Камасутра

– Кама… – он бестолково повторяет за Фёдором, обрываясь на середине, остолбеневши выпучив расписные, с бордовым от слёз отливом, глазёнки, немо пялится на едкую лыбу мужчины, отказываясь фильтровать сказанное им название. – Сутра, – продолжает за студента брюнет, солидно откидываясь на спинку стула. – Вижу, ты уже знаешь, что это такое. Объяснять не стоит, – он затихает, а затем резко и насмешливо вынуждает мальчишку смутиться – или стоит?! Парень замотал вихрами, мельтеша отказами, на что мужчина беспечно хохотнул, и от чего мальчик на секунду расслабился, пока Фёдор не напустил серьёзной жеманности. – Тогда ты, верно, догадался, почему я задал тебе такой вопрос? – правая бровь прогибается под тяжестью высокого лба, а левая встаёт на дыбы. Зрачки насмешливо сузились, вперившись в Николая. Иногда действительно кажется, что счастье – в незнании. Коля это ощущает действительно ярко, не только потому что в данный несколько секунд все его нервы бьются в конвульсиях и отплясывают корриду, но ещё и потому что внутренний художник отчаянно брызжет кистью по холсту, намалевывая сюжеты похлеще Иеронима Босха, с его (Николаем) личным участием. Каким бы любителем искусства не был Коля, он замечательно понимает, что такое гуманитарное ремесло – страшная сила, тому подтверждение его онемевший язык и подскочившее в горячке давление. Он мотнул головой в неопределенном жесте и шевельнул плечами, отчего подпрыгнула коса, стекая вдоль околеснившегося позвоночника. – И как мне это расценивать? – заговорщенски улыбнулся Фёдор, сцепив обтянутые кожей кости домиком. – Перестаньте, пожалуйста, – прошептал белобрысый в стол, спасаясь в нём от синих глаз. – Быть по сему, окончу инквизиторство, – веки брюнета устало опустились – времени у меня, всё-таки, не вагон – дела, сам понимаешь, – поэтому скажу кратко... – Фёдор резко обрывается, обдумывая наиболее подходящую формулировку. – ты будешь...м...своего рода...хастлером, – Он ловит сбитый с толку взгляд парня, из-за чего быстро поясняет – если по-простому, ты будешь отрабатывать своим юным телом. И не один раз. Безвыходность. Она словно проштамповала взгляд – не тот взгляд, который означает пустое действие, а взгляд который имеет жизнь, когда объект, который ему подлежит, наполняется чем-то, содержащимся в глазах смотрящего, что-то, что имеет какую-то весомую, хоть и невидимую силу, что-то, что делает человека человеком, а не бездушной грудой мяса и костей. Это иногда называют восприятием, вроде бы. Но всё же где-то в глубине глаз, в какой-то из тёмных крапинок светлячком порхало зёрнышко надежды, присущее юношескому сердцу. – Не один?.. – опешил студент, растерянно вылупив глаза. – Не один. Я не просто так спросил тебя конкретно о Камасутре вместо, например, определения проституции. Ты всё-таки не понял? – Коля многозначительно пожимает плечами, в очередной раз краснея, однако ныне не так яростно, отчего брюнет поджимает губы – Из неё мы возьмём практическую часть, позы, а также будем черпать, так скажем, хах, вдохновение на новые. Сколько их там?... – Фёдор отвёл глаза в сторону, пытаясь вспомнить, – Признаюсь честно, я не большой знаток данной книги, однако, кажется, поз там около шестидесяти четырех, при том, что львиная доля этих поз с трудом выполнима, тем более партнёрам одного пола. В общем, ни на одном, ни на двух, и даже не на трёх половых актах мы не закончим. Николай молчит. Молчит, на удивление, тихо, нежели в предыдущие громогласные моменты молчания, когда за сомкнутыми бетонной крепостью зубами хлестали потоки эмоций, а немногочисленные вены на руках превращались в ветвистые рельефы с закипающей кровью внутри. – Ты согласен на это? – чуть погодя, Фёдор заинтересованно вглядывается в физиономию парня, уже предугадывая ответ. Я... – альтернативный вариант наказания без всяких сомнений отпугивал Николая, хотя это даже мягко сказано – Колю едва ли не выворачивало от отвращения. Даже не из-за того, что он старался свято верить в свою "натуральность", а из-за собственного бессилия, из-за того, что по его дурости могут пострадать родные. Есть и другой вариант наказания, более общепринятый, о котором Фёдор доселе упомянул – дать конечность на отсечение. Коля до жути боялся боли, а от крови его временами тошнило. Поэтому каким бы ни был грязным, мерзким и унизительным вариант, придуманный брюнетом, – он наиболее выгодный. Всего лишь нужно переступить через собственные принципы и убеждения, а также прогибаться под взрослым мужиком, из-за которого он может потерять единственное ценное, что имеет. Но Коля сам в этом виноват и вину свою он полностью осознает – я согласен. – Славно, – мужчина, видимо, расслабился: уголки губ неспешно поплыли в стороны, веки навесом укрыли зеницы, плечи осоловело выдохнули. – в таком случае, нам просто необходимо выпить. Одним широким движением Фёдор нерасторопно вышагивает из-за стола, тряхнув плечами, он авантажно, в один шаг оказывается у лакированного пожухлого серванта, откуда, на долю секунды задумавшись, достает тонконогий бокал, который в то же мгновение звонко предстает перед обескураженным Николаем. Тонкими пальцами брюнет обхватывает на треть опустошенную бутылку, деликатно, по-барменски, в два счёта до середины наполняет бокал парня, затем подливает себе. Фёдор садится на стул, покачивая бокалом и меланхолично наблюдая за тем, как вино омывает хрусталь. Сквозь прозрачные стенки он рассматривает расплывчатое лицо белобрысого, бездумно смотрящего в темно-бордовую гладь. Брюнет сужает глаза и резко, однако без напора выпрямляется и поднимает бокал вверх. Коля повторяет за ним, но заторможено и нерешителен. – Тост сейчас неуместен, ты так не думаешь? – Николай покорно качает головой и что-то мычит, прежде чем они соприкасаются бокалами и вместе делают глоток. Коля едко поморщился, будто впервые алкоголь щипает его девственный язык, а Фёдор, точно воды хлебнул, – совсем никакой реакции. – Французское, прямиком из Бордо, – мужчина размеренно украдкой собирает кончиком языка кусающий губы дух терпкого вина. Взгляд Фёдор с бокала резко отдался Николаю, который шаткими пальчиками проскользнул под ворот футболки, чуть одергивая его. Видно, глоток вина привёл с собой туман и лишние градусы тепла. – Вы были во Франции? – невесело, однако слегка расслабленно пробормотал Николай. – И не раз, – довольно, но без хвастовства улыбнулся брюнет, наблюдая, как дёргается кадык белокосого, отхлебывающего вино. – Круто... – восхищенно протянул быстро пьянеющий Коля, мгновенно запивая свои слова очередным глотком – А я там ни разу не был. Я вообще почти нигде не был. – Как же так? Не любишь путешествовать? – ухмыляется Фёдор, возбужденно вглядывается в глаза студента, словно в его зрачках можно найти зазеркалье, и между делом подливает вино Николаю, а сам до своего бокала едва дотрагивается. – Ещё как люблю! Но получается только в полицейский участок. – Коля хихикает, навалившись на спинку стула. Теперь перспектива быть выебанным мужчиной, сидящим по ту сторону стола, казалось, ушла на второй план. – Мы иногда ездим в Украину, к бабушке. Я там родился, – его лицо поймало миг печали, но спешно прояснилось после нового глотка, любезно предложенного Фёдором. Парень расслабленно откинулся на спинку стула, сладко вкусив мягкую сонливость, на секунду прикрыв глаза, а когда вновь пришла пора созерцать свет божий, его рот раскрылся в неопределенном звуке, когда из черноволосого красавца-мужчины стало неторопливо выплывать острозубое красноглазое пятно, а комната, как качели, набирая обороты, опускалась то вниз, то поднималась вверх. Из крохотной иконки, стоявшей на подоконнике, выглянул чёрт и стал доносится неразборчивый голос Фёдора. Он слышал цвет и видел звук. Его тело чувствовало множество чужих рук на плечах и спине. Ещё чувствовалась, кажется, вязкая слюна, свисающая с подбородка. Стены говорили какими-то смутно знакомыми голосами. Один голос он тотчас узнал. Фёдор. Обрывки фраз о клетках болезненно вонзались в уши, принося физическую боль. На потолке стали вырастать шесты и висячее солнце приняло лик диско-шара. Слово "клуб" стало Федоровым эхом биться от одной стены к другой, пока свет поспешно стал погасать, и Коля ощутил противно трезвонящую боль в висках и затылке.