшегося солдата где-то за спиной Амаадона.        Парень не собирался слушать ничего из всего того, что могло взбрести в голову этому остолопу, который решил, что вот прямо сейчас нужно попытаться его окликнуть. Амаадон взмахнул рукой, не поворачиваясь к парню, желая отвадить словно надоедливую муху, того от себя, и поспешил удалиться в левый коридор, продолжая свой путь к отцу. Опоздать сейчас, даже при условии, что ничего не добыл, казалось ему худшей провинностью. Но солдат, что пытался поспеть за ним, кажется, был другого мнения. Он ещё раз настойчивее окликнул принца, всё-таки надеясь заполучить его внимание.              — Советник Иодан искал вас! — Почти поравнявшись с плечом принца, с отдышкой решает говорить солдат прямо на ходу.              — Чего этому старику надо прямо сейчас?! — Гаркнул Амаадон, понимая, что про него желает слышать меньше всего.              — Не там ищешь, — на выдохе произнёс парень, всё-таки от принца отставая.              — Что?! — Эти слова всё-таки заставили Амаадона остановиться. Он перевёл взбешённый взгляд на парня, едва не опешив от его наглости.        Он был готов поверить в то, что эта фраза сейчас была брошена не ему только бы не тратить время на приструнение солдата, что потерял всякие рамки. Но чтобы услышать хотя бы оправдания за эту дерзость, Амаадону всё же приходится сбавить свой напал и потратить на него свои драгоценные минуты.              — Не там ищешь, — упираясь руками в колени, повторяет солдат, сглатывая вязкую слюну. — Он просил передать это вам, — парень осознаёт, что не имеет права сейчас сгибаться в попытках привести дыхание в норму, но если не отдышится, то сказать сможет ещё меньше, чем уже пытается. — Советник сказал найти вас и сообщить, — снова делает он прерывистый вдох, — о том, что все ответы лежат перед вашим носом, а вы слишком слепы, чтобы их разглядеть.        И Амаадон замирает. Он впечатывает свои чёрные глаза в пустоту коридора за спиной парня, пытаясь понять смысл им сказанного. Как же этот старик бесил его извечными загадками. Порой казалось, что он сам не смыслит то, о чём ведает. Но сейчас, стоило голове включиться, как к Амаадону вдруг приходит хоть какое-то понимание.        Пока ты медлишь, она уже пробудила его. — Хрипящий голос старика врывается в суматошную голову, заглушая все мысли.        Она. Только сейчас Амаадон понимает, о ком пытался тогда в коридоре сказать Иодан. Он уже тогда поведал о том, что Рейнари нет в стенах родного дома. Иодан пытался донести ему правду раньше, чем ту в руки преподнёс Харбор. И теперь парень знает, куда нужно идти. Где искать ответы.       Он медленно моргает, пытаясь связать, как вышедший из ума отцовский советник может быть связан с его невестой и почему ему одному опять известно больше прочих? Это всё Амаадон намерен спросить у него прямо сейчас, лично, потому что вдруг образовалась зацепка куда весомее, чем опоздание к взбешенному отцу.             — Передай Его Величеству, что я явлюсь позже, — отчеканивает Амаадон солдату, который по-прежнему молча стоит перед ним, не совсем понимая, чего ждать от своего принца. — Скажи, что я, кажется, уже даже знаю, где искать Рейнари.              — Но я… — Замялся парень, пытаясь ещё что-то сказать, но стоило поймать на себе взгляд Амаадона, как тот решил прикусить себе язык и молча исполнить приказ несмотря на то, что пол часа назад принц Эрис снял его с исполнения своих обязанностей. И что найти Амаадона по просьбе Иодана было последним поручением, за которое он взялся только из уважения к принцу, с которым служил. — Я всё передам, — Выпрямляясь и отпуская руки по швам, кланяется парень, начиная пятиться спиной назад.        Ему нельзя поворачиваться к принцу спиной. Но вот Амаадону не обязательно ждать, пока тот отдалиться настолько, чтобы, наконец, уйти. И срывается с места первым. Теперь сердце в груди лупит не от волнения. Он ощущает злость. За то, что и вправду был слеп. За то, что не желал знаться с этим человеком. Но больше всего в ярость Амаадона приводит то, что из раза в раз, при любой встречи этот старик пытается опустить его любым возможным на то способом. Не стесняется в выражениях. Не проявляет никакого уважения. Позволяет себе звать его слепым и слабым. И всё это время, зная, что происходит, не посчитал важным кому-то об этом сообщить, выжидая, когда нужда сама заставит к нему идти. Несмотря на своё происхождение, Иодан заставлял считаться с собой кого угодно. Будь то простой народ или сын его короля. И Амаадон это ощущает прямо сейчас, на своей шкуре. Ведь это он несётся к нему за ответами, а не вызывает к себе. Он нуждается в нём, а никак не наоборот. Пляшет под дудку человека. Само это осознание приводит в бешенство. Будто он тот, кем можно так беспечно помыкать. Но сейчас он готов на это. Готов только потому, что не желает падать ещё ниже, чем уже это сделал. И если такое поведение простого советника - это самая большая огреха его отца за всё время своего правления, то Амаадон намерен её исправить, как только сам взойдёт на трон. Первый и последний раз склонит голову перед человеком из-за своей нужды. А потом заставит его встать на колени перед своим величием. И либо Иодан примет его условия, либо канет в небытие, как и все те люди, чья нога когда-либо вступала на эти земли.       Переполненный решимостью исправить свою ошибку перед отцом как можно скорее, Амаадон распахивает дверь в каморку, что облюбовал старый советник на время пребывания в стенах дворца, и замирает на месте, пытаясь глазами привыкнуть к кромешной темноте маленькой комнаты.             — Забытый миром ребёнок, — тут же отзывается старик, сидя по середине комнаты. — Наконец-то твои ноги пришли на мой порог, — поднимает он склонённую голову впечатывая взгляд пустых глаз в стену перед собой.              — Прекрати меня так звать. — Цедит парень сквозь зубы, проходя вглубь и морща нос от затхлого запаха.        Лишь пару раз Амаадону доводилось бывать в этой комнате, и то один из них был случайностью. Ему всегда казалось, что в подвалах дворца, в камерах заключенных места было больше, чем в этой комнатушке. Чем занимался Иодан, сидя здесь, парню и вовсе неизвестно. Засушенные пучки трав, развешанные по стенам, никогда не внушали доверия. Замурованные в склянках кости когда-то маленького Амаадона приводили в ужас. Холодок и сейчас пробежал по его спине, стоило заглянуть старику за плечо и увидеть, как он не спеша крошит одну из костей в пыль, скребя по ней заржавевшим ножом с деревянной рукоятью.             — Рассказывай мне всё, что знаешь. —Не церемонясь, скомандовал Амаадон.              — А как же я смогу рассказать того, чего не знаю. — Отозвался старик, не отвлекаясь от своего занятия.              — Даже не пытайся начать заговаривать мне зубы. — Амаадон пнул чашку, что стояла перед Иоданом, рассыпая костный порошок по полу.         Ему требовалось всё внимание старика, и он не собирался терпеть его завсегда странное поведение даже в угоду своим нуждам.              — Где Рейнари? — Видя, как старик потянулся, чтобы собрать порошок в ладони, Амаадон сделал шаг ближе и наступил краем сапога на руку, слегка на ту надавливая.        Старые худые пальцы виделись ему настолько хрупкими, что стоило наступить посильнее, и казалось, что можно услышать их хруст. Но вот только рано ещё было для истязаний, и Амаадон, что было сил старался держаться, дабы не переусердствовать до того, как ему всё расскажут.       Может, его старший брат и заполучил свою славу благодаря жестокости, которую проявлял на своих допросах, но она гуляла вокруг него лишь потому, что Эрис не скрывался. В то время как Амаадона научили держаться до нужных времён. Действовать расчётливее и сдерживать свой пыл до самых лучших моментов. От Эриса ожидали удара, в то время как рядом с Амаадоном лучше было всё время оглядываться. Он бил, когда не ждали. Настоящую охоту начинал тогда, когда жертва уже думала, что её пощадили. Но сейчас времени на пощаду у него не было. Играть в догонялки желания не возникало. Нужно было всё и сейчас. От того Амаадон не собирался ждать, когда старик наговорится и перейдёт к сути.       Иодан поднял взгляд пустых глаз на парня. И опять Амаадону кажется, что он смотрит прямо ему в глаза. Он нервно повёл плечом, пытаясь оставаться таким же невозмутимо холодным на вид, когда сердце в груди вдруг начало покалывать. Холод, о котором парень успел позабыть в суете, опять накатил неприятной волной. И дышать с каждым вздохом стало труднее. Ребра словно сжимались вокруг лёгких, пытаясь его задушить.             — Что ты делаешь? — Хватаясь за грудь, прохрипел Амаадон.              — Ты умираешь, — невозмутимо отозвался Иодан, продолжая смотреть на исказившееся от боли лицо принца. — И в том не моя вина.        Тяжело дыша через рот, Амаадон отшатнулся, пытаясь проморгаться, дабы стены комнаты прекратили плыть перед глазами. Хватаясь рукой за комод, он теряет равновесия, опрокидывая на пол чашки. Звон бьющегося стекла эхом отдаётся в ушах, едва не оглушая своим лязгом. А новые вдохи делать всё труднее. Сердце в груди будто и вовсе не бьётся. Оно сжимается от боли, которую едва выходит стерпеть молча. Парень открывает рот, а вместо желанного крика, который мог бы облегчить спазмы, слышит лишь собственный сдавленный хрип. Образ не шелохнувшегося со своего места Иодана едва различим перед глазами, но Амаадон всё пытается вернуть глазам ясность, когда стискивает под дрожащими пальцами рубаху, предпринимая попытку подняться с колена. Ватные ноги не слушаются, и его снова шатает в сторону. Холодными струями пот скатывается по спине. И вдруг ему кажется, что Оруол и вправду мог его отравить. Где же просчитался? Когда не заметил?       В этот миг вся жизнь пролетает перед глазами. Горечь от вынужденной разлуки с семьёй. Беспечные годы в армии, где жизнь казалась слаще. Лица семьи и друзей перемешиваются в воспоминаниях, всплывая яркими пятнами в голове. Их голоса, смех и разговоры, словно жужжащий пчелиный рой, заглушает шумы вокруг. Они сбиваются в кашу, гудя всё громче и громче. И Амаадон ощущает, как от этого завывания глохнет. Будто весь мир кричит о чём-то ему одному, а он не может разобрать и слова. Хочется заткнуть себе уши, но руки так слабы, что не поднимаются.       Он видит мрачные силуэты, что расплываются лишь быстрее, когда парень пытается сосредоточить на них свой взор. Они просачиваются сквозь стены. Ползут по полу. Окутывают его самого. Жалят холодом и словно забираются в тело. Ледяные пальцы сжимаются на горле. Сдавливают грудную клетку. Касаются кожи. Вокруг словно ходят толпы, завывая прямо над головой, а парень не в силах их разглядеть, теряя зрение. И без того тёмная комната погружает его в беспросветную тьму и, словно сажа оседает на языке. Проглотить слюну не выходит. И выплюнуть тоже не получается. Его тело будто и вовсе становится чужим, подчиняясь чему-то из вне приходящему.       Но вдруг острый укол обжигающей боли пронзает руку. Впервые получается без труда вздохнуть, а вместе с воздухом возвращается и возможность кричать. Амаадон без воли окончательно оседает на пол, не в силах держать тяжёлую голову на плечах. Тело всё так же пробивает дрожь, но он вдруг впервые за долгое время начинает ощущать тепло. То, что убаюкивает. Будто пуховое одеяло упало на плечи. И шумы в голове затихают. Словно уходят вдаль. Тише и тише, делая свой каждый последующий шаг прочь.             — Она жаждет твоей крови, — всё также спокойный голос Иодана распугивает тишину, которую Амаадон только что приобрёл.        Парень открывает глаза и только сейчас осознаёт, что тепло ему стало из-за крови. Тёмная, но жидкая, словно вода, она стекает по его руке и крупными каплями капает на пол. Предплечье от сгиба локтя и до самого запястья рассечено. А старик держит в руке всё тот же ржавый нож, но теперь испачканный свежей кровью.             — Что ты… — Выдавливает из себя Амаадон.              — Мертвецкий холод не даёт покоя, ведь так? — Перебивает его Иодан, кажется, впервые начиная говорить с ним по делу. — Сколько ещё ты будешь ей сопротивляться? Как долго планируешь дразнить?              — Кого? — Прохрипел Амаадон, наблюдая за тем, как старик поднимается со своего месте и подходит к столу, заполненному кувшинами.              — Тьму, что призвал по глупости и не пришёл к ней в ответ. — Иодан медленно выливает тёмно-зелёную вязкую жидкость в глиняный стакан, а Амаадону начинает чудиться, будто его голос лишился хрипотцы.              — Я не хочу, — отзывается Амаадон, переводя взгляд на истекающую кровью руку. — Умирать не хочу.              — Мама не учила, что играть против природа нельзя? — Прихрамывая, старик возвращается обратно и протягивает парню до краёв наполненный стакан. — Пей.              — Что это? — Не принимая стакан, морщится Амаадон.              — Разве есть разница? — Настойчивее тянет он ему стакан. — Ты и так умрёшь от крови, что теряешь, или от того, что тьма придёт забрать своё. Ты пробудил её, мальчик. Оставил голодной. Сейчас она пожирает всё подряд в поисках твоей души. Губит сотни невинных, пытаясь насытиться. Ты ощущаешь каждый её шаг разливающейся по телу дрожью. И продолжаешь играть в прятки, — Иодан подносит стакан к лицу парня, давая тому понять, что он не собирается отступаться и, если понадобится, вольёт силой.        Ощущая слабость в теле, Амаадон тяжело вздыхает, решая, что возражать будет позже. Он тянется за стаканом и, едва тот не выронив, прислоняет к губам, пытаясь не думать о отвратном запахе, пробивающем нос и делает большие глотки.             — Правильное решение, мальчишка. — Видя, что пальцы Амаадона произвольно разжимаются, Иодан подхватывает стакан за дно, немного на него надавливая, чтобы принц продолжил пить.        Зеленая жижа обволакивает горло, оставляя после себя горечь на языке. Она медленно стекает и, невольно сосредотачиваясь на этом ощущение, Амаадон пытается перебороть рвотный рефлекс, через силу глотая. Он заводится лающим кашлем на последних глотках и отталкивает от себя пустой стакан, ощущая, как от каждого вдоха вновь задыхается. Жижа будто прилипла, вставая комом в горле, не давая сделать достаточно глубокий вдох, чтобы эту плёнку потом отхаркнуть.       А Иодан, наблюдая за ним, довольно хмыкает, возвращая пустой стакан на стол. Он медленно проходится по комнате, извещая парня о своих шагах монотонным постукиванием посоха о каменный пол.             — Говоришь, умирать не хочешь. — С хриплым смешком расхаживает старик за спиной парня, гремя посудой. — А знаешь ли ты, какая плата требуется за вечную жизнь?              — Ты что. — Амаадон принялся вертеться по сторонам, желая рассмотреть старика. — Умеешь связно разговаривать? — Он попытался поднять кровоточащую руку, ощущая, как немеют пальцы.              — В редких случаях. Когда моё сознание ко мне возвращается. — Иодан присаживается перед Амаадоном, разрывая кусок ткани на два лоскута.              — Скажи мне, где Рейнари. — Не теряя времени, тут же отзывается Амаадон, пытаясь не демонстрировать на лица шока от того, что этот человек может не разговаривать загадками.              — Ты уже знаешь ответ, — в привычной для себя манере отозвался маг. — Но уверен ли ты в том, что действительно сам намерен за ней идти? — Беря похолодевшую руку в свои ладони, Иодан начинает перевязывать рану.             — Я ничего не знаю, — зашипел Амаадон, когда тугой узел повязки завязался на запястье.              — Значит, ты по-прежнему глуп и слеп. — Будто специально Иодан завязывает новый узел, резко затягивая концы повязки на сгибе локтя.        Амаадон, негромко пискнув, поджимает губы, едва не выдернув у него свою руку. Но, понимая, что истечь кровью и умереть хочет меньше всего, решает терпеть.             — Ты правда ничего совсем не понимаешь? — На ощупь убедившись, что рука достаточно хорошо забинтована, старик отходит в сторону. — Не видишь, как Оруол тебя ненавидит? Как совершенно не слышит Эрис? Не осознаешь, что отец в тебе разочаровывается? От тебя отвернулась даже родная мать. И неужто в этом одиночестве ты не ощущаешь того единственного, кто по сути своей точно такой же, как ты? Ты можешь привыкнуть жить с холодом. Справляться с ознобом. Но не думай, что сможешь перестать ощущать его. — Иодан садится ровно в тоже место в центре комнаты, на котором сидел до момента, пока Амаадон его не потревожил. И только сейчас парень замечает непонятные ему узоры, что с первого взгляда могут напомнить те, что всем эльфам известны, но при детальном рассмотрении ничего, кроме набора несвязных символом не представляют. — Ты знаешь ответы на свои вопросы. Знаешь, куда тебе идти и кого искать. Ведь он от тебя не прячется, — ткнул он концом посоха Амаадону в грудь.              — Почему ты спросил, уверен ли я в том, что хочу пойти за ней сам? — Пытаясь собрать всё также блуждающие в разнобой мысли, Амаадон притягивает перебинтованную руку к груди.              — Потому что если не закончишь то, что начал, тот кто владеет силой большей, сожрёт тебя. — Костлявым пальцем старик начинает растирать костяную пыль по полу. — Сейчас ты для него всего-лишь не упокоенная душа. И поглотить её не составит особого труда, ведь ты, глупец, сам открыл к ней доступ.              — О ком ты всё время говоришь? — Хмурится парень, предпринимая попытку сжать в кулак всё так же немеющие пальцы.              — О том, — вздохнул старик. — Кому вся тьма в этом мире - давний друг. У него сила тысячи твоих жизней. И ею он вряд ли поделится добровольно. — Взмахом руки Иодан сметает с пола все свои рисунки.              — Я не понимаю, зачем мне просить его со мною хоть чем-то делиться. — Застонал Амаадон, потирая подбородок не раненной рукой.              — Ну, — пожал маг плечами. — Коль просить не намерен, иди и попробуй забрать свою женщину силой. Если, конечно, — замялся Иодан, вдруг начиная странно улыбаться, снова найдя глаза Амаадона и впечатывая в них свой пустой взгляд. — Своих сил тебе хватит.        Не сумев отвести глаз, Амаадон замер, пытаясь переварить услышанное. Может, Иодан и говорил с ним, но вот только яснее от его слов на уме никак не становилось. После каждого сказанного им слова лишь больше вопросов рождается в голове. Один хуже другого. Спросить хочется так много, но страх запутаться сильнее толком не даёт вымолвить не один, по-настоящему стоящий. Иодан явно знал, в чём дело, но вот только в голове всё никак не укладывалось, почему Рейнари тоже вертится где-то рядом. С чего бы ей таскаться с тем, кого так часто упоминает этот старик. И почему сам Амаадон должен быть хоть как-то с ним связан.             — Я не один, — всё-таки решается на ответ парень. — У меня есть армия.              — Армия?! — Хрипло засмеялся Иодан. — Только солдат потеряешь почём зря. Умерший однажды не боится умереть вновь. Его не запугать количеством или острием меча. Ни яды, ни время. Он ничему не подвластен. И если вдруг пожелает, он не только армию погубит. Он способен отобрать у тебя корону и править долгую вечность. — Голос мага стал тише. — Только представь. Верховный Король, которому не нужны ни наследники, ни семья. Времена будут сменяться. Поданные. Но не он. Не страшны неприятели. Отравленное яблоко не возымеет эффекта. И весь мир у единственных ног. К такому королю на поклон придут даже те, кто другим присягать на верность отказывались.              — Я всё равно не понимаю, причём тут я? — Амаадон тяжело сглатывает, поджимая губы.             — Ты первый эльф за долгие года, кто решил вернуться к истокам. — Иодан ударяет принца посохом по голове. — Ты попытался вернуть себе то, что по природе всегда было вашим. Но струсил продолжать. Из-за этого гибнет твой мир. Как ты почувствовал всплеск его силы сегодня, так он ощутил тебя в миг, когда ты попытался пойти к тьме. Теперь вас двое. И пока ты медлишь, петляя в своих догадках о правильности своих поступков, он может вновь стать единственным.              — Да я даже не знал, что та книга настоящая! — Встрепенулся Амаадон, выдёргивая посох из рук старика, чтобы он больше на него не замахивался. — Я не собирался делать чего-то подобного. Просто хотел проверить.              — Ты прервал ритуал! — Прогремел голос Иодана, эхом отражаясь от стен. — Ты погубил свой мир! Вернул Отречённого. Разве такой король нужен этому миру? Слабый и трусливый? Тот, что не способен защитить свой народ?! Вот Оруол бы точно довёл дело до конца. У него та душка поболе будет.        Словно звонкая пощёчина, ощущаются последние слова Иодана. Амаадон до скрипа сжимает зубы, пытаясь сдержаться. Он готов наброситься на него прямо сейчас и задушить за столь гнусные слова. Что угодно. Амаадон может терпеть что угодно, но только не сравнение с Оруолом. Парень ощущает, как в груди закипает злость. Такая, что начинает сжигать изнутри. Он сжимает руку в кулак, чувствуя, как нервно сводит плечо. Кто угодно, но не Оруол. У этого душка хватит только на то, чтобы вставлять палки в колёса, но никак не на то, чтобы вернуть их миру покой, что возводил отец.             — Что ты от меня хочешь? — На выдохе, пытаясь успокоиться, шепчет Амаадон.              — Я? Мне ничего не надо, — хмыкает мужчина. — Но вот чего ты желаешь? Вернуть домой свою невесту, чтобы загладить вину перед отцом? Если желание только это, то я скажу тебе, куда идти. Но если твоё желание - быть тем Верховным Королём, пред которым склонится весь мир. Таким, чтобы память о всех прошлых превратилась в пыль. Придётся вернуться на путь, с которого свернул.— Собрав костяной стружки на ладонь, Иодан дунул на неё, и та полетела в лицо принца.        Единственный Верховный Король на века. Амаадон читал книгу, что нашёл во дворце Королевы Тирсы и посчитал её насмешкой над всем эльфийским народом. Человек, что стал бессмертным. Тот, кто ради власти пожертвовал всем. Разве такие бывают? И неужто никто и вправду не смог его остановить? История та была похожа на плохо написанную сказку с посылом о том, что нужно быть осторожней в своих желаниях, иначе, как итог можно кануть в лету, и никто о тебе не вспомнит. Отрывки ритуала, что он нашёл на страницах, воспринял как шутку. Решил проверить только для того, чтобы самому себе это доказать. Амаадону было больно резать себе руки. Нужных слов он в точности не знал. Да и что вообще могло произойти, кроме шрамов от неглубокого пореза? Он ведь даже изменений никаких не почувствовал. А то, что пришло в его дом. Тьма, что губила жизнь. Амаадон не считал себя к ней причастным. Разве мог он сотворить что-то подобное. Да и к чему ему пытаться убить свой дом. Место, которым будет править.       Но сейчас. Слушая всё то, о чём сбивчиво рассказывает старик, Амаадон и вправду задумался, что причина могла быть в нём. Пока отец пытается найти решение, он стал тем, кто породил всё это. Опять подвёл его. Поступил, как глупый мальчишка, поверив книжке. Кто вообще хранит подобные книги в библиотеке? Её должны были сжечь и никогда о ней не говорить. Пусть это история, относящаяся к горному народу. Пусть они были замешаны в той войне, но зачем писать о том, кто чуть не погубил целый мир.       В голове всё крутятся слова старика о непомерной власти в одних руках. С такой силой действительно не будет никого, кто сможет противостоять. Не будут страшны выходки Оруола. Будет не страшно подвести отца, потому что по сравнению с ним можно будет достичь ещё большего. Стать истинным Верховным Королём. Иметь всё и вся в этом мире и не переживать, что кто-то будет способен эту власть отнять.       Амаадон переводит взгляд на старика, который опять возится с горстками костей у своих ног, что-то бурча себе под нос и делая один глубокий вдох, решает снова с ним заговорить.             — Что мне нужно сделать? — Амаадон морщится, утирая лицо холодной ладонью.              — Тебе нужна вся тьма этого мира, чтобы никогда не думать о том, кто посмеет тебе помешать. — Коварно скалится старик. — Для этого тебе нужно искать не Рейнари, а того, кто с ней. Забери его мощь. Убей человека и верни эльфам их дары.              — Как убить того, кто смерти не страшится?! — С недовольством фыркнул Амаадон.         Иодан было опять хотел дать парню по лбу, но тот увернулся, наконец, смекнув, что даже без посоха он может продолжить поучать его, шпыняя.              — Нужно стать сильнее, него иначе ничего не выйдет. Ведь та единственная, что когда-то могла его остановить, давно мертва. После её предательства он научился самому главному. Презирать своё сердце. Ведь с ней у него были слабости. Без неё их не стало. — Усмехнулся старик.              — Хорошо, — к Амаадону, наконец, начали возвращаться силы, и только сейчас он смог без усилий поменять позу, сгибая ногу в колене и прижав ту к груди. — Как продолжить ритуал?              — Никак, — хохотнул маг,  пожав плечами. — Уже никак. Нужен новый. Потому что ты уже потерял контроль над тьмой.              — Я хочу его вернуть. 

***

      Королева обошла стол Верховного Короля, проводя пальцем по кромке. Её платье успело обсохнуть, и теперь она не оставляла влажные дорожки после каждой шага.              — Как ты смог допустить такое? — С негромким придыханием отозвалась Фогг, продолжая расхаживать по кабинету, в котором не была уже очень много лет.        Её гнев поутих. Желание разобраться в ситуации с сыном перевесило желание затопить все эти земли. Вот только ожидание хоть какого-то отчёта по-прежнему заставляло королеву нервничать. Она отвергала любые попытки усадить себя на стул, предпочитая оставаться на ногах. Так, расхаживая с места на место, женщине легче контролировать себя и свои чувства.             — Нужно было твоего мальчишку держать на привязи? — Упираясь лбом в ладони и смотря в стол, тихо поинтересовался Иден. — Он взрослый, самостоятельный мужчина, и если на то, чтобы уйти, была его воля…             — Он мой единственный наследник, — перебила его королева, замирая по правую руку от короля. — Если с ним что-то случится. — Покоившуюся на столе руку она сжала в кулак.        Иден в ответ на её слова лишь неоднозначно хмыкнул, наконец, поднимая голову. Он посмотрел в глаза женщине, что стоит рядом и, скрестив руки на груди, откинулся на спинку стула. Слишком много воды утекло с тех пор, когда они вдвоем могли пообщаться так. Без сотен посторонних глаз. Без формальных обязательств и излишних напыщенных речей. Иден сейчас и не вспомнит точный день, когда рядом была только эта женщина и его возможность быть не Верховным Королём, а тем парнем, которым когда-то являлся. А вот она будто и вовсе не изменилась. Всё также черны её волосы. Броски и не всегда ясны для него наряды. Вечный протест на суше обзавестись парой обуви тоже при ней. Будто вся его молодость осталось у этой женщины в руках. И лишь её холодный, порой суровый взгляд выдаёт то, что их разделили годы. Обязанности. Проблемы своих миров и заботы, коих раньше не было.       Оставшись с ней наедине и продолжая первые пятнадцать минуть выслушивать гнев за то, что не уследили за Тироном, Иден стал осознавать, что в порыве собственной ярости зря набросился на своих сыновей. Подобно ей, он был обязан их защищать. От любых нападок с чьей бы то ни было стороны. Он понял это теперь, но тогда ноша Верховного Короля на плечах затмила образ своих детей в голове. Война из-за пропажи наследника чужого народа - последнее, что ему было нужно сейчас. От того и погорячился. Но теперь, взвешивая свой поступок, смотря на то, как отчаянно Фогг пытается повесить вину за пропажу сына на чьи-то плечи, отрицая факт того, что он мог уйти добровольно, Иден понимает, что его сыновья не причём. Эрис не был приставлен к Тирону нянькой. Он не должен был записывать каждый его шаг для докладов Её Величеству. Не был обязан и следить за ним круглосуточно. Всё, что его сыновья должны были передать этому принцу, всегда исполнялось исправно. Но то, что Тирон делал в свободное от каких-либо занятий время, никем не контролировалось. Он здесь гость, а не пленник. И это теперь Верховный Король хотел донести своего нежданной гостье. Наконец, сменить гнев на милость и защитить честь своих детей. Ведь в первую очередь для них он отец.             — С твоим сыном может что-то случиться только в том случае, если ты продолжишь считать его ребёнком, — отозвался король. — Сколько лет ты планировала держать его под контролем, а после посадить на трон и думать, что он будет хорошим королём? Зачем Тирса написала тебе письмо о его местоположении? К чему все эти доносы? — Иден со скрипом отодвигает стул и поднимается на ноги, возвышаясь над королевой. — Когда-то эта золотая клетка должна была рухнуть. Но Тирон, кажется, решил этого дня не дожидаться и выбрался из неё сам.              — Ты ведь знаешь, что у Тирона нет отца, — едва поджимая губы, прошипела женщина. — Я отправила его к тебе, потому что с твоими парнями и под твоим контролем он мог научиться куда большему, чем со мной. Всё, что требовалось - не дать ему сбиться с верного пути. Наставлять.              — И он научился, — Иден продолжал неподвижно стоять рядом, смотря на неё сверху вниз. — Брать ответственность за свои поступки. Принимать самостоятельные решения. Он сбежал у меня из под носа, несмотря на всю стражу, приставленную Эрисом. И я очень сомневаюсь, что Тирон не понимал, что делает. — Усмехнулся король. — Молодец. У моего Оруола на подобные шаги духу не хватает. А он ещё тот. — Замялся Иден, с лёгкой улыбкой на губах пытаясь подобрать слово, чтобы описать всё то, что вытворяет его сын. — Он моя головная боль, — вздохнул мужчина, щипая себя за переносицу.              — Твои дети так быстро выросли. — Вздохнула Фогг, касаясь плеча мужчины. — Я помню, когда объявили Оруола. Как же давно, оказывается, это было. — Подняла она к нему глаза.              — Не забывай, что твой тоже вырос. — Подмечает Иден, приподнимая бровь.        Фогг кивает, поджимая тонкие губы. Она так редко видела сына, что даже не смогла вовремя осознать этот момент. Всё, что касалось его, делала поочередно, опираясь на правила и устои своего мира, забывая смотреть на своего ребёнка. Вовремя отдала Идену. Когда пришел час, нашла ему невесту. Готовила к чему-то большему и не брала при этом в расчет его собственную жизнь. О чём думал, чем жил. Всё это её мало касалось. Ведь Тирону нужно будет занять её место. Для этого он должен быть готов.             — А тот, другой, — робко начинает Фогг. — Амаадон, — сглатывает она, нервно поведя плечом. — Почему ты выбрал именно его?              — Я не привык обсуждать свои решения, — тут же пресек её вопрос Иден. — Амаадон сможет вынести всё, что на его плечи упадёт, и всё тут.        Фогг замечает, как у короля сжимается челюсть, будто на деле он сдерживается, чтобы не сказать что-то большее. И видя его хорошо удавшуюся попытку, её губ касается невольная улыбка. Ей тоже есть что вспомнить, находясь рядом с ним. И эта его привычка держать большую часть своих дум в себе - одно из таких воспоминаний. Идена всегда учили сдерживаться. От нечаянно опрокинутых лишних слов до жестов, что могли народом неправильно считаться. Раньше ей казалось, что молодой парень, коим он был, вполне мог потерять всякий контроль, когда вся власть их мира упала ему в руки. Ведь теперь его никто не держал в узде. Его никто не смел поучать, а каждое его слово становилось единственно верным и последним. Но, противореча всем её догадкам, Иден сдерживался и тогда, в далёком прошлом. Тяжесть короны не вскружила голову, а лишь усилила контроль над самим собой. И сейчас, зная, что он планирует отречься от короны в пользу сына, женщине и вправду интересны мотивы его решения. Почему выбор пал на самого младшего из всех сыновей.               — Это из-за того, что он больше прочих похож на своего отца. — Выдвинула своё заключение королева.              — Ну конечно, — хмыкнул Иден ловя её взгляд. — Не на мать ведь ему быть похожим, — почти шепотом добавил он, касаясь влажной чёрной пряди, что прилипла к плечу женщины.       Запах моря, что всколыхнул его сердце, с трудом давал Идену возможность думать. Фогг так редко выходила на сушу, что он уже и позабыл, как раньше сходил с ума. Каково было ощущать сухость волос, пропитанных морской солью. Как приятна была мысль об их столь явных различиях. И как порой нравилось наблюдать за тем, как она, в попытках привыкнуть к воздуху, что для него был родным, задыхалась, перестраивая дыхание. Фогг шла на всё это только для того, чтобы с ним разделить хоть пару часов их беззаботной молодости. И за эти жертвы с её стороны Иден до сих пор расплачивался. Но сейчас, смотря на неё, спустя столько лет, ему казалось, что всё произошедшее было в какой-то другой жизни.             — Он знает? — Шёпотом поинтересовалась королева, наблюдая за тем, как Верховный Король наматывает прядь её волос на палец.              — Моя жена говорит: чтобы быть счастливым, не нужно знать всего в этом мире, иначе поставишь себе слишком много запретов. — Слегка пожимает плечом Иден. — И я могу лишь ответить тебе, что мой сын счастлив.              — Значит, не знает. — Кивает она, прикрывая глаза.        Фогг не привыкла лить слёзы. Она не проронила ни слезинки, когда потеряла мужа. Не позволила себе слёз, когда любимая сестра отреклась от короны и покинула их мир. Но сейчас ощутила горечь в горле, что всё никак не проходила. Зажмурилась, когда запекло в глазах. Сейчас убиваться и уж тем более плакать было бессмысленно. Ошибок не исправить и упущенное время не вернуть. Но горесть всё равно сковывала ей грудную клетку, никак не желая отпускать.             — Ваше Величество! — В сопровождении Оруола в кабинет влетел взбудораженный Эрис.        Парень замер на месте, переглянувшись с братом, когда заметил, как отец отшатнулся от королевы, выпуская из под пальцев её волосы. Фогг украдкой утёрла от чего-то покрасневшие глаза и, негромко шмыгнув носом, тоже сделала шаг в сторону от Верховного Короля. Оруол едва заметно закатил глаза, кивая старшему брату, и махнул рукой страже, чтобы те закрыли за ними дверь. Убедившись, что не один увидел их едва ли позволительную близость, Эрис непроизвольно сжал челюсть, пытаясь не подавать виду, и прошёл вглубь кабинета, кладя руку на грудь для поклона. Оруол же предпочёл не кланяться, пряча руки за спину и вставая по правую руку от брата. Его весь этот праздник чужой жизни так забавлял, что парень просто не смел отказывать себе в удовольствии ошиваться рядом с Эрисом, наблюдая за тем, как старший брат пытается сохранить свою голову на плечах.             — Я могу говорить? — Поинтересовался негромко Эрис, выпрямляясь.        Он предпочёл не смотреть отцу в глаза прямо сейчас и, несмотря на весь гнев, что ещё бушевал внутри, пытался вести себя сдержанно. Хотя после сцены, невольным свидетелем которой стал, держать себя в руках, Эрису стало труднее.             — Говори. — Кивнул отец, обходя свой стол и вставая перед сыновьями.        Король скрестил руки на груди, осматривая обоих. Он едва заметно кивнул, когда поймал взгляд Оруола, желая поощрить то, что он сейчас находится здесь, несмотря на то, что всё происходящее его мало касается. Вот такими Иден всегда хотел их видеть. Сплочёнными. Дружными, как когда-то был он и Атарий. Всегда вместе. Его сердце само по себе расцветало, когда два старших сына пресекали все свои склоки и могли вот так вот предстать перед ним вдвоём. И хоть сейчас ему и требовалось, как и всегда, держать лицо, заметив, как младший сын не смог сдержать довольной улыбки от того, что отец его заметил, Иден с трудом подвил свою улыбку.             — Уход принца Тирона не был случайностью, — начал Эрис, переводя взгляд за спину отца, заметив, что королева Подводного Царства предпочла остаться стоять на своём прежнем месте. — Солдаты, что видели его в последний раз, рассказали, что, покидая дворец, при нём был меч и дорожный мешок.        Подавив смешок от того, что в своих словах для Фогг о том, что её сын знал, что делает, он оказался прав Иден сжал зубы, стараясь оставаться таким же серьёзным. Он кивнул сыну, чтобы тот продолжал, проводя пальцами по губам, стараясь расслабить мышцы.             — Но куда он направился?! — Заслышав отчёт, тут же встрепенулся королева, решив всё же посмотреть на Эриса. — И почему его заметили на землях Тирсы?! — Подходя к королю, она бросила на того быстрый обеспокоенный взгляд, и только после встретилась взглядом с Эрисом.              — Мои солдаты не научены допрашивать особ королевских кровей, — едва не огрызнувшись, отозвался Эрис, выпрямляя плечи и вздёрнув подбородок. — И приказа препятствовать уходу Тирона у них тоже не стояло.        Видя, как брат едва сдерживается, Оруол сделал шаг ближе к нему, незаметно для остальных пихая его локтем в бок.              — Последний патруль застал его у ворот, и дальше Его Высочество словно растворился в ночи. — Ощущая толчок брата, вздыхает Эрис, лёгким кивком желая показать ему, что всё нормально.              — Но, как мы уже знаем, — с довольным оскалом вдруг перехватил на себя инициативу Оруол, — попался он у королевы Тирсы. Значит, не так хорошо растворился, — хмыкает парень, ловя на себе недовольный взгляд королевы. — Единственный вопрос. Где он нашёл себе в компанию людей. На это у моего брата нет для вас ответа.              — И нет даже предположения. — Дополнил брата Эрис.              — Кажется, кто-то также как и я, предпочитает людских женщин. — Усмехнулся Оруол, снова пихая чересчур серьёзного Эриса в бок локтем.        Как бы Оруол сейчас не паясничал, Иден был готов поощрять его лишь за то, что он не молчит. И может, повод не лучший, но он рад, что сына смогло хоть что-то заинтересовать. Иден никогда и не подумал бы, что, ища причины чужим выходкам, что не вписываются в рамки дозволенного, сын так оживится. Он смотрел на его блестящие глаза и уже ловил себя на мысли, что парень вполне мог бы разделить с Эрисом его обязанности и, наконец, заняться делом.             — Людских женщин. — Кладя руку на грудь, едва не ахнула от ужаса Фогг, повторяя последние слова Оруола.              — Ну, вы ведь упомянули, что в письме говорилось про девицу, — пожал плечами Оруол. — Вот я и предположил, что она тоже человек. Интересно, правда, где он её нашёл. — Потёр Оруол подбородок, рассуждая вслух. — Надо своих пересчитать.              — Так, всё. Хватит! — Вмешался Иден, видя, что сыну по сердцу испуг королевы, и продолжает он специально. — Есть ли ещё что-то по делу?              — Да, — прочистил горло Эрис, нервно поведя плечом. — Не так давно ко двору прибыли мои новые солдаты из земель горного народа. — Пытаясь подобрать нужные слова, он опускает глаза к своим рукам и замечает на манжете рубахи багровые капли крови. Стараясь не подавать виду, парень прячет руки за спину, сцепляя их в замок в надежде на то, что отец этого заметить не успел и ему не придётся отчитываться ещё и за то, каким образом он так быстро достал всю интересующую его информацию. — Так вот, — пытаясь не осматриваться себя в поисках новых капель крови, откашливается Эрис, только сейчас решившись посмотреть отцу в глаза. — Среди них история странная ходит. Будто Тирон пропал прямо из покоев Дрианы. Никто не видел, как он выходил за дверь. И точно так же пропали те други, которых королева заперла в камере до выяснения всех обстоятельств их столь дерзкого нарушения границ.        Королева облизнула губы, пытаясь дышать спокойнее. Она металась глазами от Идена к Эрису и изредка поглядывала на Оруола, стараясь связать во едино всё то, что эти двое ей только что наговорили. Сейчас ей самой вдруг захотелось стать просто счастливой, нежели знать всё это.              — Я ничего не понимаю. — Вздохнула Фогг, отшатываясь назад, уперевшись спиной в край стола для поддержки. — С кем водил дружбу мой сын, живя здесь?             — Девица Амаадона! — Тут же включился Оруол. — Ещё эта. Как её? — Щёлкает он пальцами в воздухе, переводя взгляд на Эриса.              — Тарра, — негромко подсказывает старший брат, надеясь на то, что Оруол не особо обращал когда-то внимание на то, что он сам проводил с ней время, и сейчас об этом не взболтнёт. — Дочь Лоуреса, — смотря на отца, добавляет Эрис, не зная, помнит ли он, как зовут детей его солдат. — И ещё был Брит, — решая закончить за брата перечисление друзей Тирона, тут же договаривает Эрис, надеясь перетянуть разговор в другое русло. — Тот, которому Амаадон голову приказал отрубить.              — К слову про вышеупомянутого, — цикнул Оруол. — Где он сам? Час уже давно вышел. И после этого это я ещё нерадивый сын, — фыркнул парень.              — Амаадон присоединиться позже, — покосился на сына король, желая тому дать понять, чтобы он не перескакивал с темы, пытаясь очернить младшего брата.              — Ну да, когда невеста сбегает…              — Оруол! — Вмешался Эрис. — В этом мы тоже разберёмся, но не надо сейчас.              — А ты ещё не начал? — Поднял брови Иден.              — У меня есть несколько вариантов, — пожал плечами Эрис. — Но я их ещё не пробивал.              — Он только успел пробить грудные клетки своим солдатам, — хохотнул Оруол. — Часа на всё мало, отец.        Иден негромко выдохнул, видя, как опустил глаза в пол Эрис. Он предполагал, что так и будет. Не первый день знаком со своим ребёнком. Но сейчас мало желал поучать парня за его методы. Ведь на деле он пришёл к нему хоть с какой-то информацией, а за это король вполне способен закрыть глаза на то, как он её достал.             — Я так понимаю, — всё обдумывая слова Эриса, подаёт голос Фогг. — В окружении моего сына не было людей. Тогда откуда взялись те, о которых писала Тирса. — Она с такой надеждой в глазах взглянула на Идена, будто сейчас он был способен дать ей ответ на любой вопрос.              — Думаю, на этот вопрос сможет ответить только сам Тирон, когда вернётся. — Вздыхает Иден, видя её беспокойство.              — Вернётся ли… — Невзначай протянул Оруол, разглядывая потолок отцовского кабинета. — Если он и вправду сбежал с невестой Амаадона, не думаю, что это было сделано для того, чтобы потом вернуться.              — Этого мы не знаем, — процедил сквозь зубы Эрис. — Может, совпадение. Рейнари не человек, как минимум. А ты уже всё в кучу смешал.             — Есть что еще сказать по делу? — Сходит со своего места Иден.       Король делает шаг к Оруолу и невзначай треплет его по голове, наводя беспорядок из черных волос.             — Думаю, нет. — Смотря на брата, отзывается Эрис.             — Хорошо, если что-то станет известно, знаете, где меня найти. — Перекладывая руки Оруолу на плечи, кивает король с тёплой улыбкой.             — Конечно, — откланиваясь продолжает Эрис говорить за обоих.       Он отходит спиной к дверям, смотря себе под ноги, как вдруг голос Идена заставляет остановиться.             — Эрис, всё хорошо? — Иден смотрит на сына, ожидая, когда тот поднимет голову и взглянет на него в ответ.             — Да, отец, — выдавливает из себя парень, негромко вздыхая.       Парню всегда было интересно, что сделает король, если он на его извечный вопрос после взбучки ответит отрицанием. Кинется ли ему в ноги с извинениями за то, что с ним делал? Или просто кивнет немного иначе, принимая его ответ? Этого Эрис никогда не узнает. Он никогда не обижался на отца так, чтобы после помнить обо всём, что между ними происходило. Парень понимает его поведение. Признает свои ошибки и не желает тратить слишком много времени на их обмусоливание. Как минимум, его мать приучила, что отец всегда прав. И против этого правила идти невозможно даже ему на правах старшего сына.       Оруол покидает кабинет сразу после брата, на ходу пытаясь вернуть своим волосам приличный вид. Он выходит в коридор и на миг замирает на месте, понимая, что Эрис зачем-то его ждёт. Парень негромко хмыкнул, удивляясь тому, что брат, кажется, и дальше намерен проводить день в его обществе и подходит ближе.             — Ты видел? — Машет Эрис рукой на дверь отцовского кабинета. — Старый, а всё туда же.       Теперь Оруолу стало ясно, почему Эрис его не покинул. Брат всегда остро реагировал на отцовское общество из других женщин. Оруол невольно хмыкает, оборачиваясь к двери, а после переводит взгляд на раздраженного брата. От его показной сдержанности и след простыл, стоило им остаться вдвоем.             — Чего ты всё ожидаешь от мужчины, у которого восемь детей и почти все от разных женщин? — Пихает парень старшего брата в плечо. — Верности на старость лет?             — Я ожидаю уважение к своей матери. — Хмурится Эрис. — Хотя бы на старости лет.             — Да ладно тебе, — закатывая глаза, Оруол машет рукой на дверь. — Всегда так было. До него, при нём и после, я думаю, тоже так будет. Так правильно, Эрис, — вставая перед братом, спокойным тоном произносит Оруол. — Никто не знает, кого на самом деле любит наш отец всю свою жизнь. И так она в безопасности. Ты ведь всё это знаешь. По-другому нельзя. Ведь любовь - самая большая в мире слабость.       Брови Эриса ползут вверх от того, что младший брат принялся его поучать. Он, не моргая, смотрит ему в глаза, поражаясь, как быстро сменился тон его голоса, стоило заговорить о законах и правилах. Будто Оруол не тот, кто больше всех их тут презирает.             — А что касается твоей матери. — Привычная хитрая улыбка снова появляется на лице Оруола. — Думаю, она и без этой горстки уважение прекрасно обходится. Меня вон к кровати привязывает, — пытаясь сдержать вырывающийся из груди смешок, закрывает рот ладонью парень.             — Не смей продолжать! — Замахнулся Эрис на брата. — Что бы ты там не собирался сказать, даже не думай.             — А что такого? — Всё-таки не сдерживается от смеха Оруол, смотря, как стремительно меняется выражение лица старшего брата. — Она желает, чтобы я не пил, вот и нашла способ, как отвадить. Держит на привязи до самого утра. — Несмотря на угрозу в виде руки, нависшей над головой Оруол закатывает рукав рубахи, демонстрируя следы от верёвки на запястье.             — И что? — Опуская руку, Эрис переводит взгляд на запястье. — Помогает?             — Ну, я ведь пью, — хмыкнул Оруол, опуская рукав. — Днём. А по ночам начал спать, — пожимает парень плечами. — Правда, руки к утру затекают постоянно.              — Находчивость моей матери не перестаёт меня удивлять, — невольно хмыкает Эрис, продолжая рассматривать Оруола. — Привязывать тебя - отличная идея. Как я сам до этого не дошел.              — Конечно, я ведь настолько опасен. — Оруол сделал резкий выпад вперёд, клацнув зубами перед лицом старшего брата.         Не ожидая его выходки, Эрис отшатнулся в сторону, негромко выругавшись от испуга. А в ответ получил громкий смех Оруола. Понимая, что его провели, Эрис фыркает, пихая заливающегося смехом брата. Он бы и рад, наконец, покинуть этот коридор, но замирает на месте, пристально наблюдая за Оруолом. Парень уже так давно не слышал именно этого смеха. Искреннего. Заразительного и чистого. Таким раньше был его младший брат. Спокойным и счастливым. Все шалости Оруола никогда не переходили черту и лишь могли напугать Эриса до заикания, но никак не причиняли настоящего зла. Эрис думал, что никогда уже не увидит брата таким. Родным. По-настоящему любимым. Словно до этой минуты рядом с ним был и не Оруол вовсе.             — Иди сюда. — Не сумев сдержать нахлынувших чувств, Эрис хватает брата за плечо и притягивает к себе, заключая в объятия.              — Ну что ты делаешь. — Недовольно брыкается Оруол, когда руки Эриса сцепляются на его шее, не давая вывернуться из тисков. — Остановись. — Брыкается он, упираясь руками в бока парня в попытке того от себя отпихнуть.              — Дай мне минуту, — шепчет Эрис, игнорируя его толчки. — Пожалуйста. — Ставя подбородок на его макушку, он прижимает брата ближе к себе.             — Ты меня задушить намерен? — Замирает на мгновение Оруол, своим вопросом намереваеясь сгладить неловкость, которую вдруг стал ощущать от касаний старшего брата.        Ему давно привычны стычки с ним. Единственные касания, что со временем остались - это удары и толчки друг другу. Эриса, что умеет любить, он совсем не помнит. И эта неожиданная нежность его застаёт врасплох. Кости как-то неприятно ломит от его объятий. Хочется увернуться и убедиться, что никто больше этого не видел. Будто страшно подпускать старшего брата к себе. Страшно доверять ему, открываться и подставлять спину. Но в этот же миг, протестуя всем учениям, что достались от матери на объятия Оруолу, хочется ответить. Это ведь Эрис. Как бы они не ругались, он всё ещё его брат. Вечно первый. Вечно старший. Единственный родной, которого Оруол принимает. Ведь в его собственном мире всегда был только Эрис и никого большего. Эрис, если нужен был друг. Эрис, если с кем-то нужно было соперничать. Собственная мать всю жизнь уверяла, что именно с ним придётся бороться за корону. Но пока она учила его бороться, Эриса учили дружить. Дружить именно с ним. Ведь Эрис не единственный ребенок в семье, а у Оруола кроме мамы нет никого. Он сам слышал, как так о нём говорила Доранда. И в какой-то момент старший брат действительно стал целым миром. Но вот только сейчас детьми они уже давно не были. И слишком много боли друг другу причинили, чтобы Оруол так просто мог позволить себя обнимать. Даже ему.              — Всё, Эрис, — выдыхает парень, слегка ударяя его макушкой в подбородок. — Прекрати, — отпихивает он от себя старшего брата. — Лишнее всё это, — поправляя замявшийся воротник, бубнит Оруол, отходя в сторону.        Эрис поджимает губы, наблюдая за тем, как стушевался Оруол, всё пытаясь не смотреть ему в глаза. Он так и не обнял его в ответ. Эрис был готов к этому, но почему-то сейчас ощущает неприятно саднящее чувство в груди. Будто его оттолкнул тот, от которого он этого не мог ожидать.             — Ты пойдёшь со мной? — Решая не молчать интересуется Эрис. — В город.        Как бы зол он не был утром, вдруг осознал, что присутствие Оруола эту злость не распыляло сильнее, а успокаивало. Эрис впервые за долгое время ощутил, что не один во всём этом. И может, младший брат мало помогал со сбором информации, хватало лишь того, что он рядом. И сейчас парню хотелось продолжить быть вместе в этот непростой день. Так, как бывало прежде. Только вдвоём.             — Не знаю, — пожал плечами Оруол. — Есть ли смысл? Всё, что хотел, я уже услышал и увидел.              — Когда ты последний раз был среди своего народа? — Хмыкнул Эрис, обходя брата хлопком по плечу, увлекая того за собой.              — Да будто мне это надо. — Фыркнул принц, но поплёлся следом.             — Мне надо, чтобы ты пошел, — отзывается Эрис, поворачиваясь к брату лицом. Он усмехается от вида его недовольного лица и взмахом руки продолжает манить за собой по коридору. — Ты света белого вообще не видишь. Бледный, будто мёртвый.              — Выпьешь со мной? — Приподнимая тёмную бровь, тут же решает поставить свои условия парень.              — Нет, — недовольно морщится Эрис, вспоминая, как утром раскалывалась голова. — В следующий раз я буду делать это на представлении твоих детей.              — Никогда. Хочешь сказать? — Фыркает Оруол.              — Как знать, — пожимает плечами парень. Он отворачивается от брата, только когда понимает, что впереди лестница, ведущая на первый этаж.        Оруол закатывает глаза, спускаясь следом за Эрисом. Он понимает, что сейчас в праве отказать брату в его желании совместно прогуляться, и никто его не остановит. Но ноги почему-то сами идут следом. Будто где-то в глубине своего обычно чёрствого сердца на самом деле сам желает побыть рядом с ним.        Они вдвоем выходят на улицу, и у Оруола от одного только слепящего глаза солнца рождается желание всё-таки от затеи отказаться. Он бросает недовольный взгляд на усмехающегося брата и отрицательно машет головой, намекая на то, что готов вернуться обратно.              — Да ладно тебе, — Эрис толкает его в плечо, заставляя сделать ещё пару шагов. — В мир людей ты ведь как-то скачешь.              — В дождь и ночью. — Бурчит Оруол, продолжая щуриться.             — А не хочешь ли ты стать солдатом Лоуреса? — Эрис вдруг вспоминает, как вчера его едва самого не притянули в отряды солдат, что несут службу в мире людей. — Будешь чаще видеть своих людей.              — Я тебе кто, чтоб солдатом становиться? — Недовольно фыркнул парень. — Да и не особо я людей люблю. Не всех, — добавляет он тише.             — Отец был бы не против, изъяви ты желание, — с лёгкой улыбкой подмечает Эрис, кивая солдатам, что открывают им ворота. — Выделил бы тебе лучшие отряды.              — Прекратим этот разговор, хорошо? — Огрызнулся Оруол. — Я тебе уже всё сказал.        И Эрис тут же замолчал. Всё так хорошо шло впервые за долгое время, что желание разрушить это у него никак не возникало. Оруол поддавался разговорам. Не делал вид, что ненавидит всех и вся. И от того Эрису казалось, что не так удачно начавшийся день вполне мог завершиться просто прекрасно. Хоть Оруол и плёлся рядом, всем своим существом желая продемонстрировать, что не доволен выходом на улицу без особой причины в дневное время. Да он обычно и трезвым та к полуденному часу редко бывает, не говоря уже о том, чтобы пребывать вне своих покоев. И от того присутствие брата в относительно хорошем расположении духа прямо сейчас Эрис считал своей личной удачей.             — Ты видел, как он на меня смотрел? — Прочищая горло, вдруг начал Оруол, пиная камешек под ногой.              — Конечно, — хмыкает Эрис. — Я ведь стоял рядом. Ты порадовал его сегодня. — Эрис поворачивает голову к брату тому, улыбаясь, несмотря на то, что в ответ он на него не смотрит.        Оруол всё переваривал в голове взгляды отца, что были прикованы к нему куда дольше, чем за все прошедшие недели вместе взятые. Он всё вспоминал его одобрительную улыбку и едва не начинал вновь улыбаться, сам понимая, что всё, что делал отец, было адресовано ему. Может, Оруол и не показывал это никому постороннему, но на деле же ему было безумно приятно оказаться замеченным. Не так, как когда он сам завоёвывает внимание своим из ряда вон выходящим поведением, а так, как сегодня. Когда отец сам обращал на него внимание. Сам хвалил просто за то, что он уже присутствовал там. Всё это его будто окрыляло. И пусть другие его братья могут считать, что у Оруола так низко упала планка, раз он простые кивки отца, которые те получают изо дня в день, превозносит сейчас в своей голове. Сам же парень едва может сдержаться от разрывающего грудную клетку счастья. Ему хочется говорить об этом. Рассказать всем лишь для того, чтобы показать, что на деле в глазах отца он ещё не упал так низко, чтобы не иметь возможности подняться. И будто как на зло, единственным, с кем Оруол может поделиться переполняющей его гордостью за самого себя, оказывается именно тот брат, с кем за внимание отца его приучили бороться. Ведь пока Эрис засыпал на его троне, Оруола не всегда пускали в тронный зал. Он всю свою жизнь считает своё рождение в этой семье большой ошибкой. Стечением неприятных обстоятельств. Он и не из рода не присягнувших, и не сын короля в полной мере. Крови и тех, и этих слишком мало, чтобы отнести себя к кому-то определённому. А Эрис даже в этом его превзошел. Без труда выбрал сторону своей матери, отдавая дань её горным корням, и ни дня не задумывался о своей истинной принадлежности. Она была узорами расписана на его теле. Читалась в каждой заплетённой косе. А Оруол даже спустя столько лет не может найти своё место. И всё, что на деле ему остаётся - радоваться мелочам, подобно той, что даровал для счастья отец.              — Знаешь, что мне напомнила та его улыбка? — Так же тихо продолжает вести разговор Оруол, медленно плетясь рядом с Эрисом.              — Что же? — Прячет парень руки в карманы коричневых брюк подстраиваясь под темп младшего брата.              — Как он улыбался нам, пока твоя мать ругала нас за то, что мы притащили ему змею в постель, — не сдержавшись, засмеялся Оруол.              — Как же долго тогда мы её ловили. — Улыбаясь, прикрыв глаза, проводит рукой по лицу Эрис. — Сколько? Три дня выслеживали?             — Да. Около того, — усмехнулся, кивая, Оруол. — За то, как горды были, когда поймали, — поворачивает он голову к брату. — Только сейчас я понимаю, что мы могли убить отца своей выходкой. А он тогда так восхищался нашими стараниями и упорством, что даже не отругал за это. Сегодня он смотрел на меня точно также, как в то утро, — в глазах Оруола промелькнула грусть, но он улыбнулся.              — Потому что он всё также горд за все твои старания, Оруол. — Вздыхает Эрис кладя руку на плечо брата. — Я понимаю, что ты никогда не слышал меня, но может, хоть сегодняшний день даст тебе подтверждения моим словам.        Эрис прекрасно помнит день, когда они узнали, что в королевском саду завелась большая змея. Тогда они с братом посчитали себя достаточно взрослыми, чтобы отловить ту самостоятельно. То общее дело сплотило их так сильно, что сейчас Эрис вряд ли вспомнит другие похожие дни. Они с утра до поздней ночи пропадали в саду, шарясь в кустах, поднимая каждый камень и проверяя любую ямку в земле, что могли счесть гнездом, только бы поймать эту несчастную змею и показать отцу, что они сделали это сами. В те дни между ними не возникло ни одного спора и не было ни одной драки. Ведь они были вдвоём против целого мира, а не против друг друга.             — Ну, если сейчас я притащу змею ему в постель, он вряд ли меня похвалит, — с горечью хмыкнул Оруол.              — Сейчас нужно совершать более обдуманные поступки, — на выдохе произносит Эрис. — А не пытаться травить младшего брата яблоками.              — Он заслужил. — Будто отрезав, резко отозвался Оруол.              — Я не понимаю тебя, — смотря прямо перед собой, тихо произносит принц. — Я правда пытаюсь. Уже очень давно. Но не могу, Оруол. — Эрис поворачивается к нему, желая заглянуть в глаза.        Может, хотя бы сегодня получится разобраться во всём. Эрису кажется, что все звёзды на небе сошлись так, чтобы сегодня он смог узнать слишком много нового для одного дня. Рейнари, Тирон. Всё то, в чём он уже начал вариться. Оруол снова рядом, как в старые добрые. Всё шло так хорошо, будто после он обязательно за этот день чем-то поплатится. Но Эрис уже готов внести эту плату, если сейчас младший брат сумеет для него внести ясность там, где он мало чего смыслит.             — Знаешь, Эрис.  — Вздыхает Оруол, — я ненавижу Амаадона. Всем сердцем, — облизывая пересохшие губы, отзывается парень. — Кажется, легче бы было смириться с тем, что ты будешь моим королём, чем принять его.              — Почему ты так к нему относишься? — Едва заметно хмурится Эрис.              — Да потому что он не наш! — Понимая, что от разговоров про Амаадона начинает закипать, Оруол сжал руку в кулак, пряча ту себе за спину. — Он чужой. И если начнешь мне говорить про общую отцовскую кровь, обещаю, я ударю тебя. — Пресекая любую попытку ответа старшего брата, тут же тараторит Оруол. — Неужели ты не ощущаешь того же? Амаадон слишком далёк от нас. Какой-то другой.              — Не ощущаю, — пожимает плечами Эрис, отрицательно замотав головой. — Он просто ещё один мой младший брат. Иного я и не рассматриваю.              — И разве тебе не обидно?! — Прикрикнул Оруол, но тут же притих, заметив, что на него стали обращать внимание мимо прохожие. — Ты. —  Запнулся парень, вскидывая руки и пытаясь подобрать слова. — Ты, Эрис, старший сын Верховного Короля Идена и бывшей принцессы горного народа, повязан всю жизнь пресмыкаться перед тем, чьей матери нам даже имя не известно. Хочешь поговорить со мной про кровь, брат. — Обгоняет Оруол Эриса, начиная идти перед ним спиной вперёд. — Вспомни про ту, что течёт в тебе. Оба твоих родителя - представители королевской крови. Ты их первый и единственный сын. И разве то, какую судьбу тебе навязали, тебя самого устраивает?!              — Я так часто слышу подобные вопросы, — улыбнулся Эрис, поражаясь тому, как словно плотину прорвало младшего брата на этот разговор. — Не всем, в ком течёт королевская кровь суждено править, — пожимает парень плечами. — Я вспыльчивый. Не уравновешенный. В моей голове слишком шумно, чтобы я вовремя мог принять верное решение, — начинает перечислять Эрис те свои минусы, о которых когда-либо говорил с ним отец.              — Ты рассудительный, — вдруг перебил его Оруол. — Упёртый. Умеющий слушать. Хитрый. Когда тебе надо, прекрасно умеешь быть покорным. К чему всё это, Эрис? — Вздохнул Оруол, понимая, что так разозлился, что забывал дышать. — Я ещё долго могу перечислять всё то, чем ты обладаешь, но где в этом смысл? Вся суть лишь в том, что пока Амаадона натаскивали на войну, тебя учили править. Я не знаю, чем думал отец, решив выбрать его при том раскладе, что отослал из дворца на долгие годы. А сейчас он шугается от моих выходок на балу и не может показать моё место, в то время как ты налетаешь с кулаками, наплевав на то, как посмотрят другие. Тебе нужно, чтобы всё, что идёт не так, прекратилось. Каким способом - не важно. Амаадон же так не может. И я уже вижу, как весь наш народ утонет за годы его бессмысленного правления. Ведь Доранда сейчас наспех пытается научить его всему тому, что ты впитывал в себя с рождения. И коль я так плох, что меня даже не рассматривали, то я повторюсь ещё раз. Я бы принял тебя своим королём, но перед ним головы не склоню, — тычет парень пальцем в грудь старшему брату.              — Ты меня поражаешь, — лишь и сумел выдавить из себя Эрис, негромко хмыкнув.        Когда Оруол стал мелькать перед глазами, Эрису пришлось остановиться, чтобы выслушать его ведь в таком темпе идти дальше просто не получалось. Не получалось сейчас и не смотреть на брата, которого вдруг прорвало на откровения. Вот как на деле он видит всё происходящее. Вот как смотрит на него самого. Эти слова трогают сердце. Рождают желание вновь бороться за Оруола, не опуская рук от усталости. Ведь как бы Эрис не кричал о том, что давно уже от Оруола отрёкся, на деле же, стоит тому появиться хоть немного трезвым и напомнить, как раньше было хорошо, сердце старшего брата тает. Обиды забываются. Всё плохое отступает куда-то назад, и нет никакого желания поворачиваться и тянуть этот гниющий груз за собой.             — Вот увидишь, он ещё нам всем устроит. — Закатывает Оруол глаза, видя нелепую улыбку старшего брата, и скрещивает руки на груди.              — Пока устраиваешь только ты. — Всё-таки вставляет свое слово в защиту Амаадона Эрис, желая напомнить о том, что он ему точно такой же брат, как и Оруол. — А Амаадон просто молод и не может тебе ответить, подобно тому, как делаю я. Ты сбиваешь его с толку. Может, и вправду пугаешь. Но ты не думал о том, что всё это в итоге его закалит. К тебе и подобным. Как настоящий старший брат воспитываешь на плохом примере, — усмехается Эрис, пожимая плечами.               — А я буду и дальше его доводить. И не для того, чтобы закалить, а чтобы сломать, — цикает Оруол. — Это уже принцип. Я не смирюсь. И ты можешь бить меня, сколько пожелаешь, — напоминает он о драке на балу, указывая на рассечённую губу. — Хочу, чтобы отец услышал недовольство своего народа в моём лице.        Эрис с отчаянием вздыхает, начиная кивать. Ему нечего ответить и нечего возразить. Ведь Оруол упёрт не меньше, чем он сам. Сколько бы раз его не били, он действительно встанет и пойдёт дальше. Будет делать что-то снова и снова, пока не добьётся результата, что его устроит. Его так воспитали. Получая пощёчину, не уворачивайся. Всегда смотрит в глаза. Не склоняй головы. И никогда не плач. Эрис и вправду не может вспомнить, когда видел последний раз младшего брата в слезах. Вот Амаадон рыдал всё детство. От всего подряд. Им двоим довести его было так же легко, как щёлкнуть пальцами. Но вот Оруол. Получая удары на совместных тренировках по владению мечом, он бил в ответ с ещё большей силой. Своим наказаниям за непослушание мог радоваться, как давно желанному подарку, ибо воспринимал это как победу над взрослым, у которого не осталось смекалки справиться с ним и он прибегал к тому, что демонстрировал ребёнку наличие своей власти в руках. Когда его запирали в покоях, лишая игр, Оруол лишь заводился сильнее, ища для себя новые пути и лазейки, желая показать, что засовы на дверях ему не помеха. Он обведёт вокруг пальца любую стражу, окажется там, где пожелает, и всегда возьмёт своё. Эрис ещё с детства понял причины этих протестов младшего брата. Если Оруолу удалось обойти очередное правило, значит, оно не так хорошо, дабы продолжить существовать. И пусть с годами битые в покоях стёкла перешли в корзины отравленных яблок, Эрис по-прежнему не может вспомнить и дня, когда бы его брат хоть каких-то последствий испугался. Во многом благодаря этой самой упёртости Оруол единственный из всей его семьи живёт в окружении женщин, которых сам себе выбрал. Невольных, всегда покорных, но только тех, которых сам возжелал. И может, бороться с ним на деле и бессмысленно, но Эрис понимает, что и примкнуть к Оруолу опасно. Потакать ему невозможно, иначе всё станет ещё хуже, чем уже есть. Этому парню всегда рядом, нужны те, кто будет противостоять. С ним нужно играть. Бить и не промахиваться, иначе за осечку можно дорого поплатиться.             — Я тебя понял, — наконец отзывается Эрис, видя, как закипает младший брат от его попыток оправдать Амаадона. — Принцип, — негромко хмыкает он, кивая. — У меня тоже они есть. И прости заранее, если когда-то они не сойдутся с твоими, — неоднозначно улыбнувшись, беспечно пожимает плечами Эрис, обходя брата, едва задев его плечом.              — Твои угрозы, как всегда прозрачны, брат. — Довольно скалится Оруол поворачиваюсь вслед за Эрисом. — Знай, что я уже ко всему готов. Мне терять нечего.              — И всё же я предпочту надеяться, что ты ошибаешься, — слегка поджимает губы старший брат, косясь на парня, стоило тому поравняться с ним.        Каждому из них всегда было что терять. И Оруол никак не мог быть исключением. Ведь Эрис когда-то тоже думал, что уже всё потерял в лице девушки, что сам казнил. Но с годами осознал, что не так всё просто. Та потеря была лишь небольшим кусочком всей его жизни. И таких вот маленьких кусочков слишком много, чтобы хоть когда-то сказать, что уже все потеряны. Одни разбиваются. Другие теряются и забываются. Но с годами на их место приходят новые. Порой неожиданно, а порой доставшись большим трудом. Некоторые навсегда так и остаются незакрытыми дырочками. К концу жизни их может быть так много, что, посмотрев на своё существование со стороны, можно увидеть решето. Но никогда и ничего не будет потеряно окончательно. Ибо, будь оно действительно так, Эрис бы вряд ли время от времени вспоминал лицо девушки, что проклинала его. Она после себя оставила не рану, которая должна была быть. Она даровала ему сотни новых осколков в груди, заставляя жить с ними и вспоминать. И как бы не отнекивался Оруол, считая себя абсолютно ко всему готовым, Эрис просто уверен в том, что и в его жизни. Где-то в глубине его сердца, в углу тёмных покоев, точно найдётся что-то такое, что будет способно причинить парню боль.              — Как там мама? —  Эрис вдруг решает воспользоваться моментом и попытаться поговорить с братом на другую тему, что способна вызвать чувства.        Он прячет руки за спину, подстраиваясь под шаги младшего брата, поглядывая вперёд, и изредка, едва заметно кивает, когда проходящие мимо устремляют к ним двоим свои взоры. Может, и не стоило вытаскивать брата в город, чтобы говорить на все те темы, что то и дело заводит сам, но Эрису почему-то кажется, что в дали от дворца и суеты, что там сейчас обитает, Оруолу может стать спокойнее. Пусть на него и пялятся сотни глаз. Может, даже перешептываются за спиной ведь он тот самый, которого Верховный Король едва не изгнал за попытку отравить коронованного принца. Та история и так уже обросла сотней слухов, чтобы пытаться её замять. Но, несмотря на все перешептывания, Оруола никто не изгнал. Он всё ещё принц. Сын своего отца. И пусть проглотит свой язык каждый, кто считает, что может быть иначе. Эрис считает, что поступает правильно, выгнав брата за пределы высоких кованных ворот. Пусть на него смотрят. Смотрят и помнят, что как бы он не вёл себя в стенах своего дома, здесь его обязаны уважать. Он всё ещё выше всех и каждого. По крови, по праву рождения. И как бы с ним не дрался время от времени сам Эриса когда то требуется. Он будет защищать Оруола, как и любого другого из членов своей семьи. Поэтому он сейчас с ним здесь. Чтобы никто не посмел себе этого позабыть.             — Твоя, моя? — Негромко отзывается Оруол, плетясь рядом. Он не смотрит на прохожих. Даже не пытается казаться вежливым, если к нему обращаются. Ему всё это безразлично. Внимание чужих не льстит. Их любовь не требуется. От того делать вид, что он всем и каждому рад, как то умеет Эрис, Оруол не станет.              — Твоя, — хмыкает Эрис. — Ты общаешься с ней? — Он косится на Оруола, идущего рядом.              — Да так, — фыркает принц, пожимая плечами. — Она пишет мне. Я редко читаю.              — От чего же? — Вскидывает бровь Эрис.        Ответ брата не смог оставить парня равнодушным. Помня, как близки они были, живя вместе. Сейчас слышать, что Оруол письма не всегда от неё читает, словно какая-то неописуемая дикость.             — А что она может мне написать? — На губах Оруола мелькает грустная улыбка. — Сынок, как хорошо мне живётся в дали от твоего папаши! И как же я разочарован, что не ты будешь королём. Целую, мама, — пытается он скопировать голос матери с явной хрипотцой, который то и дело сам начинает звучать в его голове, стоит её вспомнить.              — Она правда так пишет? — Не скрывая удивления, хлопает глазами парень.              — Нет, — тяжело вздыхает Оруол, пиная новый камешек, что попался под ногу. — Но я то знаю, о чём она думает. О чём она всегда думала, — поправляет он себя едва слышным шепотом.        Асана всегда была холодной и прямолинейной. Порой Оруолу казалось, что родная мать едва ли любит его. Ведь её подарили отцу. Молодую девушку, не спросив, желает ли того, отлучили от родного дома только бы показать Верховному Королю, что, несмотря на то, что не присягнувшие эльфы его не принимают, войны с ним не желают. Разменная монета в угоду мира. Она сейчас едва ли намного старше своего сына. Не ставшая королевой, не познавшая той самой сильной и чистой любви, Асана всегда сражалась за саму себя, живя в этом месте. С матерью Эриса. С самим Иденом. за возможность покинуть стены дворца. Оруол не знает, родился ли он по её воле. Желала ли она его хоть когда-то. Но он у неё был. Ещё одна разменная монета за свободу. Будто родить его было долгом, с которым, расплатившись, девушка поспешила проститься с ненавистными землями. Может, подружись она с Дорандой, и жизнь тут перестала бы казаться такой ужасной. Найди она в Оруоле ту отдушины, которую Доранда разглядела в Амаадоне, она бы и не согласилась с изгнанием, к которому всё в итоге привело. Но сейчас Асаны здесь не было. Были лишь письма, на которые Оруол предпочитал не отвечать, не совсем понимая, зачем она вообще их пишет. Если смогла уйти. Даже не попыталась отвоевать и его. Зачем сейчас утруждаться, пытаясь оставаться ему матерью.       Да, живя здесь, Асана всегда была рядом. Она, словно тень, буквально следовала по пятам своего сына, всё время его на что-то науськивая и чему-то поучая. Он был ей другом, которого в этом чужом мире послала сама природа. Но почему-то сейчас, вспоминая, как всё это у них было, Оруолу всё чаще кажется, что быть рядом было не искреннем желанием матери, а всего-лишь нуждой. Необходимостью не завыть от одиночества. Он - плоть от плоти. Он всегда поймёт её. Он единственный безгранично сильно любит её и никогда не предаст. А вот это желание сделать его королём. В этих попытках с возрастом Оруол всё больше стал находить самого себя. Потребность утереть всем нос. Доказать всему миру, что, несмотря не на что, только он в итоге останется правым. Будто мать хотела того же. Чтобы все те, кто счёл её идеальным подарком, пришли приклонить колено перед ребёнком, которого она родила. Уничтожить само упоминание о том, что когда-то существовали эльфы, что не присягнули короне. Они должны были сами найти свою погибель в лице мальчика, что родился из-за союза, ими созданного в угоду своих желаний. Он - расплата за её сломанную жизнь.        И Оруол действительно готов отомстить за мать. За то, как с ней обошлись. Ведь и вправду больше прочих любит на деле лишь её одну. Какой бы холодной Асана не была. Как бы не шпыняла его. Смотря на портрет матери у него всегда колит в груди от осознания, что он скучает. Сам воет в ночи от тоски по её рукам. Заливает эту боль вином, потому что так пережить очередной день легче. Падать без памяти проще, чем думать над тем, что её нет рядом. Легче так, чем всё время крутить в голове то, что подвёл её. Не стал тем, кем она желала. Он. Тот, кто обязан был изменить её жизнь. Отплатить каждому обидчику. Никогда не наденет короны. Не сможет сломить всех тех, кто повинен в том, что сделали с его маленькой семьёй. Ведь первым, что планировал сделать Оруол, став королём - спалить поселения не присягнувших эльфов. Стереть со всех карт и историй любые упоминания о них. Прийти к ним с войной и не дать возможности даже подумать о сопротивлении. Теперь же ему стыдно. За то, что не сумел. Злость берёт от того, что выбрали даже не Эриса, потому что ему кажется, что старший брат его бы желание понял. Он бы помог. Ведь сам всё время сражается за свою мать. Не понимает отца и того, что, будучи женатым на сильной и прекрасно женщине, даже не попытался изменить законов и всё равно позволил другим женщинам появляться в жизни их семьи. Ему тошно от несправедливости. Из-за того, что из них всех отец выбрал волчонка без стаи. От того, что Эрис терпит всё это и не принимает его сопротивления. Не встаёт с ним на одну сторону, будто сам превращаясь в отца со всеми этими правилами и древнейшими законами. Оруолу они все тоже известны. Нельзя нарушать правил, если не знать их в совершенстве. И может, он и ненавидит то самое о большом количестве жен по отношению к своей матери. Но у самого тоже есть причины именно этому правилу не сопротивляться. Оруол не считает их нужным озвучивать Эрису, хоть сам, в угоду успокоения брата и цитировал его несколько часов назад. Он лишь видя, как закипает Эрис, понял, что в тот момент напомнить о нём было вернее, чем попытаться толкнуть Эриса на путь сопротивления законам, только лишний раз руша и без того их хрупкое общение. Ведь Эрис тоже так просто не сдастся. Он, в отличие от Оруола, матерью натаскан терпеть.             — Оруол, — с тёплой улыбкой вздыхает старший брат. — Вот мне всегда было интересно, почему ты всё и за всех думаешь? Просчитываешь чьи-то шаги. На перёд придумываешь ответы на вопросы в еще не состоявшихся разговорах.              — Потому что так проще, — поднимая лицо к солнцу, щурится парень. — Готовый ко всему, не страшится войны.        Эрис снова замирает, смотря на его худое лицо. Наблюдая за тем, как трепещут его тёмные ресницы парень негромко вздыхает, качая головой. К какой войне его всю жизнь готовили? Порой так хотелось залезть брату в голову и понять, что же на деле там творится. Какие мысли его одолевают? Мечтает ли о чём-то? Что должно произойти, чтобы брат, наконец, успокоился? Какой он, тот самый идеальный сюжет будущего, о котором думает Оруол? И есть ли в этой самой голове хоть какие-то хорошие мысли касательно семьи, в которой он рождён? Есть ли там для всех них место?       Сам же парень думает сейчас о всех тех не прочитанных письмах, что где-то пылятся у брата в дальнем углу тёмных комнат. Может, он их и вовсе сжигает, желая даже не видеть эти конверты. Или же хранит с надеждой на то, что когда-то хватит духу ответить. Он отводит взгляд от брата, и пока тот продолжает греться в лучах полуденного солнца, взгляд Эриса вдруг приковывает один из прилавков, что виднеются впереди. Прищуриваясь, он довольно хмыкает, вдруг натыкаясь на одну заманчивую мысль в своей голове. На столе его кабинета прямо сейчас тоже лежит запечатанное письмо без ответа. То, что он ещё сам не отправил. Эрис даже не перечитывал его, когда написал, сидя под утро с ещё не отрезвевшей головой. Он помнит лишь непреодолимое желание написать. Как и обещал, что угодно. Первое, что придёт на ум. Тогда он не мог пойти спать, жаждя излить гудящие в голове мысли на бумагу. И сейчас мысль так и отправить его, не перечитав, чтобы ненароком не переписать, прочнее заседает в голове, лишь дополненная тем, что к письмо можно приложить подарок, который задолжал в ответ на пирог. Будто сама сотня писем, что он уже строчит, не то самое искупление своего молчания, которое может точно прийтись по сердцу. Нужно что-то большее.              — Пойдём. — Без предупреждения дёргает Эрис за руку Оруола, бесцеремонно выдёргивая того из блаженного покоя, что парень успел приобрести. — Мне нужна твоя помощь.              — Какая ещё помощь? — Возмущённо отзывается Оруол, выдёргивая свою руку из руки старшего брата.        Эрис никогда бы не подумал, что подобные слова скажет Оруолу, и уж точно не смел думать о том, что попросит у него совета в делах, что его никак не касаются. Но сейчас, утягивая брата к прилавку с украшениями, Эрису кажется, что так убьёт двух зайцев сразу. Расправится с делом, что только что себе придумал, и поможет Оруолу отвлечься от всего того, что они обсудили и что вызвало в том столько разных чувств за раз. Да и когда ещё он просто сможет побыть к младшему брату так близко, в столь спокойной обстановке. Всё, что сейчас происходит дома, в любом случае его тоже коснётся. Ведь столько ещё не ясностей в пропаже невесты Амаадона и побеге принца. Эриса никогда от такого в стороне не оставят. Понимая всё это, парень сам собой находит ещё одну довольно вескую причину, по которой сейчас находится в обществе Оруола и вдали от дворца. И может, младшему брату это и не особо надо, но самому Эрису уж очень хочется откреститься от своих обязанностей хотя бы на пару часов и заняться только тем, что действительно хочет только он.              — Что бы ты купил в подарок? — Рассматривая предложенные товары, невзначай интересуется Эрис, пряча руки в карманы брюк. Он замирает на месте, медленно раскачиваясь с носка на пятку, понимая, что мнение Оруола и вправду ему интересно.              — Смотря кому и какой повод, — без особого интереса глядя на безделушки, пожимает плечами Оруол. — А что?              — Допустим, кому-то достаточно важному, чтобы подарок был значимым, — наклоняясь чуть ближе к прилавку, продолжает избегать каких бы то ни было подробностей Эрис. — А повод - благодарность за подаренные эмоции от совместно проведенного времени. Точнее, один из поводов, — хмыкает он.              — Так значит, слухи правдивы? — С хитрым прищуром и играющей на губах улыбкой Оруол поднимает взгляд на старшего брата. — А я то уже предположил, что ты хочешь помирить меня с мамой.              — Какие ещё слухи? — Хмурится Эрис, тут же встречаясь взглядом с Оруолом.              — Что ты опять с кем-то таскаешься. — Пожимает он плечами.        Эрису не понравилась форма, которую избрал Оруол, чтобы рассказать о слухах. Ведь Тарра не та, с которой можно просто таскаться. Есть тысячи других слов, которые можно подобрать, дабы описать, что делает Эрис вместе с ней. но это точно нельзя прировнять к тому, о чём сказал Оруол. Его, кажется, впервые задевает именно эта формулировка. И больше не от того, что она о нём самом. Вдруг захотелось найти того, кто сказал об этом первым, и отрезать язык, дабы остальным не повадно было шептаться о подобном за его спиной.             — И кто на этот раз? — Уже и вовсе отвернувшись от прилавка, скрещивает на груди руки Оруол, довольно улыбаясь.              — Не важно, — закатывает глаза парень решая не особо углубляться в эту тему.              — Как давно? — Не унимается Оруол, пихая брата в плечо.              — Оруол. — Бросая на того раздраженный взгляд, цедит Эрис.              — Что?! — Усмехается брат, будто и не замечает всего недовольства Эриса. — Мне интересно, насколько в этот раз тебя хватит! — Взмахивает он руками. — Как быстро она тебе сдастся и как скоро ты её бросишь. — Беззаботно пожимает он плечами.              — Ничего подобного не происходит. — Фыркает Эрис.              — Тогда чего мы тратим тут время? — Довольно скалясь, склоняет голову на бок Оруол, с прищуром продолжая буравить взглядом старшего брата.              — Я же уже сказал. — Эрис пытается что есть сил сдерживаться, дабы его не ударить. Ведь именно так успокаивать начинавшего бушевать Оруола уже так обыденно, что другого выхода сразу он и не замечает. Но парень лишь сжимает руку в кулак, пытаясь переместить всю свою злость туда, дабы отпустить её после вместе с разжатыми пальцами.              — Делаю предположение на неделю. — Словно и вовсе не слыша Эриса, щёлкает парень пальцами в воздухе, первым отворачиваясь к прилавку.        Эрис издаёт тихий смешок, понимая, что в своих предположениях брат уже ошибся. Ведь Тарра в его жизни уже дольше недели, и всё действительно идёт неплохо. А Оруола, кажется, и вправду увлекло желание найти что-то по-настоящему стоящее. Но вот Эрис уже сомневается в надобности своей просьбы о помощи. Ведь прямо сейчас Оруол делает это не потому, что искренне желает помочь. Его всё это опять забавляет. Для него сейчас происходит всё то, что он сам делает обычно. Игра с чужими сердцами и эмоциями. И может для него все эти предположения о том, насколько хватит Эриса, что-то забавное. Но вот только сам парень от одной лишь мысли о том, что Оруол ненароком может быть прав, приводит в ужас. Он переводит взгляд на прилавок и испытывает сильное желание бросить всё и уйти. Броситься прочь, дабы не стоять на краю этого омута, в который может попасть и не заметить. Пуститься наутёк, пока ещё голова об этом думает, кажется самым верным решением. И писем уже вполне хватает. После них всё точно закончится. Он опять уйдёт первым, но вот только в этот раз по своей собственной воле, а не на поводу у проклятья.             — Нашёл! — С громким хлопком в ладоши выдёргивает из своих внутренний сопротивлений старшего брата Оруол. — Вот это. — Тычет он на брошь в третьем ряду.        Эрис наклоняется, чтобы рассмотреть брошь, и тут же недовольно зыркает на брата, без лишних слов указывая на выбранный им вариант.              — Что? — Прыскает со смеху Оруол. — Имеешь что-то против павлинов? — Оруол поджимает губы в попытки придать своему выражению серьёзное выражение, но, понимая, что брат понял его шутку, не может перестать смеяться.              — Зря я надеялся на твою серьёзность. — Скрещивает руки на груди Эрис.              — А что не так?! — Оруол тянется за брошью в форме павлиньего хвоста. — Ты тот ещё павлин. Сразу будет понятно, от кого подарок, — продолжает развлекаться Оруол, рассматривая поблескивающие на солнце камешки.              — Оруол, я подарю её тебе, чтобы ты всю жизнь помнил, что твой старший брат - павлин.  — Закатывает глаза парень, не желая даже смотреть на протянутую ему брошь.        Парень желает не мешать младшему брату веселиться и решает сам поискать что-то действительно стоящее. Он бегает глазами от одних блестящих камешков к другим, понимая, что ничего ему не приглядывается. Всё будто не то. Эти камни недостаточно блестят. Эти блестят чересчур ярко. Слишком маленькая. Слишком крупная. Кольца. Эрис не припоминает, чтобы видел кольца на пальцах девушки. Не может вспомнить и серёжек.        Эрис хочет преподнести что-то по истине особенное. Что-то близко похожее на то, что он ощущает рядом с ней. Неожиданно приятное. Чтобы вызвало ступор. Перехватило дыхание. Но тут же не желает выделяться. Перестараться не хочет, чтобы не напугать. Ненароком не заставить Тарру не правильно трактовать его подарок. Ни к чему не обязать.              — Оруол. — Вздыхая, вдруг сам окликает парень брата. — А ты когда-нибудь любил? — Склонившись над прилавком, поворачивает Эрис голову к Оруолу.        Эрису показался этот вопрос уместным сейчас. Просто ещё одна возможность узнать брата лучше, пока обстановка располагает. Попытаться отвлечься от суеты, что зарождается в собственной голове.              — Любил ли. — С лёгкой неоднозначной улыбкой тянет парень. — Вполне может быть, — хмыкает он, смотря в пустоту перед собой.              — А она тебя? — Уловив, как быстро младший брат поменялся в лице, прищуривается парень.              — Вполне может быть, — кивает Оруол, возвращаясь к рассматриванию украшений.       Уловив, как Оруол пытается вилять от ответа, Эрис усмехнулся, продолжая пристально наблюдать за братом. Он от чего-то ожидал услышать утвердительное "нет" но никак не попытки не дать точного ответа вовсе. Эрису казалось, что он не может с полной уверенностью ответить, видел ли когда-то брата в окружении какой-то одной девушки, что могла ему нравиться. Оруол всегда был один. На балах и прогулках. Держался в стороне и на любое предложение вместе провести время отвечал отказом. Лишь однажды парень помнит, что дочь Харбора заставила его брата с ней танцевать и на деле тот раз не считает настоящим от того, что на том осеннем балу Рейнари была очень настойчива, будто от его отказа могла зависеть её жизнь. А Оруол согласился только, чтобы после она по скорее вновь оставила его одного. Но вот чтобы Оруол проводил с какой-то девушкой время по своей воле. До момента появления во дворце его безвольных кукол такого точно не случалось. И теперь Эрису стало интересно, когда же он проморгал момент а у брата появилась любовь.             — Познакомишь? — Будто невзначай интересуется Эрис, делая вид, что рассматривает украшения, пока сам то и дело кидает взгляды на брата, наблюдая за его реакцией.             — С кем? — Взгляд Оруола всё также направлен на прилавок, но Эрис замечает, как на скуле заиграл мускул из-за сжимающихся зубов.              — С той, что, вполне вероятно, в тебя влюблена, — хмыкает Эрис, видя, как хаотично дёрнулась рука младшего брата, стоило ему потянуться за комплектом серёжек и резко переключиться на лежавшую рядом подвеску.              — Мало вероятно, — Оруол снова меняет свой выбор, вместо подвески выцепляя пальцами из общей кучки шпильку для волос. — Вот, — тянет он её Эрису, по-прежнему на него не смотря. — Думаю, это подойдёт.        Эрис переводит взгляд на шпильку, украшенную мелкими цветочками, и невольно хмыкает, видя, что камни, служащие серединой каждому распустившемуся бутончику, бирюзовые. В точности как её глаза. А Ведь Оруол выбирал наугад. Вероятнее всего, просто для того, чтобы отвлечь брата от завязывающегося допроса. Выбрал, не задумываясь о том, что прямо сейчас попал точно в цель. Это было то, что нужно. Не слишком большая, как брошь, и не такая блёклая, как та подвеска, что в руки чуть не взял младший брат.             — Думаю, ты прав. — С лёгкой улыбкой забирает Эрис из ладони брата шпильку, рассматривая цветочки.              — Покупай и пошли, — вздыхает Оруол, пряча руки в карманы брюк. — Я уже спёкся тут, — отворачивается он, опираясь поясницей на край деревянного прилавка.        Стоило затронуть тему, которую Оруол считает личной Эрис сразу же заметил, как брат опять поменялся. Холодный и отстраненный. Он снова вырыл ров между ними, напихав туда кольев. Не перепрыгнуть, не обойти. Младший брат явно не желал впускать в свой мир кого-то третьего. Эрису не было там места, как бы хорошо сегодня они не вели себя друг с другом. Этот факт огорчал старшего брата.       Когда всё пошло не так? В какой день и час Оруол оттолкнул его от себя? И почему это Эрис тоже смог упустить? Как построить мост там, где второй берег напрочь отсутствует? Эрис протягивает пару золотых монет купцу, не сводя глаз с Оруола, который отвлечённо рассматривает улицу и снова желает влезть в его голову. Ведь если бы Оруол только обернулся. Так близко стоящий и такой далёкий одновременно. Если бы понял, что он ему не враг. Позволил бы приблизиться. Эрис бы доказал, что не желает вредить. Не желает причинять боли. Он ведь, возможно, единственный, кто остался у него. Даже если Оруол думает иначе, Эрис хочет показать ему обратное.       Осторожно завёрнутую в ткань шпильку парень прячет в нагрудный карман, боясь, что в кармане брюк может её потерять, и касается плеча отстранённого брата, желая привлечь его внимание. Оруол отдёргивает плечо, отталкиваясь от прилавка, и молча кивает в сторону дороги, ведущей обратно во дворец. И Эрис с ним без слов соглашается. Он негромко вздыхает, понимая, что теперь все возможные для разговоров закончились. Сейчас Оруол вряд ли хоть одну поддержит, даже если он попытается.             — Подожди, — вдруг замирает Эрис на месте.              — Ну что ещё? — С недовольством стонет Оруол, закатывая глаза, оборачиваясь к брату.              — Я сейчас, — с хитрой улыбкой пятится он назад, подмигивая Оруолу. — Секунда.               — Я уйду без тебя! — Видя, как парень отходит обратно к прилавку прикрикивает ему вслед Оруол, снова закатив глаза.        Эрис лишь машет на него рукой, отворачиваясь обратно к торговцу и указывая на товар. Не тратя много времени, парень снова вынимает из кармана монеты и поторапливает торговца с упаковкой только что приобретённого им украшения. Может, говорить с Оруол не так уж и просто. Доказать ему свою верность ещё сложнее. Но вот Эрис вдруг понял, что не обязательно всё это делать на словах. Пусть они самые в мире правдивые слова не всегда могут передать то, что желает донести тот, кто их произносит. И благо, в их мире по-прежнему существует что-то дороже слов. Поступки. Такие же искренние и чистые. И могут донести порой даже больше, чем разговор.       Парень возвращается к брату с довольной улыбкой и надеждой в сердце, что прямо сейчас Оруол не выбросит протянутый ему свёрток, даже не удосужившись его развернуть. Брат может учудить что-то подобное, и Эрис уже пытается не огорчать себя завышенными ожиданиями пока Оруол, округлив глаза, хлопает чёрными ресницами, смотря на раскрытую ладонь старшего брата.             — Для той, что, вероятнее всего, отдала тебе своё сердце, — с тёплой улыбкой тихо произносит Эрис, настойчивее протягивая брату подарок. — Не знаю, делал ли ты что-то подобное до этого. Но если нет, предлагаю начать сегодня.        Оруол осторожно забирает свёрток, будто тот способен его обжечь, и поднимает глаза к брату, невольно сглатывая. Он смотрит в его блестящие медовые глаза, не моргая, и замирает на месте, так и не донеся сжатую в кулак руку до кармана. Мотив поступка Эриса от чего-то не кажется подозрительным. Или же настолько глубоко скрыт, что у Оруола просто не получается его понять. Он ведь даже не дал брату точного ответа о том, занято его сердце или свободно. Ничего вообще не хотел бы ему рассказывать, боясь стать уязвимее в его глазах. И уж никак не смел ожидать, что старший брат, вместо того, чтобы над ним просто посмеяться, не зная точного ответа, сделает что-то подобное. Может, он мог делать так для Амаадона или не особо общительного Кирата. Но чтоб для него? После всего того, что с ними случалось.       Оруолу вдруг захотелось наброситься на старшего брата. Побить прямо здесь. Только бы он прекратил так улыбаться. Кто он такой, чтобы лезть в его сердце? С чего решил, что может вести себя так, как повёл сейчас? И почему думает, что они вообще могут быть настолько близки, чтобы от его имени иметь право дарить подарки его женщине. То, что Оруол сделал ему одолжение пойти выбирать подарок его недельному увлечению, ничего не значит. Они не стали самими близкими в мире родственниками после этого. Забыли всю причинённую друг другу боль. Так почему Эрис пытается делать именно что-то подобное?             — Не надо, — Оруол протягивает сжатый кулак обратно старшему брату, надеясь на то, что тот без препятствий протянет ему свою руку и заберёт ненужный подарок. — Я не просил, — огрызается он, решая напомнить мелочь, о которой Эрис смел себе позабыть.              — Я знаю, — кивает Эрис, осторожно отталкивая от себя руку брата. — Просто хочу, чтобы этот день был хорошим не только для меня.        Оруол хмурит брови, уже готовый и вправду его ударить. Но что-то его останавливает. Что-то колющее в груди не даёт разжать кулак со свёртком и выбросить его, продемонстрировав брату, что он ошибся, посчитав это уместным. Он снова обращает взор к глазам напротив, поджимая губы. Гадёныш. Поганый гадёныш. Лыбится так, словно считает во всём себя правым. Будто понимает, куда пытается влезть со своей напыщенной добротой. Лучше бы он ненавидел его также сильно, как Оруол ненавидит Амаадона. Так ему было бы проще бороться со старшим братом. Исключить из жизни всё общее прошлое и хорошие воспоминания, с ним связанные. Так было бы проще плюнуть ему прямо сейчас в лицо. Но Оруол понимает, что не может. Не может, потому что это Эрис, а не Амаадон. Тот самый Эрис, с которым они вылавливали змею. Тот, с которым они вместе сбегали с важных отцовских мероприятий, считая себя достаточно взрослыми, дабы самостоятельно решать, как проводить те ночи, а не быть под вечным контролем. Это Эрис помог ему в тот проклятый день, когда, упав с коня, он перебил себе позвоночник. Если бы тогда Эрис испугался и просто сбежал, Оруол бы не то, что сейчас мог стоять на свих двоих, он бы вряд ли был жив. Это тот долг, про который младший брат предпочитает забыть. Плату за него он вряд ли когда-то вернёт. Он даже слов благодарности Эрису не выражал, когда снова смог ходить. Ему было стыдно смотреть брату в глаза. Ведь Оруол понимает, что сам бы, скорее всего, и вправду просто сбежал. И вероятнее всего, мать бы его за это похвалила. Ибо умри Эрис, проблем бы стало меньше. Так его всегда Асана учила. И маленький Оруол слепо ей верил. Ей одной. Но вот, несмотря на всё, Эрис будто и вправду забыл. Он не напоминает о спасённой жизни. Не кичится этим. Словно тот его крик о помощи - само собой разумеющееся. И сейчас ведёт себя также. Вгоняет в неоплатные долги. Проявляет свою доброту там, где не просят.              — Спасибо. — Потупив взор, тихо шепчет Оруол, ломаясь, и пряча подарок в карман брюк.

***

Дорогая Тарра.       Я, как и всегда, ничего не могу сказать. Порой совсем не понимаю, для чего снова и снова сажусь за эти письма. Нет, конечно, я помню, что пообещал. Но как писать о том, о чём нельзя? О чём мне вообще можно писать? Ты не просила чего-то определённого, и я запутался.        Ты не ответила ещё не на одно из прошлых писем. Хоть и времени прошло мало. Может, ты их даже ещё не прочла, в чём я, правда, сомневаюсь. И не то, чтобы я расстроен. Может немного. Но скоро я начну тебя умолять написать мне в ответ, если ты не соизволишь сама. Потому что чувствую себя ужасно одиноко. Будто пишу в пустоту. И как прикажешь мне быть? Просто скажи, и я сделаю. Одной строчкой. Дай знать, что прочла это. Иначе мне придётся надеть ту зелёную ужасную рубаху. Это не угроза. Всего-лишь предупреждение. Но я надену.        Прости. Слова сами из меня рвутся наружу. Я боюсь твоего отца. Это его вино заставляет меня сейчас смотреть, как расплываются буквы перед глазами. Может, я просто сожгу это письмо? Пропущу день или два, пока не приду в себя, и только потом напишу. Или просто запечатаю этот конверт, а на утро забуду, что вообще написал. Хотя за окном и так уже рассвет. На какое утро мне нужно забыть всё это? Если я не смогу, пообещай сжечь это письмо сама. Оно жалкое. Или я. Да и вообще, не читай. Я просто отправлю, потому что должен. Не люблю быть в долгах. И, кажется, начинаю ненавидеть твоё молчание. 

      Эрис.