Девочка, которой больше нет

Зачем думать о смерти, если не знаешь, где проснешься завтра? Зачем держаться за жизнь, если тебе даже не за кого умирать? Август, 2004 г. Stockholm Arlanda Airport (ARN) Мы приехали в аэропорт на местной электричке за два часа до вылета. Несмотря на то, что за транспорт уже было оплачено, дополнительную сумму взимали работники станции за выход в терминал, так как она была частной. Вот так, поднявшись на эскалаторе с темной, сырой и холодной платформы, сначала я увидела последние лучи солнца и ненавистные самолёты. Сумерки. В этой стране только-только закончились белые ночи. До этого в любое время суток невозможно было спать без плотных штор, закрывающих небосвод. Не было прямых лучей, но от этого не становилось темнее. Ифтар был в молочно-белой дишдаше, в то время как на его жене, Нихрис, была абайя коричневого цвета. Я же была полностью в парандже, покрывающей меня с макушки до пяток. Нихрис ни на секунду не отпускала моей руки, не спускала глаз и ловила каждый мой взгляд, каждый мой вздох и неудачный жест. За вход на станцию было уплачено за двоих. Меня не посчитали, потому что пропускающая подумала, что я ребёнок. Так и было с той лишь разницей, что я была старше, чем ей показалось. Меня зовут Изабелла. Мне около 16 лет. Я родилась в Соединенных Штатах Америки и это единственное, что я помню о своём происхождении, не считая родителей и старого домика на опушке леса. Я – Иззи. Стала ею много лет назад, когда мне было или восемь, или девять. Меня украли у моих родителей. Надо мной издевались, били, морили голодом, меня трогали, меня заставили молиться другому Богу. Меня продали раз. Меня продали во второй. Я была в нескольких странах на разных континентах, но я никогда больше не возвращалась в Штаты. Я не знаю, что с моей семьей. Никто не знает, что я жива. Никто не узнает моего настоящего имени. Даже я сама. Скоро я начну верить, что вся моя жизнь была такой. Мои мысли в основном на арабском и пушту, а английскому скоро уходить в небытие. Я подняла глаза на табло полетов: рейс авиалинии Qatar Airways до Дохи отложен на 45 минут. И снова, как и в любые другие подобные моменты, отметила для себя дату и время. Чтобы хоть чуточку ориентироваться в днях. Интересно, ждет ли еще меня моя семья? Есть ли у меня братики или сестрички? Кто я...? *** Конец октября, 2004 год. Форкс, США. Я неуверенно вошла в комнату, наступив на скрипнувшую половицу. Чарли, входящий сразу за мной, тихо поставил мою небольшую сумку. Я оглядела интерьер в поисках той самой детали, которая сюда не вписывалась и заметила зеркало. В нём отображалась тощая девчонка с мертвенно-бледным тоном кожи. Огромные карие глаза, безжизненные, как сгоревший лес, были как две дыры на этом лице. Одежда была по-американскому простой, но при этом полностью закрывала мое тело. Джинсы и растянутый свитер. На шее я завязала шарф, а волосы стянула в пучок. После моего "освобождения", я два месяца провела в Каролинской больнице Стокгольма под присмотром разных специалистов по психологическим травмам. На то, чтобы понять, кто я такая, у "органов" ушло около двух недель, которые я целиком и полностью находилась в состоянии болезненного сна. Я боялась выходить из палаты, но медсестры приносили мне интересные книги на английском и, даже, одну на арабском. Местная медсестра тоже говорила на арабском. Мусульманок в Швеции было немало и это радовало. В конце концов, мне приносили даже детские книги на шведском и читали их мне. Я быстро подхватила с десяток слов на этом скандинавском языке. Я знала своё имя, приблизительный возраст, когда меня похитили, страну происхождения и имена моих родителей без фамилий. Признаться честно, меня удивило, что на поиски моей семьи ушло две недели. На пятнадцатый день моей свободы, я встретила отца. Постаревшего, отрастившего еще более густые усы. Он смотрел на меня взглядом полного удивления, будто не верил, что это я. Мне стало так неловко, но он улыбнулся. Он не спешил подходить и обнимать меня. Я видела всё в его глазах. Видела мужскую слезу, скатившуюся по его правой щеке. Мы одновременно протянули друг другу руки и слабо соприкоснулись. Так мы сидели много часов. *** Время от времени меня вызывали на показания и Чарли всегда меня отвозил. Ему не улыбалось заставлять меня проходить через всё это вновь. По правде говоря, каждый вечер после такого мне снились кошмары. Правоохранительные органы были максимально деликатны, но им нужна была информация. Эти детали касались и угрожали отчасти и мне: чем я занималась эти годы? В каких преступлениях участвовала, пусть и не по своей воле? Я молчала о том, что меня растили убивать. Время от времени я рассказывала им о своей жизни у талибов, о том, как мы путешествовали по Европе, что был какой-то товар. Палестина, Сирия, Ирак, Афганистан – я везде играла разные роли. Где-то исполняла роль складского, где-то играла на публику "белым" лицом, где-то была боксерской грушей или кухаркой. Особо грустные воспоминания блокировались. Моих знаний сильно не хватало. Казалось, я всё видела, и при этом, оставалась таким же ребёнком, каким меня забрали от моих родителей. Последний допрос был о нашем приезде в Стокгольм. Что мы там делали, что я видела. Будто бы в никабе много чего увидишь. Те несколько дней, которые мы провели в Стокгольме на нашем пути в Доху, отчетливо мне запомнились. Мы были на оружейном складе и занимались учётом боеприпасов, которые отправятся судном сначала до России, а потом сушей до Афганистана. Самым сложным было, казалось, вывезти это из Швеции, так как шведских пограничников нельзя подкупить. Но и среди них Ифтар быстро нашел своих братьев-мусульман, не раскрывая до конца своих целей и содержимого груза. Моя роль была мала. Мы приняли партию оружия, я делала учёт и помогала паковать. Со снарядами также. Я жалела о том, что так и не увидела Стокгольма. Родина Пеппи Длинный чулок и Карлсона, который жил на крыше. Будучи ребёнком, я вместо прогулки с фисташковым мороженым считала количество автоматов калашникова и дышала дымом дёшевых сигарет. *** Август, 2004 год. Стокгольм, Швеция. Из меня растили машину для убийств, но я ею так и не стала. Я очень хотела пить, пока мы стояли в очереди на регистрацию багажа. С кондиционированием воздуха в Швеции явно были проблемы. Видимо, страна так привыкла к холодному климату, что не успела адаптироваться под жаркое лето. Мои ноги затекали и у меня кружилась голова. Нихрис так сильно схватила моё запястье, что рука до боли онемела. Я смотрела на молодых работниц терминала, которые бегали из одного конца в другой в пестрых желтых жилетах, как птички. В руках у них были ящики воды, которые были больше, чем некоторые из них. Совсем ещё девчонки, некоторые её возраста, некоторые старше. Блик. Солнце. Лампы. Девочки. Жилеты. Желтый. Пропасть. Тьма. Я сгорала от нехватки кислорода и тупая ноющая боль подогревала моё запястье. А также нервы, стресс, переживания и отчетливое ощущение неизбежной смерти. Все звуки слышались как через толщу воды и я почувствовала, как мои ноги приподняли. – Ma'am, let me help your daughter. – услышала я незнакомый голос на английском. В Швеции хорошо говорили на английском. Я тоже хочу лучше говорить на английском. Эта жизнь и долгое отсутствие в родной стране испортили мой язык и добавили с сотню ошибок, как грамматических, так и произношения. Мою руку отпустили после нескольких уговоров девушки-сотрудницы, которая раздвинула вокруг меня ширму. Я была искренне ей за это благодарна. Пусть это и две минуты одиночества. Мои ноги приподняли и положили на какой-то рулон. По звукам и голосам вокруг меня суетились две девушки и между собой они взволнованно говорили на каком-то славянском языке. Получается, они не шведки. "Какой это язык?" подумала я. Я почувствовала как одна из них склонилась надо мной и ее рука замерла возле моего лица. Она хотела открыть моё лицо. Нет, нет, нет! Ифтар строго запретил показывать своё лицо кому-то в общественном месте. Я слышала его возмущение за этой тонкой ширмой и страх грузом навалился на меня. Я открыла глаза и остановила её руку. Наши глаза столкнулись. Ей было лет двадцать и она была одной из "птичек в желтых жилетах". Её голубые глаза прожигали насквозь и я видела в них волнение и, может, немного страха перед "покрытыми" людьми. Моё сердце сдавило от жалости к самой себе: как бы я хотела сейчас быть такой же свободной и просто делать своё дело. Она мне нежно улыбнулась и мягко сказала на английском: – Do you understand English? После моего кивка она продолжила: – My name's Anne and I'm gonna just help you. First you need some water... Мне пришлось приоткрыть лицо, чтобы сделать глоток. Она хотела мне помочь. Она знала, что мне нужна была помощь, но не знала, что мои проблемы немного больше, чем жажда и измотанность. Когда я сказала, что меня готовили как машину для убийств, о чем вы подумали? О навыках рукопашного боя, меткости, ловкости и силе? Один из тех, кто готовил меня, сказал однажды: "Ни одно оружие не убьет так, как убьет взрывчатка. Дошивай, Изз, пояс, и пойдем вымаливать твои грехи у Аллаха" Меня готовили ради того, чтобы я устроила теракт во имя Ислама. Как будто это именно то, что угодно Аллаху. Убить сотни, а может и тысячу людей, детей, стариков, животных. Убить Анну, девушку, которая протягивает ей воду и что-то говорит коллеге на своём языке. Её коллега связывается с кем-то по рации и я решаюсь: лучше я умру честной, чем лучше я умру и убью кучу народу. Я остановила её и поймала её взгляд шепча как можно тише на давно позабытом английском: -- Меня зовут Изабелла Свон, и эти люди не моя семья. Они террористы и всё тут взорвать. Помоги. Меня украли.