Больше жизни

— ... и в связи с этим прошу предоставить нам... прошу предоставить нашему отделению... прошу оказать нашему отделению помощь в виде... Кривицкий прекратил печатать, тяжело вздохнул и, бросив мимолётный взгляд на экран ноутбука, медленно прикрыл глаза. Усталость долгого рабочего дня навалилась на него неподъемной ношей и напрочь блокировала все возможные мыслительные процессы. Должность заведующего отделением неотложной хирургии была для Геннадия его личным кошмаром. Воспоминания о том нелёгком времени, когда он занимал этот пост, до сих пор являлись ему в страшных снах, и, будучи в здоровом уме и твёрдой памяти, он больше никогда и ни за что не согласился бы на эту авантюру. К тому же Костик, а точнее Константин Германович Лазарев, справлялся с этим если не хорошо, то как минимум сносно. По крайней мере в нём ещё сохранился юношеский максимализм и эмоциональный запал, не позволяющий послать всё к чёрту, что когда-то сделал сам Кривицкий. Но Константин Германович вторую неделю пребывал в северной столице, в командировке, и другого варианта, кроме как посадить на своё место человека, которому не нужно будет объяснять всё с нуля в сжатые сроки, он не видел. Поэтому вот уже несколько дней Кривицкий был погребён под отчётами, письмами и прочими невероятно важными и ценными бумагами, отравляющими его и без того незавидное существование. С учётом того, что он категорически не собирался прекращать оперировать и проводил время за основной работой ничуть не меньше, чем раньше, существование было отравлено с максимальной силой. В очередной раз восхитился тому, как филигранно с этим непростым симбиозом оперирующей практики и обязанностями руководителя всегда справлялась Ира... Кривицкий открыл глаза и, сняв очки, небрежно бросил их на стол, откинувшись на спинку кресла, обведя взглядом знакомый кабинет. Кажется, что он впервые за последние месяцы проводит в нём так много времени. Раньше это было его место силы в шумном и суматошном отделении неотложки. Он прятался за его дверьми от слишком активных коллег, назойливых пациентов и их переживающих родственников. В приятной компании начальницы, а в последствии любимой супруги, он выпил не одну чашку кофе, рассказал не одну смешную (и не очень) историю, украл у неё не один сладкий поцелуй, а иногда даже больше. Но с тех пор, как в этом кабинете обосновался Лазарев, Геннадий Ильич, специально или нет, но избегал его посещения. При необходимости он всегда старался пересечься с новым начальством в ординаторской или больничных коридорах — слишком чужеродно Костик смотрелся на этом месте, слишком непривычно, слишком... неправильно. Кривицкий ничего не имел против молодого коллеги и относился к нему весьма благосклонно, но привыкнуть к нему на этой должности он так и не смог. Осознав, что благодаря его чертовской усталости письму в Министерство сегодня не суждено быть написанным, Кривицкий нажал кнопку сохранить и закрыл крышку ноутбука. Не привык откладывать дела на потом, но сил продолжать работать просто не было. Геннадий встал с кресла и направился к выходу. Остановившись у двери, он ещё раз окинул взглядом помещение. В нём давно не ощущался запах его любимых духов. *** Выйдя из такси и направляясь в сторону подъезда, Кривицкий остановился и огляделся по сторонам. Несмотря на поздний вечер и ощутимый ветерок на улице было невероятно тепло, и Геннадий с удивлением отметил, что в столицу наконец пришло настоящее лето. Много дней, складывающихся в длинные монотонные недели, он существовал в непрерывном режиме работа-дом, и только сейчас увидел, что деревья будто совершенно внезапно окрасились в насыщенный зелёный цвет, а его лёгкой куртке давно пора отправиться в шкаф до более уместной погоды. Такие мелкие бытовые вещи, на которые он почему-то перестал обращать внимания. Задумчиво ухмыльнувшись, он тряхнул головой и продолжил путь. Войдя в квартиру по привычке старался не шуметь. Аккуратно положил ключи на тумбочку, разделся и направился в гостиную. Комната встретила его невероятной духотой, от которой мгновенно стало тяжелее дышать. Не включая свет, Геннадий подошёл к окну и распахнул его настежь, впуская свежий июньский воздух в помещение и наконец вдыхая полной грудью. Они всегда спорили с Ирой по этому поводу. Она ненавидела открытые окна и сквозняки, а Геннадий терпеть не мог, когда жена закупоревала их квартиру будто консервную банку. Такие глупые, бессмысленные споры, на которые они тратили так много времени... Кривицкий прошёл к дивану и устало опустился на него, вытягивая ноги перед собой и бездумно глядя в выключенный телевизор. У него не было ни малейших сил чтобы пройти в ванную, переодеться или перехватить что-то перед сном. При мысли о еде живот свело судорогой — последним приёмом пищи, который он помнил, был наспех съеденный пирожок в перерывах между операциями, и было это, кажется, ещё до полудня. — Ты чего не раздеваешься? Кривицкий вздрогнул от тихого голоса, внезапно прорезавшего мрачную тишину комнаты, а через мгновение на его плечи легли женские руки и их обладательница нежно поцеловала его в висок. — А ты чего подкрадываешься? — Кривицкий перехватил её запястье и поцеловал раскрытую ладонь. — И чего не спишь? Поздно уже. Запрокинул голову на спинку дивана и увидел склонившееся над собой лицо жены. Сердце привычно пропустило удар — настолько она была прекрасна в вечернем сумраке, освещаемом светом луны и огней ночной Москвы, пробивающимися в распахнутое окно. И разом накатившее облегчение, волной смывающее всё напряжение последних суток, кажется придало ему немного сил. Кривицкий давно не брался объяснять самому себе, почему ему так необходимо просто видеть её. Ощущать её присутствие. Знать, что она в порядке. В какой момент один взгляд этой женщины научился усмирять всех демонов, столько лет живущих в его груди. — Тебя жду. Не спится, — Ирина зябко поежилась. — Опять холода напустил. — Да какого холода — лето на дворе... Иди сюда. Не отпуская её руки, Геннадий помог ей обогнуть диван и сесть рядом с ним. Медленно. Осторожно. В очередной раз про себя отметив, что тросточка вновь оказалась забытой где-то в районе спальни. Понимая, что сетовать на это бесполезно — его жена всё и всегда знает лучше других. Давно смирился. Пусть так, лишь бы рядом. Обхватил её руками, пряча в объятиях, прижимая к себе, растворяясь в блаженстве, ставшем долгожданной наградой в конце такого тяжёлого дня. — Устал? — Всё нормально. Знал, что больше всего на свете любимую супругу интересуют дела её родного отделения, но хотел ещё немного продлить это безмятежное состояние покоя, прежде чем придётся давать ей полный отчёт о каждой минуте, проведённой им в Склифе. — Как на работе дела? Вот оно. Кривицкий улыбнулся собственной проницательности и неизменному постоянству Ирины Алексеевны. — Нормально. В штатном режиме, — почувствовал напряжённое сопение возле собственного уха. Сдался. — Без тебя тяжеловато, конечно. Ирина тут же выскользнула из его объятий и, отстранившись, устремила на него решительный взгляд. — Ген, послушай... — Нет, Ира! — Кривцкий поморщился и резко отвернулся, прекрасно понимая, что его ждёт, а затем снова устало посмотрел на жену. — Мы сколько раз это обсуждали? Ещё рано! Реабилитация ещё не закончилась. — Почти закончилась! — супруга упрямо тряхнула головой. — Ир, что за детский сад? Тебе же не аппендицит вырезали. После таких операций люди по пол года восстанавливаются, а у тебя всего несколько месяцев прошло и ты уже на работу рвешься. — Геночка, миленький, — Ира заерзала на диване и её голос зазвучал максимально вкрадчиво. — Я не могу так, понимаешь? Не могу. Я умираю дома! Мне плохо, я существую на траектории холодильник-телевизор-кровать, это жуть какая-то. — Ира обеими руками ухватила его ладонь в надежде возыметь максимальный эффект. — Мне хорошо уже, правда! К тому же я ведь не оперировать собираюсь, я только в кабинет свой хочу, в кресло, за бумажки. А, Ген? — В твоём кресле и с твоими бумажками неплохо справляется Лазарев. Не без проблем, конечно, но в целом... В глазах Ирины вспыхнул огонь и она тут же прикусила губу, впиваясь ногтями в ладонь мужа. Кривицкий постарался не рассмеяться увидев, как отчаянно она пытается сдержать рвущееся наружу негодование. Очень много значила для неё эта должность и чересчур ревностно Павлова относилась к тому факту, что её, пусть даже временно, занимает кто-то другой. Решил не распалять жену ещё больше — слишком устал, чтобы упражняться в остроумии, и слишком любил, чтобы нарушать её спокойствие. — Да ладно, Ир, чего ты. Успокойся. Всё равно тебя никто не заменит. Ну? Погладил её по тыльной стороне ладони, возвращая душевное равновесие. Любимая глупенькая девочка — так беспокоится о какой-то ерунде. Работа, кресло, должность — всё это так второстепенно, так неважно, так мелко по сравнению с тем, что действительно имеет значение. Кривицкий вновь притянул Ирину к себе и, обнимая, зарылся носом в пушистые волосы, прикрыв от удовольствия глаза. Невольно воскресая в памяти те страшные часы, которые он провёл под дверью операционной несколько месяцев назад. Вспоминая серые лица коллег, не дающих никаких гарантий того, что их заведующая придёт в себя после такого тяжёлого вмешательства. Вспоминая, как он сидел у её постели, молившись всем известным богам, чтобы она просто открыла глаза. Чтобы ещё раз услышать её голос. Чтобы ещё раз сказать ей, что без неё вся его жизнь просто не имеет никакого смысла. — Ир, могу предложить только одно. Завтра мы едем в Склиф и Брагин тебя посмотрит. Если скажет, что можно выходить на работу — обсудим. Павлова ещё сильнее прижалась к нему и издала победный возглас. — Обсудим, Ира! Кажется, жена его уже не слушала. Поцеловав Кривицкого в щеку, она слишком активно кивала, соглашаясь с его словами, но Геннадий понял, что она вновь одержала над ним победу. В очередной раз. Смиренно улыбнулся и заправил выбившуюся прядку за ухо Иры. — И что мне с тобой делать, Егорова? Никогда раньше он не верил, даже просто не мог себе представить, что другой человек будет для него на первом месте. Что всё, на чем сосредоточится весь смысл его существования — безопасность, благополучие и счастье этой женщины. Никогда не верил в то, что для остальных людей было привычным и обыденным. И сейчас, чувствуя, как от прижавшегося к нему хрупкого женского тела внутри разливается почти гипнотичное тепло и умиротворение, Кривицкий до конца не осознавал, как жил без всего этого раньше. Как почти отказался от этого. Как едва не потерял. — Просто люби. — Ира провела подушечками пальцев по его груди, задерживаясь на области сердца. Кривицкий обхватил ладонью её лицо, приподнимая голову, сминая улыбающиеся губы своими и оставляя на них нежный поцелуй. Чувствуя, как вдоль позвоночника заструилась раскаленная патока удовольствия. С этим он, пожалуй, справится.