То, что ради милой девы честь и имя я забыл, Всадник сердца, в дол разлуки правя скакуна, — скажи.
Алишер Навои.
Пару месяцев спустя.
— Ох, деточка, да ты вся дрожишь! — Шахи-хатун набросила поверх плеч своей воспитанницы теплую шаль. — Переживаешь, я чувствую. Лале перевела усталый взгляд на свою наставницу и после долгой паузы слегка кивнула. В ее груди вот уже две недели трепыхалась тревога. Она не знала, правильно ли она поступает и что будет дальше. — Мне неспокойно, Шахи-хатун, — прервала молчание девушка, — Ты ведь помнишь последний вечер Сафие в родном доме, накануне свадьбы? Шахи-хату напряженно выдохнула и сжала губы. — Сломанная кисть означает, что девушка никогда не выйдет замуж, а если соберется, то умрет накануне замужества, — отстраненным голосом произнесла Лале. Она прокручивала эту мысль снова и снова вот уже целый месяц и никак не могла отыскать точку опоры, чтобы не упасть в пропасть смятения и отчаяния. — Глупости все это. Всего лишь суеверия, которыми невесте не сто́ит забивать голову перед свадьбой, — наставница ободряюще приобняла девушку за плечи. — Но ты всегда мне говорила, что к знакам судьбы нужно прислушиваться, — Лале нервно перебирала кисточки на подоле шали, — Может, зря все это? И лучше отменить… — Лале-хатун, — тихий, но властный голос, к которому она так привыкла, настиг ее у распахнутого окна, — Оставьте нас, Шахи-хатун, — Мехмед прошел вглубь комнаты и остановился позади девушки. Наставница Лале слегка поклонившись, покинула покои. Они остались вдвоем. — Ты снова думаешь об этом, — в его словах не было вопроса, лишь утверждение. — Я не могу иначе, Мехмед, — Лале повернулась и прильнула к груди шехзаде, чьи руки тут же сомкнулись на ее плечах, — Что если это правда? — Ты знаешь мое мнение об этом, любовь моя, — он начал перебирать ее темные волосы, рассматривая, как светлые блики играют на ее кудрях, — Зачем ты мучишь себя? — Не знаю, — Лале закрыла глаза, прислушиваясь к биению сердца возлюбленного, — Нужно выкинуть все это из головы, но я не могу. Предзнаменование, которое раньше казалось глупой забавой, теперь темным пятном орошало ее душу. Она помнила, как отреагировали другие девушки на случившееся. Слишком бурно, слишком откровенно... — Единственное чего я хочу – видеть тебя каждый день рядом с собой. Если ты хочешь, — в голосе Мехмеда послышалась легкая неуверенность, такая несвойственная его характеру, — Мы можем отменить празднество. Если тебе так будет спокойней. — Но как же… — Одно твое слово, — он мягко провел больши́м пальцем по ее подбородку, — Я приглашу Аль-Хафиза и мы сделаем это тайно. Только ты и я. Лале кивнула и надолго замолчала, растворившись в объятиях жениха. — Если случится так, что я уйду, — ее голос сорвался, выдавая сдерживаемые слезы, — Мне бы хотелось отыскать тебя снова. В будущем или... Мехмед гладил ее по голове, вытирая дорожки слез на щеках девушки. Мир вокруг вдруг перестал существовать и Лале показалось, что они парят в невесомости. Только в его объятиях она наконец нашла успокоение, почувствовала, что все может быть хорошо, что у них есть целая жизнь, чтобы надоесть друг другу. Только в его черных, как ночь глазах она видела то, что никогда и ни в ком ранее не замечала, – свое будущее. — Что бы ни случилось, я найду тебя. В будущем или в прошлом – я всегда буду к тебе стремиться. Помни, что я поклялся защищать тебя и сделаю все для этого. Эта клятва, которую, Лале была уверена, Мехмед сдержит, стала для девушки откровением и новым предзнаменованием. Обо всем счастливом, что у них может быть, обо всем светлом, что таилось в сердце, некогда несносного юноши. Она знала, что с ним не будет просто, но была уверена – только с ним она могла бы быть.