Для бессердечного ничто — сердец восторги и крушенья, — Про сердце — лучше у того, кто знает сердца зов, спросите.
Алишер Навои.
Лале проснулась в чужих покоях. Голова раскалывалась. Она помнила, лишь то, как долго лежала навзничь на сырой земле, стараясь справиться с потоком слез, видимо, там она и уснула. Девушка огляделась, покои были слишком дорого и аккуратно обставлены, чтобы предположить, что она находится в гостевых комнатах. Она вдруг поняла, что уже была здесь, только с другой стороны ширмы, которая теперь скрывала от нее оставшуюся часть помещения. Она поднесла расшитое золотом сукно, которым была заботливо укрыта, ближе к лицу и тут же уловила знакомый запах. Ладан и что-то древесное — необычное, но уже такое знакомое сочетание. Весь ворох новых ощущений вдруг отбросил все ее сомнения. «Я в покоях шехзаде», мысль очевидная по своей природе, крайне поразила девушку и отчего-то придала сил. «Он отыскал меня, лежащую на траве без сознания, и унес в свои покои. Позаботился, значит…» «Ничего это не значит, глупая», — ужалил внутренний голос, — «Ты видишь то, чего нет». Отыскав в себе остатки сил, она встала и, поправив легкое летнее платье, вышла из-за ширмы. В комнате было тихо, ей почему-то и в голову не пришло, что тут кто-то может находиться. Но за столом, полубоком к ней, рассматривая какие-то свитки, сидел шехзаде Мехмед. Лале хотела убежать, спрятаться за ширму, но словно каменное изваяние она застыла на месте и не могла пошевелиться. Мехмед, заметив ее, тут же поднялся и начал свое тактическое приближение: он двигался медленно и уверенно, с непоколебимой внутренней силой. Каждый его шаг отдавался в груди девушки протяжным набатом. Она стояла и всматривалась в его ботинки, приближающиеся к ней, боясь взглянуть в лицо. — Как вы себя чувствуете, Лале-хатун? — в его голосе сквозило искреннее беспокойство. — Все в порядке, благодарю вас, шехзаде, — не поднимая взгляда ответила Лале. Горечь и неотвратимое желание приблизиться к нему смешались в ее груди, грозившись вот-вот взорваться, если она не покинет покои. — Позволю себе отметить, что, несмотря на инцидент у озера, Вы сегодня чудесно выглядите, — его рука аккуратно дотронулась до ее подбородка и заставила голову приподняться, так что глаза девушки наконец встретились с его. Между ними повисло тягучее напряжение. Она пыталась отвести взгляд, сопротивлялась, но его сильная, властная рука не позволяла ей отвернуться. Мехмед словно завороженный всматривался в ее лицо, губы, глаза, ища ответа или хотя бы намека на него. Несколько часов назад она уже разоблачила себя нечаянным вопросом. Он ликовал, радовался, как мальчишка, но внешне оставался спокоен и тверд. Однако спустя каких-то полчаса шехзаде уже начал сомневаться в том, правильно ли трактовал поведение своей кузины. — Вы спрашивали, чего я хочу? — низкий голос Мехмеда заставил девушку вздрогнуть, но в ее глазах больше не было страха или смятения, в них плясал странный, лихорадочный огонь, который ей больше не удавалось скрыть, — Вас, Лале-хатун. Вы всегда были и будете той, кого я бесконечно желаю, и кого я бесконечно буду недостоин. — Мне нужно бежать от вас, как от огня, а я лечу к вам, словно глупый, наивный мотылек, надеясь при этом не опалить крылья, — почти шепотом произнесла девушка. Их губы сомкнулись, воздух вокруг заискрился. Нормы приличия остались где-то далеко в ночном саду, и ничего больше, казалось, не сдерживало их желаний. — Ласточка, — произнес Мехмед, оторвавшись от губ девушки, обхватив ее лицо своими руками, — Ты ласточка, никак не мотылек. Их губы снова соединились в жгучем противостоянии. В покоях стало нестерпимо жарко, им не хватало воздуха, но они словно опьяненные, продолжали терзать друг друга до изнеможения. Без тени стеснения они начали изучать тела друг друга. Руки шехзаде остановились на шнуровке ее платья, всего мгновение и тугой узел, сдавливающий тело Лале, ослаб. Ее слегка дрожащие пальцы стали расстегивать его кафтан, но застежки плохо поддавались мягким девичьим пальцам. Мехмед перехватил ее руки и одним отточенным движением расстегнул и откинул прочь верхний кафтан. Лале громко выдохнула, когда поняла, что шехзаде остался в одной каисе – нижней рубашке и штанах. Ее верхнее платье предательски заскользило вниз и с мягким шелестом упало на ковры. Под нижним платьем из тонкого сукна были видны все ее очертания и изгибы. В глазах Мехмеда разгорался пожар, готовый сжечь все вокруг. Одним рывком он поднял Лале на руки и направился к кровати. Она обхватила его плечи и поцеловала практически каждый сантиметр его шеи и лица. Аккуратно уложив ее на простыни, он провел ладонью по ее лицу. — Ты позволишь? — негромкий вопрос прозвучал глухо и отстраненно, но он не мог не спросить. Ответом стало мягкое прикосновение ее губ к его разгоряченной щеке. Он сразу же перехватил инициативу и притянул ее к себе так близко, что его распаленная кожа обжигала открытое участки ее тела, и впился в ее губы с такой ошеломительной силой, будто от этого поцелуя зависела их жизнь. Одежда казалась такой ненужной и неуместной, что одним движением Лале стянула с него рубашку – так ловко, будто делала это сотни раз. Руки Мехмеда плавно двинулись вдоль ее тела, медленно поднимая низ длинной сорочки. — Я всегда буду заботиться о тебе, — твердо произнёс шехзаде, прервав поцелуй. Он больше не сомневался, его голос звучал властно и уверенно, — Ты моя. И больше ничья, — он ни на секунду не выпускал ее из своих объятий, продолжая целовать шею, ключицы и плечи, повторяя одну и ту же фразу, — Ты моя. Моя… Его слова эхом отдавались в ее сознании, она хотела ему что-то ответить, но все заготовленные фразы терялись на полпути к нему. Все, что происходило, между ними говорило громче самых искусных речей. — Повтори, — с нажимом произнёс Мехмед, спускаясь к ее груди. Его губы целовали там, где, как ей раньше, казалось, должен целовать только ее законный муж. Но к ее стыду она желала его прикосновений более всего на свете. — Я твоя, — выдохнула девушка и схватилась за его волосы, — А ты мой, — с нажимом произнесла Лале. Их тела крепко сплелись подобно лозе и крыше виноградника. Все это казалось бредовым сном, сумасшествием, но никогда раньше девушка не чувствовала себя такой защищенной и желанной. Мехмед вошел в нее так быстро, что она даже не успела испугаться. Она только в общих чертах знала о том, что происходит между девушкой и юношей, которые любят друг друга. Шахи-хатун неоднократно пыталась завести с ней разговор о том, как проходит первая брачная ночь молодожёнов, но каждый раз Лале сбегала или переводила тему. Ей казалось, что все должно случиться само собой. Рядом с шехзаде она не чувствовала себя неумелой, но была готова учиться. Лале вторила его отточенным движениям, повинуясь ритму его сердца. Он был упрямым, пробуждал в ней то, что она в себе раньше не находила. Это был страстный танец пламени и ласточки, которая без страха тянулась и летела к огню, поскольку наконец поняла, что острые языки пламени не обожгут, но согреют ее. Она знала, что без огня ее мир не обратился бы во мрак, но стал бы пресным и холодным. Пламень давал ей то, что никто другой дать не мог — острое, непомерное, жгучее желание любить и быть любимой. — Я позабочусь о тебе. Я всегда буду заботиться о тебе, — признание в любви, которое Мехмед был готов повторять Лале каждое утро и каждую ночь их предстоящей совместной жизни.