Камасутра

В помещении темно и душно. Воняет пивом, едким табаком и женскими духами. Где-то поблизости, за дверью, кажется, гремит кальянный реп, в котором теряются обрывки девичьего смеха. Бывают такие моменты, когда фразеологизмы ощущаются особо яро и остро, как, например, сейчас ощущается фраза «словно камазом переехало». В голове, словно раздувается и пульсирует воздушный шар, стремясь выбраться на волю из этой чахлой безмозглой черепной коробки. Внутри его горла похлеще, чем в пустыне Сахаре. Всё ощущается слишком мерзотно: вспоминается школа, мигрени и вписки, когда его спаивали одноклассники, и на следующее утро было целым испытанием не блевануть, успев добежать до туалета. И сейчас он как будто попал в прошлое, на одну из таких вписок, только вместо прежнего былого озорства, в животе начинает помышлять легкая тревога и нарастающая паника. Парень чудом, трудом и удачей смог принять вертикальное положение, на отклик чему его голова предательски закружилась, вызывая тошноту. Он сглатывает, отяжелевшая голова опускается на дрожащие ладони, тревожные пальцы силятся успокоить непослушную шевелюру. Где он? Почему ему так плохо? Откуда на локте засохшая кровь? Это явно не его квартира, не его однокурсников и, тем более, не его друзей. Ржавые шестеренки молодой головы отказываются работать. Однако сейчас, как снег на голову, на него падает воспоминание, его последнее воспоминание перед тем, как он проснулся: Поздний вечер… Он на Думской… Музыка… Попрошайки в костюмах коней… Пьяные… Он пытается скрыться от кого-то в толпе… Затем…затем он куда-то сворачивает и бежит. Это погоня. Его преследуют несколько мужчин… Люди будто испарились… Потом вонючий закоулок…а потом… потом удар в живот…потом он катается по асфальту…потом его держат…потом шприц…а дальше…дальше он просыпается здесь. Юношу окатил холодный пот, кожу оккупировала орда мурашек. «Господи, помоги». Сердце долбится из угла в угол, как будто он выпил смертельную дозу энергетиков. Он сам виноват! Сам виноват, что вляпался в это! Сам виноват, что обманул! Страх за себя подавляется страхом за других, за маму и за сестрёнок. Его разум стремительно пленит паника и ужас. Парень вскакивает и сразу его лицо искривляется от боли в ноге. Но даже боль сейчас теряет вес. Он распахивает шторы – за окном тьма и ни души. Дергает ручку – не поддается. Окно не выбьешь – пластиковое. Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, чёрт… Он в тупике. На глазах слезы. В руках дрожь. Юноша, вот-вот готовый и желавший бы сию минуту свалиться в обморок, сползает по стене на пол. Пялится в одну точку, как сумасшедший. Его организм, органы чувств заработали так, как не работали никогда. Поэтому именно сейчас он умудрился услышать, сквозь хохот и музыку, тяжелые мужские шаги, явно направляющиеся в эту комнату. Он не ошибся. В замок чьими-то грубыми руками всовывается ключик, и через некоторое время дверь приоткрывается. Мужская мясистая рожа, лет сорока, ныряет в комнату. За рожей вплывает подкаченное, огромное (относительно пленника) тело. Коморку озаряет свет, от чего пленник морщит нос и исподлобья, по-злому ядовито глядит на этого мужика. – Очнулся, – прошептал себе под нос мужчина, – вставай, малой. Слова не кажутся агрессивными или каким-то такими, на которые стоит обижаться. Но, тем не менее, при всем осознании своего положения, парень не сразу встает, хотя бы из-за усилившегося головокружения, вкупе с головной болью и пострадавшей ногой. Тогда-то мужчина делает шаг в сторону пленника и говорит уже не таким простодушным тоном: – Вставай, пацан, не слышишь? – его потная широченная ладонь с легкостью окольцовывает тонкое запястье мальчишки, который спортом-то только на физкультуре в начальной школе занимался. – Встаю! – прошипел юноша, недобро зыркая на мужика и мгновенно оказываясь на ногах, изо всех сил стараясь не показывать недугов, гордо выпрямился. Мужчина насмешливо хмыкнул, осматривая парня с ног до головы, особое внимание уделяя нижней части. – А ты не из робких. – гадкой интонацией, от которой мальчику захотелось сморщится, произнес мужчина. – На выход. – Его грязная лапа опять прикасается к молодому телу, но теперь она сжимает плечо, видимо для того, чтобы пленник не убежал. Теперь голубая футболка парня будет хранить противные отпечатки запаха сигарет. В этот момент студент вспоминает все надписи, по типу импотенции, и картинки, по типу черных легких, на пачках отцовских сигарет, которые раньше постоянно валялись на полу в туалете. Темпом своих действий мальчик подстраивается под темп мужчины, чтобы тот его не подгонял или, наоборот, чтобы не сжимал его плечи и руки, приостанавливая. Они выходят из комнаты. Это квартира. Обычная квартира, однако девушки в коридоре, чей смех он слышал, когда находился в комнате, отнюдь не порядочные студенточки, оказавшиеся на вписке. Эти женщины…они…они странные…одеты чересчур откровенно… Нет, он никогда не придерживался чего-то вроде «сама спровоцировала» или «девушки должны одеваться скромно». Нет, совсем нет. Однако эти девушки…они в нижнем белье. И эти мадам явно пьяны. По крайне мере, парень очень надеется, что они только пьяны. Мальчик неосознанно пялится на них, раскрыв рот, а они его словно и не замечают, танцуя в сером дыму сигарет. Они словно вообще ничего не замечают. Зато его сопроводитель сразу замечает смущенный взгляд парня и подталкивает его. Положив ладонь на спину, молча ведет юношу вперед, огибая обнаженные тела. Они выходят в тамбур, останавливаются возле второй квартиры, там мужчина особенно сильно сжимает руку студента. Мужчина копошиться в кармане, вынимает связку брякающих ключей. Дверь беззвучно отворяется и первым делом на парня нападет очередное мутное облако табачного дыма. В этой квартире не так шумно, как в первой, однако страх предпочитает душить в тишине. Его подводят к закрытой двери, за которой слышится мужской приглушенный смех. Он смирился со всем, что его ждёт и может ожидать. Мужик стучится, смех замолкает, затем низкий и, на удивление, приятный голос приглашает войти. Сопроводитель впускает внутрь парня, а сам удаляется. Вот она, Смерть

***

– Ну здравствуй, Коля, – прямо перед Колей, на другом конце стола, восседает мужчина аристократичной наружности: смоленые шелковые волосы до плеч, как у людей из рекламы шампуней, бледный, как настоящий вампир, худой, и к тому же синеглазый. Этот человек совсем не вписывается в обстановку сего дома. Ему бы в замке жить, где-нибудь в каком-нибудь Букингемском дворце, а не в этой дряхлой прокуренной питерской (Коля очень на это надеется) квартире заседать. Николай не сразу замечает, что нагло пялится на черноволосого, не сразу замечает присутствие других мужчин: пухленького мужичка с картами в руках и перебинтованного седовласого парня, недовольно смотрящего на Колю. Коля не сразу замечает вино и бокалы, стоящие на столе. Не сразу замечает карты в руках того самого обворожительного синеглазого мужчины. И не сразу замечает, что все, присутствующие в этой комнате с тусклым светом и закрытыми окнами, смотрят на него. Мальчик сталкивается с острым взглядом черноволосого и безотчетно краснеет. Губы мужчины превращаются в снисходительную улыбку. – Не стесняйтесь, Коля, вы можете присесть, – Коля слегка удивлён тем, как быстро незнакомец перешёл на «вы», но несмотря ни на что он садится на свободный стул, ближе всех находившийся к двери, загнанно буравит взглядом стол. – Ну, что же вы такой напуганный, Николай? – брюнет деликатно улыбнулся. Коля только сильнее съёжился и пожал плечами, продолжая изучать скатерть. – Так и будем молчать? – голос мужчины звучит тепло и даже, в какой-то мере, успокаивающе, – Ах, я ведь не представился! Меня зовут Фёдор. Отчество и Фамилия особой важности не несут – он вальяжно взвалил одно острое колена на другое и малость склонил голову вбок, изучая мальчишку. Коля молчит. Молчит даже не из принципа, страха или обиды, а только из-за того, что не знает, что сказать. – Может быть, ты хочешь выпить? – опять он переходит на «ты». – Вино, пиво, водка, чистый спирт – все, чего пожелает мой гость. Николай мельком глядит на мужчин, сидячих по сторонам от него, и робко пожимает плечами, качает головой. – Я…не пью, – не сказать, что Коля соврал, нет, Коля пьет только тогда, когда предложат. Настойчиво предложат. А всё остальное время Коля уверенно вытягивает ладонь вперёд и говорит всякому алкоголю твёрдое «нет». – Не пьешь, значит… – мужчина призадумался – правильно делаешь, in aqua sanitas – он окунает верхнюю губу в бокал, вкушая сладость пощипывания истерзанных своими же зубами уст. Пухлый заметно ухмыльнулся, едва сдерживая смешок, на что мгновенно получил строгий взгляд черноволосого, в придачу с осуждающим зырком седовласого. Ситуация, вернее, иллюзия хоть какого-то контроля над ситуацией окончательно вышла из мальчишечьих рук. Эти люди явно издеваются над его положением, если не над ним самим – так думает Николай, от негодования прикусывая нижнюю губу. Нельзя показывать страх. – Зачем я здесь? – слова, которые должны были звучать уверенно и ровно, звучат зашуганно и отрывчато. И Коля это понимает, и это его искусно укалывает прямо в самолюбие. Однако парень в отместку гордо поднимает голову и величаво расправляет плечи, приказывая всем внутренним тварям заглохнуть. Густые Фёдоровы брови манерно приподнялись, а уста, отравленные вином, неторопливо поползли в разные стороны, уступая обозрение белоснежным зубам, застенчиво прикрытых тонкими губами. – Зачем?.. Если ты всерьез задаешь этот вопрос в нынешнем своем положении, то ты, Коля, либо смельчак, либо дурак. В нашем случае, видимо, последнее. – Коля, несколько оскорбленный словами этого господина, уже собирался раскрыть рот, чтобы возразить, как тот продолжил – Ты ведь уже понял, почему ты здесь? Николай смутился. На его бледных от страха, по-молодецки пухловатых щеках выступил легкий румянец. Он кивает, стыдливо опуская глаза. – Славно. Тогда теперь я задам тебе вопрос: насколько тебе, Коля, дорого здоровье твоей матери и маленьких сестричек? Николай оторопел. В мгновение ока все его внутренние органы переплетаются в огромный и крепкий узел настоящего ужаса, наряду с паникой и потрясывающимися обмерзшими ладонями. Глаза его, один блеклый, едва ли не прозрачный, второй изумрудный, похожий на молюсенький камешек с кольца матери, казалось, покинула жизнь. – Ты что с ними сделал, блять?! – вот теперь все внутренние твари, страхи за себя убиты окончательно всего лишь одной фразой, слетевших с губ черноволосого мерзавца. – Что с ними?! – он подскочил со стула, намереваясь швырнуть что-нибудь в брюнета или зарядить ему по носу, как две его подстилки (так Николай прозвал мужчин в порыве гнева) синхронно подняли задницы с насиженных стульев и силой усадили студента на место, который одними глазами уже раз тысячу навлек проклятия на синеглазого. – Как мы заговорили! – восхищенно протянул Фёдор и едва слышно засмеялся в кулак – Можешь не беспокоиться – сейчас с ними всё в порядке. – Зачем тебе они?! Это я во всем виноват, их не трожь! – блондин сжал кулаки в немой попытке скрыть выступающие слезы бессилия и страха за родных – Не трогай! Не смей их трогать…пожалуйста. – Так ты уже понял, почему ты здесь? – брюнет хмыкнул, наблюдая за грядущей истерикой мальчика. Коля, шмыгая носом и поджимая губы, активно закивал космами, выдавливая тихое «понял». – Раз так, то, верно, тебе не составит труда объяснить ситуацию и объяснить свои действия, ставшие причиной твоего нахождения в нашем теплом кругу, – сцепленные пальцы прогибаются под тяжестью Фёдорова подбородка. Его глаза, обмоченные интригой и настоящим злорадством, ловят беглый взгляд мальчишки. – ну же, публика ждёт. – Он мельком глядит на затихших коллег, сидящих по разные стороны. Несмотря на отвращение, боль и некоторое унижение, Коля берётся за повествование, опустив красные глаза в стол: – Я... – он затих – я кинул магазин. Я работал курьером и кинул магазин, – речь резкая и быстрая – потому что…мгх, из-за денег, чтобы продать самому и заработать больше, оплатить обучение и помочь маме. Если честно, Фёдор ожидал более длинной и интересной истории, с неожиданными сюжетными поворотами и заковыристыми литературными тропами, сочиненными такими же людьми, сидевшими перед ним, как сейчас Коля. Хотя, чего он мог ожидать от мальчишки, которому едва восемнадцать стукнуло… Здесь, конечно, нередко бывают провинившиеся студенты, но в сравнении с ними, Николай действительно маленький несмышлёный мальчик. – Безусловна, твоя причина достойна похвалы, но ты ведь не думал, что останешься безнаказанным? – брюнет склоняет голову вбок, заинтересованно наблюдает. Коля поджимает покинутые кровью губы и вертит головой. – Всё, что угодно, пожалуйста, только не трогайте моих близких, – шепчет парень. Его цветные глаза, зашторенные светлой неряшливой челкой, впервые за этот час выглядят умоляющими. И Фёдор их находит в красно-бледном лице под веером волос. – Не трогать? Хм…хочешь самостоятельно поплатиться за свои ошибки? М…дай-ка подумать… – в наигранной задумчивости Фёдор прикладывает пальцы к губам и нахмуривает брови, – парни! Эти двоя встают, как по команде и меньше, чем через секунду избавляют комнату от себя, захлопнув дверь, даже не оглянувшись напоследок, правда, Коля и не смотрел на них. – Знаешь, Гоголь, тебе даже повезло, что попал ты именно ко мне. Тебе известно, что происходят с такими же кидалами в Мексике? Им отрезают конечности, – Фёдор на миг останавливается, видя в который раз бледнеющее лицо студента, – но я могу предложить тебе альтернативу, – Колины глаза загораются надеждой – резать его не будут – тебе о чём-нибудь говорит слово «Камасутра»?