«Его крик — пламя… Заплаканные глаза — искры… Под мостом оказалось неожиданно жарко. Действительно жарко. Воздух настолько горячий, как будто сам плавился от этого жара — казалось, если вдохнёшь, он безжалостно обожжет легкие. Едкий, как кислота, запах крови въедался в слизистую носа, разъедая ее изнутри. Его кровь? Или ее? А есть ли разница? Она давно соединилась воедино, смешиваясь с грязью и пылью под ногами. Его? Или ее?.. Звук, с которым мяч рассекает воздух. Она знала, каким тот должен быть. Но никогда не слышала его так близко. Этот свист оглушал, пуская неприятную дрожь по телу. — Мы заключили сделку, ты помнишь? — сказал парень с битой наперевес, стоящий на расстоянии. — Примешь десять подач и так уж и быть отпущу «малыша Сугуру», — напомнил он то, почему она стоит неподвижно у стены, а ее юбка судорожно хлопает своими краями по ее коленям из-за ветра. — И что ты только в нем нашла, что решила вступиться, а? Хотя… чего ещё ожидать от дочери шлюхи. Вы с ним отлично подходите друг другу. Мусор должен держаться вместе! И гогот других парней, что удерживали ее всегда тихого одноклассника, что загнанной птицей бился в чужих руках, силясь выбраться. Но попытки были… тщетны. Его крик — пламя… Заплаканные глаза — искры…»
Рваный выдох сорвался с губ девушки. Но сама Мейса не пошевелилась даже, продолжая все так же неподвижно лежать на кровати. И вроде она спала. Совершенно точно спала. Но, даже охваченный сном, разум не потерял свою способность к осмыслению. Почему именно она? Ведь Мейса никогда не была героем, не стремилась им становиться — иллюзий на сей счёт у неё не было. Если бы составляли рейтинг героев, эдаких рыцарей в сияющих доспехах — не заняла бы даже последнее место, скорее, просто бы не вошла в него. Это участь того, кто сам ее выбрал и стремился к почетному званию героя на всех парах. Мейса же не просила этого. Не хотела. Никогда не хотела. Просто не подходила для этого. Почему именно она?..«Его крик — пламя… Заплаканные глаза — искры… Так не должно было случиться. Ее не должно было быть тут. Она уже давно не попадалась им в руки. Ловко уходила от своих мучителей, не позволяя себя загнать в угол схватить. Но сейчас она здесь. Под чертовым мостом. Стоит прямо перед ними в ожидании звука, когда подброшенной бейсбольный мяч столкнётся с битой, вспорет собою воздух лишь с одной целью… врезаться в тело. Почему она здесь?.. Едкий, как кислота, запах крови въедался в слизистую носа, разъедая ее изнутри. Его кровь? Или ее? А есть ли разница? Она давно соединилась воедино, смешиваясь с грязью и пылью под ногами. Его? Или ее?.. Точно. Она тут из-за него. Из-за своего одноклассника. Из-за Нираги Сугуру. Из-за того, с кем не перебросилась даже словом за все время учебы. Она должна была пройти мимо. Должна. Это ее не касалось. Но не смогла. Вмешалась. Заключила сделку, что выдержит десять подач, десять ударов мяча о тело. Почему? Зачем?.. Она медленно моргала. Глаза горели под веками. Опустила, слезящиеся от дыма, глаза вниз, практические тут натыкаясь на свои аккуратные чёрные туфельки на небольшом каблучке с квадратными носами. Они были совсем новыми. Купила их буквально на днях, скопив деньги с подработки, о которой в школе не знали, ибо если бы об этом стало известно, ее бы отчислили. Вот только сейчас их и узнать-то было сложно… все в пыли и грязи. Никуда не годится. Неправильно. Так не должно быть… Мяч врезается в тело с глухим звуком уже четвёртый раз. Прилетает туда, где ребра.»
Девушка резко мотнула головой в сторону. С губ сорвался болезненный стон. Казалось, сама ночь стала вдруг темнее, а тишина глубже, концентрированней. Но даже если все так и случилось, девушка на кровати вряд ли заметила разницу. Сейчас все то, что происходило за пределами ее тела было несущественным. Она продолжала свое падение дальше, все глубже в темноту, пока ее так называемая «физическая оболочка» продолжала неподвижно лежать на кровати. И даже лунному свету было не пробиться в непроглядную темень бездны ее сновидений.«Его крик — пламя… Заплаканные глаза — искры… Физическая боль… она есть. Ее не проигнорировать, не уменьшить. Она дрожала. Зубы мелко стучали. Кажется, были крики. Каждое место удара, казалось, пылало, буквально горело, разъедающим плоть, огнём. Она будто стояла в коконе из плотоядных шипов, что вгрызались в неё, пытаясь отхватить от него кусок побольше, и яд их отравленных, кривых и изъеденных гнилью зубов просачивался все глубже, достигая сердца. Девушка упрямо продолжала стоять. Из прокушенной губы по подбородку стекала кровь. Ноги дрожали. Удушающая слабость плотно окутывала тело. Зловоние бессилия для неё всегда было чем-то недопустимым. Она затягивала, уничтожала… прямо как сейчас, когда ноги едва держали, а сознание было не в силах оставаться ясным. Его кровь? Или ее? А есть ли разница? Она давно соединилась воедино, смешиваясь с грязью и пылью под ногами. Его? Или ее?.. Его все ещё удерживали двое. Он вырывался, но тщетно. Зачем вырывался? Чтобы помочь. Глупый Нираги Сугуру. Очень глупый. Она должна была пройти мимо. Должна. Это ее не касалось. Но не смогла. Вмешалась. Заключила сделку, что выдержит десять подач, десять ударов мяча о тело. Почему? Зачем?.. Все обрывается резко. Сменяется чернотой, которая лишает дыхание, засасывает с чудовищной силой в водоворот из множества голосов, где из общей какофонии звуков выделяются лишь два… — Диафизарный закрытый перелом лучевой кости левой руки. Сотрясение головного мозга второй степени. Множественные ушибы. Голос. Гармоничный, густой, глубокий, бархатный… — И все из-за того, чтобы защитить его? Точно. Она тут из-за него. Из-за своего одноклассника. Из-за Нираги Сугуру. Из-за того, с кем не перебросилась даже словом за все время учебы.»
Мейса проснулась с собственным хриплым криком, осевшим на губах, резко распахнув глаза. Кожа взмокла, блестела от пота. Сердце грохотало во вздымающейся из-за напрочь сбитого дыхания груди. Почему ей пришлось именно это? Тот момент под мостом… Почему?.. А ещё… ещё этот голос… Он гремел раскалывающим череп громом в ее голове. И он… не должен был звучать в ее сне… Не должен. Откуда он в ее голове? С губ сорвался усталый вздох. Ладонь скользнула по собственному лицу, то ли в попытке вытереть пот, то ли чтобы избавиться от остатков дурного сна, кошмара. — Плохой сон? Мейса вздрогнула, тут же вспоминая, что не одна. А ещё этот голос. Чишия был здесь и ещё каким-то невообразимым образом оказался в ее сне. Если так продолжится и раньше, то точно сойдёт с ума, причём, гораздо раньше, чем закончится это игра. — Не важно, — об этом с ним ей точно не хотелось говорить. Пусть Чишия и являлся ее напарником на эту игру длинною в семь дней, если оба выживут и дойдут до конца, а, благодаря правилам, что гарантировали ему смерть, если она погибнет, создавался определённый пласт доверия, столь личным откровениям это все равно не способствовало. Да и с чего бы вдруг? Мейса вообще не из тех, кого можно было описать одним ёмким словом: «нараспашку». Под давлением вялотекущих после сна мыслей кошмар постепенно отступал, становясь лишь невесомой дымкой. Но это и к лучшему. Стоило сосредоточиться на чем-нибудь другом, а не вспоминать то… что уже не имело никакого значения, что уже давно осталось позади и должно было быть забыто. К слову сказать, Чишия на ответе настаивать не стал. Создавалось ощущение, что спрашивал он для галочки, а не с намерением узнать, как если бы ответ был не важен. Да и разве так не должно было быть, не принято? Все же в чем-чем, а в отсутствии манер и отточенной вежливости, Мейсу обвинить было нельзя. Она с детства усвоила, что, когда тебе помогают, ты говоришь «спасибо» или оказываешь услугу в ответ, хотя можно и совместить. Заученная на зубок формальность, коих бесконечное множество на каждый случай. Так принято. Так принято, что, когда что-то огорчило твоего знакомого, надо обязательно спросить, что у него случилось. Надо учитывать и то, что, спрашивая подобное, можно думать совершенно о другом. Самое странное, что спрашивают не из-за беспокойства за человека и не из-за банального любопытства, а просто потому, что так принято. Простое «что случилось?», а в голове на самом деле список покупок и мысли о том, что надо было встать с правой ноги, а не с левой. Просто формальности… давно отточенные, выдрессированные и такие правильные в своей уместности. Впрочем, уверенности в том, что это именно формальность, у Куроки тоже не было, скорее, это был даже не вопрос, а констатация очевидного факта, облеченная в вопросительную форму. Взгляд метнулся к окну. Там было темно — солнце даже еще не встало, небо лишь постепенно высветляясь, давая знак о закономерном приближении утра. Из этого можно было сделать довольно простой и логичный вывод, что спала Мейса не так уж и много — обычное дело, учитывая ее весьма сложные, но привычные отношения со «сном», что в том, что в этом мире. Морфей… или кто там этим заведует? Без разницы. Но в любом случае, похоже, они не ладили. — Ты вообще спал? — спросила она. Не то, чтобы это было важно. Сама-то девушка привыкла, что для неё часов пять сна является удобоваримой нормой. Однако, когда Куроки только ложилась спать, Чишия ещё даже собирался последовать ее примеру, а когда проснулась, хотя за окном толком не рассвело, тот уже был на ногах и весьма бодрым — то ли вообще не ложился, то ли еще что. Кто его вообще знает? — Тебе это важно? Впервые после сна Мейса посмотрела на него. И, как ни странно, их взгляды пересеклись — Чишия сидел на диване с чашкой чая, который взял, неизвестно откуда. Он смотрел. Но важен был не сам этот факт, а то, как он это делал. Цепко, внимательно, изучающе, взвешивая, давая оценку. Смотрел с таким видом, словно ему принесли материал для известных лишь ему экспериментов, и только он решал, заплатить те медяки, которые за него просят, или приказать сразу нести на помойку. И этот «материал» был ещё жив, слабо трепыхал крыльями, будучи уже насаженным на острую иглу, пронзившую тело, гадая последует ли препарирование дальше или так или суждено быть пришпиленным к игле, получив обозначающую этикетку, навроде сухого и односложного ярлыка, становясь элементом жуткой коллекции. Неприятное чувство. Камешек в ботинке. Да, Мейса ощущала именно это. Словно бы камешек закатился под пятку, застряв так, что не вытащить. Или не камушек? Как будто внутри, в ней самой, что-то появилось, хотя если подумать, оно было ещё при первой встрече, не на балконе, а ещё там… в холле… и это «что-то» раздражало. Не сильно, но доставляло дискомфорт где-то на периферии. Хотелось избавиться от этого. Убрать дискомфорт — понятный инстинкт. Проблема состояла не в этом, а в том, что если камушек можно было убрать из ботинка, то от того, что испытывала Куроки сейчас, не избавиться, по крайней мере, не сейчас. Брови девушки свелись к переносице, а на лбу залегла морщина. Незаметные изменения для самой Мейсы, но взгляд Чишии стал ещё более внимательным, цепляясь за них, как хищник, который своими острозаточенными когтями пронзает добычу — слишком поздно, чтобы сбежать или отыграть назад, уже пойман. — Спал ровно столько, сколько было необходимо для адекватной и эффективной работы организма, — наконец, ответил Чишия, а давление его взгляда исчезло. — Ясно, — исчерпывающий ответ, ничего не сказанёшь. — Пока я спала, ничего не происходило? — а этот вопрос был несомненно более важен. — Склонен предположить, что мы бы этого не пропустили, — сказал он. — Я прошёлся по этажам, спускался в холл, но никого не было. Все ещё спят. Пока она спала, успел обследовать отель? Он вообще человек? Чем больше девушка вынужденно проводила с ним время, тем больше казалось, что нет. Впрочем, это ее касаться не должно — все равно их дороги разойдутся через семь дней, возможно, даже кто-то из них умрет в следующей игре после этой. Так… что толку беспокоиться, спит ли он вообще или нет, или как проводит своё время? Не имело смысла или хоть какого-нибудь достойного повода, ну, разве что, кроме того, что если с ним что-то случится, то что-то случится и с ней, чего хотелось бы по возможности избежать. — Душ тут рабочий? — спросила Мейса. Спустив босые ноги с кровати, тут же ощутила холод пола, но это даже к лучшему — помогало взбодриться. — Даже горячая вода есть. Удивительно, особенно учитывая, насколько заброшенным выглядел город. Но, видимо, те, кто придумывал и разрабатывал игры, очень хотели, чтобы играми прониклись. И если Чишия не ошибся, назвав все «ролевой», то в данном конкретном случае проглядывалось стремление организаторов, чтобы «постояльцы» вжились свои роли, что сложно сделать, если помнить, что именно стояло на кону и в игру, какой масти, они играли. — Отлично, — это все, что она сказала. И именно туда девушка и направилась, взъерошивая на ходу свои волосы. К слову сказать, ванная комната в черно-белых тонах была вполне просторной, чистой, комфортной, невольно напоминая о том, что этот отель в том мире имел четыре звёзды. Тут было все: полупрозрачная душевая кабина, большое зеркало, в которое Мейса даже не взглянула, лишь боковым зрением неохотно улавливая собственное отражение, две раковины, жидкое мыло, шампунь, гель для душа, ополаскиватель, два туалета, один из которых был явно биде, большая вместительная ванная, чистые полотенца, сушилка для рук, привинченный к стене типичный отельный фен — четыре звезды во всей своей красе. Даже заброшенным все это не выглядело. Так и о том, что они играли в игру, можно было легко забыть. Интересно… в других номерах так же? Или была какая-то своим особая закономерность, которую отметил Чишия вчера, не только в распределении на пары, но ещё и в размещении по номерам? Впрочем, это можно узнать и позже. Сейчас были более насущные задачи. Зайдя в душевую кабину, включила воду, повернув кран до упора. Обжигающие своим холодом струи тут же окутали ее с ног до головы. По телу пробежала череда хаотичных мурашек. Мейса поморщилась и закрыла глаза, откинув голову назад. Какая-никакая, но вода приносила облегчение. Она могла сделать воду погорячее, чтобы повалил пар, согреться и почувствовать себя немного уютнее, но почему-то не стала этого делать. Сейчас нужно было именно взбодриться, а холодная вода для этого подходила лучше всего. Немного приободрившись, вылезла из полупрозрачной душевой кабины. Быстро отряхнулась, как это делают кошки. Взяв полотенце, она вытерлась насухо, одновременно немного разогревая свою кожу мягкой тканью. К сожалению, сменной одежды с собой не захватила — все осталось в ее временном жилище. Кто же знал, что эта игра имеет продолжительность в семь дней? Девушка понятия не имела, что все так затянется. Оставалось надеяться, что что-то можно будет отыскать на территории отеля — надежды, конечно, мало, но она все же была. А пока Куроки решила обойтись тем, что есть, за неимением других вариантов. Она как раз вернулась обратно в комнату, как вдруг…А-А-А-А-А-А! БОЖЕ! НЕ-Е-ЕТ!
Это был пронзительный женский крик. В их номере было открыто окно, из-за чего он и был слышен так четко, словно остро заточенным лезвием прошлись по оголенным нервам. Но от чего-то была уверенность, что даже если окно было бы закрыто, этот крик все равно ворвался бы их номер, проходя сквозь стены, прорезая воздух. Мейса так и замерла на середине движения. Казалось бы, давно уже должна привыкнуть к крикам, мольбам, слезам — игры в этом мире были буквально пропитаны подобным. Но, на самом деле, к подобному нельзя привыкнуть. Это всегда встряска. Инстинкт самосохранения неизменно реагируя, чувствуя угрозу. Ведь чужой крик — сирена, сигнал о случившемся. А если что-то случилось, то, что бы там ни происходило, оно может добраться и до тебя. Именно поэтому тело всегда сковывало секундной вспышкой напряжения. — Я же сказал, что мы этого не пропустим, — со едва слышным вздохом утомлённости нехотя поднялся с дивана. Чишия казался непрошибаемым. И это, как ни странно, обескураживало больше, чем чей-то крик. — Ты идёшь? — обернулся он, остановившись у самой двери. — Или остаёшься?***
Как выяснилось, ночью произошло убийство — прямо как предсказывал Чишия. После такого и на него можно было подумать, но… нет. Глупо. Однако от того, что он так легко смог предсказать случившееся, становилось жутко — прямо мороз по коже. Как ни удивительно, но умер тот большой парень с татуировками — оказался заколот ножом. Он лежал на боку со спущенными штанами, являя всем присутствующим свой сморщенный, вялый член. Мейса увидела этого парня, хотя корректнее было его назвать мужчину, учитывая возраст, лишь мельком, успев заметить где-то шесть ножевых ран. Возможно, рассмотрела бы подробнее, но несмотря на несколько пройденных игр, видеть безжизненные тела было все ещё тяжело, поэтому и поспешила покинуть их номер, зажав нос рукой. И вряд ли ее можно было осудить. Судя по всему, тот мужчина погиб где-то в середине ночи, и его тело к моменту обнаружения уже стало разлагаться. Мейса хотела поступить в своё время в медицинский. Ей прекрасно было известно, что те же педальные мухи прилетают к трупам уже через несколько минут после смерти, чтобы отложить свои яйца. Выделяемые химические вещества меняются с калейдоскопической скоростью — в зависимости от различных стадий разложения. Сразу после смерти в крови поднимается содержание углекислого газа, накапливаются нейромедиаторы, а деятельности расщепляющих вещества ферментов больше ничто не препятствует. В этих процессах участвуют углеводороды, альдегиды, кетоны, сульфиды, азотные соединения и органические кислоты. Чаще всего в воздухе рядом с трупом находят диметилдисульфид, толуол и параксилол. Как ни странно, считающиеся характерными для разложения путресцин и кадаверин, являющийся продуктом гнилостного распада белков, далеко не всегда обнаруживается у трупп — они могут содержатся внутри останков, но не выделяться в атмосферу. Это были сухие строчки из учебников, который Куроки в своё время читала, чтобы подготовиться к экзамену. Она все это знала. Знала. Однако никакими словами не описать было тот горький, тошнотворно-сладкий с примесью гниющей крови запах, что залился ей в ноздри, стоило девушки только зайти внутрь. Один раз ощутив его — уже не забудешь, ни с чем не перепутаешь. Поэтому ничего удивительного не было в том, что она поспешила уйти, зажав нос, чтобы не видеть, не чувствовать. Кажется, ее даже стошнило в туалете в соседнем номере, куда забежала, чтобы привести себя в чувства. Только после Мейса узнала, что в том номер был не один труп, а два. Труп девушки студентки был найден в ванной — ее ошейник ворвался, разорвав ткани, мышцы, глотку и позвоночник, почти отделив голову от тела. Конечно, набежавшая толпа, тут же сделала вывод, что все это дело рук «убийцы», который был обещан правилами. Но Мейса знала, что это не так. Пусть и с опозданием, но вспомнила лицо этого мужчины, в своё время часто мелькавшее в газетах — тот был осуждён за изнасилование четырёх девушек, одной из которых и вовсе была школьница, и приговорён к тюремному заключению. Учитывая это и то, что его нашли со спущенными штанами, не сложно предположить, как все было. Он, движимый своими низменными желаниями и животными инстинктами, напал на студентку, которая была его напарницей — не трудно догадаться, что именно тот от неё хотел. Эти ножевые ранения были лишь ее способом защититься — страх ощутить его внутри себя оказался настолько силён, что мысль о возможном последствии в виде взорванного ошейника, не остановила. Она погибла лишь потому, что защитилась. Глупо. Бессмысленно. В голове проскочила странная и не слишком своевременная мысль: «Так Чишия снова оказался прав? Распределение по парам было не случайно?». Наверное, о подобном было рано говорить наверняка. Но вывод будто бы сам напрашивался. Что ещё можно было ожидать, если запереть серийного насильника в одном номере с молодой и довольно милой на лицо студенткой? А если бы Мейса оказалась бы в паре с ним, а не с Чишией? Тогда именно ее голова была бы соединена с телом лишь парой красных нитей… К слову, в комнаты, что принадлежали той паре, Мейса так больше и не вернулась. Именно после осмотра номера, хотя «осмотром» это вряд ли можно было назвать, их дороги с Чишией разделились. Девушка не знала, куда тот направился и что намерен был делать. Ей после увиденного хотелось побыть одной, точнее, ей со вчерашнего дня хотелось побыть одной, но от чего-то каждый чертов раз это ее устремление так и не было удовлетворённым. Собственно, так и оказалась в общей комнате отдыха на седьмом этаже, испытывая что-то вроде облегчения. Услышав в абсолютной тишине шаги за своей спиной, Куроки обернулась, чтобы попросить Чишию хотя бы ненадолго оставить ее в одиночестве — каких-то полчаса это не так уж и много, верно? Вот только… Это был не он. — Ты не Чишия… — враз ослабевшим голосом проговорила Мейса. Потребовалось несколько коротких секунд, чтобы узнать лицо, которое не заметила в толпе раньше, хотя и могла бы, но была слишком сконцентрирована на своём напарнике, чтобы заметить что-то еще. Ошибка. Одна из многих. И ведь знала, что могла сказать многое. Хотелось кричать и ругаться, но разум не справлялся с формулировками, которые ему вдруг почему-то стали казаться слишком сложными. Что там ругаться… Отчаяние и паника забили легкие чем-то густым и невообразимым, из-за чего было толком не продохнуть. Конечно, это был не Чишия. Перед Мейсой стоял ее бывший одноклассник Сакурада Юя, своей собственной бесстыдно наглой и самодовольной персоной. Как он вообще тут оказался? А главное… как она его не смогла заметить в толпе участников? — Понятия не имею, кто это. Но мне позвать и его? Готова обслужить сразу обоих? Хотя чего еще ожидать от дочери шлюхи… — пинком ноги захлопнул за собой дверь, отрезая тем самым пусть к побегу. — Честно говоря, не ожидал встретить его здесь. Джун кончит, когда ему об этом расскажу, — слова Сакурады — словно пощечина, что обожгла щеки, заставляя сжать зубы от четко ощущаемой безысходности. Откуда он здесь? Почему?.. Когда Мейса только оказалась здесь, всеми силами старалась отрезать собственное прошлое. Ведь тут оно не имело значения, было абсолютно неважным, по крайней мере, так думалось тогда. Но… Как тогда объяснить то, что ее «прошлое» сейчас стояло напротив неё?.. — Не… не подходи… — хотелось звучать увереннее, храбрее, но голос предательски дрожал. Парень предсказуемо не слушал. Он сокращал расстояние медленно, но неотвратимо, будто смакуя происходящее. И каждый его шаг стоил ее двух, но не таких уверенных, а больше отчаянных, переполненных страхом, в тщетной попытке это самое расстояние разорвать. Вот только комната не бесконечна в своих размерах, что Мейса должна была понимать — почему-то сейчас такая информация, как размер помещения, пути к отступлению и другие, несомненно, важные вещи не находили должного места в звенящей паникой голове. Единственная доступная мысль — не дать приблизиться. Но, к сожалению, к ней незаметно подкралось обреченное понимание того, что отступать некуда — бедро, обтянутое плотной тканью темно-серых бридж, упиралось в стол. — И куда же делась вся твоя уверенность и храбрость, а? — парень остановился в шаге от девушки. — Я видел тебя там в холле… — в голосе явственно читалась усмешка. — Такая уверенная, спокойная… — едкий смешок вырвался сквозь изогнутые в ухмылке губы. — Даже в дрожь пробрало от того твоего с шестом в руках. Знал бы, что выебывалась на пустом месте, выдрал бы еще тогда, на глазах у всех. Сакурада одним литым движением уничтожил то жалкое расстояние в шаг, что их разделяло, заставляя девушку буквально вжаться бедрами в стол. Ее собственные пальцы невольно сами впились в деревянные края, сжимая их до боли, до побелевших костяшек, в то время как сам парень неожиданно аккуратным и почти нежным движением заправил пряди ее черных волос за ухо, обнажая тонкую и длинную шею. Подушечка большого пальца нарочито случайно скользнула по коже от щеки к виску, заставляя вздрогнуть всем телом, настолько интимным и неуместным казалось это прикосновение. Мейса могла его ударить. Даже больше. Ей хватило бы сил и навыков скрутить его, впечатать лицом в пол, а потом заключительным ударом отправить его в отключку. И даже то, что «бо» был оставлен в номере не делало все это сложнее. Но эта встреча казалась слишком невозможной, чересчур внезапной. Тело отказывалось реагировать на происходящее, хоть как-то двигаться, защищаться. Окажись на месте Сакурады незнакомец, такого бы не было, смогла бы постоять за себя. Но здесь и сейчас все ее навыки и умения враз оказались бессмысленными. Она буквально оцепенела. Спина выпрямилась так, словно позвоночник залили цементом от основания и до самого конца — потребовалась секунда, чтобы тот внутри затвердел так, что Куроки и шага больше сделать не смогла. Руки сжались в кулаки с такой силой, что она почувствовала боль в ладонях, от впечатавшихся в них ногтей, которые будто планировали не просто оставить след, а вспороть кожу, пустив кровь. Его ладонь незаметно перетекла с плеча на талию. Но ткань спортивной майки без рукавов была недостаточно плотной, чтобы хоть немного притупить ощущение от чужой руки. Мейса чувствовала влажный жар его дыхания настолько близко, что терпеть и дальше подобное стало попросту невыносимо. — Расслабься, детка. Уверен, тебе понравится, — его шепот звучал до омерзительного возбужденно. — Еще будешь стонать мое имя и просить «еще»… В воображении Сакурады, видимо, эти уговоры должны были сработать. На деле же, это стало последней каплей. Той самой каплей, когда терпение обрывается, когда даже страх и надежда хоть как-то и в чем-то переубедить уходят, исчезают где-то за неосязаемой границей, а в голове загнанной мыслью бьется лишь желание прекратить все это, остановить его любой ценой. Девушка ощутила, как чужие губы коснулись ее шеи. Мейса задрожала, что парень, возможно, принял за признаки возбуждения и, наверное, поэтому не ожидал того, что будет дальше, не предполагал, что его почти нежные поцелуи в шею станут спусковым крючком. Куроки уперлась руками в его грудь. В свою попытку оттолкнуть вложила всю ту гремучую мешанину эмоций, которую испытывала. Злость, раздражение, обида, отчаяние, безысходность и много чего еще не опознанного, не разобранного на отдельные составляющие сплелись в ту единую силу, которая подпитала девушку, позволив не просто сдвинуть Сакураду, а даже оттолкнуть его. А в следующую секунду раздался звонкий звук удара от того, что женская ладонь уверенно хлестнула чужую щеку, заставляя лицо парня повернуться на бок. Оборачиваться же обратно Сакурада не спешил. Он весь замер в той позе, в которой оказался. Создалось даже ощущение, что происходящее поставили на паузу. Но… нет. Мейса видела, как заходили ходуном его желваки. Девушка решила воспользоваться этой передышкой. Оставался единственный выход — обойти парня по кругу. Тогда она окажется ближе к двери, ближе к выходу. Разве не это главное? Мейса ринулась в сторону. И у нее почти получилось… Чужая рука схватила за локоть неожиданно, так, что наверняка останутся синяки. Одним рывком назад Сакурада свел на нет все ее усилия. — Чертова сучка… куда пошла?! Удар по лицу. Он не шел ни в какое сравнение с тем, который позволила себе девушка не так давно. Сила широкой ладони, что с оглушительном звоном впечаталась в щеку, оказалась настолько велика, что Мейса буквально рухнула на диван, прижимая к лицу руку — место удара горело, как при ожоге. Глаза против воли заслезились. — А я ведь предлагал по-хорошему, — практически выплюнул Сакурада. — Даже позволил бы тебе выбрать, в какую дырку тебе присунуть, — он увидел, как девушка поморщилась после услышанных слов. — Что не нравится, когда с тобой говорят, как со шлюхой? — усмехнулся жестко, высокомерно. — Ну, прости. Ты шлюха и есть. В следующую же секунду она снова ощутила аромат уже ненавистного ей одеколона слишком близко. Руки Сакурады стали стягивать с неё бриджи, обнажая бедра и белое хлопковое нижнее белье. Его чертовы пальцы с силой сжимали кожу, почти до боли, в то время как язык размашисто скользнул по сгибу между шеей и плечом, оставляя влажный след. Впрочем, ощущала это Куроки недолго, так как язык очень быстро сменился зубами, заставляя девушку вскрикнуть и с удвоенной силой замолотить кулаками парню в грудь, засучить ногами. Все, что угодно, лишь бы не чувствовать больше его прикосновений, дыхания, запаха. Она зажмурилась до белых пятен перед глазами. Словно это могло помочь. Все изменилось в один миг, когда Мейса уже ни на что толком не надеялась. — Я бы на твоём месте не стал этого делать. Девушка резко распахнула глаза, жадно хватая ртом воздух. Сердце отчаянно трепыхалось о чугунные ребра, но билось оно словно бы не в груди, а где-то в ушах — этот звук оглушал. Голос. Снова этот голос, что принес с собой странное внутреннее спокойствие, уравновешенность. Словно одно его звучание обещало столь желанное сейчас спасение, безопасность, хотя для подобного не было ровным счетом никаких причин — совершенно иррациональное чувство. — Парень, иди куда шёл-а… — растягивая гласные, пробасил Сакурада. — Если хочешь, будешь следующим в очереди. — Вот сейчас было даже обидно… — протянул Чишия. — Никогда не любил очереди. А в следующее мгновение Куроки увидела в его руках пистолет. Самый настоящий пистолет, который дулом упёрся прямо в шею замершего от подобного Сакурады. Неуместно и не ко времени в ее голове всплыло воспоминание о столе с оружием. Девушка четко помнила, как сама отметила тот факт, что огнестрельного оружия не было. Это даже вызвало у неё облегчение тогда. Ведь сама она стрелять не умела, поэтому ей оно было без надобности. И испытывала облегчение от того, что ни у кого не будет такого преимущества в плане оружия. Откуда Чишия взял его?.. — Откуда ты его взял? — озвучил ее мысли Сакурада. — На столе не было ни одного пистолета! — Но в правилах не было запрета на своё собственное оружие, — отозвался ее напарник с совершенно неподходящим к ситуации спокойствием. — А теперь отойди от неё. И без резких движений. Утро выдалось нервным, не могу гарантировать, что не нажму на курок случайно. — Далась тебе эта сука… Неужели нельзя подыскать другую, раз так припекло?! — почти прорычал. — Так вышло, что она мой напарник. Досадное обстоятельство, не более, — в голосе Чишии будто бы звучала утомленность, пробившаяся сквозь уже привычные спокойствие с безразличием. Сакурада выругался сквозь зубы — его явно не устраивал такой расклад. «Мы еще не закончили.» — его шепот обжег ее ухо. Он сжал при этом обивку дивана рядом с ее головой с такой силой, что натянутая ткань жалобно скрипнула под его пальцами, словно бы моля о пощады. Мейса была почти уверена, что в этот момент под своей рукой парень представлял ее шею — она невольно сглотнула, фантомно ощущая его хватку. Но… ничего не случилось, парень, к удивлению, подчинился, считая чужой пистолет у собственной шеи весомым аргументом для того, чтобы остановиться. Тяжесть чужого тела исчезла, вместе с запахами и прикосновениями. Мейса не стала медлить и долго думать — тут же ухватилась за пояс собственных бридж, натягивая их обратно, скрывая бедра и нижнее белье за плотной тканью. Она не видела, как ушёл Сакурада, лишь слышала хлопок двери. — Тебе стоило бить сильнее. Слабый удар — хуже бездействия, — но девушка этого будто не слышала. И только тогда подняла свой взгляд своего спасителя. Хотя ей вообще с трудом верилось в произошедшее. Появление Сакурады, о чьем существовании практически смогла забыть, отрешаясь от собственного прошлого, Чишия с оружием в руках, что вмешался и спас — все это ещё сегодня утром казалось невозможным, сюрреалистичным. Но это… случилось. В ней все прорастало чувство неправильности. Сама девушка назвала бы это ощущение обломком, огрызком, что своими неровными и заточенными краями впивался не столько в плоть, а в то, что находится много глубже, пуская колючие иссушенные корни в самое нутро, прорастая. Сакурады не должно было быть здесь. Она не должна была быть безвольной и испуганной куклой в его руках, не способной оказать никакого сопротивления. Чишия не должен был вмешиваться. Всего этого не должно было случиться. Но… — Спа… спасибо… — коротко, тихо, на грани слышимости, а сам голос еще подрагивал, не восстановив былое звучание. — Но… — не могла не продолжить. — …откуда ты взял пистолет?.. — после всего, это все еще казалось, действительно, важным. — Ах это… — протянул он. И… Неожиданно направляет пистолет прямо на неё, заставляет девушку замереть на месте. Его палец замирает на курке, сковывая напряжением ту, на кого направлено зияющее черной дырой дуло. Девушка вся будто бы сжимается. Тяжело, судорожно, с каким-то внутренним надрывом, сглатывает, зажмуривается. Кажется, даже дышать перестаёт, задерживает воздух внутри. Сначала был шорох. Даже не видя, она чувствует его приближение. Слишком близко! Чужое дыхание, отдававшее чем-то мятно-молочным, обжигает чувствительную кожу ушной раковины, проходится неожиданно тяжеловесным движением воздуха по самой кромке. Кончики чужих волос касаются места на сгибе между плечом и шеей, прямо там, где на коже остался след зубов Сакурады — в ответ ее судорожный вдох, словно за мгновение до того, как погрузиться под воду. Мейса ожидала безжалостного выстрела, забыв про игру, про ошейники. Но… — Бах, — шёпот прямо на ухо становится чем-то оглушающим, и оказывается последним, прежде чем Чишия неожиданно отстраняется. …никакого выстрела, который своим звуком сотряс бы все ее внутренности до самого основания, или боли, когда пуля врезается в тело, разрывая кожу, ткани, мышцы, прорываясь глубже. Ничего. Вообще ничего. Вместо этого, в неё ударяет струя холодной воды, заставляя вскрикнуть, крупно вздрагивая, и в совершенном непонимании распахнуть глаза. — Взял в магазине игрушек пару дней назад, — звучало, как самое очевидное. — Как настоящий, правда? Игрушечные мастера могут быть на редкость изобретательны.