Где лепестки поют

Sam Kim — Love me like that Сколько музыку для будильника ни выбирай, она всё равно раздражать будет. Намджун привык, что его сон рассеивали поцелуи, объятия и прочие нежности, и успел позабыть эту народную мудрость. С сокрушенным вздохом Ким вытянул руку и стал водить по тумбочке с закрытыми глазами. Раздался грохот и возмущенное мяуканье. Намджун испуганно распахнул глаза. Смартфон лежал на полу и осуждающе смотрел на своего владельца треснутым экраном. Домашние сланцы странно блестели и пахли. Кот Чонгука, Сапфир — такой же пушистый и крошечный, как свой хозяин — обожал в них спать. Когда на него свалилась бомба в виде телефона, кот, очевидно, не сдержался от того, чтобы их пометить. Мужчина перевернулся на спину, морща лицо и мысленно добавляя в список ближайших покупок телефон и сланцы. Ещё недели две назад он проснулся от узоров, которые пальцы Чонгука рисовали на его спине под футболкой, а теперь… Другая половина кровати была холодной. Одеяло небрежно откинуто. Ночная маска с Пикачу свисала с края. Намджун вжался лицом в соседнюю подушку, вдыхая родной аромат. Сышались нотки миндаля — от шампуня Чонгука, и ежевики — от парфюма, но естественный запах парня перекрывал их. Как же Намджун скучал по нему. Поначалу настигала жгучая злость, совсем не помогавшая сосредоточиться на заседаниях в министерстве и грозившая вылиться на ни в чем не повинного, но очень увлеченного младшего. Теперь осталась лишь тоска, тянувшая на дно фрустрации камнем. Чонгук учился в магистратуре на журналиста и вместе с Тэхёном готовил масштабное расследование, ради которого носился по городу угорелым кроликом и… не то чтобы пренебрегал своим парнем, но уделял ему максимально мало внимания. Намджуна посетила мысль попросить Чона сбавить обороты, но он шарахнулся от неё как черт от ладана. Разве страсть Чонгука к своему делу — не одна из прекраснейших черт его личности? Разве Чон не поддерживал самого Намджуна в стремлении попасть в кабинет министров? Ким частенько тогда возвращался с совещаний под утро, и Чонгук упрекал его лишь в том, что старший не брал с собой чего-нибудь перекусить. Чонгук, что немало важно, поборол свое предвзятое отношение ко всем политикам, приняв, что есть и те, кто действительно хочет улучшить положение людей. Вроде Намджуна. Разве, в конце концов, не благодаря журналистике они познакомились и полюбили друг друга? Воспоминание о том дне вызвало первую за утро улыбку Намджуна. Его крольчонок так волновался перед интервью, где должен был опросить кандидатов в правительство. Это была часть его практики на четвертом курсе университета. Разговор получился взбудораженным и скомканным, но глаза Чонгука горели счастьем на всём его протяжении. Он чувствовал себя таким взрослым и важным, что от восторга хотел прыгать, размахивая в воздухе именным бейджиком. Когда возникало неловкое молчание, энергичный маленький журналист с серьезным видом перебирал бумаги с заготовками, выглядя до невозможного мило. Намджун не удержался и после интервью нашел Чонгука, чтобы угостить кофе. Кстати, о кофе. Почему чувствуется его аромат? Для горничной слишком рано. Монсо предупредил бы о своем приходе, как минимум скинув Намджуна с кровати и начав свою любимую лекцию «Была бы моя воля, хер бы тебе отрезал, чтобы ни на что не отвлекался». За такое Чонгук обычно бросал в секретаря подушку или что потяжелее, приправляя действие парой грязных ругательств. Оскорбленный Монсо выходил из спальни, шагая на кухню особняка со злорадным хихиканьем. Он называл это «держать подопечного в тонусе», хотя по мнению Чонгука его девизом скорее было «сделал гадость — сердцу радость». — Терпеть его не могу, — сказал Чон однажды. — Мелочный узколобый кретин с садистскими замашками. — Однако он запомнил, когда у Сапфира день рождения, и даже подарил когтеточку. Помнишь? — Меня этим не умаслить! Они сидели на кровати лицом к лицу, обвив друг друга ногами. Намджун успокаивающе поглаживал чужие лодыжки, заведя руки назад, и целовал Чонгука в шею. Временами надавливал языком на чувствительное место, где бил пульс, и Чон покрывался мурашками от удовольствия. Лекарство от гнева сработало безупречно. Младший вздохнул и обнял мужчину, благодарно прислонившись лбом к его плечу. — Как ты только выносишь его выходки… Намджун задумчиво промычал. — Монсо взял меня под свое крыло. Он был своим человеком в министерстве задолго до того, как я окончил университет. Если я вдруг накосячу, спрашивать будут с него, и его желание контролировать меня объяснимо. Знаешь… Он хотел, чтобы я расстался с тобой в самом начале. Чонгук вскинул голову. Огромные глаза смотрели испуганно. — И что ты ответил? — А непонятно? — прыснул Намджун. Он наклонился в ожидании поцелуя, но Чонгук не спешил идти навстречу. Тогда Ким прижался губами к его нахмуренному лбу, стараясь расслабить встревоженного парня. — В чем дело, счастье мое? Щеки тронул румянец. Чонгук смущенно заправил прядь за ухо и облизал губы, стараясь скрыть улыбку. Он всегда так реагировал. Стоило Намджуну мило его назвать или открыто заговорить о своих чувствах, как двадцати четырехлетний парень испарялся, оставляя вместо себя маленького глупого кролика. Глупого — потому что за год отношений так и не осознал простую истину: Намджун его любит. Искренне, самозабвенно и невозможно сильно. — Я не знал, что приношу тебе неприятности. Монсо ведь не уволит тебя, если будет недоволен? — Уволить меня может только главный министр, — помотал головой Ким. — Монсо при плохом исходе только лишит меня покровительства. Он этого не сделал, как видишь, значит, всё в порядке. Но даже если это случится, это будет неважно, ясно? — Намджун взял лицо младшего в ладони и трепетно провел по щекам большими пальцами. — Ничто не заставит меня от тебя отказаться. Все неприятности — от работы, прессы, общества, Монсо, но не от тебя. Ты в мою жизнь приносишь только самое прекрасное, ангел. Тут Чонгук уже не смог оставить Намджуна без поцелуев, которые (совершенно случайно) перешли в жаркий утренний секс, полностью смывший из мыслей вредного министра. Ох. Лучше бы Ким не вспоминал этого. От желания прижать к себе возлюбленного хотелось выть и плакать. Вернемся к кофе. Если он был приготовлен не горничной и не Монсо, то… Намджун вскочил с постели и как ошпаренный побежал на первый этаж, роняя всё на своем пути. На кухне, на фоне цветущего весеннего сада, видного из панорамных окон, Чонгук сидел перед ноутбуком, обставленный со всех сторон кружками. Из той, что стояла ближе всего, поднимался пар. Парень разговаривал по телефону, зажав тот между ухом и плечом, и печатал что-то в режиме торнадо. Чонгук дома? Намджуну это мерещится? Ким вскинул голову и прошептал «спасибо, спасибо, спасибо». Телефон разбился, кот нассал в тапки, но всё это такая ерунда теперь. Когда Чонгук рядом, плохое просто исчезает. — Ага… Ага… Да, я записал. Пришлешь мне фотографии? Тэ, да нахуй качество! Обойдемся без твоих фильтров с бабочками. Из телефона послышались громкие причитания Тэхена, чьи селфи, как правило, выглядели красочнее сада Намджуна. Чонгук засмеялся и зарылся пальцами в волосы. Подушечки уже, наверное, стер от печатания. — Хорошо… Да, господин репортер, я подожду, и я сожалею о своих словах… Блять, ты еще запусти кампанию «Фильтры с бабочками matter!» Посмеявшись с другом, Чонгук отложил телефон, прикрыл глаза и лег на стол, глубоко-глубоко вздыхая. Кто-то положил руки ему на плечи и поцеловал в затылок. — В твоем расписании найдется минутка для вафлей с сиропом? — прошептали на ушко. Чонгук расплылся в улыбке. — Целых сорок минуток. Скажи спасибо Тэхену.